Яви

Часть [И].

Всё начинается, как всегда, со встречи.


1

Встреча состоялась не в полдень, не в кафе и не между двумя людьми; не в телефонном проводе – между голосами – и не в Web 2.0 – между двумя виртуальностями – хотя близко к тому; и все же. И все же, то была только одна виртуальность, точнее – овиртуалившаяся полувиртуальность, которая ждала своего часа развиртуалиться в реальность – и дождалась; то была. Была мысль. И я; сидя перед монитором, мысль – встретивший.
Мысль была записана давно: в самом начале того, что. Но об этом – нет. И вот; ведомый неведомой – невидимой – рукой – но не рынка, и не римлянина, хотя – на рынок; на рынок мыслей вышедший за одной – ведомый провидением, - наткнулся на. На одну наткнулся – записанную давно, – подобрал, обтер, вставил – обрадовался: подошла! И понеслось. Слово за слово, слово за слово, слово за. Кончилось. Абзац. И заново: слово…

2

Представлюсь: коллекционер одиночеств. Именно: долгое время собирал; коллекционировал то, что принято прятать: от себя, от людей, – ловил на раскрытые страницы, в раскрытые ладони, распахнутые от удивления глаза; хотя. Удивляться времени особенно не было; не поудивляешься, когда на тебя – тысячи одиночеств, и надо – из них выбрать: самое ласковое, самое нежное, неприкасаемое самое, и его – в клетку - в прутья – хвать! Так крал; крал – и складировал; и снова крал; открою коробку: фьють! – скакнуло одиночествьице, и там его – встречают: одиночества, одиночествища; тысячи.
А потом – и сам стал; лирика…

3

Дайте мне хоть одно понимающее одиночество, хоть одно пустующее временно сердце, которое примет – и я не сложу его в коробку, не сколлекционирую, как сделал бы раньше, а сам сложусь в него, как если бы его владелец коллекционировал меня, как если бы ждал того момента, когда кто-нибудь (то буду я, отсекая «-нибудь») займет опустевшее, заиндевевшее – сердце жертвы… Я, охотник, сам жажду силков.

4

Но нет; ни одно: ни одна и ни один; поскольку. Все – страшные собственники, нико¬му не хотят отдавать; так ободиночились, водиночились сами в себя, что – не вырвешь, не вырубишь; и сердц; – нет… Есть, к тому же, особая романтика одиночества – не того, не сущностного, которым страдают одни писатели, и то – начитавшись Валери да Малларме или, на худой конец, Бланшо, – то есть одиночества по сути, лишь в сути своей существенного и вне не существующего, и в суть возвращающегося, – а в самом обыкновенном – для простых – одиночестве, в том растиражированном, размноженном чувстве, которое захлестнуло мое поколение – вместе с… Из чего я делаю вывод: возвращение в Романтизм. Но об этом – не более.
И вот, эти-то самые одиночества эконом-класса, поселившись в сердцах, закрывают двери изнутри; эти квази-пустоты – квази-заполняют квази-пустые квази(теперь уже)сердца; и – не забраться, не влезть. Только красть. И красть приходится – бездумно, без изысков (как было раньше): в холодное сердце холодным ножом – взглядом; и: хоп! – выкрал. Сложил, пошел; отыскал: хоп! – еще; принес. Полнится коробка одиночествами, пустится пустотами, наполняется тем, чего не существует; а я; а внутри - …
Гадость.
Но ненадолго.

