Великий поход, главы 7, 8, Лина Бендера

                Глава  7
                Дань Духам Подземелья.

                Х                Х                Х

  Много дней подряд над равнинами мчались тяжелые грозовые тучи, время от времени проливаясь обильными, с громами и молниями, но ещё теплыми дождями.   Однако лето подходило к концу.  Постепенно краснели и желтели листья на деревьях.  Скоро начнут вянуть и сохнуть травы, а затем, после обычной осенней засухи подуют прохладные ветры с заснеженных гор, и на несколько долгих лунных периодов природа замрет в серой спячке, чтобы следующей весной опять расцвести в свежо обновленном великолепии.

  Много дней становище калимпонгов бурлило в непрекращающемся празднике.  Ничего подобного никогда не случалось на равнинах.  Полулюди радовались жизни непосредственно, как дети, и гортанные их вопли то и дело нарушали повисшую над землёй зловещую предгрозовую тишину.

  Шаман Ошкуй не успевал колдовать над бочками с вином,  и был вынужден взять помощников из числа двуногих самцов, которые вместе с ним собирали и толкли фрукты, ягоды, выжимали соки из трав и заквашивали зелье.  Каждому мужчине, как обещал Ошкуй, досталось по подруге, но еще больше самок оставались свободными, а авторитет шамана повысился в несколько раз.  Многие новенькие женщины ревели, умоляя отпустить их в родные становища.  Рассерженный шаман во всеуслышание объявил, что никто не смеет нарушать установленный друзьями – чужеземцами новый порядок, иначе непослушных задавят обиженные духи по имени Дирижабли.  Как бедняжкам было не поверить, если в озере плавали, а в небе висели не меньше сотни черных пузатых шаров, так зловеще шевелившихся, что самки не смели лишний раз выйти на берег. 

  Каждый день захватчики продолжали пригонять к озеру рассеявшихся по равнинам полулюдей.  Часто в толпу замешивались отбившиеся от своего стада,  ошалевшие от паники  мегалонги.   Калимпонги их тотчас изгоняли.  Издавна между двумя видами полулюдей существовала необъявленная, но непримиримая вражда.

 … К вечеру дождь прекратился, но небо так и не прояснилось.  Густо покрытое темной кудлатой шерстью облаков, низко нависало над землей, приглушая и почти полностью поглощая звуки, точно тяжелое тикурейское ватное одеяло.  Каждый вечер шаман приказывал разводить большой костер.  На огонек часто заглядывали чужеземные гости, требовавшие новых и новых представлений, и хорошо изучивший их вкусы и привычки Ошкуй умело режиссировал лицедейства.  Несмотря на отчаянное сопротивление старого вождя, калимпонги помаленьку забывали и свои прежние обычаи и, тем более, тикурейскую веру.  Взамен же не рождалось ничего.  В становище Хотонга стало шумно и сумбурно, и никто не знал, где кончается местная власть и начинается чужая, пришлая.

  Не успело дневное светило спуститься за горизонт, как приехали Командор и генералы.  Давно уже не вылезавший из дурного настроения из-за неудавшихся переговоров с тикурейцами, неизменно рвавший и метавший, загонявший солдат подготовкой к штурму столицы, сегодня главнокомандующий желал забыться понравившимся всем без исключения новым допингом и зрелищами.  И не абы какими, а захватывающими.  Бездумными, бурными, феерически яркими, чтобы успокоилась наконец мучительно растревоженная безответной любовью душа прожженного вояки.

  Шаман Ошкуй оголтело метался взад - вперед по становищу, не в силах создать хотя бы видимость цивилизованного общества, как того хотели друзья – чужеземцы.  Костер не разгорался, самки разбежались и попрятались по кустам, а мужчины, ошалев от обилия женских прелестей, занимались лишь тем, что перебирали и пробовали новых подруг.  Любвеобильный Кучуг захватил себе сразу двух самок  и громко орал, отбиваясь от наседающего на него Хотонга.  Вождь пытался втолковать лохматому балбесу смысл тикурейских запретов.

- Вождь у нас дурной и не хочет исполнять положенные обязанности, - разозленный обидчивыми жалобами Кучуга, у которого Хотонг все-таки отобрал лишнюю женщину, ворчал шаман. – Где он сейчас вместо того, чтобы встречать почетных гостей?

