Стена

Из окна моей квартиры мог бы открываться прекрасный вид. Часто сидя на подоконнике (дурацкая привычка, за которую меня не раз вызывали к директору школы), я рисовал в своем воображении парк с тенистыми аллеями, разноцветную детскую площадку, ну на худой конец автомобильную дорогу, со снующими в разные стороны машинами. Но мое окно, вот уже много лет, выходило на глухую кирпичную стену соседнего дома. Смотреть на нее было скучно. Лишь полгода назад, в моем унылом созерцании окружающего мира появилось хоть какое-то разнообразие. Кто-то, видимо в одну из темных ночей, хлестко и размашисто, ядовито красной краской, написал на стене непотребное слово из трех букв, снабдив надпись соответствующей картинкою. Сразу видно, рисовал не великий художник, потому что мало того, нарисовано было коряво, так еще и композиционно весьма уныло, взгляд этого самого, был направлен в основание фундамента дома. Теперь, когда я выглядывал из своего окна, и машинально читал надпись, сопровождающую сей поникший предмет, у меня начиналась глубокая депрессия, плавно перетекающая в одно, а то и в двух недельный запой. Поначалу я списывал свое угнетенное состояние на усталость, одиночество и неустроенность быта, да мало ли еще чем можно объяснить депрессивное состояние человека. Но потом в моем сознании выстроилась довольно прочная цепочка – окно, взгляд на стену, беглое прочтение красной надписи, созерцание унылого вида картинки…. И все, нападала такая тоска, что сразу же хотелось выпить.
 
       ***


- Ну вот, опять! Все пьете, и пьете, пьете, и пьете! Всю Россию пропили! – мой кот, носящий абсолютно не кошачье прозвище Козюльский, хоть и любил играться валяющимися на полу пробками от опустошенных бутылок, вечно ворчал по поводу пристрастия своего хозяина к алкоголю.
- Козюльский, у тебя фамилия не та, чтобы за Россию болеть. И вообще, меньше бы телевизор смотрел, он на тебя плохо влияет!
- А ты бы меньше на стенку свою смотрел!
- Знаешь, Козюльский, вообще то коты не указывают своим хозяевам, что и как нужно делать.
- Вообще то коты, со своими хозяевами, не разговаривают.
- Вот и не разговаривай.
- Вот и не разговариваю. Тем более, в дверь стучат. Подумают еще, что у кого-то в этом доме, белая горячка приключилась.
В дверь действительно стучали условным стуком. И хотя ритм был довольно простой, но каждый приходящий ко мне в гости, вносил в банальную морзянку, что-то свое. Один сбивался с такта, другой выделялся силой звучания кулака о дверную фанеру, третий отличался абсолютным отсутствием и чувства ритма и музыкального слуха, но его потуги доказать всем, обратное, были настолько узнаваемы, что ошибиться, кто же автор этой дверной импровизации, было невозможно. Вот и сейчас, еще не встав из-за стола, я уже знал, кто там, за дверью. Неясным оставался лишь вопрос, что же Рома принес с собой на этот раз. Хотя и этот ребус был совсем не сложным. Вариантов было два. Либо «паленую» водку по тридцать девять рублей, сутки напролет продающуюся в неподалеку расположенном магазине, либо маленькую пластмассовую бутылочку спирта, (этикетку на которой было обозначено, что это спиртовая жидкость для принятия ванн, уже давно никто не читал),
с художественным названием «Композиция».
«Я тут шел мимо, вижу, свет горит…», - обычно так начинали свой диалог все без исключения гости, но в этот раз Рома молчал.
- Что-то случилось? – удивленно спросил я.
Тот сначала отрицательно мотнул головой, потом проделал то же самое, но на языке жестов это уже обозначало утвердительный ответ на заданный вопрос.
- Да вы, батенька, выпимши!
В ответ Рома произвел те же манипуляции верхней частью тела, только уже с точностью да наоборот, и видимо, чтобы наш разговор слишком не затягивался, протянул принесенный гостинец.
- Да, иногда мое обостренное чувство интуиции меня подводит, - буркнул я себе под нос, принимая из рук гостя бутылку «за тридцать девять» и две «Композиции», - есть и третий вариант разгадки ребуса.
- Я э-т-о, ми-ий-мо тут шел… - собравшись с мыслями, прервал свой обет молчания Роман, - Смо..тр…
- Можешь не продолжать, проходи!
Пока я разбирался с нехитрой сервировкой, а Рома запутавшись в рукавах куртки, пытался донести до меня цель своего визита, я чувствовал у себя на спине недовольный и осуждающий взгляд Козюльского.
- Может, перестанешь, рыжая морда? – от этого взгляда мне становилось совсем не по себе.
Козюльский ничего не ответив, (он вообще при посторонних не разговаривает, а ведет себя как вполне обычный котяра), обиженно ушел в ванную. А вот Рома, прекратив манипуляции с курткой, немного подумав, твердо изрек:
- Я не рыжий, я блондинистый, - и видимо озаренный собственным определением, оставив попытки, справится с не мыслимо как перекрученной курткой, направился прямиком к кровати, где тут же занял горизонтальное положение.
Ну вот, опять придется пить в одиночку и выслушивать морали Козюльского. «Се ля ви» - как говорят те, кто хоть раз смотрел «Трех мушкетеров».