5

Она, конечно, всегда была там.
Сидя за столиком у входа, сложно было заметить столик в углу. Так ладье с a1, чтобы встретить ладью с d8, понадобится (минимум) три хода; в приличной же партии они рискуют не встретиться никогда. Наша партия была максимально приличной – до того момента, когда… И в простейших алгоритмах случаются сбои; наш был – до того сложен, до того хитер, что; сбой, одним словом, уложился в двух словах:
- Дежа-вю, – сказала она мне, возникнув у двери – и вышла. И сколько раз после этого ни пытался я разузнать: что это были за слова, откуда родились они и по какой причине – безответно… Да и не пристало мне, адепту нерационального, путаться в объяснениях, причинах и предпосылках – и я умолк…
Да, я ее догнал, взял под руку, и от этого прикосновения – нет, она остановила меня, схватила за пальцы, и вот тогда – да нет же, я подбежал сзади, закрыл глаза ладонями – совсем не так; вот как все было.
- Дежа-вю. Все выходит из-под контроля, – сказала она мне и, развернувшись, вышла. И следующая наша встреча началась с других слов:
– Как ты… Нет: почему… Не то; сколько…
И затем:
- Мое имя… - и я представился.
Она:
– И мое: … - И опустила глаза.
Имя – одно на двоих! Глаза: чудо лазури! Сердце-озерцо… Больше ничего не нужно было: завязалось, поехало; потекло…
Текло время, текли руки – в реки; рок рук – если то был рок – разжать не позволял; ногам рок предоставил бег, рукам – прыг: от ключиц к бедрам, от поясниц к солнечным сплетениям; сплетения тел создавали причудливые узоры, и узоры на потолке росли и усложнялись одновременно - параллельно… Да, забыто сказать: соседи протекали…
Мы смеялись: соседям, потолку, миру за окном – для него мы даже придумали свое название: мир Заокоон… Заокоон с сыновьями – маленькими Заокоонидами - умирал в каждодневных муках, стоило нам – вновь: улица – дверь – кровать… Заокоон был задушен змеей – история разматывалась в начало; Заокоон предсказал разрушение Двои: греки - обман, – но для нас предсказание Заокоона было: обман… Двоя стояла, Двоя крепла, Двоя – росла. И – текло тепло…
Наступила весна. Я сказал:
- Выслушай… Знаешь: ведь я снился тебе – когда ты меня еще не знала. Снился – хотя сниться было еще нечему, меня как бы не существовало. И слова твои [мне казалось тогда: я разгадал!] были далеким эхом, странным отголоском этих снов. Эхо пробудилось – пробудилась – ото сна; история опять - вспять: из камня – в тело, из тела – в голос, из голоса - … «Дежа-вю»… Чем дольше я думал, тем дальше от ответа, но теперь [наивный!]: всё – на места. Конечно, дежа-вю, и, конечно, дежа-вю – о том сне, в котором: я – когда еще я – не был мной… Только ты [тут я называл ее – свое – наше имя] сделала мной меня; а до того – мной был кто-то безликий, третий – другой… И эти сны… Подумай: встретив меня вживую – что ты могла еще сказать? [В то время: ты - молчала.] «Я видела тебя во сне…» – но нет. Ты видела себя во сне, увидевшую меня – и воспоминание о том далеком дежа-вю всплыло в голове, в этих прекрасных зрачках: они – видели, а значит – видела и ты… И вот: всплыло – напомнило – вылетело; высказалось. А после: белые цветы…
И вправду, были белые цветы. Были и желтые, и сирень – красных не было. Не любила красный цвет; совсем как та Королева: если б выросли – пришлось бы перекрашивать: наоборот. Таяли красные краски, обнажая белое; Двоя, любовь – росла…

