Пусть покаются!

Аварии и происшествия на море случаются гораздо чаще, чем о них становится известно широкой публике. Некоторые из них не считаются весомо-значимыми и потому просто и тихо «прячутся» в строчках сводок, которые предназначены для «внутреннего употребления». Другие,  имеют значительные размеры и последствия, но затрагивают ведомственные интересы, влияют  на устойчивость некоторых начальственных кресел разного достоинства и ранга, и от того всеми правдами и неправдами скрываются не только от нашего населения, но даже от более высокого и  более карающего  начальства.
 Но иногда, и, слава Всевышнему, гораздо реже случаются аварии, новость о которых не может спрятаться в уголках и закоулках министерств и ведомств. Они даже не могут спрятаться в границах страны, даже такой огромной, как наша.
И несутся эти самые новости по всему свету, сея где-то ужас, где-то волнение, где-то восхищение и уважение, а где-то и просто любопытство. Всё зависит от того, ЧТО случилось, ГДЕ случилось, и ЧЕМ ЗАКОНЧИЛОСЬ.
Иногда власти, выпускающие, а точнее вынужденные выпускать нежелательную информацию за пределы узковедомственных интересов, совершенно не думают о том, что она попадает к простым людям. К тем, кто не только чиновник, бюрократ, руководитель, военный или гражданский  - а просто человек. С присущими ему нервами, эмоциями, слезами и гневом, слабым здоровьем и неустойчивой психикой. Да и много ещё с чем, о чём не грех бы иногда думать нашим «вождям».
К чему это я? Зачем так длинно пишу обо всем этом?
А вот почему….
Не буду говорить когда, но тому уже более двадцати лет, случилось нашему экипажу в очередной раз, ничему не удивляясь и никого не удивляя этим фактом, загрузиться в корпус атомной субмарины и направиться вместе с ней туда, куда эти атомоходы и предназначены ходить. В автономку. Суток на восемьдесят.
Оставили мы все своих горемычных жён, и детей с ними вместе, в суровых условиях промороженного вьюгами гарнизона, распрощались с ненавистным в последние  недели перед походом, береговым начальством, настроились на привычный ритм подводного бытия, и «пошли»…
И все бы ничего, но тут-то, как раз и произошла та самая авария, о которой узнал весь мир, как не пыжились удержать её в своих кабинетах чиновники всех рангов, званий и ведомств.
..В океане, вдалеке от всего мира, от всех берегов, кораблей и судов, в одно с нами время бороздил просторы северных вод атомный подводный крейсер. Назовем его «Гвардеец». Он выполнял какие-то свои планы, изворачиваясь в пучине и запутывая все системы обнаружения «вероятного противника». И что-то подобное, но на некотором расстоянии от него выделывали мы, со своими планами, задачами и маневрами. Наверняка в каком-то отдалении от нас такие же фокусы выполняла третья подлодка… , четвертая…
Так и прятались мы от всемогущих «ушей» сил и средств обнаружения НАТО, дабы иметь возможность в нужное время выскочить в неведомом никому месте мирового океана и «пальнуть» по врагу всеми своими боезапасами. У каждого они были свои, но, до поры до времени,  всё ЭТО должно было быть спрятано надежнее, чем в любом сейфе любого банка. То есть - в пучине мирового океана, в корпусах атомных субмарин. Причем не только в наших отечественных, но и в «супостатских».
Как я уже много раз писал, плаванье наше проходило с обязательными «подпрыгиваниями» в толще морей. Иногда мы погружались на солидные глубины, иногда приближались вплотную к поверхности, но не более того. Приближение к поверхности означало почти всегда одно - принять сигнал от спутника связи. То есть получить очередные распоряжения и указания верховных штабов на свои дальнейшие действия. Так продолжалось уже достаточно долго…

…А в это время, на берегу, семьи «канувших в бездну» подводников, жили своей жизнью. Жизнь эта тоже была уже годами отработана, испытана, частично даже отрежиссирована главными политработниками всевозможных штабов.
Чьи-то семьи после проводов кормильцев практически каждый раз уезжали на Большую Землю, под крыло мам и пап, в тепло, к траве и деревьям, к цивилизации. Они потом возвращались к прогнозируемому сроку возвращения атомохода, но - это потом. Некоторые, особенно молодые боевые подруги, сбивались в стайки ровесниц, попавших в такое же «ожидающее» состояние и коротали недели и месяцы все вместе. Это помогало легче и, как-то быстрее, переносить разлуку.
Те, что постарше, с детьми, с опытом ожидания возвращений и знающие уже не понаслышке, как тяжело это - «вечно ждать» жили по своим законам. Растили детей, заменяли им детские сады и воспитателей, учили их в школе. Кому повезло - ещё и на работу ходили, чем сглаживали тоску по мужьям и ускоряли бег времени.
И были в экипажах времен Советского Союза женсоветы. Они как-то создавались неугомонными и надоедливыми замполитами. Эти замы  заставляли их что-то делать, отыскивали среди жён своих подчинённых самых неравнодушных, к чему-то способных, что-то умеющих делать в этой сфере -    сфере облегчения службы и жизни мужей.
В масштабах корабля, а не только семьи.
Жена моя и была председателем этого самого экипажного женсовета. И, надо сказать, неплохо работала. Перед автономкой они, втихаря от изредка бывающих дома мужей, о чём-то шептались на кухнях, куда-то водили детишек не объясняя толком - куда и зачем. Мы понимали, что они готовят нам какие-то сюрпризы с собой, в море. Но делали вид, что ничего не замечаем и всё это будет потом неожиданностью…