       ***

- Пить в одиночестве, явный признак алкоголизма, - вышедший из ванной комнаты Козюльский, убедившись в том, что Роман беспробудно спит, с видом доктора из телевизионной рекламы, который в день по несколько раз, «впаривает» телезрителям, какой-то супер антиалкогольный препарат, уселся напротив.
- Эх, Козюльский, Козюльский, ничего то ты не понимаешь!
- Куда нам, котам помоечным!
- Слушай не гунди, может по маленькой?
- Нет уж, спасибо! Твой братишка с друзьями меня раз напоили, я потом весь туалет заблевал. И как вы ее пьете?
- Вот так и пьем, морщась. Ибо слаб человече духом, но силен пищеводом!
Выпив очередную рюмку, (а вернее чашку, из которой в нормальных домах принято пить чай, но те три набора питейных предметов оставшихся после ухода жены, мои друзья постепенно перебили), я вновь уставился на эту проклятую стену.
Козюльский, тоже пристроившись на подоконнике, тяжело вдохнул.
- Знаешь, а я ведь не всегда был котом, - произнес он после минутного молчаливо-задумчивого созерцания «нашей» стенки.
- Правда, правда! Вот только кем я был раньше, не помню. Но кем-то был. И на помойке оказался не случайно, и в том, что именно ты меня подобрал, должен быть какой-то смысл.
- Нет, брат, это раньше я был твердо уверен, что из цепочек случайностей складывается предопределенность. Сегодня мир изменился, и многое в нем стало бессмысленно.
- А ты помнишь, кем ты был, в прошлой жизни?
- Да. До той, какой я живу сегодня, я был примерным семьянином, заботливым отцом и любящим мужем, одним из лучших журналистов нашего города. А потом, все рухнуло, и образно выражаясь, я, как и ты, оказался на помойке.
- Извини, я не хотел напоминать.
- Да ладно, проехали.
Мы вновь уставились на стенку. И сколько бы я не пытался настроить свое воображение на тенистый парк, детскую площадку, или автомобильную дорогу, ничего не получалось. Все забивала красная надпись и корявый рисунок….
      