6

Есть сон-процесс и есть сон-результат. В процессе сна мы не получаем ничего, в результате – всё. Процесс есть отдых мозга, итог – сюжет – и вот… Есть также: сон-предварение. Предвосхищение, предвидение. В таком случае она говорит вам: «Дежа-вю»… А есть и после-сон. И вот это – самое странное.
В одном сне я брожу внутри пирамиды. Это или гробница, или музей; одним словом – мертвецы… Заходят в комнаты, плюют на пол, трут до дыр, выходят – и я за ними. Странный сон. Брожу вдоль коридоров; вошел, вышел – комнаты… Всё: свет, туман… Меж мертвецов – очертания: живые люди… Потом – я один. Очертанием на стене, нарисован – или отброшен: тень. И все тщусь разглядеть - вывернуть бы шею, оторвать от двумерной кирпичной кладки – отброшен: чем? Вещью ли, человеком? Безрезультатно. Затем иду вперед, вверх, сквозь этажи, к самой вершине; вливаюсь в золото – лучусь… И – пробуждение. Нехороший сон.
И наступает: весь день – как битый. Хожу: спотыкаюсь; прислоняюсь к стене: отшатываюсь – дежа-вю – в испуге… Кругом – мертвое: нет живого. Те же холодные сердца, те же лабиринты коридоров… Кажется: сейчас – вверх, сквозь этажи; но – нет. И потом – очертания людей: вырисовываются… Проступают – и остаются; уходит сон. Возвращаюсь к Ней – любит, понимает… А в голове – тьфу! Скомкал, выбросил: мусор. А остается – дрянь…
- Если встреча наша с тобой была лишь сном, то я до сих пор не проснулась… И не стану.
И только я молчу: после-сон…

7

Тонкие ножки, длинная шейка: не тело - скрипичный ключ… Спереди – там, где грудь – две крохотные розовые капли… Лодыжки – тонкие, как остов пера…
Она уходила поздно ночью. Новая осень пришла – вместе с разлукой. Были и слова – резкие, как удар:
- Я Вас не знаю…
А впрочем, не было слов.

8

Было – иначе.


Часть [два И].

- Честное слово, я проснулся с мыслью о том, что 347 плюс 764 равно 1111. Что бы это могло значить?


1

- Признайся - придумал?
– Нет: действительно!
- Ну, не в полвосьмого…
И поползло.


Часть [три И].

Нет, было – не так:


1

Все люди на свете говорят друг другу: «Я люблю тебя», – только кто-то вслух, а кто-то шепотом. Пришло время и для нас.
Я закрыл глаза, ее – были завязаны.
– Куда ты меня поведешь?
– Не скажу. – Я собирался с мыслями.
– Это какое-то секретное место?
– Еще какое.
– Какое? – она улыбнулась.
Я решил: пора.
– Пришли.
- Как: уже?
- Пришли, – повторил снова.
- Но ведь – не тронулись с места!
- Вспомни свои слова, – сказал я ей, – «Я хочу, чтобы самым долгим путешествием, в которое в одиночку отправится любой из нас, было путешествие на другой край кровати…» Иногда для того, чтобы куда-то прийти, не нужно делать шаг…
И я взял ее за руку.
– И что же в этом месте такого секретного? – улыбаясь, спросила она.
– То, что оно слишком маленькое даже для такой дюймовочки, как ты.
– Оно меньше дюйма?
- Может, и не меньше. Вот оно, – и ее руку я приложил к своему сердцу.
- Нет; это – точно не меньше, – серьезно сказала она. – Даже больше. Больше, чем все, о чем я когда-либо слышала.
И тогда я сказал…
- И буду любить всегда, – добавил потом.
…
И она тоже – сказала…
- И тоже – буду, – после мига тишины. – Всегда.
…

