11 Привидения без понтов

Раскопистые ужастики. 

     Теплы и ласковы крымские ночи. Поначалу было необычно. Я и представить себе не мог, как это – заснуть на деревянной палубе накрывшись одной лишь штормовкой. Приятнее и комфортнее было провести ночь на банке яхты, забравшись под спущенный парус.  И совсем, казалось бы, дикий способ провести ночь – качаясь от усталости, свалять комки, просушенных на солнце водорослей, примостив под голову рюкзак, улечься под плащ – дождевик и, уже засыпая, смотреть на манящее мерцание звезд. Но бывали и бессонные ночи. То забить акваланги перед погружением.  Ночь тогда тянется, как черепаха в походе за пивом и, позже удивляешься – откуда силы берутся, что бы после «высосать» два – три аппарата в день. То, получив сообщение о штормовом предупреждении, слипающимися глазами высматриваешь в лунном свете тихую бухту, способную приютить тебя на парусной посудине в шторм. Долгой кажется и эта ночь, наполняющая слабым бризом тяжелеющие от росы паруса.  Бессонная ночь на рыбалке – случай сугубо добровольный, ведь так тяжело заснуть в ожидании долгожданной поклевки. И совсем другое дело – ночные поиски приключений.
  Ох, и понесла же нас «нечистая» на тот маяк, да еще и под вечер. Захотелось девчонкам узнать – что же за «огонек мельтешит в ночи» и где он находится. Время  мы рассчитали правильно – два часа туда, два обратно, полчаса на осмотр со стороны. Должны были успеть к последнему чаепитию. Но этот слабый пол вечно подкидывает неожиданности в неподходящий момент. Вот и в тот раз – «Ой, какой крабик!» - вот и повод искупаться.  «А как бы вон ту корягу достать?» - а до коряги по отвесному берегу метров пятьдесят и то, если напрямик, а если в обход, да так, чтобы шею не свернуть на глинистой круче, то километр (туда и обратно). Совсем неудивительно, что вдруг порвался босоножек, и проще сделать крюк к рыбачьему стану, отремонтировать обувку, чем нести на себе это любопытное (соблазнительное) создание. Она  все равно потом, даже босиком, полезет в терновые кусты, дабы узнать – «что же это за камень такой торчит из кустов?» Пусть, пусть идет, но только не босиком. Пусть гоняется за огромной стрекозой, которая все равно улетит, сорванная с ковыля ветром. Пусть они разбегаются с истерическим визгом от огромной змеи – полоза, переползающего дорогу и, делающего выпад в ложной атаке. Они не знают, что нет у нас смертельно ядовитых змей. А еще они не знают главного – их просьба к руководителю экспедиции – «пройтись до маяка и обратно», для нас повод немного отдохнуть от порядком надоевшего лагерного распорядка. Мы бредем втроем позади шумной компании девчонок.  Уже давно село солнце, но дорога еще видна. Мы лениво перекидываемся двумя – тремя словами, перегоняя окурки в уголок рта. Мы по очереди несем, понравившуюся приезжим сухопутным русалкам, корягу. У меня в кармане широченных брезентовых штанов, в последних конвульсиях еще шевелится умирающий краб.
  Когда идешь медленно, зная, что спешить особо уже и некуда, руки вдруг начинают мешать, если в них ничего не несешь. Лучше всего держать руки в карманах, если они не забиты «понтами для приезжих»: ракушками, камушками, гильзами, чернолаковыми черепками с соседнего сухопутного раскопа. А раз карманы полны сувенирами, то хоть пальцы за пояс – уже легче.