       ***
В дверь вновь постучали.
- Я тут шел мимо, смотрю, свет горит. Дай, думаю, зайду, - привычно растягивая паузы между словами начал объяснять Путин. Нет, вы только не подумайте, что мы вот так запросто общаемся с президентом, и пьем на кухне «Композицию» из фарфоровых чашек. У нас есть свой Путин, по паспорту Алексей, по профессии инженер, работающий в цеху КИПиА нашей ТЭЦ, мастером.
- А это что за тело? – спросил он, заглянув в комнату.
- Угадай с трех раз.
Леха немного призадумался, (тормозить его отличительная черта), потом, еще раз заглянув в комнату, важно изрек:
- Судя по свисающим с кровати ногам, это Рома.
- Нет, ты не Путин, ты Шерлок Холмс! Пить будешь?
В принципе, вопрос был чисто риторический, если не сказать, глупый.
Козюльский, вновь тяжело вздохнув, спрыгнул с подоконника, и демонстративно ушел в ванную комнату.
Перекидываясь ни чего не значащими репликами, мы с Путиным принялись за «Композицию». То, что будет дальше, я знал со сто процентной точностью.
После третьей чашки Путин начнет «глобалить». Сначала он скажет, что все козлы и педерасты. Потом предложит захватить ТЭЦ и установить там свои порядки. Эта идея засела в его светлой, в общем-то, башке, года три назад, да так прочно, что забыть ее Леха не в состоянии, впрочем, как и осуществить задуманное. Ну а после, опять назвав всех козлами и педиками, пойдут призывы свержения власти в стране, а затем и во Вселенной. Когда мне это надоест, я скажу: «Путин, ты гонишь!», после чего Леха надолго задумается, и всем своим видом будет напоминать зависший компьютер. «Ничего вы не понимаете!», - обижено скажет Путин, и нетвердой походкой двинется к кровати, на которой через минуту будет сладко посапывать, приобняв Рому.
Правда, был и другой сценарий развития событий, вернее финальной их части. Перепивший Путин, видя полне
непонимание собутыльников, схватится за нож, или топор,
(поэтому я стараюсь убирать подальше колеще-режущие предметы, после его прихода), и стоит больших усилий утихомирить этого милитариста.
- Слышь, Леха, тебе вон та стенка не о чем не говорит, - видя, что Путина начинает заносить на «глобал», я решил хоть как-то изменить до чертиков надоевший сценарий предстоящего спектакля.
- Стенка, как стенка, суть не в ней! Станцию надо захватить, и всех этих козлов, вот к этой самой стене и поставить…
Поняв, что моя попытка с треском провалилась, я, смирившись с тем, что очередного прослушивания путинской ахинеи не избежать, разлил по чашкам остатки спирта и незаметно убрал со стола вилку. Она хоть и алюминиевая, но, как говориться, береженного, Бог бережет.
В то самое время, когда Путин развивал свой безумный план порабощения планет Солнечной системы, проснулся Рома. По его недоуменному лицу было видно, что он не совсем понимает, как очутился у меня в квартире, но дабы не загружать свой мозг, как это могло произойти, он молча подошел к столу, открыл водку, и, наполнив чашку больше чем на половину, так же молча выпил.
Потом в дверь опять стучали, приходили и уходили какие-то люди, приносили пойло, которое мгновенно распивалось, падали на кровать, просыпались, опять пили, играли на гитаре, дрались, в общем, культурно проводили вечер. Разошлись все глубоко за полночь, оставив на полу россыпь бутылочных пробок, которыми без особой радости играл Козюльский, да почти бездыханное тело Ромы, как обычно распластанное поперек кровати.
«Надо кончать с этим бардаком!» - это была последняя мысль, пришедшая в этот день в мою нетрезвую голову…


