Лов Puzzle Март2009

M-ALLAH-OFF RAW-MAN
(Кармический сбой Матрицы под кодовым названием «Руби»)

Proudly Presents:
(АСТАРОЖНА! АПАСЯН! ХАВАЕТ МОСК!)


ЛОВ PUZZLE


Рукопись

03-03-2009
(Типа дата последних попыток корректировать этот бред)
ins_rub@inbox.ru

ВНИМАНИЕ!

Все имена, персонажи, события, места, даты, факты и цифры действительно существовали, существуют и будут всячески существовать в воспалённом сознании автора, до тех пока не вознесутся вместе с  энергозарядом Царя Богов в Вальхаллу. (Место, где храбрые войны Одина живут вечно!)




- Ваши рекомендации к прочтению?
- Кокаин, Jack Daniel’s и огнестрельное оружие.

Из неопубликованного интервью.


2+1=0

Пару секунд назад Кэтрин подошла к окну. Как и миллионы историй назад, это была обычная девушка с приторно-обычным именем у самого обычного окна. Казалось, ничего не менялось веками, тысячелетиями, секундами…
Этот самый вопрос рождался каждый раз в её голове. Каждый новый день, обозначенный открытыми во внешний мир окнами. Вопрос о том, существует ли прошлое. О том, есть ли что-то кроме настоящего. Будущее? Судьба?
Компромисс понимания её собственного мира, её вселенной заключался в одной фразе: Разделай, а дальше делай что хочешь.
Созерцание наивной и статичной картины, обрамлённой оконной рамой, ей быстро надоело. Она уже ждала ответа, ещё до того, как осознала суть вопроса.
 – Если есть внешний мир, следовательно - есть внутренний. Они взаимодополняемы, но различны, -  постучало ей в голову.
Перед глазами потоки автомобилей, пешеходов и прочих лже-роботов срастались в образы Ин-Янь. Мысли на миг улетели в ментальную улыбку относительно собственной способности визуализировать, дабы понимать. Но вернулись, чтобы продолжать процесс поиска компромисса, пытаясь разделять и ...находить ответ.
– Если мир вокруг -  дитя моего внутреннего Я, то моё внутреннее Я - перерождающийся бог объективной реальности. Той, что видишь ты, Кэтрин. Моя материальная вселенная содержит прошлое и будущее, содержит всё, что я только захочу. Но как божество, АЗ ЕСЬМ всегда и только СЕЙЧАС, - улыбка снова и снова рождалась на лице обычной девушки у самого обычного окна, - Вот и ответ. Он всегда был внутри меня, ведь он существует сейчас. С другой стороны, в прошлом и будущем он, возможно, совершенно другой...
Но здесь и сейчас найденный ответ её вполне удовлетворял.
Мягкий тёплый ветер кутал её лицо, играя с рыжеватыми волосами. Словно отражёнными от старых песчано-оранжевых кирпичей, вгрызавшихся в окна дома по всему его периметру. Такими она видела их со стороны, чем непомерно гордилась.
Внезапно запах горячего кофе, обрамлённый крупинками пара, заструился из соседнего кухонного окошка с прозорливостью уличного кота, учуявшего запах сырого мяса. За этим окном торчали две ржавые трубы с натянутыми поперёк бельевыми верёвками. Наклонившись из окна и поддавшись дланям тёплого воздуха, Кэтрин скользнула взглядом вниз. На веревках висели выстиранные тряпки, и, не в пример её локонам, грузно пытались противостоять утреннему ветерку.
– Надо бы приподнять повыше рубашку.
Кэтрин вскарабкалась на подоконник так, что пальцы ног выглянули за раму и щупали воздух улиц. Секунды после струя горячей жидкости, разбиваясь на брызги, оросила бельё этажом ниже.
– Это был не НЕСКАФЕ,- с серьёзным видом прорекла Кэтрин.
Вместе с миллилитрами урины из её тела улетучились остатки сна, а её собственная душевая уже звала отчиститься от оставшихся продуктов метаболизма. 
– В конце концов, мой субъективный успех, настолько же субъективен, на сколько он успешен.
На кафельный пол ванной комнаты сползла белая шёлковая рубашка. Рубашка явно не хотела отпускать её тело, намекая на томную альтернативу в царстве Морфея. Смеситель сдался без боя, и скоро на смене пуговицам, воротнику и рукавам поспешили соединения H20 с примесями Cl, Fe и прочими составляющими снов Менделеева.

Глаза перестают подводить, когда умеешь ими пользоваться. Уши разрядами невидемых молний на поверхности головного мозга составляли из уличного шума и плеска водопровода новые мелодии. Она плыла, просто плыла сквозь этот океан её собственных мыслей, словно больше ничего и не существовало.
– Я вижу это, я вижу собственную спину. На ней рисовал Сальвадор, он поселился на ней. Ещё немного и поплывут облака, - выковывало сознание, - пора придумать себе развлечения!
Город возник вокруг, укрывая Кэтрин от мнимой безопасности её логова. Туфли цокали большими, но не высокими каблуками. Сейчас, а значит всегда, Кэтрин не выносила шпилек на каждый день. Она много чего не выносила, casual boys например, возможно ещё физическую боль, упертость, равнодушие. Хотя по большей части эта «ненависть» забавляла. Это в принципе забавляет как игра одного актёра, что-то вроде матрицы с зелёных букв, созданной изнутри.
(Не веришь? Тогда напиши письмо Санта-Мега-Трону. Если он пощадит тебя, то вышлет наушники стирающие память, космо-бластер и руководство к Тантра йоге в картинках. Только многократное и систематическое применение этих даров на улицах твоего города и его областей поможет постичь истину, описанную выше! – примечание автора)

– А сейчас я должна споткнуться, я просто обязана это сделать!
Мысль выстроилась в цепочки букв окончательно, только после удара головой о металлический обод мусорного бака. Рельефные слои краски жадно всасывали куски её ДНК прямо в холодную сталь. Кэтрин развернуло на восемьдесят градусов вокруг собственной оси, и она упала на задницу, немного поскользив обоими локтями по пыльной тёрке асфальта.
– Ну вот - теперь мой гонор унят. Я вижу небо без каких-либо усилий.
В том самом небе появились облака. Они были розовыми, розовыми с белыми пятнами. Чистая кровь новоиспечённой святой заляпала очки, превращая скучные пристанища ангелов в алое месиво просветления.
– Когда я успела надеть очки? (очень своевременный вопрос)
 Молчание вокруг не смело прерываться, позволяя моменту истины длиться нескончаемо долго.
– Я вижу, как розовые облака становятся бурыми, а небо мешает краски чёрного и белого. Я слышу гром, я вижу себя под ним. И как свинцовые капли падают на меня, плавят очки, смывают кровь, хлещут по лицу, растворяют одежду... Я хочу… Я хочу… Я хочу следующий сон именно таким! Хочу, чтобы это мне приснилось ещё и ещё раз!
Кэтрин сидела, запрокинув голову с запёкшейся кровью на рассечённой брови. Заляпанные гемоглобином окуляры, не выдавали свидетелям её закатившихся глаз. Тишину нарушили голуби, подбиравшие своими беззубыми клювами вывалившиеся внутренности мусорного бака, исполнившего свой кармический долг.
Кэтрин встала и побрела дальше, решая в уме задачу «2+1=?». Она наделяла цифры разными образами взятыми из картинки вокруг.
– Я не могу не прийти к консенсусу с самой собой; если я задаю вопрос - значит я знаю ответ. Расшатанную психику, душевные болезни, ментальную нестабильность и творческие терзания пожалуй оставлю автору этой ереси, – улыбка заскользила по её губам.
 – Представим, что двойка вступает в взаимодействие с единицей. «Двоякий образ» снаружи вступает в неконтролируемое, но прогнозируемое взаимодействие с другим, обычным и понятным. Иле же два субъективно-схожих образа контактируют друг с другом и оказывают воздействие на уникальный третий, обозначенный той самой единицей. Понятно, что их природа это не ключ к разгадке, это всего лишь поле для мыслей. По сути, интересен их исток. Исток образов есть мир вокруг, пропущенный сквозь мою собственную призму восприятия. Совершенно очевидно – эти образы создадут свою галактику вариантов взаимодействия. А значит - два плюс один равно нулю. Равно миру, равно абсолютному ничего, равно кругу без начала и конца.

Время пролетело незаметно, но оно, по сути, никогда и не существовало за пределами строк. К месту, где остановилась Кэт, подъехал трамвай. Подножка близ пневматических дверей манила, заставляя зудиться колени и икроножные мышцы желанием продолжить путешествие...



АНТИСМОУК

Двери трамвая бесшумно открывались, как открывается, наверное, что-то ещё. Ну, например, осознание собственного безумия. Также тихо, и необратимо очевидно.
На долю мгновения световых миллиардов лет Кэтрин задумалась. В чём же её причастность, а может даже и причастие к этому действу? Заставляют ли её флюиды двигать пневматические засовы, открывающие два полотна современного готико-урбанистического искусства? Или может эти самые флюиды материализуют суть их самих, а их движение всего лишь очевидная реакция на собственное существование? А быть может Кэтрин лишь личина, созерцающая трамвай, как нечто единое и целое? И в этом её истинное предназначение – быть последствием существования средства общественного транспорта. Не трамвая для неё, а её для трамвая.
Из-под кормы космолёта на рельсах, изворачиваясь и извиваясь, медленно выползала старушка с головой подмышкой. Явивши себя на свет Божий, свободной рукой она отряхнулась и сказала во всеуслышание:
– Хорошего - помаленьку!
– Тяжело им сейчас, с такой-то пенсией, – подумалось Кэтрин.
Запрыгивая в стального червя, она бросила на старушку ещё один взгляд. Вагон казался большой призрачной крысоловкой. Звонок, звонок, звонок…

Свет угас то час же, как она «проснулась» и очутилась за пределами привычного города. Мрачный бар, где напротив неё восседал северный олень. За деревянным столом явно сидел ещё кто-то. Немного оглядевшись, она заметила больничную утку и услышала знакомый с детства запах крокодила Геннадия. Было слышно, как Геннадий уже битый час блевал в туалете. В промежутках между спазмами и выковыриванием маленькими ручонками рвотных масс из всех щелей своей зубастой пасти, а также и в процессе всего вышеперечисленного крокодил ругался многоэтажным отборным матом. Годы… годы, проведённые на улицах города N в полной нищете, с иноземным лохматым коричневым другом, гармонью и шляпой особо ярко выплёскивались именно в такие моменты.
Судя по переполненным пепельницам, пили уже давно. Северный олень смотрел на Кэтрин зелёно-жёлтыми глазами и бессвязной речью делился мироощущениями. Размахивая копытом с горящей сигаретой перед её милым личиком, словно пытаясь зацепиться за что-то и выкарабкаться в привычный когда-то трезвый мир, олень выдавал фразы одну за другой.
– Вот вселенная, казалось бы вечность пройдёт... Но ей то всё равно, что вечность – что миг. А как же время? Есть ли оно там? Не понимаю!
– Я тоже много чего не понимаю, – подумала Кэтрин, – вот, к примеру, логику Ихтиандра из советского кинофильма «Человек-Амфибия». Всё было так мило, красиво и олигофренично. И зачем только он в конце пошёл и утопился?
Глаза оленя на первый взгляд казались двумя помидорами. Но больше всего пугала их загадочная болезненная желтизна и, словно исчезнувшие навсегда, зрачки. Желтизна была настолько неправдоподобно-сказачной, что порой казалось - сейчас из этих самых глаз оленя-алкоголика наружу полезут черви.
– Может тогда он, наконец, вздохнёт с облегчением, – подумалось Кэтрин.
Как у всякого анти-хищника, глазницы травоеда с севера располагались по бокам черепа. Ввиду этого, ему приходилось постоянно крутить мордой, дабы видеть собеседницу. Решив дерябнуть ещё, северянин неуверенно подцепил бутылку водки и стал наливать и в без того полную разным алкоголем утку. Из «гортани» судна, выталкивая истлевшую сигарету, пойло полилось прямо на стол. Трудно было поверить в то, что именно сигареты привели их к подобному образу жизни.
– О, этой больше не наливать! – радостно произнёс олень, вылупив не моргающее око на Кэтрин. К этому времени Геннадий примолк в туалете.
– Наверное бумагу жуёт, рулонами, – произнёс северный олень. – Говорят, хорошо протрезвляет.
Он было попытался улыбнуться, но анатомические особенности сдобренные запоем смогли произвести лишь безудержный и отчаянный оскал.
 
Возвратившейся назад Кэтрин вдруг вспомнилась бабушка из-под трамвая.
– Очень знакомо, очень. Пушкинский анфас, прыть молодого породистого жеребца, обесцвеченные бакенбарды, связка касательных противопехотных гранат... Что-то определённо выдавало в старушке мыслеформу агента Матрицы. Периодически Кэт в минуты жесточайшего похмелья, так или иначе, думала о матрице, а это оначало только одно - матрица существовала!
Колёса громыхали, небрежно насилуя слух.
– Сейчас или никогда, – прокричал в рупор машинист и выпрыгнул находу в форточку слева от рабочего места.
– Так и пропадают в наше время последние романтики, захлёбываясь калом непосильного труда, – сказал кто-то в салоне.
Неуправляемый трамвай летел и летел через нудные и убогие городские пробки, нагоняя страх и ужас. Сердце ныло и просило песни. Кто-то в салоне начал петь и уже через три квартала весь вагон затянул:
 – Пуш ми, энд зен джаст точ ми. Тил ай кен гет май. Сатисфэкшн. Сатисфэкшн Сатисфэкшн.
Но чуду не суждено было явиться в тот ясный день. Провода внезапно заискрились, и трамвай встал. Кто-то уже ломал калёные оконные стекла, и с криком «На Зимний! За родину, за Сталина!» пассажиры сочились на улицу. Надпись маркером на спинке впередистоящего кресла не отпускала взгляд Кэт вот уже восемь минут.
 –  Всему своё время, - сказала надпись.
 – Пошла ты нахуй, – подумала Кэт. Но где-то в глубине души она понимала, что лишь оттягивала неизбежное.
Не дожидаясь дальнейших последствий остановки, Кэтрин полезла вон. Только теперь она заметила, что на передние колёса трамвая прилипли некогда белые листы бумаги формата А4. Она отодрала один от стальных дисков и бегло побежала взглядом по строчкам.
 
– Значит всё-таки матрица! Или матрица или пьяные пожарные. Нет - определённо  МАТРИЦА, – Кэтрин нахмурилась, – за всё в этой жизни надо платить, причём по полной цене, гадина ты ебучая!
Смяв листок и поэтично, еле слышно, чихнув, она нырнула в ближайший проулок. Хотя Кэт осознавала, что сигареты не доведут её до добра, также как и то, что Мандельштам Осип Емильевич никогда не значил для неё ровным счётом ничего, она всё же продолжала шаг, предвкушая обмен портретов мёртвых политиков на пачки с бумагой и сушёными листьями.
Две капли дождя упали неожиданно на её чело, словно спелые яблоки на Ньютона. За ними последовали ещё и ещё. Прошли считанные минуты, как целый рой обрушился на Кэтрин, карабкаясь меж её волос.
 – Божественное откровение дождём и крепкий табачный дым - это всё, о чём может мечтать девушка-современница Порубова Дмитрия Борисовича, - прокричал кто-то с верхних этажей.
– Я приготовлю из них замечательный пирог, – подумала Кэтрин. – Скорее из листьев, чем из современниц.

На пустеющей под натиском влаги улице, произошёл процесс обмена денег на сигареты. Кэтрин уже неспешно отходила от пожилых уличных торговок. Её силуэт, спина, бёдра, её непроницаемая невинность и сотни фальшивых долларов не могли не наложить расчёсывающим комплексы энергопосылом жирный отпечаток на жухлые как осенние листья биополя этих псевдо-роботов.
– Ах же гадюка ты подколодная! Come to daddy! – выкрикнула самая старшая торговка и метнула в спину Кэтрин спрятанный под фартуком кухонный нож. Лезвие, отделившись от ручки, препятствовавшей аэродинамическому скольжению, разжижилось от преодоления сверхзвуковой скорости и проникло сквозь одежду молодой покупательницы. Сальвадор, поселившийся с недавних пор на спине невинной жертвы,  был рад новым краскам и изобразил на «своём холсте» зайчика с головой мухи и телом льва, исключительно в серебреных оттенках. Эти цвета он выбрал, дабы не нарушать тонкой связи художественного посыла нового образа с лезвием ножа, послужившим красками.
Кровь свежего шедевра проступила сквозь язык Кэтрин. Она остановилась и смущённо заулыбалась. Откуда было знать идолопоклоннице «Великой Серой Бытавухи», что у таких, как Кэтрин, нет и не может быть другого отца, кроме гладкоствольного помпового ружья? Она резко повернулась, взглядом заставив торговок замолчать.
– Знаешь такое стихотворение, ничтожество? – обратилась она к каждому из них, ровным звучным голосом – Я узнал, что у меня есть огромная семья.
Курок ружья мягко щёлкнул, и первая торговка полетела со стульчиком навзничь, оставляя веер красных капель плавать в воздухе.
– И тропинка, и лесок, в поле каждый колосок. Речка, небо голубое – это всё моё родное, – одна за другой гильзы падали на мокрый асфальт под стать торговкам. Щелчок затвора, выстрел, ещё щелчок.
– Это родина моя. Всех люблю на свете я! – звук спущенного курка, перезарядка, щелчок, перезарядка, щелчок, перезарядка.
– Велком ту зе парадис! – контрольный выстрел пришелся на старейшину клана, на веке вечной отбив у последней охоту к метанию колюще-режущих предметов.
И вот, как в старых добрых сказках, выпавшее из девичьих рук ружьё медленно тлело, заполняя неровности тротуара. Как и прежде, в панические моменты застывшей паузы пред Кэтрин возник говорящий камень, останавливая своей кармой пространство, происходящее и извивающееся линиями вокруг. Голос пещерным эхом обратился к  Катрин:
– Не проиграть битву это ещё не значит выиграть войну…  - и выдержав паузу продолжил, - займи полтинник до получки. Честное слово – отдам.
Она прищурилась.
– Опять деньгами соблазняет, – подумалось Кэтрин.
– С процентами! До третьего числа! – не унимался говорящий камень. 
– Долг портит отношение, – сказала она.
Камень исчез, еле слышно проронив на выдохе сквозь квази-пространственную дыру грустное «бля…», и Кэтрин снова поплыла по тротуару, подгоняемая нежными потоками воздуха.
– Кто я теперь? Когда отсчёт моих секунд отстучал очередную мелодию, сопровождая мой мир? Кто же я? Что я могу принести сюда кроме разрушения во имя созидания? Ведь всё гениальное в этом мире уже создано. Сантехника скажем, или книги. Что я могу подарить этому миру во время войны? Войны, на путь которой я ступила, осознавая, что моё противоборство будет нести индивидуальное знамя честности к самой себе, убивая и разрушая хоть глупый и серый, но всё же прекрасный мир вокруг.
Её, безусловно, романтичная натура не позволяла ей даже думать о поиске ответа на эти, по сути, риторические вопросы.
Солнце вышло из-за тучек, обронив крик света. Кэтрин чувствовала, как только не останется больше вопросов - буквы кончатся, мир свернётся в переплёт и привычная реальность возможно отступит.
– Отступлю ли Я с этой реальностью? Что есть реальность, а что есть Я? Если Я исчезну - исчезнет и моя реальность. Довольно просто… Но исчезну ли Я, если моя реальность свернётся? Изменится ли результат от перемены мест слагаемых? Данная задача действительности имеет единственное логическое решение. Ибо Я и моя собственная реальность есть лишь части соединения неорганической кислоты, вступающей в реакцию. Я это Элемент. Моя реальность – кислотный остаток. Ответы на вопросы – ебучий катализатор. Пространство и время – вещество, с которым моя кислота взаимодействует. В конце уравнения мы получим нечто совершенно другое. Скорее всего, совершенно другие вещества и ещё обязательно воду. Интересует ли меня результат? Навряд ли это нечто большее, чем любопытство. В этом свете меня привлекает исключительно процесс. Разделяй и делай то, что хочешь, Кэтрин, разделяй и созидай…

Вечер застал её в собственной квартире; око богов разрывало души бродячих собак, изливая алый свет на простыни. Надев пёстрый фартук на обнажённый торс, Кэтрин молола и крошила блок сигарет в форму для выпечки. Как обычной девушке, ей иногда хотелось немного творческого процесса в четырёх стенах кухни. Совсем скоро табак вместе с нарезанными фруктами, корицей и гвоздикой наполнил форму до краёв. Засовывая в раскочегаренную, как топка Аццкой Сотоны, духовку будущий пирог, ей подумалось, что у неё никогда не было настоящей любви. Любовь конечно была где-то там, в общем ящике с её детскими воспоминаниями, хранившемся в подсознании. Кэтрин часто чувствовала, что ОН где-то есть. Ведь она хоть и изредка, но думала о нём.
Но кто этот Он или что такое «Этот Он», понять она не могла. Вообще местоимение «Он» в подобном контексте напоминало ей розовые сопли низкопробных романов, которые читаю в метро вместе с рабовладельческими детективами Устиновой, Марининой, Дашковой и прочих авторов-словогенераторов.
Эти мысли были испанскими мотивами с трубами и гитарами для одиноких сердец. Они заставляли её танцевать, кружиться и думать, что когда-нибудь вот также она испечёт что-нибудь для «своего второго Я». Именно Кэт называла прообраз любви, заключённый в одной фразе. Она точно знала, что это не Великий Мегатрон. Не то чтобы она не любила Мегатрона и его бравых парней-трансформеров, люто ненавидящих биологическую жизнь. Отнюдь, всё сознательное детство она ждала его пришествия на эту планету, представляя, как он превратит её в киборга. Она даже видела, как будит делить с ним всё живое на земле. Из одной, самой немногочисленной части жалких людишек, они сделают просветлённых биомехаников, из второй они налепят послушных роботов, не ведающих страха, а остальных - испепелят.
Деструктивность брала верх, в то время как табак и фрукты занялись огнём и медленно пожирали сами себя. Эта самая деструктивность была отчасти побочным действием вопросов без ответа, а отчасти эффектом разбуженной и распирающей её страсти, не имевшей точной материальной цели, а значит и выхода во вне. Она повернулась к стене, и грязным от готовки пальцем вывела на побелке: «Суть серьёзных вещей становиться предельно ясна, только когда относишься к ним несерьёзно», подписавшись чуть ниже «Кэтрин и моё второе Я».
Таймер на плите звякнул. Он пытался вернуть её в трамвайное прошлое, полное отрешения и разрушения. Но теперь этого прошлого не существовало, если оно вообще существовало когда-либо. По повиновению руки в смешной варежке дверца духовки распахнулась; форма взлетела как неопознанный летающий объект, зависла в воздухе и приземлилась на столе. Пирог из густого ароматного дыма и обгоревшей желеобразной никотиновой корки идеально принял форму и выскочил на блюдо, как только форма перевернулась. Кэтрин бережно отрывала никотиново-смольный огарок. Желе, выскальзывавшее из пальцев, оказалось к тому же очень горячим. После долгой неприятной процедуры на столе остался только густой дым. Пирог был готов к употреблению. Дабы начать трапезу Кэтрин сходила за чёрной коктельной трубочкой. Она сняла фартук и джинсы, надела любимый выцветший красный халат и удобно расположилась в кресле перед пирогом.
– Я должна расслабиться. Просто вернуться в состояние «с утра», вот и всё.
Но расслабиться никак не получалось, видимо сказывалось пережитое напряжение. Чёрная коктельная трубочка попала на побледневшие от предвкушения губы. Сочный кусок «пирога» проникал сквозь легкие и бронхи в её астральное тело. Пальцы отказались слушаться, чёрная соломинка слетела с губ и зависла в воздухе. Туман засочился из глазниц, тяжело опадая на пол. Он обволакивал стены, мебель и ноги  пока, в конце концов, не заполнил всё вокруг.

Ещё бесконечность и Кэтрин обнаружила себя лежащей на крыше, покрытой гравием. Было жарко, особенно учитывая плотный горнолыжный костюм, одетый на голое тело. Палило солнце. Крыша принадлежала двухэтажному борделю, из окон которого под аккомпанемент караоке вырывалось доброе-вечное: «Мои муди, мои скакуны…».
Думать не хотелось. Кэтрин поняла, что ей снилось совсем не чёрно-белое небо с алыми после столкновения облаками. Ей снились плюшевые розовые слоники. Во сне она сидела на чёрном готичном троне, а слоники, словно издеваясь, крутили перед ней голыми жопами, повизгивая и хихикая от блаженного удовольствия. Но вдруг они стали в страхе разбегаться. Она посмотрела вниз и увидела, как из её белёсого паха выростал и вздыматься могучий фаллос. Он рос и рос, уже превосходив своими размерами Кэт и её трон. Затем он стал засасывать её в себя, используя плоть Кэтрин как материал для дальнейшего роста. И вот он уже восседал на троне единолично, всё ещё продолжая раздуваться. Воспоминания этого процесса приводило её в растерянность.
Катрина почувствовала, что помимо ощущения жуткого перегрева, полученного от горнолыжной экипировки и ботинок для беговых лыж, у неё нестерпимо болят ладони и пальцы. Она подняла их перед своим лицом, стянула зубами перчатки и увидела, что все её ладони, от самого запястья до кончиков пальцев покрывают кровавые мозоли. Из кустиков на крыше кто-то злорадно хихикнул, а потом гнусавым голосом розового слоника закричал:
– Ну что, лыжница, набегалась с палками?

Туман опять заструился из глазниц, и первая контролируемая мысль отчаянно пробивалась через него.
– Отпускает, – прозвучала она, и открыла путь остальным. – это был отход. Значит, вот-вот отпустит. Просто жди. Осталось немного.
Ещё какое-то мгновение и веки Кэтрин распахнулись. Потолок, кровать, халат под головой. Судя по всему рассвет, а может закат, в ту секунду думать определённо было сложно. Жидкость. Организм настойчиво требовал жидкости. Кэтрин привстала, как только поняла, что снова может ходить. Возле кровати стоял тетрапак яблочного сока, вкус и обложка которого доказывали, что при изготовлении этого месива ни одно яблоко не пострадало. Не став испытывать судьбу, она надкусила пакет снизу и, с какой это было возможно на тот момент силой, выдавила в свою ротовую полость содержимое пакета, оставив только пару жадных капель на стенках внутри упаковки. Глоток за глотком она возвращалась в собственное контролируемое сознание и привычное пространство. «Smoking kills», ненавязчиво пронеслось в её сознании.
Ещё предстоял долгий экскурс в воспоминания о пространстве и мире, подаренные ей пирогом. Веки снова закрылись, и Кэтрин не без удовольствия погрузилась в просмотр воспоминаний прошедшего трипа…

ВОЛШЕБНЫЕ ГУСИ

Осознание пахнуло внезапностью. Звук говорил, что кто-то настойчиво кликал на кнопку компьютерной мыши. На самом деле, так лопались обои и штукатурка. Кэтрин давно позабыла цвет собственных обоев. Возможно, она его никогда и не видела, как и самих обоев в принципе. Сейчас она находилась в собственной квартире, но несколько раньше. До того момента, как квартира и Кэт стали принадлежать друг другу хоть на одну молекулу ДНК. Обои продолжали лопаться и из их ран росли грибы, напоминавшие нарисованные цветными карандашами мухоморы. Старинные гардины стелились по идеально белому потолку. Солнечные лучи больше не проникали в её пещеру. Вместо них комнату освещали разумные сгустки энергии разных цветов, летавшие по квартире сквозь стены. Романтично, нежно, не навязчиво, даже привычно в какой-то мере. Если время было субъективно, то именно сейчас это утверждение визуализировалось на глазах.
Кто-то или что-то позвало её по ту сторону зеркала на стене. Из старых досок пола  показались тараканы, мокрицы, сороконожки и, нырнув прямо под красные туфли Катрины, понесли её навстречу голосу. Голубые изредка моргающие глаза, плававшие по ту сторону зеркального экрана, были тем единственным, что не менялось за стеклом.
 – Что же это может быть? Может это змея? Может чеширский кот, может экранная заставка, а может баг матрицы? Да *** его знает, что это! И пока не побежали зелёные цифры, а хозяева этих глаза не просят поиграть с ними в «закрой глаза, открой рот» – меня всё устраивает, – размышляла она.
Пейзажи по ту сторону зеркала менялись ежесекундно, краски растекались, смешивались и растекались опять. Любая картинка привычной реальности казалась после этого каким-то неестественным случайным набором пикселей.
 - Всё подконтрольное периодически существовало и вне контроля. А неконтролируемое всегда было чьим-то детищем, - заключила Кэтрин.
Она моментально стала довольна собой до предела. Фраза казалась важной частью вселенской истины, хотя и была на самом деле всего лишь обрывками «нужной мысли», сложенными наугад. Глаза за стеклом улыбнулись. Краски позади них собрались в то самое чёрно-белое небо с кровавыми облаками, под которым ещё с утра сидела девушка в очках. Всё происходящее за гранью стекла было настолько ярко и динамично, что Кэтрин уже четверть часа «втыкала» в эти пейзажи, невольно открыв рот.
 – Давно с дерева слезла, обезьяна? Или зеркала уже на деревья ставят? – спросили глаза. Кэтрин не нашлась что ответить, хотя бы потому, что не была уверена, какое именно отношение всё происходившее имело к ней, и она, соответственно, к происходящему.
 – АЛЁ! ГАРАЖ! – повысили голос глаза – ТАК И БУДИМ, РАСКРЫВ ЕДАЛО, СТОЯТЬ ДО ИШАЧЕЙ ПАСХИ?!
 – Глаза, это вы мне? – выдавила Кэтрин.
 – Рука в говне! –  тут же подхватили глаза – Да, слюни. Это мы вам.
Глаза захихикали, как пьяный капитан пиратского корабля. Тут Кэтрин стало ясно, что из ее рта и вправду свисали вязкие слюни, успев потечь на её майку «ZASLUZHENYI KREVEDKO VSEYA RUSI» и украсить её грудь мокрыми пятнами. Катрина, решила не обращать на всё это внимания. В конце концов, это даже добавляло некую эстетику в её новый образ. Героиня светской беседы отошла к противоположной зеркалу стенке, дала разгон и с криком «КАВАБУНГА» прыгнула на глаза. Тут уже в её собственных очах начался звездопад, закончившийся внезапной тьмой. Звон стекла в ушах дополнял картину сотрясения мозга.
 – И когда только мне надоест биться головой обо всё подряд? Убей сибя апстену, не иначе, –  подумалось ей.

Мир изменился, выдав новую реальность на сенсорное судейство Заслуженной Креведко. Судя по всему, сейчас она находилась в опиумной курильне. То есть, физически её там не существовало. Но она всё же могла видеть, слышать  и ощущать всё, что там находилось.
 – Всё-таки прорвалась, –  подумала Кэтрин, – не мытьём, так катаньем.
В правом углу квадратной комнаты за низким деревянным столом на подушках и одеялах сидели двое и неспешно пили пиво. Вся остальная площадь квадратных метров, не считая таких же столов и причиндалов вокруг, оставалась незаселённой. По диагонали от тех двоих, в угол курильни снаружи попал какой-то авиационный снаряд. После этого события прошлого грань помещения преобразилась. Стык стен развалился. В радиусе нескольких метров от угла всё сгорело. Бетонная крошка, куски отделки и столов, осколки снаряда и прекрасный вид на вечерний город, где ещё кричали, бегали, стреляли и взрывали.
Кэтрин вернула своё внимание к тем двоим. Первый субъект явно хвастался второму:\
 – Я тут фильм недавно смотрела. Про любовь. Dead Line называется. Так там главный герой на апельсыновые корки медитировал и на порно, чтобы вдохновения хапнуть.
 – Не, я фильмы не люблю, - перебил её первый, - я лица и имена не запоминаю. Вот скажут мне «О! Это же Киано Ривз», а я так и хочу выпалить «Кто бля?!». Другое дело музыка – никаких рож. Слушаешь и наслаждаешься. Кстати о музыке, вчера в магазин грампластинок зашёл, а там коробки с уценёнными дисками. И в одной коробке, представь себе, лежат бок обок Психея и твой хвалённый Punk TV. Так вот, Психея стоит 199 взяточных единиц, а Punk TV всего 99!
На что второй субъект ответил:
 – Психею просто больше знают, о них газеты чаще пишут. КиберАккорд, все-таки!

Разглядеть сладкую парочку было невозможно, впрочем, как и разобрать их голоса. Наверное потому, что это были не столько звуки, сколько мысленные посылы, которые астральное проявление Кэтрин, нависшее с потолка, отчётливо улавливало.
 – Знаешь, я думаю суть вещей неизменно меняется. Вот скажем, ты думаешь иначе, чем кто-то. А после мысли позволяют тебе добиться тех же результатов, но уже другим путём и с новой ценностью оных, –  Первый субъект отчаянно продолжал умничать, –  Коды доступа к ракетам меняются, но суть остаётся прежней. Одни болеют правилами и  стремятся туда же, что и их оппоненты. Я считаю, что этот факт очередной раз доказывает отсутствие любых рамок, даже кармических.
 – Ну в таком случае, я тоже не на поле боя. Но с недавних пор, делаю это осознано. Не потому, что не вижу варианта победы. Я оцениваю её ниже прилагаемых усилий, попросту ставя этим под сомнение сам результат революции здесь, –  отвечал второй субъект, явно подыгрывая первому.
 – Ну конечно, –  подумала Кэтрин, –  нет иных границ и рамок, кроме их отсутствия. Нет контроля и систем. Их рисует страх, страх осознания, страх непривычности, страх «смены очков». Интересно, удастся ли мне сегодня осознать что-нибудь более неожиданное для себя?

Реклама напалмовым дождём вторглась в эфир её трипа, сжигая курильню, субъектов и звуки битвы. Девушка в вечернем платье долго плела ахинею про душевное равновесие, Дзен Буддизм и Бухтарминское водохранилище. Затем, рискнув посмотреть объективу восприятия в глаза, натянула улыбку и почти криком заявила:
 – Ваш стиральный порошок - наёбка! Не будь идиотом - Отмывай себя песком и гравием!

Кэтрин начало обильно рвать тропическими цветами. Она летела над головами серых пешеходов, тут и там изливаясь на них потоками лепестков, пестиков и тычинок.
Скоро её живот стал пуст, а всё что ещё держало её у земли, было полупрозрачное белое одеяние, вместе с встречным ветерком ласкавшее её тело. Очень скоро, порхая над дорогами и деревьями, она добралась до деревни разводчиков сказочных гусей. На двух улицах, посреди бескрайних лесов и полей, своими деревянными домами, огородами, хлевами и загонами появилась деревушка. Ухватившись за печную трубу одного из домиков, Кэтрин стала наблюдать за происходившем в деревне. Сказочные гуси, чёрные и белые, с золотыми перьями и с алмазными подбородками бегали по дворам. Каждый гусь отвечал за определённое священодействие. Одни превращали пшено в золото, другие писали письма в Префектуру, третьи предсказывали будущее. И не было во всей деревушке двух одинаковых гусей. Но истинное сокровище скрывал хлев дома, за чью трубу она держалась. Его хозяин долгое время скрещивал гусей шести самых невообразимых пород и вот-вот на свет из яйца должен был получиться Чёрный Барон. Чёрный Барон не нёс яиц, не разговаривал на человеческом языке и не превращал воду в вино. Кроме того, что окраска его была глянцево-аристократично-чёрной, а подбородок и лапы были заключены платиновой коркой, этот гусь умел исполнять желания.
 – Стоит заглянуть к нему на чай, –  подумала Кэтрин, –  интересно, исполнит ли он моё?
Возле двора неподалёку на городской улице собрались птицеводы и обсуждали, что в городок по ту сторону реки перебрался мохнатых дел мастер Пися Камушкин, и что теперь им всем несдобровать. На печной трубе появились те самые Глаза из зеркала:
 – Ну что, Гагарин, долетался?
 – Если ты всё таки Морфей, я возьму шесть красных за стольник, и пару синих – на пробу, – отвечала Кэтрин.
 – Зачем оно тебе? Тебя и так мажет – дай бог каждому.
 – Хочу распространять вместе с журналом «Весёлые картинки» через ларьки СоюзПечати.
 – Красиво жить не запретишь, –  промурлыкали Глаза.

Мгновение спустя Кэтрин зависла над концертной площадкой. Внизу неистовствовала каша человеческих тел. На сцене трое парней играли на музыкальных инструментах. По большей части она видела только контуры и содержимое их плоти. Парень с «гитарой наоборот» привлёк её внимание. Наверное, тем, что сзади у него болтались два огромных крыла. Музыка ребят была чем-то сочетающим в себе непреодолимое море шума, с вкраплённостью протеста, жирными контурами души и непобедимыми волнами эмоций рвущихся из сердца наружу. Казалось, даже не имея микрофона и гитары под рукой, парень у микрофона мог с тем же успехом врезаться в стену непонимания, вызывая бурю эмоций у посетителей концертов. И тут Кэтрин стала замечать, что чем больше он испускал эти потоки энергии, тем быстрее сгорало его сердце.
 – Зачем ему это? Искать понимания, создавая шум? Тратиться на них? Ведь он же просто может взять и улететь? И ли медитируя ждать, пока дороги не приведут к нему достойных внимания?
Слева от неё появились улыбающиеся глаза и ответили:
 – Чтобы хоть кто-то услышал.

Дышать было нечем, вокруг была холодная вода, и Кэтрин погребла, как ей показалось, по направлению вверх на тусклый свет. Вынырнув в паре метров от каменного берега, она увидела Алису, бегущую вниз по тропинке в её сторону. Голова Катрины всё ещё торчала над уровнем северного моря, в то время как её тело было под бдительным контролем синей пучины. Судя по всему, сильный шторм недавно пришёл с моря, и морскую рыбу разбросало по всему берегу. Алиса старательно собирала еле-живую рыбёшку в фартук и, когда его края не могли уже удержать морских жителей – подбегала к водной глади и выпускала рыбу в привычную ей среду обитания.
 – Зачем тебе это? –  спросила Кэтрин девочку, – Ты ведь знаешь, что не спасёшь всех. Более того - из той покалеченной штормом о камни рыбы, что ты бросишь в море, едва ли какая доживёт до завтра и уплывёт. В чём же здесь смысл?
Алиса набрала очередную партию в фартук и двинулась с ней в море, пока не остановилась напротив Кэтрин, заглядывая в её растерянные глаза.
 – Смысл есть для тех, кто уплывёт, – она улыбнулась – а теперь спи.
Кэтрин почувствовала руку девочки на своей макушке и стала медленно погружаться под воду.
Глаза закатились, и сердце стало биться уже еле-еле слышно. Кто-то крикнул сквозь толщу воды:
 – Счастливого тебе пути, дура! А ты, наверное, хотела постичь квази-пространство или превзойти просветлением Шиву, скушав кусок табачного дыма?

Всё светилось, каждая клётка её астральной проекции. Она начала засыпать и падать на дно мирового океана, проваливаясь сквозь говорящие глаза в абсолютную голубую тьму. Кэтрин понимала, что чем глубже она падает, тем менее вероятнее она когда-либо от туда выберется. Но с каждым метром её погружения эти мысли волновали её всё меньше и меньше.
Шлепок, еще шлепок, и ещё один. Одновременно сквозь туман межпространства пробивался голос:
 – Вставай, Солнцеподобная. С тебя явно хватит.
Кто-то, несколько реальностей назад, откровенно бил её по лицу ладошками наотмашь.
 – Велком ту зе юнивёрс. Привет водолазам, ёпта! - улыбчивый голос продолжал её вытаскивать. Потеряв смысл происходящего вовремя перелётов сквозь миры и вселенные, она ничего толком не соображала. Голос продолжил:
– Скоро отпустит, полежи пока здесь, красотка.
Как ни странно, в таком состоянии она всё же узнала этот голос. Он мог принадлежать только ей самой. Ей самой или её второй сущности, тому самому подразделению своего Я из предыдущей главы. Даже пронизывающая боль, нахлынувшая внезапной волной жара от ударов по лицу, не смогла отвлечь её от осознания чуда, происходящего с ней. Как говориться «Нога любимого - не может сделать больно», а на подобных пощёчинам выражениях взаимосимпатии иной раз не стоит даже заострять внимания. Кэтрин было обрадовалась и попыталась что-то сказать, но смогла заплетающимся языком выдавить лишь:
 – Ёпта… ёпта…
И её тут же начало обильно выташнивать на простынь. На этот раз, к её горькому сожалению, совсем даже не тропическими цветами, а никотиново-смольными остатками сегодняшнего пирога. Дым не хотел отпускать ни ёе тело, ни тем более её практически подчиненный разум. Если легкие и желудок ещё как-то боролись, пытаясь поочерёдно вывернуться наизнанку, выскочить наружу и убежать, то сознание плавилось и разъедало мысли, ещё до того как они набирали хоть какую-то форму. В подобном беспамятстве Кэтрин пребывала до тех пор, пока не почувствовала как её охватывает сладкий на этот раз ничем не угрожающий сон…


ТУГЕЗА БЕКОЗ

Возвращение. Индивидуальные сознательные шаги в наслоение пространств. Именно то, что серые массы называют реальностью. Общий котел, где возможно всё и ничего. Дверь хлопнула, и Кэтрин начала спускаться по лестнице. Решение бежать, просто бежать. Влажный ветер колол лицо, заставляя румяные следы пощёчин напомнить о себе. Уличные фонари, разбивали о себя мысли и тащили, заставляя возвращаться назад.
Каждый столб света, встречавшийся на её пути, кидал сознание в ящики памяти недавних событий.
Вспышка фонарной лампы, и Кэтрин видит, как встаёт с кровати и натыкается на красные туфли.
Ещё вспышка. Она, пошатываясь, направляется в ванную комнату.
Три десятка метров и темнота улицы в очередной раз сменилась светом. Катрина стоит и смотрит на плавающих в ванне рыбин. Тех самых, что так ненавязчиво спасала Алиса.
Учащенное дыхание, топот одиноких шагов, и нож нити накала снова резанул глаза бегущей по тротуару девушки. Одна рыбина всплыла брюхом кверху. Хозяйка ванны берёт её на руку и направляется на кухню. В брюхе рыбы что-то хрустит.
Вдох-выдох-вдох. Теперь ей казалось, что свет уличных фонарей обзавёлся собственным запахом. Кэтрин берёт со стола маникюрные ножницы и приступает к аутопсии.
Пот катился по лицу, вступая в конфронтацию с холодным запахом улиц. Толчок ноги. Вспышка. Внутри рыбы оказался свёрток из бумаги для выпечки, перевязанный зелёной лентой.
Очередной плевок света. Кэтрин развязывает ленту и видит на оборотной стороне бумаги надпись «Сделаем это вместе». Внутри свёртка оказывается именно то, чего она совсем не ожидала увидеть. Даже меньше, чем собственный отрезанный в беспамятстве палец.
Кейт бежала и била подошвой просочившиеся сквозь асфальт тонкие как лезвие опасной бритвы лужи. Ещё один светильник-великан залил её глаза. На её ладони лежит чёрное как смола, переливающееся в кухонном свете глянцевое перо «Чёрного Барона».
Бесчисленный и безликий, подобно сотням своим собратьев освещавший личный отрезок улицы, залил реальность искусственным лучом и возвратил её в настоящее.

Ещё до того, как зрачки снова привыкли к тьме, Кэтрин каждой своей клеткой почувствовала проулок с каменными влажными стенами домов. Опираясь рукой о мокрую  шкуру здания, Кейт решила отдышаться. Отсюда улицы казались ветками метро. Если это было так, то она успела вовремя остановиться и не пропустила своей остановки. Не смотря на сквозной ветер, в расщелине зданий было ужасно жарко. Открытые поры. Мешковатые тонкие хлопковые штаны небесного камуфляжа облепили её ноги. Ветер старался отодрать короткую майку от спины. Тяжёлое дыхание сушило горло. Кейт прокашлялась и оглянулась вокруг. Из тусклой аптечной вывески хлопьями валил красный снег.
–  Что же я делаю? От кого я бегу? К чему так рвусь?
Холодный фундамент, почувствовав горячую кровь её пульсировавшей ладони, пытался завладеть обрывками тепла Кэтрин. Городская стена, как и её сородичи, умела только потреблять и пульсировать импульсами безопасности, дабы завлечь в свою ловушку очередную жертву. Полная и доступная свобода мыслей начинала пугать Кэтрин. Сегодня она первый раз за бездну времени почувствовала истинный страх, страх перед самой собой. Одна за другой двери закрывались за её спиной. Эти рубежи побега легко ломались под натиском её воли, и прошибать их головой совершенно не хотелось. Кнопка  круглая кнопка «12». Последние двери захлопнулись сзади, и лифт рванул наверх окутывая разум и отрывая его от земли. Еще несколько скачков по пожарной лестнице и мрак небес уже открылся перед ней невероятной мощью океана. Его свинцовые волны, скрывавшие жемчужный свет звёзд, хватали потоки воздуха и, вдохновляясь их потоками, оживали с новой силой. Смольный битум крыши, омытый брызгами небесного океана, отказывался совокупляться с подошвой меревших его ног. Старые телевизионные антенны играли с ветром свою тихую рапсодию, когда Кэтрин, омывая теплом босых стоп мокрую поверхность, мягкой поступью плыла к её краю. Свет погас во всём городе, когда её руки поднялись навстречу грозовому небу. Жидкий холодный свинец облаков звал её к себе. Какой-то шаг и она, отталкивая крышу кончиками пальцев левой ноги, устремилась в его объятия.
Так быстро Кейт не летала даже во сне. С той лишь разницей, что сейчас она летела вниз, точно по направлению центра земли. Надоевшие было ей, пост-пироговые мысли тянулись от самой кровати, по тротуару, проулку, двору, подъезду, шахте лифта и крыше, оставляя за каждым её шагом, вдохом и выдохом шлейф белой информации двоичного кода. Вылезавшие из висков Кэтрин, две нитки оборвались где-то к десятому этажу, слегка отдёрнув голову вверх.
– Рано или поздно, всё должно взорваться, –  с улыбкой отметила про себя Кэтрин, миновав очередной балкон.
Откуда ей было знать, что одарённый креативным складом ума человек, живший на девятом этаже, имплантировал в наружные плиты своего незастеклённого балкона две металлические трубы и растянул между ними гамак.
По правде сказать, встреча с гамаком не остановила Кэтрин. Хотя, безусловно, несколько замедлило её полёт, обернув при этом влажным полосатым брезентом. Визуально контролировать падение захваченной в плен ткани Кэтрине далее не представлялось возможным. Возможно из-за зажмуриных от встречи с гамаком глаз. Возможно от того, что теперь она напоминала летающую белку с перепонками между лап. А может из-за звона тех самых труб, ещё недавно живших в плитах балкона, а теперь пытавшихся догнать её в полёте. Так, в блаженном неведении, она встретилась с очередным препятствием в виде развешенных на бельевых верёвках шестого этажа шкур того самого Писи Камушкина.
– Ну что за ****ь! - подумалось Кэтрин – Не многоэтажка, а прямо таки штаб квартира МЧС.
Откровенно говоря, бельевые верёвки в сочетании с гамаком заставили её сильно сменить траекторию полёта. И вместо освобождающего от бренной плоти тёплого асфальта Кэтрин ожидал высокий пирамидальный тополь. Облачённая в трубы и шкуры, брезент и верёвки, пролетая пятый этаж, Кэтрин пересекала границу кроны дерева. Прорубая «тоннель» сквозь ветки и цепляясь щупальцами парашюта за многочисленные флорические руки, она завершила полёт двумя этажами ниже. Посадка брезентового батискафа прошла успешно, попутно атаковав метеоритным дождём из кусков балконов пару кошек и разломав к ****ям всевозможные скворечники, гнёзда и кормушки.
Минуты тянулись с каучуковым настроением. Кэтрин давно пришла в себя, но покидать рубежи капсулы совершенно не хотела. Она сидела в позе эмбриона, широко закрыв глаза. Недоступная для своих прежних мыслей, теперь она использовала каждую секунду своего пребывания в коконе на благо собственного перерождения. И хотя неподалёку какие-то пьяные пидары орали что-то вроде «Король и шут», «Панки хой» и «Виктор Цой – всегда с тобой», её квантовая составляющая уже летела во спирали пространств бесконечности числа Пи в поиске нового алгоритма собственной вселенной.
Приблуда вроде «3.14» устраивает только обколпашеных коммунистическим строем и измученных голодом по адекватной заработной плате недоделанных учителей математики старших классов. Любой, кто хоть раз пытался представить окружающий мир в числовом эквиваленте, знает, что самое интересное только начинает начинаться как раз с третьего знака после запятой и не кончается уже никогда.
– Именно это и доказывает не отсутствие вариантов и предначертаность каждого шага в чётких рамках и границах, а совсем наоборот. Если всё моё существование, разложив на цифры, можно встретить в числе Пи, то это совершенно не означает что всё предрешено! Как может быть предрешена бесконечность? Бесконечность как фундамент собственного эквивалента внутренней свободы и свободы выбора в целом. Ни это ли уничтожает возможность существования всяческих стереотипов, преград, законов и установок для каждого из ищущих индивидуальный код своей вселенной? Устремившийся же в бесконечность, сопоставляя свой алгоритм с числовыми эквивалентами Пи, достигнет его, став витком в числовой спирали всего нас окружающего. Даже если мы представим собственный разум и все его порождения неким промежутком числа Пи, это не может указывать на какой-либо аналог нерушимого закона или просчитанность действий разума, так как бесконечность не предполагает никаких законов и рамок, представляя собой бесконечность. И любые привычные действия есть не что иное, как отрывок спирали этой самой бесконечности. А если это так, то изменение собственной реальности есть не что иное, как смена одного куска бесконечности на другой её кусок. Варианты возможны… 
Довольно скоро черпнув положенную ей порцию содержимого рога изобилия будто из рук самого Владыки Лесов, Кэтрин уснула, подвешенная в брезентовой куколке на обломанном ночным падением тополе и беззаботно встретила там рассвет. Ей снился свет, вобравший в себя всё и являющий себя всем и ничем, окутывая её вселенную.

