Аркаша

 Плохо Аркаше, очень плохо. Угрюмо на душе совсем. Уже третий день плохо.
Три дня назад у него был день рождения, но его никто не поздравил. Некому поздравлять. Три года назад, в этот день умерла мама, последний родной человек. За похоронами он просто забыл о своём юбилее, и никто не напомнил. А когда вспомнил, ему уже неделю как тридцать было. Вот такая история. Тогда он и ощутил, что  остался совсем один в этом жестоком мире. Жестоком потому, что ему всегда было неуютно среди людей, страшновато, даже. Он их не всегда понимал, и они его не очень.

Он жил с бабушкой и мамой. Отца не знал. Об отце при нём никогда не говорили. Но иногда, его любимые женщины, когда думали, что он их не слышит, или спит, обсуждали отца. Из их разговоров  понял, что отец был ужасным человеком. Он был предателем, тряпкой и кобелём. И его увела какая-то сука. Аркаша тогда был маленьким мальчиком, плохо понимал, почему отец кобель и тряпка, но что такое предатель и негодяй,  уже знал, и за отца было стыдно.
 Бабушка, добрая тихая бабушка Нюра, мальчика жалела и баловала тайком от матери, потому, что мама была строгой. Если Аркаша шалил или совершал «непозволительное», она громко кричала, била полотенцем по его спине, а потом начинала плакать. Говорила, что  у неё разболелась голова, и уходила в спальню, никого не хотела видеть. Аркаше было очень жалко маму. Он понимал, что всё из-за отца, который «подлец». Он понимал, что должен как-то заглаживать вину своего папы, поэтому  рос послушным и покладистым. Учился хорошо. В общем, старался радовать мамочку,  любил  очень. Может за её страдания?

Когда Аркаша стал юношей и начал тайком писать стихи и маяться от новых ощущений, мать, почувствовав его  взросление, стала  презрительно говорить  обо всех девчонках в их ближайшем пространстве. Обзывала  сопливыми потаскушками, шалавами, и говорила, что всем им от мужиков нужно одно: затащить в постель, женить на себе и потом всю жизнь сидеть у мужика на шее. Аркаша как-то сомневался, что все так плохо, но привык доверять матери, прислушиваться к её мнению, а главное, не огорчать её. Поэтому не спорил и о сомнениях вслух не говорил.

Мать перестала говорить об отце тайком. Она считала, сын достаточно взрослый, чтобы знать «всю правду об отце, об этой скотине», поэтому частенько находила повод поговорить об этой «правде».
 Аркашу иногда посещала, страшная своей смутностью мысль, что отец совсем не так ужасен, как говорит  мать. Может, была у отца причина бросить её?
Но после недолгих брожений, он гнал от себя эту крамолу.
 Почему отец его бросил? Почему долгие годы не возник в его жизни?
Увидеться бы с отцом, поговорить. Или, хотя бы фотографию посмотреть. Какой он?
А потом пришла телеграмма. Отец умер.

Мать вначале орала, что так ему и надо, наконец-то, жизнь он ей сломал. Билась в истеричных рыданиях, причитала. Но потом плакала, очень плакала. Закрылась в спальне и выла  в голос. С тех пор  перестала говорить плохо об отце. Стала ненавидеть красивых молодых женщин. Обзывала проститутками, шлюхами, и ненавидела. Вслух.  Изрыгала ругательства, переставая себя контролировать.  Аркаша опять жалел её потихоньку и старался не раздражать. Очень старался.

 Потом умерла бабушка. В доме стало пусто и совсем тихо. Мать всё больше молчала, плакала иногда. Ходила по квартире, не видя ничего вокруг, натыкалась на мебель, открывала дверцы, ящички, и оставляла открытыми, так ничего и не взяв. Потом отошла, успокоилась, изредка садилась рядом с ним на диван,  обнимала за плечи, гладила по голове. Они разговаривали, смотрели вместе телевизор, даже смеялись. Чаевничали вместе. Хорошо было! Не  всё что говорила мать, Аркаше нравилось, не со всем он соглашался, но он ничего не говорил, не спорил. Не хотел мать расстраивать. Зачем?

