Неужели Бог забыл обо всем, что я для него сделал?
Людовик XIV Бурбон
Линда. Универсальный человек сегодняшней современности. Её смело можно причислить к ведьме нашей сказки. Опасная и необузданная. На первый взгляд, правильная холодная баба с отсутствием жёстких принципов, самых железных.
Известно, что человек, у которого имеются какие-либо принципы, серьёзно скован, сам того не замечая. Выдуманные человеком принципы часто мешают ему свободно и непринуждённо жить. Она считает, что принципы человеку лишь вредят. Для Линды принципы – мусор.
Линда – сука. Линда – яркий представитель поколения бунтарей. Линда для нас, словно непреодолимая бронированная преграда. Её платиновые ресницы, серебряные брови, золотой позвоночник, вольфрамовые щёки, пластиковые ногти, алюминиевые волосы промеж ног, медные локти, цинковые уши, свинцовые пальцы и язык из нержавеющего металла. Она искусственна, как статуэтка далай-ламы.
Она любит драгоценные украшения, коих у неё страшное множество. Побрякушки из золота, она сходит с ума без них.
Линда фатально ограниченна. Да, она знает толк в модных женских причёсках и песнях Мустафы Сандала, но не больше. Дальше, её уже не увидишь. Ещё одно дополнение: у Линды охуительная жопа. Жопа весом в восемнадцать килограммов. Хорошущая жопа! Отличная жопа, превосходнейшая!
Линда мечтает попасть в иной мир, заразившись какой-нибудь смертельно опасной болезнью и умерев. Познакомиться поближе с микроорганизмами и токсинами. Заразиться сибирской язвой, туляремией, венесуэльским энцефалитом, кокцидоэнной гранулемой, бруцеллезом, злокачественным туберкулёзом, сальмонелой. Где-нибудь тайно достать тифимуриум, где-нибудь раздобыть клостридиум ботулинус типа А. Распылить в комнате паралитический устричный яд или же особое парализирующее средство - токсиферин.
Линда. Ей уже 23 года, она работает в малоизвестной бельгийской парфюмерной компании, в должности переводчицы нидерландского и английского. Она выучила эти языки случайно. Случайно учила эти языки в течение 3-х лет. Линда ненавидит работу, а работа ненавидит ее.
Линда. Она превосходно готовит дапанджи. Или жаренные креветки, мясо по-тайски,… К тому же она любит вкусно пожрать. Да, именно пожрать. Чавкает, хрустит и громко проглатывает. Жуткая застольная музыка поглощения пищи. Хочется воткнуть острую вилку в её карий глаз, чтобы она истошно завопила от нестерпимой боли. Я крепко сжимаю вилку, но разум заставляет всё-таки не думать об этом. Даже не пытаться.
Ещё позавчера она училась в школе на стальную тройку, которую ей ставили с глубочайшим вздохом жалостливые преподаватели. Линда не училась – она мучилась. Школьное время – время её духовного застоя.
Она не развивалась, говорит мне неправильная самка по имени Линда, она регрессировала по определённой шкале.
Она снималась в дешёвеньких порнофильмах, предназначенных для особо извращённого типа порнозрителей. Жёсткое порно в четыре икса. Потом работала посудомойщицей в забегаловке, где ей платили гроши лишь для того, чтобы не померла от истощения.
Костлявая вертлявая сучка с двумя кг макияжа на грубом мужеподобном лице. Когда эта стерва смеётся, мне хочется плакать, горько рыдать. Линда – в средневековье, инквизиция приказала бы оставить ее в живых, ведь известно, что уродок не сжигали на кострах.
«Onun arabasi var, guzel mi, guzel mi!…», надрывающее поет она, весело пританцовывая перед датским зеркалом в комнате для гостей, которая расположена на втором этаже. Скулит, значит, опять мажется своими дурацкими красками, а раз мажется, то значит, скоро куда-нибудь свалит.
Позже она работала в парикмахерской, собирала волосы в полиэтиленовые мешки. Продажа волос – это нелегальный источник её дополнительных доходов.
- И сколько же стоили волосы? – я спросил её внезапно, сидя у аквариума, закинув туда удочку, на голове жёлтая панама.
- Хватало, чтобы постоянно иметь при себе туалетную бумагу и тампоны, - её ответ краток и лаконичен.
- Поня-я-ятно! – протягиваю смирённо, вновь впиваясь взглядом заядлого рыбака в стеклянный аквариум, кишащий свирепыми пираньями.
Уже три года, как она состоит на строгом учёте городского психдиспансера. Я абсолютно согласен с теми чуваками, которые твердят, что эта девка психически нездорова. Нездорова, но скажите, в какой степени?
- В детстве я мечтала, чтобы меня отхлестали прутьями сандалового дерева.
- Но почему обязательно сандалового? – я в полном недоумении.
- Тебе не понять, деятель, - отвечает сухо.
Она горит желанием свалить за кордон, в Западную Европу, наверное, в Голландию. Там, она уверена, что там и только там найдет своё тёплое и сухое местечко. Нидерланды – страна, приютившая гомиков, наркоманов и восточно-европейских проституток. Но это лишь в Амстердаме и других крупных мегаполисах, а за их чертами – пуританские будни, такие же нудные и скучные, как и непрерывные наблюдения за липучими засыхающими соплями на стене.
Линда обожает издеваться над людьми, а в особенности над мужчинами. Как-то раз один придурок втюрился в неё по самые уши. Бегал за ней, дарил цветочки и драгоценные безделушки, водил в дорогие рестораны и ночные клубы, сдувал пылинки и соринки, в общем, млел от одного её присутствия. Он полгода окучивал её, полгода с ней маялся. Лишь 6 месяцев спустя ему удалось уговорить её остаться у него дома на ночь. Наверное, глупыш на всю свою оставшуюся жизнь запомнил тот момент, когда просунул свою руку под её трусики.
Мне жалко этого бедолагу. Из-за какой-то мрази испытать подобный шок никому не желаю. Жуть необъяснимая, жуть, основанная на реальных событиях.
Линда безнаказанно ворует музыкальные компакт-диски в небольших фирменных магазинах. Потом эти диски сиротливо пылятся в её кожаном белом кейсе. Линда регулярно моет голову раствором уксуса, разведённым с водой. Линда сбривает волосы со своих ног, при этом часто оставляет яркие порезы на светлой поверхности эпидермиса.
Её тонкие пальчики меня раздражают, а улыбка на невероятно большой голове пугает. Линда не курит травку, она травится лишь своими дамскими папиросками, которые покупает каждое утро у станции «Галатасарай». Линда бесчеловечна, как и зверёныш, которого зовут Таир, но, в отличие от Таира, имеет терпение. У Линды зарождаются слабые предпосылки к склерозу: она постоянно оставляет включенным газ, забывает ставить трубку радиотелефона на место, часто оставляет открытой квартиру.
- Линда!!! – ору я, голый по пояс, холодные руки судорожно сжимают топор.
А она даже не шевельнётся, не обращает внимания, летает в своих бледно-лиловых облаках.
Не составляет огромного труда изрубить её на куски. Тем более что мне понятны стенания тех обезумевших матросов, которые медленно увядали на голодном судне. Изрубить на алые кусочки, очистить внутренности от непереваренной пищи, выбросить несъедобные части тела, расфасовать оставшиеся лакомые по пластиковым пакетам.
Кулинарные рецепты можно найти в любом шедевре от известного французского шеф-повара с громким именем. Но и также разрешается вспомнить то вкусное, что mother готовила в моём далёком и беззаботном детстве. Фрикадельки, котлеты или ещё что-нибудь мясное.
Дымящееся блюдо под названием «От Линды» на большом узорчатом подносе с выгравированным именем «Золяйха». Вгрызаясь в кости Линды, мне будет безумно приятно думать о бесчеловечной Линде, как о чём-то фаршированном. Сварить из её мясца отменный жирный бульон. Аккуратно порезанные ломтики лука, зелень, включая сельдерей, и великолепие из белого риса, которое будет покрыто поджаренным подливом и сладким томатным соусом. Линда сможет спасти изголодавшегося матроса, на безнадёжно тонущем «Летучем голландце».
Рубить Линду на куски – дело серьёзное. Первый удар придётся по черепу, она истерично взвизгнет, хватаясь этими дистрофичными (они меня просто бесят!!!) пальцами за головище, из которого будут вырываться весёлые фонтанчики теплой крови. Удар окажется неудачным, так как верхушка черепа будет уродливо свисать с основной части головища.
Весь коридор окажется заляпанным кровью, лужицы крови, в них я поймаю своё гневное отражение. Я буду слушать со злорадной усмешкой на губах её истошные предсмертные вопли. Вытянув свои руки вперёд, она попытается схватить меня за шею, всё также дико повизгивая. Ударом наотмашь, тяжело пораню её руку, поэтому второй рукой она с силой вцепится в дверь, чтобы не упасть. Третий удар прикоснётся хлестким поцелуем в её шею, она упадёт. Четвёртый отрубит головище, затем последуют пятый, шестой,…
Линда. Я готов повыбивать ей все зубы лишь только за то, что она вообще дышит. Линду ожидает суд Ратмира.
Когда она вблизи, мне и в правду становится совсем не по себе. Она – мои красные поражения мягких тканей – ограниченные, генерализованные глосситы. Она – мои красные и белые очаги. Белые – кератотические, некротические. Она – мои язвы, эрозии, трещины. Она – мои свищи. Она – мои коричневые, синие или чёрные поражения. Она – мои жёлтые поражения.
Она – травматические, бактериальные, грибковые, вирусные, аллергические заболевания слизистой оболочки полости моего рта. Она – мои хейлиты, беспорядочно локализованные. Линда возбуждает болезни моей кожи. Она вызывает патологию моей крови. Она крадучись проникает в мой желудочно-кишечный тракт. Незаметно вползает в мою сердечно-сосудистую систему, безжалостно разрушает мою эндокринную, жадно разгрызает нервную.
Я вижу её во множестве гадких Линд. Мои пузырные и пузырьковые Линды, Линды-гиперкератозы и Линды-новообразования.
Линда – мои герпетические высыпания при СПИДе, моя автоподобная бляшка при сифилисе.
Для того чтобы обнаружить Линду, нужны специальные зеркала, нужен специальный зонд, обязательны специальные шпатели и пинцет. Для полного выявления Линды проводятся особые исследования – серологические, бактериологические, цитологические. Не исключается и произведение пальпации элементов поражения.
Но и для неё найден мощный противовес. Противовес представляющий собой Таира. Таир – моё новое лекарство, изобретённое n-лет тому назад в Сарытау. Таир – моё этиотропное лечение. Патогенетическое и симптоматическое. Таир – мои антибактериальные препараты против Линды: антисептики, антибиотики, сульфаниламиды и средства нитрофуранового ряда.
Он – это противогрибковые средства, назначаемые при появлении Линд-микоз. Противовирусные средства, применяемые, если Линда развивается в результате внедрения в мой хрупкий организм вирусного фактора Линды. Например, бонафтон, ацикловир, интерферон. Таир – это совокупность стероидных гормонов, димедрола, супрастина, диазолина и фенкарола.
Он похож на противовоспалительную терапию, на противоотечные и противозастойные препараты – кортикостероидные гормоны, салицилаты, препараты растительного происхождения. Он – это клубок средств, повышающих общую резистентность организма Ратмира, - витамины А, Е, С, поливитаминчики Квадевит, Гендевит, Ундевит. Биостимуляторы-Таиры, Таиры-адаптогены.
Мои гипосенсибилизирующие средства – гормоны и антигистаминные препараты. Словно нежный дипразин, словно ласковый и безупречный тавегил. Мои кровезаменители, мои ферменты, жизненоважные микроэлементы. Мои сосудистые средства, снижающие проницаемость сосудистой стенки, повышающие или понижающие сосудистый тонус. Мои нейротропные препараты.
Моё обезболивающее – наркотическое и ненаркотическое. Моё жаропонижающее, усиливающее слюноотделение. Мне так хочется чувствовать его рядом, моего незаменимого кровоостанавливающего викасола.
Когда появляется вегетососудистая Линда-дистония по гипотоническому типу или Линда-психастения, я начинаю принимать фармакопейные дозы по 30 капель 3 раза в день экстракта Таира-элеутерококка. Знаете, очень даже помогает! Моё ультразвуковое воздействие, мой фонофорез лекарственных средств.
