Версаче

"- Вы заплатили пятьсот долларов. А пальто стоит 1200.  Вам надо доплатить ещё семьсот.

- Как 1200? Вот эта белая тряпка – 1200.
-Эта, как вы изволили выразиться, белая тряпка - от Версаче! Это эксклюзивное пальто! Будете платить наличными, по чеку или у вас есть кредитная карточка?
 
Если бы Костя мог в это мгновение заложить дьяволу душу за 700 баксов, он не задумался бы ни на минуту! Весь день он строил относительно этого пальто  жизненные планы, и вот они рухнули в одно мгновение.  А тут ещё эти нагло смеющиеся над ним девицы в коротких юбках... Теперь они были для него омерзительны, и больше всех противна была та, под юбку которой он заглядывал..."


Костя Неверный ни имя, ни фамилию свою не оправдывал. Он был домосед, супруге не изменял, в отпуск без неё никогда не ездил. И спокойным его нельзя было назвать: он был шутник, балагур, весельчак, а начальник о нём говорил, что он, вопреки обычаю, треплется даже больше него. Но шутки Костины были не злые и его все любили: и жена, и дети, и шахтёры. Поэтому, когда с ним стряслась беда - обрушившейся породой ему переломало ногу, и он остался хромым - его, в виде исключения, с шахты не уволили, а оставили работать каретчиком, то бишь - кондуктором, если выражаться по граждански. Кое-то называл его дураком, ведь можно было сидеть дома и ничего не делая, получать регресс, но Костя не хотел в сорок пять лет записывать себя в инвалиды, тем более  что пенсию он уже оформил, жена зарабатывала неплохо, а жить без коллектива он не мог. Вот он и остался каретчиком. Денежная прибавка от этого была не Бог весть, какая, зато он каждый день был среди людей, знал, что нужен им, по-прежнему шутил, подначивал, разыгрывал шахтёров, за короткое время спуска или подъёма кареты успевал рассказать заранее приготовленных два-три анекдота, и жизнью своей был доволен. А что до хромоты, так она его мало беспокоила. Нога не болела, а со временем он так приспособился выбрасывать её при ходьбе, что походка его выглядела если и не элегантной, то пижонской - точно, и люди, не знавшие о травме, относили его походку на счёт Костиного характера - у него всё должно быть не так, как у людей! На шахте все уже давно забыли о его травме и даже удивлялись, почему это Костя не переведётся в забой или на проходку, где зарплата намного больше. Но Костя привык к своей новой работе, бегать с места на место не любил, и продолжал возить людей по ходку: вверх - вниз, вверх - вниз, не успел опустить первую смену, уже надо вывозить четвёртую, и так изо дня в день, днём и ночью, зимой и летом.

Но вот на участке случилась беда: произошёл пожар. Костя услышал резкий, непрерывный звонок телефона, выскочил из кареты, снял трубку. Звонил главный инженер шахты: «В девятой лаве пожар. Струю реверсировали, люди из лавы ушли по вентиляционному штреку. Вам надо вывезти крепильщиков и проходчиков с девятого откаточного. Машинист лебёдки на звонки не отвечает, проверь, что с ним и доложи мне. Я остаюсь на связи».

Костя добежал до лебёдочной камеры за одну минуту. Машиниста не было. Лебёдка была включена. Со стороны свежей струи тянуло гарью. На машиниста Костя не учился, но за двадцать пять лет работы в шахте знал всего понемногу. Он взялся за рычаги, включил ВЖР. Карета дёрнулась вверх. Костя переключил контроллер.  Барабан вздрогнул и начал сматывать с себя канат. Карета пошла вниз. В лебёдочной камере пронзительно зазвонил телефон. Не останавливая лебедку, Костя снял трубку. Звонил главный инженер: «Почему не докладываешь обстановку?» - «Лебёдка была включена, машиниста нет. Опускаю карету вниз», - чётко доложил Костя. - «Что с газом?» - «В лебёдке дым, но жить можно!» - бойко ответил Костя. «Срочно включись в самоспасатель. Карету останови на девятых. Там одиннадцать человек. Вывезешь, пересчитаешь и доложишь мне.  Трубку не вешай, я буду на связи. С ними выходи на уклон». Костя сбавил скорость, остановил карету. Через пол минуты главный дал команду вывозить людей. Видимо, внизу тоже сидели с трубкой в руках, подумал Костя...