Он всё старался делать, как советовала мама. Мать посоветовала выучиться на бухгалтера, он не спорил. Потом нашла ему место бухгалтера в собесе. Зарплата маленькая, но  без переработок, ровно в пять он мог убрать бумажки в стол, отключить компьютер и бежать домой, по пути,  в спешке, прикупая продукты по маминому списочку.

 Он не спорил. Собес, так собес. Вечером домой, не задерживаясь! Он и не задерживался. А где задерживаться? Никуда не ходил. На женщин старался не смотреть. Одевался то по моде восьмидесятых. Где-то мать выискивала «приличную одежду». Театр, кино, выставки мать считала глупым баловством. Сама никогда не ходила и Аркаше не позволяла. А с годами  становилась всё капризней, придирчивей, требовательней. Выходила из дому по великой надобности, за «серьёзными приобретениями» или, вместе с сыном, в соседний сквер. Но как только стайка ярких девиц-щебетух, или уверенных, умело оголённых молодок с соблазнительной раскраской, располагались неподалёку, на соседних лавках, требовала возвратиться домой. Голова болит!
Он исполнял все её прихоти. Научиться готовить – научился. Плохо заботится! Он старался десять раз за день позвонить и спросить о самочувствии. Убирал в выходные квартиру, стирал, измерял ей давление, читал книги. Он делал всё, что она просила. Жил её жизнью и всё.

Иногда накатывали  злость и раздражение. Хотелось пройти по квартире, перевернуть всё вверх дном, расшвырять подушечки, тряпочки, пузырёчки, открыть окна во всю ширь и впустить в квартиру жизнь, вместе с потоками живого воздуха. Почему он должен, ну почему?
 Но один взгляд на мать возвращал его в себя. Это было каким-то наваждением, но в нём колоколом бились слова, которые он с детства носил в себе: «Твой отец – предатель и подлец, и тряпка». Он не хотел, чтобы мать разочаровалась и в нём. И почему–то  сидело в нём, что он в семье вместо своего отца, отдает его мужской долг.

***
Очередная годовщина матери пришлась на субботу. Аркаша приготовил большую корзинку со снедью. Взял с собой закуски всякой, пирожки нажарил, большой пакет с конфетами и выпечкой сдобной. Всё прикрыл скатёркой вышитой, маминой любимой. Салфетки положил, стаканчики, водку, винцо. Хорошо умерла мама. Заснула вечером тихонько, а утром оказалось – навсегда. И время выбрала хорошее, конец мая.
 Аркаша уезжал на кладбище почти на весь день. Тут тебе и поминки, и день рождения. Пить Аркаша не любил, но приглашал присоединиться проходящих мимо. Иногда подходили старушки, присаживались рядом с ним на деревянную лавку. Есть почти ничего не ели, брали конфеты и сдобу, внукам на помин, и охотно слушали  Аркашины рассказы о матери, бабушке, о том, как плохо ему одному. Охали, ахали, сочувствовали, всплакнуть могли, и Аркаше становилось тепло и хорошо, как будто рядом  мама.

Иногда на приглашение отзывались мужички. С помятыми лицами и в заношенных, потёртых пиджачках. Те больше нажимали на закуску, на водочку, крякали довольно после каждого выпитого стакана, и в благодарность, тоже внимательно слушали, и  похлопывали, время от времени, ободряюще по плечу, зазвавшего их, хозяина застолья. А Аркаша подливал, не жалея спиртное, себе наливал минералку, и рассказывал, беседовал, советовался, наслаждался мужским общением. Он специально запасался чекушками потому, что пьющий человек не уйдёт, пока бутылка не опустеет. Гость уходил. Аркаша выбирал себе нового собеседника и вытаскивал следующую четвертушку водочки. И в который уже раз начинал свой рассказ.