Он как раствор перекиси водорода, как перманганат калия, как хлоргексидина биглюконат, как хлорофиллипт и йодинол. Для меня он является тетрациклиновой мазью, эмульсией синтомицина, грамицидином или же микроцидом, а может, даже левовинизолем. Против грибков Линды я обязательно буду использовать нистатиновую мазь Таира, Таир-декамин или Таир-клотримазол.
Убить Линду – дело правильное и стоящее. За все мои пародонтиты и гингивиты, за мои невриты и периоститы, за артрозы, артриты и тонзиллиты.
Линда. Она способна поработить не только разум, но и альтер-эго Ратмира. Она опасна и непредсказуема.
- Этой ночью мне приснился мерзкий сон: она села за стол и пристально уставилась на меня. – Подобные сновидения меня просто вырубают.
- Интересно, что в твоём понимании является мерзким, а что пристойным?
- Не язви, gentleman, - она слегка призадумалась, закрыла глаза.
Я только еще раз для себя заметил, что у неё очень длинные ресницы, слишком длинные. Такие длинные ресницы были лишь у прекрасной Эльмиры, которую боготворил на школьных скамейках. Я тут же вспомнил её лучезарную улыбку, её васильковые облака в радостных лучах солнца. Эта отличница сводила меня с ума, сносила мне башню под тихий шелест октябрьских листьев. Я знал наизусть её номер домашнего телефона, дату рождения и расписание уроков. Я каждый день искоса подглядывал за той стайкой девчонок, где кружилась именно она. Распущенные волосы и мягкий голос. Я часто видел, как на переменках она гуляла под ручку с мускулистым красавчиком Фуатом, который считался крутой и серьёзной личностью в нашей школе.
Лёжа в одиночестве, я представлял, как завтра решительно подойду к ним, как начну громко его оскорблять в её присутствии, а потом с мстительной яростью начну его там же ломать. Я с досады сжимал кулаки, томно вздыхал, сильно нервничал. Они же стояли и обнимались, возможно, что в те моменты этот сукин сын говорил ей всякие нежности, а она тут же писалась от счастья. Я жил в любовных страданиях в течение длительного времени, а точнее, всей своей жизни. Ведь моя первая любовь, как и все последующие, была безответной и горькой.
- Бог делал мне минет, - внезапно бросила она.
- Что? – я как бы не расслышал сказанного.
- Я давала в рот богу, - сказала она.
- Бога нет, - заявил самым что ни на есть решительным тоном.
- Он есть. Он смотрит на нас, он видит нас, где бы мы ни старались прятаться.
- Ты говоришь, что это было во сне, а значит, это происходило в твоём собственном воображении.
- Обойдёмся без твоих нравоучений и мелких изречений, мужлан. Мне так стыдно перед богом, я буквально сгораю со стыда.
- Ты твердишь, что видела бога. Какой он, твой бог? – спросил её издевательским голосом.
- Он не мой, он общий.
- Ну ладно! Как он выглядит, наш общий бог?
- Совсем не так, как представляют себе многие.
- Ну и как?
- Эффектно.
- Опиши его мне, ты меня заинтересовала.
- Ну… Он негр.
- Бог темнокожий?!
- Да.
- О-го-го! Это просто супер! Поразительно до невозможности! Я готов был услыхать из твоих уст любой бред, но только не это!
- Он ирокез.
- Офигеть.
- С седыми волосами…
- Опупеть.
- Он с пухлой попкой.
- Охуеть!
- Вот так выглядит наш Всевышний.
- Девочка, ты сможешь восхитительно сыграть на этом. Сделать себе ослепительную рекламу, поведав всему миру о том, что тебе приснилось. А позже можешь даже написать слезливые мемуары с крошечными горошинами ностальгии…
- Shut up! Лучше принеси немного виски, плохой мальчиша.
- Холодный или не очень?
- Как обычно.
- Значит, холодненький, - я бойко прошёл к бару, вытащил оттуда графин с жидкостью, наполнил бокал. – На, спивайся.
- Thank you very much, - она получила хрустальный бокал с виски и пригубила. Я зрительно изучал её с нескрываемым сарказмом.
- Ты издеваешься? – спросила, впиваясь хищным взглядом в мои зелёные очи.
- Завязывай! С чего ты это взяла? – воскликнул, почёсывая ухо и наигранно улыбаясь.
- Вытащила из потайного кармана.
В ответ я лишь громко фыркнул.
Линда. У неё не существует понятий о родственной любви. Она, должно быть, презирает своих родителей. Впрочем, я уверен, что она даже не хочет думать о них. Её мать была самой настоящей шлюшкой, трахалась со всеми знакомыми и незнакомыми ковбоями. Мамочкин распутный образ жизни заметно повлиял на психологию юной драчуньи. Отец Линды до сих пор неизвестен. Либо это седовласый дальнобойщик из Уральска, либо кондуктор из 12-го вагона по кличке Шайтан, а может, даже Эльдар, которого в последний раз видели бичующим где-то в Бугульме.
Раньше Линда снимала крохотную комнатку в студенческом общежитии, потому что у неё не было родного очага, не имелось личной крепости. Потому она и перебралась в мой дом со всем своим нехитрым скарбом. Весь её багаж – это белый кейс, китайская спортивная сумка и большой пакет с нижним бельём.
- Он так сладко стонал, - она ехидно заулыбалась.
- Признаюсь честно, меня не интересуют подобные подробности. Возможно, ваш бог такой, но у других Аллах всесилен и всемогущ.
- Он так громко кричал.
- Мне совершенно по барабану. Кричал он или, там, мычал.
- Иногда он даже всхлипывал.
- Заткнись! – я разворачиваюсь и исчезаю за дверью.
Линда презирает водку и пиво, но тает при виде бокала вина или коньяка. У Линды тридцать крепких зубов, два маленьких уха, нос с горбинкой, две здоровые руки, пара волосатых ног.
Она сильно напоминает паука. Все её движения и повадки бананового паука. Она с лёгкостью опутывает противника липкой сетью. Хищница. Если Линда – паук, то я страдаю арахнофобией. Если темнота, то никтофобией. И, конечно же, если передо мной толстая мерзкая жаба, то во мне ноет батрахофобия.
Линда считает себя связующим звеном всех сингоний. Эта львица по-детски восхищается чёрными пиритами, коричневыми везувианитами и бледно-голубыми оливинами. Но она не похожа на тригональный минерал - синий турмалин. Она не сравнится с гексагональным ярко-красным корундом. Несчастный известняк, просто песчаник. Она бросается пылью, стерва разыгрывает дешёвые сцены.
Порой мне кажется, что она практически ничего не умеет делать самостоятельно. Даже не способна управлять воздушным судном. Поднять самолёт с земли, навести на намеченную цель, и протаранить эту цель со всей силой авиационного монстра.
А Таир же теоретический знаток аэродинамики. Он читал учебные пособия по управлению летательными аппаратами. Самолёт разбегается по взлётной полосе, самолёт взлетает.
Подъёмная сила увеличивается за счёт естественного движения воздуха, объясняет он. Воздушный поток обязательно проходит по крылу и скатывается с его задней кромки. В итоге воздушный поток образует подобие воронки, словно вода, стекающая в сливное отверстие. В свою очередь, возникает турбулентность, называемая начальным вихрем. Начальный вихрь образует встречный вихрь. Хоть по силе он и равен начальному, но всё же вращается в обратном направлении. Он проходит под крылом и встречается с основным воздушным потоком, который движется в противоположном направлении. В результате данной встречи движение основного воздушного потока замедляется. Сначала встречный вихрь образуется на передней кромке крыла. Затем сливается с основным потоком воздуха. Итак, нижний поток воздуха замедляется, а верхний ускоряется. Давление на крыло уменьшается, а под крылом повышается, вследствие чего возрастает подъёмная сила.
Навесные панели, находящиеся на стабилизаторах, задних кромках крыльев и киле, управляют движением самолета в воздухе. С помощью этих трёх поверхностей управления пилоты способны поворачивать самолет в трёх осях – в оси крена, рыскания и тангажа.
Таир говорил мне обо всём этом. Он объяснял, как преодолеть аэродинамическое сопротивление за счет опускания закрылков. Я слушал его внимательно. Сосредоточенно.
Кротко улыбаюсь. Визуально изучаю строение поперечно-полосатых мышц Линды. Разглядываю её скуловую кость. Меня смешат её убогие фаланги.
Линда должна сдохнуть. Отнять у неё гормоны роста и антидиуретические гормоны. Рост её организма прекратится, а уровень воды снизится в несколько раз.
Тиреоидные гормоны и паратгормоны, она будет плакать, адреналин, ей будет плохо, кортизон и альдостерон, она будет словно в аду, инсулин, мне жаль её, эстроген и прогестерон, она сгниёт в страшных мучениях.
Вот она стоит у окна и ест зелёный виноград. Я начинаю чувствовать себя маленькой виноградинкой. Она кладёт меня на свой язык, разжёвывает и частично расщепляет меня слюнными ферментами. Этот влажный и мягкий язык формирует меня и других виноградинок в готовый для проглатывания комок. Затем язык проталкивает меня в глотку, мускулистую заднюю стенку носа, рта и горла, а оттуда я прямиком попадаю в пищевод. Верхний сфинктер раскроется, когда я буду проходить вниз из глотки. После чего он закроется, и перистальтика машинально прожмёт меня в желудок.
Желудок, состоящий из трёх функциональных отделов: кардиального, донного и привратникового. Мышечная оболочка перемешает меня и другие частицы пищи с желудочными соками. Я буду разлагаться на химические компоненты. На химические компоненты. На химические.
Линда, я изрублю тебя чайдоном. Ты должна сдохнуть.
Кто же такая Линда? А вы догадайтесь!
- Знаешь, я обожаю читать Мусу Джалиля. – Она в обтягивающем оранжевом платье. Мы сидим в креслах и пьём крепкий горячий шоколад. Сегодня я специально разжёг камин для создания атмосферы уюта и тепла. Отчётливо слышен треск горящего дерева, я снова подбросил ещё одно сухое полено.
Я задумчиво взглянул на неё и спросил:
- Тебе когда-нибудь доводилось слышать что-либо о биовампиризме?
Ворваться в райские сады и устроить там полный кавардак. Пинками под зад гнать в шею всех этих праведников и слюнтяев с ангельскими душами. Искромсать их белые сарафаны, изгадить пруды и озёра. Переломать все беседки и скамейки, надурачиться вдоволь, погорланить вволю, набухаться и забыться крепким сном.
- Нет, а что?
- Да так, просто. Я недавно читал в одном увлекательном медицинском журнале об этом.
- И что там писали?
- Разное, всё сразу и не вспомнить. Только представь, люди подразделяются на вампиров и доноров. Биовампиры всасывают или, там, впитывают положительную энергию донора в себя. Биовампирами могут быть люди, находящиеся при смерти, любящие поораторствовать или же просто ворчливые крикуны (чаще всего старые хрычи, поднимающие шум в общественном транспорте или очереди буквально из-за пустяка). Этим самым они избавляются от отрицательной энергии, выплескивают своё зло. Зато тут же вбирают в себя все самые благоприятствующие соки, заимствованные у несчастных доноров.
- А ты кто?
- В смысле?
- В прямом, естественно.
- Даже не знаю. Отчасти биовампир, немножко донор.
- Наверное, большинство людей и являются таковыми. Не все же могут быть отчаянными энерговсасывателями или безнадёжными донорами.
- Да. Я тоже так думаю.
- Веришь или нет, но порой мне так хочется покинуть этот паршивый мир, что аж на душе до невыносимости тоскливо.
- Я тебя понимаю и искренне сочувствую.
- Всегда была лишена родительского тепла. Никто обо мне не заботился, не читал одинокой девочке детских сказок перед сном.
УУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ
- Ты плакала?
- Когда? А, раньше! Да, ведь мне было совсем одиноко. Я сидела в маленькой грязной комнатушке и мечтала, играя воображением.
- Таким способом ты оборонялась от внешних угроз, не так ли?
- Совершенно верно, - на её губах появилась страдальческая улыбка, - я защищалась этим щитом своих фантазий, потому что доверяла лишь только себе. Я создавала свой собственный мир, в котором люди радуются и смеются, ходят друг к другу в гости и дарят красивые подарки. Мир, где плавают белые лебеди и дикие утки, знаешь, много уток, есть даже самого диковинного оперения. Безмятежные коровы мирно пасутся на зелёных лугах. Такой была моя планета, я хорошо помню.