… Шли какие-то сутки плавания. Каждый занимался своим делом, и всё шло как обычно. И были будни, но случались иногда и праздники.
 В определённые дни и часы из динамиков корабельной связи звучали голоса жён и детишек именинников, которые от умиления и радости утирали наворачивающиеся  слезы и втихаря просили замполитов прокрутить эти самые магнитофонные ленты «ещё разок», в каюте, одному, пока никто не видит слабости закаленных морем мужчин. А в праздники, вроде Дня Победы, 23 февраля и прочих, корабельная трансляция вещала сразу для всех. Из динамиков неслись торжественные поздравления голосом членов женсовета, и умиляющие душу стишки  и пожелания от детишек. Звучали песенки в исполнении всяких популярных исполнителей для «капитана-лейтенанта…., мичмана… В честь….!» Некоторые из наших боевых подруг из динамиков, не стесняясь, напевали под гитару или фортепиано сами, на переборках в жилых отсеках появлялись всякие стенгазеты и листовки, выполненные их руками и руками малышей…, и это заставляло щемить сердце ещё сильнее, и как-то резиново растягивало дни, оставшиеся до окончания автономки.

Так, видимо, бывало во всех экипажах в то время…

…На очередной сеанс связи мы всплывали уже без всяких «учебных тревог», в которых участвует весь экипаж, просыпаясь, или бросая тарелки и ложки вместе с недоеденным обедом, или прерывая занятия, просмотр кинофильма… Нет, мы за много дней похода уже достаточно отработали свои действия, чем очень гордился наш «Папа» - командир, и всплывали в составе смены, то есть не отрывая других от того, что им было положено или разрешено делать в это время.
И в этот раз без каких-либо проблем мы уравняли лодку на определенной нужной нам глубине, «выпустили на волю»  устройства связи и стали ждать сообщений.
Сообщения во время сеанса связи, надо сказать, приходят не всегда. А если приходят, то весьма различные. От секретных шифрограмм, которые глотает аппаратура и только «Папа» да ещё пару человек знают об их содержании,  до, так называемых, «циркулярных сообщений», которые адресованы не конкретному кораблю, а всем, «кто слышит». Бывают и простые сообщения. Например о результатах футбольных баталий на чемпионате Европы (помню финал Россия - Голландия!), или о количестве зерновых с гектара, что очень уж поднимает боевой дух подводников, или о погоде в Сибири, которая сильно волнует потеющих в замкнутом пространстве мужиков. Всякие…
 … В этот раз радио было  странным. Я до сих пор помню эти строчки. Да простят меня спецслужбы. Там было:
«К-…. (номер «Гвардейца»)! Вам не погружаться, ждать самолетов!»
И ещё какая-то информация другим мореплавателям.
- Черт знает что пишут, - сказал вслух «Папа», но взгляд стал задумчивым.
Мы почти всегда обсуждали «новости» независимо от их качества и интересности, но в этот раз почему-то рассуждений не было. Хотя сама по себе «телеграмма» ничего особенного в себе не несла…
…Потом, спустя какое-то время мы опять всплыли на сеанс связи. И снова получили радио. Но было оно ужасающе страшным для нас. По всем бороздящим океан кораблям и судам пошла циркулярная информация о том, что «там-то и там-то, в такое-то время затонула атомная подводная лодка «К - …., есть погибшие. Причина - пожар» и некие подробности. В том числе и о том, что часть людей погибла, оказавшись в ледяной воде, после покидания тонущей субмарины.
Сам факт гибели подлодки в то время был невероятным. До этого случая лодка тонула в океане лет двадцать назад. И все мы  уже не застали того времени. Не так остро пронзала душу скупая отчетность о ТОЙ гибели. А тут - вот оно, сообщение. А за ним - гибель людей, братьев - подводников!
Слова, которые произнес «Папа» я запомню на всю жизнь. И не знаю, будет ли в моей жизни возможность передать их в лицо тем, кому тогда они были адресованы, но я бы очень хотел это сделать. Я не берусь судить о том, насколько «Папа» был прав, но выражение его лица и хрип в голосе не дают мне право сомневаться в правильности этих слов. Он сказал, четко чеканя слова:
- Сволочи! Ведь мы были всего в двух часах от «Гвардейца», когда он был на плаву и ждал самолётов! Мы ведь были, наверное, ближе всех! Мы же могли спасти тех, кто не погиб в отсеках сразу, а утонул, замерз в воде. Или тех, кто был ещё жив, но боролся за лодку в её отсеках! Сволочи!...

