Кусачие рейтузы

О, кусачие шерстяные рейтузы, вязанные в тройную, бледно-розовую, салатовую и сизую нитку! Цвета эти, прекрасные сами по себе, смешиваясь в лицевых и изнаночных петлях, дают ни с чем не сравнимый оттенок того, что внутри меня. Рейтузы увенчаны валенками, валенки венчают черные лаковые копытца – сегодня сыро. Изнанка у них малиновая и нежная на ощупь. Я почти Серебряное Копытце. Я заберусь на горку и топну, и посыплются самоцветы. Инна Ильинична говорит, я фантазерка. Я рассказываю Коляну Елисееву, что за зеркальной гладью замерзшей лужи живет волшебник. Видишь эту точку? Нет, вон ту, черную. Это он и есть. Просто он заколдован, заморожен во льду. Он превратился в точку, но если захочет, он выйдет. Веришь?

Верю, тихо говорит Колян.

А вот еще один.

Двенадцать детей с копытцами стоят плотным кольцом и считают в ледяной корке черные точки, пока Борька Тунцов не догадывается, что волшебников можно выковыривать, как изюм из сухарей. Нужна острая палочка. Палочки водятся под деревом. Но сейчас под деревом сугробы. Тогда можно пальцем. Наташка, подержи варежки. И мои, я тоже хочу спасать волшебника. И я хочу.

Что вы делаете!

Инна Ильинична, мы спасаем волшебников.

Каких волшебников?!

Они живут во льду.

А ну быстро варежки надели! Где твоя вторая варежка? Хватит мусор из лужи выковыривать. Ты что, не видишь, это шелуха от семечек.

Она говорит, это волшебник.

Руки ледяные! Всё, четвертая группа, прогулка окончена. Строимся. Где твоя пара? Да надень ты варежку наконец!

В раздевалке я смотрю на свои ноги. Я смотрю на свои ноги и думаю: это я. Валенки слезают с трудом – пальцы почти не слушаются. Рейтузы похожи на то, что есть внутри меня. Внутри меня есть рвота. Я с удивлением обнаружила это в больнице после завтрака холодной манной кашей с комками. Сама будешь стирать! – говорит нянечка. Вот тебе мыло, вон раковина.

Боже, это так увлекательно – стирать! Я стираю первый раз в жизни. Самозабвенно, тщательно намыливаю коричневые колготки. В воде они кажутся почти черными. Вода в кране холодная. Тру одну колготину о другую. Долго полощу под струей. Мне завидует Верка из первой палаты. Я уже забыла о том, что внутри меня есть нечто отделимое. Еще кое-что, кроме какашек. Какашки – это, в общем, даже не я. Они появляются в горшке как бы сами собой. Я этого не вижу. Они – где-то сзади. А рвота – она спереди. Тут уже никакого сомнения, что это я.