- Стало быть, ты спасалась с помощью этих безмятежных мечтаний? – смело и твёрдо полюбопытствовал я.
- Да, именно так. Когда мать приводила домой этих мудозвонов, я пряталась в спальне. Мне было очень страшно попадаться маме на глаза, она могла и побить.
- Но за что?
- Да не за что, для так называемой профилактики. Когда она бывала пьяной, а она бывала такой почти всегда, ярость буквально кипела в ней. Она краснела от злости, да и, наверное, от переизбытка спиртных напитков в организме тоже. Когда же находилась в трезвом состоянии, что, кстати, случалось нечасто, подходить к ней было просто опасно. Нервозное состояние из-за недостатка алкоголя в крови. Я её никогда не любила, скорее, даже ненавидела. Алчная отвратительная женщина. Эти вонючие потные сволочи лапали её своими опухшими пальцами, её стоны и крики пробивали меня насквозь. Я сидела в углу комнаты, в кромешной тьме, так как лампочка там давно перегорела, по-моему, ещё с моего рождения. Я плакала, вытирая слезинки своими кулачками. Я часто засыпала голодной.
- Да. Грустная история.
- Маму трахали за стеной, а я страдала от голода, забившись в пыльном углу с тараканами. Это было жутко!
- Я не понимаю таких людей! Рожаешь нового человека, так будь же сам человеком! Корми, одевай и воспитывай. Если не можешь содержать ребёнка, тогда не следует размножаться.
- Я того же мнения. Страдают в первую очередь малыши. Если бы меня назначили этим…ну… президентом, то я бы издала специальный указ. В этом указе говорилось бы о применении болезненных наказаний для таких же животных, как и моя мать.
- Во всём мире происходят такие безобразия. Что поделать? – я спросил, разводя руками и театрально стряпая гримасу недоумения.
Линда. Её мать трахали все, кому не лень. Отец неизвестен.
ПППППППППППППППППППППППППППППППППППППППППППППППП
Линда. Мне жаль её, ведь она сдохнет в мучениях.
Линда. Можно послушать несравненную Эдит Пиаф.
Лин-да.
Обожает стирать носки. Каждый вечер увлекается этим занятием, перестирывает их по несколько раз, мурлыкая под нос какую-то мелодию. Мыльная пена, горячие брызги воды, стиральный порошок. Она одержима стиркой носков.
ТРУП. ТРУП. ТРУП. ТРУП. ТРУП. ТРУП. ТРУП. ТРУП. ТРУП. ТРУП. ТРУП.
- Я считаю, с этими гнусными явлениями надо бороться всеми доступными способами. Да, включая насильственные методы. Нельзя им давать покоя, нужно их наказывать по всей строгости ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ЗАКОНА, - говорит она мне, выразительно улыбаясь.
- Салют, дамы и господа! - Мы резко оглянулись, на пороге стоял он. Я весело кивнул.
=//=//=//=//=//=//=//=//=//=
- Ты не поверишь, мы только о тебе и думали, - язвительно поздоровалась она с Таиром.
- Здесь слишком ядовитый воздух, Ратмир, - не обращая на нее внимания, он произнес, пристально глядя на меня. – Не пора ли нам прогуляться?
Прошел час. Крупные холодные капли пронизывают прямо до сердцевины костей. Промокшая одежда медленно скисает на вспотевшем мужском теле. В такие мгновения меня охватывает чувство дикого совершенства, приходит особая удовлетворённость, расстилается неземная благодать. Ощущаю себя новичком-альпинистом, который таки достиг труднодоступной вершины Эвереста. Хочется горланить о своих суперских ощущениях на всю Вселенную, кхм… ну хотя бы на ближайшие кварталы.
Спутниковые антенны, словно исполинские грибы-одиночки, гордо возвышаются над ржавеющими крестами и рогатками. Кругом пляшет бойкий дождь, сентябрьское зрелище природного характера нас старательно очаровывает.
Мы сидим на самом краю карниза и, свесив ноги вниз, внимательно рассматриваем маленькие точки, забавно копошащиеся на дне пропасти между капризно насупленных высоток. Торчать на крыше фешенебельного отеля не так уж и страшно, как кажется неискушенному зрителю со стороны. Мы лениво перебираем анекдоты и без конца чешем свои худющие спины. Изредка с неохотой отрываемся от гравийного настила и изрыгаем плевки. Наверное, во время длительного падения слюнные пули сливаются с дождевыми каплями и звонко приземляются на шляпы и зонтики крошечных точек, зато эти букашки не замечают наших харчков-выстрелов.
Чудаковатые букашки торопливо семенят домой, дабы поспеть к горячему ужину, а после - телевизионные новости, а потом еще какой-нибудь ночной movie. Мы же, два строптивых извращенца, сидим здесь и ловим кайф.
- Дай-ка мне взглянуть на эту штуковину, - с этими словами Таир выхватил из моих рук новёхонький цифровой фотоаппарат «Sony». Я было хотел возразить такой неслыханной наглости, но, маленько пораскинув мозгами, всё-таки передумал ввязываться в словесную перепалку с психом.
Вытянув руку как можно дальше, он сумел сфотографировать своё довольное лицо, расплывшееся в нетрезвой улыбке.
Я знаю, мы должны были купить хороший героин, но что поделать, обманщики!
Он запечатлел меня на плёнку, когда я прохлаждался на унитазе, ой, нет, в тот момент, если я не ошибаюсь, я отчаянно тужился. Он недолго раздумывая назвал эту фотографию «Шалостями запора», а меня самым настоящим мучеником этой напасти.
Мы были обязаны заказать в срок новую партию «белой смерти», как он называл шутливо.
Таир после нескольких неудачных попыток всё же наловчился сфотать свою задницу, покрытую густой вьющейся растительностью.
Я перестал читать книги, но зато начал постоянно считать деньги, а особенно во время ночных сумерек в грязной спальне.
Таир умудрился оставить на кадре свой маленький пенис.
-Эй, он вполне пригоден для оплодотворения! – окрысился он на меня, держа в руках клюшку для гольфа. Он способен ударить ею, повредить сетчатку моего глаза, превратить моё лицо в бугристое мясо. Нет, такая перспектива меня не устраивает, твёрдо отказываюсь от спора, который может завершиться плачевно и не в мою пользу.
- Хорошо, хорошо. Извини меня, это я сморозил глупость и так далее.
- Ладно, не ной, это исправимо. Сделай мне массаж ног, и, быть может, я сжалюсь над тобой, непослушный имбецил.
Мы учились выносить двери одним ударом, бегали по склонам холмов, стреляли из лука и арбалета. Интересовались классической музыкой и оперой, чистили баклажаны и вводили раствор в вены.
- Это случаем не ты разукрасил витрину свадебного салона «White Prince» жёлтой половой краской? – полюбопытствовал, закидывая ладонью в рот пригоршню грецких орехов, очищенных от скорлупы.
- Нет, вряд ли. Должно быть, это дело рук Хариса. Ты же знаешь этого экстремального типчика с массивной челюстью! – он с детским радушием любовался своим револьвером и фотографировал его с различных сторон и под разными углами.
Комнату чуть не разорвало от моего хохота, посмеявшись вволю, я небрежно бросил: «Чудаки!».
Он развернулся на 180 градусов и окинул меня непонимающим взглядом, слегка сдвинул взлохмаченные брови.
Я едва слышно сплюнул на дверцу шкафа неприятно пахнущую крошку какой-то дряни, которую в течение десяти минут терпеливо выуживал из расщелин зубов с щемящим намерением как можно скорее избавиться от этой гадости.
Мгновенное переключение взгляда на Таира – тот и вовсе не смотрит на меня, он чистит оружие каким-то машинным маслом и теперь от него ужасно несёт, словно от работника-грязнули из СТО.
- Надо будет поменять цвет памятника моему отцу, - объявил я, заранее ожидая услышать его слова, произносимые в наполовину безжизненной тишине.
Он поднялся с коврика и приблизился к зашторенному окну, в тщетных попытках разглядеть улицу сквозь мелкие щели спросил:
- Интересно, каким тонам ты отдаёшь большее предпочтение?
- Я полагаю, сиреневый или голубой.
- Почему ты всегда заостряешь своё внимание на голубом?
- Иди в баню! Твои подколы меня достают по-чёрному.
- И что же теперь мне прикажешь сделать?
- Перестать доводить меня до крайнего предела.
- Ух ты, как смело!
=//=//=//=//=//=//=//=//=//=//=//=
Раствор готов. Я ввел в вену иглу, ядовитая струя поползла по каналам моего «я». Зрачки увеличились, сердцебиение участилось, тело к отлету готово.
В моём мире простираются водочные моря и лениво текут винные реки, кротко улыбаются каждому бредущему путнику пивные озёра.
В этом сказочном царстве тысячи обнажённых красавиц с венками из одуванчиков, стайками купаются в пивных озерах и весело смеются, разбрасываясь пивными брызгами. Логично, я в этом мире - единственный мужчина, я - повелитель и царь. Я – бог для этих стонущих от возбуждения малюток.
Разноцветные павлины неописуемой окраски с гордой напыщенностью бродят по чудесным садам моего величественного княжества. Прекрасные трели сладкоголосых птах с легкой скоростью наполняют все окрестности своим чудесным многообразным звоном. Здесь есть и горы из мороженого, по которым снуют неуклюжие пингвины, и необъятные леса, где произрастают шоколад и хлеб. Арахисовая халва заменяет в предгорьях щебень, а высокие скалы полностью состоят из сладкой карамели цитрусовых и иных фруктовых ароматов. Фрукты (всяких размеров) растут прямо на земле, а сама земля – это такая вкусная превкусная вещь (право, не поддаётся описанию!), чем-то отдалённо напоминающая по вкусу грецкий орех. С деревьев крупными гроздьями свисают колбасы и сыры различных сортов и форм, а также высушенная рыба всяческих пород. На низких кустарниках цветут сигары и сигареты, их дым настолько пленителен и превосходен, что после нескольких глубоких затяжек сразу же появляется желание отведать чего-нибудь съестного. Поистине неземного качества табак! На полях обильные урожаи тортов и пирожного, а мясные пироги покрывают толстой аппетитной коркой крыши хрустящих картофельных беседок.
Эта волшебная обитель похожа на громадный рог изобилия, наполненный изысканными деликатесами и изумительными яствами. Мой мир настолько ослепителен, что любой новичок, попавший в это средоточие блаженств, теряет от бурного восторга дар речи и потом ещё долго протирает глаза, дабы убедиться реально ли это. Диковинные зверушки мирно отдыхают в тени вечно зелёных великанов, чьи кроны, между прочим, весьма внушительных размеров. Львы и тигры здесь безобидны и благородны до такой степени, что их можно даже погладить, не опасаясь с их стороны агрессивной реакции.
Этот мирок с детской легкостью дышит благоуханиями трав и целебных цветов. Запахи моего мира безупречны и восхитительны, а сам мир насыщен пёстрыми красками и яркими тонами настолько броско и вызывающе, что человеку впервые сюда пришедшему, поневоле приходится щуриться от этой девственной сверкающей красы.
Всё здесь переливается и блестит, поэтому-то и совестно испортить эту диковинную роскошь даже самыми незначительными прикосновениями своих рук. Ночь в моём мире так тепла и близка чистому сердцу, что и в самом деле, чувствуешь насквозь этот природный позитив всеми растущими клетками своего организма. Кругом царят нежность и радушие, идиллия и чувства, любовь и трепетное отношение ко всему живому.
Эта экзотика до того бесценна и разнообразна, что даже дыхание замирает от безумного счастья при виде такого великолепия. Вечно чудная погода отлично сочетается с небесной аурой дружелюбия и духовной красоты.
В моём мире нет насилия и преступлений, потому что я и мои женщины любим друг друга, каждый день преподносим роскошные подарки, занимаемся любовью и свободно предаёмся звонкому весёлому смеху. В моём мире отсутствуют фунты и доллары, ибо здесь никому эти грязные бумаги не нужны. В моём безобидном мире нет места таким предметам, как телевизоры и компьютеры, радары и бронетранспортёры.
В моём мире нет войн цивилизаций и катастроф техногенного характера, разрух и бедствий, нищеты и проституции.
В этой сказочной Вселенной цветут пышным цветом нескончаемые сиреневые сады и бескрайние мандариновые рощи.