- Известно где!  Поплелся к тикурейскому камню, молиться на закат.  А заката-то никакого и нет, - глянув в хмурое, непроницаемо серое небо, издевательски заметил Скарон.

- Правильно, надо пожаловаться чужеземному вождю, пускай приструнит злодея, - орал оскорбленный в лучших чувствах Кучуг, рьяно поддерживаемый приспешниками и прихлебателями, которым Хотонг не позволял разгуляться в обширном женском стаде.

  Нетерпеливо подпрыгивая от возбуждения, шаман тащил Командора и генералов к тикурейскому камню.

- Не пойму, при чем тут какой-то булыжник?  Ну, лежит он, и пусть себе лежит!

  Главнокомандующий нехотя продрался сквозь кусты на новую площадку и с кислым видом огляделся.

- Что за странные манеры?  То вокруг костра пляшут, как сумасшедшие, теперь у камня сидят.  Что они там делают, эти хвостатые болваны? – спросил Командор, указывая на собравшихся вокруг  успевшего обрасти мохом валуна нескольких полулюдей с Хотонгом во главе.

  Ошкуй вытаращил глаза, потом закатил их к небу и театрально воздел руки вверх.
- Они там молятся.  Тикурейскому Богу!

- А это еще зачем? – искренне изумился главнокомандующий, с молодых лет не слышавший ни о каких богах.

-Так проповедники велели!

  Шаман заметался перед гостями и тонко заблеял, имитируя молитву.

- Чушь какая! – с досадой воскликнул Командор. – Велите всех гнать!

- Как разведём костер, так и начнем гнать, - с готовностью согласился Ошкуй, кликнул подручных и приказал принести бочки с вином.
 
- Экий дурень, - отмахнулся Командор. – Этих, этих гоните, - указал он на калимпонгов вокруг камня. – А валун стащить и кинуть в озеро.  Площадка мне нравится, сегодня мы устроим здесь танцы аборигенов.  Получится великолепное зрелище!

- Э?  Чего-чего? – не сразу сообразил Ошкуй и даже приложил ладонь к длинному уху, чтобы лучше слышать. – Куда тащить тикурейский камень, а?  Ну нет, я тут не при чем!

- Где это ты не при чем? – насупившись, спросил Командор.

- А вон, пускай Хотонг тащит.  Он с тикурейцами дружил, его и проблема, - ловко вывернулся шаман.

- Мне какое дело?  Хотонг или мегалонг, а булыжника чтоб сегодня же не было.  Мне нужна эта площадка, и все тут! – рявкнул Командор.

  Как подстегнутый тонкой хворостиной, Ошкуй мелкой трусцой бросился к вождю.  Демонстративно не обращая внимания на почетных гостей, Хотонг  лежал, повернувшись к ним задом.   Около него собралась небольшая кучка верных тикурейским заветам калимпонгов.   От общего стада откололись  старая Гугна с внучкой, Чунг,  Дунан с неизменной своей подругой Марной и еще несколько других их числа опасавшихся слишком резких перемен в становище.

- Что тебе опять нужно, Ошкуй? – неохотно поднимаясь с земли, хмуро спросил Хотонг. – Достаточно того, что ты, который должен блюсти честь и обычаи племени, сам же их порушил и превратил в насмешку старинный обряд пляски у праздничного костра.  Теперь любой чужеземец глумится над нами, как хочет.  Или мы дикие звери?  А ты еще хочешь убрать священный камень, подаренный нам тикурейцами?  Не позволю! – и вождь встал грудью вперед, защищая алтарь от посягательств нечестивцев.

- Не отдадим! – взвизгнула Хонга, но никто не обратил на нее внимания.

- Как это не позволишь?  Как – не позволишь, раз гости требуют? – всполошился шаман. – Кто тут теперь главнее, они или тикурейцы?  Не хочешь совсем отдавать, волоки свой камень в холмы, там и сиди на нем, как квакушка на болоте.

 - А наплевать мне на всяких гостей, они ваши, не мои!  Куда тикурейцы положили камень, там они и останется.  А на вас на всех – тьфу! – и Хотонг демонстративно плюнул в сторону захватчиков.

  Громкие вопли около камня начали привлекать внимание и гостей, и калимпонгов.  Собралась большая толпа, сквозь которую не без труда протиснулся Скарон и, уперев руки в бока, встал напротив старого вождя.

- Ну, вот и настало мое время.  Будешь драться со мной или боишься?

