Великий поход, глава 3, Лина Бендера

                Глава 3.
                Новое время, старые порядки.

                Х                Х                Х

  Кончилась засуха, прошли бурные теплые проливные дожди, и прежняя цветущая жизнь быстро восстановилась на широких просторах равнин.  И не успели миновать первые весенние дни, как калимпонги построили новые жилища, а шаман Ошкуй зажег в них спасительный огонь.  Всю ночь после завершения трудного строительства полулюди на радостях плясали вокруг большого праздничного костра, и всем было хорошо и весело, но с восходом дневного светила мужчины собрались на совет.  Иерархия строго соблюдалась в племени, и женщины не имели права присутствовать на ответственных публичных мероприятиях – за исключением общих праздников, где позволялось пить вино, танцевать и веселиться.

  Тем временем, пока мужчины держали совет, самки бросили работу и вместе с детьми сбились в кучку в тени развесистого дерева за крайним шалашом.  Все кусты и деревья на Тикурее имели присущую только им странную особенность: их стволы разветвлялись вверх от одного общего корня.  Разной высоты и толщины, они образовывали причудливые навесы, а если множество таких растений составляли целый лес, то получались запутанные лабиринты, где с легкостью можно заблудиться.  Под естественными шатрами калимпонги приспособились строить хижины, но не рисковали углубляться в джунгли, благо подходящих кустов и зарослей достаточно по окраинам лиственных лесов, в поймах рек и на берегах озер.

- Опять у них что-то затевается, и все без нас, - глядя в ту сторону, куда ушли самцы, проворчала старая Гугна, единственная из всех старух уцелевшая после чудовищно трудного перехода по убитым засухой равнинам благодаря сыну Чунгу, вынесшему ее на спине вместе с прошлогодней подругой и двенадцатилетней дочкой Хонгой.

- А ты никак под старость лет решила присоседиться к мужчинам? – ехидно поинтересовалась Марна, осмотрела старуху со всех сторон и торжествующе заявила: - Так рылом не вышла!

- Посмотрю я, каким станет твое рыло лет этак через пяток, ежели мужчины примут сегодня новый закон, - презрительно покосилась на молодую самоуверенную самку с утра раздраженно фыркавшая на всех Гугна.

  Молоденькая, не вошедшая в брачный возраст Хонга метнула быстрый взгляд на спорящих бабку и молодую женщину, проворно отползла в сторону и, пробравшись к подруге Халне, девчонке немного постарше годами, но тоже пока не участвовавшей в ежегодных брачных играх племени, таинственно зашептала ей на ухо:
- Слушай, моя бабка беспокоится, как бы мужчины не решили что-нибудь плохое про нас.  А ты знаешь, предчувствия никогда ее не обманывают.

- Ну и что с того? – удивилась Хална. – Мы-то все равно ничего не сумеем сделать.

- А знаешь, чего я придумала?  Давай проберемся вон там через кусты и послушаем болтовню мужчин.  Вот здорово будет!

- Ты с ума сошла!  А если заметят?

- Мы тихонько, никто и не услышит.  Они, когда в раж войдут, ничего вокруг не видят.

- Ну, уж нет!  Не хочу, чтобы меня потом выдрали хворостиной, - воскликнула напуганная дерзостью подруги Хална.

  Но Хонга уговаривала, приводила веские доводы, убеждая ее в полной безопасности предстоящей вылазки, и Хална начала колебаться.  Очень уж заманчиво было узнать, что задумали мужчины и потом, при благоприятном стечении обстоятельств, использовать в собственных интересах.

- Да уж ладно, - опасливо оглядываясь по сторонам, прошептала она.  Только быстрее, пока твоя бабка не хватилась.

  В обязанности старух в племенах входило присматривать за детьми и молодыми девушками.  Одна глазастая Гугна стоила десятка себе подобных.

  Девчонки далеко обошли становище и, ловко пробираясь между сросшимися и накрепко переплетенными стволами деревьев, вышли на другой его конец, где, заслышав громкие возбужденные голоса мужчин, остановились.  Дальше пришлось ползти на карачках по жестким, выпирающим из земли корням, то и дело натыкаясь лбами на препятствия.  Это была окраина небольшого леса.  Густые кроны низко нависали над покрытой толстым ковром из травы и мха землей, создавая надежные естественные укрытия.  Мелкие кусты девочки старались не задевать, чтобы по их шевелению чуткие самцы не догадались о постороннем присутствии за собственными спинами.