2

Заокоон летел – от слова «лето»: отвеснев, олечивался, залечивался – излечился.
Шли последние дни августа.
Желтело все. Пятно на потолке, обои. Первый лист был прикноплен к стене: желтый. Желтели лица у прохожих, желтели книжные обложки, желтела грязь. Желтого не жалел Заокоон, много приберег для осени. А осень все – не наступала.
Приближался день нашей первой встречи; хотя. Их и было-то - всего две: после второй мы не расставались. И день тот был – послезавтра.
Я припомнил день тех слов: зашторен Заокоон, задвинут за шкаф комод – закрыты дверцы комода. Вместо ее глаз – шелковая повязка. Припомнил; и – ей:
- Завяжи мне глаза.
Сказано – сделано: связано.
- Идем.
Ходили весь день: я – за руку, она – взглядом по сторонам: за двоих. Пришли – сели.
- Сейчас вернусь, – за булочкой, чаем, черт знает зачем.
Сижу.
Вдруг – яркой вспышкой – вид;ние! Пришло – и не проходит: дряхлый, синий какой-то старик, шея обвисла, щеки впали, весь в ткани; усы, как у настоящего Дали, а волосы – впрочем, волос было мало. Сине-серый он был, и в костлявой, старческой руке держал ярко-оранжевый персик. Вообще, все цвета были необыкновенно яркими, живыми: ни одна палитра, ни один материал не дал бы столько жизни, сколько эта картина; к тому же – не было статики; было: движение. Ветер дул ему в затылок, я видел только лицо и часть шеи; и волосы, ткань (казалось: даже самая кожа старика!) порывом ветра – ко мне: дуло. Старик кусал персик. Кусал так, что брызги – и снова: ко мне - выдавливались из фрукта как-то медленно, вязко, будто в замедленной – и в то же время как-то не так – съемке. Потом пришла аналогия: будто старик - тёк: рекой. Будто смывались краски – и в то же время никаких красок не было, был: старик. Персик – был. Все это – было, и все – текло. Медленно, плывуче: на меня. Через несколько секунд она вернулась – ароматом булочки с корицей.
- Я только что… – и объяснил. И все это время – пока объяснял – в голове, перед закрытыми глазами: старик кусал персик. Не снова и снова, не раз за разом кусал; нет; кусал – бесконечно. Каждый этап (в кадре только старик - появляется рука – персик движется ко рту – момент укуса – струйки сока) длился постоянно, одновременно с другими – и благодаря тому, что длились они все сразу, я мог свободно выбирать: какой из этапов хочу видеть. И вызывал в памяти один из них – или друг за другом, в правильной последовательности – все пять.
- Сколько можно увидеть с закрытыми глазами… - выдохнула она, когда я кончил рассказ.
Это был день прозрения. Она вела меня – вокзалами, рельсами, площадями, лестницами, по лужам и через пороги – все дальше от дома; и я видел – все больше. От таких односложных вид;ний (очень быстро они стали - «односложными», простыми…) сознание перешло к обширным видам: я видел все вокруг себя - другим, чем раньше; не таким, как, например, она. И я повторял: прекрасно, прекрасно… И: не хочу снимать повязку… это ведь так просто: закрыть глаза… Теперь у меня есть свой мир… завтра завяжем – тебе…
Мы переходили дорогу – очевидно, где-то за городом, – и я видел: по обеим сторонам от меня тянулись широкие разноцветные ленты, развевались на ветру, опоясывали местность, меня, ее – ее я тоже видел по-другому, – а по ним: по лентам, – шли кони: миниатюрнее, чем можно было бы представить; а навстречу нам ехали машины – причудливые механизмы с натянутыми, как парус, белыми полотнами, с передними осями, выставленными далеко вперед; за ними двигались, кружась на одной из точек круглого основания, огромные металлические цилиндры; вдалеке виднелись разноцветные горы: что примечательно – легким усилием мысли я мог перенестись к ним – ближе: рассмотреть; оказывалось: в горы подымались, спускались с гор – обозы, но – ни колес, ни тяги: только снопы сена сами собой текли вверх и вниз, с гор – в горы.
Мы шли по прямой – вероятно, аллея – и свет – видимо, сквозь деревья – долгими вспышками проникал сквозь повязку и веки – и скрывался за тонким – голым – деревом; деревья потянулись, видимо, чаще: вспышки стали короче; мы ускорили шаг – частота вспышек сравнилась с частотой темнот меж ними; я же – видел другое: детскую карусель с лошадками; я смотрел на нее (ноги мои двигались, мы почти бежали, но в моем видении я был статичен) с заниженной точки зрения, почти – с земли: заходящее солнце светило сквозь карусель, убыстряющую ход; …вспышка… – …нет… – …вспышка… - …нет… - вспышка – нет – вспышка – нет – вспышканет – вспышканет – вспышканетвспышканетвспышканет - вспынетвспынет – вспнетвспнетвспнет… Мы, наверное, стали: прекратилось чередование вспышек и темнот. А меня мучил вопрос: что бы я увидел, когда бы карусель не остановилась: сплошную солнечную вспышку – или наоборот: кромешную тьму?
Затем она опять посадила меня, оставила одного: это был эксперимент, я попросил. Через минуту я встал, сделал несколько шагов, больно ударил голень, насилу отыскал скамейку, сел. Повертел головой направо, налево – и: там, на соседней скамейке, сидел я, согнувшись, уронив голову на грудь – занесенный снегом: смерть… Я закричал; она тут же подбежала, стала успокаивать. «Я… видел… Я… видел…» – повторяло безглазое я.
Повязку мы сняли – осторожно; в полной темноте – вернувшись домой. Назавтра завязали ей ее глаза.

