Нежное терпение

                I.

           Когда твой последний любовный кошмар постоянно названивает с просьбами разных калибров – от полтинника до переночевать, невольно возникает тоскливая мысль: не записаться ли на курсы снайперов?!
           – Ты меня как женщина никогда не интересовала, – слышу обиженное в ответ на мое злобное чертыхание.
           Фыркаю: меня этим уже не задеть.
           – Я, правда, по делу, – почти хнычет Владик, – у меня последняя просьба… и ключи хотел вернуть…
           – А-ах!..
           Я, конечно, находила пару раз у себя под диваном то смятую фольгу от шоколада, то акцизные марки от спиртных напитков, и потом гневно кричала в телефонную трубку проклятия, но на том конце провода изображали такое искреннее удивление, что даже подозрительные коробочки с женским силуэтом казались галлюцинацией.
           Теперь я ожидала найти в своей квартире все, что угодно, вплоть до самого Владика в его любимой позе – задом из холодильника. Пока я, жертвуя фигурой, изощрялась в кулинарном искусстве в бесплодных попытках пробиться к задавленному желудком сердцу, хозяин внутренних органов все более вдохновенно изрыгал критические комментарии в адрес моей деликатной части тела. Я, конечно, догадывалась, что все эти разговоры были вызваны лишь жадностью: Владика всегда раздражало, что я тоже что-то ем.

           За грустными мыслями я опять слопала булочки, которые купила для шефа.
           – Выпечка снова была черствой, – вру я, отводя бесстыжие глаза в сторону.
           Родион, красавец-атлет, переводит свои ясные очи с одинокого кофе на мою не по годам стройную фигуру и понимающе улыбается.
           Его последняя пассия – дистрофичная брюнетка. Когда она приходит к нам в офис на своих вот-вот готовых переломиться ножках, Родион запирается с ней в кабинете, и я с чистой совестью съедаю все его булочки.
           Нет хуже секретарской работы. Улыбки, реверансы, кофе… Письма, приказы, просьбы…
           – Анжела, – говорит Родион низким голосом и смотрит обволакивающе, – что вы делаете сегодня вечером?
           Признаться, я забыла, что должен явиться Кошмар с ключами и последней просьбой, и только услышала свой осипший от сладкого страха голос:
           – Ничего…
           – Напечатайте первую главу моей диссертации, пожалуйста.


                II.

           Когда поздним вечером я вползла, наконец, в свою квартиру, ожидая обнаружить там любую пакость, она, эта самая Пакость, сидела посреди кухни и жалобно выла. Поскользнувшись в луже неизвестного происхождения, я приземлилась рядом с Пакостью, и та, испуганно вытаращив свои желтые глаза, наглым образом меня облаяла.
           Чего-чего, но этого от Владика я не ожидала!
           Придя в себя, я прошла в комнату, Пакость процокала на своих длинных лапах за мной следом.
           Вот оно – письмецо! 
           «Милая Энджи! – как изысканно. – Будь другом, приюти Бакса на месяц. Улетаю в Сочи».
           Нет. Я просто поверить не могу! Бутылки, контрацептивы, даже грязные носки и резиновые женщины – все, что угодно!
           – Собака-а-а! – слезно завыла я в голос.
           Я чуть не оборвала провод, дозваниваясь Владику, но все было бесполезно. Пакостный Бакс тем временем уцокал на кухню, откуда скоро начало доноситься радостное чавканье.
           Так и есть – шокированная последней просьбой, я  оставила сумку с продуктами на полу. Теперь из нее торчали только рыжие уши. Когда я попыталась приблизиться, Пакость предупреждающе зарычала, и я побоялась вступать в единоборство с незнакомой собакой за ватрушки и кусок колбасы.
           В холодильнике оставалось немного сыра. Маловато для моего роскошного тела, но даже этот малюсенький кусочек я схрумкала, заперевшись в ванной, подальше от нахального Бакса.
           С чувством голода бороться было больше нечем – и я легла спать. Рыжая Пакость упрямо лезла ко мне на диван. Несколько раз спихнув ее на пол, я плюнула и позволила наглой твари улечься у меня в ногах.
           Это была самая ужасная ночь в моей жизни! Мне казалось, что собачьи блохи расползлись по дивану и скачут по моему белому телу. Рано утром я проснулась от ужасного воя.  Ну, конечно, эта ненасытная псина переварила ватрушки и опять хотела есть. Только даже мне завтракать было нечем! Я ушла на работу голодная и злая, оставив Бакса выть в одиночестве.
           Соседи позвонили мне на работу как раз, когда я собиралась позавтракать, и высказали свое неудовольствие по поводу звериных воплей в подъезде.
           Соврав Родиону про то, что меня вызывают в морг на опознание тела Владика, я примчалась домой с огромной пачкой собачьего корма. Бакс свалил меня  прямо в дверях и тут же набросился на еду.
           Подумать только, кого бы он слопал, если бы я заявилась с пустыми руками!
           На полу в комнате валялись, взывая к моему обонянию, отходы жизнедеятельности, а в кухне вчерашняя так и не убранная лужа заметно увеличилась.  Убрав антисанитарию, я опять убежала на работу к остывшему уже и невкусному супчику из пакета. Родион, оценив мою расстроенную физиономию, высказал свои соболезнования по поводу безвременной кончины Влада.


                III.