- Вон они, смотри, - еле слышно шепнула подруге Хонга, и обе затаились под корнями развесистого дерева, высунув наружу одни любопытные носы.

  По ветру голоса мужчин доносились громко и отчетливо.  Отсюда отлично было видно и место действия.  По обычаю калимпонги сидели широким кругом в несколько рядов.  Впереди старшие заслуженные самцы, проявившие себя в каких-либо требующих хитрости и находчивости поступках.  Дальше размещались молодые и среднего возраста мужчины – основной костяк племени.  Последний круг занимали юноши, недавно допущенные на совет по достижении ими необходимого возраста и напыжившиеся по важному поводу до неузнаваемости.  В центре круга восседали вождь с шаманом.  В тот момент, когда девушки устраивались в своем импровизированном убежище, Ошкуй встал сказать речь.

- Ты что, Хотонг, по-прежнему не желаешь прислушаться к пожеланиям племени? – сиплым напористым голосом, не предвещающим ничего хорошего, спросил он старого вождя.

- Жажда нескольких озабоченных мужчин во главе со Скароном  еще не глас всего племени, - сурово ответил вождь.

- Нас не несколько, нас гораздо больше, чем ты думаешь, -  подал голос  Скарон, и подавляющее большинство калимпонгов поддержало его громким одобрительным гулом.

- У тебя голова на плечах, Скарон, или копыто?  Неужели ты не понимаешь, что так мы погубим и тех немногих женщин, которые выжили после свалившейся на нас непоправимой беды?  С чем тогда останется племя? – гневно спросил Хотонг.

- А ну, дайте мне слово, - вскочил с места Скарон. – Я хочу сказать!

- Дай сначала высказаться вождю, а потом говори.  Или сам уже метишь в круг? – насмешливо спросил калимпонг по имени Тарог.

- Я-то знаю, куда мне метить, а твои слова запомню непременно, - угрожающе пообещал Скарон, упрямо проталкиваясь в круг.

- Ну что ж, скажи, а мы послушаем, - усмехнулся Хотонг, уступая сопернику место рядом с собой.

- Я скажу, скажу! – пристукнув копытом по плотно утоптанной земле, решительно заявил Скарон. – Вот тут вождь хочет отменить традиционные брачные игры и лишить всех мужчин положенного им природой того, без чего ни один уважающий себя калимпонг никогда не обходился.  Вы понимаете, о чем я говорю?

  По рядам пронесся сдержанный смешок.  В первом своем публичном выступлении Скарон изо всех сил старался держаться в рамках, и это неплохо ему удавалось, если принять во внимание, что при обычных обстоятельствах он никогда не стеснялся в выражениях.

- Понимаем, как не понять!  Ну, вот еще!  Почему мы должны ущемлять себя  в необходимом? – закричал из рядов огромный лохматый Кучуг, слывший в племени  рьяным охотником до женщин.

  Обычно ему не удавалось дотерпеть до положенного срока выбора новых партнеров, и вопреки закону он начинал искать утех на стороне, за что неоднократно бывал публично сечен хворостиной.

- А самок где возьмешь, болван?  Их на всех не хватит, - крикнул ему на ухо Тарог, но Кучуг только проворчал недовольно.

- Ну все-все!  Тише! – поднял вверх палец Скарон. – Так вот, вместо положенных удовольствий нам предлагают ждать, пока подрастут и созреют для взрослых отношений оставшиеся девицы.  А нам  в это время что прикажешь делать, а, вождь?  Разве вскакивать друг на друга?

- Фу-у-у-у! – единым вздохом пронеслось по рядам.

- Так получается, вождь, ты поощряешь оскорбительные для калимпонгов отношения и заставляешь нас попирать древние обычаи, - торжествующе заявил Скарон.

- Все ты врешь!  Не я, а ты попираешь обычаи племени, и тикурейские законы тоже, - заревел Хотонг. – Или твоя пустая гривастая голова не понимает, что если вы уморите наших оставшихся женщин, то придется вам выбирать подруг  у четвероногих мегалонгов.  Едва ли это прибавит ума вашему потомству!

- С чего ты взял, вождь, что мы их  уморим?  Когда такое бывало, чтобы самка калимпонга умирала от удовольствия? – вызывающе спросил Скарон.