День постепенно стал затихать, не стало прохожих. Пора было собираться. День прошёл хорошо, спокойно, на душе тепло и уютно, наговорился вдоволь и маму проведал, и за день рождения свой вспомнил. Тридцать три года, возраст Христа, говорят, переломный. А что у него сломаться может? Прожил он свою жизнь, как в трамвае на рельсах, видя жизнь через окно. Вроде и вперёд ехал, и людей видел, и жизнь. Но путь был заранее обозначен, а жизнь и люди оставались за окном. Уже тридцать три, а у него, можно сказать, не было любви в жизни, и никаких надежд найти свою половинку, создать семью, он уже в себе не носил. Всему своё время. Его время ушло.
Аркаша собрал свою корзинку. Оглядел заботливо могилки. Всё хорошо, аккуратно. Он недавно, перед Пасхой всё убирал. Оградку покрасил, цветов насажал. Рядом с оградкой берёзка тонкой ниткой в копну зелёных листьев вьётся, вверх, тонюсенькая, тянется. И птицы поют. Присел Аркаша на край скамьи снова: «Ну еще минут десять посижу. Не пускает мама от себя. Посижу ещё».

-Нашла, нашла. Сюда идите!

Аркаша вздрогнул. Девочка-подросток звонко звала кого-то, испугав его неожиданным  окриком.
Вдруг стало шумно вокруг. К соседней могиле, на которой Аркаша никого никогда не видел, подходили женщины, мужчины, подростки и дети. Яркая шумная толпа. Аркаша оторопел, зазевался, не понял сразу, что происходит. Решил уходить. Но его остановили, попросили разрешения накрыть столик и на его могилке, пригласили присоединиться к ним. И Аркаша остался.

Узнал, что в соседней ограде покоятся мать и отец этих взрослых людей. И вчера у их родителей была бы золотая свадьба, если бы они дожили. Вырастили эти люди шестерых детей, все разъехались по окрестным городам, кого-то судьба и вдаль занесла, но они все собрались проведать родителей. Вместе с внуками. Как-то долго получилось добираться, и по кладбищу поплутали, поэтому поздно пришли, но нашли и ладно. Всё хорошо. Женщины хлопотали, девчушки тоже помогали стол накрывать, малыши играли рядом шумно, мужчины знакомились с Аркашей, слушали его рассказ, просили  и за могилой их родителей присматривать, потому как они все издалека. Кто-то из мужчин визитку сунул: «Позвони, если что». Начали по рюмкам разливать, Аркаше налили. Он отнекивался, а потом выпил и опьянел. И заплакал. Его новые приятели пытались как-то успокоить, потом оставили в покое, отвлеклись на общий разговор. Расспрашивали друг друга о жизни, делились новостями, воспоминаниями. Обнимались!
 А Аркаша наблюдал, слушал и плакал. Потом его подвезли к дому, уже затемно, тепло попрощались, пожелали всего хорошего и уехали. Он остался один, опять один! Поплёлся в подъезд, в лифт. Добрался до своей двери, зашёл в квартиру и лёг на диван, не включая свет. Там, на кладбище, Аркашу окатило стылым ознобом: «А кто меня хоронить будет? Ко мне на могилу кто придёт? Кто вот так вспомнит, помянет?» Первый раз такая мысль ему сердце в комок собрала. А теперь, в темноте, пошло на него волнами катить. Страх, слёзы, гнев, ненависть. Отец! Отец его жизнь сломал. В памяти зашевелилось всё, что он слышал от матери. Подлец, предатель! Как он мог на пацана, кроху сопливую, мать бросить. Гад, гад, гад!

Аркаша размазывал слёзы по лицу, тёр щёки до боли, как будто стирал вместе с горькой влагой горечь душевную. Плакал! Ведь бросил отец их и не оглянулся. Три жизни за спиной оставил. И не оглянулся! Может, и бабушка не растаяла так быстро, тихой свечкой, и мать не обозлилась, если бы он нашёл ей какие-то нужные слова, если бы знала, что не она никудышная, а просто сложилось так. Лучшая она, хорошая, но сложилось так. Не может мужчина пинать слабых. До боли пинать, до замёрзшего сердца. Он смотрел в глаза своих любимых женщин на портретах  на стене. «Мама, бабушка, родные мои». Луна ярко освещала их лица.
« Слабак, какой же я слабак. Разревелся зачем-то. И на отца зря. Кто его знает, как он ушёл, к кому? Что между ними пролегло, не знаю ведь. Чего же судить?"
 Но, не появился отец в его жизни ни разу, и это ранит. Аркаша уже успокоился, затих.
«Никто не виноват, что в моём детском мозгу родилась глупая мысль – быть маминым рыцарем, оберегать её и загладить вину отца. Ладно, детство. Когда вырос, мог и не сидеть возле матери. Мог жить своей жизнью. Это мой выбор был и нечего жаловаться».