       ***
- Вставай, вставай! Да проснись же ты на конец! – услышал я сквозь пелену сна. Можно бы было списать эти надоедливые призывы на слуховые галлюцинации, если бы Козюльский довольно чувствительно не укусил меня за ухо.
- Ну, чего тебе рыжий не спиться, рано ведь еще!
- Там, это, стенка…
Магическое слово «стенка», будто пружиной подкинуло меня с кровати, разом прогнав последние остатки сна. Я как был, в трусах и футболке с логотипом одной известной компании сотовой связи на всю грудь, кинулся вслед за котом к окну.
То, что я увидел в следующий момент, заставило меня усомнится в собственной вменяемости, и в очередной раз в мозгу, словно колоколом ударила поганая мыслишка, что со спиртным надо завязывать. В непроглядной ночной темноте, (улицы нашего маленького, провинциального поселка энергетиков, уже лет
десять, как не освещались, потому что, во времена всеобщей невыплаты зарплаты, энергетики в свободное от работы время срезали не только провода, но и столбы уличного освещения, которые потом за смешные деньги свезли в нелегальные пункты приемки металлолома), «наша» стенка мерцала приятным, неоновым светом. Зрелище было настолько завораживающим, что даже Козюльский, отвергающий какие-то ни было спецэффекты, (вы не представляете, как он обстебал «Матрицу», а «Властелин колец» мог воспринимать только с гоблинским переводом), и тот, будто загипнотизированный, не моргая, смотрел в окно. Но особо, на этом светящимся фоне, выделялась скабрезная надпись из трех букв и корявый рисунок.
- Это, Козюльский, ты чего ни будь, понимаешь?
- Если бы я не знал русского языка, то подумал бы, что это увеселительное заведение. А надпись бы перевел, ну типа «Welkam!», что по буржуиновски означает «Добро пожаловать!».
- А может и в самом деле…
- Ну, тогда пошли, чем черт не шутит! Ты только это, штаны надень.
       На улице было по-осеннему прохладно.
- Да, не март месяц! – тоскливо вздохнул Козюльский, провожая своим зорким взглядом шмыгнувшую в подвал кошку.
Стена продолжала светиться, и мы, будто глупые мотыльки, спешили к этой безумно красивой западне.
- Смотри, да она ведь эфемерная, - голос Козюльского прозвучал, откуда-то издалека, и только теперь я заметил, что мой бесстрашный котяра, просунул свою рыжую башку прямо сквозь кирпичную кладку. Секунду спустя, этот искатель приключений, крикнув что-то наподобие самурайского «банзай!», полностью исчез за шторами неонового света. Естественно, мне ни оставалось ничего больше, как последовать за своим котом.

       ***

Узкий коридор, пропахший запахом плесени, тусклые лампочки под самым потолком, в мерцании которых едва можно было различить стекающие по стенам, выкрашенным в унылый серо-зеленый цвет, капли воды, и беззастенчиво писающий Козюльский – вот первое, что я увидел, пройдя сквозь стену.
- Ну вот, не успели зайти, а ты уже нагадил!
- Это вы испражняетесь безо всякого смысла, а я территорию мечу, - не отрываясь от своего занятия, блаженно выдохнул Козюльский.
- Ой, ну только не надо списывать свое невежество на природные инстинкты!
- Зато я дрянь всякую не пью, как некоторые, - парировал Козюльский отходя от стены еще больше посыревшего коридора, - Ладно, пойдем, посмотрим, что там дальше.
- Судя по тому, что нас окружает, ничего хорошего дальше нет и быть не может.
Минут пятнадцать мы шли в полном молчании. Только гулкое эхо шагов и падающих со стен капель воды, нарушали эту ватную тишину.
- Что-то мне это не нравиться, жутко как-то, водичка капает…
- Мог бы и привыкнуть, у тебя в ванной кран уже как года два протекает, не смотря на то, что один из твоих лучших друзей, по профессии сантехник, - Козюльский явно нарывался на скандал.
- Ладно, твой сарказм спишем на нервное потрясение, но если мы отсюда выберемся, можешь выбирать себе любое место жительства, хочешь на родную помойку, хочешь в подвал, к кошечке своей.
- Личную жизнь попрошу не трогать! И вообще, надоел ты мне, алкоголик проклятый. Ори ви дерчи! – и мой любимый котик, сверкнув в полумраке зеленью глаз, скрылся за очередным поворотом узкого коридора.
- Ну и черт с тобой, кошара неблагодарная! – крикнул я ему в след, и остался в абсолютном одиночестве слушать, как с серо-зеленых стен капает вода.
- Вот тебе и друг, мы его, как говориться в одном известном мультике, на помойке нашли, очистили от очисток, а он нам даже «фигвама» не нарисовал.
Вот так, разговаривая сам с собой, чтобы прогнать жуть одиночества, я медленно брел по коридору
Прошло минут пятнадцать, как я остался совершенно один. На душе было тоскливо. «И зачем я только послушался этого предателя, спал бы себе спокойно, тем более, завтра на работу» - бредя по коридору, размышлял я. Прошло еще минут десять, когда коридор круто свернул налево, потом довольно ощутимо стал падать в низ, и метров через триста уперся в тяжелую, кованную дверь, по типу тех, которые были установлены в бомбоубежищах. Но так казалось только на первый взгляд. Ни каких ручек, ни задвижек на двери не было.
- Во, бляха-муха, ну и как этот Сезам открывается? – заданный вслух вопрос, будто повис в сыром, коридорном воздухе.
- А ты подумай, балда, - голос Казюльского, будто громом, прозвучал в моем мозгу.
- Что за черт! Эй, ты где?
- А ты не слышишь? В голове твоей стоеросовой, - голос моего котяры, действительно громыхал где-то в черепной коробке.
– Этого еще не хватало, чтобы в моем мозгу, поселился этот бомжара.
- Каков поп, таков и приход!
- Ты на что намекаешь, морда рыжая?
- Может, хватит перепираться, а стоит подумать, как открыть дверь, если уж у тебя голова такая светлая?
Его самонадеянный тон несколько настораживал. Видно и вправду загадка была не такая уж и сложная, раз даже мой кот знал, как ее разгадать.
Я еще раз внимательно осмотрел дверь. Ничего, ни каких признаков того, что ее можно открыть, по крайней мере, снаружи.
- Так, так.… Если дверь не открывается с моей стороны, значит, кто-то должен открыть ее изнутри. Стало быть, нужно дать сигнал, тому, кто там, за дверью. Ну, что ж, попробуем!
Честно признаться, условную морзянку, которую приходится в день по нескольку раз выносить моей двери, я отбил не слишком уверенно. Однако, не смотря на это обстоятельство, не успело еще умолкнуть эхо последнего удара, как дверь совершенно бесшумно, отворилась. Затаив дыхание, я с опаской шагнул в открывшийся дверной проем….

