Глава 20. Крысы

В штабном коридоре, у кассы было непривычно пусто и тихо хотя был полноценный рабочий день. Трофимов неуверенно посмотрел на расписание работы. Вроде бы, должна наверное, кажется, работать? После робкого постукивания зарешеченное окошечко с треском распахнулось и показалось необычайной белизны   лицо. Махровые от туши глаза недовольно блеснули  – Чего тебе?
– А.. деньги, можно получить? – Трофимов заробел. Вместо ответа в амбразуру  окошечка шелестя легла ведомость. Найдя свою фамилию повеселевший капитан черкнул закорючку, присмотрелся – А почему так мало? – Кассирша молча отсчитала деньги и пихнув щелкнула задвижкой. .. – А дальше что? – раздался возбужденный рассказом голос. Дамы слушали историю  и с наслаждением обсасывали  пикантные подробности. Послышалась реплика и зазвенел женский смех. Трофимов обескуражено сгреб причитающееся. Назревал гнев. Ты смотри, кукла! Прямо как объедки со стола швырнула, даже слова сказать не удосужилась.. Рассовав деньги по карманам капитан бодливо торкнулся в дверь финчасти. Монолитная дверь оказалась закрытой, но после вежливого стука сухо щелкнул запор. – Здрассте.. – В просторной комнате сидело несколько женщин, не глядя на него копались в бумагах. Оживленный разговор смолк, повисла недобрая тишина. Службой заправляла полная майорша доставшая в  наследство со времен лечебно-трудового.  Денежная дама кинула проницательный взгляд на гневного, готового вот-вот взорваться посетителя – У тебя в командировочном печать не проставлена. Снова в командировку поедешь и поставишь, потом выплатим. – И после небольшой паузы укоризненно, по матерински добавила – Проверять нужно документы. – Начфинша взяла верный тон. Трофимов мгновенно остыл и растерянно почесал затылок – А ведь верно.. ну до чего ушлая майорша! Начфинша никогда ни с кем не ругалась и редко вступала в перепалки давая просителю свободно излить желчь. Потом, на пальцах, поясняла факты не позволяющие обналичить посетителя, и добавляла твердое «нет». Редкостное качество. Если бы на её месте сидела кассирша.. Трофимов еще раз посмотрел на крупное лицо. Кассирша была вся такая большая и холеная. До развала Союза, баба жила в Киргизии и учуяв запах паленого быстро распродала все что нельзя перевезти. Остальное, вместилось в пару железнодорожных вагонов. Отгрохав скромный двухэтажный домишко, бабенка сориентировалась в обстановке и дав кому что положено, устроилась на редкую в небольшом городке, должность. Звание старшего лейтенанта она тоже получила в рекордно короткий срок. Все скользило как по маслу. Офицерское звание тылового спеца ничем не отличается от такого же звания строевого офицера, и давало точно такие же скудные льготы и жалованье, а может даже и побольше. Финансисты вместе с командиром получали премию за сэкономленные деньги. Официально разведясь с родимым мужем, кассирша вышла «замуж» за молоденького, холостого начвеща. Детишки от брака остались с ней, домишко же она великодушно уступила бывшему супругу. В этом случае, ей, в достраивающимся полковом доме светила не двухкомнатная квартира, а трех. К тому же, она была «беженкой». За мезальянс с «мужем» она расплачивалась новенькой «шестеркой». Трудно сказать что вызывало большее раздражение, умение «жить» за чужой счет или слегка прикрытое презрение к голопузой служивой швали, ютящейся в общагах и на квартирах? 
Трофимов закрыл дверь на щелкнувший замок и прислушался к вспыхнувшему с новой силой разговору. Да черт с ними, с этими деньгами.. ехать обратно он не собирался. В приехавших из азиатских республиках черта пресмыкания перед  начальником, и  чванство перед равными или зависимыми от них людьми почему-то чувствуется очень сильно.

2

– Завтра запланируйте машину, едем на стрельбище. – По опустевшему военному городку плыли серые сумерки. В штабе батальона копилась серость смешаная с табачным дымом. Ротный в единственном числе сидел на вечернем совещании и слушал задачу на следующие сутки.  – Надо пристрелять и проверить оружие. – Комбату не сиделось и он шагал по кабинету из угла в угол. Помолчал. – Возможно, отдых сократится. Так что давайте, людей готовьте.