- Давно пора свернуть тебе шею, - проворчал Хотонг.

- Берегись, вождь, чужеземные друзья обещали мне поддержку!

- Наплевать!  Никакие чужеземцы не помешают мне оторвать твою дурную голову, - наливаясь тяжелым гневом, прорычал Хотонг.

- Смотрите!  Слушайте!  Новый претендент на булаву вождя вызывает старого Хотонга на последний бой! – визгливо завопил Ошкуй.

- Кажется, начинается весёленькое лицедейство.  Они станут драться по-настоящему.  Такого мы еще не видели, - удовлетворенно потер руки повеселевший Командор и закричал офицерам:
- Эй, вы там!  Уважаемые!  Здесь плохо видно!  Приказать  солдатам выжечь  кусты и расчистить место.

   Ускоренно подготовили площадку.  Зрители образовали круг, намного больший, чем был во время первого боя Хотонга со Скароном.  В первых почетных рядах разместились, конечно, доблестные воины армии Короны, а калимпонгов прогнали на другую, подветренную сторону круга.  Солдатам не нравился исходивший от них крепкий звериный дух.  Шаман собственноручно принес давним соперникам дубины.  Решили не начинать, по традиции, с кулачной драки, а сразу перейти к главному.  Тем более, примерный расклад сил обеих сторон был известен.

  Неожиданно вместо того, чтобы взять предложенную булаву, Скарон сорвался с места и поскакал по кругу, приветствуя зрителей громким гортанным криком, и его сторонники откликнулись дружным поощрительным гулом.  Хотонг стоял молча, низко угнув крупную лобастую голову и свирепо рыл копытом размякшую от дождей землю.  И тут, нарушив положенные правила, в круг внезапно вскочила внучка старой Гугны.  Ошеломленные неслыханной дерзостью, калимпонги возмущенно взвыли.  Ошкуй схватил девчонку за длинное ухо и силой потащил с площадки.  Изловчившись, нахалка укусила его за локоть, вырвалась и бросилась к Хотонгу.  Сорвав с себя подаренный тикурейцами медальон, с которым никогда не расставалась, Хонга ловко набросила цепочку на шею вождю.

- Вот, пускай он принесёт тебе удачу и защитит от несчастья.  Я верю в могущество тикурейского Бога, - шепнула она и, снова увернувшись от шамана, нырнула в толпу.
  Хотонг благоговейно погладил ладонью блестящий полумесяц.  Пылкий порыв девочки растрогал его, но не настало время давать волю чувствам.  Скарон  завершил предварительную пробежку и остановился напротив него со словами:
- Ну что, Хотонг?  Сегодня ты в последний раз держишь в руках булаву вождя.  Клянусь потрохами, уже нынешним вечером Духи Подземелья потащат тебя за хвост в свое царство, на праздничное жаркое.

- Верно - верно, Духи Подземелья как раз мясцом и питаются, - прыгая вокруг соперников, дробно рассмеялся шаман.

- А тебя разве на пир приглашали?  - всей шкурой подрагивая от нетерпения, рыкнул Хотонг.
- Мое дело такое, все знать!

  Шаман не успел махнуть руками и крикнуть традиционное «пошел», как Скарон сделал вдруг резкий выпад и первым, без предупреждения, нанес удар, заодно едва не затоптав своего рьяного покровителя.  Ошкуй едва успел унести ноги.  Не ожидавший до положенного сигнала нападения, Хотонг невольно отпрянул назад, но все же сумел принять на себя дубину нападавшего.  Треск дерева вместо команды возвестил о начале поединка.  Пока инициатива попременно переходила от одного соперника к другому, но не успело опуститься к  горизонту едва показавшееся перед закатом дневное светило, как Хотонг прочно перехватил первенство.  Теперь он навязывал темпы Скарону, и тот уже не наступал, а едва успевал обороняться.  Старый вождь упорно теснил его к кромке круга, где стояли Командор и генералы.

  С горящими от удовольствия глазами главнокомандующий наблюдал за поединком и, как доблестный воин, сам симпатизировал Хотонгу, хотя вместо этого упрямого калимпонга в качестве вождя предпочел бы видеть молодого Скарона – куда меньше хлопот для армии Короны.

- Ловко дерется этот четвероногий, ох и ловко! – иногда восхищенно восклицал он, вспоминая спортивные состязания молодости, и от избытка чувств хлопал по плечам то генералов, то офицеров, а порой и солдатам доставалось.