3

Она, конечно, сразу попросила отвести - на набережную. Мы бродили по причалу, она трогала холодную воду ногой. Я отпускал ее – она шла по краю: пошатнулась, упала! – в мои объятия. Затем – играли с огнем; точнее: с водой; я шел по тонкому карнизу за перилами моста, она – по ту, безопасную сторону – с завязанными глазами – держала меня за руку: вытянув свою – протянув в двадцати метрах над поверхностью Яузы. Я не смотрел себе под ноги – следил за ее шагом. Оступился, сорвался! – схватился за перила, она – руку сжала до невозможности, как никогда – боялась потерять. Играли почти в разлуку. У меня в груди прыгало – там, где жила она; у нее в груди – прыгало: там, где поселился я. Дошли до конца. Затем бродили по улицам.
Она начала видеть щели в воздухе. Затем – тоннели, в которые мы влетали (в вид;ниях она тоже не чувствовала ног); вылетали же – из кротовьих нор посреди поля. Рвали цветы (я подвел ее к клумбе): она видела распускавшиеся на стеблях пальцы, нежные и ласковые… Гладили траву (зашли на газон) - она говорила: вот растут волосы… Еще говорила: удивительно… восхитительно… И: не хочу снимать повязку… закрыть глаза… Теперь у нас есть свой мир…
Л;ца, дом;, небо: для нее все было – свое. Я с ностальгией вспоминал вчерашние впечатления – зная, что испытывает она. Понимал: стоит снова закрыть глаза, и – вот оно… Так просто…
Так, закрывая глаза, встретили осень…
Следующий день – второе сентября – выдался дождливым и пасмурным. Сидели дома, вставали; натыкались на углы. Оба бросили курить: с закрытыми глазами обострялось обоняние – сигареты становились невыносимыми… Занялись любовью… Тело ее было необычайно своим, таким неотрывно связанным с собственным телом, слитым с ним в одно, припаянным к нему, прилипшим – и не хотелось: отлипать… Во время процесса – вокруг: взрывалось, сыпалось, текло! Всё – в цветах. Всё – менялось.
И после.
И несколько дней – подряд.


Часть [И и Вэ. Бывает еще: четыре И].