Если хорошенько сосредоточиться, то можно услышать божественные мелодии, исходящие с небес, в которых мелкими стайками разместились нимфы и эльфы, розовые медвежата и крошечные гномики в светлых костюмчиках, подаренных им альтруистами-чародеями. Эти прелестные создания поистине мастерски играют на флейтах и арфах, а их музыка…эта успокаивающая музыка плавно разносится озорными ветерками по всему королевству миролюбия и магического сияния.
Здесь раскинулись шикарнейшие дворцы невообразимой высоты, чьи платиновые купола задевают своими остроконечными пиками пушистые белоснежные облачка, безмятежно спящие в безграничных просторах голубого неба. Фонтаны с прозрачной водой, где плавают фантастические рыбы, всегда сверкают неземным блеском в лучах солнца. Тысячи тысяч статуй с лицами никому неизвестных людей высятся в забавных позах. Эти статуи посвящены человеку, не индивиду (подобно памятникам), а человеку в целом, его натуральной сущности. Славные фигуры из сусального золота.
Серебряные фонари и бронзовые флигеля особенно красиво смотрятся в момент заката, багровый свет солнечного диска, скрывающийся за горизонтом, вдохновляет и зачаровывает. Сяду на ближайшем холме с какой-нибудь девушкой, крепко обниму её одной рукой за талию, а она с нежными чувствами прижмётся к моей груди, и сидим мы вместе в тишине увлечённой и восхищенно глядим на самый лучший закат из всех когда-либо виденных.
Чудесное место. Очаровательный набросок художника с богатейшим воображением.
А готические узоры! Эти завораживающие узоры манят к себе каждого любопытствующего. Узоры, таящие в своих изображениях легенды целой Вселенной и всех её закоулков. Узоры богов виноделия и земледелия, узоры святейших праведников и одиноких аскетов, орнаменты монашеских скитов и храмов, в коих покоятся честнейшие глашатаи свободомыслия и терпения.
Широкие гранитные стены зачастую оставляют неизгладимое впечатление у неискушенных зрителей, загадочные петроглифы являются верными хранителями древнейшей информации и особых секретов смекалистых представителей ранней первобытности. Триллионы изумрудных и алмазных камней, а также жемчужных лепестков дружно сливаются при дневном свете в одну необъятную бесценную мозаику.
Весь мой мир – это один великий шедевр. Masterpiece!!! A great picture! There dear women are fond of my fantasy world!
Эти сахарные пустыни и солёные степи! Эти липкие лазурные берега, покрытые приторной глазурью! Эти леденцовые камушки и ракушки! Перила из белого шоколада, который до безумия великолепен, он так быстро тает под языком, что не успеваешь прочувствовать весь невыразимый вкус этой неземной райской сладости. Вот, настолько он изумителен.
Slave, slave, slave!
Вчера за обеденным столом он с сияющим видом хвастался мне, как вдвоём с одноглазым Шамилем загнали кучку бездомных в какой-то замызганный сарай, облили его с разных сторон соляркой и затем подожгли.
Бесплатная реклама дизельного топлива. Эффективно и выгодно.
- Полыхало, как в канадском сериале про пожарных, - он раскатисто засмеялся, что даже крошки бородинского хлеба дружно посыпались из его рта прямо на стол.
- Осторожнее, - предостерёг я с нотками возмущения, тут же отодвигая тарелку подальше от хлебопада.
- Ого! Да ты я вижу брезглив!
- Ничего подобного, просто боюсь переесть. Я на строжайшей диете, понимаешь?
- Только послушай, они так протяжно ревели, будто двинутые постояльцы переполненного дурдома!
- Кто! О ком ты?
- Что это значит?
- В смысле?
- Простой вопрос, что ты имеешь в виду?
- Я подразумевал,…то есть,…чёрт!
- Перестань ругаться. Ты должно быть сегодня изрядно перетрудился.
- Я. Да. – Ничего не значащий взгляд, ложка отложена в сторону.
- Ладно, бывает. Отдохнёшь, и снова в бой.
- Так о ком ты всё-таки говорил?
- О черни.
- Вы их загнали в сторожку?
- Да. Вернее нет, в деревянный сарай. Заперли этих вонючих барашек, а затем разожгли из них настоящий пионерский костёр. Вот было здорово!
- Здорово что?
- Любоваться. Как горят говорящие поленья.
- Фу ты! И какого хрена вы это сделали?
- Что именно?
- Как что! Зачем вам понадобилось отправлять их на тот свет? Зачем?
- Слушай, ты! Тебе не кажется, что ты задаёшь слишком много вопросов! Лично меня настораживает твой настрой! – Таир чуть приподнялся со стола и, по-матерински пригрозил мне своим синим пальчиком.
- Ну ладно, не горячись. Ответь спокойно, зачем? Мне это важно…. Зачем?
- Какая на фиг важность! Что за надоедливую ересь ты мне сейчас несёшь? На самом деле, нам просто захотелось немного подчистить улицы нашего города, эти грязные тоскливые улочки.
- Но причём здесь бомжи! Эти несчастные слабаки ни в чём неповинны. Они никого не грабили, не разворовывали страну, да и не насиловали.
- Ой-ой-ой! Вот с последним аргументом будь поосторожнее, ведь совершенно ничего не знаешь об интимной стороне их скотской жизни. А может, насиловали…собак или там, козлят. Засунул-высунул, животные не пишут заявления в милицию.- Он загадочно подмигнул, и принялся расчёсывать свои волосы. Перхоть. Много перхоти.
- Завязывай прикалываться, я к тебе с полной серьёзностью обратился, а ты шуточками своими отмахиваешься!
- И что?
- Да ни хрена хорошего! Мы не должны поступать по-свински, ты понял?
- Да пошёл ты! Я уже сказал тебе, мы сожгли тех вонючек, потому что воняли, а значит, мешали чистым воздухом наслаждаться. Мы подожгли их и всё! Закончилось! Проехали! Забыли!
- Это неправильно.
- Что?! Да кто ты такой, чтобы меня учить жизни? Ты не понимаешь, но это было необходимо.
- Но почему? Объясни мне, тупому колхознику.
- Душа просила, мозг отдавал приказы…
- Да брось ты! Чепуха, кретинизм!
- Прекращай верещать, мать Тереза. Этих чоботов уже не вернуть, они сожжены. От них остались лишь зола да скелетные каркасы. А если жалко их, поди да собери их черепки и косточки. Похоронишь, и аминь.
- Ещё раз повторяю, больше так не делайте.
- Хорошо. В следующий раз будем вешать их за яйца. Договорились?
- Иди в баню, имбецил! – с грохотом встаю, а у дверей уже испаряюсь.
- Ты поймёшь меня! – кричит мне вслед, разражаясь злорадным смехом. – Глупая жалость была и осталась виновницей твоих неудач! Иди и помойся, может, что-нибудь и прояснится в твоей дурной голове! Ступай! Уходи, но помни, я тебя, поросёнка этакого, всегда успею простить!
Простить и сохранить. Посмеяться в ладошку и задремать на запылённом топчане.
Человек, который задумал повеситься и при этом очень сильно хочет срать, говорит Таир, сначала обязательно облегчиться, а уж затем просунет голову в петлю.
Когда закончатся последние съестные запасы, а они рано или поздно подойдут к концу, человечество наловчится пить ртуть и грызть урановую руду. Прогноз Таира, проникнутый пессимизмом. Дьявольские приколы, прибаутки из демониады.
Сначала он в слезах и на коленях вымаливает у изумлённых охранников электронной компании пощады, но потом как ни в чём не бывало, вытаскивает из-за пазухи убойный ТТ и начинает пускать в них пули.
Это Таир. Он мой счастливый номер. Я вытащил его и нисколько об этом не жалею. Согревает и придаёт уверенности.
Сначала он грабит маленькие ларьки, а затем переходит к более серьёзным действиям.
Это Таир. Он мой лучший апперкот. Он достался только мне, и поэтому я так дорожу им.
Сначала перерезаешь телефонные провода, а потом топишь свою соседку в белой начищенной до блеска ванне, наполненной этиловым спиртом. В стеклянных колбах хранятся съежившиеся эмбрионы, в письменном столе записки бродяг из кунсткамеры. Там тоже веками не выветривается запах спирта. Цивилизация спивающихся, раса жаждущих хлебнуть.
Сначала забываешь не включать газовую плиту в кухонном помещении, а затем забываешь её отключить.
Поначалу он попросту говорит и показывает, ну а позже обращается к физическому воздействию.
Это наш парень. И те ребята тоже нашего размера. Звери перестали нас уважать и бояться, а значит,…сезон охоты начинается.
= // = // = // = // = // = // = // = // = // = // = // = // = // =
- Ратмир Шахиди?! Здравствуйте, - на конце провода тишину нарушал скрипучий голос незнакомца. – Я старший лейтенант Хамит Даутов из отдела розыска.
- Что ж, - я встрепенулся, но попытался скрыть свои эмоции. – Чего же вам надо?
- Линда Невгод. Она исчезла около месяца тому назад. Работала у иностранцев. Вы в курсе того, что она пропала?
- Нет…я…вернее, да.
- Вы можете рассказать о ее личной жизни? И еще я совсем недавно узнал, что она была прописана в вашем доме. Получается, она жила вместе с вами под одной крышей?
- Да, получается так.
- Скажите мне, когда вы видели её в последний раз? Например, сколько времени прошло с тех пор, как она покинула ваш дом? Неделя, месяц, не один месяц?
- Я…- Таир не дал мне договорить, выхватив трубку из моих рук, но я попытался её отобрать. Сильно пихнул меня в грудь. Упал и безудержно засмеялся.
- Алло? - раздавались оклики, вдали заиграла музыка Листа, - алло, господин Шахиди, вы слышите меня? Алло!
- Hello! – тоном необъятного счастья воскликнул Таир и, не дав опомниться младшему офицеру, тут же продолжил:
– С вами беседует молодой человек с голубыми глазами и святой верой в ненависть! Меня зовут Таир, а фамилия…Хайрулла!
- Я…я вас не понял. Кто это? – послышался обеспокоенный скрип старлея.
- Нам нужно встретиться, – Таир безжалостен и не сбиваем. – И желательно, чтобы это случилось сегодня. Как вы на это смотрите?
- Я?
- Да, именно вы и не кто другой. Один, без охраны.
- Согласен, положительно. А где?
- У входа в магазин «Снежная королева» в 8 часов вечера. Понятно?
- Но…
- Я предложу вам информацию, которая окажется весьма полезной вашим поискам. Вы не пожалеете.
- Но у какого входа? И как мне узнать вас…?
- Я вас узнаю.
Таир так и не дослушал его, изящным движением опустил трубку на рычажок. Он провёл пальцами по губам, зачарованно играя глазами, остановился в центре комнаты. Бросив на меня беглый взгляд, восторженно затанцевал лезгинку, цокая зубами и покрикивая: «Ух, шайтан! ».
Я родил вопрос:
- В чём дело, док?
Перестав плясать, он с солдатской чёткостью заправил растрепавшуюся рубашку в брюки и начал излагать свои приказы:
- Готовь парочку штыковых лопат и пару больших грабарок. И ещё, найди несколько прочных пакетов, ну знаешь, в них хранят мусор, и еще надо взять добротную верёвку. Будем заниматься земледелием!
Я весь вспотел, и меня трясет.
- Мне нужна доза, - говорю ему жалобно.
- Ратмир, денег нет. Герыча осталось совсем мало. Терпи, как и я.
- Ты можешь представить, как мне тяжело? – процедил я свой зубы.
- Да, я вижу, - он с пониманием кивает.
- Дай мне эту чертову дозу!!! – кричу я на него, брызгая слюной и топая ногами от бессилия.
- Не ори на меня, урод! Кстати, как там звали твою маму?
И вот, мы идем ко мне домой. Через весь город, пешком.
- Мама, - говорю я ей тихим голосом. – Это в последний раз, я тебе обещаю. Пойми, мне нужно. Один раз, всего лишь один. Я знаю, у тебя маленькая пенсия, но у меня сейчас черная полоса. А за ней всегда белая, мама! Ведь ты же знаешь. Последний раз.
Она лежит в кровати, в комнате бардак. Кругом мусор, занавески закрыты.
- Что мне сделать? – спрашивает она меня, на глазах показались слезы. – Ты каждый раз приходишь, когда у тебя нет денег на наркотики, и требуешь их с меня. У меня их нет, я всю пенсию отдала за твой долг у Марата. Помнишь, на прошлой неделе ты у него взял взаймы?