   Вот снова визг. В наползающих сумерках, подходим. По кромке колеи ползет огромный полоз, с  двумя яйцеобразными выпуклостями на теле – гад поймал двух крыс и теперь будет их несколько дней переваривать. Ловлю хитрый взгляд Игоря, подмигиваю в ответ и тут же смотрю на Сергея – тот тоже понял все без слов. Начинаем ловить змея, девчонки с московской непосредственностью издали наблюдают и спрашивают: «Зачем?» Мы откровенно врем – для коллекции, в серпентарий. Точно, теперь еще и обещаем сводить на экскурсию, на придуманную на ходу, змеиную ферму. Ну, хоть какое-то развлечение. Змею же -  завтра, когда наши спутницы будут прочесывать разметку на дне, мы разделаем, сварим вкуснейший супчик с овощами, и только спустя  (через часа два), после трапезы (что б не стошнило), начнем им рассказывать о чудодейственных свойствах употребленного ими экзотического блюда. Мы, уже не сговариваясь между собой, знаем, что под воду завтра не пойдем – сон не в руку, да и «отмазка» давно и не нами изобретена. Раз не хочешь под воду – с вечера выпей, или скажи что пил. Отдежуришь на кухне, к радости того, кого подменишь. Я хватаю гада за хвост, зная, что в таком случае он не будет кидаться, а постарается убежать. Можно было бы схватить за среднюю часть и после его попытки укусить беззубым ртом, симулировать ядовитый укус. Затем – пена у рта, потеря сознания, Игорь будет высасывать яд из мнимой ранки, а одну из девчонок уговорят делать искусственное дыхание…  Ну конечно же рот в рот.
  Но это представление оставим на потом, а сейчас Игорь снимает тельняшку, завязывает у основания рукава узел. Я вкладываю в рукав «рябчика» наш завтрашний обед. Теперь и конец рукава завязан узлом, все – змею деваться некуда. Игорь продевает узел, которым завязана тельняшка под широкий грузовой пояс без грузов, одетый поверх штормовки.  Мы не знаем – правда ли то, что блюда приготовленные из змей подымают потенцию, в коей и так нет недостатка, но слухи о целительных свойствах распространяем постоянно. Только после поимки ползучего поглотителя грызунов, девчонки вдруг (!) замечают,что уже совсем стемнело, им влетит и «давайте, пойдем быстрее".
   Подходим к пересохшему лиману, занимающему большую часть урочища под несуразным названием Печка - месту довольно неприятному. Дважды меня на катере выбрасывало на перемычку, разделяющую огромную высохшую лужу от моря. Раз пять оказывался я рядом, когда ветер резко стихал, а волны продолжали гнать деревянный ял под парусом на прибрежные камни. Именно напротив лимана я потерял подводный фонарь и водолазный нож. И как раз здесь,  как-то неудачно спрыгнул с борта катера, угодив ногой на разбитый граненый стакан. Полгода я носил в пятке 12 миллиметровый осколок стекла.
  В тот год проклятая серовато-желтая лужа была совсем без воды. Но это видимое, могло быть элементарным обманом. Едва сойдя с последних кочек солончака, можно было угодить в глубокую яму черной, воняющей сероводородом, грязи. Мне всегда при упоминании возможности перехода через такие места, вспоминался другой лиман, более, чем в ста километрах от этого. Там я видел мертвую корову, увязшую в грязи. Бедное животное. Наверное, она долго мучилась.  В памяти все время всплывала картинка – шерсть обильно пропитана подсохшей уже грязью, помутневшие, на выкате глаза и почерневший язык, свисающий изо рта «буренки».