Было уже десять утра, но никто не собирался вызывать милицию, зеленстрой, работников МЧС и прочих муниципальный тимуровцев. Никто не толпился под деревом, обсуждая и выбрасывая самые нелепые на собственный взгляд теории, достигая тем самым своего максимума уровня альтернативного мышления. Подогретая лучами утреннего солнца атмосфера кокона была скудна на кислород и переполнена испарениями. Проснувшись, Кэтрин долго вспоминала кто она и где она сейчас. Осознав всю многогранность ситуации, она извлекла из кармана штанов чёрное перо волшебного гуся и, едва касаясь, провела им по «потолку» кокона. Под правильным углом перо легко давало фору японским катанам, спецназовским боевым ножам лазерной заточки и прочим шедеврам колюще-режущих эквивалентов. Горячий влажный газ заструился вверх покидая кокон, в то время как утренний, только казавшийся прохладным, воздух врывался в теряющий своё предназначение мешок. Сделав пару жадных вдохов, Кэтрин распорола кокон сбоку и вылезла на соседнюю ветку. Теперь, высыхая и «расправляя крылышки» под чутким руководством солнца и ветра, её тело разглядывало свое ночное пристанище. Чувство благодарности к ничего не подозревавшему владельцу гамака. Признательность, любопытство и ребячий восторг в туже секунду обуяли её. И, срезав гамак со строп, она спускалась вниз по веткам и стволу «священного» пирамидального тополя, в шутку проводя непонятные ей самой аналогии с египетскими гробницами.
Очень скоро Кэтрин стояла у дверей той самой квартиры на девятом этаже. Полумрак этой лестничной клетки словно располагал к неторопливой задушевной беседе, что навеяло ей некие романтичные покрывала настроения. Звонок не сработал. Она, с распоротым гамаком в руках, потянулась к дверной ручке, открыла её и «выпала в осадок». Сквозь тьму дверного проёма на неё, практически в упор, смотрели Глаза…


ЧАЕПИТИЕ В ШАМБАЛЕ

Моменты внезапны лишь для отрицания возможности метаморфоз, когда ногти ломаются о двери, которых не существует.
Кэтрин замерла и не смела двинуться под пристальным взором Глаз. Варианты дальнейших действий скакали в её голове. Она уже видела, как отпускает моток брезентовой ткани, делает толчок и, развернувшись в воздухе, пролетает несколько лестничных пролётов вниз ещё до того, как гамак коснется пола. Мгновение после она видела, всё ещё не сдвинувшись с места, как бросает кокон навстречу глазам, давая себе несколько секунд, дабы извлечь перо и устремиться на встречу источнику своего сиесекундного дискомфорта. Образы и варианты событий продолжали появляться и исчезать в её сознании со скоростью комет, разбросанных Великим взрывом на милость образовавшихся галактик воображения. За это время гипоталамус отдал множество приказов противоречивых и скоропалительных. Мозговое вещество надпочечников уже напичкало точёное тело Кэтрин адреналином до предела, а мышцы были готовы взорваться в каждую секунду пространства. В этот момент Глаза с чёрной тьмой, окружавшей их, стали медленно сворачиваться влево. Теперь они всё меньше и меньше напоминали что-то трёхмерное объёмное и живое. Уйдя в параллель с квартирной стеной по всем канонам геометрической прогрессии изменения трёх измерений на два, глаза представились ничем иным, как рисунком внутренней двери. Ещё секунду и на их месте появилось нечто не менее «яркое и царапающее» картину мира Кэт и улыбалось во все свои тридцать два зуба. Кэтрин, принявшая до недавнего времени позу удолбленного наркота, неожиданно для самого себя наложившего в штаны, старательно успокаивала свою нервную систему. Нечто необыкновенное, а если быть совершенно точным, необыкновенная чёрноволосая девушка напротив Катрины появилась в дверном проёме и сказала что-то вроде:
– Привет братьям по разуму, –  продолжая ненавязчиво улыбаться.
Состояние растерянности никак не хотело проходить. Перегруженный противоречиями мозг Кэтрин, пытаясь хоть как-то устаканить нервную систему, навязчиво отметил «Какая же она красивая» и отдал команду произвести речевой оборот «Ой, и Вам привет!»
Но вместо этого губы слиплись и выдавливали что-то вроде: «пш…пттрр..пршиифрр» увенчав картину апогея идиотизма смачной зелёной соплёй, вылетевшей по причине логопедического напряга стрелой Амура. Сопля, пытавшаяся образовать подобие слизистого моста сопереживания между черноволосой и Кэт, так и не достигла своей цели и показательно повисла на лице.
– О, так вот мы какие - поработители вселенной! – произнесла девушка с нескрываемой улыбкой и расхохоталась, изящно прикрывая лоб лодошкой.
Катрина представила, как она тоже вдруг начинает смяться сквозь слипшиеся губы с повисшей из ноздри здоровенной соплищей. От этой картины ей захотелось плакать в три ручья, как маленькой девочке, которую на детском конкурсе жестоко подъебал в микрофон удолбленый ведущий, рассмешив до потери приличия аудиторию полную родственников, друзей родителей и незнакомых дядь и тёть. Девушка без намёка на скромность гоготавшая во всё горло, держась за живот и медленно тая под силой гравитации, пыталась свободной рукой поймать пол. Стены подъезда окутывал и сражался с эхом смех близкий к истерике. На лице Кэтрин готовы были проступить слёзы, когда заливаясь смехом с трудом стоящая на ногах от утробных судорог рыжеволосая красавица отрывала от подола своей чёрной шёлковой юбки лоскут. Чуть погодя, просмеявшись в позе напоминавшей адхо мукха шванасану, она оттолкнулась рукой от земли. Ещё мгновение и она вытирала последствия жизнедеятельности слизистых оболочек Кэтрин. Рыжая девушка учтиво начала с глаз, словно чувствуя, что существо, стоящее перед ней готово разрыдаться от непрекращающегося натиска противоречивых эмоций. Пробежав по спелым губам и, всё ещё посмеиваясь, уничтожив зелёную биоплазму, она вдруг глянула на свой бывший гамак, всё ещё державший в плену руки жертвы психологической атаки и, отталкивая его от Кэтрин, бросила что-то вроде:
– Да отпусти ты на пол свой скафандр.
Последнее слово произвело на девушку эффект выстрела в упор из крупнокалиберного ружья, и рыжую уже несло спиной к стене справа, вместе со «скафандром». Упав на задницу, она из последних сил попыталась противостоять смеху и выдавила из себя сквозь конвульсии:
– ДартВэйдер, ****Ь! –  после чего завалилась на бок, схватившись за живот. У черноволосого явления началась плотная истерика. Слёзы и слюни лились на пыльный и холодный пол подъезда, когда она издавала громкие протяжные стоны не в силах больше смеяться, хватаясь поочерёдно то за голову, то за солнечное сплетение. Напряжение Кэтрин спадало, и она села напротив рыжей на корточки мило и растерянно улыбаясь. Пару минут после, когда девушке в чёрном стало явно легче дышать и, соответственно, разговаривать, Кэтрин спросила её:
– Ты в порядке?
– Да, всё здорово. ПРИЛЕТАЙТЕ ЕЩЁ! –  ответила она и продолжила откровенно ржать в лицо Кэт, опрокинувшись спиной к стене.
Прошло, пожалуй, около десяти минут с момента её появления в дверном проёме до секунды, когда диалог всё же состоялся.
– Привет, я Кэтрин, – сказал инопланетный захватчик и протянул руку.
Девушка в чёрном играючи пожала её, и, атакуя задорной улыбкой, ответила:
– Очень приятно, Кэтрин!
Потом она протянула руку за голову и достала, словно из затылка пачку ментоловых сигарет с бензиновой зажигалкой. Рыжая подкурила себе табачную палочку и спросила Кэтрин с лукавым взглядом:
– Надеюсь, ты пришла с миром?
– Нет, только с гамаком, –  ответил в шутку новоиспечённый ДартВэйдер.
– Да и похуй, –  словно думая вслух выпалила рыжая, отправляя в потолок смесь углекислого газа и дыма сигарет, – Заходи, Кэтрин. Ванная комната прямо и направо. За шкафом. Я ещё немного посижу, по-улыбаюсь.
Отказывать даме с сигаретой не имело никакого смысла. Катрина уже неосторожно и самонадеянно ступила на чужую территорию и споткнулась, но её поймали. По крайней мере - не дали упасть. Пришло время поиграть по чужим правилам. Во-первых, терять расположение хозяйки совершенно не хотелось; во-вторых, хотелось играть дальше. Теперь и ей самой стало ясно, что именно любопытство привело её сюда. И именно оно подстёгивало её идти дальше. Проходя по коридору, гостья почувствовала нежный аромат мятного чая. Словно знакомый с детства, он звал её в большую светлую комнату слева. Кэтрин решила не сбиваться с данного ей курса и среди играющих в коридоре теней свернула направо за шкафом. Только сейчас она поняла, что не разулась и, скинув плетёные туфли-тапочки с босых ног, направилась в достаточно оригинальную, подстать хозяйке, ванную комнату. Войдя она ощутила себя в неком подобии хлева. Яркий свет ламп дневного освещения как нельзя лучше подчёркивал белизну идеальных лепленных стен. Несколько коричневых балок перекрытий (по всей видимости, декоративных), и практически всё из дерева: стаканчики для зубных щёток, рамы зеркал, столешница, подоконник, крючки с халатами. Добавьте сюда плетёные корзины, глиняный горшок с цветами и бронзовую сантехнику.
– Новая территория не перестаёт удивлять, –  подумала она.
Когда гостья умылась, прополоскав рот прохладной водой, и потянулась за полотенцем, до неё донёсся звук закрывающихся входных дверей. Она вышла в коридор, когда уже знакомый голос призвал её присоседиться. Большую комнату, хранившую источник голоса, заливал свет. На стенах висели картины, полотна и множество всяческих мантатупил, привлекавших взгляды посетителей. В углу стояла заправленная по буддийски оранжевым покрывалом двуспальная кровать. Часы, сошедшие с картин Сальвадора, плавились на стене, когда окна впускали летние потоки воздуха, оживлявшие занавески. Под стопами Кэтрин растекался мягкий белый ковёр. Путешествуя дальше, она свернула прочь от приоткрытой балконной двери и очутилась на уютной кухне с круглым столом. На пластиковом стуле, выполненном в форме руки сидела Рыжая.
– Приземляйся за стол, Кэтрин. Хочешь чаю?
– Тот, кто считает поглощение разбавленного водой и прочими жидкостями отвара чайных листьев глупым анально-банальным действом, попросту никогда не бывал на настоящем чаепитии. Это похоже на мгновенный впрыск летальной дозы адренохрома, прямо в сердце через толстенную иглу, пробившую грудную клетку, –  подумалось Кэтрин.
Она села за стол, и напиток из прозрачного заварочного чайника, начал разливаться по чашкам.
– Ну, и что привело тебя, Кэтрин, в мои скромные покои?
– Она ведь это не всерьёз, –  подумала Кэтрин.
Конечно не всерьёз, – спокойно ответила на её мысли Рыжая.
– Печенье? - добавила она, указывая кончиком своего носа на белую тарелку возле чайника, полную различной выпечки.
– Почему бы и нет, –  ответила Кэтрин и улыбнулась.
– Не волнуйся, теперь мне этот мусор также не нужен, как и тебе. Я о твоей капсуле, –  сказала хозяйка.
– А это твоя квартира? –  спросила Кэтрин запивая печенье горячим чаем.
– Моя, но не совсем квартира. Я люблю называть это своим храмом. Не то, чтобы я полудурошный гороскопный рак - совсем нет, –  теперь она улыбнулась с новой нотой спокойствия и гармонии, – Здесь я целенаправленно творю нечто материально-ощущаемое. Можешь спросить ещё что-нибудь, до того как задавать вопросы начну я.
– Знаешь, –  спросила Кэтрин и задумалась.
– Наверняка; спрашивай, –  игриво ответила рыжеволосая хозяйка, выдерживая невероятно точные паузы перед фразами, дабы аура чайной церемонии не была нарушена.
– Должно быть, она большой профессионал в подобных делах, –  посетило Кэтрин.
– Что касательно этих глаз на внутренней двери? Откуда они?
– Ах, это, – ответила её собеседница – Глаза Будды, я думала ты знаешь. Небольшой «подарок мыслями» от господина Эрнста Мулдашева. С точки зрения закоренелых литераторов, пишет он не ахти, но о совершенно сумасшедших вещах, - она сделала глоток, – Достаточно сумасшедших, чтобы в них поверить.
Повисла небольшая пауза, в которой Кэтрин отметила несколько интересных деталей относительно своего нового оппонента в понимании картины вселенной. Во-первых, цвет её волос магическим образом изменялся в восприятии Кэтрин с каждым новым взглядом на девушку. Не то, чтобы он мутнел или переливался. Просто иногда из рыжего он становился чёрным, делая ее и без того космические глаза ещё более привлекательными. Во-вторых, на руках, облегающей выцветшей майки и домашней юбке виднелись там и тут яркие капельки краски. В-третьих, на правом плече «хозяйки храма» из под рукава настойчиво вылезала «глянцевая» татуировка(что-то вроде украшавшей спину гостьи), но отливаясь в дневном свете, на отрез отказывалась позволить себя разглядеть или хотя бы идентифицировать. В-чётвёртых, она не настаивала на беседе глаза-в-глаза чётко зная, когда стоило отвести взгляд от человека по ту сторону стола дабы не напрягать, что безусловно делало чаепитие таким, как оно должно быть. Ещё, героиня её мыслей на данный момент, была потрясающе притягательным субъектом. Она была грациозна и одновременно проста, груба и поэтична в каждом своём проявлении, а также имела ещё один неоспоримый плюс – она курила.
– Ты художник? –  неожиданно для себя порвала тишину наслаждения Кэтрин.
– В той же мере, в которой этот чай мятный, –  незамедлительно последовал ответ.
– Что ты имеешь ввиду? –  только сейчас Кэтрин почувствовала, что с ней всё это время тонко играли.
Она ещё не понимала, во что именно и с какой целью; закрываться не хотелось. Человек напротив, или нечто напоминавшее человеческую самку, как это не парадоксально, вызывал у неё доверие.
– Сам каинд оф, –  сказала Рыжая, нежно улыбаясь, смотря в потолок и умело перехватила инициативу.
Отхлебнув с прикрытыми глазами очередной глоток чая и, посмотрев на Кэтрин, она неспешно произнесла:
– Давай-ка разберём пару главных вопросов «на сейчас»? –  картинка её устремлённого взгляда не плыла даже под натиском аромата чайных капель, отделявших две пары глаз, – Что привело тебя сюда, в мою Шамбалу?
Кэтрин была готова произнести заранее приготовленный ответ на этот вопрос, но рыжая красавица остановила её движением руки толкового гуру.
– Только, пожалуйста, не нужно рассказывать мне эту вчерашнюю сказку с моим гамаком. Меня не интересуют ответы, придуманные тобой до того, как ты преступила порог, –  она улыбалась, –  Я хочу получить твой ответ, который «здесь и сейчас».
Черноволосая улыбалась, явно довольная собой и  своими первыми результатами процедуры допроса. То, что при всём этом гостья понимала, о чём она говорит, и не выглядела обескураженной заметно улыбало хозяйку дома. Смольноволосая выглядела так, словно первый раз прослушивала заказанный по почте винил ещё и ещё раз, отматывая и переворачивая на вертаке, убеждаясь в том, что это «именно тот пласт с именно теми треками», отчего непомерно улыбалась всё и словно источала запах солнечного летнего утра после ночного дождя.
– Я знаю, о чём ты спрашиваешь, –  сказала Кэтрин и залезла рукой в карман – Вот об этом.
Церемония достигала своего пика. И волны потоков энергий уже заполняли сферу вокруг, выплескиваясь за пределы порождавших и пропускавших через себя тел, но неспособных больше их сдерживать. На ладони Катрины лежало чёрное перо Барона.
– Ах, ну конечно. Это всё объясняет, –  сказала чёрноволосая девушка, на секунду посмотрев в потолок и щёлкнув пальцами, – Если ты не против, я оставлю это у себя.
Кэтрин на секунду захотелось сжать ладонь и пленить магический предмет, среди немедленно порезанных его необыкновенной остротой пальцев. Но вчерашняя ночь несколько изменила её представление о бесконечности, и останавливать этот процесс, начав собирать камни, ухватившись за только начавший меняться алгоритм вселенной, ей совсем не хотелось.
– Пусть это будет моим подарком, –  искренне отпуская перо произнесла Кэтрин, и оно, мягко поднявшись в воздух, опустилось на чайное блюдце хозяйки храма…


МЫСЛЕПРЕСТУПЛЕНИЕ

Ощущение одежного замка, лопнувшего под натиском мышечно-жировой массы, ударило в затылок. Что-то наконец щёлкнуло, и Кэтрин почувствовала силы вырывавшиеся на свободу. Секунда за секундой, удар за ударом стихия, открытая чаем набирала силу, перед тем как обрушиться гигантской волной Цунами. Кэтрин вдруг ощутила, как вселенская любовь, истинная и обезоруживающая, заколотила в свои алармы. Сметая всё на пути, крася стены, потолки, рамки, границы, заборы, фасады, клетки и замки в невообразимо яркие, порочные и безудержные цвета. Всё менялось настолько быстро, что Кэтрин попросту не замечала перемен. Гостью начинало потрясывать, свет стал ещё ярче, контрасты всплывали разбуженным воображение. Она вдруг представила себя летящей по трассе в авто. Впереди сидела девушка с меняющимся цветом волос, хозяйка заново открытой Шамбалы. В этот раз локоны теряли чёткие очертания под бьющим летним солнцем. Дорога сквозь арку высоченных деревьев взахлёб уносила мысли Кэтрин. Больше ничего, ни сейчас, ни потом, никогда.
Она отвлеклась от видения и посмотрела на прозрачный чайник, из которого поскрипывая  росли грибы из под обоев Кэт, которых у неё никогда не было. Хозяйка храма с огненно-рыжими локонами вопросительно улыбалась, не спуская с неё взгляда.
 – По-моему я немного не рассчитала с чаем, это ничего? – с искренним негодованием спросила Кэтрин.
 – Хм, может приляжешь отдохнуть?
Космос развернулся; чашки, блюдца и печенье на тарелке полетели на пол. Прыжок со стула, толчок от стола и Кэтрин, воспарив над противоположным краем столешницы, жадно впилась в пухлые губы собеседницы ещё до того, как кухонная утварь нашла свой апокалипсис во встрече с полом. Пластиковая длань, державшая на своей ладони хозяйку храма, с грохотом упала под натиском инопланетного десанта, став на неопределённое время колыбелью бурлящей страсти. Черноволосая рвала на Катрине одежду, пока последняя пыталась напиться соком её губ. Под грохот посуды потолок почернел и вскрылся тропическим ливнем. Омываемые потоками тёплой рождённой небом воды, два молодых обнажённых тела наслаждались друг-другом на затопающем к ****ям полу.
Локальный кухонный торнадо сметал всё, до чего только могли дотянуть свои вихри две сущности, породившие его. И, предвещая скорый конец всего того, что было до этого, управляемый своим неподвластным контролю ядром, он сжался до состояния «– 1», чтобы взорваться в плюс бесконечность, разбрасывая одинокие звёзды и целые галактики по вселенной.
Кэтрин падала вверх, разнося во тьме плеяды светящихся небесных тел. Яркий огненный шар замер догнав её и остановил время. Кэтрин протянула к нему руку, в то время как он стал менять форму, превращаясь во вселенское Око. Прикосновение. ВСПЫШКА.
Кэтрин открывает глаза, она на шатающемся столе. На ней её противоположность, все ещё стонет, закатив глаза. ВЗРЫВ.
Их губы снова сплетаются. Торнадо рывками перемещается на ковер в главную комнату, срывая со стен картины и полотна. Густая гуашь, размельчённая порывами вихря до мельчайших капель, атакует их спины, плечи, ноги... Ещё мгновение и небеса проломили потолок ударом кривых молний, пронзив их астральные тела. Каркас реальности из золотых нитей ослеплял Кэтрин, их души сплелись в нечто бесформенное, накалились до светового предела и всколыхнули золотую структуру взрывными волнами. С очередным громким стоном своей любовницы Кэтрин открыла глаза и увидела татуировку на её плече.
– Чёрный барон, совершенно однозначно, это он, – пронеслось в голове.
Она немного пришла в себя и успела заметить ещё кое-что, ровно за секунду до того как впиться пальцами бёдра художницы и снова упасть в сладкое неконтролируемое бытие. Теперь они уже на большой кровати, разметав в стороны подушки, одеяла и буддистское покрывало цвета кислотного апельсина.

Зазвонил телефон, и обнажённая Кэтрин очнулась, окружённая волшебным лесом. Судя по всему, был рассвет. Она взяла трубку. Голос рыжей спросил её:
 – Ты уже добралась?
 – Куда? – ответила в трубку Кэтрин.
 – Значит ещё нет.
 – Куда добралась?
 – В свою Шамбалу.
 – Я же в лесу, – подумала Кэтрин.
 – Значит скоро доберёшься, – ответил голос из телефонной трубки и аппарат исчез.
 – Неужели в волшебном лесу тоже бывает рассвет и закат? Это какая-то Алиса в стране ебучих чудес, мать её так! Сейчас вылезет гусеница с мордой Руби и накурит меня гашишем из кальяна. Как же всё это предсказуемо. Не намёка на интригу или оригинальность.
С неба хлопьями повалил красный снег. Кэтрин стояла и заворожено наблюдала за этим зрелищем, в то время как сзади неё словно пробудившийся тролль с невероятной скоростью из земли поднимался исполинский кедр. Когда его вершина скрылась за пеленой снега, новоиспечённая Алиса решила одарить древо своим вниманием. На его стволе было вырезано невероятное множество букв, символов и знаков. Нетронутой кора кедра оставалась только на корнях и ветках великана. Обнажённая девочка ухватилась за ближайшую ветку, подтянулась и полезла вверх. На её пути встречались странные «мутные» существа и шарики разноцветной энергии, кружившие вокруг ствола. Когда она была над остальными деревьями, ветки кедра стали оживали шишками с орешками ярко-красного свечения.
Одна из надписей на стволе привлекла внимание Кэтрин, и она преостановила свое восхождение. Кем-то было вырезано «You know you are right». Надпись венчал смаил с мёртвыми перечёркнутыми глазами. Катрина задумалась:
 – Как всё это может быть связано?
Над её головой внезапно загорелась табличка «ЭНД ОФ ЗЕ ЛАЙН, БЛЯ!», и в ту же секунду ветки под Кэтрин обломились, обрекая её обнажённое тело на неконтролируемое падение.  Пролетев достаточное время и расстояние для набора максимальной скорости, она врезалась в каменистую лесную почву. Извергнув единым «фонтаном» кровь из всех дыр, щелей и полостей своего тела, перед тем как издать последний выдох, она краем глаза заметила, как в стволе дерева открываются дверцы лифта.
 – Девочка, а ты, наверное, мазохист, – пронеслось в голове Кэтрин за секунду до пробуждения.
Рядом, на белых ещё тёплых и влажных простынях лежала не менее обнажённая хозяйка квартиры. Квартиры, которая уже с первого непридирчивого взгляда напоминала Курскую дугу, с обрушившимся на неё Торнадо. Адреналин бил по пальцам, тело периодически перетрясывало и было готово кинуть в любую сторону.
 – Если сейчас задушить в себе любовь, то жизнь в целом наверняка превратиться в сплошной кошмар.
Из колонок лилась тихая музыка. Судя по всему это было акустическое инди или ещё какая вокально-гитарная хрень-брень. Как-то раз самоопределение северной Европы слилось с мудростью восточной Азии на дне тихого океана. Кэтрин часто думала, что именно тогда родилась её бессмертная душа. Бессмертная потому как она существует. И в потоке времени её «сейчас» никогда не исчезнет, иначе исчезнет и весь поток, состоящий из таких вот «сейчас». Она поднялась с кровати, чмокнула спелую попу Чёрного Барона и направилась в душ, размышляя о земном счастье как сублимации чего-то внутреннего с чем-то внешним.
Из душевого шланга струился град молотого льда. Контраст температур размельчил её единицы и нули, круче трамвайный колёс, размельчивших бабку - агента матрицы.
 – Стоит ли бить себя по голове, чтобы угодить власть предержащим? Только если пару раз и только в моменты жуткой ночной диареи этих самых диктаторов свобод и правовых норм. Здесь я вся, теку по ручьям своего оазиса, боясь или не хотя открыться пустыни за его пределами по какой-либо другой причине.
Дрожь потихоньку проходила. Катрин розовела и думала о рыбах, живших на спине художника-любовницы. Они были великолепны, потрясающе ярки и ненавязчиво изящны. – Что же ещё требуется от рисунков на теле девушки, кроме еле уловимого смысла в придачу?
За окном ванной комнаты играли дети, смехом и визгом перекрикивая лай собак. Когда Кэтрин вышла в коридор она увидела руку и две ноги, торчащие из окна. Хозяйка квартиры курила за окном, не нарушая привычных законов физики, так, чтобы сигаретный дым даже и не смел думать о проникновении в её Шамбалу.
 – Ты была в ванной? Зачем? - спросила она из-за окна.
 – За шкафом, как ты и говорила, – ответила Кэтрин.
 – Молодчина, я сейчас, - сказала девушка за окном и нырнула в квартиру, – Пока ты боролась с внутречерепным давлением, я успела привести всё в порядок.
Кэтрин вдруг привлек синтезатор, покрытый тонким слоем пыли с подписанными белыми и чёрными клавишами.
Белые клавиши – чистые руки. До-ре-ми, – сорвалось с её уст, – Зачем ты их подписала?
Почему бы кое-чему в этом мире не иметь своего имени? – ответила Рыжая – Вот у тебя же есть имя, Кэтрин.
 – А как с этим дела обстоят у тебя? – спросила Кэтрин.
 – Зачем имя тому, чего не существует? – ответила Рыжая и игриво хихикнула – Можешь выбрать мне любое, какое тебе по душе.
 – Я подумаю над этим, – произнесла Кэтрин, – Но мне будет значительно легче, если ты мне расскажешь о себе.
 – А, ну это без проблем. Если конечно хочешь.
 – Удиви меня, - собралась было кинуть Кэтрин ей в лицо, но передумала и просто улыбнулась.
Хозяйка рыб отправилась на кухню, прихватив полотенце для рук. Намочив его тёплой водой из-под крана, она подошла к Кэтрин, сидящей на кровати, жестом закрыла её веки, и, намочив её ладони и лоб, кинула полотенце под ноги. Она направила стопы Кэтрин на мокрую ткань, поставила туда же свои, приложила смоченные пальцы любовницы к своим вискам и закрыла глаза.
 – А теперь, расслабься и смотри, – сказала Рыжая.
Постепенно и довольно явно образы, звуки и картинки из настоящего и прошлого повелительницы рыб поплыли через сознание Кэтрин. Было довольно интересно узнавать эту девочку заново, естественно узнавать приходилось только в тех амплуа, до которых она открыла Кэтрин доступ. В частности одним из любимых занятий черноволосой красотки, помимо различный творческих проявлений себя, была продажа через интернет разрисованного ей же недо-антиквариата(а попросту старого хлама), купленного на стихийных рынках.
После сеанса легкой информационной терапии чёрноволосая красотка предложила выпить по пиву на балконе. Кэтрин с удовольствием приняла приглашение. День перевалил за середину и душил людей, собак и кошек на улицах своим безветренным зноем.
 –Знаешь, ты очень близка к истине. Вот, например, однажды мне рассказали о Дзен. Я поняла, что суть этой темы в том, что ничего не существует вне рамок твоего я. Иными словами все, что тебя окружает это и есть ты. Но в силу своей природной любознательности, коей и ты моя милая не обделена, я пыталась понять и увидеть картину этого мира шире. Вот, скажем, есть ты и я, значит существует как минимум два безграничных мира; но может быть их намного больше? Что тогда? – сказала повелительница рыб и посмотрела прямо в бирюзовые глаза Кэтрин.
Гостья выждала паузу позволил тёмноволосой продолжить.
 – Представь на секунду, что смерь это пустота. Ничего не будет после. Никакой реинкарнации, никаких энергообменов, вообще ничего. Тьма это хоть что-то. Но ты умрёшь, как только этот параноик закончит эту ****утую книжку и её кто-то прочитает. Рано или поздно, сейчас или потом – это произойдёт. На протяжении многих тысяч лет существа приходили в этот мир, но ещё никто не оставался в нём навечно. Что ты на это скажешь?
 – Намного важнее писать свою собственную книгу бытия, если ты понимаешь о чём я говорю, нежели пытаться думать за кого-то. Это как раз та самая мысль, мысль о полном «ничего», которое неизбежно наступит, мысль от которой бегут каждую секунду своего «осознанного» существования «они», - сказала Кэтрин и указала вниз на шевелящиеся потоки людей.
 –Ой, ой, ой, – рассмеялась чёрноволосая хозяйка – Как бы ни так. Можно подумать ты не бежишь?
 – Я вижу как я останавливаюсь и пытаюсь понять. Ты всё ещё хочешь говорить обо мне?
 – Мы и так всё это время говорим только о тебе. Только то, что ты видишь, чувствуешь и мыслишь, разве нет? – заинтересованно спросила повелительница рыб, – Я могу долго с тобой обсуждать обывателей, все их проблемы и мир, в котором они существуют. Но зачем мне это надо? Зачем мне становиться тем, кем я не хочу, а именно – ими, обсуждая это всё? Лучше подумай о том, что любые разумные существа, не укладывающиеся в рамки их мира, не воспринимаются ими. А это происходит потому, что чем меньше ты видишь мир таким, как они его творят – тем менее вероятно ты в нём существуешь. Никакой борьбы на самом деле нет. А вооружённые восстания и государственные перевороты прошлого, настоящего и будущего это та же самая игра по тем же самым правилам. Выбор есть даже там. Не хочешь быть синим – можешь быть зелёным, не хочешь быть зелёным – будишь красным. Только разницы то по сути никакой; революция в твоей голове, также как и старые правила. Хочешь лететь – лети, хочешь проходить сквозь стены – проходи и не трать время на обдумывание всех этих глупостей, мира в котором ты всё меньше и меньше существуешь, если существуешь вообще. Если ты не знала - думать вредно, особенно о такой бытовой ереси.
Чёрноволосая мыслепреступница улыбнулась, посмотрев на Кэтрин, допила пиво и метнула бутылку в припаркованную машину, чем привлекла внимание людей внизу.
 – ВАМ ВСЕМ ДАВНО ****ЕЦ! РАДУТЕСЬ, ПРИМАТЫ! ХА! – она громко рассмеялась и вприпрыжку понеслась навстречу аудио центру, дабы выкрутить волны 180bpm до предела…


БОЖЕСТВЕННАЯ СТЕНОГРАФИЯ ЛЮБВИ

Плюсы и минусы сложились, выводя на поверхность идеальный круг. Фраза «пиво без водки – деньги на ветер» посетила Кэтрин в очередной раз на утро следующего дня. В очередной, потому как беседа на балконе ещё какие-то сутки назад ознаменовала начало настоящего кутежа. Кэтрин подумалось, что в последние дни её жизнь напоминала одни сплошные флэшбэки. Безошибочный прогноз чёрного барона «Душа простит праздника. Сейчас нажрёмся» казался наивным преувеличением до того момента, как разогретая четвёртой бутылкой пива повелительница рыб представила её вниманию морозилку, полную тяжёлой артиллерии от 38 градусов и выше.
 – Умри! И умри опять! Хорошо звучит, надо запатентовать, – сказала не своим голосом Кэтрин на кухне, наполненной дымом.
– Как говориться, Блэк – это наше всё, – отрезала чёрноволосая с сигаретой во рту, неистово открывая очередную бутылку скотча.

Шум в голове выбивал из колеи.
 – Бля, бля, бля-бля-бля, – думала Кэтрин, отрывая обмусоленное потёкшее косметикой и потом лицо от колючего ворса. На ковре спать не всегда удобно, не то что просыпаться!
 – Твою мать, Кэтрин. Твою мать, Кэтрин. Кэтрин. Кэтрин. Твою мать! – орала на неё  из ванной комнаты хозяйка местной шамбалы.
Кэтрин оторвала себя от ковра и побрела в направлении призывающих её криков. Чёрноволосое валялось на мокром кафеле ванной комнаты, поскользнувшись на желеобразном коктеле. Этот коктель организм Кэт обильно извергал из себя под утро, перед тем как добрести до паласа и окончательно отключиться.
 – Лучше бы ты меня канделяброй во сне отмудохала. Твою мать, Кэт!
 – Я ничего не понимаю. Это бред. Просо бред! Разве ты не видишь? – сорвалась на крик Кэтрин. – БИ БЭК ТУ ЗЕ ПРИМИТИВ!.
Кэт схватила бутылку, разбила о стену и пустила себе кровь осколком.

Похмелье спустя, земля неслась назад и расшатывала тело в позаимствованной у чёрного барона одежде.
 – Надо успеть покормить рыбку пока она не сдохла, – думала Кэт.
Её неудержимо штормило об столбы, двери троллейбусов и бездомных собак, яростно трахавших бездыханных бомжей. Почтовая рыбка с перебинтованным и зашитым пузиком всё также плавала в пятилитровой бадье у Кэтрин на столе. Прибежав домой, Кэт сделала ей пару бутербродов, помылась и легла спать. Во сне её трясло от короткометражек вчерашней Содомии, которыми учтивая память одаривала её отравленные синюшными маслами клетки мозга.
Вот она сидит у унитаза вздёргиваемая непрекращающимися рвотными позывами  и смотрит на то, как её собутыльница в костюме вантуза и красных боксёрских перчатках дерётся с настенными часами.
 – Я обязательно уложу тебя, сука. Я тебя во втором раунде уделаю, – содрогает стены ванной рыжеволосая. Кэт останавливает её пристальным взглядом и совершенно искренне задаёт такой наболевший вопрос:
 – Может это я и есть тот самый Ктулху? Может быть, я и есть мифический катамаран? Как ты думаешь?
 – У тебя лицо резиновое, - отвечает ей вантуз-кикбоксёр – Хочешь ещё моего LSD?(четверть марки, запиваемая жидкостями в порядке Lite, Sambuka, j.Daniels).
 – Нет, спасибо – я ещё старое не сблевала, – вежливо отказывается голос Кэтрин из унитаза. Блеск керамического толчка смывает потоки содержимого желудка девушки, в голове полный туман.

Кэтрин понимает, что она и чёрноволосая бегут босиком по ночному городу. В руках у Кэтрин початая литровая бутылка Тэкилы.
 – Быстрее, быстрее, – выкрикивает на ходу её спутница.
Пару кварталов спустя их догонят тонированная девятка рыгающая «модной музякой», ровняется с ними и из окна вылезает улыбчивый бычок.
 – Эй, девчонки, – орёт бычок – Куда так бежите, девчонки?
 – Отвалите, ребята. У нас срочные дела, – на ходу отвечает ему Кэтрин.
 – Э, девчоооооонки, стойте! – не унимается бычок – Давайте покатаемся, девчооонки!
 – Только бы успеть. Только бы успеть, только бы, только бы успеть… – хрипя от недостатка кислорода, всё это время причитает на бегу чёрноволосая.
 – Э, девчонки! Стойте девчонки!
Кэтрин уже пытается что-то сказать, дабы отшить назойливых идиотов, но чёрноволосая, опередив её на долю секунды, вырывает из руки Кэт литровый батл и со всей своей силы запускает в бычка.
 – ДА ЗАТКНИСЬ ТЫ, СУКА!!!
От неожиданности водитель девятки вылетает на встречную полосу, словно пытаясь уклониться от разбитых о голову пассажира стекол и текилы, где встречается с пожарной машиной, спешащей на вызов. Девушки немного сбрасывают скорость своего бега. Повелительница рыб орёт во весь голос, развернувшись на ходу в сторону разкуроченной столкновением девятки:
 – НЕ БЕСИ МЕНЯ, ****Ь ТЫ СРАННАЯ, НИКОГДА НЕ БЕСИ МЕНЯ! – после чего вместе с Катриной они продолжают свой забег, в то время как пьяные мысли Кэт мусолят пожарную машину.

Кэт стоит перед  пустыми канистрами из-под бензина. Рыжая ренегатка подкуривает сигарету, тенью падая на стены холодного помещения.
 –Знаешь, – говорит она – По поверью древних скандинавов, детей Одина и хозяев морей, тот, чьё тело сожгут, отправляется прямиков в Асгард. – Существует мнение, что для этого необходимо принять смерть от оружия. Не смотря на кажущуюся парадоксальность моих последующих слов,  все эти люди умерли именно насильственной смертью.
 – Как же её прёт. Да… Ух ты, а как же меня прёт. Да… – думала Кэтрин.
 – Кого-то и впрямь застрелили или зарезали, но по большому счёту их использовали до тех пор, пока они не умирали или становились ненужными, съёживаясь от нанесённых ран. Эта машина – она и есть главное оружие. Но не стоит делать из них великомучеников! – экспрессивно продолжала вмазанная всевозможными стимуляторами и заправленная плотной дозой алкоголя рыжая девушка с сигаретой в зубах.
 – Каждый из них осквернил свои инь и янь, добровольно пойдя на это, отказавшись от правильно осознанной свободы. Не ради смутных перспектив будущего в Вальхалле. Совсем нет, но во имя *** знает чего! Так очистим же их заляпанные мирской грязью души и вырвем их из когтей Зловонной Бытовухи. АМИНЬ, ТОВАРИЩИ!
И сигарета полетела в близлежащее накрытое тряпкой тело, воспламеняя трупы, столы, каталки и пол морга, словно гирлянды на Рождество.
 – ****арот. Какой же мрак! – подумала наблюдавшая всё это Кэтрин и улыбнулась.
 – Пора уходить! – сказала рыжая, –Живым нет места в царстве мёртвых.
Когда они уже перемахнули через забор, из здания послышались жуткие крики и звон лопающихся от температуры стёкол.

Кэтрин очень хотелось проснуться или сменить содержание сна, но, до тех пор пока она была во власти Зелёного Змия, подобные светлые перспективы отказывались встречаться на её кармическом пути.

Они добежали до городской речки. 
– Нужно пересечь её, а ещё лучше подняться против течения, – отдышавшись выдавила из себя рыжая.
 – Это ещё зачем? – запротестовала было Кэт.
 – Я что-то не пойму - Ты хочешь в клуб или нет? Да и потом, так собакам будет сложнее взять след! – ответила повелительница рыб и, разувшись, стала спускаться вводу.
Пропутешествовав против течения около получаса, юные поджигательницы решили посетить ныне существующую городскую легенду, а именно – загадочную лунную гору, а уж потом пойти танцевать. По словам чёрного барона, если они успеют до того, как луна войдёт в зенит – великая ночная магия будет подвласна им - особая, уличная магия.
– Но, – сказала чёрноволосая, – Чтобы успеть нам придётся бежать, прямо сейчас…

Дешёвый гей клуб полый разношёрстного народу. У кого-то авторитетного среди лиц нетрадиционной сексуальной ориентации сегодня явно праздник, а значит, как это часто бывает в клубах по интересам, праздник у всей тусовки. Нестандартно одетые люди толкутся у бара, кто-то щупает Кэт за задницу и ненавязчиво получает локтём в солнечное сплетение.
 – Чёрный плащ, только свистни и он появится! – шумит из старых киловаттных колонок. Какой-то пьяный гомогей с дискотечной пидофкой визжат в микрофон откровенную ***ню, в то время как Чёрный Барон взглядом и манипуляциями меняет на присутствующих одежду, двигает кружки с пивом и подбрасывает под тучными жопами лесбиянок диваны. По барной стойке рассыпана пригоршня Торена, палёного лекарства-галлюциногена под стать всему происходящему, но всё же не способному снять радиацию с потных мозгов на танцполе. Двух часы на пролёт обсасывающих словно в последний раз рты друг друга голубков смог разъединить только удар одного из многочисленный массивных армейских ботинок, влетевших в окно. Люди в масках, касках и чёрной униформе с фонарями на стволах огнестрельного оружия влетели сквозь стёкла и открыли предупредительный беспорядочный огонь. Поднялся жуткий визг, в итоге так и не перекричавший мрак смешанный с голосами сладкой парочки караоке, рвавшимся из колонок. По сути, актёрам комедийного театра «Маски Шоу» это было только на руку.
Чёрноволосая обняла угашенную Кэтрин сзади и ласково прошептала на ухо:
 – Знаешь, чем геи отличаются от пидарасов?
 – Тем, что деньги отдают вовремя? – ответила Кэтрин.
 – Вовсе нет, –продолжала рыжая – Тем, что платят за вход в гей клуб.
 
 – Сдавайтесь, жопотрахи и мужички! Настал ваш судный день! – орала в рупор огромная фуражка.
Здесь явно намечалась битва века, Кэтрин вскарабкалась на барную стойку, достала из сумочки спящей в тарелке с дольками лимона барышни два крупнопнокалиберных  шестизарядных револьвера с надписями Smith & Wesson на стволах. И с криком:
 – Сине-бело-голубые, Хэй, Хэй, Хэй! Раз, два, три! Зенитушка – ДАВИ! – открыла огонь по господам с фонариками.
Рыжая в припадке истерического смеха хлестала в это время с горла чёрный абсент. Осушив ко второму выстрелу Кэтрин треть бутылки, она заткнула горлышко мятыми салфетками, подкурила бумажный фитиль о сигарету, торчащую в уголке ей губ и запустила сосудом с зажигательной смесью в сторону рупора и фуражки. Кэтрин, ощущавшая трясущий приток «жидкого кокаина из надпочечников» с каждой проскочившей мимо неё пулей, совершенно не замечала  приближающийся край барной стойки. Зато она прекрасно ощущала деревянные щепки, кусочки стен, капли алкоголя и осколки бутылок, бьющие по её телу непрерывным дождём.
…9 – 8 – 7 –. Выстрел за выстрелом, шаг за шагом она двигалась по барной стойке. 6 –5 – 4 – 3 – 2 – 1 и Кэт бревном ****улась о пол, шагнув в пустоту. Чёрный барон, внезапно потерявшая способность стоять от эффекта абсента улегшегося на всё уже употреблённое, подползла к ней и проорала в ушко:
– Употребление всего вышеизложенного рекомендуется только после употребления всего того, что было до этого! Ты понимаешь?
 – Ну конечно я понимаю!, – кричала в ответ Кэт, перевернувшись на спину и улыбаясь во все тридцать два зуба.
 – Отлично. Тогда поехали ко мне – догонимся! –кричала Чёрный Барон… 


Катострафически-географически медленно, Кэтрин со своей спутницей пробирались сквозь бетоноблоки, камни и куски асфальта по пустырю. В стороне предполагаемой,  вытоптанной колёсами машин дороги виднелись отражённые лунным светом корпуса автомобилей с прелюбодействовавшими в них людьми, не имеющие в большинстве своём возможности пригласить друг друга домой. Еле заметные серые тучки плыли по небу, разглашая в темноте секреты открытых порталов в мир эльфов, гномов, андедов и прочей RPG’шной ****обратьи.

Кэтрин почему-то вспомнилось детство, спрятанное далеко-далеко в сундуки её сердца. Она видела, как сама качается на качелях при свете луны, в белом от пыли и вытоптанной травы дворе. Родители, если и существовали, то совершенно забыли о ней, поглощенные миром воскресных передач, так манящего из телеэкранов.

Силуэт Лунной горы надвигались на неё с темпом, превышающим собственный шаг. По сути своей, Лунная Гора была большой кучей мусора, оставленная нерадивыми строителями светлого коммунистического будущего. На вершине этой кучи красовался ржавый корпус запорожца, являясь маяком для заблудших кораблей. Кэт вспомнила, как в детстве она с друзьями лазила на кучи, похожие на эту. Как строили на вершинах из картона дворцы и оборонялись от беспощадных трансформеров, до тех пор, пока в один прекрасный день Мегатрон не взял ей под своё крыло. И сейчас Кэтрин взбиралась босиком на Лунную Гору, словной ей снова восемь лет, совсем не ради особой уличной магии. Она искала по пути к запорожцу всё то, что могла растерять за миллиарды световых лет путешествий по галактикам повседневности. Полная луна только начинала входить в зенит.
 – МЫ УСПЕЛИ! – завопила черноволосая и уселась на крышу корпуса автомобиля. Кэтрин стояла закрыв глаза не смея шелохнуться. Повалил метеоритный дождь, один из небесных камней угодил чёрному барону в лоб, её откинуло на спину. Распластавшись по крыше довольная результатом, она подытожила:
 – Первыйнах! Импакт! Хэдшот! Ха! Сегодня называй меня Дэвид Блэйн.
 – Как скажешь, Девид Блэйн, – равнодушно выдохнула Кэт. Она тоже обрела кое-что,  точнее нашла немного себя и усердно вклеивала это назад…


ДЖЕЙ 26

Если бессмысленные скитания глупца по этому миру похожи на просиживание у подножия скользкой лестницы просветления, то новейшая история жизни Кэтрин больше напоминала асимметричные хаотичные рывки вверх по ступеням на цыпочках. Она встала с кровати, моментально отсортировав в голове день вчерашний как «всё хорошо» и кинула его образы на соответствующую полку памяти. Пройдясь по комнатам, зацепив себе кружку горячего кофе, она уселась в своей любимой рубашке на край окна возле кровати, свесив ножки «за борт» корабля. Ей нравилась своя однокомнатная угловая квартирка с высокими потолками. Высокие потолки были одним из неоспоримых преимуществ этого скромного жилища. Воздух на четвёртом этаже всегда казался прохладнее того, что наполнял тротуар. Сегодня осень послала свой первый день, заранее предупреждая, что ждёт в недалеком будущем городских резидентов, как только она календарно явится в полную силу. Деревья были одеты в листья, но это только добавляло серых красок атмосфере ясного холодного дня. Этот самый холодок играл с коленками Кэтрин, в то время как горячий свежезаваренный кофе согревал её изнутри и гипнотизировал рисунком пара. Она сидела совсем не высоко над опустевшими улицами, но и редкие прохожие, и соседские лица отказывались замечать её. Это был знак, что сегодня хорошо бы побыть с собой наедине. На маленькой кухне доваривалась перловая каша, когда Кэтрин решила посветить себя выбору одежды на день грядущий. В тон обжигающему холоду девяти утра выбор пал на коричневые сникерсы, тёмно-синие джинсы, тёплую кофту и вязаный зелёный шарф, доставшийся от мамы. Тарелка свежей перловки и пара сэндвичей для рыбки были пределом работы по дому на сегодня. Поэтому, зацепив на ходу чёрный рюкзак, найденный ею как-то на лавке в городском парке, она отправилась на встречу приключениям. Ветер ворвался жирным потоком, напоминавший ноябрьский туман, в её лёгкие, как только Кэтрин покинула подъезд. Осматриваясь по сторонам, она краем глаза зацепила ворона пересекавшего грани миров. Под ногами Кэтрин лежало большое чёрное перо.
 – Похоже на первый чекпоинт. Похоже божество внутри меня указывает дорогу. Похоже. –  подумала Кэт, поднимая первое перо и отправляя его во внешний карман своего рюкзака.
 – Может я хочу слишком много? Может это просто перо, которое просто лежит на холодном сером асфальте тротуара? Может и нет никакого пути? Или ему совершенно всё равно, этому пути, пойду ли по нему я или кто-то ещё.
Тут голос в голове улыбнулся ей, и в этой улыбке было слишком много, слишком много всего, что можно и не возможно описать словами. Она шагнула по тротуару, затем ещё и ещё, повинуясь этой улыбки. На миг, оставляя за спиной очертания дома, ей почудилось, что голос, который вел её сейчас, принадлежал её второму Я, также как найденное позапрошлой ночью на свалке всегда принадлежало ей.
Автобус с подавляющим большинством свободных мест раскрыл пред ней свои двери. Кое-какие сидения занимали пожилые люди с рюкзаками, вёдрами, палками и огромными сумками. На посадочном месте около себя Кэтрин и обнаружила второе воронье перо.
– Значит, всё же он есть, этот путь.

 Вскоре за окном показались деревья, частные дома и даже домашний скот, жующий содержимое мусорных контейнеров. Дорога плутала, запутывая автобус словно опытный потомок семьи Сусанинов, пока в конечном счёте не оборвалась большой парковкой. Люди повалили из средства общественного транспорта. Выйдя из него, Кэт почувствовала как картина леса, окутала её своей откровенностью и чистотой.  Её влекло туда, неудержимо толкало по натоптанной среди опавшей недавно листвы тропинке в мир деревьев. Гулять по тёмному, как ей сначала показалось, лесу оказалось довольно безобидной затеей. Редкие низкорослые деревья с вьющимся множеством троп и дорожек между стволами, исписанные краской и углём от костров валуны, торчащие тут и там, битые бутылки под ногами и даже места для семейных пикников – всё это разрушало всяческие мысли об опасности предпринятого путешествия. Чуть позже справа от Кэтрин показался заросший, местами проржавевший и покосившийся забор заброшенного Пионерского Лагеря «Юный Насекальщик», отгороженный почти невидимым под мусором, ветками и зеленью рвом родникового ручья. Уверенным шагом Катрина шла меняя одну тропинку на другую, погружаясь в размышления. Размышлния о Доне Хуане, который превращался в ворона, связи этого интересного факта с сегодняшними перьями, об двух воронах Хугинне и Мунинне, живших на плечах Одина, о пере Чёрного Барона в животе своей рыбки и скудности фантазии автора этой херни, не способного на что-нибудь ещё кроме чёрных перьев. Вскоре она набрела на указатель, венчавший разделяющуюся надвое тропу и гласивший первой строчкой «<=Грибы, ягоды, айран, шашлык, кафе, парковка». Вторая строка была более интересна в плане повествования: «=> Ты не знаешь, что тебе там надо», с подписанным кем-то ниже комментарием «да он и сам уже час придумать нихера не может».
Подобрав перо на распутье она решительно шагнула прямо, мимо указателя, пресекая кусты, сухие ветки вперемешку с  мусором, оставленным безрукими бойскаутами. Так Кэт добрела до проплешины около старого зелёного железнодорожного вагона с не менее железной и дорожной вывеской над выломанной дверью «МАСТУРБАТОР5001». Круглая проплешина казалась огромным кострищем, в центре чёрного круга которого лежал камень вулканического стекла.
– Ну прямо «Побег из Шоушенка»! Может там деньги и авиабилеты?
 