  Защищаясь, Скарон неловко подставил свою булаву, и утолщенный  конец с треском разлетелся, оставив в его руках бесполезный огрызок толстой палки, и теперь удары соперника приходились ему по незащищенным бокам и спине.  Скарон продолжал отступать до тех пор, пока не врезался в круг, но исход поединка восторженно приветствовали одни гости, которым было все равно, кто победит, и они с энтузиазмом аплодировали обоим, как делали в театре, поощряя артистов.

  Последним ударом Хотонг выбил из рук соперника остатки дубины и, испустив торжествующий рев, мощным толчком в грудь швырнул его в толпу чужеземцев.  Солдаты окружили упавшего калимпонга, покровительственными жестами хлопая его по взмокшему крупу – руками до потной скотины дотрагиваться брезговали.  Поверженному, но не покалеченному, Скарону быстро удалось подняться.  Вертевшийся здесь же Ошкуй тянул его то за хвост, то за гриву, призывая к продолжению драки.  Никто не успел заметить, когда  и как в руке Скарона очутился принадлежавший кому-то из чужеземных солдат острый кинжал, и натренированной в метании камней рукой он пустил нож навстречу сопернику.   От натуги  он чвикнул длинной зеленой струей из-под хвоста на головы друзьям – чужеземцам, и вояки с истошными воплями разлетелись в разные стороны, похожие на испуганных ворон.
 
  Но предательский удар достиг цели.  Выронив дубину, Хотонг схватился руками за грудь и медленно стал оседать.

- Победа!  Победа! – торжествующе завопил Ошкуй.

- Какая, тьфу, победа?  Обыкновенное убийство, - презрительно скривился, как от зубной боли, Командор, разочарованный непредвиденным финалом лицедейства.

  Но лезть в дела полулюдей, даже ради восстановления попранной справедливости, счел ниже собственного достоинства.  Однако солдаты, возмущенно вопя, выхватывали хлысты и зарядные палки, намереваясь побить ими нечестивого артиста.  Особенно неистовствовали обиженные, в испачканных мундирах и с облепленными зеленой массой головами.  Повелительным жестом главнокомандующий остановил самосуд.

- Оставьте.  Пусть так и будет.

  Смертельно раненый Хотонг корчился на взрытой копытами площадке, пока кто-то из солдат не подошел и не выдернул кинжал.  Грузное тело поверженного вождя в последний раз судорожно вздрогнуло, тяжелая голова бессильно свалилась набок, и он уже не слышал истошного вопля внучки старой Гугны и не видел, как торжествующий соперник совершает повторный круг почета под приветственные возгласы удовлетворенных развязкой калимпонгов.  Стройные ряды зрителей смешались.  Было слышно, как где-то в толпе скрипуче орет Чунг:
- Не честно, слышите, не честно, клянусь потрохами!  Он убил его чужим оружием!

- А тебе какое дело, га?  Сейчас новые порядки, значит, и оружие должно быть новым, понял? – грозно навис над ним дюжий косматый Грыч, а вместе с ним непрошенного правдолюбца обступили несколько здоровенных калимпонгов и принялись тузить кулаками и копытами.

  Шаман и его помощники разжигали огромный костер.

- Долой старые обычаи!  Да здравствуют новые порядки! – взобравшись на пень, радостно кричал Скарон, не замечая испачканного хвоста, и соплеменники вторили ему ликующим ором.

- А в ознаменование нашей новой жизни давайте сожжем на костре тело старого вождя, чтобы Духи Подземелья насытились жертвой и дали дорогу победителю.  Поприветствуем нового молодого вождя! – тонким голосом поддержал его Ошкуй.

- Надоело мне смотреть на толпу дураков, провались они пропадом, - с необъяснимым отвращением проговорил вдруг Командор, сунул руки в карманы шаровар и пошел к машине.

  Генералы недоуменно пожимали плечами, не понимая, что могло рассердить главнокомандующего.  Зрелище оказалось на редкость интересным, шаман не поскупился на допинг, а командиру разведки удалось выведать у него секрет приготовления хмельного зелья.  Наверно, Командор продолжает переживать по поводу неудачных переговоров с тикурейцами.  Генералы понимающе закивали и, подобрав штанины заправленных в высокие сапоги шаровар, поспешили последовать за начальством.