***

За три года, что Аркаша один живёт в трёхкомнатной брежневской распашонке, в его жизни многое поменялось. Первое, что он себе разрешил – это купить фотоаппарат. Он всегда мечтал делать фотографии, ловить жизнь одним щелчком объектива. Мамы не стало, и он решился. Купил профессиональную камеру, цифровую, и стал брать её с собой на прогулки по улицам, паркам. Наблюдал за людьми. Занятие потребовало компьютер. Потом принтер и сканер. Потом он подключился к Интернету! И перед ним открылся весь мир.
Оказалось, что не так уж и не права была мама!
Да он стал бухгалтером, а не лётчиком, как мечтал. А кто сказал, что из него получился бы лётчик? А бухгалтер он отличный. Да, работает в собесе, за копейки, но у него чёткий график. В свободное время еще трём фирмам делает отчёты за месяц в налоговую, помогает сокращать налоги. У него теперь достаточно для его увлечения и времени и денег. Он сделал ремонт, купил мебель. Всё хорошо. А ещё стал учиться рисовать! Это была его давняя тайная мечта – научиться рисовать  настоящие картины. Иногда, ночами, он рассматривал в Интернете творения Рембрандта, Тициана, Моне. Любовался, восторгался, наслаждался мастерством итальянцев, французов, изучал манеру старых голландских, русских мастеров. Иногда  выбирался в музеи, ездил в Питер и бродил там по старинным залам.
 Жизнь заполнялась. Ощущение острого одиночества незаметно отступало. Он по-прежнему жил уединённо, но всё чаще ощущал себя счастливым.

И вот уже три дня его мучает тоска. Три дня ходит по квартире тенью, натыкаясь на вещи. Открывает дверцы, ящички, и отходит от них ничего не взяв, забывает, чего хотел. Как когда-то мама. Нестерпимо пусто внутри, до боли, как будто выкачали из него безжалостно все жизненные соки, всю радость. Не знает он, как объяснить, но разлился в нём вместо жизни страх, какое-то животное, родовое сознание, что впереди беда, если не сделает шаг. Но куда? Что его ждёт? Что не так? Муторно на душе, беспокойно. Уже три дня он мечется подраненным зверем, не понимая как жить. Хорошо, что в отпуске. Он не смог бы сейчас видеть людей, говорить с кем-то.
Аркаша лежал на диване, в темноте. Три дня он не мылся, не брился, почти ничего не ел. Ничего не делал. Лежал, потом вскакивал и бродил из угла в угол. Уставал и опять на диван. Лежал без мыслей, без желаний.

Почему-то вспомнил Ирку, дворничиху. Он жил с ней в одном дворе, учились в одном классе. Не дружили никогда, но иногда вместе ходили из школы. Когда-то давно он был в неё влюблён, недолго совсем, пока не влюбился в красавицу Зиночку из параллельного класса. Красавицу, которая была для него недосягаема, как Эйфелева башня. Так она и осталась в его далёких юношеских грёзах манящим лёгким облачком у горизонта.

 А Ирка вышла замуж сразу после одиннадцатого класса, как-то быстро стала взрослой женщиной, мамой троих детей, пышнотелой, вечно увешанной сумками и пакетами. А потом, после смерти Иркиной матери, муж уговорил её продать квартиру и переехать в пригород, на «молочко и чистый воздух». Бегал, оформлял сделки, а потом исчез вместе с вырученными деньгами  в родную Молдавию. Ирка осталась на улице, в один день избавившись от мужа, жилья, иллюзий и уверенности в завтрашнем дне. С тремя детьми на попечении.

 Её пожалели соседи. Старушка из соседнего подъезда, Мария Яковлевна, пустила к себе на квартиру, потому что сама жила в квартире сына, на той же лестничной клетке. Приглядывала за его добром, пока сын с семьёй жил и  работал где-то заграницей. Потом в домоуправлении предложили Ирине работу дворничихи и дали двухкомнатную на первом этаже. Квартира была ведомственной, но должна была перейти в Иркину собственность после пяти лет ударного труда на фронте борьбы за чистоту её рабочего участка. Ирка пять лет отработала, квартиру приватизировала, но работать продолжала. Куда деваться? У неё ни профессии, ни образования. Только вечные долги и дети, которых нужно растить, кормить и выводить «в люди».