Кэт подходила к камню и чувствовала, как об её душу разбиваются волны незнакомой ей энергии, пытающейся докатиться до её Анахаты. Всем своим телом она ощущала присутствие чего-то таинственного и необъяснимого её нынешней линзой сознания. Не в силах сопротивляться соблазну, окружённая абсолютной тишиной Кэт подошла к центру кострища и наклонилась чтобы перевернуть камень. Её резко остановил звук из вагона; стальной звук, походивший на скрип ржавых петель, напомнил Кэт о существовании Мегатрона. Окутанная этими мыслями она набралась решимости и всё же подняла камень. Под ним лежал пожелтевший от старости незапечатанный почтовый конверт.
 – Читать чужие письма очень не хорошо, но, чёрт возьми, так интересно! –  с этим заклинанием она вытащила обрывок клетчатой тетради из конверта.
Порыв холодного ветра выхватил конверт из пальцев Кэтрин, унося его в сторону северной Африки. Виски путешественницы застучали неудержимым пульсом когда она разворачивала письмо. Внутри оказался очередной оставленный вороньём чекпоинт и краткое обращение:
Забирай своё перо и быстрее беги от сюда! Судный день начинается сегодня. No Fate, Сара Коннор.
P.S. Если уж тебе так здесь интересно, ты до сих пор мне не веришь и никуда не собираешься бежать - я открою тебе секрет. Это место из следующей главы.

Молния ударила в жестяную вывеску Мастурбатора, заставив краску полыхнуть разноцветным пламенем. Кэтрин уже бежала, что было сил, но ощущения присутствия чего-то необъяснимо жуткого, вызывавшего тревогу никак не хотело проходить. Через несколько сотен метров она выскочила на незнакомую тропинку и облокотилась о дикую яблоню с очередным висящим на паутине пером, чтобы перевести дыхание. И когда она, наклонилась над сброшенным с плеч рюкзаком, упаковала перо и разогнулась в стойку Homo Erectus, дорогу ей уже преградил туман. Дело близилось к ужину, оставив позади обед, и Кэт решила устроить между яблонями привал. Разведя костёр из сухих веток и бумаги, привезённой из города, она достала пластиковую банку перловки, лепёшку, майонез, литровый термос, полным всё ещё горячим кофе с молоком, и приступила к трапезе. Когда костёр разгорелся, туман начинал обволакивать её лагерь бледной пеленой, и в тот самый момент рюкзак прорвало:
 – Ты никогда не задумывалась, какого хрена я таскаю в себе всё необходимое тебе для того или иного случая, и во время того, как ты напираешься, обжора, я лежу на холодной земле? –  начал он беседу на повышенных тонах.
– Так вот как работают эти перья, –  подумала слегка опешившая Кэт и ответила Между прочим, мой дорогой, на спине таскаю тебя я, стираю тебя я и складываю тебя тоже я. Но если ты всё же не доволен моим руководством, валяй – оставайся здесь один, в тумане посреди хрен знает чего.
 – Я просто хотел чуть больше внимания, –  начинал ныть рюкзак.
 – Ты его получил, а теперь возьми и сядь на бревно, если тебе так холодно на земле,  –  отрезала Кэт.
 – Ха! Может тебе ещё за хворостом слетать? Я рюкзак, который только что, на глазах у очумевшей публики, начал говорить!
 – Спасибо и на том, – сказала Кэтрин и подсунула под болтливый ранец сухую ветку. Туман оказался настолько густым, что скоро кроме них и хвороста, вокрук разведенного костерка, ничего не было видно. Рюкзак начал трястись от страха и причитать, в то время как Кэт грела руки о горячий кофе, наполнявший крышку термоса.
В голове жужжало и кололо непонятным жалом осы субъективности.
 – Что есть мы, как не проекция сами же себя? – подумалось Кэтрин.
Сжиженный пепел тумана, угли и еле заметные языки пламени костра, говорящий рюкзак и лес. Почти неконтролируемо, ей начали приходить в голову детские страшилки, потом вспомнилось как по вечерам она вставала будучи ребёнком в ванну, включала воду и «письписила», пытаясь попасть в сливное отверстие. Этот образ перешел в размышления о половом члене и о теории дедушки Фрейда, припасенной для подобного случая. В этих размышлениях она не заметила, как расправилась с белым кофе, остывавшем в её руках.
 – Пора двигаться, –  подумала Кэт, складывая банку и термос в рюкзак. Где-то позади, в стороне вагончика, послышались раскаты молний, шедших по земле и голос за кадром, эхом прокатившийся по лесу:
 –  ВТОРОЙ ПРИБЫЛ.
Кто этот второй знать особо не хотелось. И она двинулась в сторону, где по её мнению должна была находиться автобусная остановка. Тушить костёр она не стала, на случай если совершенно заплутает и тогда возможно по запаху дыма сможет найти последний чекпоинт. Пробираться сквозь смешанный лес приходилось очень медленно, так как превысь она шаг - непременно на что-нибудь  бы напоролась. Тропинка, существовавшая по левую руку от костра, бесповоротно исчезла. «Ёжик в тумане» вместе с говорящим рюкзаком пробирались через тернии к звёздам. Когда стало смеркаться, остановка, указатель или другой ориентир всё ещё не показывались, и по пути не встретилось ни одного нового пера, Кэтрин начал пробирать озноб. Это паника медленно охватывала её мыслеобразующий аппарат.
 – Ты идёшь совсем не туда. Мы отсюда ни за что не выберемся… я хочу домой… –  опять начинал конючить рюкзак.
 – Ну, иди домой, я совсем не настаиваю на твоём присутствии здесь и сейчас. Кажется, я начинаю понимать твоих предыдущих владельцев, оставивших тебя на скамейке, –  ответила Кэт.
 – Я даже не вижу, куда мы идём.
 – Ты не поверишь, но я тоже.

С наступлением темноты Кэтрин начала спотыкаться о камни и ветки, самоотверженно лезшие под её  ноги.
 – Я хочу дамой. ДАМОЙ-ДАМОЙ-ДАМООООООЙ! –  верещал рюкзак.
 – Ещё одна фраза в этом духе или глупый упрёк в мою сторону и кто-то с лямками и карманами останется на ночь прямо здесь, –  спокойным ровным голосом произнесла Кэт – И тогда ты узнаешь, что делает этот страшный туман с теми, кто остался один в его лесу на ночь.
Рюкзак моментально замолк.
 – Я вот, например, не знаю никого, кто бы возвращался из этого тумана, но как-то раз слышала, что те кто всё же уцелели и смогли выбраться  окончательно сходили с ума и рано или поздно оканчивали свои дни суицидом, –  тут «Остапа» понесло, – Говорят здесь живёт нечто настолько ужасное, что просто побывав с этим рядом ни одно существо не сможет жить как прежде, кроме конечно деревьев и травы.
 – Перестань, пожалуйста, –  жалостливо попросил рюкзак.
Но куда там, Кэтрин жаждала расплаты за его нытьё и, кажется нашла подходящий  способ отыграться.
 – Есть много вариантов объяснения происходящего здесь в тумане. Как, например  история о сумасшедшем циркаче, который ловит свою жертву в тумане, съедает все внутренности, из костей делает погремушки, а из кожи шьёт цирковые наряды. Или вариант про заброшенный пионерский лагерь, где раньше по ночам умирали дети, когда на лагерь опускался густой туман. А всё потому, что на месте лагеря когда-то стояло старое кладбище. Но самое правдоподобное, на мой взгляд, объяснение подобных аномалий - это лесной дух древних мавров по имени «Джей26», разбуженный  вспышками фотоаппаратов японских туристов-идиотов, а также последовавшими за ними звуками утробных воплей, барабанных ударов и гитарных запилов группы «Красные Фалоимитаторы Анального Взрыва Из Вне», записывавших свой первый и последний демо-альбом «Я рвал тебе анал» той страшной ночью в подвале заброшенного дома-музея Надежды Константиновны Крупской неподалёку от «Юного Насекальщика». Хочешь знать, что тогда произошло, мой юный друг? – спросила Кэтрин, продолжая пробираться сквозь мутный серый лес почти в полной темноте.
 – Нет! –  быстро ответил съёжившийся до состояния дамской сумочки рюкзак. 
 – Конечно хочешь! Уж я то вас рюкзаков знаю! – не без улыбки продолжала Кэт – Так вот, той страшной ночью группа «Красные Фалоимитаторы Анального Взрыва Из Вне» пробралась в подвал заброшенного дома-музея в старом лесу, в сторону которого, судя по всему, мы сейчас и направляемся.
 – Это почему ещё? –  спросил рюкзак.
 – А по тому, что дороги, ****ь, пятый час не видно, –  ответила Кэтрин и продолжила своё повествование, – Там они планировали записать демо-диск, который должен был изменить теорию и практику не только русского рока, но и мировой музыки в целом. Откуда им было знать, что к этому дому-музею тем же самым утром на вертолёте с красной звездой привезли туристов из Осаки показывать исторические достопримечательности. Стоит ли говорить, что яркий свет их вспышек, мягко говоря, не понравился злу, обитавшему в стенах того дома. И вот, стояла та самая июльская ночь. Красные Фалоимитаторы Анального Взрыва Из Вне закончили писать единственную на тот момент балладу под названием «Следы умирающих яков» и перешли к последнему треку который как ни странно назывался «Джей26», в память о грозном духе леса. Говорят, на последних секундах записи раздался страшный смех. Участники группы зашептали «Джей26, Джей26, это он, Джей26», свет в подвале погас, а когда опять включился - никого там уже не было. Дальше – хуже. Первый гитарист разделился надвое. Одна его часть превратилась в панду и эмигрировала в Хорватию по дипломатическому зелёному коридору, в то время как вторую захватило Зло, подавив прежнее «я» и заставило заниматься разработкой, проектированием и дизайном сайтов для государственных структур, юридических и частных лиц всю оставшуюся жизнь. Второй гитарист стал превращаться в робота, говорят «Джей26» выжег в нём счастье, любовь и свободу, оставив покореженный разум полный чёрных пауков-тарантулов и сырных мамонтов. Сейчас он, кстати сказать, вполне преуспевающий бизнесмен. Басиста группы это тёмная сила превратила в огромный камень, барабанщик стал гнилть заживо. Бэк-вокалисту «Джей 26» отключил мозг, а фронтмен окончательно тронулся умом. И так как фронтмена ****уло меньше других, из группы его вскоре исключили, дабы не портил целостную брутальность коллектива. Но и это не всё! Дебютный альбом был всё таки записан. Фронтмен группы вместе с гитаристами передали его в руки девушки Жени, отмечавший свой день рождения в ту же ночь. Говорят, что она сгорела заживо, а диск теперь кочует по почтовым ящикам. Но, по-моему, это полный бред! Скорее всего, она напилась палёной водкой и проебала компакт. Хотя хочется верить, что она его всё же послушала и сгорела заживо, хэппи-энда ради.
Кэтрин вдруг почувствовала зависть и страшную ревность относительно этой девушки; возможно, Кэтрин была склонна считать, что заслужила этот артефакт больше чем какая-то Женя. А может, потому что Кэтрин никто очень давно не дарил настоящих подарков.
Надо сказать, что на середине своего рассказа Кэтрин набрела на тропинку и уже уверенно взбиралась по ней на холм, отмечая как с приближением вершины туман перед глазами рассеивался и жирным геологическим пластом заливал землю. Добравшись до дороги, опоясывавшей череду покрытых деревьями холмов, она наконец наткнулась на кончик чёрного пера, торчащего из густого молока, устилавшего землю.
– Ну наконец-то, –  подумала она и решила забрать перо себе, как вдруг кончик пера, словно торчащий из воды акулий плавник, стал уплывать от неё вправо по дороге. Кэт на секунду замерла и тут же кинулась догонять акулу пера. Спустя сотню метров грязной дороги перо остановилось. И светловолосая погоня настигла его, отправляя к собратьям в карман рюкзака. Когда Кэтрин подняла глаза, она стояла в упор к чему-то напоминавшему портал в другое измерение. Ветки кустарников обвивали друг-друга и образовывали арку от верхнего среза дороги до нижнего её края. При этом за аркой обзор закрывала стена влажного дыма, переливающегося в свете пробивавшейся через толщу тумана луны. Выглядело это зловеще и с невероятной сильной тянуло к себе.
 – Куда мы идём? –  спросил рюкзак.
 – Туда, –  почти шёпотом произнесла Кэтрин указывая пальцем на портал.
Не в силах больше терпеть она оторвала кусок от бумаги в рюкзаке(гигиены ради), стянула штаны и села на край дороги опустошить наболевшее. На самом деле она знала, что это позволит ей выиграть хоть какое-то время…

КОРРЕКЦИЯ РЕАЛЬНОЙ СУБЪЕКТИВНОСТИ

Существует мнение, что человеком правят или фантазия или иллюзии. И, по сути, боясь чего бы то ни было, мы прежде всего боимся себя самих.
Кэтрин отлично знала это, как и то, что переступая грани реальностей в своём материальном обличии, необходимо закрыть лицо и никому не говорить своего имени. В противном случае существа, живущие там, могут навсегда завладеть твоим разумом, душой или телом и вернуться назад будет уже невозможно. Она подтёрлась и встала перед порталом, пытаясь разглядеть за стеной тумана хоть что-то. Воцарилась абсолютная тишина. Вдруг туман позади Кэтрин прошили две красных линии, и молчавший могилой рюкзак завопил что было мочи:
 – ДЖЕЙ 26! ДЖЕЙ 26! НЕЕТ! ТОЛЬКО НЕ ЭТО! Я НЕ ХОЧУ УМИРААААТЬ! БЫСРЕЕ БЕГИ! БЕЕЕГИИИИ! НЕЕЕТ! ЗА ЧТО, ГОСПОДИ, ЗА ЧТО?! –  после чего разревелся конденсатом с термоса.
Кэтрин резко развернулась на месте. Стало очевидно, на них и вправду что-то двигалось. Что-то или кто-то имевший в арсенале две красные точки, пробивавшие ночь параллельными лазерными лучами.

Когда на лес опускался вечер, вторая капсула из альтернативного, но маловероятного варианта будущего начала материализовываться возле конспиративной базы приёма «дорогих  гостей» под кодовым названием «Мастурбатор 5001». Расплавившись и выжигая второе кострище, сверкая электрическими разрядами, дыша огнём, на карачках появился «гость номер два». «Гость номер один» вышел из вагончика, пострадавшего от удара молнии. В результате непродолжительного пожара деревянной составляющей каркаса Мастурбатора, Т-800 расстался с кожным покровом, обнажив свою металлическую плоть. Терминаторы разделились, им ещё предстояло найти и уничтожить Сару Коннор…

Кэтрин думала о том, что лучше - жизнь в новом мире без рамок и границ, где даже деньги потеряют своё значение. Или культура и цивилизация. Она запуталась в приоритетах, но сейчас ей не было дела до квазиландауского магнитопоглощения Риберговских состояний экситона в полупроводниках. Два красных огня приближались. В свете луны блеснул металлический череп.
 – Нужно уходить; нас засекли и вскоре уничтожат, если не предпринять соответствующих мер, – она словно говорила это. Точка. Точка. Точка. Отступая по точкам точками, обходя запятые, двоеточия и прочую нерациональную сакральную пунктуацию, Кэтрин успела натянуть шарф на лицо и нырнуть спиной вперёд в портал, наблюдая как металлическая кисть уже тянется к ёе горлу. Взгляд машины плотно засел в мозге девушки и отказывался оттуда вылезать. Даже когда стало совсем темно, она всё ещё видела два красных зрачка в титановой оправе глаз. Ещё одна комбинация перестроившихся единиц и нулей и Кэтрин обнаружила себя на краю скалы. Судя по всему, внизу чёрными волнами плескалось море. Мир по ту сторону портала напоминал Кэт Туманный Альбион.
 – Где мы? – спросил рюкзак.
 – Мы по ту сторону, – ответила Кэт.
 – По ту сторону чего?
 – По ту сторону того. Ещё вопросы?
 – Какова вероятность, что Джей26 не достанет нас здесь?
 – Такова, что он вообще вряд ли существует. По крайней мере в этом мире.
Кэтрин пошла вдоль морского берега, жившего за обрывом скал, и очень скоро наткнулась на очередное воронье перо.
 – Ага! Нас всё ещё помнят, нас всё ещё любят! – прокричала она, и сделав несколько счастливых вдохов продолжила.
– Продолжал бы ты молчать, у тебя здорово получается. сказала она рюкзаку, упаковывая его новым пером, – И если ты назовешь меня по имени, я побеспокоюсь о том, чтобы после моей аннигиляции ты обязательно и принепременно угодил в лапы к «Джею26». У меня хорошие связи в мире духов, так что это не составит ровным счётом никакого труда.
 – Да понял я всё, понял. Не учи учёного – поешь говна копчёного! –  ответил рюкзак и рассмеялся. Судя по всему, факт побега из стальных лап опасности его очень обрадовал.
Уже около часа они шли молча, хотя здесь время могло быть каким угодно. Оно могло быть очень медленным или же наоборот ужасно быстрым относительно земного.
Солнце когда-нибудь погаснет и об этом не стоит забывать, –  учил последний великий писатель Даня Шаповалов. Совершенно очевидно, что под солнцем он подразумевал E=mc;, а под «погаснет» - коэффициент статичности времени. На земле К.С.В. ровнялся 1 и соответственно принимал отклонения от -1 до +2, при исчислении с отсутствующим нулём.
Внезапно слух Кэтрин уловил странные, напоминавшие медитативную музыку звуки. Так как это был единственный на тот момент ориентир, она двинулась навстречу завораживающего этносаунда.
 – Помирать так с музыкой, –  подумала она и улыбнулась.
На глаза ей попалось чёрное воронье перо, потом ещё одно и ещё одно и ещё. Поднялся ветер и целая туча чёрных магических перьев, взлетающих с земли, двинулась в её сторону. Отскочив в сторону от перьевого торнадо, она наконец увидела того, кто играл на «инструменте». На вершине холмика, в красных штанах, расписной рубахе с длинными рукавами, странной цилиндрической шапочке и жёлтых очках в позе лотоса сидел юноша-азиат и дудел в огромную свою дуду. Из дуды потоком вылетали те самые чёрные вороньи перья. Кэтрин заметила, что на протяжении всего её приближения к парню, он ни разу не остановил игру дабы набрать в лёгкие воздух. Она забралась на холмик. Глаза юноши были плотно сомкнуты, ни единого движения тела.
 – Он наверняка в глубоком трансе. Хм, не хотелось бы прерывать его, но кроме него мне вряд ли кто-то здесь поможет.
 – ИЗВИНИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА! - крикнула в сторону уха юноши Кэт, перебивая голосом жужжание трубы.
 – Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-ПРИВЕТ, КЭТРИН-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж… –  послышалось из трубы.
 – О, ты знаешь моё имя?! –  удивилась Кэтрин.
 – Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-АГА-ЗНАЮ-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж… –  послышалось из инструмента.
 – А как тебя зовут?! –  орала в ухо парню Кэт.
 – ДУНУТЬ-ХОЧЕШЬ?-М?-Ж-Ж-Ж-Ж…
Кэтрин в шоке и смущении отошла от спящего парня выдавила из себя:
 – Вы не ответили на мой вопрос?
 – Ж-Ж-Ж-Ж-А-ТЫ-НА-МОЙ-Ж-Ж-Ж, –  отвечала дуда.
 – А что за тема? Я спать не особо хочу –  сказала Кэтрин и покосилась на юношу.
 – Ж-Ж-Ж-ДА-ВСЁ-ЧТО-ХОЧЕШЬ-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-ЕСТЬ-ИНДУС- 
 – А зачем вам столько всего? –  с искренним недоумением спросила Кэт.
 – Ж-Ж-БАНЧУ-Ж-Ж-Ж Ж…
 – Что, простите?
 – Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-ПРОДАЮ- Ж-Ж-Ж…
 – Я пожалуй ничего сегодня брать не буду, но учту на будущее. Так как вас всё-таки звать-величать?
 – Ж-Ж-Ж-Ж-ДИДЖИРИДУ-БОГОВ-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж…
 – А этот парень, он ваш знакомый?
 – Ж-Ж-Ж-Ж-ДА-ТАК-Ж-Ж-Ж-Ж-ДРУГ-ПО-ПЕРЕПИСКЕ-Ж-Ж-Ж…
 – А почему вы выбрасываете из себя волшебные перья? Это ваш кармический долг?
 –  – А здесь - это где?
 –   – Ну надо же, –  хихикнула Кэт – Получается, я в раю?
 – Ж-Ж-Ж-ТЫ-ДЕВОЧКА-Ж-Ж-Ж-ГЛУХАЯ-ИЛИ-ДУРА?-Ж-Ж-Ж-Ж…
 – Не особо. А как от сюда выбраться, уважаемое диджириду?
 – -ВСЁ-НЕ-СПЕША-ПРИКИНЬ -Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-У-ТЕБЯ-КСТАТИ-ПОЖРАТЬ-НИЧО-НЕТ?-Ж-Ж-Ж…
 – Если я их не остановлю – они убьют Сару Коннор и до кучи массу ни в чём неповинных людей, уничтожат альтернативный вариант будущего, запустят Скайнет и развяжут ядерную войну.
 – Ж-Ж-Ж-Ж-ЭТО-ТО-ДА-Ж-Ж-Ж-ЭТИ-МОГУТ-Ж-Ж-Ж-Ж-ЛЕГКО-Ж-Ж-Ж…
Кэтрин молчала и смотрела на низкорослую траву под ногами, ей стало необычайно тоскливо, и слёзы покатились по её щекам. Она была не прочь повисеть здесь пару тысяч лет, но перспектива возвращения в тоталитарный мир машин из будущего вместо тёплой кроватки радовать отказывалась. Она вспомнила Хозяйку Шамбалы, вспомнила бычков на девятке, свою рыбку с перебинтованным брюшком и кучу ещё всякого позитивного. Она почувствовала угрозу, надвигающуюся на её мир, и нынешнее бездействие счастья ей не добавляло.
 – Ж-Ж-Ж-НУ-****АРОТ-Ж-Ж-Ж-Ж-ХОДЯТ-ТУТ-ВСЯКИЕ- Ж-Ж-Ж-Ж-АУРУ-ПОРТЯТ-Ж-Ж-Ж-СЛЁЗЫ-ЛЬЮТ-Ж-Ж…
Перья перестали вылетать из широкого отверстия диджириду, дуда стала менять жужжание на гортанное пение мантры Ом, которое в свою очередь переросло в напевание имени юноши.
 – БАААУУУУУУУУУУР… БАААУУУУУУУУУУР!!!!!!
От звука «У» шли такие вибропотоки, что почва под ногами потрясывалась мелкой дрожью. Парень проснулся и оторвал рот от дуды, которая судя по всему служила ему дополнительной опорой во время сна.
–
Баур улыбнулся девушке, протянул «счастливый» билетик с нарисованным на нём велосипедом. Затем он порылся в траве вокруг и как будто извлёк красный бархатный мешочек прямо из земли. Он передал его Кэтрин, и она положила увесистый мешочек в рюкзак.
 – Баур опять сел в позу лотоса, вытащил из зелёного чехла трубу из-под пылесоса и стал дудеть в нее на манер недавнего жужжания диджириду в тон льющимся мантрам волшебной дуды. Звук и картинка стали меняться, когда Кэтрин дожёвывала свой таящий во рту билет, ей показалось, что где-то на чистом ночном небе над холмиком одна из звёзд начала падать, и в ту же долю секунды Кэтрин поняла, что она и есть звезда. Ветер стал напевать «ГууууудБааааааааааай», и она, набрав скорость и пробив океан грозовых облаков, уже летела навстречу лесу.
Столб пыли над кронами деревьев, трёх метровый  кратер, запачканный рюкзак, сгоревший в пепел шарф и Кэтрин, лежащая на земле с выражением лица спящего младенца Иисуса.
Медленно и утомительно бежали секунды перед глазами Кэтрин. Она считала это самым несправедливым. Ожидание это то, чего она боялась и к чему была готова сейчас меньше всего. Словно пасть огромного всепоглощаюего монстра захватывало её ожидание, и она ничего не могла с этим поделать.
 – В этом нет ни капли справедливости, - подумалось ей.
Она чувствовала, как проходя через отделы его желудка её протолкнёт дальше, и на выходе из сфинктера её ждёт навозная яма отчаянья, в которой Кэт будет тонуть ещё неизвестно сколько. Но вместо этого демонический анал разжался и выпустил её в тот самый туман старого леса. Она парила в нём, она плыла куда-то, пока не добралась до девственной плевы пространства. Плева расступилась и Катрина очутилась в неком подобии утробы. Послышались голоса, эхом отдающиеся от стенок огромной тёплой камеры. Она схватилась за пуповину и стала двигаться в направлении источников звука, переставляя руки по скользкому канату жизнеобеспечения.
Плод сидел в центре утробы, схватившись за голову обеими руками, и медленно раскачивался. Рядом стоял кто-то ещё. Похоже, обитатели этого организма совершенно не обращали внимания на незваную гостью.
– Ты просто тряпка. Глупый бесполезный неудачник, – властный женский голос силуэта обращался к плоду, – Ты ничего не можешь и, более того, ничего никогда не мог. Ты даже на улицу выходить боишься. Сидишь тут и воображаешь себя Царём Богов. О, господи; всё, что ты когда-либо мог - это бренчать свои два аккорда на гитаре и орать на пьяных малолеток. Ну и где твоя сила? Где же она, где твоя божественная мощь, всепоглощающая волна любви и беспристрастности? Ты до сих пор не создал ничего изменившего не то, что мир, которым ты якобы повелеваешь, но даже тебя самого. Все твои песни – бездарны, более того идиотически просты. Как собственно и твоя писанина, с претензиями на интеллектуальность и оригинальность. Всю свою осознанную жизнь ты был серой мышкой, маменькиным сынком, трусишкой и навязчивым лгуном. Твои герои детства либо вообще не существовали за пределами твоей фантазии, либо сдохли от наркоты и бухла. Зато ты себя считаешь звездой. Ха-ха-ха! Ну, куда бы обосраться! Звезда. Книгу, видите ли, во тьме он пишет. Сидишь ночами и дрочишь перед экраном, поскудник. Но, при любом удобном случае, изображаешь из себя мачо-срачо. Сколько тебе девушек дали, за всю твою жизнь? Две, Три, Четыре? И то по-пьяни? Или это ты им скорее дал, закрыв от волнения глаза? – силуэт выдерживал паузы, меняя один женский голос на другой, – Ни один твой с позволения сказать «ТРУД» не был издан, кроме того бреда который печатали в государственных молодёжных газетах и  умирающих журналах, так – забить место. Ты понимаешь, что кроме тебя, редактора и корректора это никто ни за что читать не станет? Хотя и за этих двоих я тоже не уверена. Но ты этим гордишься, так же кстати как и тем, что ты ни в одном музыкальном коллективе не смог ужиться. И после того как тебя выгнали из парочки, ты научился гордо уходить за несколько дней до того, как получить очередной пинок под зад. Вот, мол, я какой, необъяснимый, глубокий и непознаный. Творческие муки, говоришь? Художник, Великий отец народов! Зодчий космических флюидов  положительно заряженной Ци. НОстАящи пАдонАк. Ха! Ты даже курить по ночам и то из форточки вылезаешь. ПАдонАк! Подкуриваешь трясущимися руками, затягиваешься и боишься, что мама или папа зайдут.
 – Заткнись ты, сука! Что ты вообще понимаешь? – не выдерживает плод.
 – А что я не понимаю? – ехидно продолжает силуэт, – Не понимаю, зачем ты как полоумный собираешь автобусные билеты? Понимаю. Ты пялишься на них, складывая числа так и сяк. И пытаешься найти там хоть какой-то знак того, что тебе, наконец-то повезёт. Что что-нибудь произойдёт в твоей жизни замечательное и светлое. А когда находишь, прячешь билет в карман и гордо, с ухмылкой озираешься на серых пассажиров, упиваясь в эти недолгие секунды своей особенностью, своей богоизбранностью и неординарностью. Тебя самого от себя не тошнит?
 – Я сказал, заткнись! Дура! – срывается с губ плода дрожащий мужской голос лет двадцати.
 – О чём ты пишешь? Вот скажем эту самую книгу? О чём она? – не унимается силуэт, –  Ну, может поведаешь? А хочешь, я скажу? Эта книга ни о чём. То есть о тебе. О том, о чём мог мечтать такой идиотик, как ты. Об интересной доброй девочке, которая тебя найдёт и будет терпеть до потери своего пульса. Но ты даже на этом не остановился! Нет, сукин сын – ты решил поубивать кучу народа, а потом ассоциировать у читателя это замечательное создание, которое кстати сейчас всё это наблюдает, с самим собой. Мол, вот он я, какой хороший и замечательный внутри.
 – Это совсем не так – отвечает двадцати летний зародыш, – я ещё не знаю, чем всё кончится.
 – А вот прямо сейчас – это же ты сам про себя написал. Опять и опять. Только про себя любимого. Разве нет? – голос силуэта становиться презрительно-вычурным и сбавляет свой тон, – Но даже в этом, милый мой, ты не оригинален. Никого тебе не напоминает? А? Ну конечно, Данечка Шеповалов – последний великий писатель. Это он на самом деле пишет, не ты. Точнее его жалкая проекция. Также как на гитаре за тебя играет дешёвая подделка Порубова Димки, а нихуя не ты. У тебя бы духу не хватило на сцену выйти. По этому ты прикидываешься Куртом Кобейном или Фео, ну или ещё кем-то. Уахахахахаха! – заливается голос истерическим смехом.
 – И вся твоя жизнь - пародия, потому что на самом деле сам ты ничего не можешь, ничего не стоишь, да и не существуешь, а значишься. Никто тебя не любит – это факт. Да, в тебя пару раз влюблялись малолетние безмозглые девочки и пидофки на гей сообществах. Но даже с ними ты ничего не смог довести до конца. Пойми, дорогуша, ты никому нахуй не нужен.
Плод внезапно перестаёт шататься и опускает голову между колен, а руки его свисают по бокам как неживые пожарные рукава.
 – И всё, что ты можешь сделать, если есть в тебе хоть капля самоуважения, это сдохнуть не родившись. И, тем самым, предотвратить муки тех, кто чувствует за тебя ответственность, – силуэт выдерживает паузу, опираясь о стенку утробы – Ну и? Долго ты ещё тут великомученика из себя строить будешь? Может пора уже собраться и сделать хоть что-то достойное человека?
Руки плода тянутся к тетиве жизнеобеспечения.
 – НЕ-Е-ЕТ! – кричит Кэт как в дурном сне. И с помощью какой-то невероятной силы бросается на силуэт. Когда они хватают друг друга, падая «на пол», в глаза Кэт смотрит обезумевший череп. Плод встаёт и медленно двигается к ним.
 – Нужно выдавить ей глаза, иначе она не исчезнет, – шепчет он Кэтрин.
И тут Кэтрин узнала его, этот голос мог принадлежать только одному существу во всей солнечной системе, этот голос принадлежал ей самой. От неожиданности она забывает о демоне и расслабляет хватку. Демон вырывается и пытается выскочить наружу, но плод ловит его, притягивает к себе и всё-таки выдавливает глаза. Демон визжа растворяется, а на его месте появляется точка цвета индиго, нестатично висящая в воздухе. Только теперь Кэтрин удаётся разглядеть  это существо с пуповиной. Обычный парень, 170-175 сантиметров росту, русые волосы, тёмно-синяя майка с серой рубашкой поверх, широковатые рванные джинсы, смущённая улыбка, прямоугольные оптические очки.
 –  Меня вообще Руби зовут, –  говорит он Кэт её же голосом.
 – Руби, это же женское имя, - неожиданно для себя выдаёт Кэтрин.
 – Кхм, ну да, ну да… ещё одна, на мою голову, – он смотрит как бы сквозь неё и улыбается.
 – Давай поговорим, Руби.
 – О чём это?
 – Ну как? Ты говоришь – я не слушаю, я говорю – ты не слушаешь. Ты что никогда не разговаривал с девушками?
 –  Хм… Тебе очень идёт этот обгоревший шарф.
 – Это ты пишешь всё это? –  спрашивает Кэтрин.
 – Что-то вроде, - отвечает Царь Богов, –  но только не сейчас. Сейчас часов шесть утра. Я недавно лёг спать. Но завтра проснусь и ночью напишу.
 – А чем всё кончится? Что мне дальше делать-то?
 – А я откуда знаю? – удивлённо смотрит на неё Великий Отец Народов.
 – Завтра покурю сигаретку на ночь глядя и придумаю. Бля, что же так жрать-то хочется, даже во сне? Ладно – я пошёл, меня ещё Джимми Моррисон и Оззи Осборн ждут уже час.
 – Так Оззи же ещё не умер? – удивляется Кэт.
 – А какая тебе нахуй разница, что и с кем я во сне делаю? – улыбается Руби и исчезает, крича напоследок, – Не забудь таблетку съесть.
 – Это от головы?
 – Нет, от менструальных болей и неконтролируемой параноидальной диареи. Но похмелье «за здрасти» снимает!
Ещё мгновение и Кэт остаётся одна, даже пуповина и та исчезает.
 – Ну, ничего не попишешь, – говорит она и засовывает в рот таблетку цвета индиго, не смея даже подумать о том, чтобы снова ждать и ждать и ждать чего-то. Волна синего света прокатывается по её спине, и Кэтрин начинает снова взлетать. На это раз полёт длиться меньше. Она летит сквозь тьму и выныривает на поверхность, прямо рядышком со своим телом.
– Что же делать дальше? – думает Кэтрин.
Рюкзак долго кашляет и наконец выдавливает из себя:
 – Бля! Надо было брать бизнес-класс. Ну, или оставаться повисеть с дудой.
Кэт вдруг решает, что лучше всего попробовать лечь в собственное тело, как показывают в фантастических фильмах. Ведь там это срабатывает, значит сработает и здесь. Неподвижные до этого веки сжались вместе со всеми мышцами её тела, исколотого  болью. Она откашлялась кровью в пыль собственного кратера и открыла глаза. Ощущение было такое, что всю её правую половину долго и изнурительно часы на пролёт допрашивали в милицейском участке пятеро бравых оперативных работников инквизиции и кусок резинового шланга. Через мгновение, преодолевая боль, она медленно поднималась, пытаясь привести спинку посадочного кресла в сидячее положение.
 – Сука, спит он! Надо было прямо там ему по морде надавать. Сколько раз ещё раз мне бороться с гравитацией и замедленной вибрацией энергий предметов, окружающих меня? Гандон, спит он значит, – сказала Кэтрин, медленно поднимаясь на ноги в центре собственной ямы, –  Зубы заговорил, падла, и свалил восвояси.
Кэтрин оглянулась вокруг. Её взору в лунном свете предстал тот самый конспиративный дом-музей Крупской из легенды о страшном духе мавров.
От этого завораживающего зрелища она услышала шум внутри головы, похожий на звук тысячи искрящих контактов матрицы. То там то здесь в безмолвной тищи раздавался этот треск бегуших по цепям проводов электронов, перебивая стук ее собственного сердца. Словно клавишник готичной финской группы начинал очередной паган метал трек. Не дождавшись окончания вступления, Кэтрин шагнула навстречу неизвестности. Под ногами стелился густой туман, периодически вырываемый тающими клочками вверх тихим ветерком.
Каменные ступени вели ко входу в подъезд с железной дверью и кодовым замком. Кэтрин интуитивно нажала пальцами на кнопки замка и дверь распахнулась, заставив ее вздрогнуть от металлического щелчка. Катрине почему-то показалось, что цифры, которые она выдавила клавишами не имели никакого значения. Она с тем же успехом могла нажать три любые другие кнопки. И дверь бы всё также неизменно поддалась.
Внутри подъезда было темно. Слева, обливаемые светом луны, монументально высилась лестница, начинающаяся входом в подвал и заканчивающаяся где-то на площадке пятого этажа. «Омерта» гласила надпись бурой краской на противоположной стене. Где-то сверху послышались медленные шаги, и звук бьющихся окон. Кэтрин было страшно, было очень страшно. Хотя бы потому, что она сама выдумала это место, только бы рюкзак заткнулся. Рюкзак трясся сзади мелкой дрожью и до сих пор не проронил не слова. Кэтрин прошла по коридору и повернула направо. Перед ней возникла старинная деревянная дверь, с множеством замков и решетчатым окошком. На двери инфернальным огнём красовались цифры «41». Слева лестница спускалась в подвал.
 – Да ну вас нахуй, всё равно всё это матрица ебучая. А вы, духи-хуюхи - боты ничтожные. – с этими бодрящими тело и дух словами Кэтрин спускалась в подвал пока не наткнулась на первую стальную дверь с висящим на ручке замком. Она вошла и упёрлась в очередную стену. «Ди-джей Sugar – налево; раздолбанный соседский мопед и прочая херь в коробках - направо» гласила очередная настенная живопись всё той же мутной багровой краской. Справа и вправду стоял мопед китайского происхождения, покрытый толстым слоем годовалой пыли. Слева и справа от надписи виднелись ещё две железных двери, с той лишь разницей, что дверь к ди-джею была открытой. Всё те же петли и висячий замок на металлической ручке. Кэт набралась мужества и шагнула во мрак, обитавший за второй дверью. Как только она ступила на пыльный глино-бетонный пол подвального коридора, который и по сей день является неотъемлемым атрибутом домов, заставших в добром здравии партийный лидеров КПСС, железная дверь за ней захлопнулась.
 – Это для конспирации. Проходи. – сказал перепуганной девочке голос из ближайшего подвальчика.
Сквозь дырки в двери, оставленные врезанным когда-то замком в коридор проникал тусклый свет, оживавший в атмосфере пыли и мрака. Кэт кашлянула и оживлённо направилась на голос. От непривычного трепета у неё начиналась истерика. Она резко распахнула неумело измазанную странным чёрно-белым граффити старую дверь и шагнула в комнатку.
 – Дай-ка угадаю, - сотрясла спёртый воздух гостья, - Ты никак «Джей26».
 – Е-е-е! Собственной персоной. Присаживайтесь, мадмуазель. Французское вино? Сигареты? – ответил парень в наушниках и чёрном балахоне, усеянным здоровыми белыми пятиконечными звёздами, гламурно сверкающими в свете монитора лэптопа на коленях щетинистого «Джея26».
 – Ну да, а это тот самый подвал где «Красные Фало-Имитаторы Анального Взрыва Из Вне» писали свой бессмертный EP, - переходя на неприемлемые интонации выпалила она в лицо «Джея26».
 – А ну-ка сесть, я сказал! Сейчас как ветры пущу - быстро чаплан развернётся! Видали мы таких! Не одну сотню перещёлкали, - сказал он не отрывая взгляда от монитора.
Кэт тут же пришла в себя и села на красную пластиковую табуретку позади.
 – Маэстро! Музыку! – скомандовал Джей26, щёлкнув пальцами. И сию секунду в неосвящённых углах подвальной комнаты кто-то тихо заиграл в две гитары. В комнате зажглись свечи, воздух стал пропитываться ароматом благовоний.
 – Чем обязан?
 – Кэтрин.
 – Ах, да. Кэтрин… Чем обязан вашему неожиданному визиту в мой скромный подвал, Кэтрин?
 – А в общем, это… Упала с неба… и потом Руби сказал, что… и эти роботы… А что это вы делаете, позвольте поинтересоваться? – наконец у неё родилось связное предложение.
 – Я? Ха. Музыку пишу. Grind Epileptic Minimal House. Очень перспективное в будущем музыкальное течение. Ну и параллельно, Вконтакте, Mail.ru, QIP, фильмы качаю,  туда-сюда. Тут Wi-Fi сервер совковый стоит. Скорость – закачаешься! Вы ведь понимаете, о чём я? – сказал он и улыбнулся.
 – Ну да, понимаю, в общих чертах, – чуть слышно и насколько это было для неё возможно приветливо ответила Кэтрин.
 – Наверняка вам что-то нужно. Я ведь знаю. Ну, поведайте мне, Кэтрин, о вещах которые вас беспокоят.
 – Вы знаете, так вышло, что за мной всю ночь напролёт гоняются Терминаторы. Железные такие, неприветливые. И, похоже, они хотят меня убить, - Кэтрин почувствовала себя меленькой беззащитной девочкой в розовом платьишке, тихим голосом ябидничившей на соседских мальчишек свирепому защитнику всех обиженных детей усатому дворнику Евгнату с добрыми, как у спаниеля, глазами.
 – Может всё же вина? – предложил Джей26.
 – Ну только что глоток, – Кэтрин не заметила как на низком столике, служившим по всей видимости кейсом для концертного усилителя =ПЁТР 100= с гордой надписью ОЛ ТЬЮБ АПЛИФАИР,  появились бутылка вина и фрукты. И как только она прочла эти загадочные слова, невольно шевеля губами, на столе пред ней уже красовался белый одноразовый пол-литровый стакан, наполовину наполненный красным ароматным напитком.
 – Предлагаю тост за неожиданную встречу – улыбаясь, сказал композитор и отведал из бумажного полулитрового кубка повседневный труд Диониса.
 – Вы мне поможете? - спросила Кэт, сделав глоток.
 – Смотря с чем. Вот, например, с терминаторами - нет. Дел по горло, да и не моё это, не моё! –  он сдалал паузу, – но вот с флаерами для вас и ваших очаровательных подружек - думаю да. Играю в эту пятницу, как обычно. Но буду рад провести время до и после моего божественного сета вместе с вами о, Кэтрин, – он начал по-идиотски подмигивать.
 – А где играете, если не секрет?
 – Ну, как и всегда, на балу у самого Люцифера, – выкрутился Джей26.
 – Ну, надо же, как заманчиво! На бал к самой Аццкой Сотоне.
 – О, да. – поддакивал он – необычайно аццкой!
 – С таким кавалером, да ещё и ди-джеем-резидентом. Ну просто грех не пойти!  – продолжала Кэтрин, – но, боюсь мон ами, ничего не получится.
 – Почему это? – удивился резидент Аццкой Сотоны.
 – Убьют меня нахуй, к тому времени. Так-то, милый мой! – сказала Кэтрин и грустно улыбнулась.
 – Ну ладно, ладно, – просопел себе под нос Джей26, – Вот тебе ключи от тридцать первой квартиры. Крайний подъезд слева, первый этаж. Имя агента «Дядя Коля, Лучезарный», позывной «У Петра первого был 20 сантиметров, но не стоял». Только не говори, что от меня. Я у них на кухне даже не курю. А насчёт пятницы - подумай, один раз ведь такое в жизни бывает.
 – Конечно, месье ди-джей. Я обязательно подумаю, – сказала Кэт вырвав ключ, и уже пробираясь к выходу остановилась и спросила. – А почему всё же DJ SUGAR?
 – А разве не видно, какой я сладкий? – с гордой улыбкой произнёс Джей26 в ответ, – Да и потом, мне лишняя популярность ни к чему. Я же VIP, модный, стильный, молодёжный. И музыка у меня – не для всех и не для каждого. Пусть для глупых серых масс я великий и ужасный Джей26. Для нужных персон я – Dj SUGAR, тот который делает горячо. Всегда и везде!
Выходя из подвала и медленно проникая в подъезд, Кэт зацепила слухом обращение Джея26.
 – Только не вздумай перепутать с сорок первой! Это резиденция Надежды Константиновны Крупской. Она и так не сахар была, а после этих Красных Фало-Имитаторов так вообще чернее чёрной черноты бесконечности. Совсем не айс!

Кэтрин выбежала из подъезда и обернулась. Через узкие окна лестничных пролётов было видно, как вниз торопливо спускались два красных лазерных зрачка T-800 в титановой оправе глаз и жадно искали её присутствия.

АБСОЛЮТНАЯ Х-БЪЕКТИВНОСТЬ.

Я летел вниз, оставляя попытки понимания где-то позади. Ведь всё, что я видел в зеркале неба, было лишь серостью так никогда и не существовавшей грозы. Последовавший удар о кости, плоть и грунт был неожиданностью даже для такого объективно-субъективного объекта-субъекта как я. Незаинтересованное лицо не заинтересованно в чём?
Мои попытки понять людей, хоть и потерпели неудачу, в общем и целом всё же принесли и некоторые положительные результаты. Точнее сказать оплодотворили пустовавшее и до этого незнакомое поле семенами новых мыслей.
Люди. Люди - это безусловно интересно, начиная с «основной священной геометрии 64-клеточной сетки вокруг человека», заканчивая его геномом. Начиная с «образа и подобия» творца, заканчивая свиным трупоедством кодировщика. Но обо всём по порядку.

Начну, пожалуй, с прошлого «владельца». Парню сорвало чердак после просмотра нескольких интервью господина В. Черноброва. Раскалённый свинец проскочил сквозь черепную коробку как горячий нож сквозь кусок масла после того, как паренёк нажал на курок. И дело тут не в наркотиках, уж поверьте. Более того – я склонен считать, что он бы с удовольствием выпустил в себя всю обойму, да ещё и не одну, появись у него такая возможность. Интересно, что сделали бы вы, дамы и господа, после того как факты теории главы Космопоиска достучались бы и до вашей картины мира? К примеру, люди не произошли от обезьян эволюционным путём и тому куча доказательств. У человека 23 пары хромосом. У шимпанзе 24 пары хромосом. У гориллы 24 пары хромосом. У орангутанга 24 пары хромосом. И тут у сторонников теории эволюции большая проблема. Как и куда может пропасть пара хромосом? Просто потеряться она не может, потеря такого количества информации заведомо смертельна. Следовательно, одна хромосома человека должна представлять собой две "слипшиеся" половинки, соответствующие двум хромосомам обезьяны. Интересно, каким-таким эволюционным путём хромосомы взяли и слиплись?
Ещё фактов? Легко! Чернокожие люди - это отличный от белокожих вид, имеющий иные количество позвонков и толщину стенок черепа. Установлено, что все белокожие люди имеют 20 общих предков. Если вы всё же произошли от обезьян эволюционным путём, то где же промежуточное звено? Где новые эволюционирующие приматы?
А теперь представьте себе космический корабль, приземлившейся на поверхности земли и по каким-то причинам не захотевший, а может и не способный улететь. Логично предположить, что для существ, не приспособленных к земной атмосфере, жизнь на нашей планете затруднительна. И существам с этих кораблей точно понадобятся помощники. Адам и Ева, если хотите. Полная чушь, скажете вы. А как вы ещё объясните, невероятный токсикоз у беременной женщины, в то время как ни одно млекопитающее не видело такого даже в страшных снах теории эволюции? Может тем, что генетически модулированное тело обезьяны, по сути, вынашивает инородное существо? А может найдётся объяснение для тупиковых ветвей «человекообразных»?
А что если вы прямо сейчас попробуете пересмотреть свою жизнь и мир в котором вы живёте, где вы сами – ни что иное как ненатуральный искусственно выведенный кем-то для своих собственных целей гибрид. Наука, искусство, цивилизация, венец творения?
Вдогонку господин В. обычно показывает камень с шестигранными болтами, возраст которого явно превышает возраст человеческой цивилизации. И уж точно превосходит возраст открытия метода напыления метала, коим они кстати и сотворены.

Огнестрельный десерт уже готов, изволите подавать? Ещё нет? Тогда из горячего рекомендую ассорти из Э. Мулдашева, Э. Харди, К. Зауэр, Э. Морган, Я. Малина, его жены и иже с ними херувимы. Все они сходятся на том, что люди вообще-то амфибии. Ну, во-первых: никто из приматов не может ходить прямо, управлять своим дыханием и хорошо модулировать звуки, а также не имеет длинных ног, подкожного жира, ягодичных подушек, почти полностью безволосого тела. Так что обезьяны вроде как отпадают. Но нет! Если всё же это были приматы, то совершенно однозначно водоплавающие. И тут вроде как всё по своим местам. Благодаря хождению в воде осанка распрямилась. Как у всех водных животных, появилась способность к брадикардии. Исчезли почти все волосы, появился подкожный жир. У женщин появилась выступающая грудь – в отсутствие волос теперь в воде только за нее и могли цепляться дети. И даже сейчас, уже давно покинув «привычную среду обитания», люди даже трахаются как это делают только морские млекопитающие – «лицом к лицу». Добавьте сюда изображения на древних храмах, так называемые «глаза Будды» с клапаном вместо носа и ахуейте.
 
И, кстати сказать, самое время для закуски. Дело в том, что биологи ставили эксперименты по изучению биоритмов растений и животных, и в условиях полной изоляции в барокамерах с искусственным освещением у всех, кроме людей, сохранялась полная синхронизация с 24-часовым суточным ритмом родной планеты. Люди-добровольцы поначалу терялись, начинали отходить ко сну каждый раз попозже. И в новых устаканившихся со временем человеческих "сутках" было уже почти 25 часов! Сутки же на Марсе длятся 24 часа 38 минут... Интересное совпадение? Особенно в свете того, что в отличие от все остальных млекопитающих человек имеет запас прочности костей, который легко позволяет ему ломаться на ровном месте. Может из-за всё той же воды-матушки, а может это всё же как-то связанно с Марсианской силой тяжести, почти в три раза меньше земной…

Думаю хватит с меня бесстыдного цитирования фактов, спертых из вашей всемирной паутины, отпраздновавшей свой 40й юбилей в 2009м. Тем более что бредятиной вроде сенсаций Павла Мухортова вообще сейчас никого не удивишь. Совсем другое дело «Планета Нибиру», «Квантовый переход», «ДвадцатьДвенадцать» и «Конец Тьмы» под парад планет в честь вселенского посыла эры Рыб нахуй! Это же совсем другое дело! Аллилуйя – вы все спасены, причём заочно! Как оказалось, об этом знали все: начиная от тёти Клавы с водокачки и заканчивая Пашей Глоба, начиная от НАСА и заканчивая Нострадамусом, начиная от Ванги и заканчивая Майя – составителями самого точного, как недавно выяснилось, календаря. И не суть, что по самым скромным подсчётам больше половины из вас канут в небытиё. Главное «спасение». Думается мне, что хаос, радикализм и саморазрушение – вот истина человечества. И если Ч. Паланик прав в том, что самосозидание – это онанизм, то видимо человечеству попросту надоело вздрачивать.
Добавьте сюда два переполненных эмоциональными зарядами фактора: материальность мысли, способной сублимироваться с увеличением мыслящих её человеческих голов и тайные тайны про правящие человечеством семьи-кланы, специально не дающие цивилизации выйти на планетарный уровень. Ведь это «сломает их авторитеты». К слову, вы никогда не видели, как домашнего попугая выпускают в помещении из клетки? Он летает по комнате каких-нибудь полчаса, а часто и того меньше. А потом опять пытается всячески вернуться в клетку. Свобода это как смерть, она съедает неготовых к встрече с ней. Хоть в этом наши с вами мнения могут сходиться?
Лично меня весьма улыбает другое – жуткая противоречивость «современного человека». И битва его, милого стадного хищника, во всем и всегда. Но только против себя самого, особенного и жалкого, великого и одинокого, просветлённого раба и бессильного бога. Разве я не прав?