  Проходя мимо злополучного тикурейского камня, Командор неожиданно остановился, преисполнившись злым раздражением.

- А почему булыжник еще валяется?  Сказано было – убрать, или всем трижды повторять приходится?!

- Опять, уроды, замешкались.  Поторопить их надо, - щелкнул шпорами Таракоз и хотел уже кликнуть быстро ставшего незаменимым, особенно в переговорах с калимпонгами, командира разведки.

- Отставить, уважаемый!  Приказать солдатам поработать огнеметами!

  В считанные мгновения тревожная весть разнеслась по становищу. Бросая свои занятия, полулюди со всех ног и копыт мчались на площадку.  Страшно возбужденные, столпились в некотором отдалении, опасливо косясь на самострельные ружья с широкими раструбами на концах, откуда, как они успели узнать, вылетает смертоносное пламя.  Не то, которое живительно трепещет на углях праздничного кострища, а страшное, свистящее, сметающее все и всех на пути…  При звуках команды калимпонги в ужасе попрятались кто куда, а в следующий момент на камне с шипеньем скрестилось несколько огненных струй…

  … Того, что произошло дальше, никто потом не мог разумно объяснить, а полулюди, вспоминая о случившемся, всплескивали руками и качали головами, с оглядкой толкуя о тикурейском заклятье.  Словно земля разверзлась на том месте, где только что лежал обыкновенный камень и, отброшенные обратным ударом, хлынули назад усиленные вдвое, втрое, впятеро… густые снопы пламени.  Затрещали, вспыхивая, кусты и деревья.  В пылающие, дико вопящие факелы превращались совершившие неслыханное кощунство чужеземные солдаты.  Горела и смрадно дымилась под ногами земля.  С воплями разбегались кто куда дикие калимпонги вперемешку с доблестными воинами армии Короны.

- Вот оно, тикурейское колдовство!  Берегитесь тикурейского колдовства, - пронзительно вопил  шаман Ошкуй, улепетывая впереди всех и  руками придерживая подпаленные пучки шерсти на боках.

- Стоять!  Стойте, трусливые утробы!  Не стыдно вам уподобляться четвероногим? – вне себя орал Командор, пытаясь остановить в панике тикающее войско.

  Схватился за пояс, где у него всегда висел командный свисток и со злостью плюнул.  Оказывается, расслабившись в спокойной обстановке, он за ненадобностью оставил этот атрибут высокой власти в спальне под подушкой.

  Огонь между тем с треском пожирал кусты и деревья.  К площадке невозможно было подступиться.  И лишь когда там выгорело дотла, захватчики осмелились подойти собрать останки бесславно погибших доблестных воинов, коих насчитали больше двух десятков.  Среди скрюченных огнем человеческих тел валялся случайно затесавшийся к ним труп самца калимпонга.  А на месте превращенного в пыль и мелкие осколки камня зияла глубокая, на глазах начавшая заполняться водой яма.  Две взаимоисключающие друг друга стихии, Огонь и Вода, активно боролись за первенство в устрашении погрязших в бесстыдном неверии грешных человеческих душ.

  Первые потери в стройных рядах непобедимой армии Короны смутили и напугали захватчиков не на шутку.  Тикурейская земля, от которой ожидали смирения и покорности, неожиданно оказалась горазда на опасные сюрпризы.  Многие из чужеземцев вслед за калимпонгами готовы были поверить в жуткую сказку о тикурейском колдовстве и не придумали ничего лучшего, чем выместить бессильную злобу на беззащитных полулюдях, спалив дотла их шалаши и избив палками нескольких попавших под горячую руку самцов. 

  Посоветовавшись, Командор и генералы договорились считать неувязку несчастным случаем, от которого никто нигде не застрахован.  Забрав тела погибших, чужеземцы уехали, а насмерть перепуганные калимпонги по одному стали выбираться из зарослей.

  Удручающее зрелище предстало их смятенным взорам.  Кругом царили разрушение и хаос.    Вместо шалашей зловонно курились жалкие кучки легкого пепла.  Тонкие сучья и ветви, из которых они были сделаны, сгорели, не оставив углей.

- О!  О!  Что они натворили!  Накануне дождливого сезона оставили нас без крова!  Чтоб им сдохнуть, проклятым, чтоб им до конца жизни одну солому жрать, - завизжала первой пришедшая в себя старуха Гугна.

