Однажды преступив черту. Застряла ты в сердце моём

Рисунок художника Валерия Фетисова-Васкецова




      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
   
    "ЗАСТРЯЛА ТЫ В СЕРДЦЕ МОЁМ..."


   Три ночи кряду  бушевала над Тунгуской февральская непогода. Студеный неистовый ветер раскачивал и хлестал друг о друга стволы могучих кедров, стонал и завывал в их мохнатых заиндевелых кронах.     Стены   зимовья     судорожно содрогались и скрипели  от   его  шквалистых  порывов.
   
   В печке-чугунке едва  курился  догорающий огонь.
   
   Антип лежал на нарах, укрывшись облезлой, пропахшей потом и дымом оленьей шкурой. Последние дни он   сильно изнурён  болезнью и  резко ослабел. Страшная телесная худоба, бледно-жёлтое безжизненное лицо, всё обросшее сивыми волосами, глубоко ввалившиеся выцветшие глаза, высохшие губы исказили его облик до неузнаваемости. Нестерпимо ныла, надуваясь пузырем,  болонь в паху. Антип,  корчась от боли, с тяжёлым кряхтением  и стоном  сползал с лежанки и подбрасывал в затухающую печь  последние   занесённые в зимовье  поленья.

    В эту зиму охотиться он   уже   не мог. Выйдя из зимовья  и сделав несколько шагов,  Антип  чувствовал, как нудная боль, словно свинцом,  медленно заполняет всю его грудь, будто обручем сжимает сердце. И чувство страха, жуткого страха неминуемой смерти  охватывало все его существо. Антип   бессильно приваливался спиной к шершавому стволу дерева, закрывал глаза и замирал в неподвижности, осторожно и глубоко глотая ртом  морозный воздух. Спустя несколько минут боль отступала, и он готов был идти дальше, но через какие-то сто-двести шагов все повторялось. В отчаянии возвращался Антип в зимовье, предпринимая очередную попытку пойти на охоту на  другой день. Но та же  щемящая, парализующая  всё тело боль повторялась вновь и вновь. И Антип понял, что   жизнь  его  кончена,  он   обречен   на  мучительную голодную смерть.
 
   Вторую зиму он коротал в тайге одиноко,  без Дарьи, без детей. Хоть и свыкся он с лесной  жизнью, но после  ухода  семьи Антип  точно подломился: затосковал,  обессилел, не находил себе места, всё валилось у него  из  рук.  Такое тяжёлое чувство неприкаянности, растерянности, смертной печали, как теперь, он не испытывал ранее никогда.

   Как же горько и  мучительно  старое, хворое одиночество!

   На  Антипа  наваливалось  и  ни на  миг  не  покидало   тягостное   ощущение бессмысленности, никчёмности его существования, ничтожности прожитой им жизни. Он старался отогнать от себя эти мысли, стряхнуть их с души, заглушить воспоминания о прошлом,  мучившие его.  Он отчётливо понимал, что сурово наказан свыше, сполна  наказан самой судьбой. Она преподнесла ему тяжёлое воздаяние, полное невыносимых мук и страданий. Но  возмездие ему ниспослано заслуженно. И осознание справедливости   кары в какой-то  мере утешало, успокаивало  его измаянную,  истомлённую душу.Порой от тоски и одиночества становилось и вовсе невмоготу,  на Антипа накатывались  минуты тяжёлого отчаяния, и тогда  в глубине души  его яркой искоркой вспыхивала    мысль о  всё искупляющей,  всё усмиряющей  смерти. Эта мысль росла, приближалась  и  вот уже целиком захватывала его сознание.

   – Смерть, только смерть  избавит меня  от  страданий и мук!  – бормотал он, уверенным шагом приближался к  лавке, торопливо вскакивал на неё и  решительно просовывал голову в висевшую  под  матицей  зимовья петлю.Обрывок гнилой  веревки сдавливал шею, стеснял дыхание. В голове нарастала  пустота,  ленивым и вялым становилось тело,  по  коже  пробегала мелкая дрожь.  Мучительный страх, невыносимый ужас смерти,  точно паутиной,   обволакивали  его  наболевший  мозг.
Он силился сделать ногами резкое движение и  выбить из-под себя скамью,  но   какая-то неведомая,   непреодолимая  сила    упрямо  парализовала  его волю, и    внутренний голос  настойчиво твердил  ему, что смерть не будет спасением, смерть бессмысленна! Повеситься – только разлучить душу с телом! Покончить же с  душой, убить  её  невозможно!  Только тело будет отнято смертью, а душа   останется. Останется  и будет страдать!  Ведь для души всё одно – «здесь» или «там»!
Антип  напрягал последние  силы своей воли,  резко  откидывал от  горла петлю  и со стоном,  опустошенный   и раздавленный,   опрокидывался  на нары...