МИСТЕР ПЫЛЕСОС

Крик Аллы Борисовны Пугачёвой, оформленный в синеватый полупрозрачный призрак примадонны, срывался сиреной с верхних этажей и бежал атакующей волной по лестничным пролётам. После удара о каменный остов Кэтрин он решительно отпрянул и рванул с новыми силами в сторону подвальных помещений. Из которых донеслось – «НУЁПТВОЮМАТЬ!». Кэт мгновенно определила, что вездесущий глас примадонны дорвался таки до спелых  мужских прелестей Джея26 и теперь наверняка истязает его молодую плоть, словно древнее шумерское проклятье.
Было совершенно ясно уже по исчерпавшему свой срок годности домофону, вмурованному в шершавые стены подъезда, что этот дом все ещё был густо населён. Ходили слухи, что где-то наверху в импровизированном пентхаусе обитал призрак коммунизма. Помимо прочего, в глаза бросался факт завораживающе-высоких потолков, от чего входные двери квартир больше походили на ворота допотопных языческих святилищ.
Она постучала в красную железную дверь нестандартных размеров с цифрами «31», расположенными над глазком. Рядом на стене красовалась табличка белого мрамора с золотой гравировкой «НИКОЛАЙ МИКЛОШИЧ. Последний оплот протестующей молодёжи, гуру рок-н-ролла 90х, адепт «Шульца» в третьем поколении, практикующий астрономический водолаз».
Дверь открыл огромный пудель с бейджем «Люся» на груди, стоявший на задних лапах. Своими габаритами пудель напоминал скорее подарочную плющевую игрушку в два человеческих роста.
– Ах, Кэтрин, заходите. Мы уже заждались, – Люся улыбалась и женственно хлопала накладными ресницами.
– О, вы знаете моё имя? – смущённо проронила Кэтрин, – Дело в том что, я у вас немножко тут упала. Хотела зайти, может с кем-то поговорить… а потом вот…
– К моему глубочайшему сожалению, телефона у нас нет. Но, возможно, вас заинтересуют чашка кофейку и приятная беседа?– тактично молвил пудель и открыл дверь почти на распашку, жестом лапки приглашая Кэтрин войти.
– Трусы на голове! – от растерянности выпалила Кэт.
– Ах, - хихикнула в лапку Люся, – Может, вы всё же войдёте, дорогуша?
Кэтрин больше не смела сопротивляться учтивости и хорошим манерам Люси, проследовав в конспиративную квартиру под номером 31. Перешагнув порог, её окутал какой-то особый аромат домашнего тепла и уюта.
 – Вы уж простите, милочка, у нас немного не убрано, – продолжала диалог Люся, провожая Кэтрин на кухню. – Возьмите себе тапочки. Вот здесь.
Пудель указала на низкий шкафчик без дверей. Кэтрин вытащила тапочки, исполненные в виде двух плюшевых розовых кроликов с раскосыми глазами.
 - Спасибо огромное, - наконец произнесла Кэт, натянув мягкие весёлые тапки поверх обтёртых лесной флорой кроссовок. Стопы чудесным образом расслабились, и пальчики ног стали покалывать тонкие иголки тепла.
 – Вы на аудиенцию к Николаю? – спросила Люся, провожая на крохотную кухню гостью.
 – Вообще-то, вы совершенно правы. – ответила Кэтрин. – А это сейчас возможно?
 – По правде сказать, в последнее время Николай редко видится с гостями. Но я уверена, для Вас он сделает исключение. – Люся открыла дверь на кухню и остановилась –  А пока, если не возражаете, наша бабушка составит Вам компанию.
 – Конечно же, нет – улыбнулась Кэтрин и исполнила скромный реверанс. – Но только, право, мне не удобно. Я с пустыми руками.
 – Я уверена, если вы пришли сюда, то у вас определённо есть что-то для Николая. Об остальном не беспокойтесь, mon ami.
Когда Кэтрин вошла в кухню, в нос ударил крепкий запах папиросного дыма. Слева за столом вытянув босые ноги в красный тазик с горячей водой, сидело нечто в старинном плате, шлеме Дарт Вэйдера, папиросой в руке и смотрело старенький японский телевизор из прошлого тысячелетия. Лунный свет, поникавший сквозь зашторенные окна кухоньки, пытался победить свечение лампочки Ильича. Вверху, над скудным урожаем той самой лапочки, синими язычками пламени медленно горела люстра, растаптывая этим Мичуринским психоделичным натюрмортом ощущение реальности происходящего.
 – Здравствуйте. Вы, стало быть, и есть бабушка? –  попыталась начать диалог Кэтрин.
 Дама в шлеме завоевателя галактик отвлеклась от телеэкрана.
 – Что ты себе позволяешь, чернь? Я первая православная княгиня Киевской Руси, причисленная к лику святых!
 – Простите меня великодушно княжна Ольга.
 – Ольга? Как ты сказала, дрянь? ОЛЬГА?
 – Не велите казнить, велите слово молвить! О, княжна, не гневайтесь. Простите мне мою оплошность, это все школьные пробелы по истории. – Кэтрин оставила всяческие попытки понимания происходящего и поклонилась княгине до земли. Она решила подыграть бабушке и спокойно дождаться аудиенции. – В моём учебнике за 9й класс не хватало больше половины страниц. Их систематически вырывали гадкие мальчишки, пытаясь тем самым привлечь моё внимание.
 – В конце концов, – решила Кэтрин, – это может быть даже забавно.
 – Хельга! Моё имя - Хельга! – возразила первая православная княгиня Киевской Руси и ударира кулаком по столу, – Хельга! А учебники ваши - голимая провокация и ничто иное!
Бабушка потянулась за бокалом глинтвейна на столе и пригубила немного через шлем, сдобрив моряцким затягом папиросы. Когда она выдохнула, послышался знакомый семпл из классических «Star Wars», а из-под забрала повалил жёлтоватый густой дым.
 – Вы русичи, такие тупые. Тупее американцев! – продолжала на повышенных тонах княгиня - Если мама варяг и папа варяг, а муж Рюрикович, то я, стало быть, Русская Княжна? Ха-ха-ха. Как бы не так! – княгиня неожиданно перешла на крик, – Люся, добавь кипятка мне в тазик! Мои ноги скоро окоченеют!
 – Вот придёт Ольга, она вас тут всех построит с Николаем во главе! – пробурчала себе в шлем княгиня, словно затаив обиду на весь мир и предвкушая скорую расплату.
 – А вы с Задорновым Михаилом случайно не знакомы? – Решила стебануть Хельгу Кэтрин, усаживаясь за противоположный край стола.
 – Задорнов? Ха-ха! Задорнов нам не чета! Вот, смотри, – княжна постучала перстами по шлему, – сам Тёмный Властелин со своими штурмовиками свататься прилетал. Руку-сердце предлагал  и черную звезду в придачу. Говорил мне: «Хельга, я от вас без ума, я от любви сам не свой. Вы должны стать моей женой»… Забыл, падла, как я их язычников вместе с Розой Люксембург давила в сорок втором под Сталинградом! Был бы Ингвар, муженёк мой, жив – показал бы ему! – бабушка сделала паузу и осушила фужер – а ты говоришь, Задорнов…
Судя по всему, беседа начинала надоедать не только Кэтрин, но и великой Киевской Княжне, что повлекло за собой переключение её внимание на телевизор слева от Кэтрин.
Но чтобы, не показаться окончательно злорадной старушенцией она, уже окутанная телеэкраном, обратилась к Кэт:
 – Может чаю?
 – Спасибо, не откажусь – ответила Кэтрин, кивнув в знак почтения.
 – А у нас его и нет, хе-хе, – хихикнула Хельга, готовая рассмеяться, изящно прикрывая рот перстами – Это я из вежливости предложила. А ты, наверное, к Николаю? Если так, то могу тебя заверить – ты определённо не в его вкусе. Ему нравятся настоящие дамы, как моя дочь, например. Вот на кого вам стоит ровняться, сопливая молодёжь!
 – Да я собственно не по этому вопросу. У меня очень важное дело, не терпящее отлагательств.
– Ну, понятно-понятно. Но и ты пойми, маленькая девочка, Николай Великолепный давно ни с кем не разговаривает - у него затянувшийся творческий кризис. Знаешь, как это бывает у настоящих мужчин и последних художников своей эпохи? – княгиня обернулась к телеэкрану и продолжила, – Ты посмотри-ка, а? Опять про нашего соседа говорят! Ну сколько можно бедного дёргать? Сволочи! Сначала про топоры в батонах, теперь опять про соседушку!
Из телевизора один явно учёный молодой человек с десятью классами коридорного образования и двумя высшими дискотечными рассказывает другому молодому человеку, по-видимому, ведущему телепередачи «Окно в Европу», о том, что есть на самом деле Владимир Ильич Ленин: 
- Ленин в детстве очень любил грибы. Бывало, наберёт полную корзину, почистит, отварит и ест. Да столько съедал, что и Пушкин не смог столько съесть. Но больше всего Ленин любил мухоморы, большие и красные. Как увидит, так сразу блеск в глазах, весь сам не свой.
– Я люблю собирать грибы, люблю их чистить, люблю готовить и люблю есть, – улыбчиво и откровенно произносит в камеру вождь мировой революции.
– Свойство мухомора состоит в том, что если его начинать принимать и если его долго принимать, то личность человека потихонечку вытесняется личностью мухомора. Мухомор тоже обладает личностью, а внутри одной персоны не может полноценно существовать две личности. И уже давно доказано, что личность мухомора гораздо сильнее личности человека, то есть употребляющий человек потихонечку превращается в гриб, – продолжает эксперт.
– И в радиоволну, – неуверенно добавляет ведущий телепередачи.
– И, соответственно, в радиоволну, – подхватывает приглашенный эксперт. – То есть человек становится и грибом и радиоволной в едином облике. Вся октябрьская революция делалась людьми, которые много лет потребляли соответствующие грибы.  То есть, просто-напросто, я хочу сказать, что Ленин был грибом. Более того - он был не только грибом, он был ещё помимо всего радиоволной.
 – Я люблю собирать грибы, люблю их чистить, люблю готовить и люблю есть, – не унимался товарищ Ульянов.
Под потолком шваркнула молния, потушив люстру, телевизор почернел и из его динамиков стал раздаваться похоронный марш, свет начал моргать и за окном послышался шорох. Кто-то, цокая жёлтыми когтями об оконное стекло, пытался проникнуть в комнату.
 – Аллах Акбар! – закричала Хельга, выдернула из-под платьев томагавк войны и умелым движением запустила в телевизор, в клочья переебав кинескоп.
От пролетевшего мимо томагавка и произошедшего в результате его попадания в телеэкран в нескольких сантиметров от неё, Кэтрин непроизвольно сжалась на табурете, прикрыв голову руками. Свет вернулся в исходное состояние, телевизор потух и поползновения за окном прекратились.
– Совсем уже китайцы ахуели! – завопила бабушка, как только всё прекратилось, – В телеэфир кабельных операторов запускают такие злоебучие помехи! Этот геноцид у них называется «Программа: 81 брат Чию». По сути своей, телевизионная проекция этих самых братьев. Таких демонов, знаешь, с медной головой, железным лбом, звериным телом, коровьими копытами, четырьмя глазами и шестью руками… Никогда не слышала о таких? Помехи помехами, но как же раздражает! Мы тут про Владимира Ильича смотрим, а они нам биополе коверкают!
Пока Кэтрин приходила в себя, пытаясь понять, о чём с ней секретничает Великая Княжна, дверь отворилась и на пороге появилась Люся.
 – Я смотрю вы неплохо поладили,  – улыбнулась она, бросив взгляд на телевизор, – Кэтрин, прошу за мной.
В зале, напоминавшем комнату ожидания Пифии, находились большой диван, журнальный столик, шкафы с полками, ломящимися от книг, множество дорогостоящей музыкальной аппаратуры, распустившей свои разноцветные ветви-шнуры по всему полу, несколько больших фотографий украшали стены и тюлевые занавески закрывали застеклённый балкон. В углу комнаты, в углу межу диваном и стеной, отделявшей зал от балкона, с трудом прияв положение «сидя» существовал грязный бородатый бомж с устойчивой аурой помойки, экскрементов и стеклотары. Судя по его состоянию, он был по уши накачан низкопробным алкоголем, за употребление которого честные заводы-изготовители должны приплачивать потребителю, а не наоборот. Картину дополняли некогда яркие штаны-трико, замусоленная ушанка, кроссовки «Превед из 90х», пакет с каким-то хламом, лыжная палка-гарпун для ловли необходимого в мусорных контейнерах и модная рваная майка в облипку, с неоднозначной надписью «Too Young To Care!». Напротив него в белых одеждах сидел Великий Будда расположившись в своей излюбленной медитативной позе, пытаясь просветлить разум оппонента.
 – Дождитесь здесь, Кэтрин, – улыбнулась Люся и указала лапкой на диван, –Вас позовут.
Подумав, что стоит отвлечься от мыслей, навеянных программой «Восьмидесяти одного брата Чию», Кэтрин расположилась на диване и стала слушать речи пробудившегося Сиддхартхи Гаутамы, достигшего Бодхи два с половиной тысячелетия назад.
 – Подумай о четырёх Благородных Истинах. Позволь своей душе и своему телу избавиться от страданий, – говорил забулдыге один из восьми Будд, и слова его излучали тепло, побуждая мир к спокойным вибрациям гармонии. В этих вибрациях оболочка матрицы откалывалась от истинной реальности, позволяя божественному космическому свету проникнуть в этот мир.
 – Муэмпрэмбутсссс, – произнёс бомж сквозь слипающиеся обслюнявленные опухшие губы.
 – Я понимаю, как тебе сейчас тяжело. Попробуй открыться своим истинным чувствам. Подумай о космосе, о своём месте в цикле перерождения, – продолжал учитель, даря с каждым словом миру всё больше и больше света и тепла.
 – Там… это… Зинка, муаэкштр, тышмрышменяшрык, – бомж громко икнул, дёрнувшись всем телом.
 – Попробуй полюбить себя. Попробуй подарить тепло самому себе. Пройди сквозь иллюзорность этого мира.
– А ты ктоваще, ядваратрамыскш, откудрсшм… – произнёс бомж и завалил голову на бок.
 – Очнись. Очнись. Пробуди свет внутри себя. Это в твоих силах, этот мир только твой... – продолжал окутывать теплом своих слов Будда, и Кэтрин стала медленно погружаться в сладкий медитативный транс.
Будда продолжал и продолжал своё учение, унося её в далёкие космические параллели вселенных, ровно до тех пор, пока бомж не начал храпеть.
Кэтрин не услышала, как захрапел не просыхавший годами ученик, но она вдруг дёрнулась от того, что просветлённый резко сменил тон разговора.
– ДА ЁПЖЕТВОЮМАТЬ! – заорал Будда и отвесил сплеча сочную плюху властелину помойки – ПОДЪЁМ!
- ПОДЪЁМ, СКОТИНА! – и ещё одна плюха прилетела на опухшую морду, не на шутку перепугав её владельца, за чем последовала очередная плюха слева, – ВСТАВАЙ ЧЕРВЬ! ЧТО ТЕБЕ НЕ ПОНЯТНО, А? ЧТО Я ТЕБЕ НЕ ТАК СКАЗАЛ? ЧТО Я ТЕБЕ НЕДОХОДЧИВО ОБЪЯСНИЛ, А?
- Ой, я это, тут, щас всё, туда, – пытался оправдаться блудный сын космоса, оправляясь от шока и постепенно трезвея.
– ЧТО?! ЧТО ТЫ ТАМ МЯМЛИШЬ, ПОСКУДНИК? Я НЕ СЛЫШУ! – гнул свою линию господин Гаутама, издевательски приложив ладонь к уху.
– Ну…э…я того… не знаю…кто это… – продолжал нести свой бред бородатый, когда Будда схватил его за грудки и начал трясти, периодически отвешивая сочные плюхи по щекам.
– Быстро говори: Да простит меня космос! Да простит меня вселенная! – не унимался учитель. – Да простят меня мои достопочтенные мать и отец! Говори, ничтожество!

Из-за двери напротив голосом уставшего следователя кто-то в рупор произнёс:
– Следующий.
Кэтрин оглянулась по сторонам, в поисках другого «следующего», но не увидев такового привстала и направилась к двери, оставив позади просвещенческий процесс и его главных действующих лиц.
Когда она вошла в комнату и закрыла за собой дверь, то не смогла поверить своим глазам. Она находилась в самой настоящей пещере. Да и сама пещера представляла собой ничто иное, как святилище, выдолбленное в сером камне скалы. На каменных углублениях в стенах  горели разные по своей длине, толщине и окраске свечи. Воздух был прохладный и влажный, наполненный нотками благовоний. Шаг за шагом, ступая по крошке скальной породы, Кэтрин отдалялась от двери и углублялась в сердце пещеры. Вскоре по краям прохода стали появляться папоротники, хвощи и плауны. Кое-где дымились палочки благовоний, и слышался звук падающих капель воды. Совсем скоро Кэт оказалась в главном зале, напоминавший формой купол собора. В центре окружности на невысоком постаменте, окружённом лепестками тропических цветов, дикими животными и драгоценными украшениями, возвышалось изваяние из красного камня Николая Великолепного в натуральную величину. Николай восседал в необычной позе, правая нога была поджата под себя, в то время как левая, обутая в каменный тапок, была вытянута вперёд, свисая с постамента. Левая рука, направленная ввысь, держала тремя пальцами телевизионный пульт, в то время как правая приняла апан мудру, говорящую не столько о энергетикой мощи идола молодежи, сколько о его rock’n’roll-ьном прошлом, настоящем и будущем. Но истинным шедевром были каменные модные очки, в тончайшей золотой оправе, венчавшие лик Солнцеподобного.
Кэтрин обошла по кругу изваяние красного камня, пробежалась взглядом по куполу, но ничего так и не нашла.
 – Ну и что же теперь делать? – выдохнула она, уперев руки в бёдра.
 – Прощаться с мыслью о нашем диалоге, – с нотой сожаления, но искренне улыбчиво произнёс рюкзак.
 – Что ты имеешь ввиду? – удивилась Кэтрин.
 – Посмотри внимательно, что надето на голову Николая. Это не спортивная повязка для утренних пробежек и не знак социального отличия камикадзе. Это головной убор настоящего вождя Марльборо! Ну а чего не хватает, дабы головной убор вождя выглядел подобающим образом?
 – Перьев, – обрадовалась Кэтрин, но через секунду осеклась.
 – Мы ведь уже не в облачном государстве, не так ли? Значит, они абсолютно точно работают!
 – А как же ты? Ты ведь больше не сможешь разговаривать? – она сняла рюкзак с плеч и смотрела на него, подсознательно пытаясь найти глаза.
 – Да ты вроде не особо хотела меня слушать, разве не так? – ответил рюкзак.
 – Прости меня, рюкзачок. Это было не очень хорошо с моей стороны! – с тоской в голосе произнесла Кэтрин.
 – Да, ладно. Чего уж там. Я и сам виноват, не надо было капризничать, – сказал он и, выдержав паузу, продолжил. – Ну, так что, долго ты ещё резину тянуть будишь?
 – Мне будет не хватать такого оригинального собеседника как ты, – Кэтрин обняла рюкзак и вытащила из него 12 перьев.
По мере того, как перья одно за другим попадали в специально отведённые дырочки на полоске головного убора вождя, их цвет менялся, а вместе с ним менялся и красный камень, постепенно приобретая очертания живого человека и предметов одежды. И вот когда последнее перо оказалось на своём месте, Николай вдохнул полной грудью и открыл веки.
 - О, Катя, здравствуй, – произнёс Солнцеподобный, и вытащил из второго, оставшегося каменным, тапка пачку красных швейцарских Марльборо.
 – Катя? Хм… Николай, вы знаете, я к вам…
 – А Рома где? – произнёс Великолепный, не дав Кэтрин домямлить своё предложение.
 – Рома? – ошарашено выпалила Кэт и уставилась на вернувшегося к жизни идола.
 – Нет. Я не Рома! – посмеиваясь продолжал Николай
 – Я дядя Коля. – ткнув пальцем в грудь произнёс он. 
 – Ты, – он указал на Кэт, не переставая посмеиваться, – Катя!
 – А Рома, -  он указал на небольшой портрет в рамочке 10х15 – твой сексуальный партнёр!
 – Мой кто, простите? – выпалила Кэтрин, перед тем как её челюсть упала на уровень колен. Она присмотрелась к портрету, и узнала там когда-то знакомые ей черты. Он отсутствия возможности понимания происходящего и преодоления блоков в своей памяти у Кэт начанали зудиться дёсны.
 – Эх вы, молодёжь! – продолжал диалог дядя Коля. Но с кем именно, с Кэтрин, самим собой или сигаретой, он бы и сам не смог в тот момент ответить наверняка.
 Кэтрин попыталась собраться с мыслями и всё же перевести тему разговора в нужное русло.
 – Дядя Коля, – словно читая по слогам незнакомы текст, начала она, – Мне угрожает опасность. За мной гоняется как минимум один Терминатор, страстно и непоколебимо уверенный в том, что я никто иная, как Сара Коннор и меня просто необходимо ликвидировать.
 – А какая модель, у терминатора? Фирмовый-ламповый или опять подвальный самопал СуньХуньФчай?
 – Т-800, Мейд Ин Юса.
 – Восьмисотый! Вот это раритет! Их же больше не делают, – подумал дядя Коля – ламповый наверняка, штатовский…
 – Вы сможете мне помочь? – после паузы поинтересовалась Кэт.
 – Ну конечно, Катюша! Ты же своя, ты же не левая какая-нибудь! – ответил Солнцеподобный, прервав свои размышления, – Надо только инструмент подобрать.
 – В заоблачной стране мне поручили передать вам вот этот подгон от их молодёжной музыкальной организации. Сказали, что очень пригодиться, – ответила Кэтрин о передала Николаю тяжёлый мешок.
 – Артефакт, не иначе, – взвесив рукой мешок произнёс в потолок Николай, – Наверняка золотой слепок Петровского болта! Эх, Зина-Зина, сёдня бьёмся без резины!
Он опустил мешок на постамент и улыбнулся, наслаждаясь минутной паузой.
 – Я пойду, приоденусь для схватки, а ты пока за дверью подожди. Хорошо? – сказал дядя Коля, стряхнул в каменный тапок пепел и, поджав под себя вторую ногу, стал медленно спускаться вниз на скрытом в постаменте лифте. Его спуск сопровождался переливающимся золотым светом, струившимся в потолок из шахты лифта, бликами дискоболов и страстными запилами Джимми Хэндрикса, громко зазвучавшими под куполом святилища. Когда шахта лифта закрылась, и Джимми стал чуть тише, Кэтрин решила осмотреться. Помимо благовоний, чёток с большими бусинами, семейных портретов, ароматических свечей, гитарных струн и медиаторов пещеру окружала  растительность, бежавшая по стенам, которая скрывала за собой фотографии молодых людей, заточенные в рамки. Судя по внешнему виду персонажей и состоянию фотобумаги, молодёжь с фотоснимков являлась её современницей.
 – Они, наверное, его ученики или что-то типа того, – подумала Кэт, рассматривая ребяток запечатленных на какой-то сцене во время выступления. Она побежала взглядом дальше. Гитаристы, барабанщики, вокалисты и прочие наркоманы. Все они были ей невероятно знакомы. Память пыталась вскрыть архивы или проникнуть в прошлое, но что-то блокировало всё попытки получения информации, в результате чего всплывали непонятные ей самой образы, обрывки фраз и интонации.
 Когда она очутилась в подъезде на лестничной клетке у входа в 31ю квартиру, железную подъездную дверь с механическим замком уже выламывали. От ударов дверь покрывалась шишками с лопнувшей плотью краски. Сознание Кэтрин, охваченное паникой, толкало её назад до тех пор, пока спина не упёрлась в шершавый бетон лестничной клети. Вариант побежать вверх и спрятаться где-то ближе к крыше отпал как-то сам собой. Жить хотелось всё больше и больше, и всё меньше и меньше это желание представлялось возможным. И вот шедевр советских сталеваров слетел с петель, раскрыв глаза и расширив зрачки Кэтрин до размеров двух чашек на блюдцах. Но в этот самый момент, когда надежда пропадает вместе с остальными мыслями, и мозг готов лопнуть от передозировки адреналином с сопутствующими ему соединениями, на лестничном пролёте между первым и вторым этажей в свете небесного прожектора космических флюидов положительно заряженной Ци появился Он. В играющем на свету красном спортивном костюме с белоснежными лампасами, изготовленном на заказ. В белых плавках с мишенью, одетых поверх спортивных штанов, как и полагалось супергерою. В чехле от семейного дивана в качестве магического плаща. В рыжем скальпе Ингви Мальмстина в качестве парика для маскировки. В модных золотых цацках категории V.I.P. В сланцах на воздушной подушке и стильных очках в тонкой золотой оправе. В одеяле ауры цвета индиго. Появился Он – Миклошич Николай Всемогущий! И заиграла тревожная музыка, и озарился подъезд светом дискоболов, и взмыл Всемогущий под потолок, исполнив в воздухе приём «Плавающий дракон играет в воде», после чего с резким переходом в «Драгоценную утку, проплывающую сквозь лотос» стиля Шаолинь едва касаясь подошвой сланцев перил, на лестничную клетку проскользил. Подойдя гордой походкой кумира молодёжи вплотную к терминатору, Николай сказал ему в глаза:
 – ТЫ – ЛЕВЫЙ!
Сенсорные зрачки Т-800 с трудом сфокусировались на небесной ауре Всемогущего, после чего машина задала вопрос:
 – Это ты Сара Коннор?
 – Да, – спокойно и с гордостью произнёс спаситель Кэт, – А это ты Тунг–Лунг?
«Гость Номер Один» зажужжал, готовясь нанести сокрушающий удар, но за доли секунды до этого Николай извлёк из потайного кармана волшебного плаща подарок Небесной Империи, доставленный Катриной. Золотой двадцатисантиметровый болт Петра Первого полыхнул красными языками пламени. Это моджо Императора, почувствовав зловонную импортную машину, рвалось наружу сопровождаемое хриплым криком через потайной динамик в позолоченной мошонке «БОРОДЫ– ДОЛОЙ!». И вознеся Меч Апокалипсиса над железной головой Т-800, сбив терминатору ракурс, фокус и баланс белого, Николай Миклошич Всемогущий рубанул сплеча. И попал своим мечом прямо по наглой железной морде. Ещё и ещё, рубил Дядя Коля супостата из будущего, пока противник не стал оседать у стенки и на экранах очков в золотой оправе не загорелась надпись «Finish Him».
 – А теперь приготовься к реинкарнации по системе Укупника! – завопил на китайском Николай, приняв стойку «Старый дракон выходит из воды», – Сейчас я покажу тебе технику «Одного стреляющего пальца Дзен» и это будет последнее, что ты увидишь, голубь, до того как перевоплотишься в ламповый гитарный кабинет на два киловатта!
В то время как продолжался тяжёлый поединок бойцов школ «Превед, Иа Железяко» и «Чужим болтом по ****у ШаоЛинь», проломив перекрытия между чердаком и верхним этажом, спускаясь по лестнице к забившейся в угол Кэт, появился «Гость Номер Два». По сути, это был всё тот же Т-800, но вместо знакомых с детства миллионам форм губернатора Штата Калифорнии, он был облачён в синтетическую плоть ростовой куклы кислотно-красного зайца.
Удобно присев в позу всадника, мягко зафиксировав своё «ки» в брюшном «дань тьянь» (энергетическом поле, находящемся на семь сантиметров ниже пупка), Николай откалибрировал «Один палец Дзен» на уровень рельефной груди, направив указательный палец к небу строго перпендикулярно земле и спокойно вдохнул через нос, не спуская гипнотического взгляда с первоначального противника. Мягко наклонив «палец Дзен» вперёд, полностью выпрямив руку и строго зафиксировав её на уровне плеча параллельно земле, он издал страшное шипение «шссс…», которое шло от уровня самых почек. И, вывернув «палец Дзен» в первоначальное положение, практически выколол им ещё не проклюнувшийся третий глаз терминатора.
«Гость Номер Два» в образе кислотно-красного зайца с лазерными глазами склонился над Кэтрин, у которой от этого шокирующего дифирамба пропал дар речи.
 - Идентификация окончена. Сара Коннор – первоочередная цель. Результат идентификации - Уничтожить, – вырвалось из под костюма Гигантского Зайца-Убийцы, перед тем как его плюшевая рука, жужжа механизмами, потянулась к горлу Кэтрин.
В это самое время незнакомая с тайными техниками ШаоЛиня оперативная система «Гостя Номер Один», совершив классическую «роковую ошибку Крупской», ухватила стальной гидравлической кистью «Один стреляющий палец Дзен» и потянула его на себя в тщетной попытке сломать. Пол под ногами затрясся, и без того освещённый магией подъезд начало заливать светом вспышки атомной бомбы. Кэтрин как героиня эпизода замедленной съёмки попыталась прикрыть глаза рукой и под натиском света увидела собственные кости. Поднялся страшный визг, предвещавший как минимум извержение вулкана боевой Ци Николая Всемогущего. 
 – ОГОГО, – радостно известил он, перекрикивая шум в разрушаемом землетрясением подъезде, – СЕЙЧАС РВАНЁТ!
Кэтрин почувствовала, как взрывной нескончаемой волной её стало размазывать по стене, подвергая одежду, кожу, побелку и бетон принудительной диффузии. Через собственные руки и закрытые веки она смогла увидеть, как Гигантский Заяц-Убийца моментально прощается со своей плюшевой плотью, а затем его механическое нутро рассыпается на мелкие угасающие во взрыве крупинки стали.
Стало темно, так темно как не бывало ещё никогда. Звон в ушах тихо угасал, пока она окуналась в истинную тьму, почву для произрастания всех миров.
Там она почему-то видела себя со стороны. И видела с разными парнями. В кровати с малолетним москвичом  где-то посреди Европы. На коленях у дредастого высокого парня, на знакомой квартире в клубах наркотического дыма. В обнимку с кудрявым велобайкером посреди магазина музыкальных дисков. В горах со знакомым детства юношей, фотографируясь на фоне пейзажов, и с многими другими… где-то слева от всего этого визуализирующегося ряда событий стоял белый единорог и смотрел ей в глаза. Не ей, возникающей перед ней самой, а ей – настоящей и окутанной тьмой. И с каждым эпизодом этого «авангардного кино» единорог становился всё дальше и дальше, пока не исчез совсем, и ощущения взгляда, пронизывавшего её насквозь, не исчезли вслед за ним.

САМЫЙ ЧЕСТНЫЙ АРОМАТ.

Материал, описанный ниже, сможет определить степень влияния книги на ваш разум с целью его дальнейшего просветления.

Если конфеты уже закончились или же их нет совершенно и однозначно, то Вы готовы к определению словарного эквивалента двоичного кода и вашего уровня нахождения на спирали Пи. Конфеты могут отвлечь настраиваемый на несколько секунд поток информационной энергии и образов, как например назойливый шум или лобовое столкновение с автобусом. Исключите всё перечисленное выше и подобное этому вокруг себя.
Отнеситесь к этому тесту, как к операции ввода в сотовый телефон символов и знаков с целью открытия потайного меню с датой его изготовления и прочей лабудой. Для открытия Вашего «потайного меню» необходимо выполнить определённые физические и ментальные действия, следуя следующим инструкциям:

произнеси 9 слов в голове

любых

абсолютно

бессвязных

НО

перед этим закройте глаза

сделайте 4 вдоха

и 4 выдоха

положите левую руку под задницу(если левша – положи правую)

и представьте, что Вы вставили себе 3 пальца в жопу

сам себе

почувствуйте это

не выбрасывайте это из воображения

пока не начнёте чувствовать пальцы в дырке своей жопы

как только Вы расслаблены, глаза закрыты, и Вы чувствуете пальцы– Всё готово!

теперь напишите 9 слов о которых Вы думаете

на всем и на всё, что угодно имеющееся под рукой

Опытные примеры ответа:
Лом             химия
бордюр       ****ец
щенок         арбуз
майонез      подовлять
перила        мафия
педрила      обозначение
ступеньки   сифак
красный      смаил
беляши       кокушата


НАУЧНОЕ ОБОСНОВАНИЕ ЭКСПЕРИМЕНТА :
Важно понимать, что у каждого действия, необходимого для настройки мыслепотока и его укладки в нужное нам русло, есть свой незаменимый эффект, обрамлённый глубоким смыслом. К примеру, 4 вдоха и выдоха это - во-первых настройка вашего организма на число смерти, как орудие максимального уравновешивания биоритмов; во-вторых, обозначение границ необходимого потока (4ка есть верхняя граница  Пи, содержащая целое числовое значение).

Особо придирчивым настоятельно рекомендую вдыхать и выдыхать 3.2 раза. При постоянной тренировке дробных значений во вдохе и выдохе по программе «для самых умных» следует переходить на 3,15 вдохов и выдохов, а также 3,142 и 3,1416.
Внимание! При переходе на более точные значения в количестве вдохов-выдохов НЕОБХОДИМО повышать точность значения пальцев в дырке вашей жопы, дабы не сбиться в подсчёте. В этой связи настоятельно рекомендую ежедневно увеличивать барьеры сфинктера путём мануального внедрения (с целью последующего круглосуточного пребывания) материальные заменители ментальной проекции пальцев. Для этого вам прекрасно подойдут канцелярские принадлежности(кисти, ручки, карандаши), столовые приборы, корнеплоды и сучковатые палки. Если же вас изначально удовлетворяют ровно 4 вдоха и ровно 4 выдоха, заставляя чувствовать себя комфортно и сливаться с космосом, выше указанные рекомендации не имеют к настойке вашей Ци никого отношения.

Левая рука, на которую производится давление весом вашего собственного тела, символизирует(а следовательно – проецирует в сознании) путь сердца и помогает концентрировать лунные вибрации.
Часто задаваемый вопрос: Почему левша должен использовать правую руку?
Ответ: Потому, что он ею нихуя делать не умеет, кроме как совать сами знаете куда. И ещё, внезапно прерывать поток, выдёргивая из под жопы руку, чтобы записать 9ть слов - очень неконъектурно, по отношению к операционной системе Матрицы.
Наглядный пример: просветлённый атлант выключает персональный компьютер, используя команды в меню «пуск» или нажав на предусмотренную производителем клавишу; педераст – выдирает шнур из розетки.

Ментальная проекция пальцев в анальном отверстии – кнопка освобождения разума от рамок и границ в сжатые сроки. Иными словами – насильственное зажигание двигателя возрождения. Число 3 также является границей Пи, содержащей числовое значение.
Число девять – есть суть вашего божества, и об этом вы не прочитаете ни в каких Интернетах. Для таких тайн и существуют книги. Собственно, постижение духовного значения числа 9 я оставлю Вам в качестве домашней работы. Могу только добавить, что визуальный эквивалент мантры Ом закодирован на Matrix_Basic алгоритмами, имеющими в основе и каркасной модели число 9. (ВНИМАНИЕ! Даже самая новая и лицензионная версия Матрицы не содержит команды «9», для этого необходимо устанавливать хакерский plug-in Matrix_Om_9_Service_Pack).

РАСШИФРОВКА ДЕВЯТИЗНАЧНОГО СЛОВЕСТНОГО КОДА:
 1)Содержание бранных выражений, фаллических символов, а также слов, носящих сексуальный характер, является показателем правильно произведённого тестирования и осуществление ментального проецирования 3х пальцев в дырке вашей жопы.
2)Присутствие слов, начинающихся на одни и те же буквы, а также на букву О  показывает начало перехода вашего бытия на двоичную систему исчисления(01011110001), и обозначает ваше приближение к цели: а именно, к осознанному прохождению на новый виток бесконечности.
3) Видимая бессвязность слов есть признак правильно направленного потока, ибо все буквы это числа, а все числа – это алгоритмы цепей бесконечности, отрицающей идентичность и логику в масштабе нескольких цепей.
Во имя вселенского Ди-джея Мегатрона!

Если ваш результат выстроен во фразы(предложения) схожими с: 
«Да пошёл ты на ***, мудила грешный, автор теста», «Три пальца вставил, а штаны снять то и позабыл», «Пальчик в анальчик, туда-сюда абратна, аффтар мне уже приятна», то:
1) Вы считаете себя ужасно остроумным, интелегентным и исключительно начитанным молодым человеком. (И ваши друзья по интернату или подвалу - тоже).
2) Вам стоит серьёзно задуматься о жизненном определении в качестве смехотворщика-аншлаговца или слесаря-проктолога. (Карма!)
3) Производить дальнейшие само-исследования вашего слепка числовых ритмов сознания следует по программе с дробными значениями «для самых умных», описанной выше.
4) Эта книга не сможет достучаться до вашего порабощённого матрицей сознания. Ещё каких-нибудь 5-10 лет батарейкой и в канализацию, через персональный дом-унитаз.(КАРМА! Опять же)
5) ТЫ СИДЕЛ И ДУМАЛ О ТОМ, КАК СУЕШЬ В СВОЮ ЖОПУ 3 ПАЛЬЦА! ПАЦАНЫ НЕ ПАЙМУТ, ПОДРУГИ ОСУДЯТ! Остался последний выход – суицид(убей себя сам), ведь полноценно жить с этим дальше не представляется возможным. Заодно исполнишь истинную миссию этой книги. (и ещё раз, КАРМА!)

ВНИМАНИЕ:
При более глубоком подходе к анализу результатов, тест рекомендуется для использования при приёме на работу, поступлении в высшие и средне-специальные учебные заведения, а также на призывных комиссиях в военкоматах. Тест способен заменить собой анализы урины, крови, кала, волос, слюны, сетчатки глаза, тестирования на ВИЧ и беременность, флюорографию, УЗИ, рентгеновские снимки, кардиограммы, кровопускание и коллективное бессознательное. Точность результатов при групповом тестировании не только остаётся неизменной, но и часто повышается в несколько раз. Результаты действительны в течении восьми суток со дня прохождения теста и могут быть получены повторно без всяческого вреда для физического и душевного здоровья. Суйте в жопу пальцы, пишите письма и будьте счастливы!





- И что ты хочешь теперь?
Что бы я делала так, как хотелось бы тебе
или так как хочется мне?
 - Я просто хочу, чтобы ты любила и была счастлива…

Из снов Великого Отца Народов


ПОСЛЕДНИЙ ТЁПЛЫЙ ДЕНЬ

Проснувшись утром, Кэтрин обнаружила себя в знакомой кровати. В этой кровати она просыпалась после всех похождений flashback’ов и трипов сквозь миры и реальности с того самого момента, как Кэт выбрала кровать, а кровать выбрала Кэт.
Рыбка плескалась в своём аквариуме, выпрыгивая и плюхаясь обратно в мутную воду словно касатка. Непризнанная человеческим большинством Сара Коннор лежала и думала о том, произошло ли это всё на самом деле. Вспоминать о киноленте и единороге было противно; в процессе этих воспоминаний ей вдруг становилось тошно и стыдно за вещи, которые она совершенно определённо не делала. Ей вдруг пришла на ум фраза Повелительницы рыб «Думать – вредно!» и она, выскочив из-под одеяла потопала босыми измазанными дорожной грязью и обрывками перегнивающих листьев ногами в ванну. Скинув ночную рубашку, заляпанную сажей и пятнами чужой крови, она зацепила боковым зрением зеркало напротив двери. И замерла. Катрина посмотрела в зеркало ещё раз, после чего сорвалась на крик. Её глазницы были чёрные с кровавыми потёками и  совершенно пустыми…
На этот раз она проснулась наверняка, хаотично отбиваясь от прошлого сна. Резко оглянулась по сторонам, пока не запуталась в собственных волосах. Её волосы были светло-русыми с завораживающим отливом и простилались мягкими ровными струями, прикрывая лопатки и грудь. Глаза её преобразились тёпло-карими тонами, в которых скрывалась детская улыбка, рождённая навстречу летнему солнцу. Как оказалось, спать в белой офисной мужской рубашке не самая лучшая идея, если конечно ваши соски не сделаны из костей и жёсткий накрахмаленный хлопок им не страшен. Сняв рубашку через голову, дабы не утруждать себя расстёгиванием всех этих пуговиц, прячущихся подлоконами, Кэтрин первым делом побежала к зеркалу. Её босые ноги шлёпали о пол, а руки уже собирали волосы в хвост на затылке, оставив глазам миссию поиска резинки на ходу. Сейчас девчонка в чёрных трусах танго, придерживая руками хвост на затылке и вращаясь туда-сюда стояла перед зеркалом. Первое, в чём она удостоверилась – с глазами всё было идеально, кроме того, что радужная оболочка поменяла цвет. А вот дальше её ждали большие сюрпризы. Внезапно на полке обнаружилась резинка для волос, которая тут же перекочевала в её рот, пока руки собирали успевшие выскочить из «хвостика» пряди. Взгляд опять скользнул на отражение её тела и резинка выпала из изумлённого рта, руки наконец-то отпустили волосы восвояси и скользнули вниз к диафрагме, прихватив две молочные железы с обеих сторон.
  – Какого…???? Эм…. Мои… Мои сиськи! – выдавила она зеркалу, переводя взгляд с отражения на себя и обратно.
Её грудь и впрямь стала другой. Она стала более упругой, но при этом потеряла немного в размерах, практически не изменив своей формы близкой к совершенству. Но взгляд вместе с руками скользил дальше и обнаружил следующие интересные особенности. Всё тело стало подтянутым и упругим, кожа стала невероятно бархатной на ощупь, размеры ягодиц усохли, подтянув «кормУ». Даже руки с ногами выглядели как-то по-другому. Она вертелась и вертелась перед зеркалом, то позируя сама себе, то вновь ощупывая ставшее внезапно малознакомым тело. Она бы смогла провести так целый день, если бы неожиданная мысль не прошибла её сознание, заваленное вопросами и догадками. Как только это произошло, её глаза раскрылись и губы округлились. Она смотрела на себя в упор, в своё отражение, в свето-стекло-копию своего лица и произнесла:
– Этого не может быть!
И с криком, приправленным ребяческим визгом восторга, вприпрыжку ломанулась в спальню. Там распахнув старый шкаф, и повыбрасывав с его полок одежу и обувь, вытянула на свет Божий старый коричневый кожаный чемодан без ручки. Чемодан был настолько стар, что кожа, из которой он был сделан, с первого взгляда напоминала дно истерзанного зноем пустыни водоёма. Повозившись с замками, она откинула крышку и нырнула в фотографии.
– Вот оно! – выхватив из общей каши пару фотографий, Кэтрин побежала к зеркалу в ванной.
Сравнительный анализ внешности, форм и объёмов показал потрясающее сходство со всем представленным на снимке. Вот теперь она действительно не могла поверить собственным глазам. Не могла поверить не тому, что видела на снимках, не тому что чувствовала смотря вниз, даже своему собственному голосу и уж тем более совершенно отказывалась верить изображению в зеркале. От подтвердившейся догадки, Катрина  запрыгала на носочках в полусогнутом состоянии, замахала руками и, таращась на зеркало, завизжала, заливаясь смехом. Одна из фотографий вылетела из её рук, и приземлилась неподалёку тыльной стороной вверх. Надпись, отразившаяся в зеркале, гласила что-то вроде «ТЕЛ 71 ЕМН».
– И что же теперь делать? – подумала она и хихикнула. – Как же это здорово. Здорово, здорово, здорово!
Она побежала на кухню, открыла дверцу старого белого пуленепробиваемого аппарата «ЗИЛ» и извлекла обувную картонную коробку, обёрнутую в подарочную бумагу. Надпись на крышке подарка гласила: «Дорогая Кэтрин! Поздравляем тебя с Днём Рождения! Оставайся всегда такой же весёлой, красивой и афигительной. Твои подруги» А, чуть ниже: «Всегда помни о Трёх М!»
«ТРИ М», насколько помнила Кэтрин, являлись: «Мартини», «Мерседесы» и «Мужчины»; или может быть «Martini», «Mercedes-Benz» и «Money» или что ещё душе угодно. Но главное в сложившейся ситуации было не это, главное – коробка совершенно определённо должна была содержать холодный вермут. Сорвав картонную крышку Кэт извлекла долгожданную бутылку, открыла и сделала несколько глотков. Внезапно её настроение начало меняться, падая в ощущения какого-то отвращения. Отвращения толи к самой себе, толи к подругам, толи к подарку в целом. Она помолодела, но только снаружи. И возвращаться назад сознанием, жизненными приоритетами и линзами созерцания было не то чтобы боязно – было противно. Прошла целая вечность, как почти нагая девушка стояла посреди кухни со стеклянной бутылкой в руке и точно таким же взглядом. Она стояла застигнутая врасплох выбором, который почти пропустила мимо, поставив неправильную галочку «по умолчанию». Её взгляд побежал по столу, захватив в прицел коробку «Трёх М». В порыве отчаянья, ненависти, страха и коктейля из кучи прочих эмоциональных состояний она схватила раскуроченную коробку и без всяческого сожаления запустила ею в раковину.
– Ну, я тебе сейчас покажу, тварь – громко произнесла Кэтрин, указывая пальцем на коробку. – Я что по-твоему, буржуйка ебучая?
Кэтрин засадила ещё вермута, на этот раз это были три больших, на сколько позволяло её семнадцатилетнее горло, глотка. Вернувшись с маленького балкончика со старой шваброй в левой руке, полупустой бутылкой Мартини в правой и железным ведром в качестве шлема, Кэтрин залила в себя ещё топлива, надела шлем и взявшись за швабру обеими руками, предварительно нацелившись во враждебно настроенную картонную коробку, с кличем «Кто шагает дружно в ряд? ПИОНЕРСКИЙ НАШ ОТРЯД!» двинулась на таран. Не добежав до предполагаемого места столкновения, Кэтрин поймала коленями кухонный стул, и с ведром на голове полетела через него в сторону пола и шкафов с посудой, вилками, ножами, ложками и встроенной духовкой. Швабра же, угодив в полку над раковинной, сорвала у последней съёмное дно, где на случай вооружённого вторжения в квартиру с целью грабежа, среди тарелок и прочих посудин был припасен полулитровый коктейль Молотова.  С полдюжины тарелок, вилок и бутылка с зажигательной смесью разбиваясь забарабанили по коробке и раковине, продлевая в её голове оставленный взаимодействием её головного убора с полом звон. В то время как раковина уже благоухала бензольными кольцами, Кэт медленно поднялась, сбросив шлем, и выхватывая зажатый межу резинкой трусов и ягодицей огромный тесак, направилась к коробке.
– Вот тебе сука, вот тебе! – шпиговала она коробку ударами ножа в приступе необузданной ярости, граничившей с тупой болью отчаяния.
После нескольких попаданий лезвия во что-то твёрдое и хрустящее, а также парочки искр, малозаметных через ставшую кашеобразной крышку подарка, раковина полыхнула. Сильная волна жара закрыла глаза Кэт, заставляя попятиться назад и выпустить нож. Носом Кэтрин почувствовала запах опаленных волос и тут же угадила ногой в капкан, оставленный самой для себя. Подкованная ведром на левую ногу она завершила потерю равновесия, приземлившись на стул. Кэт открыла глаза и увидела, как горящая коробка коптила раковину, шкаф над ней и посуду, окутанную пламенем.
  – С глаз долой  - из сердца вон, - решила Кэт, вытаскивая ногу из ведра.
Она оперативно отыскала в шкафчиках щипцы для кондитерских изделий, схватила ими объятое пламенем подобие подарочной картонной коробки и выбросила в окно, выходящее на проезжую часть.
 – КОНСЮМЕРИЗМ – ГОРИ В АДУ! – выпалила Кэт, сливаясь с визгом пешеходов. Присев на кровати и набрав в рот очередной глоток Мартини, она вдруг засмеялась и прикрыла губы запястьем, дабы удержаться от полива окружающего её пространства содержимым её ротовой полости. С трудом сделав глоток, она залилась смехом, придерживая неконтролируемую более мышцами шеи голову.
– Твою мать, Кэт! Ты же могла кого-нибудь сжечь нахер под собственными же окнами.  – говорила она в слух, –  В следующий раз просто включи воду.
Она упала на спину и растянулась на кровати, закатив глаза и широко раскинув руки, но так и не выпустив из рук початую бутылку. Она вдруг отчётливо представила себе, как она разделывается ножом с коробкой, а в этот самый миг с букетом ярких цветов заходит Он. И спрашивает, скользя взглядом по её молодому телу, что это она делает. И Кэтрин растерянно бормочет какие-то бессвязные звуки, а после улыбается. И тут, когда их взгляды встречаются, и голос космоса начинает заполнять пространство вокруг, коробка вспыхивает. Она начинает суетиться и пытается что-то придумать, когда он резкими уверенными шагами проникает между ней и горящей неестественным пламенем коробкой, открывает краны с горячей и холодной водой, вытаскивает из под умывальника мусорный пакет и направляет в него потушенную водопроводом причину её утреннего напряжения. После чего с абсолютно невозмутимым видом начинает отмывать от копоти целую и не очень посуду. Пока его руки возятся с тарелками и чашками, его улыбчивое лицо смотрит на неё, стоящую поодаль и словно говорит: «Эй, малышка, я очень рад тебя видеть! Я люблю тебя. Я счастлив с тобой». Под этим натиском событий она тает, переставая замечать время. Тает в заоблачных чувствах, окутавших их обоих, как нуга и тёплая карамель. Когда он домывает посуду и пытается найти руками полотенце, так и не отведя от неё взгляда, она бросается в его объятья, жадно целует его губы и ещё через мгновение падает с ним в кровать. Несколько часов они проводят в неравной схватке любви, страсти и нежности, а после она кладёт белую круглую пепельницу себе на солнечное сплетение, и они лежат, обнявшись и курят сладкий дым сигарет, запуская импровизированные облака в потолок. Он периодически покусывает её перста, целует шею и запускает свои пальцы в её светлые длинные волосы. Она, недавно отвлекшись от мысли «Не думает ли он, теперь, что у меня слишком маленькая грудь?» закрывает глаза и с наслаждением улавливает его запах даже через крепкий табачный дым.