Порыкивая мотором машина подняла водяную пелену и выкатилась за ворота. В кабине КАМАЗа было тепло, сырость не проникала через журчащую печку. Уютно трещали клапана. На почетном месте у двери устроился Сапожников, ротный торчал на самом безопасном при подрыве месте, между водителем и ним. Дождь заливал окно, «дворники» беспрерывно бегали. .. – вы побывали на войне, и теперь убедились какую высокую миссию приходится выполнять нам! Вам нужно приложить все силы, что бы достойно нести высокое звание офицера.. – Сапожников удобно привалившись разглагольствовал про долг. Ротный старался не слушать командира, глазел в залитое водой лобовое стекло. Старался сдерживаться и не показывать вида, как эта болтовня злит его. Но комбату было мало слушателя, для полного комфорта не хватало собеседника и он старался втянуть ротного в разговор. .. – мы солдаты своей Родины, и нам нельзя бросать её на произвол судьбы в такой трудный момент! Вот вы, как вы считаете?
– Ага.. – Трофимов вяло поддакнул и искоса глядел на блестевшие в нервном экстазе темные глаза. Неужели, он говорит всерьез и верит в это? Какое-то время им пришлось послужить вместе на учебном пункте. Проклятьем, и одновременно благословением комбата было чересчур развитое честолюбие. Именно оно крутило тугую пружину службы и заставляло выкладываться подполковника полностью, до изнеможения. И если Сапожников  уходил домой раньше позднего вечера, это был из ряда вон выходящий случай! Если комбат был в казарме, никто не смел уйти раньше его. Это было одно из негласных, тягчайших преступлений, граничащих с изменой Родине за небольшую мзду. Непримиримый к малейшим недостаткам  подчиненных, Сапожников держал их на строгом учете и терпел только по одной причине. При случае, с них всегда можно сдуть пыль и строго взыскать с нерадивого. А нерадивых по его мнению, было пруд пруди. Капитан был в корне не согласен с подобным подходом и считал, коль служба налажена, и подчиненные шуршат как пчелки, процессу мешать не следует. Прямое вмешательство и постоянное руководство отбивает инициативу. Старший начальник призван определять генеральную линию движения и намечать рубежи достижения задач под его мудрым, и не навязчивым руководством. Не более. Младшие же, соратники, обязаны думать что это именно они, нашли подкинутую и слегка замаскированную идею. Командир еще должен немного посомневаться в ней. Только в этом случае они будут рвать и метать дабы доказать свою правоту и посрамить нерешительного начальника. На этой почве и возникли первые трещины разногласия. У комбата за плечами была должность курсового, а затем ротного  офицера в высшем военном заведении, и московская академия. Живых солдат Сапожников увидел совсем недавно, в сорокалетнем возрасте, после того как стал подполковником. То есть не то чтобы он их совсем раньше не видел, видел, но он ими не командовал,  а тут в своё распоряжение получил целый батальон! А что такое курсант и солдат? Это небо и земля. Подтянутый, грамотно заточенный преподавателями, в отличной физической форме профессиональный боец-доброволец и призывник, еще вчера гонявший  по подворотням собак и портивший на детской площадке, девок. Теперь, отловили его самого, и натянув пятнистую шкуру засунули в общий строй. Никакого понятия о дисциплине, оружии, тактике действий одиночного и группового боя штатным снаряжением и подручными средствами. Пассивный ноль, маменькин сынок не поднимавший ничего тяжелее члена и ложки. Биологическая масса, склонная к удовлетворению примитивных, безусловных и условных рефлексов. Теперь, из всего этого, до которого никому не было дела восемнадцать лет, извольте изготовить за полтора года отличника боевой и гуманитарной подготовки. Трофимов до сих пор помнил охватившее его отчаянье в юные лейтенантские годы перед строем скуластых солдат с ничего не выражающими прищуренными глазами.  Но одно дело столкнуться с трудностями в молодости, когда пластичен физически и духовно, и совсем другое, в зрелые годы. Когда все устоялось, появились четкие понятия, выработанные законы, которые никогда не подводили. И тут, вляпаться в такое болото.. ошибки подполковника были сродни ошибкам неопытного лейтенанта, комбат это понимал и злился. Но кроме простых ошибок и уверенности в своей святости, в характере подполковника было что-то еще, глубинное и опасное.  Капитан приуныл.
.. – да! Пусть нам сейчас трудно, но нельзя поддаваться слабости! Ведь мы принимали присягу и обязаны защищать Родину до последней капли крови ... – Капитан прикрыл глаза. Держаться, надо держаться.. – Ну скажите, скажите что вы думаете по этому поводу!?