       ***
- Так, опять опаздываем! И когда только мы перестанем нарушать трудовую дисциплину, а Иван Владимирович? - главный редактор был явно не в духе. – Ну, чего молчим?
Я действительно не мог произнести ни одного слова, так как был совершенно не готов к такому повороту событий. Нет, ну стоило вставать среди ночи, проходить сквозь стену, вдрызг разругаться с Козюльским, чтобы в итоге, очутиться на работе? Бред какой-то!
- А в этом ты прав, - вновь подал голос мой котяра, - это что-то наподобие матрицы, не реально, и существует только в твоем мозгу. Так, что можешь, смело творить то, что тебе заблагорассудиться. И все, что ты здесь увидишь, лишь плоды твоего воображения, ничего более.
- Что, и редактора можно послать куда подальше? – мысленно задал я вопрос Козюльскому.
- Конечно, если ты этого сильно хочешь.
- Слушай ты, зануда проклятая, - начал я свою тираду, - какая на хрен дисциплина, какие опоздания! Да я вообще положил и на тебя, и на газету нашу говенную. Только бумагу зря переводим, а леса, прошу заметить, все меньше остается. Нашей газеткой даже жопу не вытрешь, весь свинец на булках останется. И вообще, пошли вы все на хер!
Речь, явно удалась. Такого бледного начальника я еще не разу не видел. Удовлетворенный произведенным эффектом, я демонстративно развернулся, и с силой хлопнув дверью кабинета, так что со стены, похоже, слетел огромный календарь компании «РосГосСтрах», вышел.
В первый момент мне показалось, что я оказался в нашем редакционном коридоре. Так же невыносимо воняло плесенью и канализацией, тот же жуткий полумрак. И все же мне удалось разглядеть, что в отличие от нашего коридора, на стенах не висели отпечатанные на компьютере объявления о том, что ксерокс не работает, и не стоит беспокоить сотрудников газеты задолбавшей всех фразой: «Можно сделать «серокопию?». Не было здесь и обшарпанной двери проектного института, руководитель которого экономила буквально на всем, и на протяжении десяти лет, вместо того, чтобы хотя бы запараллелить телефон, по коридору неслись истошные: «Т-а-а-н-я… М-а-ш-а…», которых требовали к единственному институтскому телефонному аппарату. А значит, я вновь оказался в мрачном лабиринте за стеной. Возвращаться в кабинет обруганного главного редактора не хотелось, и поэтому я, придерживаясь рукой за склизкую стену, побрел по коридору. В подземелье очень трудно ориентироваться во времени, поэтому сказать точно, сколько же я шагал, пока не очутился у развилки, весьма затруднительно.
- Козюльский, а Козюльский, ну и куда мне теперь? – в растерянности спросил я.
- Извините, абонент не доступен! – прозвучал в голове голос автоответчика оператора сотовой связи.
- Во, блин, час от часу не легче!
Сказать, что я очень уж удивился всему этому бреду, нельзя. Гораздо больше сейчас меня интересовал вопрос: куда же все-таки свернуть? Направо? Налево? А может пока не поздно, повернуть назад, добраться до редакционной двери, и, попросив прощения у шефа, хоть немного посидеть в тепле, прибить рухнувший плакат, в конце концов, а не шарахаться по этим чертовым коридорам? Нет, а вдруг если повернуть направо, то можно будет найти выход, или на худой конец, Козюльского. Или все же налево? И тут мне в голову пришла гениальная, как тогда показалось, идея. Закрыв глаза, я покружился на месте, довольно чувствительно оцарапав при этом локоть о шершавую поверхность стены, на ощупь нашел проем, и больше не задумываясь, а правильно ли я поступаю, вновь шагнул в неизвестность….