Она просыпается через несколько часов от нестерпимой жажды и садится на кровати.
– Хорошего помаленьку. Эх… Хочу туда! Хочу обратно! – она снова плюхается навзничь и ждёт, не шевеля ни единым мускулом, но сон так и не возвращается.
Тогда она встаёт и двигается на кухню, открывает холодильник и достаёт очередной пакет сока «Спаси Апельсины от Вымирания!». Сделав пару глотков, Кэтрин вдруг вспоминает, что произошло утром. А потом ловит себя на мысли, что в квартире больше не пахнет гарью, что все окна открыты, а в холодильнике на полке рядом с соком лежат ещё две бутылки Мартини. Она ставит пакет на кухонную столешницу. И подходит к столу, на котором обнаруживается букет ярких весенних цветов и маленький огнетушитель. Резко развернувшись, она видит, что тарелки и чашки вымыты все до единой и восстановлены, немного небрежным склеиванием по частям. Кэтрин срывается с места в направлении спальни, откуда впоследствии раздаётся крик «Ну ёптваюмать, даже рыбку покормил!». С лица последней не сходит улыбка, как и с лица Кэтрин. По этому Кэт, отыскав среди хлама в шкафу пару старых любимых дисков, включает музыкальное сопровождение и на полчаса отдаёт себя тёплым струям воды. Одевшись в «Весна-Лето» и прихватив зелённую круглую сумку, Кэтрин выбежала из подъезда навстречу не по сезону солнечному дню. Проходя мимо стены собственного дома, она заметила свежую надпись зелёной краской «Сегодня последний тёплый день в этом году! Кайфуйте, люди!».
– Спасибо, кто бы ты ни был, – покричала семнадцатилетняя Кэтрин и побежала вприпрыжку по залитым солнечным светом улицам. Очень скоро за Кэт увязался лабрадор кремового цвета, не желающий пропадать. Она заходила в магазины, садилась в общественный транспорт, даже перекусила в одной из кафешек, но лабрадор снова и снова оказывался рядом. Она останавливалась, тогда останавливался и пёс. Она звала его, но он словно специально делал вид, будто совсем её не замечает. Когда же она разворачивалась и шла к нему на встречу, пёс бодрой рысцой всё с тем же невозмутимым видом скрывался за первым углом, но через какое-то время опять появлялся сзади. Посетив все запланированные места, магазины и аллейки, доедая на ходу перекус, она приметила на пути скамейку. Сейчас в городском центре было необычно комфортно. Видимо это из-за того, что люди в большинстве своём были рады последнему тёплому дню в году, это было легко прочитать в проскакивавших тут и там улыбках и весёлых интонациях. Хотя попадались и особо недоверчивые персонажи, ходившие в широкополых пальто, шапках и ботинках, когда на улице было больше двадцати градусов тепла. Алкоголь выветрился и позволил Кэт погрузиться в налаживающийся ход собственных мыслей, чавкая очередным сэндвичем.  Мысли внезапно вернулись к собаке.
– Все собаки в городе сумасшедшие. – уверенно заключила Кэт, – Они и не собаки и не люди. Они несчастные создания, несчастные. Даже экскременты зарыть нормально не могут. Вот представим, что я собака. И у меня есть хозяин, который меня кормит. Ведь сама достать себе пищу в городе я могу только лишь на помойке. Там же я могу принять ванну, хотя есть прерогатива искупаться в городских реках или канализационных линиях. У меня нет стаи, у меня нет ни вожака, ни щенят, растущих рядом со мной. А если я кобель – то совсем не факт, что у меня все ещё есть яйца. Сейчас кастрация – весьма популярная процедура в ветеринарных клиниках. Прибавьте сюда то, что я чувствую, как становлюсь человеком, пытаюсь стать тем, кого люблю. Тем, кто фактически несёт ответственность за всё происходящее со мной; только потому, что пара слипшихся хромосом не в собаке, а в обезьяне. Но стать человеком  не могу, так как человек считает себя выше, во всём и всегда. Хоть некоторые из нас спят на кровати и моются в ванных маленьких городских квартир, мы всё также едим с пола, и в снег и в стужу испражняемся на улице и ходим на поводке. Поводок и ошейник вообще очень правильная символика, и не только для БДСМ темы. Ошейник – знак чьей-то собственности, а поводок - это контроль. Находясь на поводке, ты не можешь приблизиться на минимальное расстояние, дабы стать человеком, но и не можешь не пытаться им быть – так как к контролю тебе придётся привыкнуть. Поэтому все собаки в городе – сумасшедшие. Я бы не смогла не сойти с ума на их месте.
Выскочив из потока размышления и снова включая реакцию на внешние раздражители, Кэтрин вдруг заметила, как у её ног лежит тот самый лабрадор. Лежит, уложив морду на передние лапы и окутав полукольцом её ноги.
– Спасибо, что поводил меня на поводке, пока я не начала правильно воспринимать твоё присутствие.
Она наклонилась к кремовому существу и запустила пальцы в его шерсть. Лабрадор закрыл глаза и, очень скоро сдавшись без боя пальцам Кэт, задремал.
Музыка неслась полотнами по улицам. Та музыка, которую никто не мог остановить и едва ли кто мог услышать. Как только Кэтрин отвернулась от мыслей бежавших вокруг, словно толпа автомобилей, нетерпеливо развозящих клерков по рабочим местам, её накрыла эта музыка.
– Звук  - субъективность. В конце концов все мы и всё вокруг лишь энергия. Энергия, летящая бесконечностью. А разум, наверное, что-то вроде губки для всасывания этот самой энергии. А может просто другой её вид или форма.
Музыка говорила и говорила своим жужжанием. Слов было не разобрать, как скажем и саму реальность сложно осязать с закрытыми веками. Просто чувства, потоки, мысли, ассоциации  и воображение. Пальцы сами скрестились и легли на ноги. В голове крутилась картинка сегодняшнего дня, нарисованная маленьким художником. Яркие от легших неровным слоем штрихов краски карандашей рисовали маленькие облачка, кривые домики с неровными разноцветными окнами, чёрный асфальт с бегущими людьми.
Когда Кэтрин открыла глаза, собаки уже не было. Она вдруг увидела или почувствовала, что сидит на стуле у которого обломилась ножка. Но она всё ещё сидит и не падает, нащупав обломок одной из 4х опор ладонью.
Карандашные штрихи частично перенеслись и в окружающий мир. Совсем рядом стояла девушка в наушниках. Что-то подбадривающее играло в её плеере или радио, в то время как она смотря под ноги разгребала перед собой кучки с листьями, словно пытаясь нащупать хоть какую-то почву дабы осуществить следующий шаг. Даже сквозь карманы её курточки было видно, что руки ухватились поочерёдно за телефон и плеер. Левая рука держала под контролем звуковоспроизводящее устройство, готовая в любую секунду отдать приказ пальцам переключить на следующий трек. Правая обволакивала ладонью сотовый телефон, на случий если раздастся звонок.
– Не думаю, что она точно знает, кто ей должен позвонить. А даже если и знает, то совершенно не представляет что должно произойти. Этот как голод не стыкующийся с деньгами в кармане. Хочется кушать, но от мыслей списка того, что позволяют финансовые возможности начинает откровенно подташнивать, и ощущения пустого желудка приобретают чёрные тона. Интересно, что всё таки происходит с такими «гламурными кисами» как она в последствии?  Наверное они рано или поздно находят себе самца с деньгами. Самое главное недалёкого, ревнивого и с деньгами. Всё казалось бы идёт хорошо. Появляются «Не Пущу, Не Пойдёшь, Сиди Дома», которые поначалу ей жутко льстят и поднимаю самолюбие до небывалых даже для неё высот. Так пролетает 10-12 месяцев, бывает конечно чуть больше. Потом такие как она привязываются к самцу, нигде не работают, бывает даже залетают и выходят замуж. Если пассажир соскакивает – история повторяется с другим. В конечном итоге рождаются дети, которым позавидуют только что голодные и больные СПИДом из стран третьего мира.
Катрин встала со скамейки и решила немного поиграть в «Поцарапай Мозг». С гламурными кисами в подобные вещи играть всегда очень легко, ввиду из низкого интеллектуального развития. Так же легко как скажем с гопниками и прочим быдлом.
Кэтрин подошла к кисе и встала напротив неё с серьёзным видом, нарушая первые пограничные бартеры личного пространства. Как только первая сняла наушники, Кэтрин сняла башмак и приложила к уху, удерживая равновесие на одной ноге.
– Дзинь – дзинь – дзинь, – произнесла она, не отрывая взгляда от девушки.
– Что?
– У тебя другой рингтон? Хм… погоди. Тулулулу-тулулулу-тулулу-тулулу.
– Что?
– Да возьми уже телефон, ёпта! Дозвониться не могу.
 Девушка в дыму запаленного мозга вынула из кармана трубку и бегло начала его рассматривать пытаясь отыскать хоть какие-то зацепки с привычными ей причинно-следственными связями.
– ОЛО! – произнесла Кэт в башмак.  – Люся это ты? Как дила?
– Какая Люся?!
 Кэтрин прикрыла ладонью левой руки башмачную дырку для ноги, и правой указала на телефон девушки.
– Говори в трубку, плохо слышно. – произнесла шёпотом Кэтрин, калибрирующая равновесие на одной ноге.
– Что происходит? –  выдавила возмущённо девушка поднося телефон к уху.
– Звонок за счёт нервов абонента. Люся так это ты? Как дела? Как Андрюша?
– Да пошла ты! – с ненавистью в глазах выпалила киса и, развернувшись на месте в пол оборота, фирменной походкой «ля жопа» отчалила восвояси.

– Почему же люди не знаю собственной судьбы?  – думала Кэтрин, прогуливаясь по улицам, где там и тут любовь вступала в неравный бой с ненавистью, улыбки с грустью и прячущиеся за горизонт лучи света с тенями подворотен. – Вот, например я. Я же понятия не имею - что со мной произойдёт. Иногда подобные перспективы откровенно пугают. Скорее всего есть люди, знающие свою судьбу наперёд. Только таким как я это не дано. Просто потому что если бы я знала её, то всё делала бы наоборот. Скорее способность осознания судьбы обладают либо интеллектуальные аристократы либо классические потребители. Потребителям по-***, а просвещенные в силах смириться. Вот такая мрачная перспектива для представителя человечества, метающегося между землёй и небом… Наверное, я просто скучаю по своей второй половине или как это там называется. А может я просто идеализирую этот образ, пряча своё я за словом «человечество», а половинку за словом «панацея»? Странная всё-таки штука эта жизнь. Чем сильнее ты отрываешься от мелочей и размышлений вроде этих, тем сильнее и быстрее тебя к ним возвращает. Человек мера всех вещей, говорили в античные времена. Возможно, вместо движения вперёд и поиска гармонии я лишь сильнее раскачиваю собственный маятник подобным бредом? Не хочу чтобы время текло, не хочу чтобы день прятался за силуэтами домов, не хочу чтобы улицы пустели…
Из окон первых этажей сверкали продукты повседневного потребления. Они курили, кушали, разговаривали сами с собой, отказываясь слушать. Кэтрин шагала вперёд по направлению к дому, прикупив пельменей в однокомнатном магазине. Она знала, что бежала, просто бежала, так как ни на что больше её сейчас не хватало. Слёзы хлынули по щекам и барабанили в упаковку замороженных пельменей, который она прижала к груди. В такие минуты вообще всё равно. Абсолютно всё теряет смысл. И если кто-то предложит передознуться героином, направит на тебя нарезной ствол огнестрельного оружия, предложит купить пару литров этилового спирта или, сигналя и гогоча, помчится навстречу на многотонном грузовике, ты не задумываясь и с радостью примешь это. Ширнёшься, накачаешь тело спиртом, нажмешь на курок, пойдешь навстречу чёрным протекторам шин и всё потому что, это приобретает яркого сверкающую вывеску «ВЫХОД». Наверняка это представляется глупым, но только не в эти моменты.
Кэтрин отварила на автопилоте пельменей, пытаясь разговором сама с собой вернуть себя из мрака.
– Так, теперь поставим кипеть на десять минут… Пам-пам-пам… Немного соли… Так… Что ещё…
Но в голове, не смотря ни на что, бегущая строка выдавала: «лучше бы ты не приходил», «лучше бы тебя вообще никогда не существовало», «чёртов предатель»,  «зачем ты это делаешь, куда ты убегаешь, а?», «жалкий неудачник», «я только начала тебя забывать, и опять-опять-опять». Периодически она возвращалась к мыслям о своей упавшей с неба молодости. Отсутствие вариантов хоть как-то это объяснить отвлекали, но не надолго. Поделиться было не с кем. В записной книжке, попадающей в руки только во время генеральной уборки квартиры, страницы содержали семизначные номера старых уже скорее несуществующих школьных друзей, контакты заграничных знакомых, адреса кучи неизвестных и неинтересных людей и коды доступа сотовой связи с барыгами и «друзьями-торчками». Часто на ум приходила Повелительница Рыб, но её номера или других вариантов контакта с ней Кэтрин не знала. Вполне возможно, что у неё вообще не было телефона. На последней встрече она вскользь упомянула индийский штат Гоа, красивые пейзажи, низкие цены, билет в один конец и бесконечный могучий океан. В этом свете пешая прогулка в чужую Шамбалу казалась бесперспективной. Да и сама идея променада в мрак улиц, где несколько часов назад окончился сумерками последний тёплый день, наталкивала на мысль прикупить ещё один замок на входную дверь, но исключительно с установкой и доставкой на дом.
Рыбка втыкала в границы пятилитровой банки, своего нового уютного, но мало комфортабельного жилища, стены которого запотели от приготовления пельменей. Набив живот разжёванными варёными шарообразными звёздами из мяса и теста, запив всё это горячей туманностью бульона и создав тем самым модель галактического хаоса, Кэтрин выбрала наиболее безопасный элемент с вывеской «ВЫХОД». И, отдавшись калорийному опьянению, слегка пропотевшая от горячей пищи она плюхнулась в старое кресло в углу спальни. Это кресло Кэтрин как-то нашла недалеко от дачного домика. В сарае, принадлежавшем бывшим соседям её родителей. Родители отдали им на дачу весь мягкий гарнитур, не подлежавший восстановлению товарного вида, как только появилась возможность купить новый. В принципе, ей тогда было наплевать. Но становишься старше и начинаешь ценить те беззаботные дни из детства, наполненные любовью и лаской. Как выяснилось в последствии, это кресло было тем, что она не хотела и не могла отпустить. Это были воспоминания, которые можно пощупать. Странная ночь в дачном посёлке, ночь с молоденькой девочкой волочащей по дороге из гравия старое потрепанное кресло доперестроечных времён, изготовленное по блату каким-то сибирским кооперативным хозяйством. Окунувшись в тепло просохшего поролона и вытертой обивки, как когда-то перед телевизором Витязь после мультфильмов «Мишки Гамми» и непонятных детскому уму передач по ОРТ, обездвиженная перевариваемой пищей она окунулась в дремоту. Вспоминала, как долго размышляла в детстве о том, стоит ли жить в городе или уехать куда-нибудь в деревню, в скандинавские леса. Там она бы посла коров, вела своё хозяйство рядом с суженым. Все хотели принца-бизнесмена на белом Мерседесе, а её устраивал просто любимый. Ещё она вспомнила, как когда-то мечтала летать, чтобы у неё выросли крылья, и она могла бы ими перед всеми хвастаться. А ещё, вспомнила, как не единожды триповала под валерьянкой. Делалось это так: нужно было встать с утра невыспавшейся, одеться и поехать куда-нибудь, где достаточно тихо для трипа, но недостаточно для сна. Побродить там около часа, дабы разогнать сон. А потом, съесть 4-6 таблеток экстракта корня валерьяны и сесть, прикрыв глаза рукой. Через 5-10 минут сознание начинало проваливаться. Необходимо было полностью расслабить тело, но при этом контролировать ход своих мыслей и начинать представлять место, где хочешь побывать и то, что хочешь там увидеть. После 40-50 минутного трипа, следовало поехать домой спать или заняться чем-то. Иногда, если она не думала о увиденном, но отпускала мысли в космос – трип частично воплощался в жизнь. Как она позже выяснила – это лишь вопрос искренности желания.
Совсем скоро дремота Кэт перешла в плавный сон, напоминавший один из таких подростковых трипов. И, пробравшись сквозь его тяжёлую завесу самобытности и корки подсознания, Кэтрин смогла ухватить вожжи и поворачивать сюжет, куда и как хотелось.
Есть мнение, что всё истинно ценное, ну или хоть чего-то стоящее приходит в голову и выливается в мир лишь двумя путями. Первый путь - созерцание и беспристрастность, второй, радикально противоположный, это стресс. Волшебство летит в мир вибрациями когда две эти противоположности перекрещиваются. Возможно, в эти моменты никто так и не стал богом. Но гениальность часто растёт именно на этой почве, и расцветает когда стресс и созерцания сливаются в одну картину, в одну мелодию, в целостное ощущение, становятся одним ароматом, чередуя друг друга.
Кэтрин бродила по заснеженным западноевропейским лесам, парила над песчинками африканских пустынь, гуляла по берегам Гоа, пока окончательно не отпустила «руль» растворившись в приятном созерцании. И тут краски стали мешать друг-друга дрожа волнами вдохновения. Как только вселенная выросла в три глаза Гора, сложившихся треугольниками она провалилась в сон. Во сне она увидела, как спит, лежа на кровати. Она увидела, как что-то или кто-то полупрозрачный, словно сделанный из воды, сидит рядом, а потом берёт её на руки и кладёт на кровать. Потом это существо смотрит прямо  в её спящие глаза, и она чувствует этот взгляд. Кровать сыпется пикселями на пол, вместе с её телом и всей комнатой. С места, где раньше был потолок, начинает литься голубая океанская вода. Чистая и красивая. И сквозь эту воду, всё также возможно разглядеть мебель, стены, окна и её саму. Всё осталось по-прежнему, кроме картинки. Словно кто-то отменил двумерный рисунок оболочки. Словно кто-то снял с неё яркую плёнку и окружающих её вещей и предметов.

38 ПОЦЕЛУЕВ.

Прорвавшись из воспоминаний мыслями о лете, сыпал прошлогодний снег.
Кэтрин сидела на кровати и плакала, плакала о том, что так и не смогла обуздать: ни инфернальное желание свободы, ни её повсеместное присутствие, как только получила доступ к желанному.
Свобода это то, к чему стремишься до тех пор, пока её не получаешь. Это не иллюзия, не возможности и перспективы. Свобода это одиночество, замаскированное любовью.
Любовь это не свобода, и сейчас Кэтрин отлично это понимала. Любовь окрыляет, а свобода… свобода это свобода. Она умеет ломать похлеще времени. Кэтрин улыбнулась сквозь слёзы. Мысли рвались в ту больничную палату к дедушке, где один из постояльцев с комплексом мелких душевных расстройств как-то написал на стене возле койки:

«Одиночество это порог который мы боимся перешагнуть, когда открываем дверь и войдя видим там белые простыни на красных нитях… Одиночество это всего лишь слово, состоящие из 11 букв, сама цифра говорящая, что ты вдвойне одинок, набор звуков и символов – не более того… Но когда ты ловишь на себе истинный смысл этого слова, то ты понимаешь, что это за беззвучное урбанизированное межпространство безвремения. Оно поедает твой голос. Оно меняет тебя не в лучшую сторону, как тебе кажется, но меняет необратимо и бесповоротно… Чувство вновь появившейся свободы в миг сталкивается со стенами непонимания и  в вдребезги разбивается о них… И при этом не спасает ни дурь, ни таблетки, ни телефонные разговоры, ни алкоголь, ни сигареты… Ты просто просыпаешься в один прекрасный  и банальный день с осознанием, как ты одинок… И в этой ситуации ты меняешь всё радикально, не переставая волноваться о том, зачем и когда это происходит… Ты хочешь именовать это каким-то звуком, буквой, знаком – чем угодно, лишь бы это поменяло свою тупую бесформенную маску и приобрело хоть что-то, отдалённо напоминающее черты лица… Но это не приобретёт лицо и форму пока ты не получишь надежду, которая раствориться в повседневной жизни и загонит тебя в ещё большее одиночество… Помни друг, когда ты ешь, спишь, читаешь, гуляешь ты все равно будешь думать об одиночестве, где и с кем бы ты не был – ты все равно будешь одинок . Потому, что никто, кроме тебя самого, тебя не поймёт. Но ты и сам себя не понимаешь – в этом и есть твоё одиночество и твои стены сделаны из этого… Ты слушаешь мрак когда тебе одиноко и хреново на душе, не потому, что ты такой фанат подобного творчества, не потому, что ты желаешь себя добить, причина намного глубже – ты хочешь, что бы тебя кто-нибудь понял, кто-нибудь прочувствовал твои боль и страдания… А ведь они сотканы и слеплены из этого… вспоминать лицо любимого человека, ночью обнимая подушку, думать какие все вокруг тупые, а ты один умный – это ни к чему не приведет.
Начни с того, что мир совсем не такой, как тебе кажется, именно по этому ты одинок. Сделай мир похожим на себя – хотя бы для себя самого. Хотя бы для тех мыслепотоков и имён которые крутятся вокруг твоего мозгового центра, считающего именно себя вселенной.
На самом деле ты смотришь лишь в те зеркала, в которые тебе приятно смотреть. Но это ещё спорный вопрос, смотришь ли ты в зеркала вообще… Или ты просто ходишь босиком по стеклу и боишься осложнений, вызванных голосом из вне…
Когда-нибудь ты поймёшь, что я говорю, а может быть и нет. Когда-нибудь ты увидишь чёрного пса, как отражение в зеркале, в которое ты никогда не хотел смотреть. Когда-нибудь ты позавидуешь двум обнимающимся нищим сидящим в грязи. Когда-нибудь ты поймёшь, что тебе никогда не быть облаком. Когда-нибудь станешь крышей для чего то большего, но тебя снесут и разберут по балкам и кирпичам… И если ты ни хрена не понял из того, что я написал, сказал, подумал, услышал и передал тебе – мне искренне тебя жаль, ты никогда не был по настоящему одинок…»

Весь этот настенный бред промелькнул в её жизни ещё четыре года назад. Ещё до того, как она столкнулась со свободой лицом к лицу. Но всё же предложения едкой кислотой въелись в память и, по сей день, отказывались оттуда вылезать. После этого, как часто бывает, у неё даже развилась мания преследования. Причём преследовало Кэт всюду и повсеместно то самое проклятое число 11-ть. Через пару недель озабоченность сошла на нет, но осадочек, как говорится, остался. Кэтрин не боялась одиночества. Бояться – не совсем правильное слово. Кэт часто искала его, как средство ответа. И сейчас утопая в нём, появилась надежда, мысли и идеи собственного просветления с шумом и потоком водопроводной воды исчезали в дырке туалета. Рано или поздно она возвращалась к этому состоянию регресса. Снег валил, разводя на душе тягучую серо-коричневую слякоть.
– Психологи разных мастей склоняются к мнению, что визуальность происходящего рождает внутренний мир и его состояние. Как бы ни так! – размышляла Кэтрин, – Снег идёт по причине моего состояния, ну или как минимум это два электрона по разные стороны галактики, связанные навечно. Надежда часто убивала меня, заставляя жрать себя изнутри. Но, самое интересное, как только она исчезала - становилось легко. А всё потому, что на её место приходит другая, более долгосрочная и невероятная. А значит и более реальная.
Кэт была одна, даже рыбка впала в спячку и улеглась на дно среды своего обитания, закрыв глаза. В суматохе последних нескольких дней и метаморфозах мыслей была какая-то ловушка. Катрина не понимала, что идёт не так. Но что-то шло определённо не правильно. Что-то бурлило внутри, завуалированное мелкими мыслями и старыми переживаниями.
Словно под упругой оболочкой 17ти летней девочки старый компост бродил и растекался, стуча изнутри по стенкам эпидермиса.
– Это так или иначе должно было вылезти. Это то, что я таила, забывала и забивала в себе. Но почему именно сейчас? – она рылась в голове отчаянным поиском объяснений, – Может потому, что перерождение требует полного разбора собственных полётов? Но какое нахуй перерождение?! Успокойся, Кэтрин. Наверняка я просто решила, что нужно найти какой-то план, что происходит и что делать дальше. И от этого мне сейчас так мрачно. Потому как я знаю, но не осознаю, что ответы на эти вопросы, а тем более их поиск – это глупость, калечащая разум. А не осознаю я лишь по причине собственного самолинчевания, пропагандируемого моей реакцией на бытовые обстоятельства и внешние факторы. Но ****ь! Это объяснение никуда не годится! Как это можно связать с тем, что мой внутренний мир диктует внешний? Только если начинать отделать бытовое от духовного и попробовать объяснить это потерей гармонии. Но если это так, то как давно я её потеряла? ЧТО ЗА БРЕДОВЫЕ ВОПРОСЫ, ЧЁРТ ПОБЕРИ! – она протёрла ладонями лицо, словно пытаясь сбросить накатившую раздражительность, – Пора чем-то себя занять, Кэт. Прямо сейчас.

Словно брызги невинной крови пролитой во имя жертвоприношения богам ночи, тьмы и холода по окнам хлестал снег, подгоняемый суровыми нордическими ветрами.
– Совсем скоро начнёт темнеть. – подумала Кэт – надо выбираться из своей хижины в завывающую зиму или завянуть в этой пещере на одного.
Зрачки ломали засовы, сумки и ассоциативную утварь, разрывая один за одним курган упакованных на зиму вещей. Большинство из них давно пора было выбросить или отдать нищим. Но иногда Кэтрин разбрасывала всё это богадство по полу и мебели, устраивая из комнаты картину «4ре сезона Secondhand». Втыкала в проигрыватель что-нибудь из Саунда Сиэтла или индирока (как правило, это были лирические произведения Nirvana и Sonic Youth с перерывами на их современных последователей) и растягивая время с удовольствием наряжалась как Курт Кобейн или Ким Гордон, не забывая при этом об огромном количестве несвязанных между собой аксессуаров. А после в приглушенном носками и майками свете ламп падала на спину посреди импровизированного гнезда рок идола 90х,  доставала из-под кровати мягкую пачку сигарет высохших до состояния пороха, смотрела в потолок и курила. Это могло продолжаться часами; в такие моменты время вытекало из железобетонных и кирпичных стыков, смешивалось с дымом сигарет и медленно оседало, заполняя собой пространство комнаты. Будучи маленькой девочкой, она всегда мечтала о таких погружениях в атмосферу героинового рок-н-ролла; сначала этому мешали перспективы конфликтов с мамой и бабушкой, после непонятные ученики-иммигранты и система пожаротушения в домах туманного Альбиона. Отказаться и избавиться от всех этих затёртых, растянутых и вышедших из моды вещей значило отказаться и избавиться от материального подтверждения своих детских желаний, от полноценных сессий погружения и лучшего наполнителя полостей квартиры, так замечательно боровшегося последние пару лет с пустотой.
– В связи с ограниченной кредитоспособностью эти пустоты, оставшиеся после вещей, забьются не скоро. Когда вырывают зуб, болит не зуб - болит пустота оставшееся после него. Надо конечно всё это выбросить. Но не сегодня. – думала Кэт, натягивая тёплые штаны.
Она остановила на секунду процесс облачения в зимние доспехи, для того чтобы пробежаться взглядом ещё раз по своему телу и уже продолжая, не без удовольствия отметила про себя молодость и свежесть своего тела. Пульс в висках застучал, когда из пуховика зашторенного на вешалке полиэтиленовой плёнкой выпал блестящий шестизарядный револьвер Smith and Wesson. Кэтрин нежно обхватила его ладонью и не без трепета ощутила его вес, оторвав оружие от пола.
– Волшебство… – протяжным шёпотом сорвалось с её губ.
Она выкинула барабан. Капсели мягко отражали свет. Каждый щёлчок, издаваемой этой элегантной машиной для убийств направлял мурашки от поясницы к затылку. Кэтрин млела, попав в сети этого искусного соблазнителя. Револьвер казался идеалом. Идеалом во всём: массе, форме, звуках механизма и всём остальном, что она даже и не знала как описать словами. Казалось ещё немного и этот искусный соблазнитель доведёт её если не до тантрического оргазма, то до полного исступления. Пистолет полностью захватил её сознание. Забыв про поиски одежды и поход на улицу, Кэтрин перекладывала оружие из руки в руку, расхаживала по квартире целясь в то и сё, и схватив рукоять двумя руками ухватила указательным пальцем курок.
Отдача была сильной и неожиданной. Её догнал звук, ударил по юарабанным перепонкам и вырвал разум Катрины из лап коварного револьвера, вернув её на землю гркшную. От неожиданности её сердце дёрнулось с такой силой, что по всей грудной клетке разошлись волны этого мышечного гидро-удара. Ладони мгновенно покрылись испариной, в ушах противно пищало, а револьвер, будто улыбаясь, преспокойно лежал себе на полу. Кэтрин посмотрела на стену с красивой дыркой чуть выше кровати и сквозь писк в ушах услышала соседскую возню за той самой стенкой, озаглавленную риторическим вопросом в слух «Твою мать, Галя, что это было?!».
  – Ай, бляяя… – выдавила Кэт.
Она до сих пор не понимала, как такое могло произойти. Верилось с трудом, что умная и образованная девочка, спустила курок заряженного и направленного в соседскую стенку револьвера у себя в квартире по средь бела дня и без всякой видимой на то причины. Ещё через пару секунд мозг с точностью опытной привокзальной гадалки рисовал картины одного из вариантов ближайшего будущего. На этих картинах кто-то из соседей начинал долбиться к ней в дверь, в то время как другой уже набирал на телефоне короткий номер полиции, с нетерпением ожидая возможности поведать о выстрелах в одной из квартир на его этаже. Ещё как та самая Галя одной рукой ковыряла свежую шишку на стене, а второй капала в стакан корвалол. Это казалось настолько реальным, что Кэтрин начала слышать мокрый тяжёлый запах корвалола.
  – Так. Спокойно, Кэти, спокойно… Надо валить! Валить отсюда, хули тут спокойного?! Тс! Тихо. – в моменты стрессовых ситуаций требующих быстрых и обдуманных решений Кэтрин обычно начинала разговаривать сама собой, словно Кэтрин-паникёрша вступала в дебаты с Кэтрин-похуисткой. 
– Как ни в чём не бывало, бери чёртов пуховик, шапку, перчатки и вали отсюда. Только тихо, тихо, чтобы никто не заметил… Вот так. Теперь шапку. Отлично. Ключи на столе… Теперь к двери.
– ЧЁРТ! А как же ствол?! Что с ним делать? Его нельзя здесь оставлять. Нельзя. Хм…
– Надо взять его с собой. Хватай его.
– А если поймают на лестнице, а у меня ствол – что тогда?
– Что за бред ты несёшь, Кэт? Ха-ха! – Кэт улыбнулась сама себе – Если поймают на лестнице или на улице, открывай огонь на поражение! На четверых ещё хватить, а последнюю - себе.
– Очень смешно, мать твою.
– Но, согласись, не так как свежая дыра от пули в стене!  …Посмотри в глазок… Отлично – никого нет. Теперь тихо приоткрой входную дверь. Выпорхни и также тихо закрой её. Отлично. Теперь только не беги.
Оступившись на подкосившейся ноге, Кэтрин падает на ступеньки. От удара колен и ладоней о ступени револьвер ныряет из кармана и с грохотом летит вниз.
– Ну ты и дура! Что с тобой, а? Приди в себя уже наконец!
Тупая боль умеет протрезвлять. Это что-то вроде драки за школой с долгой прелюдией между учениками от девяти до шестнадцати. Все сомнения и перспективы выбора между началом драки и возможностью её как-то избежать не унизившись улетучиваются после первой плюхи в живот или скулу. После включается инстинкт самосохранения, вымещаемый через агрессию. Если инстинкт работает правильно – страх, волнения и нерешительность притупляются или исчезают.
До недавних пор проблемы с этим у Кэтрин попросту отсутствовали. И даже сейчас, её паника улетучилась, когда тупая физическая боль постучала в двери разума. Лицо её на мгновение перекосила гримаса, отождествлявшая ощущения, после чего кто-то чиркнул в голове зажигалкой и в ещё недавно бегающих и брызгающих паранойей глазах наконец-то зажглись огоньки.
 – Дверь мне запили, ****ь!.. Давай запиливай!.. БЫСТРО, *****!.. Что тебе нужно у меня дома, *****?.. Мент, чего тебе надо? Свали отсюда, *****!.. – послышались крики соседа этажом выше, когда Кэтрин подобрала револьвер.
– По мою душу, или случайность? – пронеслось в его голове, колебнувшись ответом, – Случайности неслучайны.

Свет лился через туман, отражаясь в каждой снежинке. Холодный пряный морозом воздух ударил в ноздри пытаясь пробиться прямо в мозг через сжимавшиеся капеляры. Недалеко от подъезда кто-то, явно мужского пола, вырезал жёлтым лазером испражнений здоровое сердце на свежем снегу. Кэтрин поправила револьвер, заткнутый за спину. Сейчас образ молодой девушки в чёрной шапке и пуховике цвета хаки, в тёплых штанах на широком кожаном ремне и сапогах на толстой подошве, с заряженным красавцем револьвером за пазухой и ожиданием погони будоражил и провоцировал приступ нарциссизма. Она казалась себе роковой красоткой, женственной и смертельно опасной, близкой и недосягаемой. Приятные самой себе эпитеты лились потоком, и улыбка гордости расползалась на лице. Кэтрин быстрым шагом, задрав носик устремилась в лабиринт дворов и уже через пятнадцать минут выскочила на тротуар улицы в трёх кварталах от собственного дома. Интенсивность снегопада медленно стихала, учтиво уступая место туману.
– Ещё какой-нибудь час и сумерки высосут из этого города последние лучи света.
Под ногами было слякотно.
– Всё от того, – думала Кэт, – что на улице относительно тепло для зимы. И оттого что поверхность земли, будь то асфальт, камни, тротуарная плитка или что-нибудь ещё, не достигла отрицательных значений температуры. Ну и конечно же потому, что скоро прольётся кровь невинных.
Кэтрин вспомнила, как ещё вчера проснулась ночью и, подойдя к окну не включив света, увидела огромную красную луну. Она никогда не страдала мистицизмом и связанными с ним страхами. Поэтому вместо того, чтобы спрятаться под кроватью или с опаской забравшись под одеяло стараясь не думать о увиденном и заснуть, Кэт стояла и не моргая векушала её величие. Картина полная чёрных красок уносила мысли в никуда, форматируя мышление как жёсткий диск. И как только форматирование было успешно завершено и в голове не осталось никаких бегущих строк, её великолепие Луну затянули облака, готовые утром раскрошиться колючим снегом.
Внутри неё, пересекавшую опустевший под покровом снегопада город, всё кричало и рвалось наружу. И мир вокруг слышал этот крик, бил тревогу порывами ветра с резким контрастом запахов улиц и снега, бесконечно осыпая её тридцати восьмью поцелуями. Теперь три плюс восемь, сложенные в число одиннадцать больше не возвращали её к пропахшим больничным смрадом и беспомощным стенам. Сейчас это знаменовало столкновение двух единиц лицом к лицу, исход которого не был предрешён.

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ.

Солнце готовилось умереть, но не погаснуть. Казалось что снег, сыпавший на головы малочисленных прохожих и крыши автомобилей, был пеплом солнечного ветра, сохранившим свою световую природу и освещающий всё вокруг. Когда Кэтрин посмотрела на небо взглядом, лишенным рационально восприятия, она смогла видеть километры проводов, накрывших город колпаком судеб. Как-то раз она подслушала разговор двух ребят, куривших гашиш во внутреннем дворике её дома. Когда подошло время прощаться, один из них поинтересовался у другого - как же они встретятся опять. На что второй совершенно серьёзно ответил «иди по красным проводам». Вспомнив это, Кэт и впрямь отметила про себя, что красные провода небосвода ярко выделяются на фоне остальных. Напав на своеобразный кроваво-алый след готовящейся жертвы, она ускорила шаг. Дело близилось к вечеру, который, как известно, в осенне-зимнее время года имеет привычку начаться раньше обычного. Пульс стучал крастовым ритмом по левому полушарию, предвещаю скорую расправу. Перешагнув город этим потоком эмоций и нанизав улицы на запах своего адреналина, Кэтрин остановилась в очереди, состоящей из молодого электората, рвущегося через узкий дверной проём внутрь прокуренного потного помещения.
– Концерт вот-вот должен начаться. Пора пролить немного молодой крови.
Обменяв отсутствие отказа относительно совокупления у рядом стоявших ребят на билет, Кэтрин протискивалась в толпу. Её вот-вот должно было вырвать от состоявшегося разговора. Одна мысль о том, чтобы отдаться за билет, что в ментальном смысле и произошло, выворачивала наизнанку. И когда эти малолетние, подстрекаемые гормонами голово-члены что-то кричали вслед, она смогла выдать весьма громко хоть и через зубы:
 - Идите нахуй!
Синяя форма, нечеловеческая давка, рвотный позыв, и содержимое желудка выплеснулось на охранника правопорядка. Лишний шум, колыхание толпы, сильная в мозолях от онанизма рука, протиснутая через массы; и вот Кэт уже вырывают изпотока, прижав к себе в упор синие шинели. Её правая рука скользнула под куртку отказываясь подчиниться разуму, тяжёлое согретое теплом женского тела и всё ещё пахнувшее порохом недавнего выстрела дуло поочерёдно уткнулось в челюстно-лицевой аппарат друзей облеванного мента.
 - Что сука? Нравится как пахнет? –процедила Кэт.
Осаждавшие вооружённую девушку отпрянули, а их друзья по цеху запустили наобум резиновые дубинки. Тяжёлые удары падали на головы, ключицы и спины пьяной от предвкушения праздника молодёжи, которой в массе своей не было и двадцати лет отроду. Откуда-то из сердцевины живой массы полетели стеклянные бутылки, камни и проклятия. Девушки и парни, подрастающее поколение патриотов, лежали под милицейским натиском захлёбываясь собственной кровью, которая красила снег в алый. Когда подъехал ОМОН и выстроил стенку алюминиевых щитов, громыхая дубинками и стреляя патронами слезоточивого газа, Кэтрин затесалась в первых рядах людей «против». Собаки, сирены и прошлогодний снег давили на сознание молодых неокрепших психикой мальчишек и девчонок. И когда щиты начали давить детей, вытесняя на проезжую часть, Кэтрин открыла огонь. Выстрел за выстрелом кто-то из незамысловатой фигуры конструктора правопорядка падал или отходил. После пятого выстрела Кэтрин, подогреваемого бутылками, арматурой и прочим боевым арсеналом, входящим в классику жанра антиглобалиста, натиск системных приспешников треснул пополам. И в то время как нетронутые жизненными обстоятельствами офицеры баламутили предупреждающими выстрелами и без того заряженный до нельзя воздух, тщетно вызывая по радиосвязи подмогу, оскорблённая кровью невинных толпа рванулась вперёд, давя экспрессией противостоявшую силу.
Концерту в тот вечер не суждено было состояться, казалось для кого-то это было ясно изначально. Люди, имевшие хоть каплю трезвого ума после основного удара по слугам народа разбежались, но Кэтрин, пробивая себе дорогу к свободе блестящей рукоятью револьвера, с компанией новоиспечённых соратников уже переворачивала патрульную машину. Воздух был тяжёлым, слишком тяжёлым чтобы вдохнуть и почувствоватьхоть что-то ещё. Бровь заколола свинцовой и в тоже время резкой как запал тратила болью. Послышался звук приближающихся сирен. Время бежать. Арка, подворотни, коридоры домов. Тех, кто спасался улицами и тротуарами, сбивали резкими ударами облачённых в униформу рук с ревущих сиренами авто. Кого-то отрывали от земли потоками выстрелов холодной воды из пожарной автомашины. Когда к месту добрались репортёры, столкновения интересов давно стихли, и только пятна невинной крови повсюду напоминали о случившемся беспорядке. Кэтрин удалось прорваться сквозь капкан только благодаря удаче и навязчиво разрушаемой эйфорией выдержки, которую она хранила, бодрым шагом беспристрастного человека направляясь навстречу потенциальной опасности. Сделав небольшой круг и повторно пройдя по месту мятежа с накинутым на голову капюшоном, она двинулась за клуб, предвкушая истинное бессилие перед предначертанным судьбой актом уничтожения чего-то прекрасного. Прекрасного и агрессивно-иррационального, как она сама. Существование двух подобных субстанций в общей картине мира отказывалось укладываться в её голову, что, несомненно, подстрекало, придавая шагу злободневный озноб и уверенность. Красные провода, вырвавшись на небосклоне из смуты себе подобных, вели её к чёрному входу в клуб. Там, на малочисленных ступенях у железной грязной от пинков и времени двери, сидел человек с подведённым чёрным карандашом глазами и курил, роняя в алый от событий закат рифмованные мысли. Сердце девушки окутало одеяло острых стальных иголок. Это был он - идеальная жертва выстрела в бесконечность, плевка в пустоту. Кэтрин остановилась, вытащила из кармана пуховика ещё шесть пуль, прочно схваченных гильзами, и направила их в барабан блестевшего в свете снега револьвера. Когда затвор, фиксируя пристанище заряженных свинцом патронов, щёлкнул, Кэтрин ударили по лицу нежной пощёчиной мысли, исходившие от человека с сигаретой на ступенях.
– Тебе осталось так мало. Понять что нас только двое. Что время одно наебалово, пространство – другое. – проскочило через её разум.
– Ты - Сид Вишез. Я – Бритни Спирз. Так там у вас говориться, да? – выдавил потухшим голосом человек и рассмеялся, задавив этим смехов всё живое в радиусе ста метров. – Ну, давай - подходи. Я знаю, зачем ты пришла. Настоящий поэт и революционер должен умереть молодым. Ха-ха. Только тогда его имя прославится, и на этом имени мертвеца заработают деньги. Разве нет?
Кэтрин шла навстречу ему с широко открытыми глазами. Всё вокруг гасло и блекло, образовывая тускло освещённый коридор между ей и ним. И, когда она упёрлась в его биополе, человек с подведёнными глазами, не снимая с лица тяжёлой улыбки, продолжил.
– Садись и послушай. Есть ещё пару тем, которые я должен двинуть, перед тем как исчезнуть навсегда.
Кэтрин села напротив своей жертвы, зажав в ладонях рукоять направленного в пол пистолета.
– Ты идеальный образ для поэта. Я столько мог бы написать, руководствуясь исключительно нашей встречей. Но есть ли в этом смысл, тем более сейчас? А? То-то и оно. – человек потянулся в карман и извлёк пачку Winston с зажигалкой. – Хочешь?
Кэтрин угостилась табаком и приготовилась слушать, расположившись попой на холодных покрытых ошмётками льда, снега и грязи ступенях.
– Никто не боится умереть тёплым летним днём в яблочном саду собственных владений, окружённый роднёй и потомками. Разве нет? Но это только на первый взгляд, на самом деле мы всё боимся смерти. И все наши страхи, комплексы и прочая ***ня имеет именно этот корень. Корень страха перед собственной смертью. А весь консюмеризм есть ничто иное, как этот образ летнего дня когда всё здорово и замечательно, когда боятся уже нечего.  – он затянулся крепко затянулся дымом сигарет – Знаешь, когда ты знаешь, что сейчас умрёшь, страх пропадает. Как будто я только сейчас начал жить. Ха-ха. Всё это так смешно! Всё, абсолютно всё. Словно, я всю свою грёбанную жизнь стремился к этой свободе и когда её получил - не смог удержать. Как тебе? Прямо сейчас ты можешь выплюнуть мои прокуренные и пропитые мозги на лестницу, нежно и уверено приложив палец к курку. И знаешь, что от этого измениться? Ничего! Я больше не боюсь этого и не стремлюсь к этому. Я знаю, что это произойдёт. Очень скоро. И не делаю ничего, чтобы хоть как-то изменить сложившуюся ситуацию.
Он улыбнулся и припал к фильтру, жадно всасывая аммиачные соединения.
– Это то, что ты хотел поведать? – поинтересовалась Кэтрин.
 Не торопясь, выдохнув дым из лёгких, человек продолжил.
– Немного лично для тебя напоследок. Знаешь что такое протест?
– Это когда ты против чего-то?
  – Ха-ха, – человек откровенно улыбался, и от этой улыбки Кэт вдруг стало не по себе. – Когда человек выбирает из тысяч дорог путь к Богу, не к тому, что на небе, а ктому, что внутри, жизнь человека меняется. Это как у Чарльза Буковски в его бессмертном «Charles». Люди вокруг, не важно родные они, близкие или потусторонние существа, начинают давить. Потому, что они не смогли выбрать этой дороги, как ни старались. И в итоге остались ни с чем, не считая навязанных иллюзий, конечно же. Они пытаются сломать тебя на пути осознания самого себя как части вселенной. Хитростью и ложью, лестью и агрессией, славой, деньгами и болью. Ты и сам начинаешь обманывать себя, рано или поздно. И всё это будет происходить ровно до тех пор, пока твой разум не уйдёт из приоритетов и не станет ребёнком в плаценте твоих чувств. Говоря проще, пока твои истинные желания не начнут формировать разум, вместо того чтобы разум начинал формировать желания. Разум это проститутка, так же как и официальная история всех государств, стран и городов. И есть единственный маяк, способный вернуть тебя на избранный путь, способный дать тебе сил встать, подняться и идти дальше, способный вдохновить тебя и вырастить крылья. И это отнюдь не страх перед собственной смертью. Это твоё сердце. Заглянув в него, и без представленного к твоему виску нарезному стволу начинаешь понимать всю бренность мира вокруг. Думаешь это  бред?
У Кэтрин что-то щёлкнуло, наполняя тело ароматом ванили изнутри. Солёные слёзы катились по её щекам и падая плавили крошки зимы под ногами.
– На этом я пожалуй закончу.  – он докурил и скинул влево бычок.
– Так что же такое протест? – спросила Кэтрин.
– Ты ещё не поняла, красотка? Протест это мой страх перед смертью. Если бы я перестал сопротивляться, возможно, я и стал бы Иисусом Христом, но до сего дня я всё ещё боялся умереть. Многие готовы быть распятыми до тех пор, пока не увидят креста. Я сопротивлялся потому, что знал, что пока сопротивляюсь – я жив. Иисус прекрасная легенда, образ прощения которого нам всем так не хватает. Но не более того. Так всегда было и будет на моей дороге.
Человек замер, соединив ладони между колен. Он словно желал смерти, был к ней готов и не сопротивлялся, смотря куда-то вдаль сквозь стены домов, улицы и города не высыпавшимися столетиями, покрасневшими не моргающими глазами. 
– Наверное, я здесь, чтобы опровергнуть это, – подумала Кэт, но так и не смогла сказать.
Плач комом встал в горле, обезоружив речевой аппарат. Кисти плавно совершили вращение вверх, преодолев стволом рубеж в сто восемьдесят градусов. Сейчас остывавшая от монологов сталь упёрлась в подбородок, Кэтрин расслабила челюсть, непринужденно закрыла заплаканные глаза и нажала курок.
Щелчок. Ещё Щелчок. Ещё, ещё, ещё и ещё… Ничего не происходило. Мир не свернулся, мозг не отключился, пистолет прошёлся бойком по каждому из патронов, но так и не выстрелил. Руки опал, и Кэтрин зарыдала во весь голос. Не от пережитого стресса, скорее от накатившего бессилия перед предначертанным судьбой актом уничтожения чего-то прекрасного, перед каждодневно рвущимся из неё желанием жертвы. Как и тысячи лет назад нам всё ещё нужны жертвы, чтобы оправдать себя перед Творцом, оправдать себя перед самими собой. Только теперь мысли её плели капроновую связь между агрессией и страхом смерти. Мы боимся то, что не способны или не желаем понять. Мы ненавидим то, что любим и то, что боимся. И мы хотим убить, уничтожить, стереть с лица земли то, что ненавидим. Всё просто, прозаично и до последней нервной клетки чудовищно больно. Просто потому что каждый боится только сам себя и больше ничего. Ведь ничего и нет, кроме себя. А часто так бывает, что и себя нет.
– Да что же это, ****ь, такое?! – взвинченным голосом выпалил человек и с легкостью вырвал у неё пистолет. – Давай же, сука! Заполони всё кровью, расплескай меня вокруг!
Он приставил пистолет к голове давя на курок, но история повторилась.
– Он вообще стреляет  - этот твой пистолет? – он выпалил в лицо Кэтрин, даже не думая сменить тон после шести нажатий курка.
 – С утра стрелял. Да и под вечер тоже. Правда, преимущественно в стены. – ответила Кэт сквозь высыхающее на лице отчаяние.
– ****ь! – с нотками разочарования обрезал он.
Ещё недавно готовый смиренно умереть он вытянул руку с револьвером в сторону стены на другой стороне дворика и всадил в неё всё свинцовые аргументы своего протеста. Когда последний патрон выпустил свой заряд готовый порвать штукатурку и кирпич и утих серым дымом с запахом пальбы, человек с подведёнными глазами опустил руку. Он посмотрел на Кэтрин.
– Хочешь кофе с водкой? – выдавил он разочарованным голосом, выждав почтенную паузу.
– Да, – не задумываясь ответила она.
– Ну, пошли.
Они исчезали за грязной железной дверью, и двор начинал пустеть, теряя от шум, эмоций и мысли. Недавно прекратившийся снег опав уступил дорогу звёздной пыли, резавшей мерцанием остывавший от человеческого дыхания этих двоих двор.