- Это не удовольствие, когда оно чрезмерно, - возразил Хотонг.

- Чушь!  Если кто и топчет обычаи, так это ты, Хотонг!  Никогда не случалось, чтобы мужчина - калимпонг обходился без самки, и тем более, - Скарон снова поднял палец, - тем более мы не собираемся брать в подруги косматых мегалонгов.  Ты предлагаешь отдать немногих оставшихся женщин некоторым из нас, а по каким признакам станешь отбирать, чтобы не осталось обиженных?

- Сейчас не до обид, когда племя бедствует, - закричал Хотонг. – Неужели вы неспособны понять своими пустыми головами, что нельзя отдать молодую самку нескольким мужчинам сразу?  Они ее замучают!

- Ничего с ними не сделается, они живучие, - цинично возразил Скарон.

  В процессе спора в рядах калимпонгов начало нарастать смятение.  Уже не таясь, мужчины переговаривались в полный голос.  Стройные круги сломались, и кое-где возникали короткие, но бурные стычки.  Большинство по-преженему поддерживало Скарона, но имевшие молодых дочерей предбрачного возраста возмущались, осознав наконец, какая нешуточная им угрожает опасность.

- Не отдам свою дочку на растерзание!  Она родилась всего двенадцать лет назад, - кричал Чунг, для пущей убедительности тряс перед носом лохматого Кучуга растопыренной пятерней и наглядно загибал на руке один палец за другим.

  При счёте калимпонги пользовались руками, запоминая каждый десяток, и таким образом могли доходить до сотни.  Несмотря на стадный образ жизни многие самцы горячо привязывались к родным отпрыскам, и хотя подруг меняли каждый год, собственных детей узнавали безошибочно.  Чунг относился к особенно любвеобильным отцам.  Из детей у него выжила одна дочка, и теперь он стоял насмерть, грудью напирая на огромного, в полтора раза выше ростом Кучуга, и тот пятился от него под сень развесистого дерева.

  Видя, что спор грозит перерасти в беспорядки, Хотонг решительно оттолкнул Скарона, занял ораторское место в кругу и гаркнул громовым голосом:
- А ну цыц, калимпонги!  Решать будем, исходя из выгоды племени.  А мучить наших самок невыгодно всем.  Предлагаю обратиться к другим племенам и просить их дать женщин на время.  Вот мое последнее слово!

  По рядам пронесся разочарованный вздох.

- Не дадут другие племена своих женщин.  Дураки они, что ли?  Разве тикурейцы за нас попросят, - крикнул Кучуг.

- Просить?  Кланяться? – вскричал Скарон.- Это недостойно!

  Не слушая его, Хотонг уже дал знак расходиться, но вперед вдруг мелким бесом выскочил шаман.

- Э-э, подождите, подождите, не разбегайтесь, - скрипуче загундосил он. – У меня тут есть вопросы – вот, к вождю.

- Что такое? – смутно предчувствуя подвох, покосился на него Хоттонг.

- А пусть вождь подумает, как понравится тикурейцам его сегодняшний произвол – именно так они бы и сказали.  Нет, и все тут, невзирая на общее желание племени.  Куда это годится, а, вождь?  Никак под старость лет ты становишься диктатором, так, кажется, это называется у тикурейцев.

- Каким еще диктатором? – некоторое время Хотонг пережевывал незнакомое слово, а потом, сообразив, взревел: – Это я-то диктатор?  Защищаю жизни наших женщин, и я тебе диктатор?!

- Но-но-но, - попятился шаман, упираясь руками в широкую грудь наступающего на него Хотонга. – Вот именно, ты диктатор, и кончено!  На желания племени тебе наплевать.  На хотение самок – тоже, а они спят и видят, когда начнутся долгожданные игрища.  Или ты хочешь лишить их последнего удовольствия?  Так кто же ты, Хотонг, посуди сам?  Вот приедет тикурейский проповедник, что он тебе на это скажет?

- Не знаю, что он скажет, но вряд ли ему понравятся твои замашки.  Помнится, он уже ругался из-за несоблюдения освященных их церковью браков.  А вы со Скароном задумали хуже.  Да это…  Это знаете что такое?

  Хотонг долго вспоминал нужное слово, словно назло не вовремя вылетевшее из головы - Ну и что это такое? – ехидно поинтересовался Скарон.

- А блуд и разврат, вот что такое! – рявкнул вождь.