       ***

Вдали тускло горела лампочка. Это давало хоть какую-то надежду, пусть даже бледную, как этот далекий свет, что раскружился я удачно, и выбрал правильное ответвление. Этот свет притягивал, будто магнит и я побежал, повинуясь этому притяжению. Под лампочкой действительно была дверь, правда такая маленькая, что чтобы в нее войти, нужно было встать на четвереньки. В связи с этим обстоятельством меня особо смутила надпись, коряво написанная мелом, прямо на двери: «Хочешь войти, вытри ноги!» Как это сделать стоя в собачьей позе, да к тому же никакого половичка я так и не обнаружил. Но желание попасть за эту железную перегородку было настолько велико, (вдруг там выход?), что я, решив не обращать внимание на глупую надпись, встал на колени и постучал в дверь условным стуком. Дверь открылась, и я, чувствуя под коленями и ладонями липкую грязь, пополз вперед. Было жутко неудобно и противно, но желание и надежда выбраться из этого подземелья, толкали меня вперед. И что самое интересное, по мере того, как я продвигался все дальше и дальше, эти неприятные ощущения не то, чтобы притупились, а стали как бы естественными. Спина постепенно обрела гибкость, в руках и ногах исчезла ломота и появилась упругость и сила. Мне стало удобно передвигаться таким вот способом! По идее, это должно было меня насторожить, но тогда, кроме радости оттого, что я, почти без особых усилий, вприпрыжку скачу по коридору, который выведет меня из этого лабиринта, не испытывал. А в том, что это и есть выход, я, почему-то ни сколько не сомневался. За очередным поворотом коридор круто стал падать вниз, и сколько бы я не пытался затормозить или хотя бы сбавить скорость, мне это ни как не удавалось. Вдруг грязный пол лабиринта исчез, и уже падая в колодец, я понял, все, это конец!

       ***


- Это не та высота, чтобы кот мог разбиться, ты просто еще не привык и испугался, – голос Козюльского прозвучал совсем рядом, - но вот то, что нам удастся выжить, я не уверен.
- Козюльский, миленький, ты, где пропадал? – все еще ничего не понимая, прошептал я, с осторожностью открывая глаза.
- Потом расскажу, сейчас не до сантиментов, ты вокруг посмотри, кажись, мы здорово влипли!
Зная характер своего бесстрашного кота, и слыша неподдельные нотки тревоги в его голосе, я мигом оправился от полетного шока.
Мы с моим котом стояли посреди довольно широкого зала, и хотя стен его не было видно, это угадывалось по более свежему воздуху, нежели тот, которым приходилось дышать в коридорных лабиринтах. И еще один факт, говорящий о правильности моего предположения, со всех сторон, метрах в трех ста от нас, то вспыхивали, то вновь загорались красные огоньки.
- Что это, Козюльский?
- Крысы.
- Чего-то, уж больно большие, твари.
- Это застенные крысы и они явно хотят с нами познакомиться, что меня не очень то радует.
Круг мерцающих красных огоньков постепенно сужался. Этот зловещий, совершенно молчаливый хоровод, наводил страх, постепенно сменившийся ужасом. Теперь уже я различал силуэты их тел.
- Слушай меня внимательно, - голос Козюльского, как ни странно был совершенно спокоен, - будем прорываться. По моей команде прыгай и ни чего не бойся! Если ты поверишь в себя, все получится! Как только коснешься пола, беги, беги не оглядываясь! Мы обязательно прорвемся! Прорвемся!
Я скорее увидел образовавшеюся брешь в этом страшном хороводе, чем услышал команду Козюльского, и прыгнул. Мне повезло, я перелетел нескольких крыс, которые, видимо, были не готовы к такому маневру, и что есть мочи побежал.
- Не останавливайся, я рядом! – прохрипел Козюльский за моей спиной. Но именно этот сдавленный крик заставил меня мгновенно затормозить. Обернувшись, я увидел, что мой котяра, с яростью достойную тысячам львов, рвет когтями здоровенную крысу, повисшую у него на горле. Я уже хотел кинуться к нему на помощь, но Козюльский справился сам.
-Беги, балда! – зло, сверкнув глазами, снова крикнул Козюльский, и я увидел, что при этом крике у него из горла брызнула струйка крови.
- А ты? Ты сможешь?
- Я за тобой. Да беги же ты, иначе хана!

