Прыжок 1 часть

Душная, тесная, тёмная комната... Сверху, сквозь тонкую полоску незакрашенного белой краской больничного стекла пробивается яркий лунный свет. Кое-где белила  расцарапали ещё и ногтями, и теперь сквозь эти импровизированные оконца можно рассмотреть запущенный, когда-то фруктовый, больничный сад. Где-то истерит цикада, иногда прилетает приглушенное жужжание редких здесь машин - звуки давно позабытой жизни. Спёртый, влажный воздух, с отвратительным запахом формалина и ещё чего-то, не менее тошнотворного - вязкую атмосферу своей тюрьмы Олег почему-то всегда сравнивал с липким прогорклым маслом, в которое безжалостно опускают нежное ещё тело чебурека, от чего тот сморщивается и чернеет буквально на глазах. Больно... Олег зажмурился...
...Ритмичный шум атлантического прибоя, крики чаек и запах йода от разбросанных по песку водорослей. Ветер упруго бьёт в грудь, хлещет влажными ладонями по глазам, выступающим скулам и растрескавшимся губам, силясь оттолкнуть, развернуть обратно усталого скитальца, но путник упорно идёт вперёд, почти маниакально взрывая босыми пятками вязкий песок. Путник знает, что где-то там, впереди, ждёт его избавление, что цель сама спешит  навстречу, приближаясь с каждым его тяжёлым шагом, с каждым мучительным вздохом. А где-то высоко, в тревожном предгрозовом небе мечутся птицы... Чёрно-белые  штрихи в багровых всполохах. Кричат, суетятся... Олег не любил птиц. Безмозглые создания, которым лишь по какой-то нелепой случайности достались крылья и невероятная свобода - они только и  могут, что орать да гадить в этом бездонном небе!
   Сбоку от Олега, беспокойно заворочавшись во сне, застонал сосед. Никто не знал, сколько ему лет и как долго он гниёт в этом склепе. Вроде, где-то у него были дети. Наверное... Он так говорил в те редкие минуты, когда выцветшие, усталые глаза его вдруг наполнялись смыслом и горькими слезами. Старик был безумен и очень нездоров, но никто и никогда, на памяти Олега, не навещал беднягу. Хотя память тут, в этой яме, штука относительная, даже скорей мазохистическое излишество какое-то - она слишком ненадёжна и изменчива, под воздействием препаратов и времени рождая в затуманенном сознании образы того, чего, возможно, и не было никогда . Так порой Олегу мнилось, что и сам он уже тысячу лет здесь, или даже с самого рождения здесь, и нету ничего, кроме этого высасывающего душу "здесь"! Сосед опять застонал - Олег поморщился... Иногда ему невыносимо сильно хотелось придушить несчастного мученика из простого человеколюбия или сострадания, но снова и снова что-то удивительно сильное внутри парня неумолимо останавливало уже занесённые было над измученным стариком руки, с зажатой в них подушкой. В конце-концов он такой же узник - думалось Олегу. Да и настоящего сумасшествия, ещё не известно, в ком из них больше! Так какое же у него право вершить суд и казнь? Олег устало прикрыл глаза...
...Шум и гам большой портовой пристани пытается переиграть провожающий нарядные судна духовой оркестр. Медные, начищенные до огня инструменты и пуговицы военных кителей безжалостно режут глаз, успешно конкурируя с  полуденным солнцем в бирюзовом, безоблачном небе. Но играют почему-то "Амурские волны"... Удивительно это для юга. Мимо снуют разные люди: грузчики, воришки, обычные пассажиры, моряки, зеваки... Олег стоит в центре этой суеты и восторженно, как маленький мальчишка разинувший от избытка чувств рот, глядит на огромный белоснежный корабль.  Олег не замечает людей... он никого сейчас не замечает.
- Эй, ворона, чемодан потеряешь!
Смущённо и обескураженно оглядывается, будто чудом выскочивший из омута и ещё ничего не соображающий нырятель, реагирует на голос - молодой, звонкий... Девушка. Олег смущается ещё больше. Девушка озорно подмигивает и убегает в сторону корабля, дробно постукивая каблучками. Как завороженный Олег смотрит ей в след, ловя утихающую дробь её поступи. Словно шёлковый прохладный платок налетает лёгкий бриз, принеся с моря влажный, отрезвляющий немного запах соли... Какую-то секунду спустя Олег подхватывает чемодан и бежит следом, судорожно пытаясь вспомнить её лицо, фигуру, одежду...да хоть цвет волос! Но, нет-память молчит. Олег с ужасом осознаёт, что ни за что не узнает её в этой праздной толпе, никогда более не встретит и не услышит звонкого голоса. Бег к кораблю замедляется и умирает парой чугунных шагов на палубе...
...Сосед снова застонал... "Нет, я всё же убью его!" - Олег схватил подушку и молнией подлетел к койке старика. Тот лежал спокойно, по-солдатски вытянув руки вдоль сухонького тельца, прикрытого простынёй и смотрел... Смотрел прямо на Олега с этой его нелепой подушкой, в какой-то глупой позе зависшего прямо над ним. Смотрел и молчал, потом вдруг вяло улыбнулся, медленно прикрыл глаза и умер. Олег понял это как-то сразу, без проверок и медицинских анализов, хотя собственно смерть видел первый раз. Он брезгливо отбросил замусоленную подушку, как мог привёл себя в порядок, старательно пригладив грязные патлы и поприличней одёрнув майку, почти физически ощущая всю неуместность и даже аморальность неряшливости в этот трагический момент. Он не стал звать санитаров и истерить из-за трупа рядом - просто сел напротив бывшего соседа и долго-долго, почти до самого утра, смотрел на него, изучая все мельчайшие зарубки судьбы на спокойном теперь лице и руках покойного...
Лунный свет серебром лился из окна, придавая коже обоих асбестовый оттенок, стирая грани живого и мёртвого, причудливо изгибая тени губ старика и Олега, отчего казалось, будто они как-то беззвучно бесседуют, интимно делясь непроизносимыми тайнами обоих миров. Неуместная яркость утра разрушила музыку ночи и Олег, не желая прослыть ещё более сумасшедшим после разговоров с покойником, лёг в кровать и притворился спящим...
   Родственники у старика всё же были: дородного вида румяный господин в дорогом костюме, оказавшийся сыном соседа, приехал за свидетельством о смерти на следующий же день. Быстро подписал документы на кремацию и уехал, практически бегом, что было комично для его комплекции, выкатившись из здания. Кажется, Олег как-то видел его  в потрёпаном чёрно-белом телевизоре, что стоит в их Красном уголке... Не важно! Шаркая стоптаными больничными тапками, Олег побрёл к себе. Есть не хотелось, жить после плановых процедур - тоже. Постель соседа убрали, оставив лишь щерившуюся теперь в беззубой ухмылке панцирную без матраса кровать. Только она, да, пожалуй, ещё невыветрившийся запах формалина  напоминали теперь о старике. Олег опустился на свою койку... В голове не укладывалось всё это! Чудовищно и невыносимо, что от вчера ещё живого человека ничего больше не остаётся! Даже памяти-нас ведь давно списали и вычеркнули из жизни, навек обручив с этим проклятым домом! От переизбытка чувств, Олег часто задышал - близился приступ. Он слишком поздно это почувствовал. Сердце уже бешенно колотилось о костяные прутья своей темницы, а перед глазами замелькали радужные пятна...
(продолжение следует)