ПЬЯНЫЙ ФЕВРАЛЬ

Кэтрин и человек с подведёнными глазами в полутьме обозначили своим присутствием какие-то ступени, коридоры и перила, пока не попали в комнату, отведённую под гримерку, но, выполнявшую также функции гостиничных номеров, зала ожидания, столовой, курилки, зала заседаний и складского помещения. На старых диванах сидели музыканты, фотограф и менеджер группы, который, стоит отметить, мало чем отличался от всех присутствовавших в комнате. Воздух был пропитан ароматами алкоголя, растворимого кофе и сигаретного дыма с примесями канабиса. Когда Катрина вошла, гитарист запел, улыбаясь «All you need is love».
– Садись куда хочешь, – предугадав вопрос, произнёс человек с подведенными глазами, который видимо и был лидером собравшегося коллектива.
 Кэт села на диван напротив стола с остатками райдера. Ребята шутили, курили, пили кофе, перекидываясь ничего не значившими фразами. Казалось, отмена концерта никоим образом не омрачила их душевное состояние. Фронтмен налил в кружку с отломленной ручкой кипятка, высыпал три чайные ложки кофе и плеснул сто грамм водки.
  – Угашайся, – сказал он и протянул Кэтрин коктель вечера.
Она обхватила не успевшими согреться с улицы ладонями кружку, прикрыла на мгновение глаза и томно вдохнула аромат, щекоча ноздри тяжёлыми испарениями кофе и алкоголя. Почему-то на ум пришла фраза «Вот теперь, Nescafe!». Не открывая глаз она сделала бережный глоток горячего пойла и как только термальная бомба опустилась на дно желудка, оставив режущий след в пищеводе, свет вокруг погас. Вместе с ним пропали звуки, и прочие внешние раздражители. Проломив потолок, на стол напротив Кэтрин рухнул каменный колос, изображавший Деву со спящим на руках младенцем. От неожиданности Кэтрин выпустила кружку и рук, и посуда застыла в воздухе. Камень стал осыпаться. Скоро перед гостьей на обломках стола со всем его содержимым стояла живая молодая мама с ребёнком на руках. Она отвела взгляд от младенца и посмотрела на Катрину. Эти глаза видели, знали и понимали всё. Мягкая улыбка скользнула по лицу девы, улыбка в сравнении с которой знаменитая мимика Джоконды казалось вычурной пошлостью. Кэт вдруг поняла, что сидит на полу, поджав ноги под себя, и вопросительно смотрит в эти глаза, словно ищет один единственный ответ на самые главные вопросы собственной жизни.
Дева, не переставая удерживать ребёнка, одной рукой прикасается к макушке Кэт. Она, не отрывая от Кэтрин взгляда, скользит ладонью вниз, проводит по щеке и, дойдя до подбородка, начинает излучать свет. В этом жесте женщины не было ни намёка на религию, нравоучение и прочую чепуху. Всё, что она подарила Кэтрин, за те несколько секунд их невербального общения были любовь и понимание, не знавшие ни имён, ни догматов, ни ярлыков, ни предвзятости. Словно у этого образа не было ничего, даже какого бы то ни было образа. Кэтрин открыла глаза. В гримёрной ничего не изменилось. Всё сидели так же, говорили о том же и делали то же самое.
– Что, накрыло? – спросил фронтмен, оформляя себе кофе с водкой.
– Я видела женщину. – сказала Кэт уткнувшись перед собой, словно пытаясь вернуть видение.
  – Красивую? – оживился гитарист, и все засмеялись.
– Очень! Но только с ребёнком на руках.
Меньше чем через минуту всё забыли о красивой женщине с ребёнком, а лидер группы завалился с фирмовым коктейлем в рядом стоящее кресло. С того момента как они зашли,  он не выпускал из пистолета левой руки. И даже сейчас, держа в правой кружку, он вращал кистью туда-сюда, завивая блестящим стволом локоны дыма летающего по комнате
– Лучше тебе пересидеть здесь хотя бы до полуночи. Пока всё не уляжется. – он хлебнул кофе.
– Ты здесь раньше бывал?
Он отрицательно щёлкнул языком, скорчив гримасу.
– Я бывал в сотнях мест, подобных этому. – он сделал ещё глоток. – Когда шатаешься из клуба в клуб со своей никому нахуй не нужной музыкой и поэзией, понимаешь, что по сути перемены места ни черта не меняют. Начинаешь ценить вещи поважнее.
– Когда теряешь что-то одно, получаешь что-то другое и начинаешь ценить то, что потерял.
– ***НЯ! Это - жёсткое наебалово! Хотя бы потому что ты теряешь иллюзии. – он улыбнулся – Если ты конечно хочешь ценить свои иллюзии прошлого. Вообще вся это хрень относительно того, что люди меняются… Люди меняют один образ на другой, иллюзии на истину и жизнь на смерть. Здесь варианты возможны. Но сами они нихера не меняются. И тому уйма примеров, если они вообще тебе нужны – примеры эти. Люди тупеют, люди умнеют, люди стареют, рождаются и умирают. Чего-то выдумывают-придумывают, на чём заморачиваются, куда-то бегут, чего-то ждут, о чём-то забывают. Но сами не меняются, ни в массе, ни в частности - и вот это самое страшное!
– И что же в этом такого страшного?
– Да то, что всё это для них. И всё что делаю я – тоже для них. А это иллюзия. Ведь я сам такой же как они. А значит и я - всё это для себя делаю, – он поставил кружку на стол и закурил, – Никакой романтики. Никакой. Кроме любви, конечно. Но мир без романтики это не мир без любви. Это мир без настоящего искусства, как я его вижу. Иными словами, если бы женщины действительно управляли этим миров, к чему всё и идёт, в идеально женском мире не было бы романтики. И соответственно истинного искусства.
– Это ещё почему?
– Потому что женщины они не романтичны. Это как в детском саду – мальчики чувствуют где лево, где право, а девочки учат на всю жизнь. Все истинные психологические причины поведения девок, на мой взгляд, это стремление найти кого-то самого достойного и продолжить свой род. По этому женщины по сути своей одиночки.
– Ну, тогда, мужчины стремятся оприходовать по больше «самок», точно по той же причине.
– Именно! Но в этом то и различие. Мужчина хочет откопировать себя бесконечное число раз. Создать вокруг себя общество, если хочешь. Что-то завоевать, оставив спермой след в истории. Это есть созидание. Именно по этому подавляющее большинство всего, что вокруг создано - создано руками и головами мужчин.
– Тебя, наверное, кто-то бросил или очень сильно обидел, парень с подведёнными чёрным карандашом глазами.
– Наверняка. Но не так сильно, как тебя, раз ты родилась девушкой.
Они оба рассмеялись.
– Я подумаю над этим, – сказала Кэтрин и улыбнулась, допивая свою первую в жизни кружку кофе с водкой. Стоило отметить, это маргинальное пойло хорошо втыкало. Это делало беседу агрессивной и, в то же время, добродушной.
– Ты не расстроен, что концерт отменили?
– Да не особо. Я расстроен, что твой пистолет стреляет только в стены. А музыку можно дома и послушать, и поиграть. Хотя, я тут кое-что написал, прочесть на публике.
– Ну так - давай! – сказала Кэт, наливая себе  вторую кружку этого коктейля. – Тебе налить?
– Ага! – ответил фронтмен, роясь пальцами, торчащими из обрезанных кожаных перчаток, в завале на столе. Скоро он вытащил ступку мятых белых листов А4, исписанных вдоль и поперёк. Закурив очередную сигарету и пригубив горячего из кружки, он экспрессивно выплюнул с дымом в комнату:
– На улице плюс двенадцать
И мокрый асфальт не услышит
Как сердце рвётся на части
Как тихо внутри кто-то дышит

Февраль восхищает безумием
Безруких деревьев тенями
Пытаясь вернуть то что умерло
Пред тем как сожрать холодами

Свистящим под куполом дня
Капели чёрной выкидышем
Сегодня весь мир для тебя
Но ты его не услышишь

Как нож, зажатый в руке,
Кричит не рождённая зелень
Прохожие липнут в грязи
Замесив тоску и веселье.
– Хм… Очень. Сильно. Даже не знаю - такая романтика, мужественная, что ли…
– Она и не может быть другой!
– Так сейчас же не февраль?
– И что, бля?
 Кэтрин не нашлась, что сказать. И их беседу прервал резко вошедший в комнату без стука худощавый человек лет тридцати в остроносых туфлях и блестящих золотом часах. Ему навстречу поднялся «типа менеджер» группы, и они вышли что-то живо обсуждать в лабиринт тусклых коридоров.
 - Организатор. Наверное денег давать не хочет.
 - И что вы делаете в такой ситуации?
 - Сидим и пьём, а мудень этот вытаскивает деньги или, в крайнем случае берёт предоплату и составляет документ, что мы приедем в конце тура,  – он сделал два больших глотка и рассмеялся, –  Прикольно, у нас нет ни директора, не продюсера, не тур менеджера. Вообще нихуя подобного, а нас всё равно приглашают.
Через несколько минут оба вернулись с красными лицами.
  – Собирайтесь ребята. Аппарат уже пакуют. Автобус будет минут через десять. – сказал «типа директор». На самом деле он был местным перцем, через которого клубы, площадки и свадьбы приглашали всяческих знаменитостей. По сути он был очередным посредником между организаторами и выступавшими, но как и все его коллеги по цеху любил примерять на себя костюм «директора групп».
– Десять это как один ноль? – спросил барабанщик.
Комната хихикнула.
– А это кто? – нервно спросил из-за плеча директора организатор концерта, пытаясь вылепить суровость из ноток отчаяния.
– Это, - фронтмен указал пистолетом на Кэтрин – Проктолог-садист, специализирующийся на различных государственных службах.
– Как это?
– Расчёсывает ментам и политикам геморрой!
 Шквальный гогот разбудил коридоры. Поэт и исполнитель песен привстал, направил на Кэтрин подведенные глаза и сказал:
– Скоро и тебя принесут в жертву,
Бесповоротно и окончательно.
Я вижу, лежишь на алтаре своего мироздания
И ждёшь, и ждёшь.
Как острый нож вскроет твою грудную клетку и живот.
Ты ждёшь его и улыбаешься ему,
Но только потому, что этой жертвой ты сейчас живёшь.
 
Кэтрин шла по ночным улицам, охваченным холодом и тоской вступившей в свои полномочия зимы. Она смотрела себе под нос и ловила мысли о деве с малышом, о ароматном кофе, о разногласии полов, жертвоприношениях, кофе с водкой и феврале. Пальцы её рук потели в тёплых карманах куртки.

ПЛАСТМАССОВОЕ СОЛНЦЕ

Уже на подходе к своему дому Кэтрин остановилась в миллиметрах от серого комбинезона, едва достававшего ей до солнечного сплетения. Серый комбинезон поднял свою голову, и внутри капюшона показалось детское улыбчивое лицо. Чётко рассмотреть его черты не представлялось возможным. Детское лицо улыбнулось снизу вверх, пытаясь понять, кто навис над ним.
  – Что ты здесь делаешь? – удивилась Кэтрин.
 Серый комбинезон извлёк из кармана что-то и протянул Кэтрин беззащитную на морозе ладошку. На детской ладони ребёнка лежали искусственные цветы.
  – Возьмёшь цветочек?
В голове Кэтрин пролетели миллиарды вариантов негативных событий, который обрисовывали в самых грязных цветах боли и страха все возможные варианты последующих событий, вне зависимости от того, возьмёт она цветочек или нет. Среди них была и милицейская облава, и сектанты, укравшие венки с могил непрошенных, и обдолбленные подростки, отравившиеэти кусочки пластика, и иголка, заражённая СПИДом, спрятанная в другой ладони ребёнка. Но, пересилив все отвратительные позывы, она нашла в себе силы взять цветок. Среди искусственных, оторванных от пластиковых стебельков, ромашек и лютиков нашёлся маленький жёлто-оранжевый цветочек, названия живого эквивалента которого она не помнила.
  – Спасибо, – сказала Катрина смущённо, – Так что ты здесь делаешь?
Но когда Кэтрин подняла голову – серый комбинезон с детским улыбчивым лицом исчез. Она сунула цветок в карман и поднялась к себе.
Как только Кэт улеглась на кушетку и закрыла глаза, она почувствовала себя, словно она умирает. Словно превращается в жидкий пепел или нефть. И эта нефть плавающая внутри неё нежно высасывала жизнь из плоти, сжимаясь и становясь всё меньше и меньше.

Утро ударило по растрескавшимся губам страшной жаждой горячего как паяльная лампа дыхания. Первой мыслью, которая посетила Кэт, была:
 – Бля, что со мной? Что со мной происходит?
И над этим действительно стоило задуматься. Точнее думать о чём-то другом в это утро не представлялось возможным. Похмельем назвать состояние Кэтрин решился бы пожалуй только тот, у кого никогда не было похмелья и чего-то посерьёзнее. Болело буквально всё. Для начала: гудели суставы, голова разрывалась с каждым ударом пульса, а руки тряслись даже лёжа. Далее всплывали внутренние органы: Глаза будто кто-то пытался выдавить, сердце периодически острой спицей насквозь пронизывала боль, печень колола морским ежом, а желудок болел, как только мог. Дышать было тяжело, организм словно маялся выбором между кнопками «Потеря сознания от жажды» и «Опустошить желудок через рот». Клёво.
– Интересно, им также здорово жить сегодня, тем музыкантам? – пронеслось через сознание девушки с симптомами пищевого отравления, алкогольного опоя, обезвоживания, и целым набором болезней внутренних органов. – Хорошо, что я не курю… Как говорится, «Голова болит – жопе легче».
Она сползла с кровати в колено локтевую позицию. Перед глазами всё закрутилось и поблекло, тошнота резко накатила, но через секунду отошла, вызвав страшные желудочные спазмы. Простояв так ещё пару минут, Кэтрин начала приходить в себя. В начавшее работать обоняние ворвался её нынешний запах, и тут уже ей пришлось побороться, опять с рвотными позывами. Медленно привстав, она направилась в ванну. Помочиться было почти нечем, а то, что всё таки вытекло из неё после долгих усилий пахло ещё хуже неё самой. Она добралась до крана с холодной водой и жадно припала к нему истрескавшимися губами. Тело словно губка впитывала водопроводное H2O, направляя прямиком в поры. По всему телу Кэтрин сразу же выступил пот. И когда желудок оказался наполненным холодной спасительной жидкостью, он поймала себя на мысли, что всё ещё страшно хочет пить. Во рту всё также было сухо. Проведя в душе под струями и прикосновениями пенной мочалки около часа, она решила прекратить это приятное совокупление с влагой.  Ни под холодными, ни под горячими потоками воды - легче ей всё равно не становилось. Укутавшись в банный комплект полотенец, она побрела на кухню; сил вытираться просто не было. На кухне Кэт выпила ещё литр воды, пока соображала, что не отвергнет её пищеварительный тракт из доступной сейчас еды. Желудок всё ещё нервничал и кричал, что полон, но жажда никак не проходила. Кэтрин заварила крепкого чая и стала варить молочную лапшу. Страшно хотелось кислого творога, йогурта или хотя бы кефира, но всё это лежало и ждало в таком далёком магазине. А значит, на другом материке другой планеты слабоизученной галактики, до которой без креагенной заморозки не долететь и за всю жизнь, не то что не позавтракав. Нужно ли говорить, о том что молочная лапша не пошла. Не пошла не только по той причине что была похабно приготовлена, но и по той причине что желудок посылал нахер всё, а особенно всё горячее 40 градусов по Цельсию. Тогда Кэтрин достала с каких-то полок закрытую коробку подарочных печенюшек, что в совокупности с двумя заваренными пачками крепкого чёрного чая спасло её от голодной смерти на ближайшие 48 часов. К слову все эти 48 часов были также отвратительны. Она так и не смогла нормально поспать, мало того – от обильного непрерывного питья, провоцируемого сводящей с ума жаждой, обиженные почки начали ныть и «тянутся» вниз. По ночам начала подниматься температура, которую не сбивали даже пригоршни аскорбиновой кислоты, и тогда Кэтрин выискивала среди хлама скопившегося в столе две таблетки «советского аспирина», давила их железной ложкой в порошок и запивала стаканом воды. Это позволяло ей проворочаться до утра без высокой температуры. Когда переставали болеть почки – начинало болеть сердце, когда переставало болеть сердце – начали ломить суставы, когда переставало ломить суставы – начанала ныть печень, когда переставала ныть печень – начанало болеть что-то ещё. Вдобавок ко всему в голову постоянно лезли тяжёлые мысли, заставляющие мозги страдать. И, конечно же, они были о «любви». Ничто так не ранит как проститутка-любовь, купленная не просветлением, а высокой самооценкой и эгоизмом. В один такой момент, находясь в полу дрёме, она увидела перед собой раздвоившуюся на две сущности саму же себя. Одна, та что была справа кричала на ту, что была слева. Как ни удивительно на той, что справа была майка без рукавов и белые боксёрские жгуты, обматывавшие руки почти по локоть. Она аккуратно, но не без экспрессии била ладонями по лицу и трясла за плечи плачущую слева, будто пытаясь привести в чувства. Кэтрин кричала сама себе:
  – Разве ты не видишь, как он с тобой поступает? Возомнил себя господом богом! Ты всё это сама себе придумала, сама себе. Ничего нет, не было, и быть не могло. Чего ты сейчас страдаешь? Чего ты сама себя мучаешь, а?
– Я просто люблю его, - отвечала та слева, давясь слезами, – Ведь все не может быть просто так? Ведь он тоже меня любит? Все же не может вот так взять и закончиться?!
– Дура! Ну что ты за дура?! Ему всё равно. И всегда было всё равно. Никаких Happy End’ов не будет. Просто не будет. И чем ты быстрее это поймёшь – тем лучше.
– Я просто напишу ему и он ответит. Просто опять напишу…
 – Идиотка! Ты – идиотка! У тебя скоро тумбочка рухнет от всех этих писем. Ты уже пол города забросала своими стихами и прочей никому не нужной ***той. И что? Он ответил? А? Пойми же ты, наконец, – ему просто похер. Он наслаждается своей жизнью, и даже не знает о тебе. Всё остальное иллюзия.
– Может ему просто нужно время.
– Это он тебе такое сказал? Где его присутствия ещё ты не искала? В туалетах и забегаловках – искала, в ночных клубах и на тёмных улицах – искала, в мрачных переулках и наркотических сквотах – искала, вокруг университетов и на автостоянках – искала. Вроде везде искала, но не нашла. А знаешь почему? Потому что не искала только в одном месте – в своей сопливой сентиментальной голове. Только там он всегда и был!

На утро второго дня Кэтрин проснулась в хорошем настроении. Ей снились сны, о том как она, свернувшись клубком, проникала за ширму сознания. Как за этой ширмой её ждала чёрная лужа грязной воды и консервная банка. Когда она открыла консервную банку, из неё вылетел целый рой мух-кровопийц и стал облеплять её. Она пыталась давить их на себе руками, но они лопаясь, обжигали её тело кислотой. Тут она чиркнула спичкой. Весь рой воспламенился и сгорел, опадая на чёрную землю серым пеплом. Она склонилось со спичкой над чёрной лужей, утопив колени в грязи, и жижа, сжавшись, стала прятаться в консервную банку. На дне высохшей лужи забил родник с чистой водой. Вскоре выглянуло солнце, и грязь превратилась в бело-жёлтый песок. Из тьмы проступили низкие и высокие пальмы. И скоро все вокруг уже не напоминало болотные топи. Родник растёкся и превратился в берег моря. Кэтрин нырнула в солёную воду, и отыскала на песчаном дне банку. Но как только прикоснулась к ней рукой, алюминиевое пристанище чёрной жижи провалилось и открыло проход в морскую впадину, окутанную полутьмой древних мифов. Кэтрин поплыла сквозь песчаные ворота и, окутанная холодными течениями северных морей, нырнула вглубь. Вокруг неё мелькали огромные рыбины с живыми фонарями, свисавшими с доисторических голов. Волшебный мир, освещенный сквозь песчаное окно, завораживал Кэтрин. Погружаясь всё глубже и глубже она наконец увидела то, ради чего плыла вниз. Старый разрушенный корабль из дерева ждал её. На самом дне, войдя в дырявые трюмы, она шагала окружённая океаном и почерневшим от времени золотом, пока не наткнулась на красную книгу, лежавшую на деревянном днище. Кэтрин не задумываясь взяла её и стала выбираться из корабля. Она знала – возьми хоть одну монету, хоть одну заросшую морской живностью безделушку – шанса выбраться оттуда у неё бы не осталось. Когда Кэт вынырнула из корабля, песчаное окно сверху исчезло. Она ухватилась за фонарь проплывавшей рядом рыбины, и морское чудовище понесло её прочь от обрушавшегося и пожираемого морским дном корабля. Вскоре они заплыли в вулканические пещеры, откуда Кэтрин вынырнула к воздуху в самое сердце вулкана. Изнутри всё напоминало древний храм Майя. Самобытные лестницы, этажи и красные потоки лавы, циркулирующие в жерле. Она стала подниматься наверх, к верхушке этого огненного святилища. Когда ступени и пролёты закончились, в стене она заметила небольшой лаз. Встав на четвереньки, она поползла в надежде на выход, но путь ей преградило серое полотно.
 – Это твой страх, – прозвучало в голове, – только ты сможешь победить его.
Кэтрин попыталась сорвать полотно, но оно отдалилось и стало обволакивать стены лаза, словно готовя Кэтрин ловушку. Она начала паниковать, это страх и растерянность старались завладеть её разумом.
 – Ну же, котёнок, улыбнись – прозвучало в голове, - я знаю – ты ведь можешь.
От этого голоса пропитанного невероятной нежностью Кэт и вправду улыбнулась. И полотно стало просто полотном. Она легко сдёрнула его и поползла наверх. Лаз всё расширялся и расширялся и скоро она, шагая во весь рост, вышла из пещеры. Немного погодя она уже сидела на берегу.
Тут Кэтрин вспомнила о красной книжке, которую заткнула за пояс трусов. На обложке не было ни слова, ни даже следа от сделанной когда-либо надписи. Зато на первой странице красовались размашистые буквы чёрными чернилами, выведенные от руки «Мой подарок этому миру, страдающему вопиющим отсутствием Happy End’ов». Она перевернула страницу и обнаружила там зеркало. И на всех последующих страницах, до самого конца книги были зеркала. Кэтрин закрыла книгу, зарылась пальцами в прибрежный песок и, устремив взгляд в бесконечную синюю гладь, задумалась, что бы всё это могло значить. На безмятежном светлом небе, подчерком автора единственных строк в книге с зеркалами кто-то вывел белой тушью едва уловимых облачков «Привет, Кэтрин =)».

Кэтрин уже давно открыла глаза, но она смотрела не на потолок. Она всё ещё смотрела на то, как под тёплыми лучами солнца две не имевшие начала и конца стихии, океан и небо, отражали друг-друга и переливались синими цветами бесконечности. Всё, что делало существование Кэт жалким и неприятным ей же самой последние 48 часов, испарилось под дуновением тех тёплых ощущений, которые подарил ей этот полный волшебства сон.
Но все следующие дни Кэтрин нежилась в кроватке, почитывая книжки и поглощая продукты, за которыми она изредка выбегала в дикий и потусторонний мир, пропитанный тяжёлым дымом тумана, испарений и каменной крошкой мелкого снега. Дни летели в атмосфере неизменного электрического свечения лампы в 100 ватт. Казалось, за окном мир остановился и вымер, но люди вместе со своими бытовыми событиями всё ещё продолжали своё существование по инерции. И вдруг одно такое утро полыхнуло тридцатым числом.
 – Завтра же новый год, ёптыть! – разрывая пустошь провозгласила Кэт.
Она проковырялась в жилище до трех часов дня и, скооперировав все запрятанные по шкафам и полкам финансы, выдвинулась за покупками. Не то, чтобы это был её любимый праздник. Девушке просто хотелось развеяться. Казалось все краски, восторги и запахи, выдавленные с улиц отвратительной угрюмой погодой сбежали и спрятались за стенами кафе и супермаркетов. Это однозначно был тот самый предновогодний ажиотаж, которого и в этом году ждали дети с подростками в надежде получить подарки.
Но даже они чувствовали, что с каждым годом канун праздника способен всё меньше тревожить их души. А всё потому, что они хоть и неосознанно, но вступали в мир без будущего, которое украло у них поколение их родителей. Самое наивысшее счастье тогда, как собственно и всегда было родится безмозглым. Кэтрин часто возвращалась к тесту о самых счастливых и самых несчастных людях, который она проходила в забугорной школе ещё будучи малолетним подростком. Суть теста была, не в том, чтобы определить картину мира. А в том, чтобы доказать детям на подсознательном уровне, что все они одинаковые «кучки дерьма». Хорошо это или плохо Кэт не знала наверняка. Но неизменно думала, что это отвратительный тест. И, вспоминая его, она часто тихо и про себя гордилась, что завалила это «тупое разводилово».
Дело было так. На одном из занятий учитель-поляк раздал всем бумажки и сказал нарисовать вертикальную линию, не доходящую до верхней и нижней границы листочка. После чего сказал, что внизу категория самых несчастных людей, а сверху соответственно самых счастливых. Задание было следующим – подписать сверху и снизу обе категории и поставить точку на своеобразной шкале счастья. Всё было бы ничего, но учитель-поляк закончив объяснения небрежно бросил фразу - «Точка – это вы». После этих слов, как маленькая Катрина ни металась между противостоянием и согласием, так и не смогла пересилить ощущения того, где она себя видела. Она подписала на английском сверху «обыватель», снизу «философы» и поставила точку. Точка повисла жирным пятном гелевой ручки в пустом пространстве слева от линии. На уровне одной четвёртой или двух пятых длины шкалы. По сути, все как один пишут всякую ересь снизу и сверху и ставят точку где-то выше середины, прямо на шкале. Когда пошло обсуждение, юношеский максимализм, как принято это называть, сыграл свою радикальную роль,  после чего дискуссия переросла в конфронтацию и скандал. Особенно нарывался небритый поляк, который явно считал себя «помесью» Эйнштейна с Далай Ламой на фоне этих «цыплят». Хотя так и не смог понять, что он есть ничто иное как рекламная компания по производству таких же как он идеальных субъектов европейского общества или, выражая мнение Кэтрин простым языком, наиболее неудачным примером для всех присутствовавших тогда в классе. Примером кем можно стать, ставя точку где «положено».  Когда кончились аргументы в рамках приличия, нагло осмеиваемые учителем и его приспешниками, Кэтрин без угрызения совести перешла на личности и высказала всё то, что думала не первый день о поляке и ему подобных, завершив, перед уходом с занятия, свой монолог чётким определением происходящего как «тупого наебалова».
Возвращаясь к вопросу нынешних отцов и детей, ребята «с точкой сверху» чувствовали себя комфортно даже в сегодняшнем мире без будущего. Если у людей, чья молодость пришлась на девяностые помимо разрухи и героина на улицах была безудержная свобода, то у нынешнего поколения детей нулевых оставался лишь один шанс не сойти с ума – родиться с точкой сверху и на линии. Деградация и вымирание наций на всём постсоветском пространстве это предложение, рождённое спросом, натуральная реакция, адекватная картине мира сегодня, если хотите. Один американский президент сболтнул как-то фразу вроде «Когда экономика в ****е – алкогольные магнаты богатеют». Так вот, это была подготовка к тому, что происходит сейчас. Что есть у выживших поколения на стыке 70тых и 80-тых? Бесконечная свобода, переполнявшая молодость и вынесенная за рамки возраста. Что есть у поколения, рожденного на стыке 50тых и 70х? Горький опыт на фоне вбитой в голову правильности и верности в глазах партии и страны, которых нет на карте. А ещё – полные карманы приватизированного будущего своих же детей. Что есть у поколения, рождённого в 90ые, на краю пропасти 80х? Точка сверху и блаженство нищих духом. А что есть у поколения Кэтрин?
Полигамия ответов «Ничего», «Всё плохо» и подобных им раздражала Кэт. Любой праздник играют тогда, когда есть чем за него платить. Будь то деньги, будущее, перспективы или что-то иное. Тут мысли вдруг вернулись опять в безоблачное детство, когда любимая бабушка написала маленькой девочке записку карандашами и оставила на столе, перед тем как лечь спать. Записка гласила «Подчеркни то, что нужно». Речь шла о завтрашнем обеде, который бабушка намеривалась приготовить для своей любимой внучки. В списке были вареники, пельмени, сырники, куриная лапша и ещё пару блюд. Кэтрин взяла со стола карандаш и приписала: любовь, счастье и свобода. Потом, подчеркнув всё это, немного задумалась, обвела бабушкины пельмени и побежала в кровать.
Сейчас пельмени и прочая гастрономия немного отошли на второй план, ввиду вопроса поколений, наконец принявшего в голове форму монолога по дороге к магазинам. Остались лишь пронесённые через года требования «точки повисшей снизу». Но за это было нечем платить, потому что у неё не было ничего, кроме таявших изо дня в день иллюзий и среднестатистической суммы на родительской кредитной карте. Если эту самую карту вообще можно было причислять к её платежеспособности. В этих туманных перспективах голова рисовала только один выход – хаос. Потому, что мировая история любой борьбы подразумевала возможность показательного и заразительного примера отказа от стандартов, рамок, границ, авторитетов и устоев. Всё это у Кэтрин уже было и было давно. Но хаос так и не начинался. Видимо спрос ещё не успел родить предложение, подумалось ей. Ещё она почему-то представила секс, наркотики и рок-н-ролл самыми ликвидными средствами обращения…
В супермаркете было тепло и уютно. Отовсюду свисали, горели и искрились фетиши новогодних празднеств. Сегодня магазины подобные этому, кафе и рестораны стали своеобразными храмами, куда люди приходили за торжествами и хорошим настроением, причащаясь деньгами к святому духу последних надежд. Были люди, которые и впрямь думали изгнать это мракобесье из своих городов, наивно полагая, что этим решат проблему культа консюмеризма. На самом деле их порывы напоминали в лучшем случае нелепый акт из оперы «Мы терзаем тех, кого мы любим».
Зацепив тележку для покупок, Кэтрин наполняла её продуктами и фетишами, потому что тоже хотела украсть и унести с собой немного праздника, как вариант снятия стресса и безысходности серых будней. Направляясь к кассе, в одном из отделов она внезапно  остановилась, зацепив боковым зрением объект достойный внимания. Кто-то повесил над стеллажами с праздничными наборами косметических средств огромный утыканный жёлтыми лампочками декоративный цветок подсолнуха, к которому снизу прилипла пластмассовая барельефная надпись «Солнышко». Судя по всему, это был торговый знак какой-то новой косметической продукции, изготовленной в лучших традициях Союза Независимых Государств. Но то свечение, тот безропотный цвет подсолнечного «Солнышка» пробивал пелену всех плотских фантазий и царапался в дверь детства. *** его знает зачем делаются подобные штуки. Ясно одно – после этого люди отходят от прилавка с добрыми и чувственными переживаниями или с критикой к художественному оформлению, но уж точно не с продукцией торговой марки «Солнышко». И это искренне улыбает. Само существование подобных тем, возрождает ежедневно остывающую, но всё ещё тёплую надежду или веру в доброе, светлое, вечное. Веру в то, что это вечное существует не смотря ни на что. А ещё Кэтрин почему-то вспомнился маленький цветок, который на уровне эмоций был как-то связан с этим пластмассовым солнцем. Она вдруг подумала, что если бы не этот цветочек – не пробиться свету лампочек подсолнуха до её души. Ярлык «Билет» приклеился  к пластмассовому собрату светильника, и Кэтрин, убрав со своих щёк неизвестно тихо проступившие слезинки, толкнула тележку на выход.

ПРАЗДНИК БУДУЩИХ ГЕРОЕВ

Возвращаясь домой с покупками, Кэтрин задумалась над тем, что произошло и переменилось в её жизни за последнее время. Она знала, что думать вредно, вообще. Эту фразу с улыбкой на лице как-то обронила Повелительница Рыб во время их непродолжительного «вместе». В ней Кэтрин усматривала великолепную глубину смысла. Честно говоря, эти слова часто возвращали её к мыслям о том, что она уже испытывала. А именно – постоянный вечный полёт по спирали чисел и цифр вселенной, незнающий исчислений, времени, пространства и прочего наебалова. В эти моменты она становилась осознанной частью числа Пи, а значит - была всем и никем. Люди, пробовавшие ЛСД или другие сильные галлюциногены говорят о том, что все мы часть единого сознания, переживающего себя субъективно. Ещё они говорят о зеркальном эффекте Земли и космоса. О том, что у вселеной есть глаз, голос и разум. Говорят, что Ом – ворота к этому голосу, глаз – к знаниям, а осознание себя – к разуму. Как-то Кэтрин уже доводилось слышать голос вселенной. Она гуляла босиком по комнатам старой квартиры, когда отключили свет. На улице стояла знойная майская ночь, и спать совершенно не хотелось. Воздух переполняли ароматы пыли, отеческой любви и временных дыр. Она села на кровать, на которой когда-то давно умерла её прабабушка-ведунья. За спиной Кэтрин была стена со знаком, напоминающим число тридцать, увенчаное короной между двумя цифрами. Сев на кровать она закрыла глаза и вдруг, неожиданно для себя, услышала в правом ухе шум. Этот шум вскоре не только заполнил своими вибрациями всё её тело, но и перебил сигналы оставшихся четырех чувств. Она никогда не слышала ничего подобного; ни до, ни после. Вся самая красивая музыка мира, все самые прекрасные и милые сердцу звуки казалась лишь каплей в этом океане. Говорят, что непосвященным людям, прорвавшим оболочку мирского, боги затыкают уши, когда несут их сквозь этот океан, дабы сохранить просвещаемым жизнь. В ту ночь затыкать уши Кэтрин было ни к чему, она была готова и она услышала этого голос. В этом океане были все звуки, которые только могут существовать. От тихого шороха и ударов сердца до схода лавин и криков многомиллиардной толпы, но при этом всё было чем-то единым. Это была бесконечная, идеальная мелодия. Словно всё число Пи перекодировали в звуки и запустили с колонок его самого. Это был океан, сформированный в некий поток, после прикосновения к которому на шерстяном ворсе настенного ковра всю ночь появлялись и исчезали золотые знаки и нити света. Пробегая мыслями по этим воспоминаниям, она попыталась понять и озвучить те чувства, которые вызывала у неё картина недавнего прошлого. Казалось, только недавно она шла по улицам, сливаясь с ветром рыжеватыми волосами, и плыла в том состоянии, когда понимаешь, что думать это вредно. Весь мир существовал здесь и сейчас, она играла с ним, чувствуя одновременно себя создателем и ребёнком всей вселенной.
Но день за днём и час за часом она возвращалась в состояние примата, потеряв тонкую нить ощущения причастности к галактикам, разложенным в десятеричной системе. Она не обросла новыми иллюзиями, скорее старые перегруппировались и, нанося удар за ударом, разбивались, словно красивые ёлочные шары. Разница между «теперь» и «тогда» заключалась не в месяцах, а в осознанности выбора «лови волну» и удельном весе «чемодана иллюзий». Всё это напоминало прикладную теорию Фениксологии, гласящую, что истинные «движение и рост» есть лишь составляющие вечного процесса жизни и смерти. Коренное различие теорий Тантры и Фениксологии заключалось в том, что за период существования на земле(период стандартной для всех жизни) возможно бесконечное количество «смертей» и «возрождений из собственного пепла», свидетельствующих в свою очередь о «движении вперёд». Это в то время, когда Тантра подразумевает лишь привычную в нашем понимании смерть и столь же привычное рождение.

Проникнув с покупками домой, Кэтрин скинула обувь и принялась собирать и наряжать старую искусственную ёлку, выуженную из пыльной коробки на шкафу ещё перед походом по улицам и магазинам. Глядя на свои собственные отражения в новых ёлочных шарах, она вернулась взором размышлений к полкам детских воспоминаний. Она и по сей день любила этот праздник, эту странную «Новогоднюю ночь». Любила не только за то, что на утро находила под ёлкой подарки на порядок больше и лучше, чем на собственный день рождения. Но и за то, что когда она была маленькой в этот день и даже день до этого все люди вокруг становились счастливыми, добрыми и готовыми дарить любовь. Она всегда знала, что её родители любят её, и любила их ничуть не меньше. Но именно в эти дни их внимание и любовь вырывались наружу неописуемо тёплым и светлым потоком, укутавшись в который она и жила ещё целую неделю после праздника. Покончив с ёлкой, Кэтрин заварила зелёного чая с жасмином и мёдом, а после - села писать письма. Она написала несколько писем родственникам и старым друзьям, адреса которых никогда не проверяла. Письма больше походили на формальные и банальные поздравления с новым годом, если бы не капли слез на некоторых листочках и не дрожащий местами подчерк.
 – Даже грусть должна быть в удовольствие, – подумала Кэтрин и улыбнулась тёплой улыбкой, в массу которых заворачивалась в эти дни из года в год.
Она опять надела скафандр тёплых вещей и вышла на улицу, дабы проделать путь до ещё работавшего отделения почты, заплатить за сверхсрочную доставку и отправить письма адресатам.
Вечер тридцатого января примечателен тем, что улицы с наступлением темноты пустеют настолько, что, если остановится, можно услышать шелест снежинок, барабанящих по сухим ветвям деревьев. Запахи зимних осадков, тишины и предвкушения праздника лились по освещённым фонарями улицам, когда Кэтрин плавила выдохами снежный ветер и шла в направлении почтамта.
Среди административных стен, впитавших нашептывания и скрипы авторучек, запахи эпох и сургуча, новый линолеум и накрахмаленная форма работников почты казались очередными новогодними аксессуарами. Учреждение готовилось к вечернему закрытию, столы и стулья для посетителей опустели, а из подсобных помещений доносился шум работ, близившихся к концу. Между окошком кассира и Катриной стояла девушка, чья аура неизбежно привлекала внимание всех находившихся поблизости. Кэтрин начала изучать её, как только вошла в отделение. Девушка обескураживала и привлекала, но не своей прекрасной фигурой, не своим мягким пронизывающим взглядом.  Чем-то совершенно иным. Когда Кэт подошла ближе и нарушила её интимную зону, имитируя очередь, она поняла, что именно в этой девушке было «не так». Девушка была измазана искренним счастьем и восторгом предстоящих празднеств, ставя своей улыбкой Девы Марии жирную точку победы над всем. Когда девушка в середине обсуждений с кассиром повернулась к ней и задала вопрос, сложилось впечатление, что Кэт сейчас растает и растечётся розовой кашей по линолеуму, продолжая хлопать обескураженными глазами.
 – Как думаешь, какую открытку лучше взять? – улыбаясь спросила девушка из очереди.
 – А…Я? – только тут Кэт заметила, что девушка и впрямь держала в обоих руках по открытке, – Наверное вот эту.
 – Почему?
 – Ну, она синяя. И снег… Снег тоже синий. – Кэтрин расплылась в улыбке, понимая, что несёт ахинею.
 – Правда? – сказала девушка и задорно рассмеялась, прикрывая лицо второй открыткой.
 – Ну, тогда я точно беру синюю, как снег! – ответила она кассиру и, опередив озвучивание вопроса устами Кэтрин, добавила своей мудрой советчице – Это для мамы с папой.
 – А у меня письма, – ответила Кэтрин и залилась краской.
 – Здорово, – сказала девушка расплачиваясь, – А кому?
 – Маме с Папой и ещё там, разным людям.
Когда люди, подобные этой девушке, обращают на тебя своё внимание - ты чувствуешь себя растерянным и в какой то мере раскаявшимся человеком, ибо ты ощущаешь, что их взор видит всё до последней твоей мысли, но при этом источает тепло и доброту. Внезапно для обеих общение перешло на совершенно иной уровень. Они заговорили улыбками. Когда девушка отошла, складывая сдачу и освободив окошко, у Кэтрин промелькнула мысль, что ей не хочется отпускать этого человека. Потому что у него было то, чего несколько лет подряд ей самой так не хватало. Не хватало детского восторга и мёда предвкушения праздников. Она отдала письма на взвешивание и протянула деньги, пытаясь завести разговор с девушкой, которая вот-вот собиралась покинуть почтовое отделение.
 – Ты такая, счастливая… От тебя просто пахнем счастьем, как горячим шоколадом. – Кэтрин пыталась показаться ненавязчивой и потому постоянно улыбалась.
 – Ой… Спасибо. – девушка с синей как снег открыткой ответила на улыбку улыбкой.
 – Это из-за праздников? – спросила Кэт, расплачиваясь за доставку.
 – Ну, не совсем так. Скорее от того, с кем я их встречаю.
 – Наверное, это любимый человек или что-то вроде того.
 – Ну, – девушка хихикнула, – Нет! Это куча таких человечков.
 – Откуда же они?
 – Это не важно. Если хочешь – можешь прийти посмотреть. У тебя есть ребёнок?
 – Эм… Пока нет. А без ребёнка нельзя посмотреть?
 – Конечно можно. Но тогда ты будишь мне помогать. Умеешь фотографировать?
 –  Да, – соврала Кэтрин, закончив дела на кассе.
 – Отлично. Пойдём? – и девушка направилась к выходу.
Они вышли из главпочтамта словно два давно знакомых человека.
 – Ты знаешь, правда у меня сейчас нет с собой фотоаппарата.
 – Это не проблема, госпожа фотограф, камера имеется в наличии у нас.
 – Кстати, я Катрина.
 – Здорово. Я Маша. С пивом пойдёт? – девушка протянула руку, не переставая улыбаться, пробуждая у Кэтрин сомнения в том, что Маша хоть иногда переставала это делать. – Чем ты занимаешься, Катрина?
 – Ну, я не так давно закончила учёбу и теперь работаю журналистом. – опять бессовестно наврала она.
 – Да? И где?
 – В разных интернет порталах. Но сейчас, если честно, уже пару месяцев без стоящей внимания работы.
 – А о чём ты пишешь?
 – О путешествиях, странах. О книгах и о любви. Обо всём, что дадут или нравится.
 – О, это здорово. А я занимаюсь детьми.
 – Ты нянька?
 – Ха! Нет, не совсем. Я детский психолог. Вот!
 – Это очень-очень-очень здорово, знаешь. – сказала Кэтрин и искренне заулыбалась во все 32 зуба. Теперь она знала, откуда столько счастья, легшего сладкими коржами на образ Мэри. – Мы наверное идём к тебе на работу?
 – Да. Сегодня у нас тренинг с подрастающим поколением. По-фотографируешь нас?
 – Без проблем. Буду рада с познакомиться с подрастающим поколением.
 – А чем ты занимаешься, пока нет достойной твоего пера работы?
 – А…я… - Кэтрин повисла в паутине расставленной ей же самой, - Я пишу сейчас книгу. Но точнее сказать, стараюсь писать.
 – Да ну? Серьёзно?
 – Да, - с нотками неизвестно откуда взявшейся гордости выдохнула Кэт.
 – А о чём?
 – Я пытаюсь понять, что такое счастье и как его найти, - на этот раз с неподдельной искренностью ответила Кэтрин, чем испарила последние сомнения в качестве своей кандидатуры фотографа для детей.

Они вошли в детский центр, и Кэт сразу же показалось, что группа подрастающего поколения от десяти до пятнадцати лет восприняла её как чужака. Конечно, дети не окружили её и не смотрели жадными агрессивными взглядами блюстителей порядка. Но ей казалось, что всё проходило именно по этому злачному сценарию. Словно она дурацкий нелепый клоун, которого выпустили на растерзание толпы шестнадцатилетних панков и хулиганов, у которых родители изъяли весь алкоголь перед праздником и заперли в одной комнате. Но скоро она привыкла к вопрошающему детскому вниманию и стала наблюдать за ними, выделяя каждого персонально. Этому способствовало то, что Кэтрин под патронажем Маши фотографировала в коридоре участников группы  с перерывами на групповые фото. В паре с Марией работала ещё одна красивая девушка по имени Лена, судя по всему, рождённая где-то в середине 80х. Как успела понять Кэт, она попала в перерыв, и скоро вся группа вместе с ней, Машей и Леной зайдёт в просторную тёплую комнату.
 – Повесь куртку в шкаф и не забудь снять обувь, – сказала Маша с порога, провожая рукой спины заходящих в аудиторию детей.

Все сидели на полу на синих поролоновых подушках.
 – Всем привет! – начала Мэри, – У нас сегодня гость. Это Катрина, давайте ей похлопаем.
И два или даже три десятка детских ладош зашлёпали друг об друга. Гостья слегка смутилась и помахала рукой в ответ.
 – Она будет нам сегодня помогать, – продолжала Мэри.
 – И так, на чём мы остановились… – инициатива перешла в руки Лены.
Кэт стала молчаливым наблюдателем. Сначала она искала сравнений между Леной и Мэри. Сравнений не только внешних, но и в том, как они вели свой семинар. Лена оказалась профессиональным сильным педагогом. Она умела чётко контролировать внимание аудитории, ко всему прочему у неё был талант быстро и доступно доносить материал в головы подростков. К слову сказать, класс состоял из около 15ти совершенно разных детей. Каждый из них садился так, как ему хотелось и туда, куда ему хотелось. По этому предположению Кэтрин старалась угадать характер того или иного подростка, что, как показало время, ей неплохо удалось. Когда внимание всех снова переключилось на вставшую у стены с плакатом Марию, взгляд Кэтрин заскользил по её очертаниям. Воистину, она была великолепна. Каждый её изгиб, каждая линия её тела напоминала работы мастеров ренессанса. Но, не смотря на это, Кэт не чувствовала плотского влечения к этой девушке. От Мэри словно пахло вкусным горячим маминым новогодним пирогом, от которого ей просто натерпелось откусить. Она отметила про себя, как эта девушка ведёт себя со своими слушателями. И если Лена была педагогом, то её напарница была «Мамой». Она говорила тихим исполненным любви голосом, при этом даже не допуская мысли о каком-то контроле. Это выглядело так, словно она изливала слою улыбку словами и рассказывала всем о том, что давно знала сама. И тут Кэтрин вернулась мыслями к тем вещам, что вещали две эти девушки, поочерёдно сменяя друг друга. Они объясняли этим ребятам то, чему не учили ни Кэт ни кого-либо из знакомых ей людей. Они рассказывали как людям правильно комуницировать друг с другом, не притесняя друг друга и при этом не унижая самих себя. Как, будучи ребёнком, выходить на позицию взрослого и тем самым ломать шаблоны, вызывая уважение окружающих и собеседника.
 - Эти дети, - думала Кэтрин, - Именно они - надежда хаоса, стремление к которому одна из целей моей жизни и жизни таких как я. Потому что эти ребята уже сломали в себе ещё не застывшие стереотипы и шаблоны; власть предержащим будет очень сложно навязать им свои авторитеты. А они, в свою очередь, воспитают своих детей совершенно иначе. И то, к чему каждый из людей с точкой снизу шёл и идёт всё свою жизнь, благодаря этим ребятам может стать общедоступной нормой. И если Зигмунд Фрейд был прав, говоря, что герой это человек бросивший вызов своему отцу и победивший, то эти дети – настоящие герои.
 – А сейчас давайте попрактикуем то, что мы с вами сегодня узнали – сказала Мэри. – Кэтрин, ты нам не поможешь?
Словно манной небесной её обволокло детской чистота и каким-то вечным счастьем, и уже мгновение спустя она купалась в этих ощущениях, создавая с героями будущего разные конфликтные ситуации, обмениваясь улыбками предпраздничного восторга…

ЗА НЕСКОЛЬКО СЕКУНД ДО ПРОБУЖДЕНИЯ?