- И какого черта ты отдала ему долг? – в сердцах восклицаю я. – Пошел он на хрен! Ты соображаешь, что сделала? Не надо было отдавать ему!
- Но это же долг! – изумляется, плача.
- Пошел он к черту! – я лбом ткнулся ей в лицо, сверлю ее злобным взглядом.
- Сынок, денег нет.
- Не переживай, я продам твой холодильник. Когда заработаю куплю новый. Это будет суперский холодильник! Ты веришь мне? Все будут с завистью смотреть на нас с тобой.
Доза. Я ввожу иглу в вену. Вся рука в «дорогах». Я улыбаюсь, расслабляюсь, меня охватывает эйфория.
Было удивительно тихо. Я осторожно ступал по снежному насту, хруст хрупкой корки сопровождал мой каждый неуверенный шаг, еле заметный пар лениво выплывая изо рта, тут же в одно мгновение растворялся в воздухе.
Меж исполинских ледяных глыб всё бесшумное пространство распадалось на фантастические соединения бело-голубых тонов, я с затаенным дыханием передвигаю свои отяжелевшие ноги. На самом деле, я здесь впервые, а значит, мне немножко страшно, в этом ущелье если и не мрак, то уж точно сумрачно и уныло. Ни птиц, ни солнца, ни звуков прибоя.
Высоченные скалы из полупрозрачного льда высятся с горделивой ухмылкой. Миллионы тонн замёрзшей воды, миллиарды застывших микробов, тысячи кружащихся в порыве ветров пушистых снежинок. Сосульки такой устрашающей длины, что некоторые из них даже намертво вросли в землю, т. е. в такой же безжизненный лёд. Ни одной живой души, казалось, всё внезапно остановилось по приказанию чего-то необъяснимого, лишь только скалятся заостренные зубья недвижимого льда, выпирающие из голых льдистых стен.
Я бреду в безмолвном оцепенении, состояние такое, будто разум отказался сотрудничать с душой, а мысли в спешке заперлись на самом отдаленном чердаке мозга. Губы слегка заиндевели, но не в этом беда, главное, не останавливаться, а просто идти. Глаза накрыла пелена непрекращающихся слез, но плачу всего лишь от обычного раздражения, сухой воздух вызывает выделение жидкости из глаз.
Бедные. Если бы я в силах был их воскресить, то сделал бы это с удовольствием, и ничуть не задумываясь. Они лежат повсюду, в уголках непролазных расщелин, под многотонными глыбами, у сглаженных камней, а некоторые и вовсе навеки заточены в лёд. Заснувшие, убаюканные собственным бессилием, уже не верят в возможность спасения и, вообще, нисколько не заботятся о завтрашнем вечере.
Я подошёл к одному из них, тот находился в сидячем положении, уткнувшись головой между колен, он был одет в белый чистый комбинезон, на голове шапочка, рядом воткнут ледоруб, по рукоять запорошенный снегом.
Недолго раздумывая, снова продолжаю свой путь, держу курс в никуда. Вне сомнений, многие бы мечтатели выказали желание обрести бессмертность и, обретя, жить безмерную вечность припеваючи. Но возможно ли это? Нет, никак.
Глядя на этих храбрецов, понимаю, что никакого бессмертия нам и не надо. Жизнь у нас всего лишь одна, и пользоваться ею нужно так, чтобы перед смертью не было обидно за бесцельно прожитые дни. Она слишком коротка, а потому и бесценна.
Я потянулся и отломил половинку сосульки, лизнул её кончик. Соскользнул с выступа и покатился с маленькой горки, влетел в снежный сугроб, отдышался. С трудом поднялся на ноги, придерживаясь рукой за неровности льда. Глянул на руку, застывший кусок так и не отцепился от поверхности перчатки, надёжно прилип. Кругом всё блестит и сверкает, словно на балу бесконечного января, и когда все они светятся и сияют, душа прямо-таки разрывается от накатившего восторга.
Я присел на корточки подле неё, она волшебна и загадочна. Её глаза были настолько прекрасны, что на какой-то момент мне показалось, она жива, но просто притворяется. Её чистый взор поразил меня насквозь, всё моё тело буквально передёрнуло от изумления, я разинул рот. От неё веяло мёртвой свежестью, почувствовал её прошлое, такое же дивное, как и она сама. Мне так захотелось, чтобы она заговорила, показала свою улыбку, я почему-то вообразил её улыбку диковато божественной. Глядя на неё, я не мог сдержать свою страдальческую жалость, меня подмывало приникнуть к её холодным щекам, синим и затвердевшим от постоянной минусовой температуры. Стянул перчатку, мои пальцы несмело притронулись к её волосам, как мне казалось, таинственным.
Я представил перед собой, как она встаёт с ещё теплой постели, нагая, протирая слипшиеся глаза, даже по утру не лишенная своей изысканной обольстительности, заходит на кухню и наливает себе в тарелку горячий бульон с грудинкой, от которой исходит тончайший аромат тмина. Мне почудилось, как она весело смеётся вместе со своим бой-френдом, они сидят в салоне такси, и он с увлечением рассказывает ей забавные байки о своих школьных похождениях, или, например, о строгой директрисе, которая ему не давала никакого житья. А вдруг у этой «спящей красавицы» были дети? Или родные? Может, она играла на рояле? Увлекалась коллекционированием монет, считала себя опытным нумизматом? У неё была мать, наверное, та плакала, когда ей сообщили об исчезновении дочери. Может, от безрассудного горя пыталась покончить с собой, так как не представляла своего существования без горячо любимой дочурки. Она лежала, примёрзшая ко льду, мне стало немного дурно. Но это не было чувством отвращения, скорее, это было что-то необъяснимо неземным, с трудом досягаемым человеческим восприятием. Я изучал её лицо, принимая её лучезарный взгляд за что-то пусть и неживое, но и уж точно не растерявшее притаившийся смысл. В ней я прочёл последние минуты надежд, мольбы о помощи, рвения к возрождению. Покорительница ледников, ей удалось одним своим взывающим взглядом приковать меня к этим заснеженным пещерам. Она лежала здесь уже давно, может, не один десяток лет. Она была облачена в желтую спортивную куртку чехословацкого производства, меховые сапожки и утепленное трико с двумя узенькими полосками. Весь её вид источал что-то печально мелодичное, в тот момент выражение её лица показалось мне мучительно родным, в волнении чуть отшатнулся.
Где-то там, наверху, ревут ветра урагана, засыпая снегом всё потерянное и позабытое, зарывая мёрзлые тела альпинистов, снаряжение и палатки под молочные пласты снега. Я пригнулся, дыхнул в её лоб, поцеловал в бесстрастные губы. Что-то в моей душе защемило, мне подумалось, что я влюбился в неё, и, наверное, она олицетворяла безысходность. Её стройное тело нисколько не повредилось, несмотря на десятилетия, в течение которых она была погребена в этих суровых и таящих опасности ледниках. Наоборот, она была слишком совершенна и свежа, будто притворилась крепко спящей, а если даже и скончалась, то всего лишь несколько минут назад. Прощально провёл большим пальцем по гладкому скованному подбородку, развернулся и побрёл прямиком вглубь пещеры.
Я услышал чей-то далёкий зов, мне показалось, что этот молящий ор принадлежал моей маме. Оглянулся на всякий случай, хотел убедиться, что она и вправду мертва, что это не горький сон, испепеляющий мою промозглую грешную душу. Снег валил скученными хлопьями, девушка лежала в той же позе, в какой я её и оставил. С тяжким усилием повернул голову в сторону пещерного углубления, я не знал, что делать, не хотел бросать её тело на растерзание неумолимого времени. Но вот всё-таки принял окончательное решение: необходимо продолжать спуск и одновременно искать, пусть и неведомый моему сердцу, но однозначно спасительный для моих идей выход из этой оледенелой западни. Неловко переступал ногами, пару раз чуть не расквасил себе нос, спотыкаясь о торчащие ледышки. На минуту мне померещилось, что кто-то зло подшучивает над моими нерасторопными движениями, неуклонно следуя за мной. Я чертыхнулся, но решил не поворачиваться. Вдали меня звали, и я держал свой неуклонный курс туда, откуда он доносился. Нет, сказал я сам себе, это не совсем похоже на маму. Я погиб для своей матери, я мертв. Я укусил себя за онемевший палец с единственной целью - прийти в полное сознание.
И вот вдалеке забрезжил свет, значит, иду в правильном направлении. Свет всё ярче и ярче, иногда сравниваю себя с мотыльком, который также безрассудно мчится на огонек лампочки. Свет ослепляет слезящиеся глаза, слух спадает до нулевой отметки, ноги подкашиваются, хочется завыть по-волчьи, затрястись в едином треморе. Сияние слепит глаза с такой яростью, будто оно наделено жизненной энергией, с помощью которой можно лишить человека зрения.
Сильно зажмурился, но, не останавливаясь, двигаюсь на ощупь, словно энергичный старец из освященного храма тибетских долин. Нет сил даже на то, чтобы открыть глаза, я повинуюсь интуиции, которая меня редко когда подводит, она мне нашёптывает держать их закрытыми.
Кто-то пронзительно провизжал, где-то неподалёку прозвучал оглушающий выстрел просвистевшей петарды. Пациенты жмутся в углу, в дрожащей куче, в руках тонкие свечи, а во взгляде полыхающее проклятие. Мертвые сидят шумной компанией за круглым столом, идет обсуждение ультиматума, объявленного к полудню пришлыми ставленниками. Практиканты сдают анализ на ВИЧ, кругом горят пентхаусы, повысился спрос на ритуальные услуги. Длиннющие очереди за гробами. Я слеп, как корсар, которому с отместкой выкололи очи и сбросили с кручи. Тени уходящей поры.
Что это? Невыносимое воплощение одурелого зноя. Тихий ветерок переносит триллионы песчинок с одного бархана на другой, солнце нещадно палит своими обжигающими лучами, кожа местами полопалась, а волосы потеряли былую яркость.
Вдруг увидел ящерицу, сноровистую, серую с крохотными крапинками, она довольно ловко передвигалась на еле видимых четырех лапках. Я проводил её своим простодушным взглядом, но, быстро опомнившись, огляделся по разные стороны, понял, что что-то здесь не так. Посмотрел вниз на ноги и чуть не рухнул в обморок, я погружался в песок, в эти зыбучие пески, без разбора поглощающие всё живое. Вот засосало уже по самое колено, сердце усиленно заколотилось, и, несмотря на головокружение, я начал высвобождаться из незримых пут песчаного поглотителя. Руками, ногами, плечами ошарашено карабкался из затягивающей ямы. Мне сильно хотелось жить, поэтому мне удалось выбраться из песочной трясины. Чудом удалось спастись, не успел толком улечься на раскаленный песок, как тут же соскочил и заорал благим голосом. Обжог локти и задницу, ноги красные, обросшие, скривленные ногти лет двадцать, как не стрижены. Осмотрев себя с макушки до пят, поднял над глазами ладонь, принялся изучать пустынную местность.
- Эй, подваливай сюда! – я услышал до боли знакомый голосище, удивился, завертел шеей. Хотя может быть и так, что это только мираж, блеснувшее видение. Ещё одна куда-то бегущая ящерка, тут же поддел пальцами, а затем захватил рукою; взял её за хвост, завертелась как окаянная, отчего мне стало весело, я звучно хохотнул. Но вот она шлёпнулась о песок и стремительно смылась в неизвестном направлении, меж пальцев зажат оторванный хвостик. Загляделся.
- Ну, ты, особое приглашение надо что ли? – я встрепенулся и только теперь заметил пятно на плавящемся горизонте, прозрачные воздушные волны то и дело, что вздымались и опускались.
- Эге! Бегу! – сглатывая слюну, помчался в сторону маячившего вдали пятнышка, на ходу покачиваясь, чуть не падая от физического изнеможения. Не помню, сколько времени бежал, но должно быть не менее получаса. Делал частые передышки, задыхался, руками обхватывал ноющие бока. Минуты плелись понурыми одиночками.
Наконец, я разглядел то место, куда целенаправленно приближался. Баскетбольная площадка с двумя корзинами на щитах посреди обезвоженной пустыни, ни оазисов, ни караванов с вьючными «кораблями». На асфальтированной игровой площадке сидит, поджав ноги под зад, темнокожий мужчина в спортивной футболке и шортиках, загадочно улыбается и не сводит с меня любопытствующих глаз. Я протягиваю ему руку, приветствую:
- Я не понимаю, что здесь делаю.