  Сначала он говорил громко, напористо, но с какой-то момент голос его дрогнул, прервавшись нотками неуверенности.  Мгновенно шаман их подметил, воспользовался коротким замешательством вождя и быстро повернул ситуацию в свою пользу.

- А вспомни, Хотонг, как тикурейцы решают у себя спорные вопросы?  Они голосуют,  спрашивают мнение большинства.  Тот, кто согласен, поднимает вверх копыто…  то есть, тьфу, руку.  А кто не согласен, тот не поднимает ничего. Просто и удобно.  Почему бы нам не перенять полезные тикурейские обычаи?

  Хотонг молчал.  Сказать, что не согласен на голосование означает выказать неуважение тикурейцам и их обычаям, и хитрый Ошкуй тотчас прицепится к промашке.  Можно не сомневаться, в ближайшее время суть проблемы со слов шамана станет известна проповедникам.  А Рагван-оби уже выговаривал ему, Хотонгу, за несоблюдение священных законов.  Но, с другой стороны, как их соблюдать, если тикурейские религиозные заповеди идут вразрез с обычаями племени и принимаются большинством калимпонгов в штыки?  Сердцам старый вождь чувствовал скрытый подвох, но не мог сообразить, какой именно и в чем состоит двойной стандарт подхода к решаемой ими проблеме.  Слишком сложная возникла ситуация, и разобраться в ней было ох как непросто!  Хотонг не чувствовал в себе такой уверенности, чтобы безошибочно отличить истину от ловкой ее подмены.

- Так что же ты предлагаешь? – непослушными губами с трудом выговорил он.

- Что я предлагаю?  А голосование, как у тикурейцев, - последние слова Ошкуй намеренно выделил, придавая им большое значение.

- Голосование!  Давайте голосование! – дружно выкрикивали калимпонги понравившееся словечко.

  В нескольких фразах шаман доходчиво объяснил, что от каждого требуется.  Хотонг помалкивал.  Хитрющий Ошкуй умело нанес чувствительный удар по его репутации, публично отдав первенство молодому сопернику Скарону.  Еще плохо понимая смысл случившегося, старый вождь чувствовал, как ловко его провели, и от сознания собственного унижения в душе у него закипал безудержный гнев.  Он понимал, что сейчас, сие же мгновение, должен суметь как-то повернуть ситуацию в свою пользу, иначе конец авторитету вождя, и его главенству над племенем тоже.

- Пусть поднимают руки, копыта не считать, - вслух сказал он, видя, что некоторые мужчины тянут вверх не только обе руки, но и передние копыта задрали.

- Что с копытами, что без копыт, все одно – большинство, - торжествующе заявил Ошкуй.

- На том представление окончено, - ухмыльнулся Скарон, шутовски кланяясь посрамлёеному вождю и, обернувшись к соплеменникам, громко крикнул: - Брачные игры состоятся в обычное время, когда в небе появится круглое ночное светило.  Готовьтесь, калимпонги, готовьтесь!

- А я лично отберу для вас самых молодых и красивых девушек, - закричал шаман, и его голос потонул в дружном приветственном вопле.

  Хотонг понял, что настал решающий момент спасать положение, в противном случае станет поздно.

- А ты, Скарон, разве стал уже вождем, коли распоряжаешься тут вместо меня? – грозно спросил он соперника. – Ну, так я не вижу в твоих руках шипастой булавы власти.  Вот когда она у тебя будет, тогда и заговоришь.  А пока закрой рот и защелкни зубы.  И вы замолчите!  С каких это пор калимпонги стали противоречить законному вождю? – свирепо гаркнул он, разом перекрыв общий шум, и заставил всех быстро умолкнуть.

  Радостные выкрики повсеместно стихали, как гаснут яркие языки пламени, если неожиданно плеснуть на них водой.

- Тише, калимпонги, тише! – повторил Хотонг и, повернувшись всем корпусом к шаману, неожиданно грубо заявил ему в лицо: - А плевать я хотел на то, что ты тут наболтал, Ошкуй!  Твоё мнение о тикурейских порядках меня не интересует, понятно?  Вот если проповедник придет и скажет: «Сделай так, Хотонг!», вот тогда я это сделаю.  А пока я здесь вождь, и мое слово последнее.  Молодых самочек в обиду не дам!  Хотят взрослые женщины разделить с вами удовольствие, никто их не держит.  К девочкам ты, Скарон, подойдешь только через мой труп.  Но сначала попробуй убить меня!