  За лиманом гора Кара-Оба, нам туда. На той стороне у подножия лагерь, а здесь не видно ни огонька на суше. Лишь навигационные огни фарватера тускло отражаются от угомонившегося моря. Мы идем медленнее, в слабом свете молодой луны плохо видно куда ступаешь. Девчонки спрашивают: «Можно ли пройти через лиман».  Чтобы путь сократить на добрых пару километров – можно, странно, что никому это в голову не пришло еще днем, когда шли на маяк. Объясняем особенности предстоящей дороги – можно увязнуть, они могут идти впереди, как и раньше, но как только почувствуют, что ноги тонут в мягком грунте, нужно свернуть  и обойти. Спускаемся в самый низ урочища – поверхность лимана едва различима из-за плотного слоя низкого тумана. Картинка еще та. Впереди идущие девчонки видны до половины – от пояса и выше. Периодически оглядываясь, они видят такую же картину – трое в вылинявшей парусине, в слабом лунном свете, плывут по пояс в молоке тумана. Сергей вспоминает россказни местного трепача – старого рыбака, постоянно цепляющегося с разговорами на причале. Послушать его – он и Сталина охранял, он и Берию расстреливал, и Беломорканал строил, и рыл тоннель от материка до острова Сахалин. Ах да, в строительстве подземных аэродромов принимал непосредственное участие, вот только где эти самые аэродромы, говорить не может, так как давал подписку о неразглашении. А разглашает все, всем и каждый день – только водки налей. Вот и про этот безымянный лиман порассказал уже всем всяких ужастиков. Говаривали, мол, что сюда в войну загнали пленных и, расстреляв, оставили на растерзание чайкам. Хорошо, что девчонки не знают – они со стариком водку не пили. Я же вспомнив его россказни, оглядываюсь – место, где спустились по склону, уже исчезло в темноте, следы наши растворились в мутных испарениях пересоленной влаги. Возможно, что низким, тяжелым туманом прибит и запах. Игорю, как всегда в таких случаях не хватает фотоаппарата со штативом. Идущие впереди четыре фигурки, как бы тают от пояса и ниже в серовато-молочной субстанции. А над ними в прозрачном ночном воздухе безоблачное звездное небо. Я, конечно, попытаюсь воспроизвести увиденное в карандаше, позже, хотя так чувственно не передать даже мастеру, не то, что самоучке.
  Тишину нарушает пронзительный визг в четыре голоса. Бежать к ним нет смысла – увидеть под ногами они ничего не могли,  из-за тумана собственные ноги еле различимы. А если что и услышали – это может быть лиса, крадущаяся к ночующей на лимане птице. Вот уже и сами к нам подбежали.
- Видели …
- Так, хорошо, спокойно. Первое правило водолаза – не паниковать, - говорит Игорь на правах старшего по возрасту.
 Сработало. Теперь по порядку:
– Что видели? Где видели? Все вместе видели? Умные? Ведь в институте учитесь, проанализируйте  то, что видели…
- Нет. Не поддается анализу. Видели руку.
- Хорошо, руку. Сколько было пальцев на руке?
-  Не сосчитали, не до того, она большая и бледная.
- Да вы на себя посмотрите, на нас – мы сейчас все бледные. Успокоились? Курить будете?
   Руки не на шутку трясутся – на розыгрыш не похоже. Огромные от страха глазены отражают в себе крутую запятую луны, опасливо оглядываются по сторонам, выпуская струйки дыма в лицо подругам.
  Еще раз, подробно:
- Где?
- Там …  Или там.
- Большая?
-Ой, очень большая.
- Без тела? – От Сережкиной фразы их словно подкидывает.
- Бе-е-е-ез ….
- Хорошо, поставим вопрос по – другому: Рука, прямо из тумана?
- Да. И пальцами, так …
- Как? Дулю показала? – Сергей продолжает хохмить.
- Тебе смехуёчки, а там был бы, так не смеялся бы.
- Ща буду, пойду вперед, вы за мной, мужики замыкают. А то чай пить будем уже на завтрак.
 Чаю и в правду хочется, хоть и не холодно совсем. Закопченный, утративший эмалированную окраску, поставленный прямо на угли, чайник – уже видение. И отрыть портвейн под спальником. И сухарей вещмешок снять с альпенштока. И макая сухари в чай, скрестив по-турецки ноги, задумчиво пялиться в гаснущие языки пламени. А еще трубку достать и табачку с буркуном. Ну, тогда вперед. Хочется – иди …
  Пошли. Сергей впереди с симпатичной корягой на плече, девчонки плотной кучкой чуть сзади, мы замыкаем, но все больше отстаем. Две недели без выходных. Это для них отдых, курорт, соленая лужа – называемая морем. А для нас это работа, хоть и интересная, но сезонная.