- Да цыть ты, дырявая шкура! – замахнулся на нее шаман. -  Кто сказал, что виноваты гости?  Из-за тикурейского камня дело вышло, пусть с них и будет спрос.  Скажи спасибо, что жива осталась, вон ведь как горело, и Тарог погиб!

- А жилища-то наши, жилища? – вторили Гугне обеспокоенные непонятным оборотом событий калимпонги.

- Не орите, дуры!  Отстроим новые шалаши, веток в лесу много, - авторитетно заявил шаман.

- Как так?  Полагается же уходить с этого места, нехорошее оно, - выпучил круглые недоумевающие глаза Скарон.

- Молчи и ты, болван, сам нехороший!  Куда, скажи, нам уходить?  Думаешь, благодетели за нами поспешат?  Как бы не так!  Сегодня они сердиты, а завтра, глядишь, и сменят гнев на милость.  Сиди уж, не рыпайся и положись на меня.

  Скарон удивленно хрюкнул, но предпочел промолчать.  В конце концов, Ошкую лучше знать, что можно делать, а что нельзя, недаром он и со своими и  с чужеземными духами заодно.  Вот помог же убрать с дороги всесильного соперника!  Скарон не забыл, как тонкая цепкая рука шамана сунула ему вытащенный в давке у кого-то из солдат военный кинжал.

  Тут новый вождь вспомнил про убитого Хотонга.  Костер давно погас, и задним числом расправляться с мертвым телом бывшего соперника ему уже не хотелось.  Праздник сломался, калимпонги разбрелись кто куда, а некоторые под шумок и вообще сбежали из становища.  Радостное настроение незаметно улетучилось. И никому не улыбалось плясать у едва тлеющих углей.  Огонь перестал быть символом праздника, превратившись в олицетворение жути и смерти.

  Вдруг беспокойно бегающий взгляд нового вождя упал на образовавшуюся на месте камня яму, на дне которой открылся родник и заполнил ее водой почти до половины.
- Хотонг очень любил здесь молиться, так пускай и отправляется на голубой волне  к тикурейскому Богу, - глумливо захохотал он, старательно пряча за напускной веселостью страх и неуверенность.

  Шаман быстро смекнул, как поправить пошатнувшийся авторитет.  Они пошли на место битвы, желая забрать тело старого вождя и, как остроумно выразился Ошкуй, «предать его святой тикурейской воде».  Но велико же было их изумление, когда убитого на площадке не оказалось.  Напуганный странным происшествием, Скарон облазил ближайшие кусты, заглянул на окраину леса, но мертвого соперника не нашел.  Не будь шаман и новый вождь сильно перевозбуждены и встревожены, могли бы заметить, что вместе с Хотонгом исчезли внучка старой Гугны и неизменная сладкая парочка Дунан с Марной.

  Ошкуй посидел у дымно курившегося костра, подумал и сделал глубокомысленный вывод: им нет смысла беспокоиться.  Духи Подземелья утащили Хотонга без положенных обрядов и давно жарят на сковородках, таких, которыми пользуются тикурейцы для приготовления очищенных овощей.

- Не сомневайся, успели уже и шкуру содрать, и на порции порезать, - заверил оробевшего вождя Ошкуй, благодаря неуемной фантазии выстроивший целую систему повадок Духов Подземелья.

- Значит, надо поблагодарить их за помощь.  Чего рот разинул, запевай!

  И высоким тонким голосом Ошкуй затянул погребальную песнь.  Привыкший во всем соглашаться с шаманом, Скарон с облегчением принял радостную весть и с полным правом взял в руки шипастую булаву вождя.



                Глава  8
                Под сенью древних лесов.

                Х                Х                Х

Очнувшись от тяжкого забытья, Хотонг долго лежал неподвижно, ощущая в разбитом теле мучительную истому и слабость.  Тщетно моргал он глазами.  Окружавшая его темнота не исчезала.  Казалось, непроницаемый ночной мрак навечно опустился на землю, не суля ни единого обнадеживающего лучика света впереди.  Хотонг никак не мог понять, где находится – на этом ли свете, либо уже у Духов подземелья.  Но, вспомнив последние события, предшествующие подлому предательству Скарона, от бессилия застонал сквозь стиснутые зубы.