Когда умерла его мама, Ирка ему очень помогла, организовала всех соседей, собрала денег со всего дома.  Командовала, кому готовить, кому машину добывать. Через начальника домоуправления, помогла недорого разрешение на захоронение рядом с бабушкой получить. В общем, если бы не она, он и не представляет, что бы делал. А после поминок пришла со своими детками, старшим Мишкой и младшими погодками – Машей и Наташей. Они дружно вымыли, выскребли, расставили всё по местам. Постирали скатерти и постельное после мамы. Когда Аркаша протянул ей три тысячи за помощь, Ирка опустила голову, помолчала, и взяла деньги.
- Мне стыдно, Аркаша, но деньги я возьму. Я тебе от души, как другу помогала, но дети… Для них возьму.
-О чём ты, Ириша? Я бы сам не справился. Да и сэкономила мне порядком. Чаю со мной выпьете?

Они пили чай. Аркаша смотрел на детей, удивлялся их серьёзности, взрослости. Мишке двенадцать, девчонкам девять и десять, а  они без криков, ругани, споров, одной командой. Сколько же им пережить пришлось?
Он разговорил Ирину, и она рассказала ему всю свою историю. Просто рассказала, без злобы, не жалуясь. При этом перемыла чашки, убрала со стола, погладила каждого из детей по голове, Аркаше улыбнулась, обтёрла руки об фартук, прикрывавший синюю, в красных маках юбку. Большая, розовощёкая с округлыми плечами и налитой грудью, тесно обтянутой красной блузкой с большим выкатом. Она ловко управлялась со всем, чего касались её руки. «Сколько лет она в этом наряде уже. У неё и надеть-то больше нечего, наверное? Всегда в одном и том же летом», - подумал он тогда.
А Ирина с детками уже у двери толклась, прощалась.

Аркадий понял, почему он вспомнил об Ирке. У неё тоже была семья. И что? Муж предал, обобрал. Ну, увидел дружную семью. Что не знал, что такие бывают? Хватит истерику разводить. Один, один! Разнюнился. О смерти думать! В тридцать три года! Он научится рисовать, фотографии его на сайтах популярностью пользуются. Он бросит работу. Совсем бросит. На отчётах зарабатывает прилично. На жизнь хватит. И жить он будет так, как нравится, как мечтал. Всё он ещё успеет. Только тридцать три! Ещё лет двадцать можно прожить. А может и тридцать.
В тот день Аркаша заснул крепко и спокойно, провалился в сладкое забытьё, отдыхал за все три дня переживаний.
 Приснилась мать. Была она весёлая, в красивом воздушном платье, голова вся в цветах, как будто на бал собралась. Похвалила его за хороший день рождения, за то, что гостей много пригласил. Потом расплакалась и сказала, что забыла сказать ему очень важное. Самое важное!

 Аркаша проснулся оттого, что ему в глаза светило солнце, обжигающе светило. Одиннадцать часов! Вот это он поспал!
Потянулся. Душ принял, телевизор включил. «Как есть хочется, прямо зверский аппетит»,- посмеялся про себя Аркаша. Пожарил любимую глазунью под крышкой, чтобы белок затянулся, а желток внутри жидкий, вкусный. Не каждая хозяйка так пожарит. И кофе, обязательно кофе с сыром. Аркаша ел с удовольствием, со вкусом, наслаждаясь ароматами.