Негр не ответил на мой благородной жест, демонстративно чесанул то укромное место, где должна скрываться волосяная мошонка, и презрительно харкнул на мой замшевый башмак защитного цвета.
- Извиняюсь, но ваши безрассудные действия способны вызвать во мне ответную агрессию. Я плюну вам в лицо, можно? – с этими словами я обдал слюнками его южное кофейное лицо, присел на колени и затрещал, обхватив руками живот, ведь попал прямо в толстые выпирающие губы.
Его реакция поразила меня, он ничего не предпринял, даже не стряхнул харкотину, он просто манерно прикрыл глаза. Я обошёл его кругом, поглазел на его кучерявый затылок, хлопнул в ладоши прямо под его ухом, но он и глазом не повёл. Тут мой взгляд зацепил валявшийся мяч с аббревиатурой «NBA», поднял его и попробовал попасть в корзину, дерьмо собачье, промазал. Подбежал, подхватил и еще раз закинул, но в этот раз уже в тигрином прыжке, конечно, далеко до сальто-мортале, но всё же, как никак внушающий уважение полёт с мячом до самой корзины.
- ****ские петушки, ну кто так кидает? – раздался за моей спиной возмущенный голос шоколадного мужчины.
Я посмотрел на него с негодующим видом, но не ответил на его вопросительную реплику. Решил не впутываться в словесную перепалку, пусть себе бурчит, а мне до этого красавца ровным счётом нет никакого дела. Я снова бросил в сетчатую цель, мяч ударился о край железного круга и отскочил в руки негра. Тот бравирующей походкой достиг начертанной белой краской линии, встал, едва касаясь носочками, подтянулся и словно по мановению волшебной палочки, попал точно в яблочко, вернее в корзину. Он с горделивой усмешкой взглянул на моё обиженное выражение лица, и поучительно выдавил:
- Учись, дуралей!
- Слушай ты, чемпион по поеданию крендельков, может, прекратишь своё гнусливое ерничанье? – возмутился я, замахиваясь на него кулаком.
- Тише-тише! Чего расшумелся?
- Ты ещё спрашиваешь?! Если научился хорошо держать в руках мяч, то значит, позволено играть другим на нервы? Мне плевать, какой ты там у себя в Родезии чемпион, я и не таких максималистов обыгрывал!
- Ты всё? – спросил он, подходя ко мне вплотную.
- Чего тебе? – отпрянул от него, дабы не искушать проказницу-судьбу.
- Закончил?
- А тебе какая разница?
- Большая. – Немногословно ответил и обвёл мою фигуру кусающим взглядом, а затем ткнул указательным пальцем мне в кадык, да так больно, что я невольно хрипнул. – Да, горло у тебя слабенькое.
Он проказливо хмыкнул и присел в тени щитка, точнее, привалился к столбу. Я потирал ноющую от боли шею, с остереженным оглядыванием в его сторону соображал по поводу моих дальнейших планов. Хотелось от всей души отдубасить этого баскетбольного игруна, бить его черненькой башкой о латунную поверхность столба. Но, так ничего особенного и не придумав, запрыгал по направлению к нему, словно саранча, на ходу во всю глотку восклицая:
- Я знаю тебя всего каких-то десять минут, но уже готов люто ненавидеть твоё цветное рыло! Ты думаешь, что такой крутой, но я тебя не остерегаюсь, потому что меня ещё никто не мог по настоящему запугать! Я вообще никому неподвластный, так что можешь свернуть все эти свои штучки для лохов с западного побережья!
Он даже не удостоил меня своим подозревающим взглядом, этот жук оказался ещё тем кремнием, пожалуй, с ним надо быть начеку, а то вдруг ему взбредет какое-нибудь безумие в голову, вдруг этот хмырь уже убил человека.
- Ты можешь меня игнорировать, не обращать никакого внимания, но знай, что и меня не тяготит тишина!
- Предположительно 37 градусов! – наконец-то, в нём появились хоть какие-то признаки жизни, чуть приоткрыв глазки, пытливо меня оценивал.
- Что? Так интересно?
- Перестань вести себя вызывающе.
- А ты не строй из себя святошу, всё равно не поверю!
- Чему?
- Тому, что ты утопаешь в праведности!
- И не надо, я не претендую на звание искупителя грехов. Скорее, я молох.
- А это ещё что?
- Это? А, не важно, безделица. Нужна? – беззастенчиво предложил мне рваный кошель, да ещё с таким невообразимым видом, будто он новый, а внутри затаились мириады деньжищ.
- На кой чёрт он мне сдался? Прибереги его для будущих приключений, а мне он, как корове гольфы.
- Не хочешь – не бери, но зачем пускаться в разглагольствования? – попытался меня осадить, в руках блеснул кортик, в левом ухе проколоты 7 серёжек.
- Ладно, мужик, кончай сажать ботву! Лучше помоги мне выбраться из этого заклятого пространства, отведи в мой ультрасовременный город. Я после этого тебе с щедростью отплачу, вот увидишь.
Он с недоверием вперился в меня, а потом издевательски ощетинился:
- Сколько раз нанести удары ножом? Я могу резать тебя на куски долго.
- Чёрный юмор, да?
- Сначала я отрежу тебе ногу. – Насмешливо взглянул на меня.
- Интересно, как это у тебя получится!
- Потом, наверное, сниму с тебя скальп.
- Но-но! Не испугаешь.
- Тебя? Зачем мне пугать? Затем я буду отрезать тебе уши, одно за другим.
- Мужик, тебе лечиться надо.
Тут он бросил на меня загадочный взгляд, и холодно произнес:
- Ты костлявый, тебя резать сложнее.
Я вижу, что он реальный псих, а потому внимательно смотрю, как он держит в руке кортик.
- Хочешь пить?
- Я?
-Да, ты.
- Ты ещё спрашиваешь? – с удивлением скрестил руки.
- Не хнычь, погляди налево, – невозмутимо приказал он. Я повернул голову туда, куда он махнул кистью, сердце екнуло, пришлось даже встряхнуться. Негр пощупал моё плечо, спросил в упор – что ты видишь? – мне показалось это оптическим обманом, я видел фонтанчик, выложенный плитками, вода взметалась ввысь и зазывала притягивающим журчанием, не в силах идти, пополз на карачках.
Присосался к отверстию, откуда билась струя, от жадности чуть не захлебнулся. С прохладцей, свеженькая, остаться бы здесь навсегда. Намочив волосы, пришел в себя и непринужденно растянулся на песке в близи облюбованного источника с влагой.
- Насколько я понял, уже 38 градусов, - прозвучал голос шоколадного мальчика, - представь себе, ведь это только в тени. – Воцарилась недолгая тишь, правда, вскоре прерванная его размеренной речью, лишенной каких-либо признаков переживаемых эмоций. – Здесь лучше, чем в вашем шумном обиталище. Здесь спокойно, никто меня не обижает, это моя отчизна. Ну и пусть немного жарковато, зато, когда обуревает чувство жажды, тут же появляется желанный утолитель; ни единого намека на эксцессы, всё идет своим отчеканенным ходом, никакого церберского вторжения, одни лишь позитивные эксцитативные чудеса. Когда-то я был непонятым интриганом, плутовал в ночных увеселительных заведениях, мой отношение к людям походило на бравурный марш. Я носил эспаньолку, танцевал под диско и рэгги, носился на новенькой «Хонде», которую, помнится, купил у японских махинаторов. Был мастером по серфингу, знаешь, мне как-то довелось побывать проездом в Майами, отличное было времечко. Отец был торговцем болоньевых плащей, потом занялся куплей-продажей недвижимости в Греции, это было на стыке 80-х и 90-х. Я не чурался насилия, наоборот, по любому пустяку затевал побоища, дрался в барах Ливана, помнится, мне сильно помяли бока в подпольном игорном доме Бейрута (если не подводит память, которую потравил хересом), он назывался «Альвия», такой красивой облицовки здание.
- Люди думали, что это какое-то консульство, а на самом деле, в этом здании развлекались знатные люди со всего ближневосточного региона. Я совокуплялся с бабами, трахал и черных, и белых, и китаянок.– Он стоял и выводил на песке какие-то знаки, я напрягся, но так ничего и не смог рассмотреть. – Метался по разные углы гостиничного номера, глотал взбитый с манной крупой ягодный мусс, сам себя осыпал бранью, прыгал на кровать, бил кулаками стены. Казалось, основная часть жизни пройдена, я на перепутье, и решается всё моё дальнейшее передвижение. Мне горько осознавать, что шёл совсем не той дорогой, какой шли другие. К чему те яства, зачем эта пафосная напускная набожность, какого хрена эти замаскированные выдавленные улыбки? Почему мы отошли от натурализма? На что мне сдался карнавал, где всё не то и не так, где мажордомы рассыпаются в излишних мадригалах, а номенклатура растаптывает в пыль былые истины? Нет, я возжелал иное, что не подаётся поверхностному изучению; мне повезло, я вовремя затормозил, спустил пары и подождал нового клича, который донесся до моего сознания,… нет, не с небесных подиумов, а именно изнутри. Я избран для более благостных возданий, так мне объяснил мой духовный путеводитель. Моя мойра теперь со мной сокровенна, я стал самим живописцем, а не каким-то треножным мольбертом. Я приласкан вернейшим смыслом моего бытия, никому не желаю зла, я за благодушное мозаичное мироощущение.
- Слушай, ты! – Я не вытерпел и вскочил со своего насиженного места, подбежал к нему и прокричал. – Иди в жопу! Со своим раболепным мирком и нелепой риторикой, ты меня уже запарил в этой духовке раскаяний! Ты лепечешь о доброте? Тогда ответь, что за чёрная рожа ещё совсем недавно оплевала мои ботинки? Яичный почесун, вот кто ты, торчишь здесь!
- Я просто тебя проверял, – проговорил он второпях, неловко опешив от моих прорывающихся наружу наскоков, отходя назад и вытягивая ко мне навстречу руки, дабы сдержать мой озлобляющийся натиск.
- Проверка? Ты я вижу совсем сбрендил, ишак пасхальный! – Я с силой оттолкнул его навзничь, а затем, пнув по песку, наблюдал, как тот стряхивает с лица мелкие песчинки, как протирает от песчинок раскрасневшиеся глаза. – Ну, как? Где твой голос, что он тебе говорит?
- Слушай, угомонись, - он показал мне на стол, уставленный фруктовым и засоленным провиантом. – Отведай на здоровье.
Я молча сел за стол.
- Мне тяжко, это уже вторая жертва.
- А кто был первой? – с безразличием осведомился я, впиваясь зубами в хвост копченой рыбы.
- Далиль.
- Что за кадр?
- Сын предпринимателя. – Он озабоченно уставился на горизонт.
- Товары на доллары, знаем мы таких.
- Он подлюка, ему вздумалось меня провести вокруг пальца.
- И ты его, конечно же, пристрелил.
- Нет, подушкой.
- Патронов было жалко?
- Не в этом дело, на тот момент у меня не было и в мыслях с ним расправиться, поэтому я и не взял с собой ствол. Всё произошло нежданно-негаданно, он сам нарвался на мой ответ. Клянусь, я не хотел его смерти, но был обязан его проучить.
- Занятная сага, но я слыхивал и покруче. Налей-ка мне вина, да не скупись.
- Я и не жадничаю. – Он, должно быть, смутился, так как растерянно замялся и встал чуть поодаль от устланного стола.
Я, преисполненный сарказмом, поглядел на него с желчно-иронической усмешкой, забросил в рот парочку кешью и изрёк:
- Ты здесь ополоумел, это, как пить дать.
- Нет, наоборот, я нашёл…
- Заткнись, mouth gate.
- Не называй меня так, это неприлично.
- Рот у тебя, как калитка, как раскрытые настежь ворота.
- Я нормальный!
- Не пищи! Ты человека убил, и, между прочим, не одного!
- Не говори так! – он схватился за голову и забился в истерике. Я с нетерпением уселся рядом с его содрогающимся телом, дотронулся до его запястья, но он резко отдёрнул руку.
- Я тебя не хочу доводить до инфаркта миокарда, но и ты остерегайся меня затравливать.
- Я убийца.
- Перестань скулить по этому поводу, упейся вином или ликёром. Возвысься над сожалением, будь жёстче, пускай тобой овладеет ригидность.
