«Остров есть Крит посреди виноцветного моря прекрасный…» (Гомер)
«Моя статья о Крите – блестяща!» (из дневников д-ра Й. Геббельса)
Пролог
Под крылом «Боинга» потянулась череда островов в бирюзовом море. Море, судя по всему – Эгейское, в Черном островов нет. Стало быть, мы уже где-то на подлете к Криту. Опять острова… Что ж, такой уж видно выдался год. А все-таки странно как-то, до сих пор привыкнуть не могу. Когда в далеком детстве, заворожено глядя на географические карты (сейчас-то пялишься все больше в игральные!), я с благоговением шептал про себя названия этих далеких кусочков суши, то даже мысли не допускал, что мне удастся посетить их самому. И тогда я научился любить родные березы. Да так, что эта нездоровая способность оголтевать от милых сердцу лесов, болот и стылых речек передалась по наследству и моему отпрыску. Вот уж кто рвется из отпусков домой! Но ничего не могу я поделать с музой дальних странствий, пленившей меня еще в ту розовую пору сакральных нашептываний над картой. И вот я снова наступаю на горло своей патриотической песне, и несет меня авиалайнер из такого привычного российского рая в загадочные оливковые дебри Средиземноморья…
Особенности крито-микенского сервиса
Приземлились весело, было такое ощущение, что наш трансаэровский «Боинг» решил оседлать авианосец – настолько уверенно он присел прямо над водной гладью. Так уж расположилась взлетно-посадочная полоса аэропорта города Ираклиона, прямо на берегу моря. Несмотря на то, что время полета было вполне удобоваримым (три с половиной часа), мы с замиранием сердца следили за реакцией Огромного – слишком свежи были в памяти воспоминания о незабываемом концерте, который он закатил в феврале по прибытии на Канары. Кстати, Огромный – если кто не в курсе – это наш малолетний сын, которого по жизни зовут вообще-то Дмитрием. Только не рекомендую никому его звать – себе дороже…
К нашему удивлению, на этот раз высадка из самолета прошла без шумовых эффектов, но паспортный контроль мы прошли опять самыми последними. Такая, видать, судьба. А выйдя из аэропорта, удивились снова. На этот раз тому, что мы оказались единственными прибывшими этим рейсом клиентами нашего греческого туроператора «Феникс тур». В силу чего вместо привычного автобуса нас ждало… персональное такси в Херсониссос! Это было неожиданно, но приятно – трансфер-то был уже оплачен, и 25 километров до отеля мы пролетели с ветерком. Однако вывод был сделан незамедлительно: здесь вам не Турция, и интенсивное общение с соотечественниками нам на отдыхе не грозит. Так оно в дальнейшем и оказалось.
А теперь подробнее об «Эри-отеле», на две недели ставшем нашим временным пристанищем. Он с порога заставил нас засомневаться в истинности поговорки насчет того, что «в Греции все есть». Да простит меня Эллада, но я теперь в плане цивилизованного туризма тертый калач, поэтому авторитетно заявляю, что халявный шампунь в номерах четырехзвездочного отеля быть должен! Собственно, так везде до этого и было. И только тут обслуга мало того, что вынудила нас раскошелиться на приобретение флакона «Вошь & Гоу», так еще и мыло приносить перестала (знаете, такие маленькие кусочки с эмблемой отеля), едва убедившись, что у нас вроде как и свое имеется… Трогательная такая позиция. Типично крито-микенская. Да и телефон в номере появился только после того, как мы демонстративно повадились звонить гиду на мобильник прямо с «ресепшна»… Далее. Дверь в номер открывалась обычным ключом, а не магнитной карточкой (к чему мы давно уже успели привыкнуть). Причем этот ключ, с прицепленным к нему полуразрушенным от постоянных падений на пол черным магнитиком (система включения света в номере!) и блеклым отваливающимся бумажным номером, был даже внешне далек от европейского лоска. Ручка же самой двери легко рассталась с насиженным местом едва ли не после первого рукопожатия (ее потом наскоро починили, но этого ремонта тоже хватило ненадолго). Сантехника в ванной тоже живо напомнила мне, что Греция – страна, безусловно, очень и очень древняя, хотя я и не догадывался, что до такой степени... О том же вкрадчиво вещал и допотопный холодильник без дверцы в морозильном отделении.