День взорвался единым протестом ко всему, что существовало и могло существовать. Как подчерк пьяного виски-колой поэта. Кэтрин выворачивало. Ей желудок был спокоен, но мысли затеяли межгалактическую войну внутри её естества. Выстрел искал виска, кровь сочилась из стен и хлестала по осознанию реальности.
 – Мама, я вчера блевал кровью, – сказала Кэтрин, не подразумевая ничего больше.
Боль, это была боль в чистом своём проявлении. Она взяла кухонный нож и стала резать себе руки. Прямо сейчас она искала рифмы и только несколько рифмованных четверостийших могли спасти её мир от краха. Но их не было. Это была дилемма поколений, аборт реальности в которой ей так и не смогло повезти. Роковое стечение обстоятельств, резкий удар кованной стали по её нежному естеству. Всё кричало против, всё звало наружу, всё хотело «не так»! Но, в тоже время, ей было похуй. Похуй на всё, что было её, отсрочивало вездесущий happy end. То что скреблось в душу, то что не давало жить и, в то же время, ударяло по сердцу сумасшедшим сердцебиением. Весь мир казался противоречивой догадкой, весь мир был загадкой, которую она придумала для себя. И покарают Боги того, кто разгадает раньше неё, раньше времени, предначертанного судьбой. «Спаси себя и стань всем» - были слова, которые кричала она по ночам, забывшись страшным сном. Никто ничего не скажет, никто никогда не поможет, никто не спасёт мир так, как спасёшь его ты, Кэтрин. Это странное ощущение, когда ты один против всего мира. Никто никогда не сможет помочь. Это дело одного героя, и Кэтрин отлично это понимала. Как только она открыла глаза, миллионы звёзд замерцали во тьме это ебучий реальности.
- Кобейн может и мёртв, но дело его живо, -  вдруг проскользнуло в её голове.
Мир рвал её на куски. Рвал девочку лежавшую на кровати рядом с наряженной ёлкой. Автор знал, что сейчас он мог написать миллионы слов, знаков и всего что удобно читателю, но что бы изменилось от этого? Может ты ответишь, паскуда, читающая эти строки? Что ты  знаешь о сердце, рвущемся, как бы банально это не звучало, на части? Что ты пережил в своей жизни и сколько книг ты, тварь, написал? Что ты знаешь о неудержимой силе, рвущейся изнутри? Было ли так, что любимый тобой человек помирал от передозировки стимуляторами, а после слал тебя в *** сквозь телефонную трубку только за то, что ты позвонил и поинтересовался о его самочувствии?
Кэтрин ждала дождя, Кэтрин ждала мокрой стирающей всё написанное резинки для своего мира. Сейчас она была счастлива, но он знала, что есть что-то ещё. Многие тормозили свой жизненный путь на этом Check Point’е. Она знала, что это не придел. Она знала, что придела нет, и по этому хотела залезть как можно глубже.
Как не прискорбно, но нам придётся констатировать факт, что никто и никогда не пытался быть хоть кем-то в её жизни. При этом все оставались собой, грязными эгоистами, поощряющими своих эго-свинок. Это были те свиньи эгоизма, с которыми ей приходилось сталкиваться в процессе жизни, когда «человек снаружи» переходил на «ты». Был ли это интересный или тупой и банальный процесс, она не задумывалась. Время текло сквозь пальцы мокрым песком. Образы, образы и ещё раз образы. Иллюзии. Что могла в этом мире узнать и почувствовать девушка, которая не верила в собственное существование? Что ломало стереотипы? Что заставляло сердце биться? Только хаос, где всем и каждому находилась свободная роль. Хаос без присутствия сценария.
Завязать с наркотиками не возможно. Даже если человек уже лет пять не сидит на героине. Стоит лишь с улыбкой протянуть ему дозу, и он никогда не откажется. Это дело приоритетов. Человек, проторчавший свою молодость «на дыре», никогда не поверит в истину этого мира. Он всё ещё будит знать, даже завязав с опиатами, что мира как такового не существует, что весь этот грёбанный мир – иллюзия. И лишь свобода имеет цену, ту цену, которую героинщик никогда не сможет заплатить.
И вот он ваш прекрасный мир! Мир, в котором алкоголик пьёт ради того, чтобы забыть о реальности. Мир, в котором авторы тысячей неизданных альбомов, картин, пластинок и книг слышат ежедневно голоса и курят сигареты «по-крепче» лишь бы их отпустило. Мир, в котором голоса страждущих орут и срываются на хрип. Мир, в котором «я и ты» больше не значат ничего и не только не могут произойти в «мы», но не могут даже стать приевшимися «я и ты». Мир, в котором последние романтики, захлёбываясь калом повседневности, рвут на куски сущность прожитых дней, но всё ещё пишут стихи. Мир, в котором люди от двадцати работают «на дядю» и каждую секунду пространства мечтают о чём-то большем. Что им всем нужно? Ваши законы, порядки и стабильность во мраке? Нет, им просто нужен хаос. Хаос, в котором они могут быть сами собой.
Что привело нас сюда? Что черпает жизнь из оков, придуманных нами самими? Люди рождаются и умирают каждую минуту.
Разве в этом суть происходящего, разве ради этого придумали время?
Мир Интернета, самого страшного и легализированного наркотика. Мир булькающего на кухнях чая, напитка с общедоступным кофеином. Мир приоритетов построенных на сублимации законодательства и рамок социума. Мир алкоголя «с 18ти или 21го». Мир ничтожный в своих реалиях и великолепный в своих иллюзиях.
Тот самый мир, в котором слова паразиты есть самовыражение, мат и негатив – экспрессия, а бездельники – свободные художники. Махатма Ганди как-то сказал: «Те перемены, что мы хотим видеть в мире, есть ни что иное, что мы можем дать этому миру сегодня». Наверняка своими словами он подразумевал совершенно другой перевод на русский язык, но в этом и заключается сила трактовки - в бесконечности интерпретаций. Рамки? Границы? Вы все ещё верите в это??? Ха!
Кэтрин вспомнила тот случай, когда она слушала русскоязычный реггей из-под Уральских гор, а её дедушка, убеждённый коммунист, напористо обусловил мелодию как жалкое подобие русской народной песни с балалайкой. Этот человек, годами хранивший свой партбилет уже не существовавшей организации, истинно и преданно выражал глазами уверенность в том, что «всё это» украли негры в период великой отечественной у народов СССР.
Кэт стоило промолчать, но она всё же ответила тогда грустным от сожаления и сдавленного протеста голосом.
 – Как меня заебали ваши рамки и границы, ваш ****ый патриотизм, будь он неладен. Знаешь, дедушка, до тех пор, пока каждый из Вас будет пытаться причислить подобное светлое и незыблемое своей «великой нации, народу или народности» этому миру будет жутко не хватать гармонии и любви. Когда же ваши рамки рухнут? Ваша страна, державшаяся долгое время на великих поэтах и романтиках, уже давно упала и рассыпалась в пепел, а сейчас рушится этот мир. Я знаю, что это бесполезно тащить таких как ты сквозь поколения, но мне все же интересно, что в этом светлом и счастливом мире способно разрушить вдолбленные в тебя годами и стадом стереотипы?
Пожилой человек обиделся, оскорбился до слёз. Ведь он столько вложил в свою плоть и кровь, перешагнувшую поколения. Он вышел из комнаты и закурил дешёвые сигареты без фильтра. И только ночью, когда любимая внучка Катя пришла домой после двух часов ночи и почувствовала едкий запах корвалола, она поняла цену, которую ей придётся платить всю оставшуюся жизнь за выбор между «правдой» и «успокаивающей сердца ложью». В тот вечер и после кнопка похуизма и лени, приправленная улыбкой Будды и гласившая «Что в этом мире важно? – Ничего!» не работала.
 – Она всё-таки проснётся, эта Кэтрин, – говорила себе Кэт, – Она всё-таки проснётся.
Война, революция и хаос ждали, словно ничего не подразумевавшие кроме вечного существования взаперти ягнята, выращенные для жертвы кровожадным богам. Сон отходил на задний план круговоротом мыслей, образов и причинно-следственных связей. Логические цепочки замыкались и спаивались числами от одного до десяти. Они кричали и молкли в плавившемся времени перехода из сна в реальность. И тогда Кэтрин проснулась, включив аппарат действительности.
Именно в эти секунды она была беззащитна. Она была свободна и становилась рабыней собственных линий счастья. Рамиль Сабитов часто писал, что свобода это осознанная необходимость. Что свобода это выбор между тем, что ты берешь от этого мира, как ты берёшь и тем, что ты не делаешь и не собираешься делать. Но когда ты смотришь на небо потолка, окружённое миллиардами созвездий надежд – субъективность правит балл. 
Недосказанность это факт инакомыслия. И если Великие прошлого сеяли в сердцах миллионов сомнения, то мы должны лишь облагородить эту почву недосказанностью, на которой вырастут цветы свободы.
Суть надежды контрреволюции заключается в том, что финансовые силы будут жить в хаосе, напичканном талантливыми людьми. Задача будущего поколения - не допустить
презумпцию невиновности этих сил как факта перед лицом молодых и неокрепших.
 – Возможно в будущем, – пошептала Кэтрин сквозь мрак одеяла, – не будет существовать иной музыки кроме шума океана. Возможно, в будущем не будет иных ароматов, кроме как ароматов двух любящих сердец. Возможно, в будущем не будет иной боли кроме боли расставания. Возможно, в будущем не будет иного тепла, кроме тепла вечного солнца. Возможно, в будущем не будет иных картин, кроме картин написанных кровью и слезами счастья. Возможно в будущем…

ПРЕЛЮДИЯ К ВОЗНЕСЕНИЮ

Проснувшись, Она осознала себя частью чего-то большего. Многие вселенные гасли и возрождались, многие сущности искали себя, находили и стирали. Но мир комнаты, в котором проснулась Кэт, был абсолютно статичен, и ничего не могло выбить его из равновесия своих цепей. Беспринципность и отторжение вышли за приделы приоритетов, так всегда бывало, когда человек или его подобие ловили свою волну. Речь шла не о конкретных рамках, шаблонах поведения и границах. Лишь глупец может отторгнуть всё и вся, ради вселенской отрицательной утопии бытия во «вне». Речь шла о размытых границах той самой волны, участием в которой Кэтрин упивалась с самого пробуждения. Волны, которая по сути своей есть лишь индивидуально выраженная часть состояния океана вселенной. Идеологическая важность момента заключается в фактической последовательности и неоспоримости двух фактов, первого, что Кэтрин спит, и второго, что она проснулась. Дисбаланс гармонии существования, если хотите.

Глаза начали различать свет и тьму и их безусловные хитросплетения, когда на дворе официально утвердилось тридцать первое декабря. Ещё каких-то тринадцать часов и наступит праздник. Праздник, заключённый в межпространстве и вне времени, заключённый между концом одной секунды и началом другой. По сути своей, с точки зрения рациональности и логики он был идиотичен и нелеп, как все его языческие предшественники. Но именно он, минуя самовнушение и радикальную материалистическую правду, был ощутим на совершенно ином уровне восприятия. Многие люди поддавались коллективному бессознательному чувству, многие просто ненавидели этот праздник. Но люди, подобные ей, считали его лучшим из праздновавшихся официально в городах и странах. Не только, потому что это ласкало их желание авангарда, но и потому что этот праздник был вне всяких рамок и шаблонов, умело маскируясь в их шкуре как дикая кошка посреди саванны, черпая из сердец ожидания-надежды и отдавая страждущим по прошествии ещё больше.
В духе огней зажигаемых по утрам, в атмосфере сотни чёрных труб рвавших воздух города ещё утром, в утреней неге ревущих моторов автомобилей, в сладких прошлогодних снах и грезах миллиардов чувствовался единый аромат, окутывавший Кэтрин. Она лежала, распластанная на простыни современности и всё таки думала только о нём.
 - Ну, о чём же ещё думать на этом рубуже? Разве, что о нём.
 - Какая же он сука! – сказало что-то внутри. – Какая же он «обувь». Обыватель, считающий себя властелином мира. И, только в силу своих размышлений, таким и являющийся.
 - Кто он такой? Кто я вообще? Зачем всё, зачем, зачем?
Двери станции «Он, Я и Мы» закрыл телефонный звонок. Кэтрин встрепенулась, ведь почти ничто и никто не знал номера этого телефона, а те, кто всё же знал, должны были давно забыть или умереть. Телефон всё-таки продолжал звонить. Кэтрин подняла трубку, и там, сквозь шипение и горечь помех связи, вырвался голос Повелительницы Рыб.
 - Привет, - протяжно с кусками счастья донеслось из трубки. – Катрина, это ты?
 - Да, - отвечала Кэтрин, отказываясь верить в происходящее, - Кто это?
 - Да это же я! – ответил голос,- Привет из ШАМБАЛЫ! ХА-ХА!
 - Привет, - сказала смущённо Катрина, - Как ты? Где ты? Что с тобой?
 - Да всё заебись, Кэт! Я на Гоа! Тут такое, такое! Просто «АХ!». Жаль, тебя нет рядом. Тут всё такое, всё!
 - Мне тоже жаль, что тебя нет здесь. – сказала Катрина, пытаясь хоть как-то продлить разговор. – Или то, что меня там нет.
 - Поверь, я знаю, что у тебя происходит. Поверь, я знаю каково это. Только не сдавайся, слышишь! Ты же умная девочка и знаешь – всё это только в твоей голове. Весь мир лишь такой, каким ты его рисуешь. Ты хоть это понимаешь?
 - Ну да, я знаю.
 - Желаю тебе не знать, а осознавать себя и реальность как единое целое в следующем году.
После этих слов корка навязчивой глупости лопнула как яйцо в микроволновой печи, Катрина уже ничего не чувствовала ни здесь ни сейчас ни вообще. Она пустила поток золотой цепи чисел прямо в свой мозг, выскочила из стен своего тела и увидела как цифры, дублируясь и повторяясь, тянутся по проводам на другой конец мира, передаваемые из одной телефонной трубки в другую. Привычное и окружавшее плавилось в очередной раз, но на этот раз оно делало это осознанно, приклоняясь перед светом золотых цепей и спиралей.
Кэтрин не помнила, как она положила трубку. Но даже после этого, вернувшись, казалось бы, в своё адекватное состояние, она уже легко и не задумываясь клала *** на всё. Пробыв так достаточное время дабы встать, принять душ и надеть свежие, чистые и приятные телу одежды(трусы, майку и резинку для длинючих светло-русых волос) она всё же поймалась на крючок мыслей из «вне» своего подсознания, жаждущих энергетического донорства.
 - Что за херня? – подумала Кэтрин – Почему этот, мать его так, член до сих пор не появился, а? Думает я сейчас всё брошу и ударюсь в его поиски, а потом, разочаровавшись, стану жрать водку где-то в провинциальном баре по Урюпинском?

Кэтрин добралась до кухонного шкафа с початой бутылкой сорокаградусного прозрачного напитка и сделала много горьких глотков. Её, вырванную из атмосферы осознания собственного мира, открыто бесило то, что при раскладе «Он – бежит, Кэт - догоняет» он был однозначно быстрее, хитрее и умнее. Выход за шаблоны этого непонимания диктовал равные условия: Все мы бесимся и хотим убить, то что не понимает. Но так часто забываем, что эти ловушки для нашей гармонии мы выдумываем сами. Как перегруженные примочкой струны, как жёсткий неожиданный речитатив, как неожиданный перескок в bpm Кэтрин осенили мысли бренности всего происходящего. И чтобы наполнить весь мир хоть каплей мысли, в её идеальном понимании, требовалось совсем немного – крик в окно потребительства, плевок в бесконечность и улыбка в пасти разъяренных псов быта, выращенных, кстати сказать, собственноручно в собственной же голове.
 - Физически необходимо хоть что-то сломать, никогда не держи эмоций! Никогда! – сказала себе Катрина и кинулась с подушкой на наряженную ёлку.
К её великому сожалению разбитые шары и грохот падающего тела не вызвали повсеместный резонанс.
 - Хей, Кэтрин, ну и кто же тот самый? Кто же избранник твой? Кто же твой суженый, а?
Голос подстёгивал к деструктивным проявлениям сущности этой девушки, тем более что эмоции дальше не сдерживались практически ничем.
 - А презерватив это символ неверия в свободу, а презерватив это как пиво через трубочку, это как ганжа через фильтр – обще принято, но нихуя не клёво. А помнишь свой первый секс с парнем, Кэтрин? Помнишь, как ты совокуплялась с куском резины? Помнишь, как ты теряла невинность с латексом, а потом настаивала на продолжении этой «Содомии»? – кричал под натиском дверей шкафа внутренний голос, рождённый выплеском эмоций подсознания.
Где-то посреди спальни Кэтрин упала обессилевшая. Она знала, что, пытаясь сломать завтра и заодно мебель, она рвалась к поломке себя самой, но так и не смогла этого сделать.
 - Твою мать, как же всё банально и прозаично, - выбившись из сил сказала Кэт, - Я просто выплеснула энергию, дойдя до необходимости восстановить силы. Но решила ли я проблемы, а? Но разве я всё так же не думаю о нём? Стены и острые углы смогли разрушить мелкие иллюзии, но изменить что-то во вне они не способны.
Катрина заплакала горькими слезами бессилия.
 - Дело, тупо, в мечтах, - сказала она сама себе сквозь слёзы, - тупо, в мечтах. Розница, политика, повседневность? Я ебу Алибабу! Ну что за нахуй, а?
Дверь пробили ударом кувалды в область замка, и в комнату влетала свора A.C.A.B.ов в масках. Кэт, и так лежащую лицом в пол, оприходовали парой ударов в область поясницы и затылка резиновыми дубинами и кирзовыми ботинками.
 - Что вам суки надо, а? – закричала Кэтрин и, прибывая в болевом шоке, подняла с пола оторванное от ёлки навершие-гирлянду в виде красной звезды и въебала рядом стоящему АКАБу по маскированной морде. После чего её ударами пригвоздили к полу и надели наручники. Педерасты в гражданской форме одежды изъявили желание после общего поверхностного «шмона» квартиры пообщаться с Кэтрин в отделении, ткнув в прижатое к полу лицо свои удостоверения, после чего были сразу же посланы Кэт «нахуй». Это отразилось парой ударов в область прикрытого ковром живота, потерей  сознание и пробуждением только в УВД.   
Как только она начала приходить в себя, проститутки, закрытые за свои неправомерные действия, спросили её с сочувствием в голосе:
 - Ну что, клиент сдал?
 - Да, нет. По беспределу загребли.
 - ****или хоть?
 - Не поверишь, подруга, на убой.
 - Эй, кто тебе здесь подруга?
 - Ты здесь подруга и подруги твои! – сказала и вынула на автомате из кармана натянутых на неё доблестными работниками милиции джинсов авторучку.
 - Да ты не кипишуй! Чего ты дёргаешься?
 - То! Вы что здесь меня за пассажирку приняли или что? Если ты не в курсе кто я и что я – нехуй накидывать, обезьяна!
 - Кто тут обезьяна? За обезьяну ответишь! - встрепенулась проститутка, найдя поддержу в массе себе подобных, - Наркоманка ***ва!
 - Наркоманку ты в зеркале увидишь, шалава! Ну что - кто на меня, твари?
Тут из задних рядов послышалась:
 - А ну-ка, девчонки, успокоились. Прямо сейчас.
Затем был долгий разговор со «старшой» проституток на уважительных тонах,  в процессе которого открылась дверь и Кэт повели к заспанному ****югану.
Следователь долго и отчаянно мурыжил прошлое, настоящее и вероятное по его мнению будущее Кэтрин, приписывая ей убийства, незаконное использование оружия и ещё *** знает что.
 - У вас ведь нет доказательств. – сказала с сочувствием Кэтрин – давайте-ка я подпишу ваш протокол и все бумаги, что не имею претензий и пойду от сюда. Но если вы действительно думаете, что я сейчас возьму и во всех этих сказках признаюсь – вы горько ошибаетесь, мой друг. Даже если бы я знала всё то, о чём вы мне сейчас рассказали, я бы всё равно не призналась. Только потому, что ваши жалкие прихвостни протоптали мне почки и рёбра, не имея на то законных оснований. Думаю, если вы продержите меня ещё тут дней пять-восемь, мои родители, родственники и друзья узнают, где я. Они тут же наймут адвокатов, которые, я уверенна в этом, найдут массу несоответствий инструкциям и законам, допущенных во время моего ареста…
- Ты что, сука, мне тут угрожаешь? По подозрению во всём этом, - хаотично тыкая пальцем в папки, -  я имею право задержать тебя тут до самой ишачьей пасхи. – посмеиваясь сказал следователь.
 - А я ещё раз повторяю, имеете право –задерживайте. Вы ведь для этого и работаете, чтобы закон и порядок блюсти. – сказала Кэтрин и равнодушно улыбнулась.
Чем борзее разговариваешь с ментами, тем проще. Но главное при этом безразлично улыбаться. Эту суть Кэтрин уяснила ещё в детстве, когда её отца вязали за то, что он разбил молотком лобовое стекло машины, вот-вот намеривавшейся раздавиить маленькую Кэтрин под окнами их собственной квартиры.
 - Менты живут по своим законам, - с тех пор чётко отпечаталось в голове Катрины.
Когда её выпустили за недостаточностью улик, была уже ночь. Она подписала «левой» подписью протокол и подписку о не выезде. В этот момент ей на ум пришёл друг, который показывая многочисленные футбольные видео,  как-то раз сказал:
 - Европейские фанаты дерутся «до последнего», а наши, как только увидят робокопов, сразу сбиваются в кучку и писают в штаны.
На что Кэтрин уверенно ответила:
 - Если бы их фанаты хоть раз побывали на наших матчах, а потом провели ночь в нашем отделении - их пыл бы резко поостыл. Не у каждого есть деньги на запасную почку, при условии, что ещё не известно – приживётся она или нет.

Кэтрин шла по остывшим улицам, вечер последних приготовлений к празднику рвал темноту.
И тут она увидела боковым зрением салют из соседних дворов. Она шла по улице по направлению к своему дому, но всё же видела эти огни взрывавшие небо. Огни, которые кто-то купил, понимая, что они затухнут; зная, что они осветят небо лишь на миг, и всё таки запускал их ещё до общепринятого начала «праздника». Как только что-то сново щёлкнуло в её голове, и она повернула взор в сторону салюта, огни угасли.
 – Не бросай меня в пучины бесконечности, чудовище. Ведь я чудовище, так же как и ты. Не бросай меня, жертва, ведь я жертва также как и ты. И если ты умрёшь, я умру вместе с тобой, - кричал в уши слезливый голос из детства.
Кэтрин остановилась у окна круглосуточного магазина на первом этаже и купила на завалявшуюся в джинсовых карманах мелочь что-то очень вредное, противное и сильнодействующее.
Слёзы текли, сочились и ранили в тот момент, смазанный крепким алкоголем из горла бутылки. Ничего не имело значения и всё имело это самое грёбанное значение. Ничто было всем, и, в тоже время ничем, в оболочке безумия, порожденным её собственными чувствами, алкоголем и погасшими взрывами дешевой пиротехники, на встречу которой предстали и открыли её взору новые залпы, знаменующие переход из одного инертного состояния в другое. Веки её сомкнулись, как бывало под ритмы Элвиса, руки, жавшие бутылку, опустились на уровень колен, и она, собрав картину «сегодня», полноценно прочувствовала надвигавшийся праздник, ну или что-то вроде того…

ЦИФРОВОЕ СВЕЧЕНИЕ

Утром первого числа Кэтрин сидела в своей небольшой квартирке. За окнами сыпал редкий снег. Стекла окон отражали свет настольной лампы, направляя объективно несуществующие жёлтые прожектора обратно в комнату и покрывали её мрачноватым светом. По её щекам текли слёзы, в то время как старая шариковая ручка выводила на пожелтевших от иллюзорных прожекторов листах бумаги слово за словом. Потоки её мыслей резали невинную поверхность синими сгустками пасты.
 – Знаешь, а ещё вчера было всё по-другому. Вчера я пыталась искать тебя. Теперь я больше не могу. Я знаю, что никогда не найду тебя. Что ты по ту сторону бумаги. Но я почему-то верю, что ты прочтёшь это. В конце концов, бумага это то единственное, что нас хоть как-то объединяет. Я не жалею, что я такая как я есть. Я знаю, что ты приложил к этому руку. Но лучше уж существовать так, чем не существовать вообще. Говорят, что люди отличаются тем, что начинают что-то ценить или почему-то тосковать только тогда когда потеряют это. Видимо в этом наше с тобой отличие, ведь я на самом деле никогда не обладала тобой. Я никогда не была в реальности твоего мира. Я ведь всего лишь иллюзия, соскочившая с твоих пальцев на кнопки клавиатуры. Мне хочется верить, что ты дал мне самое лучшее что хотел. Мне хочется верить, что я желанный ребёнок твоей фантазии. Ведь это даёт мне надежду, что я всё ещё любима. Может я все-таки иллюзия, от которой ты не хочешь избавляться. Но все иллюзии рано или поздно сталкиваются с реальностью и умирают, так же как все рассказы рано или поздно кончаются. Это благоприятный исход событий, по крайней мере, для тебя самого. Мне даже приятно, что когда я умру, ты ещё будишь жить. Знаешь, я… я люблю тебя. Мы даже пишем одинаково, разве нет? =)
Я люблю тебя, хоть и совсем не знаю. Я понимаю, что это ты создал меня такой. Это ты придумал нашу любовь. Но это самое замечательное, что может испытать персонаж. И это самое замечательное, что ты подарил мне. Возвращаясь к сущности людей; я ведь никогда не смогу потерять тебя. Ведь я никогда и не была с тобой.

Кэтрин вдруг остановилась. Что-то внутри сжалось, скручивая всё тело в стальную пружину, к горлу подкатила горечь, и слёзы хлынули по щекам с новой силой.
 – О, боже, – вырвалось у неё сквозь спазмы, – О, боже! Почему всё именно так? За что, господи, за что?
– Я таю, – продолжала Кэтрин, борясь с дрожью в руке, – Я чувствую, как таю. Я чувствую, что конец моей истории не за горами. И он известен нам обоим. И знаешь, а наслаждаюсь тем, что ещё дышу. Хоть и не по настоящему. Спасибо тебе за то, что в мире, который ты создал для меня, нет рамок и границ. Что в этой реальности всё возможно, всё возможно моментально и сразу. Кроме одного – быть с тобой. Я думаю, что многие сочтут это издевательством с твоей стороны. Издевательством по отношению ко мне. Не слушай их, просто поверь – это лучшее, что могло быть. Как же я хочу прикоснуться к тебе. Как же я хочу посмотреть в твои глаза. Как же я хочу знать, нужна ли я тебе.
С потолка перед Кэт беззвучно упал клочок бумаги.
 – Нужна, – проявилась кривые буквы, и тотчас исчезли вместе с обрывком современного папируса.
 Кэтрин оцепенела на секунду и заревела, надавив ладонями на глаза.
 – Перестань, – упал другой клочок и повторил историю первого.
 – Тогда почему всё именно так? Почему ты там, а я здесь? Почему мне так больно?
 – Ты не здесь, – сполз по воздуху третий обрывок на руки Кэтрин. Ознаменовав начало клочкопада с потолка.
 – Ты не знаешь, кто ты на самом деле. И ты сама не захотела быть со мной. – бумажки валились одна за другой –  Это не месть. Мне просто очень тебя не хватает.
 – Твоя история закончилась ещё до того, как ты очутилась здесь. Ты и сама не понимаешь зачем. И я не понимаю. Просто поживи ещё немного. Моя иллюзия.
В дверь постучали.
 – Открой, – вывалилось с потолка.
 – Это ты? – быстро написала Кэтрин.
 – Нет. Но это поможет, – на этот раз строчка с чёрными буквами появилась чуть ниже её собственной.
Кэтрин встала, вытерла слёзы и направилась в сторону двери.
 – Кто это? – спросила она сквозь дверь.
 – Спасатели Малибу. Вам срочная посылка.

Кэтрин открыла входную дверь, и пред ней предстал волосатый невысокий мужчина плотного телосложения. На нём были сиреневые плавки, яркий оранжевый спасательный жилет, маска для подводного плаванья, красная кепка «Malibu Lifeguard» и чёрные ласты.
 – Это вам, – сказал спасатель и протянул ей коробочку, упакованную как подарок на Рождество.
 – Спасибо, – сказала Кэтрин. – Я что-то должна?
 – Да. Небольшая формальность. –  спасатель повернулся к ней спиной. На спине к жилету гвоздями был прибит планшет с фамилиями и именами адресатов. Слева от планшета на тонком шнурке висела ручка.  – Распишитесь, пожалуйста.
Кэт быстро отыскала «Katrina Illusione» и расписалась крестиком. Только теперь она заметила на левой ягодице спасателя дверной звонок с подписью «Для постоянных клиентов».
 – Спасибо огромное, – повернулся спасатель, едва она обратила внимание на звонок. – Приятного Рождества!
Спасатель шлепая ластами направился по коридору в сторону выхода, в то время как Кэтрин заперев за собой дверь, изучала посылку. В подобие открытки, прилагавшейся к коробке, было сказано «Открывай на кровати. Чмоки».
Она села на кровать, отодрала обёрточную бумагу, и открыла коробку. Внутри неё на бархатистой красной подушечке лежал снежно-белый леденец на палочке.
 – Говорят сахар и шоколад помогают от стресса. – подумала она – Видимо это как раз тот случай.
Мгновение спустя леденец вступил в контакт с её слюной и вкусовыми рецепторами. Во рту стало прохладно. Кэтрин словно ела огромный кусок вкуснейшего сливочно-орехового мороженого с кусочками карамельки. Холод стал расплываться по всему телу, когда Кэтрин почувствовала - что-то не так. Кэтрин лежала на кровати, чуть не урча от удовольствия и закрыв глаза. Но глаза открылись сами собой. Она видела всё, хотя веки и были привычно опущены. Она открыла их и посмотрела на свои руки. Они были прозрачные, словно из жидкого горного хрусталя. Одежда начала распадаться на элементарные частицы, подставляя обнажённое тело под волны лёгкого страха. Картинка мира стала меняться, а звуки пропадать. Стены и предметы медленно поглощала тьма. Когда пропали окна, люстра и настольная лампа - мрак окутал всё. Казалось, даже палочка от леденца исчезла в нём. Так продолжалось какое-то время, и Кэтрин крутилась в полной тьме, словно в невесомости. Ничего не проходило сквозь этот мрак, ни звук, ни запахи, не ощущения. Вдруг рядом проскочила нить света, которую догонял её собственный звук, напоминавший реактивный самолёт. Затем тьму прошила ещё одна нить, и ещё и ещё, и ещё, пока прозрачная Кэт не оказалась в чистом потоке сияющего белого. Нити продолжали пробивать реальность рядом, и одна из них прошла сквозь ладонь Кэтрин.
 – Какое непередаваемое ощущение – произнесла она – … нити света, способные проникнуть в самую глубокую тьму. Что же это такое?
Кэтрин посмотрела на ореол нити, отразившейся в её ладони, сыгравшей роль призмы. И смогла разглядеть золотые цифры, вращающиеся миллиардами спиралей  вокруг оси. И вот она уже сама летит по этим спиралям, распадаясь на цифры. И вот Катрина осознаёт себя частью кода вселенной, частью бесконечности числа, частью света…

ТАМ, ГДЕ СБЫВАЮТСЯ МЕЧТЫ.

Руки и крылья, две казалось бы ассоциируемые вещи. Но только до тех пор, пока ты всё также хочешь «летать», не просекая истинную фишку полёта.
Сны – забавная штуковина. Там возможно всё, как и в этом мире, а иногда даже больше. Кроме конечно пробуждения. Сны это как ворота в ту часть себя, до которой ты хочешь достучаться. Кэтрин придумала целую классификацию собственных снов: сны перед пробуждением; сны наяву; астральные сны; сны бесконтрольные, бредовые, рождённые кусками подсознания; и сны-знаки. Той ночью, освободившись от мыслей, слов и собственных бесчисленных образов перед тем как уснуть, она растворила тело и полетела высоко вверх, расслоив реальность до состояния числовых слоёв космической бесконечности 3.14... В такие мгновения смысл рук, крыльев, хвостов и прочего плотского гардероба исчезает под грифом «образы» и веется пеплом по ветру где-то внизу. Сначала взгляд становится рассеянным и перед глазами исчезают веки. Затем глаза, потеряв материальную оболочку, становятся одним оком и зависают шаром над растворяющимся телом. Тело начинает быть прозрачным и поэтапно исчезает. По осям костей рук, ног и позвоночника бегут линии цвета Индиго, воссоединяясь в светящийся золотой шар на месте солнечного сплетения. Можно начать различать чакры, их цвета, можно возвращать оболочку, можно путешествовать по этим линиям энергии в любую точку и клетку собственного тела. Но Кэтрин, сконцентрировавшись на шаре, слила с ним свой взор и стала видеть и чувствовать им всё вокруг. Медленно собирая синие нити собственной энергии и создавая из них оболочку для шара, коим она сейчас являлась, Кэт медленно выходила из своего тела, которое переставало подавать признаки жизни. Когда словесные знания рассыпаются и растворяются как плоть, после чего становятся кусочками света без символов и знаков, которые, переведя в числовое значение десятичной системы можно рассмотреть в потоках спиралей Пи.
 
– Люди так много рассуждают о жизни и смерти, победах и поражениях, радости и горе, счастье и свободе. При этом создают тома и тома библиотек, теорий, практик, наук и искусств. Как же они не понимают, что всё это – лишь энергия. Что каждая клетка материи, каждый «атом и электрон», всё физическое, химическое и какое бы ни было ещё – всё есть суть проявления единой энергии, – размышляла Кэтрин после подобных полётов, – Каждая капля, каждый вдох, каждая крошка, каждый аромат, каждая электромагнитная волна, каждый лучик света, каждый звук и каждая секунда пространства – всё есть одно. Всё это лишь ноль, повсеместный и несуществующий.
Истинная суть вселенной, заключённой числом Пи, может стать понятна, доступна и осязаема вне состояний подобных полётов. Для этого ряд чисел достаточно перевести в бинарную систему исчисления. Тем самым победив бесконечность, никак не укладывающуюся в голове. Возьмём, к примеру, сокращённое «3.1415926535897932384626433832795…» и переведём в двоичную систему, после чего получим «11». Сократим хвост за тройкой до состояния «3.141592653589793», переведём в бинарную систему и снова получим «11». Потому что в бинарную систему переводится только целое значение «3». Но если взять хвост после запятой и попытаться перевести его в бинарную систему, можно получить ряд чисел, который в зависимости от длины хвоста будет изменяться. Не смотря на это, суть его останется неизменной - набор единиц и нулей. И если представить две единицы как две параллели, два самостоятельных начала, рождающие десятеричную тройку, то присутствие нулей в хвосте, с точки зрения Кэтрин, не просто объяснимо, но необходимо. Единица и ноль есть суть одного. Это начало «1», рождающее повсеместное присутствие и отсутствие «0», которое рождает другие начала «1». Переводя подобную формулировку на предмет размышления, бинарный хвост становится лишь выражением процесса начала и конца, переходящего в начало. И если представить, что у хвоста всё же есть конец, то он, несомненно, заканчивается «0» или «1». После чего идут «11» с точкой или запятой, и мир, переведённый в «двоичность» единиц и нулей продолжается, новым витком. Но всё это существует и происходит лишь по тому, и объясняется лишь тем, что заключено в единице и нуле. На самом деле, конечно, ни одного, ни другого не существует, но при этом они существую оба. Даже смешно как-то… Их существование, а значит отсутствие, есть одно, и чем дальше люди будут разделять, раскладывать и переводить бесконечность из одной системы в другую, тем дальше они будут уходить от «единого», заключенного в двойственности, а значит и от ответов на свои вопросы.

Когда Кэтрин вырвалась сквозь слои, оставив символы и знаки позади, на пути к своей «тройке до запятой», её путешествие плавно переросло в образный и сладкий сон. Ей снился кристально чистый дождь, лившийся на неё, а после снился образ светлой беременной девушки. Она почувствовала, как внутри живота забилось сердце.
 – Это сердце моего ребёнка, – подумала она.
И неодержимое бесконечное счастье открылось, словно цветок и искрами и светом наполнило её перед пробуждением.
 – Всё же забавная это штука, сны, – подумала она, открывая глаза улыбкой.

Прошлым вечером проскочив до двух единиц, и пройдя между ними, словно между косяками двери, она увидела хаотичную «очередь» из таких же как и она шаров света. Внезапно всё начало обретать нечёткие формы и образы. Она стояла на огромной радуге, окруженная толпой людей, ожидавшей своей очереди войти в ворота, в которые и упирался «разноцветный мост». Справа от ворот располагался огромный белоснежный рог, исполненный чистым светом. «Хранитель радуги», человек в длинном до пят плаще, стоявший у ворот и взиравший на люд, медленно направился к ней. Толпа расступалась до тех пор, пока он не дошёл до неё. Казалось никто из присутствующих не видел ни Кэтрин ни «Хранителя Радуги», протянувшего ей руку. Кэт протянула свою в ответ. Только сейчас она заметила на своём запястье золотой, украшенный миллиардами мелких узоров браслет. Хранитель с лёгкостью снял его и направился к воротам. Когда он подошел к ним, то Кэт увидела, как страж надевает её браслет на белоснежный светящийся рог. Он улыбался. Кэтрин вдруг почувствовала такую лёгкость, словно до этого времени она и не парила над радугой, словно она никогда не летала во снах. Радуга исчезла, а образы внезапно стали отдаляться от неё. Она оказалась там, где нет ни света, ни тьмы, снова превратившись в шар, и устремилась в полёт, как устремляются в хаотичное движение молекулы воды, когда кусок льда тает на солнце.

Проснувшись с ощущением не сходящей с лица улыбки, Кэтрин медленно открыла глаза. Сейчас она снова летела, сейчас она опять была собой. И расшифровав сон о своём  ребёнке, она поняла, что все её искренние желания готовы были появиться на свет. Новый приступ эйфории, волна за волной катился приятной дрожью и покалываниями от макушки головы к самым пяткам. Причина этих ощущений была не появившиеся надежды. Вовсе нет. Это были ощущения «нирваны осознанного существования», ну или что-то вроде того. И если весь её организм был лишь частью единой материи, то сегодня это часть явно изменила свои вибрации, соединяя сильнейшими потоками энергий каждую составляющую её клетку.
День и вправду стоял солнечный. Даже городской смог никак не мог задушить тепло, лившееся на улицы, дома и переулки откуда-то сверху. Натянув старый махровый халат и выскочив на маленький балкон, Кэтрин увидела сверкающее небо над дворами и головами детей, возившихся со свежим снегом.
Катрина, как и целую вечность назад, стала задавать себе вопросы и находила на них ответы, ещё не успев сформулировать хоть что-то похожее на вопрос.
 – Здесь сбываются мечты, – пошептала она холодному воздуху, – Именно здесь, а не во снах. Потому, что здесь ты можешь летать по-настоящему.
Она улыбалась закрыв глаза и подняла руки навстречу летящему на неё со всех сторон миру.

СОЦИАЛЬНОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ.

Замкнув спирали света, тьмы и волны, катившиеся из неё потоком звёзд и искр, Кэтрин вырвалась на улицу. Январь уничтожил всего себя на мгновение вечности, уступив здесь и сейчас оттепели марта. На порывы согретого солнцем воздуха выскочила она и, метая из стороны в сторону толчки счастья, понеслась по хлюпающей под ногами жиже тлевшего снега. Ботинки, кутанные её аурой, давили кристаллы и превращали их в воду. Солнце… как же давно глаза не заливало это не успевшее родиться солнце! Пархая по улицам и упиваясь ароматом сумасбродной капели, Кэт стала ловить диафрагмой странные волны. Там, где дремала тёплая кошка интуиции, что-то начало шевилиться и меняться. Бег без препятствий в выбранном направлении игриво взъерошивал и гладил интуицию против шерсти, на что она открыла один глаз, словно почуяв сладкое угощение и мурлыкнула в его направлении. Это вызывало живой интерес, подстегивало любопытство, и Кэтрин добавила ходу. Очень скоро не только в корзинке интуиции, но и в звуках улиц улавливался странный бит. Завернув за угол Кэтрин увидела, как на небольшой площадке у памятника среднестатистическому «художнику» собирался народ, почуяв сладкую халяву. Словно горожане, давно мечтавшие о чём-то в их представлении светлом и по-детски радостном, наконец-то заимели реальный шанс воплотить свои мечты в материальный эквивалент. Судя по всему, праздником рулила компания прохладительных около-натуральных напитков. Яркие жёлтые баннеры с логотипами, небольшой помост с крикливым мастером церемоний, автомобили с символикой продукта, тощие и длинноногие девушки-промоутеры за одноразовыми столиками и толпы разгоряченных бесплатными щедрыми дарами PR акции тел. Но не это привлекало и тянуло к помосту. Звук, выходивший из под рук диджея был удивительным магнитом. Арендованная аппаратура была свежа и неоттрахана предыдущими заказчиками, а человек, стоявший у винилов, отдавался творческому процессу полностью и на все сто. Катрина уже видела, как пройдёт каких-то пару минут и все, забыв о торговой марке, халяве и прочей мирской суете, прильнут к колонкам и будуть только танцевать, танцевать и танцевать. Когда она приплясывая подошла поближе к помосту, то смогла разглядеть за «станком» молодого светловолосого парня в розовых очках-каплях, самоотверженно «колбасившегося» на рабочем месте. Ещё один трек был умело сведён, и из колонок полилось нечто с хлёстким битом, приправленное наставлением «Follow your sign. The sign».
 – ДА! – закричала Кэтрин, вырывая у кого-то бутылку промо-продукта и, отдавшись волнам позитивных вибраций, начала двигаться отпуская тормоза.
 – Вы хотите ещё наших напитков? – пОшло перекрикивал музыку паренёк с микрофоном.
 – Да пошёл ты! – донеслась многоголосая «ответка» из рядов танцующих.
 – Я не слышу вас! – не угоманивался чувак.
 – ЗАТКНИСЬ ТЫ НАХУЙ! – тут же прилетел ответ в десятки голосов.
 – ДА! – выкрикнула Кэтрин в знак «солидарности танцующих», не в силах прервать движения. 
 – Отлично! Просто восхитительно! Тогда ловите! – заорал ещё пуще в свой микрофон маэстро и начал бросать в народ пластиковые бутылки напитков.
Но народ был настолько охвачен музыкой и собственными телодвижениями, что явно не ожидал подобного поворота событий. Напитки полетели в головы, плечи и спины ничего не подозревавших людей, когда маэстро визжал в свой микрофон и продолжал хаотично закидывать халявой массы у колонок.  Реакция последовала незамедлительно – бутылки, одна за другой, полетели назад, но на этот раз прицельным огнём. После второго прямого попадания он все-таки стих и поник, но народные волнения было уже не остановить. Пластиковая полулитровая тара продолжала лететь на сцену, когда все дружно затянули «СЪЕБИСЬ! СЪЕБИСЬ! СЪЕБИСЬ!». Маэстро обиделся и ушел, вызвав этим шквал аплодисментов, гогота и свиста, и уже через каких-нибудь пару минут все довольно продолжали танцевать.
Часам к двум дня диджей сменился, танцующий народ подустал, что, к сожалению организаторов, смелости мастеру церемоний не прибавило. Он всё также сидел в дальнем уголке помоста, с грустным взглядом попивая из залетевших на сцену бутылок продукцию своих подсмеивающихся работодателей. Если бы Кэтрин увидела это, её бы точно стало по-матерински жаль бедного паренька, совершенно невиновного по его собственному мнению в произошедшем.
 – Злые, необразованные люди! Сволочи и садисты! – наверняка думал он.
Кэтрин бродила среди толпы, заливая по глотку в себя добытый нектар из сахара, красителей и пищевых добавок. Её боковое зрение ловило розовые очки-капли, ещё и ещё раз. Так продолжалось до тех пор пока на размытых границахсборища, у одноразовых столиков с девицами-промоутерами очки и взгляд Кэт не столкнулись.
 – Привет, – выдавила Кэтрин перекрикивая музыку и улыбнулась.
 – Привет-привет! – ответил парень в розовых очках и играючи помахал рукой.
На нём был шоколадного цвета пуховой жилет, из под которого выглядывала жёлтая майка спонсоров праздника, синие вытертые джинсы, сумка через плечо с пластинками и точно такие же как и жилет шоколадные кроссовки.
 – Клёво отыграл!
 – Спасибо! – расплываясь в улыбке выкрикнул он.
 – Музыка обалденая, да и звук классный, такой объём.
 – Объём–Шмабьём, ещё шмальнём! – выпалил он.
 – Ха! Это что предложение?
 – Привет, как тебя зовут!
 – Катрина! А тебя?
 – Сегодня меня зовут «Голодный Человек». Хочешь кушать?
 – Давай!
 – Ну, тогда поехали! – он крутанул вокруг указательного пальца брелок с ключами и мотнул головой в сторону парковки.
Кэтрин и «Голодный человек» ехали по городу, в машине полной красивой электронной музыки, болтая о том о сём.
 – Ну и чем ты занимаешься? – спросила Кэтрин.
 – Вожу машину, играю музыку, ищу еду, отдыхаю с друзьями. А ты?
 – А я, хм… Я живу сегодняшним днём.
 – Это здорово, особенно если иногда думать о завтра. Трам-пам-пам.
 – Что ты хочешь скушать?
 – Всё что угодно! Даже тебя съем, если хорошо прожарят и подадут с горячим гарниром. У тебя есть конкретные предложения?
 – Можно съесть что-нибудь быстрого приготовления и на вынос, раз ты такой голодный.
 – Только не fast food!
 – Замётано.
Кэтрин и «Голодный человек» купили себе по здоровенному турецкому донер-кебабу с луком и всем причитающимся, айрану и шоколадному батончику. Они сели на капот запаркованной машины и стали жадно поедать провиант, посмеиваясь над друг другом. Когда трапеза подошла к концу, он гордо изрёк, смакуя последний кусок шоколадного батончика:
 – Теперь называй меня «Сытый и довольный».
 – Договорились, – ответила полным ртом еды Кэтрин, при этом старательно вытирая губы и подбородок рукавом куртки.
 «Сытый и довольный» закрыв глаза и обратив лицо к солнцу с чувством глубокой внутренней гармонии проглотил остатки еды и медленно облизал губы.
 – Ты очень медленно жуешь, - сказал он, повернувшись к Кэтрин осиливавшую вторую половину донера.
 – Нихрена - это ты слишком быстро ешь.
 – Возможно, – он улыбнулся, – Ладно поехали – доешь по пути. Заодно заценишь новый трек. Очень даже «огого!».
И они прыгнули в машину.
Когда Кэтрин доела свой завтрак-обед на переднем сидении ехавшего по улицам автомобиля, «Сытый и довольный» убавил звук проигрывателя и завёл беседу.
 – У тебя есть социальное заявление. Давай, поведай мне об этом.
 – С чего ты взял, что оно у меня есть?
 – Блин, я не умею говорить комплименты. Прости, - он улыбнулся, - Может быть, сразу возьмёшь и расскажешь?
 – Я слабо понимаю, что ты хочешь узнать.
 – Ну, начнём с того, что ты думаешь о себе, с точки зрения общества. Кто ты в нём?
 – Я, как это там на русском… Чёрт, в общем я Rebel.
 – Вот это да! – «сытый и довольный» улыбнулся во всю ширину своего лица, – Rebel Chick, Riot Girl! Oi, Oi, Oi!!! Что-то вроде того?
 – Ну, вроде.
 – Это скоро станет очень модно, совершенно точно!
 – С чего ты так решил?
 – Всё новое или хорошо замаскированное старое, яркое и интересное, в конечном счёте, обречено стать модным и после исчезнуть с улиц и экранов.
 – Наверное.
 – Расскажи мне, что такое «Rebel».
 – Ты и сам знаешь, разве нет?
 – Интересует твоё мнение.
 – Это противостоящая «обуви» сила.
 – «Обуви»? Вроде того, что весь мир захватили сапожники – ходите босиком?
 – Ха! Класс! Ну, вот представим, что ты среднестатистический обыватель.
 – Так.
 – Значит, у тебя есть три основных направления в мире потребительства, которым ты можешь в той или иной степени следовать и соответствовать. Это стать рабом телевизора, стать Rebel’ом или «Обувью».
 – Подробнее, пожалуйста! – он по-прежнему улыбался, но при этом ни интонация, ни мимика не выражали ничего кроме неподдельного интереса.
 – «Рабами телевизора» я называю людей, комфортно уживающихся с мыслью о своём жалком существовании. То есть никак не развивающих себя. Живущим по законам и правилам, которые говорят с телеэкранов. Как овощи, где посадят – там и растут.
 – Ясно.
 – RebelZ это люди, старающиеся развивать себя в интеллектуальном и духовном плане и, как следствие, не верящие во всю эту херь, не доверяющие массмедиа и ставящие под сомнения авторитеты власти, если выражаться кратко.
 – Продолжай.
 – А «Обувь» это те, кто также как и предыдущие развивают себя во всех этих направлениях, но выбравшие другую сторону баррикад. То есть «Обувь» понимает, что всё вокруг - наебалово чистой воды, точно также не верит в завтрашний светлый день при таком обстоятельстве дел, не покупается на рекламу и прочее. Но «Обувь» - это движущая сила потребительства. Их это устраивает и они хотят быть теми, кто наёбывает. То есть, «обувь» мечтает осознано процессуировать все нынешнее, купаться в роскоши, быть в центре внимания и тд. Паразитировать на стаде, в общем и целом.
 – А ты не хочешь купаться в роскоши?
 – Я хочу подарить что-то этому миру и получить за это вознаграждение.
 – Похоже, что ты - «художник», а «обувь» - бухгалтер. Ха. Пока ты рисуешь картины и даришь этому миру всю себя, бухгалтер считает твои деньги и наваривается на тебе, ровным счётом ничего не создавая. А тебе – попросту обидно.
 – Знаешь, почему кумир молодёжи так или иначе бы умер молодым, даже если бы слез с героина?
 – Ну и почему же?
 – «На наши концерты теперь приходят люди, против которых мы поём». Да, он стал модным и был обречён так или иначе сгинуть, но я о другом.
 – Хочешь сказать, бунтарство ради бунтарства?
 – Не совсем.
 – Ну и какая конечная цель  твоего противостояния? Создание идеального общество.
 – Ха-ха. А вот и нет. Цель – создания хаоса. Хаоса-компоста, на котором вырастет что-то новое светлое и прекрасное.
 – И что же будет потом?
 – Потом это прекрасное «Обувь» пересадит в горшок, обрежет, накроет колпаком и поставит на полку стабильности, закона и порядка.
 – Ну и в чём же тогда смысл?
 – А в том, что вырастет. Ведь я всего лишь обыватель. Смысл - в прогрессе. Сейчас я зерно, которому нужно выбраться из колпака и попасть в компост, чтобы взрастить что-то новое.
 – То есть ты считаешь, что всё это натуральный процесс?
 – Именно.
 – Ну а почему же тогда ты с таким неуважением говоришь об так называемой «Обуви»? Ведь вы делаете одно дело.
 – «Обувь» ставит рамки, а, значит, мешает мне и таким как я добиться желаемой цели - хаоса.
 – Хаос это как?
 – Это когда превалирующее большинство людей откажутся от навязанного мышления, что разрушит нынешние авторитеты. Идеальный мир – мир без «общепринятых» искусственных границ. Революция будущего, если это можно так назвать, не на улицах, утопающих в крови, а в головах обывателей. Может показаться, что мы, две противостоящие силы, делим «сознание людей». Но существует разница: «обувь» бьётся за контроль над массами. А я не бьюсь. Я просто думаю, так как я хочу, заражая словно вирус всем этим окружающих в процессе собственной жизни.
 – Интересно. На «ведомую» ты явно не тянешь, Катрина. Ты, наверняка, часто думаешь за других.
 Кэтрин промолчала. Она знала, такой обывательский грешок за ней числился, и говорить об этом ей явно не хотелось.
 – Вся эта теория, имеющая многие факты в свою защиту, может сломаться прямо сейчас, если хочешь.
 – Давай.
 – Видимо я тоже «инакомыслящий», раз уж хочу жить, чтобы что-то создавать, не задумываясь особо над общепринятым мусором. Но мы сейчас сидим в мире под названием салон автомобиля. В этом мире всё общество на сто процентов состоит из инакомыслящих. И?
 – Что «и»?
 – Где хаос, где счастье, где всё то, о чём ты говорила?
 – Во-первых, пока мы об этом говорили – мы хоть немного, но «выросли», если ты понимаешь, о чём я говорю. А значит, и мир автосалона претерпел положительные изменения.
 – Согласен, – сказал «Сытый и довольный» и расплылся в улыбке.
 – Во-вторых, хаос в общепринятом понимании произошёл и происходил до тех пор, пока мы не стали ставить всё происходящее в категории и рамки, якобы ради того чтобы понять. Ведь не существовало ничего, что мешало бы твоему «росту».
 – Согласен!
 – А в-третьих, мой мир не ограничивается автосалоном.
 – Зачёт, Кэтрин! – он всё также улыбался, сбавляя скорость. – Ты готова слушать?
 – Да, – немного поразмыслив, ответила Кэтрин. – готова.
 – Не станем спорить о вещах на которые мы смотрим по-разному, и уж тем более не станем спорить о вещах, на которым мы смотрим одинаково, если ты не против?
 – Совсем нет, - Кэтрин была благодарна судьбе за интересного собеседника.
 – Ты и сама знаешь, что думаешь много и часто за других. В этом нет ничего плохого, с учётом того, что ты это признаешь – а значит исправляешь. По-моему пришло время подумать о себе. О том, что внутри тебя и почему ты поступаешь так, как поступаешь. Что движет тобой? Делаешь ли ты это всё ради себя и только ради себя? Знаешь, я тоже раньше писал музыку, устраивал сессии, играл за даром. Я хотел изменить этим мир, но добился того, что объебал сам себя. Да, я обжегся об это и многое осознал. И что в итоге? Теперь я получаю то, к чему стремлюсь. Я всё ещё хочу изменить мир вокруг себя, но только для себя. А ты? Для кого делаешь это ты?
Кэтрин была обескуражена подобными вопросами, и не нашла лучше ответа, кроме совета данного ей Повелительницей Рыб. Она улыбнулась, посмотрела в глаза «Сытому и довольному» и откровенно произнесла:
 – Мне как-то сказали: «Что от пути, у которого есть сердце, не нужно отказываться». Я иду по пути своего сердца, иду в никуда, ориентируясь на него, как на маяк. Вот и всё моё социальное заявление.
После этого разговор плавно переключился на вселенную, природу бытия и бесконечность предопределённого выбора.
Когда уже стемнело, они остановились неподалёку от дома Кэтрин. «Сытый и довольный» достал из бардачка две ручки и пару листков, выдранных из ежедневника.
 – А сейчас сыграем в одну клёвую тему! Каждый в течение минуты напишет то, что думает о другом, то, каким он его видит и свернёт лист. После этого мы обменяемся листами и разбежимся. Разворачивать и читать до того, как разбежимся - запрещено! Если увидимся после – повторим и проанализируем. Ну как?
 – Я за!
Кэтрин взяла ручку и задумалась. Отсчёт времени начался, но она так и не знала, что писать. Затем немного поразмыслив решила не оставлять лист пустым и отчётливо вывела «Странник. Человек, попадающийся на пути, без видимых причин и объяснений, помогающий не сбиться с правильного направления и предостерегающий о ожидаемых опасностях, после чего исчезает так же загадочно, как появляется». Они обменялись листами, улыбнулись, и, не говоря ни слова, Кэтрин вышла из машины.
 – Послушай, - донеслось из окна автомобиля, – а почему именно «Обувь»?
 – Уменьшительно-ласкательное, а может концентрат. Может потому что обувается или обувает. Я не знаю! – прокричала она, не оборачиваясь, и улыбнулась.
Когда автомобиль исчез во тьме, Кэт остановилась недалеко от подъездной двери и развернула листок. Надпись на нём гласила: «Кэтрин - Трушный Rebel. Хотя возможно это молодость. Надеюсь и верю, что и то и другое! Да ты и сама всё знаешь», после чего стоял смаил в качестве подписи.
Кэтрин свернула и отправила листок в карман своей куртки. Она подняла голову и увидела звёзды, почувствовав запах «идеальной зимней ночи». На улице было невероятно красиво, свежо и как то ещё, для чего не придумано подходящих слов. Катрина чувствовала - ещё каких-нибудь пару часов и весь этот рай с лужицами под ногами начнёт резко замерзать, воздух, пропитанный свободой и романтикой, поглотит смог, а великолепное бескрайнее звездное небо затянет привычная мгла испарений. Но ведь у неё всё ещё есть эти какие-нибудь пара часов…

ЭРЕГИРОВАННЫЙ ПЛЕЕР.