Стали делить глаза – на верхние и нижние: верхние закрывались; нижние – всегда нараспашку…


1

Вообще, выработалась своя терминология. Повязка скоро потерялась – стали покупать бинт; называли: под бинт;м. Чтобы выразить наслаждение вид;ниями и – одновременно – процесс в;дения, говорили: съемки фильма. Видеть под бинт;м, таким образом, было = снимать фильм. В обычной жизни – про остальных людей: про тех, что с холодным сердцем, про ободиноченных, – говорили: плохие актеры. Мир без бинта превратился в оболочку, в декорации; так и называли: оболочка. То, что раньше было заоблачным – стало: заоболоченным. И проникнуть – под оболочку – было теперь легче легкого: закрыть глаза. Только так начинается новая жизнь: поминутно – построчно – подстрочно - досрочно…
В метро один закрывал глаза, другой: вел. Потом – менялись. Походы были = полеты; звуки = овеществившиеся видения – из-под оболочки; люди = львы, орлы и куропатки – все что угодно, черт те что…
Б;льшую часть суток проводили – без глаз… Точнее, с одними нижними: верхние - захлопывали.
Так – до двадцатого числа.

2

Господи, никогда не верил в Бога, не поверю и теперь… Но если его нет – значит, и вправду: все потеряно.

3

Начали происходить странные события. Я входил в комнату: в тот момент, когда двое часов (одни из которых – стоят) показывали одинаковое время. Изгибы ее тела - когда она лежала, сонная, на одеяле – были точь-в-точь как узор на потолке: один в один повторяли изгибы линий. Люди на улице говорили: «Идите в храм, а то вас разорвут на части…» Мы не боялись, но – настораживались…
Но есть события, что ищут встречи – или, по крайней мере, так можно сказать по прошествии времени. И вот оно – одно-самое, то-единственное – нашло нас: через двадцать дней после начала осени…
Я возвращался домой один. Не помню – почему: так случилось. Все было, как и прежде, слишком хорошо, чтобы оказаться неправдой; ни повода для беспокойства, ни намека на предстоящее… Вечер перелистывал страницы тротуаров; высыхающие дома выталкивали последние соки людей – ободиноченных, но и - обоболоченных, которых – ничего не стоило – разоболочить; разоблачить: тут же, сейчас… Но я берег свои нижние глаза для Нее.
«Не возвращайся», – шепнул незнакомец из-за угла: я закрыл глаза – незнакомец лопнул. Войдя во двор, увидел: окурки, гарь, шприцы; опустил верхние веки – исчезли. В подъезде столкнулся с (???), ругнулись вслед: схлопнулись веки – схлопнулся недоброжелатель. В таком духе – до квартиры.
Звонок. Наш звонок: три коротких – длинный – короткий.
- Кто там?
Думал: шутит. Улыбнулся.
За дверью – тишина.
- Кто там?
И за звонком – внутри: звоночек. Что-то не так. «Чтотонетак, – затопало сердце, – чтотонетак, чтотонетак…»
- Это я… - настороженно: в дверь.
- Кто «я»? – из-за двери. Голос любимый, родной. Закрываю глаза: стоит передо мной – своя. Открываю = дверь…
- Это я, [называю имя: одно – на двоих; то есть: обращаюсь и представляюсь].
Шумит замок.
Приоткрывается – на цепочке дверь.
Всё – как с закрытыми глазами: своя, она, вся… Тем не менее – «чтотонетак…»
- Что Вам угодно? – приветливо, но.
- Хватит, не смешно, – тянусь рукой в щель.
Любимая отскакивает, вскрикивает:
- Уберите руку! Ой!
То, что случилось во мне в этот момент, перекрыло боль от хлопнувшей двери: по руке. Я заглянул в ее глаза.
«Что Вам угодно?..» Заглянул в глаза: всерьез.
- Я вызову…
Эти глаза не шутили.
- Если Вы сейчас же не…
Но: лгали эти глаза.
- Как Вы смеете…
Лгали самим себе – в первую очередь. То были: лгаза.
- Это я пришел… - попытался оправдаться.
Легкая тень узнавания пробежала по ее лицу.
- Мы разве знакомы?
Но – только тень.
Что оставалось мне сказать? «Да»? «Нет»?..
- А как ты считаешь?
Она посмотрела. Не посмотрела – а: посмотрела. Глаза – верхние глаза – будто выпрыгнули наружу: отделились от нижних. Глянули мельком - и тут же обратно: взгляд – вспять. И опять:
- Я Вас не знаю…
- В таком случае… - начал я…


Часть [Вэ - просто].