Но окончательно убил нас лифт. Вернее, сразил он нас в первый же день, а потом методически добивал на протяжении последующих двух недель. Лично я ни секунды не сомневаюсь в крито-микенском происхождении этого музейного раритета, равно как и в том, что сконструирован он был еще самим Дедалом! В пользу этой гипотезы говорили и совершенно недешифруемые письмена, украшавшие таблички рядом с кнопкой вызова на двух нижних этажах, не принадлежащие, безусловно, ни к одному из современных европейских языков… Впоследствии что-то навело меня на мысль о том, речь там шла не то о вреде курения, не то о действиях при пожаре, но убей Бог не понимаю, как именно я дошел до этого замечательного открытия – ведь соответствующего «Розеттского камня» у меня, в отличии от Шампольона, под рукой не было… Сам же столь поразивший нас шедевр древнегреческой инженерной мысли мало того, что не имел автоматических дверей, так еще и не обладал никакой звуковой сигнализацией прибытия на этаж, в результате чего его надо было натурально караулить, каковой процесс сильно осложнялся невразумительной цифровой индикацией и периодическим сбросом вызова. Прибыв на этаж, лифт вел себя тихо как мышь, и если вы в течении трех секунд не догадывались о его появлении (а сделать это через узкие прорези в двери было непросто) и не распахивали дверь вручную, он немедленно делал вам ручкой и уезжал по своим делам. Но, даже оказавшись в заветной кабине и нажав нужную кнопку, вы не имели права расслабиться. Во-первых, двери у самой кабины вообще отсутствовали, из-за чего приходилось постоянно быть начеку, чтобы ничего не попало в зазор между кабиной и стенками лифтовой шахты. Во-вторых, лифт отличался поразительной забывчивостью и своенравием, в результате чего запросто мог внезапно остановиться где-нибудь на полдороге и поехать в противоположном направлении.
Если «крито-микенский» лифт нас по большому счету лишь позабавил (живя на четвертом этаже пятиэтажного корпуса мы, в принципе, могли и не пользоваться его услугами), то отсутствие освещения на балконе разочаровало всерьез. Вечерять на свежем воздухе нам пришлось при свете налобного фонарика, а это, сами понимаете, несколько напрягало… Зато к кондиционеру претензий не было, работал вполне безотказно. И на том спасибо.
Вволю повеселили местные насекомые. Не пугайтесь, речь не о клопах и тараканах, это было бы уж слишком. Но вот комары, охотно летевшие к нам как с улицы, так и из вентиляционных каналов в санузле, попили нашей кровушки изрядно! Правда, только первые три дня – потом мы купили в городе местный аналог «Фумитокса», и эта проблема была решена. А вот с чудовищным, заглушающим человеческий голос, грохотом цикад (или что там с утра до вечера орало в кустах?) ничего поделать было нельзя – приходилось только привыкать и стараться получать от этого удовольствие…
Слухи о том, что в Греции все есть, как я уже говорил, оказались сильно преувеличенными. Например, в нашем отеле напрочь отсутствовала контрольно-пропускная система. Что для отеля с системой «все включено» выглядело диковато. В отелях Турции, по крайней мере, имеется некий намек на вахту, какой-никакой заборчик и даже смешные цветастые браслетики, которыми «окольцовывают» постояльцев вместо пропуска. Здесь же все было построено сугубо на доверии. Ни тебе ворот, ни тебе браслетиков – заходи с улицы и наслаждайся халявой, коль здоровье позволяет! Кстати, кое-кто так и поступал. В качестве примера могу привести одного русского немца, который поселился в дешевом домике подальше от берега, а в «Эри-отель» спускался только поплескаться в бассейне да попить халявного пивка. Поди плохо! Удивительно, как к нам еще не сбежались бомжи со всего Крита. Или бомжей на Крите тоже нет?