Показалась карета. Не дожидаясь полной остановки, шахтёры на ходу выскакивали и скрывались в вентиляционной сбойке. В самоспасателях, они напоминали диковинных неземных существ из мультфильма. Девять, десять, одиннадцать... Костя освободил рот от загубника, доложил главному инженеру: «Вывез одиннадцать человек. Все в самоспасателях, ушли по сбойке». - «Ты в порядке? Как самочувствие?» Костя уже закрыл рот загубником, вдохнул и ответил: «Отличное!» - «Больше не выключайся. Ты был в самоспасателе десять минут. Резерв ещё пол часа. До уклона ходу двадцать минут. Иди неспеша. Вам навстречу вышли спасатели. Если понял, постучи три раза в микрофон». Костя дал по микрофону три щелчка, выключил лебёдку, снял напряжение, заблокировал пускатель и отправился на-гора. Эта ситуация его даже забавляла: будет что рассказать необстрелянным салагам! Но пошёл он не за бригадой, как советовал главный инженер, не по вентиляционной сбойке, а по ходку.

Позже, когда его неоднократно спрашивали, почему он нарушил указание главного инженера, пошёл по выработке, не предназначенной планом ликвидации аварии для выхода людей, он не мог толком объяснить. Пошёл, и всё! А почему? По качану! А тогда, дойдя до сопряжения ходка с вентиляционной сбойкой, Костя увидел в трансформаторной камере свет. Он ускорил шаги, насколько мог, стараясь не сбиться с ритма дыхания: ходок был изрядно задымлен, и он знал, что стоит несколько раз хлебнуть шахтного воздуха - и прощай Родина!

Камера была большая, без принудительного проветривания, но за счёт конвекции уже наполовину заполнилась густым дымом. А в углу камеры, на фидерном автомате, сидел его сбежавший напарник, машинист лебёдки Супрунов. Свой самоспасатель, чтобы не носить лишнюю тяжесть, он спрятал в руд дворе, поэтому, почуяв, что запахло жареным, побежал на-гора по свежей струе. Но струю реверсировали, очень скоро его догнала исходящая, и он спрятался от дыма в трансформаторной камере, надеясь на чудо. Но того чуда, которое ожидал Супрунов, не произошло. Дымовые газы медленно, постепенно, но уверенно заполняли камеру, оттесняя Супрунова вглубь. Но и в самом дальнем углу  уже трудно было дышать, и он крутил головой в поисках чистого глотка воздуха...  Чудо появилось в лице прихрамывающего на левую ногу каретчика Неверного. Костя трезво оценил обстановку: до свежей струи ходу минут пятнадцать. Запас самоспасателя минут на двадцать. Это если дышать одному. А как умудриться, чтобы обойтись одним загубником и не нахлебаться угарного газа? Да и очки одни, и носовой зажим, тоже один...

Костя всунул загубник в рот Супрунову: «Дыши неспеша. И слушай меня. Плохи твои дела, парень. Здесь ты не пересидишь. Камера уже заполнена дымом. Будем дышать по очереди. Вставай, надо выходить на свежую струю. Терпи, сколько сможешь. Потом ты будешь дышать, а я терпеть. Должны выбраться, кислорода хватит».

Так они и пошли по задымленному штреку: Костя делал несколько вдохов, задерживал дыхание и передавал спасатель Супрунову. Тот жадно хватал загубник, зажимал пальцами нос, торопливо дышал и пытался бежать. Костя удерживал его за куртку, похлопывал по плечу, успокаивал, дескать, не дрейфь, прорвёмся!  Супрунов старался подольше подержать загубник, Костя, уже задыхаясь от недостатка кислорода, с трудом его отбирал, но не успевал сделать два-три вдоха, как Супрунов судорожно выхватывал у него самоспасатель, и жадно совал в свой  рот загубник. Атмосфера ухудшалась, дыма становилось всё больше, уже с трудом был виден семенящий рядом Супрунов. У Кости запотели очки, он снял их, протёр, надел. Стёкла были прозрачны, но Супрунова через них он не увидел.  Воспользовавшись минутной заминкой, он включился в самоспасатель, и сбежал. На всякий случай Костя окликнул его. Ответа не последовало. Костя оценил обстановку: они прошли уже больше половины пути, до свежей струи оставалось метров триста. Ещё несколько минут, и они оба были бы спасены. Так этот засранец сбежал с его самоспасателем! Собрав волю в кулак, Костя медленно пошёл к уклону. Он знал, что углекислый газ тяжелее воздуха и стелется по земле, угарный - легче, и должен быть вверху, под кровлей, но сильная воздушная струя всё перемешала, вокруг него было сплошное месиво из воздуха и продуктов сгорания, и поди, разберись, где меньше ядов, вверху или внизу! Он плюнул на эти размышления и ускорил шаги. Но чем быстрее он шёл, тем чаще приходилось дышать... Как же быть? Идти медленно и реже дышать? Или бежать бегом и дышать часто-часто? Но об этом ни в одной книжке не написано. В книге написано, как дышать в самоспасателе, а как дышать, если с твоим самоспасателем сбежал этот подонок Супрунов - такого ни в одной книге не написано... Костя шёл быстро, несмотря на свои рассуждения, он не мог удержать себя от полубега, но воздушная струя всё равно его обгоняла, дым становился гуще и горше. Он закашлялся, никак не мог войти в нормальный дыхательный ритм. Вдохнув ещё несколько раз отравленного воздуха, он потерял сознание, и упал на почву.