   Ранним летом градом  побило цветы и завязи  с  лесных   ягодников, и Антип  смог запастись на зиму только брусникой  да сушеной смородиной. В прошлую осень не уродился  тунгусский орех, случился  недород на грибы.  Зима ожидалась  голодной и   тяжёлой.   Все    надежды   Антип   возлагал   только   на   удачную   охоту.   Но и   эти   последние  надежды  были разбиты подступившими  хворями.

   Поленья в печи  дотлевали.  Последние,  слабые блики огня выхватывали из тьмы зимовья прислонённый  к закоптелой стене  тяжёлый  могильный крест  из комля молодой лиственницы.    На    врезанной в него дощечке  корявыми буквами были  вырублены слова: «Под сим крестом погребён  таёжный отшельник  Антип   Раздольный. Господи, прими грешный  дух  его с миром!»

   Впотьмах  Антип  пошарил рукой по лавке,  нащупал  берестяной  чумашек с настоем кедровой  хвои и с жадностью стал пить холодную, кисловатую жидкость. Всё нутро его пылало. Антип в изнеможении вытянулся на нарах и судорожным движением руки сбросил с себя  оленью шкуру. Жизненные силы покидали его.    Антип погружался в забытье.Плавающие  в  лихорадке   глаза  были полуоткрыты. Мысли его блуждали в беспорядке, нахлынули  больные видения.
   
   То смутный призрак  Спиридона  возникал перед его мутнеющим взором и медленно уплывал  в темноту избушки.
   
   То  ему мерещилось, что  из распахнутой двери вползает  в зимовье  раненый,  окровавленный  конвоир и, устремив пристальный взгляд на Антипа,  упорно ползёт к его  лежанке.
   
   Вдруг Антипу отчетливо пригрезилась молодая тунгуска. Она склонилась над  его изголовьем,  ласкаясь, припала  горячими,  чувственными губами  к  его щеке,  жадно, беззвучно  целует Антипа, и он  слышит её несвязный шепот:    
– Милый, не забыл меня?  Худо, тяжко мне одной… за тобой  пришла… стосковалась я…  сердце плачет о тебе...
    
   Но вот  в его догорающем, как свечка, сознании всплыл  милый образ Глафиры. Он представил её  во всей явственности.  Антип слышал её приятный грудной  голос – такой родной, мягкий, мелодичный, ощущал  и с жадностью  вдыхал дурманящий  аромат её кожи,  волос,   видел перед собой её  чёрные, подёрнутые дымкой, глаза. 
И потухший огонёк  далёкой, полной сил  юности на миг   вспыхнул в его душе,  и щемящее, волнующее чувство вновь  обожгло  его  сердце. Время было не властно отнять у  Антипа  это чувство, которое питало его  смолоду – его первую,  восторженную,  трепетную  любовь к Глаше.
   
   – Вот ведь как вышло в жизни, – проносилось в  последних всплесках  сознания  Антипа, – была в моем сердце Матрёна, прошла  по  судьбе   Дарья, но  до сей поры   люблю свою ненаглядную Глашеньку, до последнего   вдоха помню всё, что было между нами. Неправда, что разлука и годы уносят любовь!  Столько  лет минуло, но душа моя жила прошлым,  и  сердце  сосала нудная боль.   Только к  Глаше  рвалась   душа моя, к ней  сладко и больно звала и манила меня любовь. Глашенька, любушка, пташечка  моя!  Не смог забыть я тебя, завязла в душе моей мучительная тяга к тебе,застряла ты в сердце моём, –  шевельнул губами  Антип.
      
    И,судорожно перебирая в памяти пережитое, Антип вдруг  отчетливо  ощутил, что ничего, собственно, в его жизни и не было, кроме  той  далёкой, прекрасной юношеской поры, той чистой и пылкой любви его к Глафире. Только это  и   было в жизни его, а  всё  другое  – далёкий мираж,   тяжёлый, дурной  сон.
   
   Антип последними усилиями  воли  пытался, хотя бы еще на миг,  на одно мгновение задержать в своём угасающем  сознании  милый образ Глашеньки, но он,  бледнея, меркнул и наконец растаял  в каком–то потоке яркого,  сладостно манящего к себе света, пронизывающего  холодный  ночной  мрак зимовья...


     2007 г.




   Примечания автора:

 - Смылит (местное слово) – болит,саднит, ноет.

 - Луча – так называют тунгусы русского человека ( буквально: «волосатый»)

 - Амикан – (тунгусск.) - медведь.

 - «Чёрная царапка» - вспышка кори – тяжёлого вирусного  инфекционного заболевания среди тунгусов.