Вообще, кормежка и питие в отелях с системой «все включено» - это всегда тема для отдельного разговора. Старая как мир дилемма, знакомая еще по профсоюзным профилакториям (это когда хочется купить на улице шашлык или чебурек, а бежишь в конечном итоге на малосъедобный, но – увы! – уже оплаченный ужин), проявилась и здесь. Страшнее жабы зверя нет, кого хочешь задушит! Так вот, шведский стол в критском исполнении нашего гостиничного ресторана «не покатил» у меня сразу, да так, что первые дни мой организм вообще находился с ним в решительном конфликте. Потом, правда, пообвык и попритерся, но сказать, что я каждый раз с восторгом спускался на «минус первый» этаж, я не мог и после этого. В чем суть проблемы? Ну, во-первых, оказавшись на острове Крит, я ожидал встретить тут большее разнообразие морепродуктов. Увы, прибрежные воды Крита, как выяснилось, настолько бедны биоресурсами, что местное население давно забило на рыболовство, мудро рассудив, что «лучшая рыба – это колбаса». Правда, кое-какая рыбешка и прочие дары моря в меню все-таки присутствовали, но нашим вкусам они соответствовали не вполне – вспомнить только очаровательную крито-микенскую традицию не вынимать из кальмаров клювы (которые потом так «аппетитно» хрустели на зубах), а самих кальмаров доводить до состояния полной резиновости! Ну хорошо, Бог с ними, с дарами моря. Любите мясо – готовьте мясо. Но и тут ждал сплошной облом. Каким-то непостижимым способом местные кулинары ухитрялись почти всегда придавать мясным блюдам поистине нечеловеческий вкус. Так и хотелось по-дружески посоветовать им – перестаньте мудрить с вашими травками и специями, мясо должно иметь вкус мяса!!! Нет, очевидно, невдомек им, беднягам… Казалось бы, что может быть проще, чем зажарить обыкновенный шашлык? Так они ухитрялись даже тут превратить кусок мяса в нечто неудобоваримое! А местные котлетки? Ох…
Кстати, знаете, откуда пошло русское слово «пирожки»? Я сам понял это только тогда, когда увидел табличку над чем-то, напоминающим маленькие сосиски в слоеном тесте: «;;;;;;;» (пироски). Несомненно, ключевым тут является корень «пиро» - по-гречески «огонь». То есть сразу напрашивается мысль, что известные всем выпечные изделия называются у нас «пирожками» именно поэтому. А что? Греческих корней в русском языке будь здоров! Ну, а уж увидев блюдо под названием «;;;;;;;», я и вовсе ни секунды не сомневался в том, что это такое. Разумеется, это была фасоль. Причем надо отдать России-матушке должное – местная фасоль оказалась раза в два мельче нашенской… А вот со словом «ТРАПЕZА» вышло забавно. Вывески с этим совершенно понятным, казалось бы, названием украшали здесь чуть ли не каждый второй дом, и мы искренне радовались за греческий общепит, пока не выяснилось, что под аппетитными вывесками скрываются… банковские конторы! И вот тут до нас, в свою очередь, дошло, почему на Руси чиновников и адвокатов искони звали стряпчими…
Несколько слов о напитках – не о критских напитках вообще, а сугубо о халявных, «оллинклюзовских». Они оказались в целом не хуже и не лучше турецких, то есть – все той же низкопробной бурдой, к которой со временем есть шанс все-таки привыкнуть. Впрочем, не ко всему. Неизбывно очаровывала здешняя манера разводить апельсиновый напиток порой до состояния слабо подкисленной водички – особенно этим «славился» один из разливочных аппаратов в ресторане нашего отеля. Непривычный вкус местного халявного пива (и, в особенности, его непередаваемое послевкусие) могло забить только его глубокое охлаждение и привезенные с Родины сухарики. Надо ли говорить, что никаких «кругов пены на стенках бокала» оно также не оставляло – пена с него вообще