Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира

Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира

Сценарий-эссе

ПРЕДИСЛОВИЕ

Вот краткий список вопросов, ответ на которые дает сам гениальный Шекспир, я же в своем эссе только берусь наиболее полно и доказательно продемонстрировать действительное существование этих ответов:

1. Сколько Отелло лет? Где и в каком году он родился?
2. Какова точная дата происходящих в пьесе событий?
3. Кассио – «темная лошадка».
4. О чем так упорно молчат Отелло и Кассио?
5. Дож Венеции – кто он?
6. Зачем в пьесе появляется Шут (он же Клоун, Простофиля)?
7. Ревнив? Доверчив? Или… третий вариант?
8. Что же на самом деле явилось причиной убийства Дездемоны?

А теперь несколько сопроводительных слов к этому списку.

*
Поверхностное суждение – профессиональный брак, либо постыдно искажающий, либо преступно уплощающий авторский замысел. А потому я категорически не верю в то, о чем сказал режиссер Анатолий Эфрос: «Сам Шекспир уже никогда не объяснит своего замысла. Истории, изложенные на бумаге, без его комментариев всегда будут некоей загадкой».

Это неправда.

Хорошая пьеса по определению не нуждается ни в каких дополнительных авторских комментариях, ибо хорошая пьеса изначально содержит в себе все, что хотел сказать автор. Для тех, кто не в курсе: все реплики героев, все их поступки, а также вся последовательность действий и слов, все паузы, все чередования, все перебивки и отступления, и т.д. – все это один сплошной авторский комментарий.

И все, что требуется от режиссера, критика, литературоведа, простого читателя, – не высокомерно отмахиваться от текста, не снисходительно списывать что-то на мифическую авторскую ущербность, а тщательнейшим образом отслеживать все, что пока еще кажется непонятным, чтобы в самом конце, сопоставив и проанализировав, сделать единственно правильный вывод.

Вот тогда-то моментально и даже сама собой отпадает всякая необходимость в околотворческих страданиях по какой-то там надуманной неразрешимости авторских загадок, разрешиться которым всегда мешало только одно – поверхностное суждение.

В первую очередь это относится к характеристикам героев. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы составлять мнение о действующих лицах, основываясь исключительно на репликах самих же действующих лиц – такое поверхностное суждение в большинстве случаев обречено на ошибку. Как это произошло, например, с Кассио.

Уж сколько лет уродует замысел Шекспира странная уверенность в том, что Кассио милый и добрый человек, лучший друг Отелло и Дездемоны – и только потому, что так о нем сказала Дездемона. Однако помимо ее слов в пьесе все тем же Шекспиром дано немалое количество буквально прямых авторских подсказок, говорящих о Кассио совершенно обратное – остается только увидеть эти подсказки.

Похожая история произошла и с венецианским дожем. Примитивность «авторитетных» суждений давно сделала непререкаемым тот крайне однобокий мотив этого правителя, спасающего Отелло от гнева Брабанцио якобы только потому, что в условиях войны с Турцией мавр нужен Венецианской республике как умелый военачальник. И никто так и не удосужился увидеть наконец совершенно иную, человеческую составляющую его дружеского отношения к мавру!

Чего же тогда стоит все это дежурное восхищение Станиславским как основоположником особой методы, предписывающей не только подробно продумывать жизнь персонажа задолго до начала событий в пьесе, но и непременно находить тому косвенные подтверждения в тексте?

 А ведь именно Шекспир именно по этой методе и сочинял своих персонажей – и задолго до Станиславского! В полной мере это относится и к дожу – Шекспир знал об этом герое все. Вся его биография была целиком пережита Шекспиром и виртуозно выпарена до сухого драматургического остатка.

Та же однобокость суждений относится и к Отелло. Из скудного образа взбесившегося ревнивца, которому ни с того ни с сего попала вожжа под хвост, он и не выходил. А между тем замысел Шекспира в отношении этого центрального персонажа был намного глубже, намного трагичней и намного безысходней, чем простая ревность.

Также удивительно, что никто не предпринял хотя бы попытки вычислить точный возраст Отелло, а заодно и место его рождения. А значит, указать и точный год, с которым соотносятся события в пьесе. Учитывая, что Шекспир, повторяю, знал о своих героях все, вычислить эти даты мне представлялось вполне посильной задачей.

*
За основу эссе я взяла прозаический перевод М. Морозова (1946 г.), т.к. именно такой перевод оказался способен в наибольшей степени сохранить все авторские акценты. В качестве своих оппонентов я выбрала комментарии переводчика, а также рассуждения Анатолия Эфроса, Станиславского, Пушкина и Льва Полонского. Просто потому, что с их времен взгляды на «Отелло» остались практически без изменений. И еще потому, что эти люди думали сами, тогда как их «верные последователи» только и делали, что на голубом глазу выдавали их мысли за свои собственные, лишь усугубляя чужие ошибки, а то и доводя их до полного маразматического абсурда. В подтверждение чего я все-таки взяла несколько цитат из «трудов» одного такого современного автора.

*
Безусловно, самому Шекспиру было проще – уж он-то знал точно, что и когда произошло в его собственном сочинении, что из себя представляет Кассио, по каким личным причинам дож был так расположен к Отелло, что именно вынудило Отелло убить Дездемону, и т.д. И уж конечно Шекспир имел все возможности безошибочно показать это на сцене, не нуждаясь ни в чьих в подсказках.

И все-таки Шекспир – в силу самых обычных, базовых законов жанра – не мог не оставить эти подсказки в тексте, не нарушив логической связи и не убив ее гармонии.
Именно эти подсказки – драматургические ходы, изобразительные средства, подручные инструменты – и есть те самые «комментарии» автора, и есть самый лучший и наиболее верный способ, посредством которого Шекспир всегда будет объяснять читателям свой замысел, сколько бы веков ни прошло…

(Полностью текст см.