- Лежи, Хотонг, лежи, не брыкайся.  Нельзя тебе шевелиться, - послышался вдруг жалобный голос внучки старой Гугны, и из темноты выплыло ее озабоченное лицо.

- Ты так долго валялся без памяти, что мы тут с Дунаном и Марной совсем обревелись.  Один, два, три полных дня от рассвета до заката…  Мы боялись, ты никогда не очнешься.

- Что, и другие наши здесь?

  Хотонг протянул ослабевшую, ставшую вялой и бессильной руку, беспомощно пошарил вокруг себя.  Убежище походило на вырытую под корнями дерева низкую земляную пещеру, оттого здесь и царила темнота.  Сверху длинными веревками свешивались жилистые корни и нижние отростки служившего снаружи крышей толстого дерева.

- Где мы?  Другие, спрашиваю, с нами?

- Нет, только Дунан с Марной.  Мы притащили тебя в лес, подальше в чащу, чтобы уберечь от шамана.  Он, мерзавец, хотел сжечь тебя на костре.  Нам нельзя возвращаться назад.  Вождем стал… Скарон…

  Хтонг молчал.  Он и сам знал, что обратной дороги в племя для него нет.  Он долго не шевелился, не в состоянии поднять головы со своего жесткого ложа, и не одна телесная слабость была тому причиной.

- Вождь без племени?  Позор!  Позор! – в отчаянии шептал он.

- Не тебе, Хотонг, не тебе!  Пусть позор будет презренному Скарону.  Он обманом заполучил победу, и даже чужеземцы возмущались.  Я сама слышала, как они ругались и хотели побить его палками, - в ярости выкрикнула Хонга.

  Хотонг молчал, в муках привыкая к новому для себя положению отверженного.  Тяжело было возвращаться к жизни не из-за одной только раны, но, потеряв все, искать в туманном будущем новые привлекательные стороны.  Хонга старалась не беспокоить его пустыми разговорами, а Дунан с Марной и вовсе не показывались, обосновавшись под соседним деревом.  За прошедшие трудные дни малолетняя внучка старой Гугны удивительно быстро повзрослела, незаметно приобретя несвойственную никому из калимпонгов душевную чуткость.  Днем она выбиралась из укрытия и с парой друзей отправлялась на поиски пропитания.  Завершался сезон созревания плодов и кореньев, и недостатка в пище они не испытывали.  Но прошло еще много дней и ночей, прежде чем Хотонг окончательно оправился от ранения.

- Я тоже не хочу возвращаться в племя, и Дунан с Марной не хотят, - сказала ему однажды Хонга. – Там Скарон, он зол и припомнит нам обиды.  Нас не устраивают гнусные порядки, которые он установил с Ошкуем и чужеземцами.

- Правильно, - подумав, согласился Хотонг. – Тогда мы уйдем в глухие леса на болотах, в низины реки Вогво, где захватчики не сумеют нас достать и будем там жить, пока они не уберутся с нашей земли.

- А когда они уберутся? – грустно спросила Хонга. – Шаман говорил, будто новые порядки установлены навсегда.

- Ошкуй врет! – убежденно воскликнул Хотонг. – Тикурейский Бог не допустит, чтобы злодеи погубили нашу землю.  И мы дождемся, когда свершится справедливость.  Верить надо.  Верь тикурейскому Богу, говорю тебе!

  И Хонга невольно проникалась его страстной убежденностью в торжество справедливости.  Теперь она не боялась никого и ничего.  Заветная ее мечта наконец исполнилась.  Пусть она еще не стала подругой Хотонга, но находилась рядом неотлучно, единственная необходимая ему в изгнании, готовая поддержать в горе и радости.  И это было первым пробуждением здравости рассудка и человеческих чувств в первобытной душе получеловека.

                Х                Х                Х

  После захода дневного светила быстро сгущались сумерки, и даже на равнинах становилось темно, не говоря о чащобе, где к ночи начинали просыпаться дикие звери.  Много дней и ночей подряд небольшая группа калимпонгов лесами и оврагами пробиралась в низины реки Вогво, стремясь как можно дальше уйти от бесчинствующих на широких просторах родных равнин чужеземных захватчиков.  Оправившись от раны, Хотонг умело вел небольшое племя через джунгли и непроходимые болота.  В последний момент перед уходом маленькая храбрая Хонга без спросу наведалась в родное становище с определенным намерением увести оттуда отца и бабку.  Ей не  удалось отыскать старую Гугну, но несколько калимпонгов, в том числе и Чунг под покровом ночи бежали с ней в леса.  Десятка два выгнанных захватчиками с насиженных мест бродячих самцов и самок прибились к ним на берегах Вогво.  Опасаясь выходивших  с наступлением темноты на охоту диких ловов, и ночами путники выходили на равнины и разводили костер, угли для которого всю дорогу несли в тикурейском кувшине.  В лесу зажигали смоляные факелы, и мелкие дневные хищники в панике разбегались при виде огня.