слетала в момент. Но что меня особенно поразило, так это то, что немцы, которых я всю жизнь считал людьми, разбирающимися в пиве, за милую душу поглощали этот курьез греческого пивоварения! Возможно, потому, что в отличие от его более приятного на вкус, но абсолютно беспонтового турецкого аналога, он хоть немного был способен поднимать настроение? Или немцы в душе такие же неисправимые халявщики, как и мы? Что же до разливаемого в ресторане вина, то оно в целом до боли напоминало знакомый турецкий «шарап» - с той лишь разницей, что здесь отсутствовала его розовая градация и было оно, кажется, чуток позабористей (если можно говорить о «забористости» применительно к халявным гостиничным «шарапчикам»). Впрочем, днем в баре у бассейна предлагались и крепкие халявные напитки, из которых некоторые знатоки готовили коктейли с «кока-колой» и прочим софт-дринком. Однако эта забава прошла мимо меня – не любитель я подобной экзотики, особенно с утра. А вечером халява кончалась, поскольку с шести до десяти пляжный бар брал тайм-аут, после чего возобновлял работу уже исключительно за наличный расчет…
Но что-то я увлекся критикой критского сервиса. Пора сказать об островитянах и что-нибудь хорошее. Так, например, несомненным плюсом здешней обслуги является ее ненавязчивость. Греки в отелях для иностранцев не слишком лезут постояльцам на глаза – и, в общем-то, правильно делают. Все равно особыми статями они не блещут, у нас даже в профсоюзных пансионатах официанточки куда симпатичнее попадаются, так что… Помимо этого, хочу от всей души поблагодарить служащих гостиничного ресторана за то, что щадя наши истерзанные орущими насекомыми уши, они заводили музыку с таким расчетом, чтобы она не мешала нам даже шептаться за столиком. И это еще при том, что греческая музыка оказалась вполне безобидной для восприятия, уж во всяком случае куда приятнее турецкой (сами турки, наверное, так не считают, потому что при первом удобном случае с неподдельной радостью обрушивают на головы туристов свои варварские мелодии). Словом, персонал вел себя по принципу Сивки-Бурки: пока не свистнешь, не появятся. Но случись что серьезное, найдут и достанут тебя хоть из-под земли. Об этом (и не только об этом) – в следующей главе.
Преображение Огромного
«То не децибелы, не мегагерцы…» (Т. Мангол)
Прибыли мы на Крит точнехонько 31 июля – кто не в курсе, это день моего рождения. Надо ли говорить, что за неизбежной суетой, связанной с перелетами и переездами, а также нахлынувшими первыми впечатлениями, этот момент долгое время игнорировался даже мной, не говоря уж обо всех остальных. И только вечером, после ужина, мне пришла в голову мысль хоть как-то отметить сие достойное событие. Дождавшись, когда утомленный Огромный преклонит голову на подушку, мы с Натальей, будучи уверенные, что его теперь ждет долгий и здоровый сон, потихоньку выскользнули из номера и были таковы. Впрочем, далеко уходить мы не собирались. Посетили лишь магазинчик во дворе отеля, где взяли бутылочку критского вина и баночку соленых оливок – ничего существеннее из съестного в этом мини-маркете все равно не водилось. Потом направились на берег моря, где в сгущающихся сумерках расположились под пальмами и принялись умиротворенно ворковать, попивая халявный «шарапчик». Я уже почти поверил в то, что жизнь прекрасна и у меня настоящий, всамделишний день рожденья, как вдруг…
- Простите, вы из какого номера? – появляется вдруг из темноты чья-то фигура.
Женщина. Очевидно, из обслуги. Интересно, с чего это вдруг такой вопрос? Мучительно пытаюсь вспомнить четыре цифры нашего номера, потом плюю на это дело и просто протягиваю ей ключ брелоком вверх.
- Вот. А что такое?