 К счастью для него, через несколько минут его подобрали спасатели, и вынесли на свежую струю. Они даже не включили его в респиратор: до уклона он не дошёл десять метров!

Отравление было лёгкое, очнулся Костя ещё в шахте, но его всё равно отвезли в больницу, и уложили на чистые белые простыни, поставили несколько капельниц - для профилактики. Ухаживала за ним его жена.
Когда прошла тошнота и прекратилось головокружение, первыми словами Кости были: «Супрунов вышел?» Он корил себя за то, что не задал этот вопрос спасателям, когда только пришёл в сознание, видимо, память отшибло, успокаивал он себя. Жена про Супрунова ничего не знала. «Неси одёжку, едем домой!» - скомандовал Костя. «Тебе нельзя, надо дождаться анализов, и ещё - вон, три капельницы прописали...» - «Зови врача!» Пришёл врач,  уговорил Костю полежать ещё сутки, чтобы избежать нежелательных осложнений. На второй день Костю выписали, а на третий его допрашивал главный инженер шахты. Его, прежде всего, интересовал вопрос, почему Костя был без самоспасателя. Костя взорвался: «А у Супрунова самоспасатель был?» - Он уже знал, что Супрунов жив и невредим. «Да, у Супрунова был, потому он и вышел благополучно. А ты чуть не отбросил концы!» - «А что по этому поводу говорит Супрунов?» - «Он почувствовал запах дыма, включился в самоспасатель, и пошёл на-гора». - «А почему он не сообщил о пожаре дежурному по шахте? Почему не предупредил меня? Почему, наконец, не вывез людей? Он же лебёдчик!» - «За это мы его накажем». - «Только за это?» - «А за что же ещё?» Костя не на шутку разозлился. Этот стервец спёр его самоспасатель, оставил Костю подыхать в задымленной атмосфере, в руддворе заменил его самоспасатель на свой, и ходит теперь чистенький, аккуратненький. Гнида вонючая! «А вы проверяли самоспасатель Супрунова, как долго он в нём дышал?» - «Работники ОВГСО взяли его самоспасатель вместе с остальными  на исследование, сегодня должны быть готовы результаты... Постой, постой... Что ты хочешь сказать?  Когда я говорил с тобой по телефону, ты же был в самоспасателе?» - «Я хочу сказать, что эта паршивая сука сбежала с моим самоспасателем».

Главный дослушал до конца рассказ Неверного, снял трубку, набрал номер, спросил о результатах исследования самоспасателей. Выслушав ответ, попросил прислать письменное заключение: «Твои слова подтвердились. Супрунов только вскрыл свой самоспасатель, но не пользовался им. Даже загубник не заслюнявил.  Какой подлец!» Он опять позвонил: «Супрунова ко мне! И дайте начальника вентиляции... Послушай... Возьми своих орлов, перерой всё в руд дворе, найди мне самоспасатель Неверного. Да, вскрытый. Номер?» - главный посмотрел на Костю. «28-70, как старая московская», - подсказал ему Костя. «Номер 28-70».

Супрунов ходил героем до тех пор, пока не узнал, что Неверный остался жив. А, узнав - сник, пал духом. К главному инженеру вошёл, как побитый пёс. Увидев Костю, попятился назад.  А Костя бодро вскочил, левой рукой схватил его за куртку, а правой со всей силой ударил в челюсть. Супрунов запрокинул назад голову, ударился затылком о стену, и медленно осел на пол. Костя размахнулся ногой, но бить не стал: «Ботинки не хочу марать... Можно, я пойду руки помою, а то меня стошнит», - сказал он, и вышел из кабинета. Главный инженер посмотрел на Супрунова: у стены лежал комок живого мяса. Выглядело это очень противно, и вместе с тем, жалко. «Пошёл вон. Из кабинета... С шахты... С города! С глаз моих! Иди, а то меня сейчас тоже стошнит».