- Тебе легко меня утешать, а я человечков убил! – взвизгнул он, подаваясь назад на своих гибких ногах.
- Ты придушил того постреленка, я понял.
- Я натворил жуткое! Мне не жить, неприятели скоро набросят на моё чело сонм возмездий. Моё знобящее тело вскоре покроется злокачественными наростами мяса, саркомами. – Негр захлёбывался от расстройств, обуревавших его, он бился в ознобе, голова приникла к моему колену.
- Как долго те душегубы тебя искали?
- Ищейки Кармаля?
- Кто это?
- Отец пострела. Он поклялся, что вывернет мои внутренности наизнанку и скормит их своим крокодилам. Они облазили все кварталы, перевернули вверх дном все столичные притоны и кабачки, но меня так и не сумели скрутить.
Я отстранился от него, прогулялся к столу, осушил пузырёк с сиропом и, вытирая губы, неспешно возвратился к нему обратно. Его уже не знобило так сильно, как минуты назад, но взволнованность по-прежнему присутствовала в его мимике.
- А кто оказался вторым? Что за бедняга?
- Отвяжись от меня! – негр протяжно взревел, пытаясь ухватить меня за ухо, но я ловко увернулся и стремительно бросился тому под ноги, вцепился и перевернул его на правый бок. Для острастки шлепнул ладонью по щеке. – Ах, ты урод! – Он встал, разъярённо выхватил из кармана кортик, тот угрожающе блеснул в лучах палящего солнца, и понёсся на меня с диким несуразным воплем. Я сразу же дал дёру в сторону стола, забрался на него, а затем спрыгнул, метнул блюдцем прямо ему в грудь, но оно не то, что не разбилось, оно даже не причинило ему никакого вреда, от такого броска он еще больше разгневался. Он никак не мог за мной угнаться, мы бегали вокруг стола, и он извергал в мой адрес проклятья. Наконец, он сообразил перепрыгнуть через преграду, естественно, я помчался к фонтану, как к последнему прибежищу. Добежав до конечного рубежа, пенящегося и брызжущегося, я наспех омочил свою голову, а затем укрылся за каменным мальчиком.
- Не выйдет, я тебя здесь зарежу, урод! – возопил негр, устало передвигая ноги.
- Уймись, дурак! – я подал голос, и он тут же взметнулся на фонтан, перескакивая по плиточным стенкам с ловкачеством японской макаки. Тут я встретился с его кудрявой башкой, которая засветилась экспромтом прямо у моего носа.
- Чёрт тебя дери! – я бросился наутёк, ведь главное, избежать острия его укороченного ножа, которым тот то и дело размахивал, поражая невидимых противников. – Погоди, уж я то тебе задам! – Я резво запрыгнул на столб и вскарабкался вверх, прямо на корзину, усевшись поудобнее, словно на стульчак санузла.
- Ах, вот ты как, бледнолицый! – Он погрозил мне кулаком, деловито прицелился и кинул в меня мячом. Я зажмурился, но на всеобщее удивление, он промахнулся, притопнул и забранился.
- Думаешь, убежишь? Меня не одурачишь, к тому же только я знаю, как отсюда выбраться!
- Тогда подскажи!
- И не подумаю!
- Я не могу тебя понять, чего ты желаешь?
- Не можешь, и не пытайся!
- Но всё же?
- Ты оказывается, один из тех негодяев, которым нужны лишь блага, и, причем материальные! Не будешь против, если я предложу тебе оранжад? – он с сервильной угодливостью откланялся в форме реверанса. Я недоверчиво спустился, он взяв меня под руку, довёл до сервированного с изыском стола.
- Может у тебя припасено кофе сорта мокко?
- Извини, брат, но запасы кофейных бобов изрядно истощены.
- Ничего, это не самая меланхолическая новость за сегодняшний день. Раз так, то полакомлюсь тем, что имеется.
- Усаживайся, ешь вдоволь. – Его самодовольная физиономия находится прямо напротив моих глазных яблок, подпёр кулаком подбородок, глазеет.
Я не выдержал его взыскательного взгляда и, насупившись, задал ему прямой вопрос:
- Что?
- Ты слышал зов?
- Какой ещё зов?
- Знакомый ор, родной.
- А ты разве слышал? – озадаченно сгорбился, затрещал суставами.
- Я? Дело не во мне, приятель. Звали именно тебя, мне, конечно, все эти переделки до лампочки, но просто сжалился над тобой невезучим, продвинув в твой мозжечок подходящий карт-бланш. Можешь мне не верить, но это были твои родственники. Мне очень жаль, так как одного из них уже не вернуть. Я убил его.
- Не понял, это такой чёрный юмор? – я недоумевал по поводу недосказанной им новости. Кусок говядины встал поперёк горла, словно он увеличился в размерах. Я пытался прочесть его мысли, но мне никак не удавалось, потому что он выдерживал любой наскок, без особых усилий преодолевал каждый попадавшийся ему на пути барьер.
- Нет, это сущая правда. Истина из чрева последней инстанции. Я замочил твоего отца, тот не приглянулся господу.
- Что за чертовщину ты городишь? – я ничего не мог понять.
- Я пробил ему колуном черепок, кряк! Он скончался мгновенно, я даже толком поговорить с творцом не успел! Короче, твоя мама там! – он скрючил палец на одностворчатую дверь, одиноко стоящую посреди плавящихся песков.
Я недоверчиво всмотрелся в его сгустившиеся брови, мне мнилось, что он надо мной подтрунивает, насмехается; я с размаху въехал ему в скулу, отчего он с мартышечьей гримасой охнул и тут же скатился со стула. Мои ноги с суматохой несли меня к двери, мне почему-то казалось, что сейчас подбегу, и дверь неизбежно испарится, но всё прошло удачно, я влетел в тёмное обветшалое помещение. Пахло кардамоном и ещё какими-то пряностями, в углу стояла метла, у забитых досками окон были, как попало, разбросаны баллоны электровакуумного прибора, на потолке то и дело вспыхивала и погасала люминесцентная лампа на 5 ватт, в дальнем конце похрапывал Таир. Да, я вгляделся и окончательно удостоверился, что не обознался, это и вправду был он. В профиль. Моё покашливанье разбудило его, он рассерженно встряхнул головой, что-то невнятно пробубнил.
- Привет…- я запнулся после первого же произнесенного мною слова, округлил глаза и принялся с выжиданием хранить натянутое молчание. Он деловито вытер руки сухой салфеткой, сощурился на меня и засвистел какую-то шотландскую плясовую. Я прилип ногами к полу, приглядывался к паутинным углам, скиснув во всём своём облике, словно умалишенный каторжанин. В течение нескольких минут мы не обронили ни единого слова, просто созерцали наши нависшие тени.
Не выдержав немой сцены, он, наконец-то, решился на диалог:
- Ну и что?
- Таир, что ты здесь делаешь?
- Сижу и прохлаждаюсь, если я не ошибаюсь, там снаружи жарко.
- Да, это верно. Но как тебя угораздило сюда попасть?
- Глупыш, это ты только что прискакал, а я здесь уже давно дожидаюсь чьего-либо прибытия. В той комнате, - произнося это, он небрежно кивнул на двухстворчатую дверь, страдает твоя мать. Она сама не своя, только ты не пугайся, когда увидишь её.
Я не верил своим ушам, нервно хохотнул:
- Ха-ха! Ты в своём уме? Что ты мелешь?
- Ты считаешь меня злым гномиком Момом? Если не веришь, то загляни туда, она там.
Тут я услышал протяжный стон, я не мог понять, кому принадлежали эти вялые звуки, на какую-то долю секунды стушевался. Он отметил про себя мою возникшую растерянность и осведомился. – Что, так и не веришь?
- Замолкни, я не желаю ничего слышать!
- Твоя мама за стеной, войди туда. Последний раз упрашиваю, зайди и снеси ей башню. Она монстр, породивший тебя. Прикончи её и, не задерживаясь, скорее возвращайся, я тебе потом кое-что объясню.
Я с сомнением заглянул в его глаза, но так ничего в них подозрительного и не усмотрел. Он легонько склонился над своим ботинком и занялся его шнурованием, мне оставалось только одно – последовать данному им совету. Чуть слышно прошуршал к двери, отворил её легким касанием ладони, перешагнул.
Там было намного светлее и просторнее, гладкие кирпичные стены и невысокий потолок, в центре находилось полуобнаженное существо со скатанными волосами, оно то и дело издавало неприятные шипение и постанывания. Я глубоко втянул шею, чуточку нахохлился, с опаской оглянулся назад, дабы не усомниться в наличии выхода в случае экстренной ситуации, когда будет необходимо сделать ноги. В комнате неприятно пахло, сделал шаг по направлению к ней, начал внимательно изучать ее, копошащуюся в собственной зеленоватой слизи. Мне стало дурно, прислонился плечом к стене, не отрывая взгляда от уродливой самки, вонючей, как сортирное дно. Не удержался и ещё немного подался вперед, хотел убедиться, что эта скользкая тварь - не моя мама. Пока я не видел её лица, но общий силуэт телосложения всё-таки уже вырисовывался; толстые короткие, как обрубки, конечности, меня даже успокоили. Это значило, что такая неповоротливая неуклюжая чудовищная и, по-видимому, обжористая бомба никак не смогла бы меня поймать, в этом плане я был больше чем уверен. Она то ли похрюкивала, то ли так громко посапывала, но чем бы это ни было, звуки были, несомненно, впечатляющими. Я оказался в двух лилипутских шажках от нее, кажется, только теперь она засекла моё присутствие. Из пышущих копен конских волос высунулась мерзкая головка (точно такая же круглая, как и у колобка), въевшись в меня своим бесстрашным взглядом, стала меня гипнотизировать:
- Сынок, я скучала по тебе. – Я готов был оказаться заточённым узником Бастилии, поспорив с любым на то, что голос, исходивший из орального отверстия этого существа, принадлежал моей матери. – Я вижу, ты похудел, что с тобой произошло? У тебя проблемы со здоровьем? Или неполадки на службе? Почему ты перестал навещать нас с отцом? Я всё замечаю, сын мой. То, что ты избрал – не для тебя, уж я то в том уверена. Обходи все напасти стороной, не связывайся с плохими людьми, они навредят тебе. Сын, у тебя такой растерянный вид, я начинаю беспокоиться.
- Мама.
- Что, маленький мой? Ну, подойди, я тебя не обижу. Приляг со мной. Мама тебя успокоит, приголубит, накормит. Помнишь, я всегда жарила тебе лепёшки с луком?
В моём сердце ёкнула ностальгия, в душе всё заныло и сникло. По моей душе полоснули воспоминания о былом уюте, о домашнем очаге, о размеренности и гражданском долге. Перед моим взором замелькали ретро-кадры вновь бегущих мальчишек, новогодних ожиданий и зимних катаний на салазках и коньках. Я подглядываю за самим собой: вот готовлюсь к экзаменам по английскому языку, а здесь, уже вечер, я с прутом карагача неспешно возвращаюсь домой, так как услышал зов моей мамы, должно быть уже пора ужинать. Как брал книжки в районных библиотеках, дразнил старшеклассников, ходил в мечеть. В памяти всплыли запах свежескошенного сена, запах булочек с маком и изюмом, вкус сосисок в тесте, запеченных яблок, жареного хлебца с яйцами. Выплыли моменты первой любви, первого свидания, первого поцелуя.
Вдруг что-то звякнуло у меня прямо над ухом, поневоле вздрогнул, завёлся:
- И чего ты? Что тебе от меня теперь надо? Зачем ты здесь?
- Один момент, малыш… - она уже, было, приготовилась к оправданиям, но я взорвался.
- Не надо мистерии! Я старался тебя забыть, и вот ты опять вернулись!
- Угомонись! Кому сказала?
- Иди отсюда, ты должна быть мёртвой! – я с негодующим мотанием головы отвернулся от этого издевательского зрелища. Послышались надрывающиеся звучания, я повернул шеей и увидел, как она ползла прямо на меня, нерасторопно передвигая пухлыми лапками, в её зрачках читалась ненависть. Я отпрянул, размахался руками, вскричал:
- Не доводи меня до последних границ! Я не отвечаю за свою сдержанность! Мама, не играй с огнем!