- Ваш ребенок стоит на балконе и вопит! (именно так я склонен был перевести в данном случае английское слово «cry»)
- О как! А ты говорила, что он будет спать как убитый! – это я уже Наталье.
- Ты лучше подумай, как надо орать, чтобы с четвертого этажа дискотеку перекричать!
Последнее говорится уже на ходу. Настроение – смех сквозь слезы. С одной стороны, голосящий по поводу и без повода Огромный для нас не откровение. Наоборот, я искренне удивлялся, что он не устроил подобного концерта еще по прибытии, в аэропорту. С другой стороны, я почему-то вообразил себе, что Огромный до сих пор продолжает орать на балконе бессердечно запертого нами номера, и от этого мне стало не по себе. Еще сиганет вниз в поисках мамочки! С него станется… И еще удивительно. Как они нас нашли?
Втроем мы выскочили из крито-микенского лифта и бросились бежать по коридору. Картина в номере была идиллическая. Симпатичный молодой человек отпаивал распухшего от слез Огромного из стакана «Спрайтом». Сам Огромный, не издавая ни звука, отрешенно пялился в телевизор, по которому шло не пойми что, не пойми по-каковски…
Рассыпавшись в благодарностях, мы проводили наших спасителей и бросились к обожаемому чаду. В нашем неподдельном беспокойстве (что случилось-то?!) сквозил плохо скрываемый упрек.
- Огромный! Ну зачем же было так орать? (блин, это что же – из-за тебя нам теперь и на улицу не выйти?)
Томность вечера несколько снизилась. Завершать его пришлось на балконе. Без освещения, как уже говорилось. С риском пронести стакан мимо рта. Но самое интересное случилось на следующий день. Огромный… начисто лишился голоса! Вот это меня потрясло по-настоящему. Как! Луженая глотка Огромного, выдерживающая час непрерывного ора в полный голос (сам засекал!), вдруг дала сбой?! Жалко, очень жалко что мы так и не услышали этих великолепных балконных рулад… Потрясающее, должно быть, было представление.
Но одной потерей голоса дело не ограничилось. Ребенка стало просто не узнать. Было похоже, что пережитый шок здорово вправил ему мозги. Не то, чтобы он стал совсем уж паинькой, но управляемость его возросла на порядок.
- Подменили ребенка! – качала головой Наталья, - А наш-то в это время, интересно, где?
- Огромный, скажи нам, наконец – что? Что случилось с тобой в эти десять минут?! – допытывался я, намекая на известную сцену из фильма «Жена астронавта», где этот самый астронавт в конечном итоге оказался вовсе не тем, за кого себя выдавал.
Голос вернулся к Огромному через пару дней, но использовал он его с тех пор все больше по назначению и в сравнительно умеренной дозировке. Умеренной – это, конечно, относительно себя прежнего. Говорить по-настоящему тихо он пока еще не научился…
Осколок Атлантиды
Как я уже говорил, навязчивость не является отличительной чертой крито-микенского сервиса. Наш гид Диана (русская барышня, специализирующаяся, вообще-то, на обслуживании альпийских горнолыжных курортов) за все время пребывания навестила нас лишь дважды – первый, для знакомства, и второй – чтобы продать нам билеты на экскурсии. Надо сказать, ехали мы на Крит, заранее задаваясь целью непременно посетить по крайней мере два объекта – Кносский дворец (руины той самой цивилизации, подарившей миру лифт в нашем отеле) и остров Санторин (чудовищный взрыв вулкана на котором, собственно, и положил этой цивилизации конец). Как водится, мы решили малость сэкономить и посмотреть, нельзя ли заказать экскурсии подешевле, нежели предлагала турфирма. Прогулявшись по центральной улице Херсониссоса, мы посетили несколько экскурсионных бюро, и ответ везде был стандартный: «Да ради Бога, куда хотите! Но русскоязычный гид – только на Санторин!» Кстати, билет на экскурсию туда обошелся нам в уличном турбюро аж на 16 евриков с носа дешевле, да еще и переезд на Санторин здесь предполагался на скоростном пароме – всего два часа вместо обычных четырех! О прелестях этого «скоростного» парома мы еще поговорим, а пока немного истории.