Костю, за спасение человека, поощрили: выплатили премию, двести гривен, и дали путёвку в Одессу, в санаторий «Лермонтовский». Он долго упирался, отказывался:
«Да если б  я спас человека, а то - Супрунова! И не жалко вам за него премию выплачивать?» Но ему резонно намекнули, что, если бы Супрунов отравился, это шахте обошлось бы в сто раз дороже, и деньги он взял. А от путёвки ещё долго отказывался: «Да ведь я ни разу в санатории не был». Но жена рассудила по-другому: «Раз врачи советуют подлечиться, значит, надо ехать. Ещё неизвестно, какие могут быть в будущем рецидивы». Что такое рецидивы, Костя не знал, но слово ему понравилось, путёвку он взял, а перед друзьями оправдывался: «Чтобы в будущем избежать рецидивов».
Накануне отъезда пришла жена Супрунова. Плакала, что-то говорила о трёх девочках, просила их не губить, мужа в тюрьму не сажать. Косте стало жаль её: «Да никто никого не собирается губить. Он сам себя погубил навсегда. И губить его не за что. В нашем законе нет такой статьи, что б за самоспасатель судить.  Он же его не украл, так, взял попользоваться на десять минут. И запрятал надёжно, три дня искали, пока нашли. Причём запрятал, ежу понятно, без цели использования в корыстных интересах. Это очень важно, что он его продавать не собирался», - зло шутил Костя. Уходя, она всунула в руку Косте конверт: «Здесь пятьсот долларов, это всё, что у меня есть. Прошу вас, возьмите». Костю вновь захлестнула злоба. Сволочи! Они оценили его жизнь в пятьсот долларов! Но, в конце концов, шахта оценила ещё дешевле, в двести гривен! И Костя деньги взял!  А, хрен с ними. С паршивой овцы, хоть шерсти клок! Куплю себе в Одессе шикарное пальто... Остальные пропью...

В отпуск Костю провожали, как героя, всей шахтой, с цветами и музыкой. После таких торжественных проводов, сидя в купе, он и в самом деле чувствовал себя героем, охотно рассказывал попутчикам о своём подвиге, нещадно приукрашивал, где можно было приукрасить, и умалчивал, когда надо было умолчать. Он как-то интуитивно почувствовал, что его героизма поубудет, если рассказать правду о Супрунове, и он её не рассказывал, а в его рассказах Супрунов представал перед слушателями благороднейшим человеком, и оттого, что Костя спас не засранца, спёршего его самоспасатель, а хорошего человека, он выглядел настоящим героем.

Санаторий Косте понравился. Он не знал, что бывают и лучше, и хуже, потому здесь ему и понравилось. Комната маленькая, но чистенькая и уютная. Кровать, шкаф, стол, стул, холодильник, телевизор, душ, туалет. И ещё свободного места - метр на полтора. Лучшего и желать не надо! И санаторный режим Косте понравился. Если не напрашиваться, никому не мешать, не лезть к докторам, как это делают старушки, которые всю жизнь здоровье не берегли, а за двадцать четыре дня хотят его восстановить до двадцатилетнего уровня, то и тебя никто не будет трогать. Это он понял в первый день, проспав после весёлого ужина до обеда. Дома Костя привык завтракать в пять утра, а тут завтрак - в девять, попробуй до него дожить! До девяти Костя успевал выпить три-четыре рюмки, закусить колбаской, и на завтрак не ходил ввиду отсутствия аппетита. Не ходил он и на процедуры. Ему их назначили столько, что от одного перечисления кружилась голова. Считая себя здоровым человеком, Костя махнул на них рукой, и целыми днями ходил пешком по Одессе: Французский бульвар, Ланжеронский пляж, морпорт, по лестнице вверх, к Золотому Дюку, Приморский бульвар, Дерибасовская, Ришелье, Греческая, Русская, Европейская, и так, с улицы на улицу, из магазина в магазин, в надежде приобрести приличное пальто. Покупать он не умел, за него это всегда делала жена, потому и не мог вот так, сходу, отважиться на покупку. Он рассматривал товары, справлялся о ценах, знал, что и дома, и на работе будут расспрашивать, что по чём, будто Одесса находится не в Украине, а где-нибудь в Японии, и старался запоминать цены. Продавцы магазинов на него не обращали никакого внимания, болтали между собой о своих личных делах, Косте не мешали, и он был за это им благодарен...