– Что я думаю по этому поводу? Товарищ подполковник, а какую  Родину прикажете защищать? Которая нас в последнее дерьмо превратила? Кто мы для этой Родины? Дешевое, пушечное мясо.. Вы посмотрите кругом, хоть в тот же телевизор, всем же глубоко насрать на нас и всю эту войну!  А сколько нам платят? Вы знаете сколько боевик получает? – Комбат не знал и растерянно помотал головой. Трофимов зло рассмеялся. – У них, у боевиков в смысле, пересменка, они по неделе-другой воюют и на отдых уезжают. Знаете куда? – Комбат опять не знал. – А мы? Из нас до упора, по полной программе все соки выжимают! В общем, не дорого мы с вами оцениваемся, товарищ подполковник. Но вы, Трофимов уважительно склонил голову, чуть-чуть подороже. Так что бросьте-ка вы про долги говорить! У нас сейчас рынок, и должны быть чисто рыночные отношения. А задолжали по ходу, нам.  И, неужели? – Трофимов поиграл бровями – Вы сами верите в то, что говорите? Или.. по должности, свои чувства проявляете? – Это была ошибка. Таких вопросов Сапожникову задавать не стоило, с ним вообще так говорить не стоило, особенно в присутствии солдата. Комбат побледнел. Покраснел. Опомнившись, подполковник засопел и насупился. – А ты что, капитан, из-за денег служишь?
– Сейчас? Ну в общем-то, да.
– Вот и иди к боевикам! Вот не думал что ты такой продажный!
– О-о.. А вам деньги совсем не нужны? Вы же задарма служите.. А деньги на сегодня, отличный показатель отношения..
В чем-то, подполковник был несомненно прав. Но времена изменились, и теперь они служили не многомерной и безликой Родине, а конкретным людям. Небольшой кучке, завладевшей львиной долей имущества страны и землей. Живущие же на ней, стали живым придатком механизмов для извлечения прибыли. А они, военные, разделенные для врагов внешних и внутренних, стали их щитом и дубиной.  Двухголовый российский стервятник восстал, как птица Феникс, расправляя стальные перья из броневой стали. Он еще слаб, по сравнению с другими монстрами, но деятелен, живуч и голоден, за ним будущее. Западные монстры заметно одряхлели. Торгаши, чиновники, магнаты – вот кто теперь олицетворяет эту самую Родину, для них создаются законы и вершится политика. Кровь и дым! Пройдут десятилетия прежде чем дикий капитализм обретет благородные черты цивилизованности. Но даже в этом, мрачном  свете, деньги не самое главное, как думают многие. Есть нечто большее, прячущееся в метафизической изнанке мира, в принадлежности к нации, стране. Это нечто заставляет рвать жилы людей, имевших, казалось бы все! И если они не будут заботиться об этой земле и живущих на ней, их сметет волна ненависти, зависти и злобы. Революция, переворот, гражданская война или заказное убийство с целью смены недалекого собственника.. – все, что поможет сменить нерадивого хозяина.
Понимал ли это подполковник? Надо думать, да. Просто не находил нужных слов, а может просто боялся их произнести.  Атмосфера в кабине накалялась, становилось жарко. Офицеры сверлили друг друга глазами, расстояние меж противниками увеличилось. .. – а какое отношение к нам в нашей же части? Мне мои же командировочные никак не выплатят, говорят печати нет! На кой хрен там тогда куча тыловых крыс ошивается, они ведь тоже "участие принимают!" 
– Вот какое у тебя нутро оказывается! – Сапожников тяжело дышал. Лицо покрылось пятнами. – Ты ради денег служишь?! Я молчать не буду, я приму к тебе все меры!
– А случись чего со мной, или с вами? Кому мы нужны будем? А наши семьи? – привыкший к беспощадным спорам, обладавший более громким и властным голосом Трофимов быстро забил комбата в угол и опомнился слишком поздно. Подполковник сидел бледный, униженный, не зная как ответить, глазами буравчиками сверлил смутьяна. – Постыдился бы при солдате такое говорить,  ты же людей разлагаешь! – придушенным от клокотавшей ярости  голосом прохрипел он. Трофимов замолчал. Подполковник в этом был прав. Водитель безуспешно пытался скрыть выпирающую усмешку. До самого стрельбища висело тяжелое молчание. Хлопнув дверцей комбат выпрыгнул из кабины и отошел в сторону глядя мстительно сузившимися глазами. Несмотря на сорокалетний возраст, комбат выглядел как смертельно обиженный мальчишка. Ротный последними словами клял свою несдержанность. Задним умом все крепки. – Чего расселись? К машине! – Брезент зашевелился и откинулся. Первым спрыгнул замполит. Встревожено глянул на ротного, комбата. – Вы чего, поругались в машине? Комбат какой-то не такой. –Дергунов тяжело вздохнул – Поругались. Будет теперь нам..
Обычно шумная и злоязычная женская зона была пуста, все попрятались от непогоды. Ветер гонял тяжелые прошлогодние листья и низко висящие, напитанные влагой серые тучи. Откуда-то вылез заспанный и хмурый солдат из стрельбищной команды, выдал несколько шершавых листов мишеней и горсть ржавых кнопок. Трофимов  сурово поджал губы – Мало.