Итак, жила-была на Крите во втором тысячелетии до нашей эры так называемая минойская цивилизация. Строила себе дворцы, лепила симпатичные расписные кувшинчики в человеческий рост да плавала по морям, ни на кого при этом не нападая, ибо была совершенно не воинственная. И жить бы ей да поживать в мире и согласии еще тысячу лет, как беда нежданная приключилась. Дело в том, что хотя на самом Крите никаких вулканов отродясь не водилось, в 120 километрах к северу от него, в Кикладском архипелаге, находился большой круглый остров, где вулкан как раз таки имелся. Причем, судя по всему, вулкан офигительный по своим размерам и мощи. И вот в 1450 году до нашей эры началось его извержение. Ну и что, скажете вы, на то и вулкан, чтобы извергаться. Сто двадцать километров, опять же… Это ж эвон где! Не тут-то было. На этот раз кончилось тем, что вулкан взял, да и взорвался, при этом частично обрушившись – ну, море, ясное дело, хлынуло в раскаленную полость, и тут уж всем вообще мало не показалось (представьте себе взрыв парового котла объемом несколько кубических километров!) Короче, пошло все по сценарию извержения вулкана Кракатау, только на Санторине все было раза в четыре мощнее. Что имеем в результате? Ну, от самого острова мало что осталось. Середину всю взрывом разнесло, только серпик узкий по краям остался – он и сейчас такой, серпиком. Археологи, правда, утешают, что местное население вовремя свалить успело. Право не знаю, куда им было оттуда валить… На Крите-то ведь тоже веселуха началась! Для начала тряхнуло будь здоров. Не успели очухаться – цунами стометровое с Санторина налетело, по острову прокатилось и посмывало все к чертовой матери на много километров в глубину. Ну, а до кучи несчастный Крит пеплом засыпало… Да что пепел – туда, говорят, даже бомбы вулканические долетали (не хило их швыряло – за 120 километров!), их потом вроде бы тоже археологи раскопали. Египту, говорят, и то по первое число досталось. Короче, все Восточное Средиземноморье надолго погрузилось в ужас и тьму…
После такой глобальной катастрофы критянам стало уже не до мореплавания и лифтостроения. Там, я полагаю, на фоне общей запыленности атмосферы невообразимым кличеством изверженной породы поначалу вообще жить было совершенно невмоготу. Ну, а уж когда чудом выжившие малость оклемались – глядь, уже дорийцы да ахейцы с континента понаехали. Здрасьте, говорят, теперь мы тут жить будем! Наглые и тупые до невозможности. Из них потом, правда, вполне культурные люди получились (те, кого мы, собственно, и зовем древними греками), но это же минимум через пять веков случилось! Вот при таких печальных обстоятельствах и накрылась высокоразвитая минойская цивилизация, причем так стремительно, что теперь даже их письмена никто толком прочесть не может. И все из-за одного вулкана, да и то черт-те где расположенного! Надо ли говорить, что мы просто обязаны были посетить это роковое место. Тем более что многие ученые всерьез отождествляют этот самый взрыв со всеми его долгоиграющими последствиями ни много, ни мало, как с гибелью Атлантиды! Я, признаться, и сам склоняюсь к этой версии, ибо столь грандиозная катастрофа вполне тянет на то, что много веков спустя мог с упоением описать Платон в своих знаменитых диалогах «Тимей» и «Критий». И если не это, то что же еще он мог в таком случае иметь в виду?