Войдя в очередной магазин, Костя сделал по инерции несколько шагов, и остановился, как вкопанный. Вначале его поразила  стерильная чистота и царство какого-то необыкновенного порядка. Хотя, в общем, Одесса и была чище его шахтёрского города, но в одесских магазинах был точно такой же кавардак. И вдруг! Всё сияет, блеск и чистота, идеальный порядок! Костя не успел осмотреться, как к нему подошли три безукоризненно полуодетые продавщицы, охраняемые с обеих сторон двумя крепко сложенными ребятами в чёрных костюмах и ослепительно белых рубашках с галстуками «бабочка». Костя подумал, что попал в какой-то офис, обвёл взглядом помещение и убедился, что это был всё-таки магазин: на подвесках из нержавеющей стали, ровными рядами, висели тремпели с костюмами, брюками, рубашками, кофтами, платьями, защищёнными блестящими целлофановыми пакетами. Стройная, на голову выше Кости, девушка сделала шаг вперёд, учтиво поклонилась так, что в зеркале за её спиной из-под сверхкороткой юбочки показались белые трусики, и спросила: «Что вам угодно? У нас широкий ассортимент на любой вкус. Плащи, пальто, костюмы, брюки, рубашки, всё от мировых кутюрье. Возможна оплата чеком, кредитной карточкой, наличными в любой свободно конвертируемой валюте». Девушка произносила заученные фразы с обворожительной, также тщательно заученной улыбкой на официальном лице, а две другие стояли, как изваяния, и были для Кости непроницаемы. Ну, а упакованные по последней моде добрые молодцы, открыто над ним насмехались... Костя мельком взглянул на предлагаемые товары. Осмотрел своё отражение в зеркале. Высокая девица уже выпрямилась, и трусики в зеркале не были видны... Костюм, ботинки и рубашка были вполне приличными, а коричневый, лоснящийся, с протёртыми локтями плащ, был убог и давно требовал замены. Костя носил его, не снимая, лет десять, жена уже раза три стирала его, он давно требовал замены, да всё никак не хватало лишней сотни, чтобы купить новый, а тут вот, рядом, только протяни руку, висят отличные плащи и пальтишки, но у него, к сожалению, в кармане из валюты всего сорок гривен, и то он не был уверен, что они свободно конвертируемые, хотя в тот конверт, который всунула ему в руки жена Супрунова они, конечно, поместились бы... Ага, конверт! С баксами! Обведя взглядом ухмыляющиеся лица продавцов, Костя демонстративно повернулся к ним спиной, и вышел из магазина. По инерции прошёл несколько метров, вернулся назад, поднял голову, и на чёрном, лакированном фоне, прочитал серебристую надпись: «Джанни Версаче».

Про Версаче Костя слышал только то, что он был убит каким-то гомиком, и сам такой же.  Его распирала злость: он, шахтёр, Константин Неверный, спас от неминуемой смерти человека, его никто не знает и знать не хочет, а именем этого гомика назвали самый лучший магазин Одессы, в котором на Костю мало, что не обращают внимания, так ещё открыто насмехаются! Ну, не рассказывать же им про Супрунова! Всё ещё злясь на Версаче, Костя пересёк наискосок Дерибасовскую, прошёл в переулок и сел в свой троллейбус: у него созрел великолепный план...

Придя в номер, он  выпил для храбрости стакан водки, достал конверт, о котором забыл, и до Версаче не вспоминал, пересчитал доллары - ровно пятьсот - и вернулся в центр. Несколько раз прошёл взад-вперёд мимо магазина. Покупателей в нём не было, и он остался этим недоволен. Для пущего эффекта ему надо было, чтобы в магазине было полно народу. Костя подождал, когда вошло несколько человек, и смело распахнул дверь. Не обращая внимания на худосочных девиц, лишь мельком взглянув в зеркало - не видны ли трусики - он направился к вешалке, на которой висело заключённое в целлофановый плен ослепительно белое пальто, с огромными белыми пуговицами, и с красивым, широким поясом на серебряной застёжке. Прозрачный целлофан подчёркивал его блеск и красоту, усиливал их.  «На шахту надену - ребята умрут от зависти... или от смеха, - подумал Костя. - А жена из дому выгонит...» При молчаливом согласии продавцов,  он смело прошёл к вешалке, вспорол перочинным ножом шуршащий целлофановый мешок, сунул в него свой  потёртый плащ и, накинув на себя пальто «от Версаче», прошёл к зеркалу.  Хмель его хорошо взбодрил, и ему всё было ни по чём. Он покрутился перед зеркалом, застегнул пуговицы, подпоясался ремнём, и водрузил на пупок серебряную застёжку. Проделывая эти операции, то и дело косил глаза на отражение длинноногой девицы в зеркале, но она не наклонялась, и трусики свои не обнажала. «Надо будет прийти завтра», - подумал Костя, и пошёл к выходу.