От третьего лица: почему – без ответа…

1

Она плотно сжала губы и попрощалась с ним легким кивком головы. Он ушел.


Часть [Вэ и И – как раньше, но: наоборот].

Вновь – к первому лицу:


1

Мой путь тянулся: от двери – в никуда. И мысли – в никуда: от двери…
После-сон… Нехороший. Я брел – как-то так: не узнала…
Что?
Не узнала…
Вдруг вспомнил: сердце-озерцо… Отозерцалось… И я созерцал это отозерцание: из озерца - в трясину, в тину; из разоболоченного - в заболоченное, в грязь…
И жизнь – в грязь…

2

Вот к чему пришли: она, привыкшая видеть в привычном невидимое, – не узнала, не увидела… А я: что же – пропал? Иду мимо витрин; смотрюсь в витрины: вот он, осунувшийся, вещественный донельзя; закрываю глаза – никого: ни витрины, ни меня; белая больничная стена, обсиженная мухами…
Затем – окреп. Иду: раз одиночество, два одиночество… Как прежде. И я - разодиночествленный от всех моих одиночеств (их я вернул прошлой осенью: как были счастливы владельцы!), год спустя, шагаю – пустее всех пустых.
На память - чья-то фраза: «Постепенно все рисунки превращаются в произведения искусства – в силу того, что зачеркнуты…» Вот и наш рисунок стал полотном: перекрестились строгие прямые – перечеркнули бинт… С опозданием понял: прав был Заокоон; предали, предали и еще раз предали, и предали именно не греки, не враги-оболочки, а то, что впечаталось в сетчатку глаза – под сетчаткой: предал мир из нижних глаз, тот, глубинный; корневой.

3

В конце концов, каждый человек бежит к своему миру. И мы: разбежались…


Часть [снова И, три штуки].

История возвращалась к началу – как случалось много раз…


1

Самыми увлекательными путешествиями для меня всегда были эти долгие спуски в глубины сознания. На полпути к такому спуску мы встретились тогда в кафе; спускаясь вдвоем, как заправские альпинисты с прочной веревкой, мы постепенно сливались – в одно; на самом дне оно, одно, возникло: мы слились; и вот, ее вытянуло наверх, а я остался там; может, – еще ниже…
Стоит закрыть глаза – вижу ее. Хожу по улицам: везде она; с закрытыми глазами.
Овеществленные одиночества ходят по проспектам – отъявленные яви.
Они – вне. Я: в.


Часть [И, дважды].

Тонкие ножки, длинная шейка: не тело - скрипичный ключ… Спереди – там, где грудь – две крохотные розовые капли… Лодыжки – тонкие, как остов пера…


1

Они ждали меня там. Каждую ночь: ножки, шейка, грудь, лодыжки; остальное… Ждали – во сне. Сон стал моим «в».
Много лет прошло. Я почти забыл и бинт, и съемки фильма. Только одно – неизменно: сны.

2

И вот – застал ее на пороге.
- Здравствуй…
А что сказать?
– Здравствуй…
Дальше – что?
– Как дела?
Плохой актер.
–
Реплика пропущена.
– Проходи… Чаю…
Плохой актер.
-
Нет слов.
- Садись: расскажи…
Приоткрылись губы:
- Дежа-вю?
Не почудилось ли? Я заплакал.

3

Нет; было: не дежа-вю.
Дежа-вю больше не было.

4

С синяками на коленях – через неделю перестали мы бросаться друг другу в объятия.
А у меня в голове было: не узнала…
- Ты не узнала меня тогда…
Молчок.
- Забыла?
Снова ни слова.
- Ну ладно…
Плохое; плохой актер; плохое.