…. А на берегу, в мирной жизни по всем телевизорам и радиоприёмникам пронеслась информация о том, что «затонула атомная подводная лодка Северного Флота.  Есть погибшие». И всё. Никто нигде не сообщал, что это за лодка, из какой базы…

Простите меня родители, жены и дети моряков «Гвардейца», не вернувшихся из того похода! Простите, ибо знаю, как разорвали Ваши сердца и души эти события! Знаю, что ничто и никогда не залечит Ваши раны! Знаю.

Но, в тот момент, после растранслированного по всем СМИ сообщения о гибели лодки, воем взвыли сотни женских голосов по всей нашей стране. Ведь в это время там, в океане, находились десятки подводных кораблей, и некоторые из них принадлежали Северному Флоту.
Бедные, зарёванные, трясущиеся жёны, с примолкшими и напуганными малышами рванули в политотделы. Они не знали ничего, но сердце разрывала боль, которую нужно было либо вылечить сообщением о том, что это «не наша лодка», либо взорвать тем, что надежды нет!
Где были тогда «инженеры человеческих душ», как с гордостью величали себя замполиты и политруки? Где были те, кто получал денежное довольствие за то, что в семьях подчиненного личного состава всё в порядке? Где?
Штабы, а с ними вместе - политотделы, зная на сто процентов номер погибшего корабля, хранили гробовое молчание. Ибо - не велено! А некоторые даже позволяли себе покрикивать на обезумевших девчонок, чтобы те не сеяли панику и «не пороли чушь»!
….Вот тогда-то, когда узнал я о том, что происходила на берегу,  я напрочь потерял уважение ко всей политической братии советского периода. Хотя и до этого не любил замполитов, но пытался убедить себя, что везде есть «нюансы» и исключения.
…Не зная, куда девать задавившее их горе, безысходность и беспомощность, жёны  нашего экипажа сбились кучкой в моей однокомнатной квартире, у председателя женсовета, которая сама была в полуобморочном состоянии, но от неё ждали помощи, сочувствия, каких-то действий. А было этой самой «отдушине» всего-то  чуть больше двадцати пяти лет. Но кроме неё было некому выслушивать причитания и вытирать чужие слёзы, вперемешку со своими. 
И выли наши девчонки, и терзали политотделы и носились по гарнизону всякие слухи и версии. И метались между домами кареты «Скорой Помощи» с докторами и медсестрами, которые сами зачастую были из тех экипажей, которые в это время были в море. И успокаивали врачи словом и делом. Как могли.
Но пока не соизволило «верхнее начальство» разрешить сообщать тактический номер подлодки, не было  покоя. Думаю,  что на просторах нашей Родины после такого информационного голода получили инфаркт, инсульт, парализацию и много чего ещё многие жёны подводников, а может и хуже.
Так вот, скажите, кому это было нужно? Кто думал о том, что есть в людях нечто человеческое, а не деревянное или железное.
Хотя в тех людях, кто молчал столько времени только дерево да железо, видимо, осталось. Или того хуже - навоз.

… Но мы всего этого тогда не знали. И продолжали выполнять поставленные задачи. Только в каждом из нас появилась нехорошая такая чёрточка, которая напоминала, что где-то, возможно и из-за нас, не смогли спастись собратья-подводники. Хоть и понимали мы, что нет в том нашей вины…

А в базе нас ждали как никогда счастливые лица жён, детей, друзей.
 Ведь мы не знали всей этой истории с политотделами, с сообщениями по радио и телевидению. Да и  эпопеи гибели «Гвардейца» тоже не знали. Толща воды над корпусом нашей субмарины  хранила молчание и оберегала нас от всего земного.
Я никогда не видел таких счастливых глаз у встречающей меня семьи. Никогда.
 И никогда не повернётся у меня язык осуждать их за то, что к их радости все-таки лодка оказалась «не наша».

...Простите меня те, кто потерял своих родных, близких, любимых в пучине океанов. На подлодках, кораблях, судах. Простите.
Слезы радости «наших» и Ваши слёзы несравнимы.
Но, пусть прочитают этот рассказ те, кто мог, но не захотел помочь погибающим в океане морякам, хотя  они, замерзающие в ледяной воде Баренцева моря,тянули свои руки к уплывающим от них плотам, ускользающей от них жизни! Эти руки были протянуты и к тем, сидящим в больших кабинетах чинам и званиям, от которых зависела жизнь многих. А не только военная тайна!
Пусть прочитают это всё те, кто пытался похоронить вместе с Вашими мужьями, отцами, детьми - жён, детей и матерей всех  подводников! Просто потому, что военная тайна для них оказалась важнее человека.
Пусть прочитают и покаются! Хотя бы сегодня!
Пусть!