Впрочем, мы не могли не отдавать себе отчета, что та катастрофа давно быльем поросла, и теперь народ едет на останки злополучного острова исключительно за приятными ощущениями и безо всякой оглядки на тот ужас, что творился здесь три с половиной тысячи лет назад. Несмотря даже на то, что кое-какие признаки вулканической активности на острове обнаруживаются снова. Так, посредине лагуны медленно, но верно поднимают голову два новых вулканических конуса, получившие названия Неа-Камени и Палеа-Камени, а в 1950 году остров опять здорово тряхнуло…
Подъем утром 6 августа был ранним. Ранним настолько, что из гостиницы мы вышли еще затемно. Впрочем, кое-кому пришлось подниматься еще раньше – автобус объезжал все отели восточнее Ираклиона в течение добрых полутора часов, и мы были этом списке не первыми. Но и отнюдь не последними, ибо, пока были собраны все, уже давно рассвело. В порт Ираклиона мы прибыли, тем не менее, с ощутимым запасом по времени и какое-то время дружной толпой околачивались в ожидании посадки у кормы обещанного скоростного парома под забавным названием «Панагия Фалассини» («Морская Богоматерь»). Был он хотя и довольно внушительных габаритов, но все же уступал в этом плане паромам-катамаранам, обслуживающим Канарские острова. Рядом стояло судно большего размера с крупной надписью «Minoian Lines» («Минойские линии») – очевидно, на нем нам предстояло бы плыть, приобрети мы билеты у нашей турфирмы. Но мы, как я уже говорил, выбрали иной путь.
Отплытие состоялось с некоторой задержкой, которая нас, впрочем, не слишком расстроила. Чего волноваться, если через два часа мы будем на месте, и времени у нас – вагон? Однако вскоре стало очевидно, что вагон начал стремительно скукоживаться до размеров маленькой тележки. Иными словами минуло и два, и даже три часа, а никаких признаков приближающейся суши не наблюдалось. Обзор из забрызганных солью окон был не ахти какой, но это-то было видно безо всяких компасов и секстантов. При этом на море явно ощущалось некоторое волнение, которое, впрочем, больше именно ощущалось, чем наблюдалось. Насколько можно было судить по величине волн, оно едва достигало двух баллов, но гордость крито-микенского пароходства «Панагию Фалассини» при этом так швыряло с борта на борт, что Огромный был вынужден пару раз позвать доктора Ватсона, да и Наталья выглядела нетипично смурной. Что касается меня, то я хоть и старался не подавать виду, но к исходу четвертого часа плавания тоже начал испытывать легкий дискомфорт. Несколько скрасило ситуацию то, что с борта судна я смог дозвониться по автомату и домой, и однокашнику в Москву. Полагаю, он был удивлен, узнав, куда меня занесла нелегкая.
Минуло четыре часа, а до цели мы так и не добрались. Черт побери, где же этот пресловутый Санторин – под воду ушел, что ли? Атлантида, блин! Нет, вряд ли... Скорее всего, нас или изначально накололи со скоростью парома, или он сознательно сбросил ход, дабы не вытрясти из пассажиров остатки завтрака. В таком случае поздравляю греческих корабелов – хорош корабль, боящийся двухбалльного шторма! Впрочем, к мореходным качествам этой посудины мы вернемся в одной из следующих глав, а пока… «Ого! Да мы, кажется, приплыли?! Наконец-то!» За почти непроницаемыми от соленых брызг окнами угрюмой стеной вставали голые серые скалы, и я понял, что наше судно уже находится внутри вулканической кальдеры Санторина. Именно таким, во всем своем грозном величии, впервые предстал передо мной легендарный остров…
На родине ослика Иа
Единственный порт Санторина находится, как уже сказано, на внутренней стороне оставшегося после взрыва «серпика», в самой кальдере обрушившегося вулкана. Наряду с очевидными плюсами такого размещения гавани (защищенность от штормов и изрядные глубины прямо у причалов), оно имеет и ощутимый минус – необычайная крутизна склона делает подъем отсюда наверх, к городам и деревням острова, более чем увлекательным занятием. Особенно ночью…
Вид на кальдеру по мере подъема по головокружительному серпантину (а это минимум двести метров, если брать по вертикали) открывался все более завораживающий. Представьте себе с высоты птичьего полета синий морской залив диаметром километров в двенадцать, окруженный почти отвесной скальной стеной, с необитаемым лавовым островом посередине и еще двумя скалистыми островами, отчасти прикрывающими разрыв кольца. И яхты, лодки, большие корабли на водной глади…
Первую остановку наш автобус сделал в деревне Пиргос. Термин «деревня» оставим, впрочем, на совести нашего гида. Ничего общего с пропахшими навозом и утопающими в непролазной грязи деревнями матушки-России! Беленые каменные дома (что, впрочем, неудивительно – с древесиной на Санторине крутой напряг), мощеные улицы, сорок две церкви (в основном – православные)... Имеется даже небольшой пятизвездочный отель. Наконец, главная достопримечательность – остатки старинной венецианской крепости, расположенной в высшей точке деревни. Оттуда открываются потрясающие виды как на вулканическую кальдеру, так и на противоположный край острова. К сожалению, немного испортили картину закрывшие солнце облака, из-за чего Эгейское море временно утратило свой бесподобный бирюзовый цвет.