5

И только позже – через месяц – правда: нет, помнила…


Часть [И].

- Что же ты? Помнила – и отвергла? Как же это? Почему? Что случилось? Ты, может быть, устала? Но ведь есть слова: словами можно было сказать… В конце концов, столько лет! И почему – сейчас?


1

- Сначала ты приходил во сне. Это было еще до. Ты должен помнить: «снился – хотя сниться было еще нечему…» – это ты сказал. Вспоминаешь? Я ждала. Я ведь знала: это – неспроста. И затем – в один день – сны оборвались. Каждую ночь я плакала от горя. Тебя не стало – пропали и сны. Совсем. А через месяц – возвращение: триумф! И в первую же ночь – я была тобой… Ты вернулся, но выносить это стало совсем невозможно: ты, кого я жаждала сильнее всех, был недоступен; поскольку. Я была в тебе, тобой – за тебя… Видела себя – свое тело – во сне, подходила к нему, трогала за руки: мертво. Сама же – в тебе – была: живее живых! Так близко к тебе – и дальше, чем можно представить.
Затем – та встреча в кафе… Ты сразу узнал меня: помнишь? Второй встречи не могло не быть: там, в кафе, за столиком у выхода сидел тот, кем я была во снах… Стоит ли говорить, что с тех пор эти безумные сны прекратились.
Я была счастлива. Мы стали – вместе. Больше не нужно было притворяться: счастье – вот оно, зачерпывай и ешь! И все твое – вдруг обернулось таким: моим…
И вот – повязка. Затем: бинт. Игры с сознанием – раздвоение мира; расщепление каждой вещи, каждого явления; все имеет двойную природу: одна данная, заданная, выданная – проданная, вторая – динамичная, изменчивая, выразительная - поразительная! Повязка стала почти развязкой. Развязка не заставила себя долго ждать…
Ты видел свои сны: мертвецы, очертания людей – ободиночествленных оболочек… У меня же – ни одного сна. И вот – нагрянул: СОН.

2

Это был тот день – двадцатое сентября… Устав ждать – не знаю, где ты был, – я легла вздремнуть… Сон этот затянулся на девять лет…
Если реальность двоится, обретая истинный облик только в недолгие моменты нижнеглазного зрения, то что же происходит с ирреальностью? Сон мой стал явью – выснился в реальность; а та – всосалась - в сон… С нашей кровати я наблюдала: я встала на звонок, подошла к двери, поговорила, открыла - вскрикнула, хлопнула - закричала, попрощалась; закрыла. То была я-она; я-я лежала на кровати: сон-процесс… Сном-итогом же было то, что происходило, начиная с того дня, с той мной, что закрыла тебе дверь… Я смотрела за всем, что она делает, отследила каждое ее движение, заучила все повадки – теперь она меня не обманет… Я спала – а она обворовывала мою жизнь: ту, к которой я стремилась и которую обрела – с тобой…

3

Знаю: это похоже – на бред…

4

– Господи, никогда не верил в Бога…
– Не говори: все сказано…
И – слова к словам, глаза в глаза: смотрели, смотрели-целовали, смотрели-слушали, смотрели-трогали, смотрели-…
Что и говорить, сны мои давно меня не беспокоят. Мы – одно; больше ничего не надо.
И только верхние глаза – иногда: она, она…
Ничего: нижние – знают; не она: я.

5

Начиналось мыслью – мыслью закончится:
После встречи – разлука; потерялись; повертелись; за разлукой – встреча… Не так ли и глаза: теряют изображение, запутавшееся в перевертышах, отпускают вглубь, к мозгу – и оттуда - возвращается: восстановленное, головой вверх. Если принять глаза за границу человека, то видим мы – туда-сюда: снаружи – сквозь границу – внутрь, изнутри – снова на границу. Прием – подача – прием. Иначе – не выходит…


Что взяли – надо отдать: вернут.


Нет – не бойтесь: вернут.