  Наконец лесная чаща стала такой обширной и дремучей, что выходить на равнины больше не представлялось возможности.  Почва под ногами стала сырой и пружинистой, предвосхищая приближение непроходимых болот.  Внизу, под толстым слоем дерна, заросшего вековыми деревьями, корнями черпавшими влагу из бездонных подземных водоемов, лежали немерянные глубины – по мнению калимпонгов, истинное обиталище Духов Подземелья.  И они тряслись от страха, минуя глухие места, где не только не ступала нога человекообразного, но и дикие звери обходили их стороной.  По некоторым признакам Хотонг определил, что открытые болота остались левее.  Значит, племя свернуло на запад, и кто знает, хорошо это для них или плохо.

  Постепенно совсем исчезли хищники, предпочитавшие охотиться в лиственных лесах.  Здесь же преобладали высокие и толстые стволы мощных хвойных пород.  Перед глазами изумленных полулюдей открывался первозданный мир низинных дебрей, незнакомый и неведомый робким от природы калимпонгам, и даже храбрым тикурейским проповедникам.  Ночь опускалась на израненную, страждущую землю, но и здесь, где не топтал её тяжелый сапог чужеземного захватчика, также казалось, будто вся поруганная Природа горько скорбит вместе с остальным миром. 

  Высокие деревья в трагическом молчании склоняли вниз тяжелые кроны, сквозь которые едва пробивался бледный свет полного ночного светила и звезд.  Ползучие растения обвивали толстые стволы и, переплетаясь с кронами наверху, образовывали плотное непроницаемое покрывало, надежно, как в подземелье, защищавшее сумрачный лесной мирок от дождей и ветров, отчего внизу поддерживалась более или менее постоянная температура, не зависевшая от смены времен года.  С каждым шагом прибавлялось мхов и лишайников, служивших племени пищей на протяжении последних нескольких дней пути. 

Из-за  повышенной влажности стволы деревьев казались неестественно разбухшими, многие лежали плашмя, подточенные у корней обитавшими под водой вредителями, и их сплошь покрывали разного рода и вида, причудливой формы грибы.

  Каких грибов тут только не было!  Пластинчатые, сидящие ярусами один над другим.  И круглые шары, держащиеся на тонких ножках, при малейшем прикосновении срывавшиеся  со своих ненадежных насестов и лопавшиеся с гулкими хлопками, обдавая проходящих слизью и мелкими частицами желтоватой мякоти.  Зрелые споры взвивались из-под копыт высокими фонтанчиками, заставляя калимпонгов чихать от набивающейся в ноздри пыли.  Сгнившие стволы светились бледным призрачным светом.  Фосфоресцировали и некоторые грибы, испуская мягкое веерное сияние.  Зрелище было настолько же красивым, насколько и загадочным.

  Очень скоро Хотонг обнаружил, что факелы не нужны, но не разрешил выбросить кувшин с углями, необходимыми для разжигания священного огня.  Испускаемого грибами и гнилушками рассеянного света вполне хватало, чтобы видеть друг друга и окружающие предметы.

- Ну что ж, - кидая под ноги смрадно чадивший факел, проговорил наконец Хотонг. – Это место мне нравится.  Здесь и остановимся.  Так помолимся же тикурейскому Богу, чтобы он помог нам выжить и расплодиться на новом становище вопреки злой воле чужеземных захватчиков!

  Калимпонги поддержали своего вождя дружным одобрительным гулом.

- С этого момента я отменяю нечестивые порядки Скарона и чужеземцев.  Жить станем по праведной тикурейской вере и человеческим законам.  Есть те, кто хочет возразить?

  Желающих протестовать не нашлось.  Несколько десятков измученных долгой и трудной дорогой калимпонгов зажгли под сенью вековых деревьев священный огонь и заслуженно обрели защищенный от внешних бурь и передряг спокойный и надежный дом…