           Наверное, у меня очень доброе сердце: вместо того, чтобы бросить лопоухого Бакса на улице, я терпеливо вымериваю рельеф ближайших пустырей в попытке поймать пса, носящегося по брюхо в мокром от дождя бурьяне.
           Выгуливать Бакса на поводке невозможно. Оказавшись на просторе, пес вставал на задние лапы и обозревал окрестности; стоило ему увидеть какую-нибудь собачонку, он рвал поводок так, что пару раз я разбила колени, а однажды просто угодила физиономией в лужу. Так мы и гуляли до поздней ночи: я бегала за Пакостью, а Пакость – за какой-нибудь сучкой. Втащив упирающегося грязного Бакса на пятый этаж, я успевала только отмыть его рыжую шкуру, чтобы он не измазал мой диван, и тут же брякалась спать. Голодная! Где это видано?!
           Кто бы знал, как я тосковала по своей прежней жизни! Мне не хватало вечерних прогулок по кулинарным магазинам, приятного просиживания перед телевизором с банкой вареной сгущенки или пачкой чипсов; особенно гадким было то, что полшестого утра Пакость будила меня своим жутким воем: она хотела писать, и свои приятные сны я досматривала, сидя на каком-то ужасно неудобном ящике, пока Бакс метил близлежащие кусты.
           Я могла смириться с новым режимом и прогулками по сырому бурьяну. Но то, что рыжая Пакость не довольствовалась пачкой собачьего корма и куриными косточками вразвес и нагло лезла своей востроносой мордой в мою тарелку, было невыносимо.
           Убежища от нахального вездесущего носа не было даже в ванной. Когда я мылась, пес начинал оглушительно лаять и скрестись в дверь, подозревая, что я поедаю в одиночестве каталку колбасы. Успокаивался Бакс, лишь когда я приоткрывала дверь, и он, просунув в ванную свою любопытную морду, мог за мной наблюдать.
           Меня не радовал даже результат вынужденной диеты: новые платья, купленные мной за приличные деньги, висели уродливыми фалдами. Зато джинсы пятилетней давности пришлись впору.
           Мужчины стали улыбаться.
           – Какая милая собачка! – исходил слюной сосед-старикашка в лифте. – А какой она породы?
           «Оборзевшая обыкновенная», – думала я, наблюдая, как Бакс зажевывает дедушкину авоську.
           Даже Родион однажды посмотрел на меня немного удивленно и спросил, как прошли похороны.


                IV.

           Однажды это все-таки случилось: Владик позвонил.
           – Энджи, – я так тебя напрягаю…
           Я ожидающе молчала. Кого еще он собрался мне одолжить?
           – Понимаешь, я встретил такую девушку… Понимаешь?
           Нет, девушек мне не надо!
           – Можно, Бакс останется пока у тебя?
           Так я и знала! О, Господи, что я орала в трубку! Я и не подозревала, что у меня такой богатый запас сквернословий.
           Бакс забился в угол и жалобно смотрел на меня.
           – Забирай! Слышишь? Если завтра в шесть вечера ты не приедешь, я выгоню эту рыжую псину на улицу!
           Владик молчал, и я повесила трубку. Ничто больше не могло разозлить меня, даже обнаруженные на дверце холодильника отпечатки собачьих зубов.
           С сознанием того, что это в последний раз, я из последних сил носилась по бурьяну вместе с Пакостью за бродячими собаками, и потом долго не могла уснуть, чувствуя, как у меня в ногах тревожно бьется собачье сердце. Я поймала себя на том, что терплю тяжелую голову Бакса с нежностью.

           Я и не подозревала, что настолько похудела: Родион сел напротив меня и участливо сказал:
           – Не стоит так долго переживать из-за потери близких… надо как-то отвлекать себя от мрачных мыслей. Что вы делаете сегодня вечером?
           Судя по тому, с каким вожделением Родион смотрел на мои обозначившиеся скулы, вторая глава диссертации мне не грозила.
           В предвкушении вечера я купила себе бежевое платье: уже не помню, когда я одевала что-то короткое и светлое. Мой новый наряд Бакс не оценил, он настороженно поводил ушами, глядя, как я прихорашиваюсь вместо того, чтобы идти с ним гулять.
           Наконец-то звонок. Кошмар с опущенными в пол глазами. Бакс поджал хвост и убежал в комнату. Кому же приятно, когда тебя предают и подкидывают незнакомой тетке.
           Наверное, платье и впрямь сногсшибательное, как заверил продавец. Кошмар забыл про собаку и стал снимать ботинки. Кажется, он намеревался стать хроническим.
           О, черт! Что с моими туфлями! Пакость отгрызла каблуки и когда только успела! Названивал Родион… Во что же обуться?.. Кто откусил помаду?.. Владик копошился в прихожей… Кажется, он уже носки снял… Не могу больше его терпеть, тем более нежно!

           Вытолкала свой последний любовный кошмар за дверь, выкинула следом туфли и носки.
           – Да… – отдышавшись, отвечаю Родиону, – я не могу сегодня… Поймите меня правиль…
           – Подожди, не оправдывайся. Согласен, светский раут через месяц – рановато. Я что-нибудь придумаю...
           Бакс уцокал за поводком.
           На улице мелкий холодный дождь. Вся в репьях, Пакость рассекает мокрые заросли чертополоха, наслаждаясь одной ей понятными всхлипываниями осени. Наверное, я нелепо смотрюсь в своем сногсшибательном насквозь промокшем платье посреди бурьяна.
           Кажется, у Родиона есть такса…