       ***

И все же мы оторвались. Козюльский вовремя заметил небольшой боковой лаз, мы прошмыгнули туда, и как по трубе слетели куда-то вниз. Потом еще около получаса петляли по запутанным коридорам, останавливаясь только затем, чтобы хоть как-то попытаться остановить кровь Козюльскому. И только сейчас я обратил внимание, что для этого я те только слизываю ее с шеи кота, но и все это время продолжал передвигаться на четвереньках.
- Черт возьми, господи, что это? – все еще не понимая, что же со мной произошло, удивленно воскликнул я.
- Я тебе сейчас все объясню, только не стоит останавливаться, крысы, хоть нас и потеряли, но будут искать до последнего. Понимаешь, когда я тебя бросил, то просто хотел пошутить.
Сначала я шел по параллельному с тобой коридору, но потом увидел дверь, мимо которой просто не смог пройти. Какая-то непреодолимая сила, подобно той, что позвала меня пройти через нашу стену, заставила меня войти вовнутрь. Это был зал познаний. Помнишь, я говорил, что не всегда был котом. В этом зале я узнал, кем же я был в прошлой жизни. То, что я услышал, было ужасно. Но мне был дан еще один шанс, последний. Мне нужно его использовать, иначе я стану одной из тех застенных крыс, и уже никогда не выберусь из этого подземелья.
- И, что это за шанс?
Но мой вопрос повис в воздухе, потому что Козюльский резко обернулся на едва заметный шорох за спиной, и навострил уши.
- Они нас нашли! Беги, беги и не оборачивайся!
- А ты, как же ты, брат?
- Помнишь, я убеждал тебя в том, что мы встретились, должен быть какой-то смысл. Это и есть мой шанс! Не лишай меня возможности его использовать, доберись до стены!
- Ну, как мне ее найти?
- Сам поймешь, это не сложно. И помни, что бы ни происходило в мире, именно из цепочек случайностей складывается предопределенность. Прощай и беги! Ты сможешь!
Больше он ничего не сказал, а, прижав уши и всем телом собравшись в пружину, медленно пошел навстречу красным огонькам, оставляя на полу кровавое многоточие…
- Прощай, Козюльский…!
      
       ***

Последнее, что я помню, это сумасшедший бег по лабиринтам. Но только теперь, а бежал не бессмысленно, а на едва уловимый запах. Как я был не прав, когда сказал Козюльскому, что тот бессовестно обгадил стенку на входе. Это была метка. Я во многом был не прав, и в этом состоит цепь моих жизненных ошибок. Ошибок в отношении к жизни, людям, к себе, к Козюльскому, наконец. Первое время своего «котского», (термин, который я сам выдумал), проживания на помойке, я еще мог говорить, и надеялся на случайность. Я искал нашу стену, но так и не нашел. Предопределенностью было предусмотрено совсем другое. Но одно я знал точно, мой брат Козюльский не стал застенной крысой. Он использовал свой шанс и обязательно вернется…