Проходя мимо вышибал, смерил их презрительным взглядом, и небрежно бросил: «Баксы в кармане плаща. Сдачу оставьте себе на чай»,  - и гордый своим поступком, вышел на Дерибасовскую: пока он примерял пальто, в магазин набилось полно зевак. Видно, такие покупатели здесь появляются не каждый день. Потому он и сдачу не стал брать, чтобы всех удивить. Интересно, сколько же они оставят себе на чай? А, чёрт с ними, с этими деньгами. Подумаешь, пятьсот баксов. Как пришли, так и ушли. Зато будет, что рассказать на работе. А какой фурор произвёл в магазине! Это зрелище стоит подороже, чем пятьсот баксов...

Костя шёл по Дерибасовской, и чувствовал на себе завистливые взгляды прохожих. Плебеи! Разве им доступно совершить такой поступок? Разумеется, он имел в виду не спасение Супрунова, на его месте так поступил бы каждый, а покупку пальто, и чтобы не лишить возможности видеть его тех, кто идёт по другой стороне Дерибасовской, он решил пройтись по середине улицы. Но не успел Костя сделать и десяти шагов, как его догнали два дюжих молодца из магазина, вежливо взяли под руки, и повели обратно. Он не сопротивлялся. Ему импонировало такое внимание с их стороны: вот что значит, иметь баксы, и не брать сдачи! И только перед входом в магазин, вдоволь насладившись произведенным на многочисленных зевак впечатлением, он громко, чтобы слышали окружающие, сказал: «Я же предупредил:  сдачу оставьте себе». Костя был уверен, что они не посмели взять такие щедрые чаевые, ведут его, чтобы вернуть деньги, и заранее предвкушал наслаждение от предстоящего спектакля, для повышения эффекта которого он окончательно решил, деньги, сколько бы ему ни предлагали, не брать.

В магазине его встретил солидный мужчина, по виду - директор, усадил Костю в мягкое кожаное кресло, длинноногая тут же подала две малюсенькие чашечки дымящегося кофе. Подавая его, она нагнулась над столиком, Костин нос при этом оказался между её полуобнажённых холмиков, он уловил тонкий аромат молодого тела, смешанный с дорогими, приятно пахнущими духами, и пожалел о том, что зеркало находится сзади него: то-то там сейчас был бы видон!

Директор взял чашечку, поднёс на мгновение к губам, жестом пригласил Костю последовать его примеру. Костя кофе не любил, да и чашечка была такая маленькая, что не взять загрубевшими шахтёрскими пальцами, и пить там было нечего, так, два глотка, но он уже пожалел, что так поспешно вышел из магазина, и теперь решил до конца испытать все прелести приобретения товара в этом престижном Одесском «Версаче»! Костя поклоном поблагодарил директора, так же, как и он, смочил губы горячим напитком, и поставил чашечку на блюдце: мол, знай наших, мы тоже не лыком шиты! В ожидании, когда тот начнёт выговаривать ему за сдачу, на всякий случай обернулся к зеркалу. Смотрелся он великолепно!  Вот, только, ещё вчера казавшийся ему шикарным костюм, выглядывал из-под распахнутого пальто как-то убого, и Костя неловко прикрыл его полами пальто от Версаче.

Директор выждал большую паузу (Чувствуется школа, подумал Костя), и спросил: «Вам нравится пальто?» - «А вам?» - задал встречный вопрос Костя. «Для нас важно, чтобы товар понравился вам». - «Мне нравится». - «Значит, вы окончательно приняли решение купить это пальто?» - «Да я его уже взял», - с наслаждением смакуя каждое слово, сказал Костя. «Вот именно - взяли... Примерили... Мы даже позволили вам пройти в нём по Дерибасовской... А, теперь, надо заплатить», - вежливо напомнил ему директор.  «Вот жуки, - подумал Костя. - Версаче - Версаче, а пятьсот баксов зажулили!» А вслух он сказал: «Я заплатил», - и посмотрел на директора победоносным взглядом. Но ему этого показалось мало, и он таким же взглядом обвёл всю команду версачевских жуликов. Они стояли невозмутимо, а директор продолжил: «Вы заплатили пятьсот долларов. А пальто это стоит 1200.  Вам надо доплатить ещё семьсот долларов. Мы принимаем любую свободно конвертируемую валюту, чеки, кредитные карточки». Но Костя его не слушал: про свободно конвертируемую валюту он уже знал, худосочная девица говорила, а его мозги были заняты совсем другими мыслями, в которых он пока ещё не мог окончательно разобраться: «Как 1200? Вот эта белая тряпка - 1200» - растерянно сказал Костя. «Эта, как вы изволили выразиться, белая тряпка - от Версаче! Это эксклюзивное пальто!»