 Уже хотел губами зажать фильтр сигареты, но она отлетает вместе с рукой в сторону. Игорь не глядя на меня, вцепился в рукав штормовки. Я оглядываюсь посмотреть в направлении его взгляда, и сигарета выпадает из пальцев. Сзади нас из тумана поднимается силуэт. Поднимается медленно, словно выпрямляющийся из поклона человек, руки вытянуты в нашу сторону, голову скрывает капюшон, опущенный до половины лица, но самих черт разглядеть невозможно. Лишь в воображении рисуется заостренный нос, сжатые бескровные губы, ссохшийся, морщинистый подбородок. Руки медленно опускаются, ободранные рукава непонятной одежды скрывают костлявые кисти. Мы стоим, онемев, напряженно вглядываясь в то место где должно быть представляемое нами лицо, но там лишь серость, какое-то уплотнение тумана, не более. Мы вдвоем отчетливо видим замершую перед нами фигуру, ощущаем, вернее, осязаем глазами ее объем, но в тоже время не видим определенных контрастных деталей. Фигура словно слеплена из сгустков тумана, и эти сгустки находятся в постоянном, еле уловимом движении. Оторопь касается моей спины, я чувствую, как колотит отбойным молотком сердце, ручейки пота устремляются вниз, между лопаток. В моем кармане пошевелился краб, от этого движения моя нога вздрагивает. Я слышу, как шевелится полоз на поясе приятеля. Обильные капли выступили на лбу, даже ладони мокрые. Я пытаюсь произнести слово, но язык присох к нёбу – вырывается лишь нечленораздельное мычание. Похожий звук издает Игорь.  Я же, не моргая, перевожу взгляд на него, и в свете луны замечаю большую каплю пота на кончике его носа. Эта капля меня и вернула в прежнее состояние.  Мне вдруг стало смешно от того, что я себе представил, как щелчком пальцев стряхиваю эту каплю. Губы мои через силу расползаются в натянутой улыбке, я уже протягиваю руку к лицу приятеля, и в этот момент он, опередив меня, смахивает каплю брезентовым рукавом. Я снова смотрю на фигуру – теперь это действительно силуэт. Мутный, серовато – молочный, с голубоватым оттенком вытянутый вверх комок тумана. Он замер, поза его уже и не угадывается, лишь покрывающий голову балахон, слегка колышется из стороны в сторону.
- Что делаем? Зовем наших? – мой голос заметно подрагивает, первую букву произношу запинаясь.
- Ееееееггг… – сквозь полу сжатые губы Игоря вырывается нечто похожее на приглушенный скрип деревянной лебедки. Затем, секунду спустя, когда Игорь проводит языком по пересохшим губам, я слышу отчетливый шепот, но уже с более низкими нотками, – Если это местные. Шутят. Или кто из наших… Шутки мать их. Я им сейчас …
  С этими словами Игорь достает из кармана венчик амфоры, подобранный в отвале раскопа и, коротко замахнувшись, бросает его в покачивающуюся фигуру. Я думаю, мы вместе ожидали услышать звук удара о тело, но кусок древней керамики, пролетев сквозь силуэт, гулко ударяется о поверхность солончака далеко позади цели. Я внезапно смотрю на свои руки и осознаю, что держу в каждой по осколку от амфоры.
- Твою мать, – злобно цедит сквозь зубы Игорь.
- Игорь, я думаю – это не местные, – голос мой звучит гораздо тверже, но в промокшей тельняшке я чувствую себя некомфортно, от того последний звук пропадает в нависшей тишине.
- Да уж … сейчас глянем. – Он достает из кармана брюк сложенную в несколько раз газету. – Сейчас. Посмотрим.
 Я понял его задумку, перекладываю оба черепка в левую руку и достаю спички. Игорь сам на ощупь достает несколько штук из моего коробка, вертит в пальцах, разворачивая нужной стороной, трет о терку. Свет от пучка спичек кажется очень ярким, и на время приковывает внимание, газета загорается. Пока Приятель вращает скомканную «комсомолку», давая пламени разгореться, я поворачиваю голову в сторону силуэта.
  - Он уходит.