 – Больше нет, товарищ капитан. Ничего нет, ни имитации ни мишеней. Денег на фанеру даже нет, я ведь вам из старых запасов отдал по старой памяти. Прапорщик узнает, мне по шее настучит.  Сейчас если приезжают стрелять, с собой мишени привозят.
 – Они их что, рисуют что ли? – Боец ухмыльнулся – Так точно, ватман покупают и раскрашивают зеленой краской. Потом циркулем, круги рисуют. Можно в магазине оберточной бумаги выпросить. Мишени вешать пойдете, сами увидите. – Тяжело вздохнув Трофимов отделил лист мишени и свернув засунул в полевую сумку. Приберечь надо, вдруг в командировке придется оружие пристрелять? Рота сбилась в кучу у пункта боепитания. Солдаты лениво переговаривались, курили. Ротный раздал листы мишеней, отсыпал кнопок. – Мало, товарищ капитан.. – заныл Синяков, виноватый Баранов покорно молчал. Вспомнив что в командировку не поедет, ротный вытащил припрятанную мишень – Последнее отбираете, живоглоты. Где комбат?
– Ушел куда-то. – Трофимов вздохнул. Комбат обиделся всерьез. При нормальном раскладе Сапожников на стрельбище везде командовал сам, руководил подготовкой мишеней, расставлял людей, подавал команды. В общем, руководил.
Пристрелка оружия, занятие полезное но крайне нудное. И дело вовсе не в трудности определения средней точки попадания и точности градусов поворота мушковерта. Приходится бегать. Четыре выстрела, и бегом сто метров до издырявленных, до полной трухи щитов. Идти пешком – тратиться слишком много времени. Подкрутка прицела, и сто метров обратно. Повторная стрельба, и снова марш-марш к мишеням. Рыхлая бумага намокла от влажного дерева, разорвана пулями, и разыскать свежие дырки среди множества старых, отмеченных мелком и карандашом, все труднее. Вообще-то это работа сержанта, командира отделения, но их подготовка оставляла желать лучшего. Если уж начистоту, то плохо их учили в сержантских учебках. Халтура, вот что это такое.   И без офицера, сержанту никогда не справиться с этой нехитрой, в общем-то, наукой. Иногда прицел был правильный но боец упорно садил пули в сторону и приходилось портить прицел смещая мушку в сторону, под его индивидуальные ошибки, исправить которые не было ни времени ни патронов. Призывник шел полный нуль. Раньше, первоначальные понятия строевой выучки и стрельбы вкладывались в головы в школе, военруком, на занятиях по НВП. Теперь же, школьные мелкашки  вместе с тоталитарным милитаристским предметом канули в Лету.  О благословенные отставники, вечная вам Память!
Сбегав раз пять туда – обратно, ротный взопрел, устал, и недовольно уселся на врытый для стрельбы учебный пенек. – Ну вас к черту! Замполит? – Дергунов выдавал боеприпасы и выглядел свеженьким и довольным.  – Кончай филонить, сдай патроны сержанту и подмени меня. – Солдаты втянулись в стрельбу и пристрелка перестала быть скучным и нудным занятиям. Слышалась ругань и смех. Плоские шуточки ротного балагура не оставляли равнодушным ни кого. На верандах бараков показались заключенные, но женщины вели себя как-то странно. Не было обычных подковырок и насмешек. Женщины курили и смотрели на мальчишек молча и печально.  – Товарищ капитан, подойдите ко мне! – Сапожников стоял в стороне от суеты на жухлой желтой траве. Щегольски начищенные сапоги блестели даже в сером свете дня. Щелкали одиночные выстрелы. Пули рикошетировали, с чмоканьем шлепались в напитанные влагой серые холмы. – Вызывали?
– Очень долго копаешься.
– Товарищ подполковник, это же пристрелка? Стрельбище не занято, времени полно..
– Быстрее капитан, что ты телишься, поставь метких солдат, пусть они быстро пристреляют оружие!
– Товарищ подполковник, они пристреливают под себя.
– До тебя   что, не доходит что я сказал? –  Подполковник разом растерял всю интеллигентность и зло ощерился. – Тридцать минут тебе на все! – Трофимов насупился. Ругаться не хотелось, но комбат сам не понимал на что замахивается. Может случится так, что у бойца не будет время на повторный выстрел. – Товарищ подполковник, я не буду свертывать пристрелку. Командуйте сами.
– Что ты себе позволяешь!? – зло фыркнул Сапожников и развернувшись исчез. До посадки в машину, подполковника не видели.