Слово это Константин Неверный уже слышал. Как-то раз, просидев полдня в приёмной председателя горисполкома, он захотел в туалет. Дверь оказалась закрытой, и он попросил ключ у секретарши. Вот тогда-то она и сказала ему, что ключ от туалета ЭКСКЛЮЗИВНЫЙ! «Какая мне разница, давай эксклюзивный», - по невежеству сказал Костя. Секретарша смерила его таким уничтожающим взглядом, что он съёжился, и отошёл от неё подальше. Но организм своего требовал, и Костя, по боковой лестнице, спустился в цокольный этаж. Но вахтёр разгадал его манёвр, видимо, такой сообразительный был не только Костя, и не успел он расстегнуть брюки, как вахтёр выгнал его вон. Домой Костя вернулся злой: и на вахтёра, и на голоколенную секретаршу, и на эксклюзивный ключ. Он порылся в своей скудной библиотеке, но ни профессор Петров, автор словаря иностранных слов, ни Брокгауз, ни Даль про эксклюзивный ключ ничего не знали. Насколько он помнил, такого слова не упоминал даже Горбачёв. Он что-то говорил о консенсусе, о менталитете, о феномене, а о эксклюзивном ключе не говорил. Костя окончательно расстроился, и решил ждать удобного случая, чтобы, не опозорившись, кого-нибудь об этом расспросить. Но такой случай долго не представлялся. Он неоднократно слышал это слово по телевизору, но каждый раз эксклюзивным оказывался то рейс самолёта, то спальный вагон президента, то интервью с боксёром, и с ключом от туалета это никак не связывалось. Но одно Костя понял точно: если у нас даже ключ от туалета эксклюзивный, то со страной не всё в порядке, и хотя по-украински он говорил не лучше Кучмы, стал ярым поборником популяризации в Украине родного языка, справедливо считая, что в украинском языке ключ от туалета не может быть эксклюзивным.

Со временем он забыл про этот ключ, и вот, на тебе: эксклюзивным, на этот раз, оказалось купленное им пальто от Версаче... Как же, купленное... Хрена с два... Пока только примерянное... Что это он там блеял про 1200 баксов? «Вы будете платить наличными, по чеку, или, у вас есть кредитная карточка?» - прекратил его размышления директор. «Да, нет у меня таких денег... И никогда не было, - растерянно пролепетал Костя. - А эти 500 баксов мне один гад дал за то, что он хотел меня отравить, а я его от смерти спас». Хмель в голове прошёл, и Костя чувствовал, что говорит не то, что надо. То, что он говорит - им не интересно, им надо 700 баксов, и точка.

Если бы Костя мог в это мгновение заложить дьяволу душу за 700 баксов, он не задумался бы ни на минуту! Весь день он строил относительно этого пальто свои жизненные планы, и вот они рухнули в одно мгновение.  А тут ещё эти нагло смеющиеся над ним девицы в коротких юбках... Теперь они были для него омерзительны, и больше всех противна была та, под юбку которой он заглядывал...

Костя понуро встал, снял пальто, подал подошедшей продавщице, даже не потрудившись заглянуть в глубокий разрез её лифа.  Директор вручил ему 420 долларов: «Возьмите ваши деньги.  Тридцать долларов мы удержали за примерку, и пятьдесят - за испорченную упаковку. Она тоже эксклюзивная. «Да, если уже и упаковка эксклюзивная, - подумал Костя, -  то со страной точно творится что-то неладное». Он сгрёб в охапку свой старенький плащ, и побрёл к выходу. Когда он выходил из магазина в шикарном пальто, на улице, как назло, никого не было, теперь же народа на Дерибасовской было, как на первомайской демонстрации, и все с любопытством смотрели на Костю, а одна старая еврейка, одетая в элегантное пальто, может быть, даже, купленное в этом самом магазине, показывала на него пальцем, и что-то громко говорила сидящей на её руках маленькой девочке. Сейчас Костя ненавидел и длинноногих девиц, и вышколенных охранников, и корректного директора...  Но больше всех он ненавидел Супрунова и его жену, всучившую ему эти вонючие доллары, на которые даже нельзя купить себе приличное пальто...

