Нам не сжиться с ними

Воспитанные добрыми мамами, мы долго считали, что добро неизбежно побеждает зло, что нелюди и духи потустороннего мира существуют лишь в голливудских мистических триллерах. Жизнь разубедила нас в этом, развеяла иллюзии, открыла затянутые пеленой глаза. Нелюди живут среди нас, маскируясь под людей.
Раньше я его не знал. После мне стали известны его имя и фамилия. Но я называю его Гнида.
Снимаю несанкционированный митинг. Гнида подошла ко мне с установкой на провокацию. Его свинячья голова, мерзкие пухлые губы и визгливый голос надолго врезались в память. «Он на меня матом ругается!» - завопила свиная голова. И, как будто ожидая этого вопля, главный кабан в синей рубашке  с погонами отдал приказ: «Уберите его». Далее были скомканные плакаты и свернутые флаги, крики возмущения и.слабое сопротивление. Потом РОВД, ставшие уже знакомыми и успевшие порядком надоесть  коридоры, милицейская суета и непонимание со стороны сотрудников: что это за люди, чего им дома не сидится? А еще гадкое чувство, что именно для тебя  в этот раз все так просто не кончится.
Гнида появилась через несколько минут и дала указания сотрудникам, недоумевавшим по поводу задержания странного (для этого заведения) человека. Попыталась заговорить: «Александр, ну кто тебя так ругаться-то научил?» Поднимаю глаза и, едва сдерживаясь, тяжело, но четко говорю в ответ: «Мы с тобой, по-моему, водку не пили пока. На «Вы» обращайтесь». Подействовало. Гнида чувствует моральную силу, которой не обладает, а может противопоставить ей только силу своих полномочий. В словах мелькают угрозы: «…до пятнадцати суток». Становится еще неприятней. Хотя до конца и не верится.
Офицер по разборам составляет протокол. Пара ханыг-алкашей, а рядом я со своей думской корочкой. Действует она лишь на офицера, Гниде из центра «Э» все равно: оформлять задержание. До последнего хочется верить в благополучный исход дела. Звонки депутатам, заверения в помощи, все, что можно,  делается. Еще немного и не будет протокола. Зайдет старший офицер и даст приказ отпустить. Никто не зашел. Опись имущества, все в сейф, деньги, жвачку, платок  и газету с собой. Скрип дверного засова на камере номер 1. Все, приехали.
Полумрак, неяркий свет, исходящий от лампы над дверью, двое ханыг спят крепким сном – еще не проспались. После пробуждения один начинает бушевать и отправляется в одиночку. Читать сложно, успокоиться сложно, спать не получается. Делать в принципе нечего. Тяжело. Тяжелые мысли. Не о том, что мне светит, о другом. Тяжелее всего сознавать, что в то время, когда ты лежишь в полумраке КПЗ на деревянных досках и не знаешь, куда себя деть, а предстоит еще вся ночь, тот, кто тебя подставил, та самая свинячья Гнида, спокойно поужинает, посмотрит телеящик, выпьет пива, а после ляжет в мягкую постель, обмусоливая пухлыми губами свою бабу. Это тяжелее всего, это невыносимо, это нарушает вселенские законы справедливости принципы высшей правды. Еще теплится слабая, чахоточная надежда, что вот сейчас позвонит мэр или еще какой высокопоставленный чиновник, прикажет отпустить, даст нагоняй сотрудникам, осуществившим самоуправство, а они принесут свои извинения. Так хочется верить в чудо. Чудо не произошло.
Изматывающие своей никчемностью часы. Никчемные в принципе разговоры с сокамерником, которые, однако, так нужны сейчас. Приседания и отжимания от пола, надежда на скорую усталость и последующий сон. Трудно понять, какое время суток за окном – все закупорено. Офицер предлагает сходить в магазин. Даю деньги на воду и сигареты для ханыги. Берет осторожно: «Не говори потом, что у тебя деньги отнимали». Еще время, еще ожидание, тоска. Лязг запора: «Токарев, выходи». Подъем этажом выше. Кабинет подполковника. Дружеский настрой. Опять слабенькая, тухлая надежда. Начавшийся разговор прерывается телефонным звонком на его  мобильник. Удивительно, но это меня. Спокойный и доброжелательный голос высокопоставленного лица, ссылается на того, который обеспокоен моей судьбой. Предлагает не вставать в позу, подписать протокол, а после разрулить ситуацию. Слово «домой» действует магически. Подписываю, черт бы с ними.  Домой!
Опьяняющая ночная прохлада, все вещи при мне, один за другим телефонные звонки, разговоры, планы, советы, рекомендации… Чудовищная усталость, не физическая. И вместе с этим легкость. Как все-таки хорошо на воле! Начинаешь ценить простые вещи, которым в обычной ситуации не придаешь значения. А больше всего ценишь тех, кто был с тобой, хотя и не был рядом, тех, кто помог, хотя и не обязан был этого делать. Спокойный сон, поцелуи, объятия, нежность и любовь встречают меня.
Гниду я увидел на следующий день, уже в суде. После того, как проторчал пять часов в ожидании в том самом отделе.  Новые задержания, новые персонажи, есть по-своему колоритные. Знакомство с капитаном, которого уважают здешние «завсегдатаи» и знают с хорошей стороны даже те, кто ранее сюда не попадал. Чувствуешь осторожное к себе отношение – «мелкий хулиган» совсем на такого не похож. Да еще и журналист – вдруг напишет потом чего-нибудь. Веселит недоумевающий выкрик из коридора: «Журналист все еще здесь». Уточняю: «Опять здесь» Успеваю стать понятым вместе со «своим» ханыгой: неадекватного задержанного отправляют в обезьянник.
У странного милиционера-водителя с разноцветной, темно-светлой, окраской волос еще более странная фамилия – Клубничка. В компании капитана и троих ханыг прибываем в суд. Чувствую себя лучше, в ментовку уже вряд ли попаду. Гнида прибывает быстро. Прошу у суда привлечения свидетелей, связываюсь с одним из них – скоро подойдет. Гнида не ожидает такой прыти, привлекает своих. Рассказываем свои версии произошедшего. Приезжают две гнидовские «шестерки», дают показания. Ходатайствую о привлечении и других свидетелей, прошу отложить рассмотрение дела. Судья идет навстречу.
…Глядя на то, как в твоем присутствии человек (да не человек - гнида) нагло и беспардонно лжет, а те, кто по какому-то недоразумению называют его по имени и отчеству, подтверждают ложь, утраивая ее, проникаешься недвусмысленным отношением ко всему происходящему. Это даже не ненависть, это спокойное, я бы сказал, животное отрицание того порядка, при котором гниды могут творить все и в отношении всех. Отрицание впитывается в твою плоть, вливается в кровь, заполняет клеточки мозга. Нет колебаний и сомнений. Они – гниды, чужие, нелюди. Режиму, при котором возможно их существование среди людей, нет оправдания.  Теперь нам уже точно не сжиться. При всем желании.

Сентябрь 2009 г.