  Игорь поднимает пылающую бумагу над головой, и мы видим, как сероватый ком, бесшумно и плавно удаляется. Но то, что произошло в следующий миг, наверняка прибавило мне седины. Это был треск. Звук лопающейся керамики, так хорошо знакомый нам. Он донесся с того места, где находился призрак. Невероятное действие, случившееся у нас на глазах, тут же вводит нас в новое оцепенение. Догоревшая газета, обжигает Игорю пальцы. Он бросает горящие остатки под ноги, на короткое время бумага, ослепляя нас, вспыхивает, затем гаснет. Мы вглядываемся, стараясь привыкнуть к темноте, но силуэт больше не виден. Только туман приподнялся выше. Игорь достает свои спички и идет в том направлении, где секунды спустя было видение. Я иду рядом, на ходу рассовывая по карманам куски керамики.
- У тебя есть газета? - глухим загробным голосом говорит приятель, напряженно всматриваясь себе под ноги. Я достаю, скручиваю в жгут, чуть распрямляю и протягиваю ему. Мы вновь ослепляем себя, глядя на огонь. Еще шаг и моя нога бьет по брошенному раньше венчику. Осмотревшись по сторонам, мы наклоняемся. Фрагмент керамики на половину вдавлен в мягкий грунт, отколотый кусок лежит так, что вопросов не возникает – раздавлено под тяжестью. Игорь подбирает два осколка, еще минуту бывшие одним целым и в тот же миг раздается точно такой же девичий визг, как и в начале нашего перехода через лиман. Мы бросаемся на звук. Пробежав немного, замечаем два силуэта. Подбегаем ближе. Это Сергей и одна из девчонок.
- Что у вас? - на полуслове я замолкаю. Из тумана поднимаются еще три фигуры.
Одна из девчонок дрожащим голосом:
- Чего, прикалываетесь? Шуточки?
- Да в чем дело?
- Шли, шли и спрятались?
- Да не прятались мы, - Игорь тяжело дышит, из-за этого волнение в его голосе не так заметно, – Мы по маленькому притормозили. Как там, в столице говорят: «Попудрить носик».
- Ребята, ну нельзя так, мы испугались …
- А, так вот вы почему присели …
 Когда до обрыва, окаймляющего лиман, оставалось совсем немного, я оглянулся и тут же привлек внимание Игоря, потянув его за рукав. Мы все остановились. В разных местах из тумана поднимались продолговатые силуэты. Для большего впечатления, можно было бы сказать, что коллективный шабаш проходил под дикие пляски и  размахивание руками. Но нет. Ничего этого не было. Примерно с полтора десятка возвышений, казалось состоящих из того же тумана, неподвижно застыли. Трудно описывать нечто, что не движется, но наблюдается семью парами глаз. Через некоторое время фигуры начали оседать, уменьшаясь в размере. Вскоре мы уже не могли различить, что-либо примечательное в пелене тумана.  А еще спустя минут десять, подул легкий бриз. Легкий воровской ветерок вначале сравнял затуманенную поверхность урочища, а затем в считанные секунды унес белесое полотно в море. В свете ночного небесного светила стали различимы мелкие детали ландшафта. Даже просматривалась полоска перемычки между лиманом и морем оконтуренная светловатой полоской песчаного пляжа.
  За полчаса нашего пути до лагеря, так никто не проронил и слова. К великой радости вахтенных, чай решили пить в нашем лагере.  Уже под утро, когда девчонки ушли вздремнуть пару часов перед подъемом, Игорь принес очередную бутылку красного портвейна. Разлив вино по кружкам, мы пристроили их у огня, и под избыточное употребление табака, рассказали Сергею о нашей встрече с непонятным явлением. Вопреки нашим ожиданиям, наш весельчак, внимательно рассмотрев разбитый венчик амфоры, произнес:
- Тут всякое случается. Не знаю, что это. Одно скажу – моего веса не хватит, что бы раздавить такой фрагмент, наступив на него.
  До шести утра мы пили вино, чай, жевали сухари и, слушая рассказ Сергея о призраке Турецкого вала, разделывали змею. В подвешенном котелке закипала вода.