  Испустив звериный рык, соперник с поднятыми кулаками ринулся к нему.

- Я оторву твой гривастую голову, Хотонг, клянусь потрохами!  Оторву и брошу квакушкам в озеро!

- Не спеши, - отстраняя рукой соперника, проворчал вождь. – После брачных игрищ мы с тобой разберемся.

- А почему не сейчас? – азартно наступал Скарон.

- А потому!  Два дела сразу не делаются.  Сначала игры, а потом – драка.  Мое слово последнее!

- Ты еще пожалеешь о том, что сделал, Хотонг.  Все племя ополчится на тебя, вот увидишь, - кивая в сторону недовольно бубнящих калимпонгов, по-змеиному злобно прошипел Ошкуй.

- А ты меня не учи!  Вот приедет проповедник, он нас и рассудит, - прорычал в ответ Хотонг.

- Эй, калимпонги, можете разжигать костер и веселиться, проблема решена, - крикнул он племени и, раздвигая грудью разочарованную толпу, пошел в лес, не оглядываясь, провожаемый насупленными и откровенно недоброжелательными взглядами соплеменников.

                Х                Х                Х

  - Слышала?  Нет, ты слышала, что он сказал, старый дурак?  Он запретил нам участвовать в брачных играх, - едва мужчины сломали круг и принялись собирать хворост для костра, истошно завизжала Хална.

- Тише ты, глупая!  Орешь так, будто тебе змея под хвост заползла!

  Хонга схватила подругу за шкирку и силой утащила в заросли, подальше от мужского собрания.

- Запретил – ну и молодец!  Я бы на его месте тоже так сделала, да еще и драла бы хворостиной слишком озабоченных.  Больно мне нужно, чтобы на меня набросились десяток мужчин разом.  Мне мое место под хвостом для другого пригодится.

- Ты глупая девчонка, а я старше тебя на целых три сезона, значит, мне уже можно, - притопнула копытцем Хална.

- Ну и подождешь следующего раза, небось не полиняешь, - отрезала Хонга.

- Вот и полиняю!  Вот – полиняю!  Много ты понимаешь!  Да он просто вредитель, твой Хотонг, будь его воля, держал бы нас в девицах до старости.  А мое место под хвостом давно уже просит мужчину.

- Одного, не десятка же!  Если невтерпеж, почеши его вон об то дерево, - насмешливо посоветовала Хонга.

- Издеваешься, дура хвостатая?  Хорошо бы Скарон убил старика в поединке…

- Кто, Хотонг старик?  Да безмозглый Скарон ему копыта чистить не годится! – возмущённо  завизжала Хонга и бросилась на подругу с кулаками.

  Девчонки разодрались,  искусавшись и исцарапавшись до крови, разбежались.

- Сама она дура безмозглая, а туда же, на брачные игрища просится, - сердито проворчала Хонга, затирая мохом кровоточащие царапины на своей шкуре.

  Она удовлетворила любопытство, узнала, что замышляют мужчины, но стало ли ей от этого легче?  Нет, скорее наоборот.  Горькие слова Хотонга глубоко запали ей в душу, сердцем она чувствовала правоту старого вождя, но не могла понять, почему его не приняли мужчины, а поддержали коварного и злобного Скарона, которого втайне побаивались все женщины, потому что он часто колотил своих подруг кулаками и копытами.  Хонга возненавидела Скарона со всей силой маленького, но горячего сердечка и от души желала ему всяких напастей.

  Неожиданно чья-то фигура мелькнула среди зарослей.  Думая, что это подруга Хална рыщет по лесу в избытке похотливых чувств, Хонга хотела окликнуть ее по имени, но вдруг узнала Хотонга, вовремя спохватилась, прикусила язык и тихонько укрылась за деревом.

  Вождь лежал, поджав под себя копыта и подперев обеими руками голову.   Поза его выражала глубокую задумчивость и крайнюю степень озабоченности.

- Переживает, бедный…  И подруга у него умерла, утешить некому.  Если бы можно было, я стала бы его подругой, да нельзя.  Тикурейский Бог не велит, - огорченно пробормотала Хонга.

  Но снова вспомнила Скарона, с омерзением плюнула и осторожно, стараясь не помешать вождю ми не смутить его в размышлениях, отступила назад, в чащу.