Улицы скользили под ногами потоками жижи и ароматом недавней эмиссионной стадии эякуляции весны. Принципы и слова, постеры и витрины, крики и тишина. Кэтрин выудила из кармана пластиковую карту, подошла к ближайшему банкомату и обналичила несколько купюр. За поворотом уже ждал ночной ларёк с табачными изделиями и средствами для разведения огня. Лёгкие явно хотели дышать воздухом максимально свободным от аммиачных соединений и смол. Тысячи иголок закололи грудь Кэтрин после очередной затяжки на ходу. Возможно, это и было исключительно мазохистское наслаждение, но в любом случае за ним следовал наркотический вштыр. Ни для кого не секрет, что все заядлые  курильщики – торчки. Сигареты прут! Прут и стирают чувства. Если бы это было не так – никто в здравом уме никогда бы не курил.
 – Очередной легализованный наркотик, такой же как алкоголь или интернет. Хотя нет, интернет это нечто особенное. Интернет – официальный наркотик нулевых годов. У каждой эпохи был свой наркотик, будь то 50е, 60е или даже обсыпанные с ног до головы афганским героином 90е. Наш наркотик – его величество Интернет. Как и любой другой, он замечательно закрывает в иллюзии. Но интереснее всего – он может быть любым. Может жрать тебя как «винт», а может вытащить наверх как ЛСД, – подумала Кэтрин.
Сердце било в груди ломанный карданный ритм, когда падающая температура воздуха ярко ощущалось даже на ходу.
 – На одном из своих выступлений Билл Хикс произнёс интересную речь: «Видите ли, я думаю, наркотики сделали кое-что хорошее для нас. На самом деле. И если вы не верите, что наркотики сделали кое-что хорошее для нас, сделайте мне одолжение. Придя сегодня домой, возьмите все свои альбомы, все свои кассеты, все свои CD и сожгите их. Потому что, знаете что? Музыканты, сочинившие всю эту великую музыку, которая делала вашу жизнь лучше все эти годы... Афигенно торчали!..». А после как-то добавил: «Сегодня молодые люди, приняв кислоту осознали, что вся материя - просто энергия, сжатая до медленной вибрации, что все мы - единое сознание, переживающее себя субъективно, что нет такой вещи, как смерть, жизнь - лишь сон, и мы - наше собственное воображение самих себя. Это не война против наркотиков, это война против личной свободы, вот что это такое, ясно? Всегда держите это в уме, спасибо...» Если следовать его логике, если воображать и матеарилизовывать действительность именно такой, то, по сути, современный уклад социума жрёт сам себя легальностью этой «дури». Хотя ничто так не привлекает как запретный плод; в отсутствие запрета никто не обращает на это внимания. Наверное, поэтому почти всё, что делают там люди – ведут дневники, покупают-продают, болтают ни о чём и смотрят порно. Смешно другое, люди on-line всасывают, что интернет это наслоение миллиардов реальностей, что ты сам можешь создавать там всё, что захочешь, как захочешь и когда захочешь, даже самого себя. Но при этом они не понимают, что мир вокруг – то же самое, с разницей отсутствия прямоугольного обрамления и не спрятанное за окном браузера. Глупо…
Кэтрин улыбнулась и выплюнула очередной окурок. Это было её маленькой претензией на шарм, курить на ходу, не вынимая сигареты изо рта. Если это делать стоя или сидя на месте в отсутствие сильного ветра, то дым рано или поздно попадёт в глаза. При ходьбе или беге это проблема исчезала, но появлялась другие – отдышка с учащённым сердцебиением.
  – Эмоции. Весь мир – эмоции. Визуальный, аудиальный, кинестетический вход – эмоциональный выход. Увидел – эмоции, услышал – эмоции, уловил запах или прикоснулся – эмоции. ****ь, как же всё просто. Любая картинка, сформированная в собственной реальности, имеет только эмоциональный выход. Эмоции – то, что формирует личность, реальность – эмоции, а мы – реальность. Так в чём же проблема, Кэтрин? В чём твоя проблема?
Она сбавила шаг и вытянула ещё одну сигарету с белым фильтром, готовым к приёму дозы смол.
 – Проблема, проблема, проблема. Эмоции это плеер, запускающий реальность по трекам. Плеер играет в произвольном порядке. Без треков он ничто, это однозначно. Треки крутятся, скачут и воспроизводятся. Что нужно, чтобы оставаться на волне? Что нужно, чтобы всегда летать и лететь, каждую секунду? А нужно не ставить один и тот же трек на повтор, не отматывать назад, прерывая хаос порядка воспроизведения. Даже если он невероятно великолепный, даже если это самое крутое, что я слышала в своей жизни – нельзя останавливаться. Второй раз эмоции не повторяться в той же мере - это во-первых. Во-вторых, прекратиться движение волны. В-третьих, я не услышу, что-то ещё более невообразимо абалденное, тратя своё время на повтор. И в-чётвёртых, этот трек может повториться и выпасть ещё ни раз. Ну вот, собственно, ответы я узнала. Осталось их осознать. И всё же, всё сделано из любви!
Улыбка противостояла давящему морозу, но учитывая температуру упавшую за нулевую отметку по Цельсию как её собственную проекцию, Кэтрин решила найти тёплое  место что-бы согреться. Стрелки часов перевалили за два часа ночи, кафе и забегаловки, почти отсутствовавшие в этом районе города, давно закрылись. Пару кварталов спустя вперёди показались окрашенные электрическим светом окна какого-то учреждения. Кэтрин перебежала дорогу, кутая себя руками, вскочила на площадку у входа и дёрнула за массивную продолговатую дверную ручку. Тяжёлая деревянная дверь со скрипом поддалась, натягивая прикрепленную к ней сверху скрипучую пружину. За порогом показалась вторая пара идентичный дверей, которые также оказались не запертыми. Зашарканный десятилетиями полумрак мраморных полов, эхо её собственных шагов, железная дверь и вот Катрина уже стоит на красном ковре в светлой и тёплой комнате. Ещё в коридоре, уловив запах бумажной пыли, она подумала о библиотеке. В библиотечном зале ни нашлось не единого посетителя. За столом с газетой в руках сидел смотритель храма знаний и полок информации. Это был человек, больше походивший на опытного или известного хирурга, с поседевшими от шокирующей работы волосами, рубашкой и галстуком, спрятанными под серым английским свитером с V-образным воротом.
 – Мадмуазель желает согреться или почитать? - подняв на неё взгляд сквозь изящные очки, спросил он из другого конца зала.
 – Скорее прикоснуться к прекрасному.
 – Ха-ха, видимо это сейчас модно среди молодёжи. Хотя я склонен рассматривать это как некий неизбежный порыв, инстинкт самосохранения, если желаете. Этот зал часто посещает ваша, с позволения сказать, современница. Патологоанатом, по профессии. Хрупкое создание с густыми вьющимися волосами приходит совершенно опустошённое после рабочего дня. Берёт с полки самое романтичное, что только может отыскать и читает до рассвета, обливаясь слезами. Но всё же в её утренней походке покидающей зал леди есть что-то такое, полное твёрдости, решимости и уверенности. Это и заставляет меня думать о ней, как о человеке, который, если придётся, голыми руками проведёт операцию на аппендикс, не дрогнув ни единым мускулом, если представиться такая возможность. А Вы что же по этому поводу думаете? – сказал библиотекарь, не спуская пронизывающего взгляда с Кэт.
– Я думаю, и думаю совершенно точно, что вы весьма наблюдательный человек, - переняв манеру разговора, ответила Кэтрин, намериваясь расположить к себе собеседника.
Ей не хотелось покидать тёплые залы, едва переступив порог.
Библиотекарь выдержал паузу, сложил раскрытую газету пополам, привстал со стула и произнёс дружественным тоном:
 - Прошу вас, чувствуйте себя как дома, - лёгкая улыбка скользнула по его лицу, когда он жестом, указывавшим на стеллажи книг, пригласил её пройти. – Чувствуйте себя как дома.
Кэтрин заметила вешалку справа от себя, куда и переместилась верхняя одежда. Ещё через мгновение Кэтрин ходила по лабиринту книг, стены которого доходили до потолка. Она вдруг осознала, что этот зал намного больше, чем она предполагала. Кэтрин решила расслабиться и включить свой внутренний компас, чтобы найти то, что искала. Протянув ладони вперёд и слегка прикрыв глаза, она пыталась почувствовать направление нужное ей и сделала первый нерешительный шаг. За первым шагом последовал второй, третий, четвёртый, пятый, шестой… Скоро Кэтрин плутала по коридорам книг, едва различая картинку вокруг. Когда она почувствовала, что приближается к цели, впереди мелькнул неосвещённый закуток, походивший на вырубленную в книжной скале пещеру.
 – Это оно! ОНО! Это там! – зашептала Катрина.
Она свернула в пещеру и столкнулась лицом к лицу с блестевшими линзами очков. От неожиданности у неё перехватило дыхание, и она отступила, повинуясь инстинкту.
 - Вы что-то потеряли, или, может быть, не можете найти? – раздался голос библиотекаря с едва заметными властными интонациями.
 - А у вас есть интернет?
 - Нет, - библиотекарь вышел на свет, - Интернета у нас нет. И курить у нас тоже воспрещается.
  - Хорошо. Тогда, пожалуй, я обойдусь книгами, - ответила Кэтрин.
Через какое-то время она сидела за одним из столов для посетителей, листая «Божественную Комедию» Данте в затёртой твёрдой обложке. Ничего божественного или комедийного она в этих стихах не находила. Сидя к библиотекарю спиной она строила в голове догадки, что же находится в том проёме. Не найдя удовлетворяющего ответа, перебрав гору идей и предположений, Кэтрин переключила поток мыслей на составление идеального плана проникновения в пещеру. Оглушить библиотекаря; поговорить с ним и попытаться напросится на экскурсию; выйти с книгой в туалет и устроить там пожар, который его отвлечёт на какое-то время; дождаться пока библиотека закроется, взломать дверь или разбить окно. Всё это напоминало дурацкий квест с «квадратной» ущербной графикой, но, благодаря вечно удолбленному сценаристу проэкта, с невероятно затягивающим геймплеем.
Секунды раздражающе медленно капали тягучей как плавившаяся смола субстанцией. Спиной и ушами Кэтрин почувствовала, как сзади библиотекарь встал из-за своего стола, свернул газету, снял с персональной вешалки куртку и направился в её сторону. Сконцентрировавшись на боковом зрении и изображая увлечённое чтение, Кэтрин проследила, как он прошёл мимо, толкнул дверь и вышел из зала. Не отрывая взгляда от страниц, она услышала эхо шагов по коридору и шум хлопнувших под действием пружин  дверей. Только теперь она спокойно огляделась. Совершенно точно, здесь она была одна.
 – Надо действовать, –она выскочила из-за стола.
Дорогу до пещеры она не запомнила, но чувствовала её, поэтому направлялась к ней безошибочным и самым коротким, как ей показалось, путём. Теперь, вглядываясь в полумрак, она могла различить светло-коричневую или мутно-оранжевую дверь в нескольких шагах вглубь пещеры. Задержав дыхание, она прислушалась – ни единого шороха или скрипа, ничего. Набравшись духа и только что не улыбаясь от сладкого предвкушения она шагнула во тьму и прикоснулась к железной ручке. Напряжение было такое, что Катрина подумала – ещё немного, и она свалится в обморок прямо здесь. Дверь бесшумно открылась, и девушка, попавшаяся в плен собственного любопытства, шагнула в пустоту…

АРХИВ СУДЕБ.

Как только Кэтрин переступила порог помещения, дверь за ней бесшумно захлопнулась. Тьма возводила в куб скрипучий холод страхов.
 – Спокойно Кэт, соберись! – что-то успокаивало её внутри, – Этого не происходит на самом деле, это только в твоей голове. Только в голове.
Правая рука поползла по шершавой выкрашенной стене в поисках включателя и наткнулась на полку с деревянной ступкой и металлическим сосудом, покрытым гравировкой.
 – Ух, ты! Поющая чаша! – пронеслось в голове.
Скоро подключилась и левая рука, но включатель так и не собирался попадать под пальцы. И тогда Катрина решила двигаться вперёд. После очередного шага во тьме нога с грохотом наткнулась на звонкое препятствие.
 - Поющий тазик, -  шёпотом сорвалось с губ Кэт.
Она перешагнула его и направилась дальше, пока пальцы правой ноги не влетели в угол чего-то.
 - А вот и поющий стул…
Кэтрин села на стул, раскрыла глаза так широко, как только смогла и стала вглядываться в темноту. Очень скоро зрачки привыкли, и она начала различать еле уловимые контуры близлежащих предметов. Кэтрин увидела в полуметре от себя стол и неотчётливые очертания предметов, покрывавших его поверхность. Одним из таких предметов была настольная лампа, вроде тех, что стояли за читательскими столами. Она протянула руку, осторожно нащупала включатель и надавила. Хотя свет лампы и был довольно тусклым, он всё же полосонул глаза Кэтрин затупившимся лезвием ножа. Опустив голову и заставляя себя не закрывать глаза, она очень быстро привыкла к изменившемуся освещению. Прежде всего, она решила осмотреться вокруг. Комната напоминала гремучую смесь кладовой, коридора катакомб, книгохранилища и некого подобия архива. Тусклый свет только усиливал мистическую атмосферу вытянутой коридором комнаты. Стальные шкафы с ящиками, стопки старых истрёпанных книг, швабры, веники, тазы и вёдра, поющая чаша, хомут с колокольчиками, рогатые черепа животных... Но всё это показалось никому неинтересным хламом, когда взгляд её скользнул по столу и зацепился за фотографию, лежавшую поверх папок.
Словно реакцией на увиденное, сознание Кэтрин вытащило недавние размышления о значимости отсутствия. Если у кого-нибудь вдруг исчезнут оба больших пальца на руках, то при этом его или её мир может перевернуться с ног на голову. Перевернуться до такой степени, что никогда не станет прежним. Или скажем, если в доме вдруг исчезнут все раковины. После того как, казалось бы, что-то привычное и само собой разумеющееся меняется, после осознания отсутствия привычных форм и алгоритмов действий невероятно велика вероятность возвращения разума в блаженное состояние «ребёнка». Когда всё привычное, на что не обращаешь внимание изо дня в день, является новым интересным и необычным. Состояние, когда глаза открываются, и восприятие начинает работать так, как было задумано изначально.
Фотография, детская фотография Катрины, девочки с короткими светло-русыми волосами в бледно-синем платьице. Эту фотографию она никогда и нигде ещё не видела. Возможно, именно это обстоятельство и перевернуло её мироощущения с ног на голову. В груди колотился высокими оборотами кожаный мотор, когда Кэтрин растерянно поднесла фотографию к лицу, пытаясь найти хоть что-то, способное разбудить сомнения в идентичности между ней и персоной, глядевшей на неё наивным взглядом с глянцевого куска фотобумаги. Ничего такого не произошло, на фотографии совершенно точно была она. В поисках разгадки она метнулась взглядом к трём архивным папкам, лежавшим на столе. Судя по всему, фотография относилась к содержанию одной из них. Папки были пронумерованы римскими цифрами I, II и III с подрисованным за тройкой нулём. Первая содержала различные фотографии древних храмов, лесов, полей, заброшенных городов и прочих интересных мест. Ещё она полнилась ксерокопиями книжных страниц и рукописей относительно различных традиций, культов, учений и практических техник с иллюстрациями. Кэтрин быстро перебрала содержание папки «I», не найдя ничего интересного, кроме нарисованного перьевой ручкой на одном из листов чёрного вороньего пера, собратьев которого она многократно встречала в день прогулки по лесу. Вернув папку «I» в первоначальное состояние, Кэтрин принялась за следующую. Эта оказалась намного интереснее предыдущей. Она начиналась фотокарточкой молодого человека, которого она, хоть и во сне, но всё же пару раз встречала. От неожиданности к горлу Кэт подступил ком, предвещавший готовящиеся слёзы.
– Это же… он, – пронеслось в голове.
Далее следовали страницы его краткой автобиографии, напоминавшей местами резюме и список заслуг перед самим собой. За автобиографией шли по разделам рукописные рассказы, стихи, тексты каких-то песен, отделённые друг от друга чистыми листами. Она читала захлёбываясь, толи невероятностью всего происходившего с ней в те минуты, толи хлопьями ярости к вылезшим из-под сердца чувствам. Она быстро бежала по строчкам, зная что всё равно не сможет уловить ни единой мысли, но не способная пропустить ни запятой. Проскочив папку с рисунками и творческими обрывками, которым так и не суждено было стать хоть чем-то, она перешла к разделу “Love Letters”. Вот, где интерес ударил горячей струёй прямо в голову Кэтрин. Она распечатала конверт, собралась с мыслями и стала читать так внимательно, как только могла.

Пропуская письма, написанные женским подчерком, она стала читать то, что как она думала, вышло из-под его пера.
Первое, производившее впечатление письма, выглядело так:
«… сегодня… ещё один день, день будний, серый, холодный и, казалось бы, абсолютно никчёмный…
Но это было не очередное «сегодня». Вся ночь перед ним просто состояла из твоего имени, мыслей о тебе, обо мне, о чувствах, переросших в стихи и не дающих сну забрать тебя и твоего голоса, застывшего у меня в голове…
Под утро я окончательно осознал, что я просто не могу без тебя, без твоих глаз, с которыми никогда не сравнится ни одна звезда на небосводе, без твоего нежного взгляда, ради которого можно совершить любую глупость, лишь бы он снова был обращен на тебя, без твоей улыбки, что заставляет сердце биться всё чаще и чаще, без тепла и нежности, что греет меня каждый раз, когда ты проходишь мимо…
В ту ночь я замерзал, я замерзал без твоего тепла, мне не хватало тебя… И я понял – я отдал тебе сердце, своё изношенное и потёртое сердце, но всё ещё умеющее любить…
Стою на тротуаре под дождём в будний день, слякоть. Но дождь радует меня, слякоть – греет, а будний день приобретает романтические черты, словно ветер пытается прокричать на весь мир всё то, что накопилось в душе за эти две недели…
Я вижу тебя, ты плывешь по воздуху, ветер несёт тебя в своих руках, словно ангел спустился с небес, словно богиня переродилась в столь нежное и светлое создание, с такими невинными глазам, что, заглянув в них, можно навсегда оставить себя там, в океане этих звёзд неземной красоты…
Не знаю, что сказать, что ответить, слова исчезли, остались лишь чувства, но и их я не могу выразить, это невозможно описать…
…Вижу тебя снова, это слишком тяжело для меня, но я пытаюсь сдержаться перед тем, чтобы бросится к твоим ногам и, обняв, никогда больше не отпускать.
Тебе я отдаю часть своей души, которая и так принадлежит тебе одной… Слышу твой голос, чувствую твой взгляд, твоё дыхание и понимаю, что начинаю сходить с ума от чувств переполняющих меня, я больше не могу, я рвусь на части…
Прикосновение твоих алых губ, твоей нежной бархатной кожи… Я не могу этого описать, ты…  словно даёшь мне жизнь, поцелуй ангела, я жил ради этого момента и, умерев, родился заново. Я, как новорожденный несмышлёныш, не знаю, что мне дальше делать, куда идти…
В такой момент можно умереть и это будет смерть, о которой мечтают многие.
Но дыхание лишь на немного затихло, а сердце не перестало биться – надежда забрала меня у смерти, надежда на то, чтобы испытать это вновь, снова пробыть с тобой хоть миг, миг длиннее, чем жизнь…
Прости, я не смог проводить тебя, я был слишком далеко, где сны и явь сталкиваются вместе и образуют другой мир, что подарили мы друг другу в тот самый короткий, но вечный миг…            
… я был далеко…
…но чувствовал тебя и был счастлив как никогда прежде…»

– Романтик, ёптвоюмать! – сказала Кэтрин и разрыдалась.
Конечно, она надеялась, что это письмо было адресовано ей. Но её надежды поломало чужое имя в конце этой розовой словесной мути. Как и любая другая девушка Кэтрин хотела быть любимой и единственной. Но ситуации подобные этой вбивали в неё колья обиды, выкручивали суставы самолюбия и ломали кости надежды. Она попыталась расслабиться, насколько это представлялось возможным, и взялась за второе письмецо.

«Мне больно, когда ты грустишь, правда – очень больно… Мне больно, когда ты молчишь о том, что у тебя случилось… Я сильно скучаю всё то время, что не вижу тебя… Даже когда я разговариваю с тобой по телефону, мне всё равно не хватает тебя, твоей улыбки, твоих прекрасных глаз… и ещё много всего не хватает!
Надеюсь, сегодня мы встретимся, пойдём куда-нибудь,  надеюсь, сегодня ты будешь весёлая… надеюсь… Ведь так плохо, когда вокруг добрый летний денек, а моё солнышко грустит. Это не хорошо и не правильно =).
Прости меня за всё это… правда прости!
Прости за то, что говорю то, что сам не хочу сказать… за то, что делаю то, что сам не хочу… за то, что я такой, какой есть…
С тобой мне хочется быть чем-то большим, чем я являюсь… но почему то я не могу…
Наверное, я уже что то большее, раз я с тобой… а может я просто не могу и не хочу меняться… Кто знает?
Я часто думаю о тебе, но никогда не смотрю вперед… Может это и глупо, но я не хочу что то продумывать, менять, писать конец истории. Мне он не нужен… Я счастлив что рядом с тобой я чувствую себя свободным… Часто я думаю, что я сплю, когда я рядом с тобой… Не могу поверить, что это происходит со мной здесь и сейчас…
Я люблю тебя… да – это банально, да – это не может всецело показать и объяснить мои чувства к тебе… нет таких слов, которые могут… только, наверное, музыка…
Когда ты меня обнимаешь – я просто таю, я не знаю почему, но у меня никогда такого не было… я, конечно, люблю обниматься, но таких чувств при объятиях я ещё никогда и ни с кем не испытывал…»

Кэтрин воспаряла духом и продолжила читать, чувствуя, как тёплый уголёк надежды вновь разгорается в груди.

«Я не могу описать состояние, когда мы вместе… это как лёд и пламя в моём сердце…
Поцелуй, который ты мне подарила, наш самый первый поцелуй…
У меня не хватит слов, что бы описать свои чувства… Я никогда его не забуду…
Когда я вспоминаю о тебе, моё сердце тает как карамелька на солнце, и я понимаю, что я самый счастливый человек на свете, потому что ТЫ рядом…

Надеюсь скоро увидеться с тобой, Lullaby».

От последней строчки Кэтрин захотелось блевать. Особенно от чужого женского имени, хозяйке которого предназначались буквы и знаки выше.
 – Сука! – она скомкала письмо и швырнула куда-то в угол, –****ь сранная!
На этот раз понадобилось чуть больше времени чтобы успокоиться и продолжить изучать папки, особенно учитывая пакет фотографий девушек, прикрепленный к конверту с письмами и не ускользнувший от взора Кэт. Фотографий, к слову сказать, ни на одной из которых не оказалось её. Забыв, что в хранилище она находится не на совсем легальных основаниях Кэтрин вытащила сигарету и закурила, приспособив старую алюминиевую кружку без ручки под пепельницу.   
Порассуждав и поплевав клубами дыма в потолок, она решила всё же не упускать возможности познакомиться с тем, что послала ей сама судьба. Следующее начиналось так:
«Ты мне нужна. Что бы я не говорил, не делал, не думал… Твоя любовь вполне могла увянуть, могла умереть как герои прошлого, могла остаться потерянным чувством во времени забытия… Я просто нуждаюсь в тебе, как в стимуле жизни во времени забытия, как в букве, слове, деле… Я просто чувствую необходимость не в ком бы то не было… Я чувствую необходимость в тебе, в такой чистой, непосредственной, свободной… Я хочу, чтобы ты оставалась свободной, как полёт Валькирий, как дыхание ветра, как морской прибой… Я останусь навсегда твоим, я буду искать тебя в других, искать пока не найду или не умру… И тогда мы воссоединимся вместе… Я знаю – судьбой мне уготовлено многое, но ради чего я живу – так это ради тебя! Мне нужна эта любовь, как бы эгоистично это не звучало… Ты будешь моей, и перед смертью я возьму тебя за руку, паду к твоим коленям, останусь твоим до конца. Люблю тебя всем моим сердцем…»
 – ****ь! – Кэтрин стукнула рукой по столу рукой, – Я так больше не могу!
Она стала запыжовывать содержимое обратно в конверт, как вдруг увидела листок, сложенный вдвое. Он как будто что-то шептал, в попытках привлечь внимание Кэт.
Она открыла листок и побежала по строчкам.
«Здравствуй, моя любовь.
Знаешь у меня видимо совсем плохая карма. Я написал тебе большое письмо и не успел отправить - кончилось время в интернет кафе. Напишу ещё раз, но боюсь, может  получится не так хорошо.
Спасибо тебе огромное, что позвонила. Мне было нечем дышать, пока я не услышал твой голос. Ты тот человек, с которым я хочу говорить откровенно. Знаешь, когда ты произнесла "мне нужно тебе кое-что сказать" всё сжалось внутри. Первая мысль, о которой я подумал - это то, что больше никогда тебя не увижу, что ты уехала куда-то ещё и не вернёшься. Если есть хоть что-то в этом мире, чего я действительно боюсь, так это то, что больше не смогу заглянуть в твои глаза, прикоснуться к твоим щекам и почувствовать твои губы.
Спасибо тебе за правду. Я не могу представить себе, насколько это было трудно для тебя. Сказать мне это. Просто не представляю.
Если честно, было очень больно и весь последующий разговор у меня текли слёзы. Как только связь оборвалась, телефон упал на пол, а вместе с ним рухнуло что-то и во мне. Я не заметил, как пролетел этот час под струями воды. Ты права, холодная вода это «не есть хорошо». Могу сказать точно, когда я сидел хватаясь то за голову, то за колени и бился черепом от стены пытаясь отключить мозг, даже два ведра холодной воды не помогли. Слёзы текли ручьём, меня колотило и трясло. Истерика, ну или что-то вроде.
Знаешь, я не хочу, чтобы ты винила себя сейчас. В этом нет твоей вины. Здесь только я. Было глупо думать, что, попробовав всё исправить, целый мир сразу же поменяется, и поменяется то, что я устроил в тебе. Мне больно оттого, что я не могу дать тебе того, что ты действительно достойна. Не могу дать тебе то, чего ты действительно хочешь.
Когда я вышел из ванны, голова всё ещё болела толи от истерики толи от ударов. Всё это глупо, я знаю... Я не хотел верить, я не мог поверить в то, что это действительно происходит. Там, среди кафельных стен и белого потолка, я почему то подумал, что ты подорвала моё доверие. Возможно это и так. Но я всё ещё люблю тебя.
Ещё одна мысль, промелькнувшая в голове в промежутки между залпами истерии, была о том, что я своими звонками видимо страшно достал твою маму. Мне не ловко, но думаю ты поймёшь, насколько было важно услышать твой голос и знать что у тебя всё хорошо.
Мне очень жаль, что я так и не научился принимать тебя. Тебя, человека которому жизненонеобходимо летать. Мне жаль, что я не могу летать с тобой вместе. Я люблю тебя, малышка, и хочу чтобы ты была счастлива. Знаю, это звучит как минимум неубедительно ввиду того, что только сейчас разродился хоть на какое-то письмо. А ведь ты их так любишь.
Мне страшно и больно смотреть назад, смотреть туда, где я паразитировал на твоей любви. Смотреть на самого себя, топтавшего твоё сердце. Знаешь, я тебе соврал, что не ревную к девушкам. Я сделал это только потому, что не хотел чтобы ты отказывалась от того, что тебе хочется. Ведь я никогда не смогу стать девушкой. =) Как не смогу стать целым миром, твоей творческой самореализацией в нём и всем тем, что тебе нужно, пока ты сама этого не захочешь.
Сейчас я понимаю, что сам довёл до этого. Я не обижаюсь. Совсем нет. Я тебя люблю, и мне хочется верить, что эта любовь сделает твой мир хоть на капельку лучше, что моя любовь сможет сделать тебя хоть немного счастливее. Мне хочется верить, что мы встретимся, и ты захочешь посмотреть в мои глаза. Мне хочется верить, что однажды я стану тем человеком, которого ты хочешь видеть рядом. И может тогда мы полетим куда-нибудь вместе. А может и не полетим - какая разница теперь?
Спасибо что ты есть. Спасибо что ты дышишь, спасибо что ты любила всё это время. Сейчас мне кажется, что я недостоин твой любви, так как до этого момента просто не научился её ценить.
Я очень хочу, чтобы ты была счастлива. Прости меня, моё солнышко. Прости меня, Катрина.»
В глазах Кэтрин потемнело, как только последний набор букв пролетел сквозь экран сознания. Она словно потеряла сознание и теперь была совершенно в другом мире.

Тёмные дырявые облака летели по ночному небу, и сквозь это решето пара светили полная луна и звёзды. Кэт стояла босиком влипая в мокрую глину, на ней было только то самое бледно-синие платьице с фотографии. Она шагнула по невидимой тропе в сторону каменных развалин, детскими ножками замесив скользкий суглинок. Судя по всему, недавно здесь прошла сильная гроза, готовая повториться в любую минуту. Сильные порывы холодного ветра с миллиардами мелких капель пытались сорвать с Кэтрин платье. Девочка преодолела кусты шиповника, перед тем как перелезть остатки крепостной стены. За ней она снова увидела единорога. На этот раз он был с прекрасной девушкой, сделанной из огня. Девушка-элементаль обнимала его за шею. На её руке был большой золотой браслет связанный тонкой золотой нитью с точно таким же на одной из ног единорога. Внезапно грязь вокруг них забурлила. Элементаль отошла от единорога, пытаясь пламенем отбить от себя грязь. Но чёрная жижа всё больше и больше липла на огненную деву. Она стала тянуть за золотую нить, подтягивая к себе единорога. Он спокойно подошёл к ней и смотрел в её глаза, когда грязь стала окутывать и его. Вот чёрная жижа уже поглотила девушку-элементаля, оставив лишь два красных угля в качестве глаз. Она приблизилась к единорогу, но он отстранился. Она стонала и кричала, что он нужен ей, что ей больно, что он совсем не помогает ей. И когда он, фыркая, остановился и смиренно склонил голову, она обняла его и пролила на его белоснежную шкуру чёрные потоки жижи. Единорог тихо проваливался в бурлившую грязь. При этом он только медленно ворочал по сторонам головой, тихо фыркая. Но тут их с Кэтрин взгляды встретились, и он встрепенувшись стал резкими толчками выбираться из живого болота. Ему осталось освободить лишь задние ноги, когда в руке взъярённой чёрной девы блеснул серп. Она кидалась на него, пытаясь вонзить остриё серпа в грудь единорога. И когда он отскочил, освободившись от болота, чёрная дева дёрнула рукой с браслетом и стала за золотую нить тянуть его на себя. Единорог долго сопротивлялся, а потом рогом порвал нить. Браслеты соскочили с них, и два красных огня потухли в глазах чёрной девы. Она медленно расплывалась ровняясь с чёрной жижей. Вновь белоснежный единорог, наклонялся к грязи, нюхал её и бил копытом, после чего посмотрел на маленькую девочку у развалин стены. С его чёрных глаз по белоснежной шкуре катились слёзы…

ТОЧКА НОЛЬ.

Мягкий сигаретный дым окутал ротовую полость, оставляя на языке смольный шлейф. Руки дёрнулись сквозь свежую табачную пелену и открыли папку под номером три. Первая страница подшивки гласила «Этого тебе не расскажут нигде». Какая-то паника чёрным комком зашевелилась в груди Катрины. Пальцы рук затряслись словно в пост-алкогольном страхе.
Содержание папки представляло собой составляющие мозаики её жизни: схематически изображённые события, какие-то зарисовки, набор необычных фотографий, сделанных непрофессиональной фотокамерой, и прочие куски её прошлого, идущие в сумбурном контр-хронологическом порядке. И чем дальше она листала папку, тем более испытывала шок от столкновения со своей биографией, написанной от третьего лица. Помимо царапавших мозг подробностей её переживаний, биография содержала эпизоды настолько недалёкие от сегодняшнего момента, что их просто было невозможно так быстро перенести на бумагу. Кэтрин прервала своё чтение и несколько раз с силой ущипнула себя. Даже магический лес и трипы в зазеркалье легче укладывались в осознании мира и находили хоть какие-то объяснения. Но, в отличии от этих сюреалистичных событий прошлого, так ярко описанных на предыдущих страницах папки, происходившее за столом в хранилище казалось реалистичным, насколько это только было возможно, парадоксально отказываясь хоть как-то укладываться в голове. Когда она дошла до строк, описывавших её ещё недавно скользившую по библиотечным коридорам и входящую в хранилище, натыкающуюся на тазик и стул, Кэтрин начала ахуевать по-настоящему. Она уставилась на стол, уже не способная ничего уловить потерявшим резкость зрением.
 – Так спокойно, Кэт, спокойно, - мысли заструились севшим голосом из её уст. – Всему есть своё рациональное объяснение! Во-первых, это может быть просто сон. Такой вот ****ый ебучий нереальный сон! Но тогда где он начался и когда кончится? Чёрт, так не бывает! Ладно, может быть я совершенно другой человек, а мне снится что я Кэтрин. Тогда сколько это уже продолжается?! Спокойствие, только спокойствие! Всё ясно - я жертва гипноза. Надо мной ставят эксперименты! И ничего этого не происходит на самом деле. Просто мне всё это внушили, а эта папка – содержание гипнотической программы, основные моменты внушённой мне личности, придуманной злыми гениями какой-то правительственной организации.
Она посмотрела на подшивку, содержание паки едва ли напоминало официальные или медицинские документы.
 – Нет, это нихера не так! Это никакая не программа! Чёрт побери, что же всё это значит? Судьба? Может быть это какой-то нищий вариант судьбы. Тогда причём здесь первые две папки? Ладно, даже если это моя судьба – здесь должно быть продолжение! А если есть продолжение – значит, всё что я сейчас говорю, думаю и вижу тоже должно быть описано далее.
Пытаясь держать себя в руках, дабы не сойти с ума, Кэтрин открыла последнюю страницу подшивки и начала изучать её в обратном порядке. С конца шли 20 а может и больше  девственно белых  страниц, пред которыми был листок, исписанный от руки. «Доработать главу с рюкзаком. Тесла – нулевая точка. Переписать Джея-21. Назначить встречу. Обновить back-up с новыми страницами». Кэтрин не успела дочитать, как её глаза полезли из орбит. Мысль-догадка, способная объяснить всё происходящее, наконец-то пробила оболочку «этого не может быть!» и начала отчаянно пожирать всё, на чём держалось её миропонимание. Чья-то ладонь коснулась плеча Кэтрин. Она резко соскочила со стула, развернулась и упёрлась в стол, всё ещё пытаясь пятиться назад. Перед ней стояла девушка-патологоанатом собственной персоной. Именно такая, как её представляла Кэтрин. Мысль «Я окончательно свихнулась!» впорхнула яркой маленькой птицей в тьму, оставшуюся от недавно выжженного сознания, и не найдя места для приземления исчезла так же внезапно, как и появилась. Девушка улыбнулась и произнесла голосом библиотекаря:
 – Ну и каково это? Знать, что ты всего лишь персонаж чьей-то недописанной книжки? Быть всего-навсего плодом чьего-то воображения?
Воздух стал тяжёлым и сладким, картинка с девушкой сменялась серыми шипящими телевизионными помехами, ноги и руки обмякли, и Кэтрин, расплываясь по столу, теряя сознание падала навзничь.
Когда Кэтрин пришла в себя и оторвала лоб от столешницы, она увидела всё тот же читательский зал. Лампа, божественная комедия, библиотекарь, листающий газету на другом конце зала, казалось, ничего не изменилось.
 – Может быть, мне всё это только приснилось, –  потирая лицо ледяными ладонями, глубоко вдохнув подумала она.
 – Может быть, – донеслось из-за стола смотрителя, – но весьма маловероятно.
 – Что вы имеете ввиду?
 – Вы когда-нибудь слышали о спирали Фибоначчи, юная особа? – спросил библиотекарь и отложил газету в сторону, - весьма забавная штуковина, знаете ли.
Он встал из-за стола, и направился к Кэтрин. Когда он подошёл, прихватив по дороге стул от соседского стола, то сел напротив неё и посмотрел в бирюзовые глаза посетительницы.
 – Всё начинается с его числового ряда, где следующее число есть сумма двух предыдущих, начиная с нуля. Ноль, один, один, два, три, пять, восемь и так далее…
 – Это имеет отношение к золотому сечению.
 – Золотое сечение – сказка для детей, не лишённая рационального зерна, конечно же. Призванная, к слову сказать, отвлечь внимание от истинного знания. Сумма единицы и квадратного корня из пяти, делённая на двойку. Всё это косвенно, дитя моё. Изюмина Фибоначчи в его спирали, которая и помогла сербскому пареньку Николе Тесла прикоснуться к «нулевой точке».
 – Нулевой точки чего? Как всё это связанно с тем, что я видела?
 – Не торопите события, мадмуазель, – библиотекарь снял очки и улыбнулся, – Я так понимаю, геометрия 64-клеточной сетки это не совсем ваш профиль, по этому постараюсь объяснить поверхностно и доходчиво. Учение о нулевой точке, более известное как «Технология Нулевой Точки», есть первоначально геометрическая пространственная теория. С одной стороны, говорят о неких пяти точках на форме волны, с другой стороны существует мнение о определённом количестве энергии, которой обладает материя в момент достижения некого «нуля» по шкале Кельвина. Запутанно, не правда ли?
Они сидели друг напротив друга, библиотекарь всё также не спускал с неё своего взгляда, но это, как ни странно, совершенно не вызывало у Кэтрин никакого дискомфорта.
 – Если мы на секунду представим всю «материю», как энергию или волну в том или ином своём агрегатном состоянии, то ситуация прояснится, – он продолжал, – Тогда ясно, что эта самая нулевая точка есть во всём. Как-нибудь посмотрите видеофильм «Свободная энергия: Гонка к Нулевой Точке», очень многое прояснится после просмотра. Кратко, вопрос состоит в том, к какому виду бесконечной энергии вы хотите получить доступ. Будь то запатентованный в 1998году в Германии аппарат, основанный на листе углерода и способный производить 400ватт вечно, панели кипятящие воду до тех пор, пока внешняя температура будет на 40 градусов выше нуля по шкале Фаренгейта или человеческое тело, способное с помощью Йогической пранаямы, техник Дао и шут знает ещё чего подсоединиться к потоку «энергии».
 – То есть, я…
 – Именно так. Это только прикосновение.
 – Значит, ли это, - продолжила Кэтрин после небольшой паузы, - что всё увиденное мной – лишь иллюзия?
 – В философском смысле – да. Но, ведь вы нашли ответы на свои вопросы?
 – Только вопросов от этого меньше не стало, – пробурчала Кэтрин себе под нос и замолкла.
 Библиотекарь улыбнулся, словно прощаясь, и стал медленно рассыпаться на мелкие золотые песчинки энергии, растворяясь в воздухе.

РЫВОК.

Кэтрин шла по улицам домой. Её трясло изнутри, как человека оказавшимся свидетелем отвратительного и жестокого преступления. Свидетелем, зажатым в тиски обстоятельств между преступниками и правоохранительными органами. С той лишь разницей, что сейчас она менее всего пеклась о целостности и безопасности собственного мирка. Кэтрин приняла очевидность, она осознавала, вот уже час с лишним пережевывая это в своей голове снова и снова, что картина мира рухнула и разбилась на миллиарды блестящих осколков. Самое «страшное» умозаключение, всплывавшее в её слетающей с катушек голове – за всё это ответственна только она сама. Только Кэтрин сломала прошлое, только она сама выкинула вероятность будущего, только она сама вошла в лифт между землёй и Шамбалой и нажала на кнопку «Нулевая Точка». Так что же теперь? Было ли это на самом деле? Кто она? Что происходит вокруг?
Разум был выведен из комфортной полудрёмы и на бессознательном уровне искал возвращение в эти удобные мягкие покои. Наикратчайший путь туда пролегал через иллюзию, что всё это являлось сном, выдумкой, галлюцинацией. Но не тут то было! Уж слишком многое объясняло увиденное, начиная с визитов «гостя» во время сна, заканчивая постоянным стремлением к суициду. И эти попытки самоубийства виделись теперь не иначе как интуитивные тенденции выскочить за «пределы». Совершенно очевидными и логичными становились и те «просветления разума», следовавшие за попытками тотального саморазрушения. Всё, буквально всё становилось на свои места и собиралось в единую мозаику последовательности. Но эта цепь была настолько невероятна, насколько отказывалась укладываться в голове Кэт.
Чтобы отвлечься от этого она искала нейтральные мысли, не противоречившие её старой картине мира и, в тоже время, легко умещавшихся в образе Шамбалы.
Поиск увенчался воспоминаниями старого сна, абсолютно непонятного ей. В этом сне она была добрым фермером за сорок в сером комбинезоне с большим выпирающим животом, жившим с женой в скромном частном домике. Как-то ночью на лужайку перед её домом залетел автомобиль с выключенными фарами и снятыми номерами. В нём сидели двое и о чём-то перешептывались. Что произошло дальше, Кэтрин не могла вспомнить. Но она отчётливо помнила как, будучи фермером, вбежала в дом, схватила охотничье ружьё и выстрелила в морду автомобиля. После чего он взлетел на воздух, осыпая лужайку градом содержимого салона.
На утро, так и не смог уснуть она отправилась на покаяние в полицию, точно также как люди раньше ходили в церковь. Тучный фермер с беззлобным лицом и охотничьим ружьём зашёл в храм правосудия и потребовал главного божественного наместника, дабы во всём признаться. По щекам человека в сером комбинезоне катились слёзы. Он понимал, что убил двоих в той машине и что никогда уже не сможет это исправить.
В ходе следствия выяснились интересные подробности. Начиная с того, что девушка на пассажирском сидении с длинными золотистыми волосами приходилась фермеру дальней родственницей, заканчивая тем, что по закону его действия не могли быть квалифицированны иначе как самооборона.
Когда прошло заседание суда, и фермера освободили из-под добровольной стражи, он отправился домой. Кэтрин помнит, как она вошла в свой собственный дом, обливаясь слезами раскаяния за содеянное. Жена фермера паковала вещи в старомодные чемоданы. Всё её естество напоминало серо-чёрное тяжёлое небо на закате перед готовившимся моросящим дождём. Фермер-Кэтрин спросил у супруги:
 – Что происходит? Зачем ты собираешь вещи?
 – Я уезжаю.
 – Куда же ты?
 – К матери. Навсегда. Я не хочу жить с убийцей.
В тот вечер фермер с добрым лицом, зарёванными глазами и выпиравшим из-под серого комбинезона пузом пытался напиться в одиночестве на веранде своего домика. Но, как часто бывает в стрессовых ситуациях, из этого ничего не получилось. Он заснул на рассвете, а когда проснулся – отправился к родителям той девочки. Он постучал в их дверь, вошёл и встал на колени перед её худощавыми городскими мамой и папой. Он смотрел в их глаза своим зарёванными точками и говорил о том, что и минуты его жизни не проходит без раскаяния в содеянном, о том что от него ушла жена, о том как его жизнь перевернулась с момента нажатия курка, о том что он больше не хочет жить. Мама и папа той девочки молча выслушали тираду Фермера-Кэтрин. Они переглянулись, улыбнулись и обняли его с двух сторон. Фермер обхватил руками маму и папу, уткнувшись в их животы и рыдая навзрыд. Он понимал, что они его простили…
Дойдя до дома, Кэтрин обессиленная забралась на свой этаж, открыла дверь и встала посреди комнаты. Она без эмоций смотрела на обои с дыркой от пули, пока не начала различать написанные на них мысли собственного сочинения. «Когда стоишь на краю пропасти, готовая вот-вот упасть, не имея пути назад, всегда есть два выхода. Шагнуть, или умереть от страха на краю». Кэтрин закатила глаза и начала медленно раздеваться, сбрасывая одежды на пол. Обнажившись, она отправилась в ванную комнату. Там заткнула пробкой сливное отверстие ванны, включила тёплую воду и вышла на кухню. В одном из шкафчиков на плите лежал конверт с лезвиями для канцелярского ножа. Этими лезвиями чрезвычайно удобно отколупывать присохшие остатки пищи от поверхности плиты. Кэт выбрала то, что было поновее. Вернувшись в ванную и окунув тело в воду, готовою вырваться на пол, она вдруг улыбнулась. Катрина была готова прыгнуть, чтобы полететь, и теперь все до-последнего страхи казались ей никчёмной и ничтожной ерундой. Потому что изначально были именно этим, существовав только в её голове, словно стайка паразитов.
 – Ну что, Рома, Руби, Автор или как там тебя ещё, сучий потрох! Я иду за тобой. Встречай.
Не сбросив с лица улыбки ликования ощущений собственной победы, Кэтрин полосонула острым лезвием вдоль шеи, распустив сонную артерию как лоскут мягкой тряпки. Легкое головокружение, удушье, воздух стал сладким и «экран» в закатившихся глазах погас.

ВОПРОС–ОТВЕТ.

Силуэт Кэтрин, лишённый привычных очертаний телесной оболочки переместился по синей комнате без углов. За столом сидел автор, уложив руки на столешницу. Её прибытие явно не явилось для него неожиданностью. Она села за стол. Мысли не принимали форму слов, знаков или звуков, не порождали мимики на очертаниях Кэт. А значит, были лишены всяческих интонаций, вербальных и невербальный недомолвок. Они просто лились волнами информационной энергии, как только она этого желала, и возвращались обратно, как только этого желал он. Но если перевести всё это в знаки и буквы, диалог выглядел бы приблизительно так:
 - Привет.
 - Привет, Кэтрин.
 - Ты автор.
 - Да. У тебя есть вопросы.
 - В чём смысл происходящего.
 - В тебе.
 - Ты это я или ты это ты.
 - Ты это я, а я это ты. Я твоя мысль, а ты моя.
 - Тогда что мы.
 - Мы это единый поток энергии, мы единое сознание, разделённое разными частотами своих вибраций.
 - Есть ли смерть.
 - Есть всё, и нет ничего. Есть ты сама. Смерть это время.
 - Кто я.
 - Ты это ты. Ты это всё, ты это ничто, ты это великий разум и ты его собственная иллюзия.
 - Кто ты.
 - Я это твоя мысль.
 - Что есть время.
 - Лишь очередное измерение. Иллюзия. Ты это знаешь.
 - Что будет дальше.
 - Ничего. Раньше и потом – не существуют.
 - Что есть любовь.
 - Всё.
 - Что есть звук.
 - Всё.
 - Что есть вид.
 - Всё.
 - Что есть чувство.
 - Всё.
 - Что есть эмоции.
 - Иллюзия.
 - Что есть жизнь.
 - Всё.
 - Что есть мир.
 - Ничего.
 - Ты отвечаешь на мои вопросы.
 - Нет.
 - Я нахожу ответы на свои вопросы.
 - Да.
 - Ты существуешь.
 - Да и нет.
 - Ты написал эту книгу.
 - Нет. Ты написала её.
 - А кто тогда ты.
 - Я это ты. А ты это я.
 - Мне пора.
 - Да. Ещё увидимся.
Он улыбнулся и исчез. Кэтрин слилась с очертаниями комнаты, словно она и была комната, но словно ничего и не было. Она чувствовала и смотрела стенами в себя саму. В центр всего и ничего.

Вместо эпилога.
ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС.

Кэтрин шла по освещённым солнцем тротуарам. Она шагала навстречу тёплым потокам весеннего ветра, развивавшего её волосы. Свежая зелень деревьев шелестела, наполняя тающий город новой мелодией. На одной из скамеек её тёмно-бирюзовые глаза увидели книгу.
Она всегда знала, что это за книга, ведь она написала её сама. Написала, чтобы стать тем, кто она есть. А может, стала тем, кто она есть, и написала её.
Как и всё вокруг, книга была кусочком мысли Кэт. Она знала, она всегда знала, что у любой книги есть свой конец, но у всего вокруг начала и конца нет. И если она герой произведения, заключённого в буквы и цифры, рано или поздно они закончатся и исчезнут так никогда и не начавшись, а она – никогда.
Сев на лавочку, Кэтрин листала книгу, окунаясь в придуманный ею же самой мир. Открыв последнюю страницу, она достала сотовый телефон и набрала номер.
Где-то там, за миллиардами несуществующих расстояний, зазвонил телефон. Его владелец взял трубку, и как только две части единого по обе стороны звонка одновременно улыбнулись, как бывает с двумя электронами разделенными вселенной, волна спиралей Пи достигла нулевой точки, расплавляя телефон и время…
Ничего не существовало до, и ничего не будет существовать после. Только здесь и сейчас.