Костя автоматически свернул с Дерибасовской на Ришелье, и даже сам не понял, как оказался в магазине «Крик души». Взял две бутылки водки, выпил из горлышка несколько глотков, и только тогда вспомнил, что с утра ничего не ел. Он и раньше редко ходил в санаторную столовую, а сегодня с этим злополучным Версаче ему было просто не до еды. Пока доехал троллейбусом до «Лермонтовской», опустошил первую бутылку. До ужина оставалось ещё много времени, и он зашёл в располагавшееся у входа в санаторий кафе «Обжора». «Это как раз то, что мне сейчас надо», - подумал Костя. Он не раз здесь ужинал, и кухня ему нравилась.

Утолив голод, Костя, всё равно, остался неудовлетворённым. Мало того, что в бутылке оставалась водка, так, что ещё хуже, - не с кем было поделиться своим горем. За столиками сидели компании, в которые Костю не приглашали, а к нему никто не подсаживался.  Поскучав ещё немного, он пошёл в санаторий. Приближалось время ужина, и ему удалось перехватить несколько человек. Приведя их в номер, Костя устроил грандиозную попойку. Сначала сказал, что деньги нашёл на улице, чему, впрочем, никто не поверил, но позже Костя рассказал истинное происхождение этих долларов, и вся компания единодушно одобрила решение Кости пропить их до последнего цента.

Пили всем корпусом. Нашлись шустрые, безотказные ребята, которые без устали бегали за коньяком и шампанским. Пили днём и ночью, и всё это время Костя, на разные лады, рассказывал историю о том, как он спасал Супрунова, и как покупал пальто от Версаче, каждый раз приукрашая её и добавляя новые подробности. Один раз у него получилось даже так, что Супрунов оказался любовником самого Версаче, и благодарные слушатели не перебивали его, и в знак согласия кивали пьяными головами.

Пили три дня и три ночи, как в русской сказке. А на четвёртый день Костю выгнали из санатория за нарушение режима. Оставшихся денег не хватило, чтобы рассчитаться за разбитое зеркало и оборванную люстру, так что пришлось по дешёвке продать подаренные при выходе на пенсию  дорогие часы. Последний раз в Одессе Костя пообедал в самом дешёвом кафе «Последний медяк», и поехал на вокзал. Подвозивший его водитель частного автобуса, долго внимательно наблюдал за ним, а, подъезжая к вокзалу, указал на табличку. В карикатурной форме на ней была изображена мозолистая рука, и под ней текст: «Дай денег». Костя развёл руками: «Денег нет. Только что пообедал в кафе «Последний медяк». - «Плохи твои дела, парень... Каким поездом уезжаешь?» - «Одесса - Луганск». - «Так, тебе ещё три часа ждать! Что так рано приехал?» - «Меня из санатория выгнали». - «Это надо отметить! У меня смена закончилась, пойдём пообедаем. Нельзя уезжать из Одессы с плохими воспоминаниями».

Пока обедали, поезд на Луганск ушёл. Костя заночевал у водителя, и всю ночь рассказывал ему и про Супрунова, и про его жену, и про Версаче. Водитель оказался, мало того, что весёлым парнем, так ещё - настоящим одесситом, история с Версаче ему понравилась, он от души хохотал, а утром отвёз Костю на седьмой километр, и там, за сто пятьдесят гривен, купил ему в подарок пальто, нисколько не хуже, чем от Версаче, только что не эксклюзивное, а так - точь в точь такое, какое примерял Костя, и в такой же упаковке. Костя возмущался: «Да, с меня за одну упаковку взяли 50 баксов». - «Это Одесса, дорогой. Здесь каждый платит столько, сколько у него есть денег. По Марксу. Цену определяет покупатель, а не продавец». - «Как это?» - не понял Костя. «Не забивай себе голову! Скажи дома, что пальто от Версаче». - «Нет, мне нравится рассказывать, как я его покупал». - «А ты каждый раз рассказывай по-разному... Чтобы не надоесть. А то пальто, что ты примерял, тоже с седьмого километра... С этого самого контейнера... Ну, ты подумай своей головой, где Версаче, а где - Одесса!  Тем более что его уже давно нет в живых».

Костю такое объяснение удовлетворило, и он, со спокойной душой вернулся домой. На работе ему пришлось доплачивать за неиспользованную путёвку: давали-то её бесплатно, а он использовал не все дни. Но Костя ни о чём не жалеет. Он и по сей день работает каретчиком, и каждый раз, за короткое время спуска или подъёма кареты, успевает рассказать шахтёрам историю о том, как он за пятьсот баксов примерил пальто от Версаче.

Хлам   http://www.proza.ru/2009/09/05/257