Но она настырно, казалось, не обращая на мои вопли никакого внимания, приближалась ко мне. На какие-то миллисекунды мне почудилось, будто она и в самом деле сейчас цапнет за мою трясущуюся от дрожи ногу. В уголке комнаты я узрел кем-то предусмотрительно оставленную в одиночестве кочергу, нисколько не мешкая, схватил её за рукоять, она была очень тёплая.
- Я больше не нуждаюсь в тебе! – с криком шлёпнул по её так называемому плечу, но удар нисколько её не потревожил, она всё так же ползком добиралась до моей ноги. От страха оказаться схваченным я чуть не выронил из рук кочергу, но, совладав над эмоциями, взял контроль полностью на себя, занёс руки и наотмашь съездил прямо по шейке. – На, гадюка! Будешь знать, что значит не слушаться моих предостережений! – Ещё один замах - и она захрипела, пытаясь заглотнуть воздух, лапы забились в судороге.
Вот появились первые брызги крови, мощным точным попаданием в цель, поломал ей хребет, теперь она вообще не двигалась, просто сипела, а вся её грузная форма каждый раз то вздымалась, то опускалась при каждом вдохе и выдохе. Я бил по лапам, зачастую ловя звуки хрустящих костей, кое-где мослы торчали прямо навылет из рваных зияющих ран; иногда пинал по пузу, а после того как раздавил в лепёху её голову, переключился на тазовую часть тела. Остриё печного орудия со свистом впивалось в мягкую, как желе, плоть уродины, жир растекался по полу, постепенно превращаясь в одно цельное пятно, наводящее всем своим видом на минорное настроение. Я смахнул со лба пот, утёрся рукавами, и снова стукнул по мясу, а это и в самом деле было горой мяса с надолго запоминающимся запахом. Выходя из помещения, выбросил предмет забивания в сторонку, прикрыл за собой дверь. Таир сидел в том же самом месте, но уже с наушниками и MP3-плейером, мажорно мне улыбнулся.
- На ее пенсию мы купим героин, - осклабился Таир, показывая мне свои сгнившие зубы.
= // = // = // = // = // = // = // = // = // = // = // = // =
Я – моральный урод. Я убил собственную мать. Я ненавижу сам себя, презираю. Вместе с тем, я не могу жить без дозы. Я знаю, что сдохну, если не вколоть в себя еще немного.
Мы с Таиром шли в сторону «ямы». В кармане шелестели деньги, мамина пенсия. Я был начисто опустошен. Барыга с подозрением смотрел на мои окровавленные руки, Таир то и дело ухмылялся. Меня тошнило от всего этого. Он пересчитал деньги, и дал нам «чеки».
Игла. Вена. Зрачки увеличены. Я лежу на кровати и беззаботно улыбаюсь. Улыбаюсь, потому что понимаю, что через два дня наступит черная полоса. И я снова буду голоден, и мы снова объявим сезон охоты.
- Тишина! Мать вашу в печень! – прикрикнул обозлённый Таир, яростно нанося тяжелые удары по хребту рослого милиционера.
- Таир! Помогай! – я в ужасе завопил, когда сукин сын в серой форме забрался на меня верхом, пытаясь вцепиться в моё горло. Наши руки крепко накрепко сплелись в единый узел, а мы сами в беспамятстве рычали, словно дикое зверьё.
- На, сука! – Таир с разбегу пнул заострённым носком своего ботинка прямо по носу здорового патрульного фараона. Раздался болезненный хруст хрящей, после чего мент резко схватился за разбитое лицо и, чуть слышно замычав, повалился в глубокую лужу.
Таир вытащил клетчатый платок из кармана своей уже изрядно потёртой фиолетовой куртки и аккуратными взмахами вытер испарину, обильно покрывавшую его горячий лоб. Он взялся пальцами за свои уши и тут же стал без передышки приседать и подниматься. Гимнастика, которая стимулирует кровообращение. Упражнения, которые помогают не упасть духом, они окончательно собирают человека с мыслями.
-С-сука, - мент шипел, словно змея, я силился удержать его руки, которые всё норовили вцепиться в моё горло. Он пронзительно расстреливал меня своими выпученными глазами, и всей своей массой усиленно прижимал меня к мокрой бетонной плите. Мы оба насквозь вымокли от пота и холодного снега, снежинки, приземляясь, мгновенно таяли на наших лицах.
Таир прекратил заниматься физической тренировкой и, поразмяв шею, направился в сторону нашего клубка борьбы. Он подошёл и изо всех сил схватил мента за волосы, начал бить того левым кулаком по лицу и шее. Фараон заверещал во всю глотку и даже попытался подняться на ноги, прикрывая руками свою окровавленную голову. Наконец, решающим ударом колена Таир раскроил легавому челюсть. Он заохал и, всей тяжестью прислонившись к крылу ржавеющего остова кем-то брошенного автомобиля, потихоньку скатился вниз и, в конце концов, просто прекратил дышать.
- Ну, вот и всё, – Таир помог мне подняться с бетона, стряхнул с моей одежды налипшую грязь и обнял за плечи крепко.
Я опустился на колени, поцеловал его руку.
- Ну ладно. Давай, вставай, - он заставил меня держаться на обессиленных ногах, хотя я чувствовал, что вот-вот грохнусь наземь. Полушёпотом обронил у края моего уха
– Иди к бульвару и дожидайся на скамейке рядом с будкой продажи печатных изданий. Не волнуйся, я скоро подойду.
И он подошел. Через полчаса. У нас было всего два чека, мы зашли в бар «Heaven», заказали пару бутылок пива.
- Та доза меня уже не вставляет, - тихо пожаловался он мне, пригубив немного пива.
- Правда? – я сделал удивленный вид.
- Да, это так, - он в ответ осклабился.
Через час милиция выносила Таира из бара на носилках, а я стоял и испуганно смотрел на укрытое белой материей тело.
«Меня тоже так понесут!» - пронзила страшная мысль. Все, Таира больше нет.
- Он ваш друг? – спросил меня младший лейтенант с карандашом и блокнотом в руках, приготовившись записывать мои свидетельские показания.
- Нет, - я отрешенно покачал головой, силясь сделать правдоподобное лицо.
- Та парочка из Великобритании, - с этими словами он кивнул на молодую пару иностранцев, которые с самого вечера сидели за соседним столиком. – Они вас видели вместе.
- Да, это верно, - я попытался оправдаться. – Мы познакомились только сегодня, но я его не знаю. Я не знаю, кто он такой.
Ужас. Я солгал, что не знаю, кто такой Таир. Таир, с которым ширялся каждое божье утро на протяжении нескольких лет. Да и что можно было ожидать от подонка, прикончившего собственную мать. Я посмотрел в зеркала общественного туалета, и молча разбил свое отражение, поранив пальцы. Я был омерзителен сам себе.
=//=//=//=//=//=//=//=//=//=//=//=//=//=
Линда подняла опущенную голову, локоны её волос пахнули лавандой. Её большая грудь томно вздымалась, растягивая материю утреннего платья и тем самым возбуждая меня. Она засмеялась, в её глазах мы выглядели полными рамоли, ветхими, как завет странников из Вифлеема, она смеялась, проглатывая слова, но я ухватил многое из сказанного:
- Хе-хе-хе! Клянусь родной мамочкой, я впервые вижу таких выживших из ума ребят! Уроды, вас порвут на куски. Вам крышка, а теперь развяжите меня!
- Раз так, сука, то мы вправе посчитать твою речь законченной, - с этими словами Таир вытащил из кобуры пистолет ТТ с глушителем и навёл дуло прямо на неё.
- Оборванцы! Козлы рогатые! ... Сволочи! – смеялась она, нисколько не веря в нашу способность лишить её жизни.
Нажим - и пуля почти бесшумно дырявит её коленную чашечку. Она с невыносимой громкостью визжит и безудержно трясётся от боли. Мне страшно, в этой хрущевке все стены будто картонные. Ее дикий крик пронесся по всем этажам, по все коридорам.
- Ну, как, тебе по-прежнему смешно? – язвительно вопрошает Таир, не отводя от неё дула. Он ставит ладошку у уха и имитирует глухого, ещё раз спрашивает:
– Что ж ты не отвечаешь, язык отсекли, что ли?
- Пошёл на хрен!!! – орёт она сама не своя, вытягиваясь на стульчике во всю длину и кривясь от боли.
Следующий прострел, на этот раз попадание во второе колено. Только сейчас закапала кровь, да и то её было так мало, что Таир даже нагнулся поглядеть на те места, куда были вогнаны пули, с внезапно возникшим желанием убедиться, попал он или нет.
Я невозмутимо облизываю палочку, на которую ещё совсем недавно был плотно нанизан аппетитный кусок мороженого. Выстрелы производятся один за другим, в левое плечо, она затягивается в протяжном вое, правое плечо, слегка вздрагивает, похрипывает.
- Она уже не жилец? – я спрашиваю об этом таким тоном, будто интересуюсь погодой.
- Уже. – И пуля пронзает её промежность, она давится кровью. – Последний патрон, разрази её гром. – Он прижимает отверстие пистолета прямо к её лбу, свинцовый посланец проходит сквозь череп. Обмякла, уже не шевелится.
Это было нашим первым убийством. Когда Таир был еще жив.
Шел день за днем, медленно, словно их растягивали на зло мне. Я решил бросить наркотики, думал смогу. На последние деньги закупил продукты, и закрыл квартиру. В кармане были magic mushrooms.
Спрыгнуть с иглы не просто. Чертовски не легко. Я полагал, что можно будет побороть зависимость к героину с помощью другого наркотика. Я безмолвно смотрел на пять пантерных грибов, что лежали на столе, и думал, это настоящее безумие.
В руках я держал школьное фото, на котором стоял вместе с одноклассниками и родной матерью. Я улыбался, мы все были одной большой улыбкой. И тогда я понял, что именно тот момент и был моим счастьем. Единственный момент счастья. Тогда у меня и мысли не было убить свою мать. Тогда у меня и мысли не было о героине.
Я ел грибы. Возможно, употреблял их неправильно, так как тут же через два часа после употребления началась сильная тошнота. Меня рвало прямо у унитаза в сортире. Я стоял на коленях и представлял, что молюсь Аллаху. Учащенное сердцебиение, я словно бомба замедленного действия.
Еле добрался до кровати, зрачки увеличены, но зрение ухудшилось – все размывается перед глазами. Я с трудом лег на мятую постель. Внезапно в комнату вошел большой шприц, за ним еще несколько. Я изумленно поднял на них свой взор, гигантские шприцы начали бегать по квартире. Я понял, что сошел с ума.
Можете себе представить, что мне довелось пережить за эти пять дней. Я умирал. Я буквально лез на стены от жуткой боли. Меня ломало из внутри, кости буквально росли на глазах. Грибы не помогли, героин шел в атаку. Мое тело покрылось потом, вся квартира пропиталась неприятным запахом наркомана, который загибается от ломки. Я молился богам, в которых мало верил, надеясь, что они избавят меня от мучений.
Шел 5-й день. Без белого порошка. Я лежал ослабленный и надломленный. Казалось, я уже ничего не хочу. Внезапный стук в дверь. Скрежет в замочной скважине. Вошел Малик. Конченный джанки.
- Дружбан, а я думал, что ты уже сдох! – прогремел он изумленно.
- Извини, я поселился в твоей квартире без спроса, - с болью в груди вымолвил я чуть слышно.
- Ничего, - он махнул рукой, - смотри, что у меня есть, - он с нескрываемой радостью вытащил чеки, и протянул один мне.
Игла вошла в вену, зрачки моментально увеличились…
=//=//=//=//=//=//=//=//=//=//=
Я знаю. Знаю, что всем вам на меня плевать. Наверное, я этого заслужил. Мне протягивали руку помощи, но я отказывался от нее, предпочитая дальше плыть по течению. Я ненавижу и себя, и свою жизнь. И поверьте мне, больше всего я ненавижу герыч. Ненавижу, потому что не представляю своего существования без него.
Идя по улице, вы можете увидеть меня на любом перекрестке, на любой остановке. Я могу встретиться вам в автобусе, и вы даже не подумаете, что это я. Я могу встретиться вам в аптеке, покупая шприцы якобы для своего ребенка. И ваш сын, сегодня познакомившийся со мной, тоже не подумает. Не успеет понять, что именно с сегодняшнего дня он становится падшим.
Падшие
© Copyright: Еникеев Данияр, 2009
Свидетельство о публикации №209090400198
Свидетельство о публикации №209090400198
Рецензии