 Вдруг вспомнил сон. Сон странный. Мать забыла сказать важное. Что – важное? Можно, конечно, отмахнуться от сна, но мать похвалила за день рождения, за гостей. А забыла сказать "важное". Как-то слиняло утреннее настроение. А вдруг на кладбище нахулиганил кто-то? Он в телевизоре недавно про вандалов таких смотрел. На сердце сразу тревога тенью легла. Надо съездить на кладбище. Когда ещё соберётся. Надо ехать!
Оделся быстро и побежал на остановку. На кладбище ехать с пересадками, но за час доедет. У кладбищенских ворот купил букет роз. Те цветы, наверное, завяли, поставит свежие, раз приехал. И пошёл знакомой дорогой. Шёл, а тревога нарастала. Наверное, и правда что-то случилось. Он уже почти бежал, а воображение рисовало сломанный памятник, выкорчеванную ограду, потоптанную могилку.
Добежал. Осмотрелся. Всё нормально! Так же аккуратно, как четыре дня назад. Даже цветы не завяли.
-Эх, мама, мама. Ну что же ты меня так пугаешь, мама? Знаешь, как я переживал?
Аркаша сел на скамейку и засмеялся. Над собой смеялся, над мамой, над тем, что он такой несуразный.

Над головой мухоловка затенькала. Прыгает с ветки на ветку по берёзе. Огляделся Аркадий по сторонам. День хороший сегодня. Солнце ласковое, зелено вокруг, ярко. Никогда не любил он кладбище. Когда с матерью к бабуле на могилку ходил, страх как-то пробирал, неприятно было, о смерти думалось. Не любил кладбище. А как маму рядом с бабушкой похоронил, понял как на кладбище благостно. Душа здесь на кладбище замирает, очищается, многое по-другому видится.
Не мог он их бросить. Тогда маму с бабушкой дважды предали бы. Не мог он. Всё правильно было. Мужчина встал со скамейки, погладил рукой землю на могилках, по лицам на фотографиях провёл:
-Хорошо у меня всё. Не переживайте. Лежите с миром и не переживайте.
Он прикрыл калитку на оградке и пошёл по дорожке. Не было ни гнева, ни обиды. Но пустота была. Наверное, эта пустота и называется одиночеством.

На дорожке впереди него шла Ирка-дворничиха из их двора. Он сразу узнал её синюю, яркими маками, юбку и красную косынку на светлых пышных волосах. Да и походка у неё непростая, упругая, чёткая. Необычно при таком дородном теле. «Как она здесь оказалась? Вчера только о ней вспоминал. И без детей. При ней всегда кто-нибудь из детишек. Странно».
-Ирка, Ира, - крикнул Аркадий и перешёл на бег.
Женщина обернулась, посмотрела удивлённо, улыбнулась приветливо.
-Извините, я  обознался. Вы со спины на соседку мою похожи.
-Да ничего, бывает.
-У Вас волосы такие же, и юбка похожа. Неудобно совсем получилось.
-Что уж Вы так. Ну, обознались. Ну, подошли. Страшного ничего не случилось. Вы на автобус?
-Да, на остановку.
-Пойдемте вместе. Кладбище место пустынное. Вдвоём будет веселее.
-Да, вдвоём веселее, - ответил Аркаша.

«Вдвоём веселее!» Он понял: «Вдвоём веселее! Вот что мама сказать хотела! Жениться нужно! Любить и беречь жену, растить детей. Как всё просто! Вдвоём веселее!»
- Спасибо Вам большое,- сказал он женщине,- Вы мне очень помогли.
Женщина улыбалась:
-Странный вы, и мне кажется,  добрый. А к кому вы приходили на кладбище, к жене?
-Нет. К маме и бабушке. Они рядом похоронены, в одной ограде. А жена дома ждёт. И дети.
- У Вас много детей?
-Трое. Старший, Мишка, уже мужик совсем, и девочки погодки – Маша и Наташа. А вы к кому приходили? Тоже к родителям?

Женщина нахмурилась, глаза влагой прикрылись. Она опустила голову и сказала тихо:
-К сестре приходила. У неё не было детей, и родни никого не осталось. Я и мои дети. Больше её поминать не кому. Такая судьба. К счастью нас с Вами такая судьба минует. У нас есть дети, и есть, кому вспоминать.
-Да, Вы правы. Вы мне сегодня очень помогли, очень! Я побегу, мне срочно нужно, Простите уж меня.
-Конечно, конечно. Спасибо, что составили компанию. Удачи Вам!
Аркаша уже бежал по дорожке, только махнул рукой случайной попутчице на прощание.
«Вдвоём веселее» - причитал Аркаша. Какая у него умная мама. Какая  она умница!

***

Через месяц во дворе все обсуждали новость. Аркаша с Иркой поженились! И он решил усыновить её детей!