Из животины в этой странной деревне мы не увидели ничего, кроме двух симпатичных осликов – милых и, вопреки заявлениям телеведущего Дм. Крылова, совершенно не «ароматных». Ослики вообще, как мы в дальнейшем убедились, были самыми популярными животными на Санторине. Чуть позже нам попался и потрясающий человеческий типаж. Мы неторопливо поднимались по узкой извилистой улочке к венецианской крепости, когда на другой такой же узкой улочке показалась идущая наперерез нашей группе толстая пожилая гречанка, оживленно жестикулирующая и громко выкрикивающая в сторону нашего гида что-то вроде: «Побарабану! Побарабану!» «Охи! Охи! (нет!)» - с нотками легкого раздражения отвечала гидесса, очевидно, не собираясь вступать с ней в долгую полемику. «Побарабану!» - настаивала старуха. К сожалению, надо было идти дальше, и что именно было ей «по барабану», так и осталось для нас загадкой…
Полюбовавшись Пиргосом, живописно карабкающимся по кручам центральной части Санторина, мы двинулись на его плоский внешний обвод, где неподалеку от аэропорта, под сенью высочайшей вершины острова (всего 560 метров, но смотрится солидно) расположено селение Камари, знаменитое своими пляжами из черного вулканического песка. Занял этот переезд минут двадцать. По прибытию в Камари гид дала группе краткие инструкции, где можно пообедать и в каком месте лучше купаться, после чего… предоставила нам полную свободу часа эдак на два с половиной. Ну, а наш автобус тем временем укатил обслуживать другие группы – у греков такое совмещение практикуется сплошь и рядом. К этому времени тучи на небе разошлись и стало не на шутку припекать. Поэтому решено было для начала окунуться в море, благо до пляжа было рукой подать. Туда и направились.
Хваленый камарийский пляж оказался так себе – что в плане субстрата, что в плане инфраструктуры. Вместо обещанного «черного вулканического песка» мы обнаружили там лишь мелкую гальку банального серого цвета; к тому же на солнце она настолько раскалилась, что гулять по ней босиком я не пожелал бы и врагу . Кроме того, на весь пляж (довольно длинный, кстати) не оказалось ни одного душа с пресной водой – это обстоятельство нам объяснили дефицитом воды на острове. Что лишний раз убедило меня в том, что в Греции есть далеко не все…
Как бы то ни было, купание все же состоялось. Море здесь, как и на Крите, было довольно прозрачным, но не блистало живностью. Разнообразие в подводный пейзаж внес только невесть на что рассчитывавший аквалангист с подводным ружьем, попавшийся мне возле торчащего метрах в пятидесяти от берега маленького островка-каменюки. На поверхности его выдавал лишь желтый поплавок, но под водой он смотрелся куда как эффектно. Что заставило его пойти на столь дорогостоящую и практически безнадежную «рыбалку», я понял лишь когда в ресторане неподалеку нам попытались впарить рыбное ассорти за тридцать с лишним евро – это при том, что отличный кебаб с гарниром тянул отсилы на пять! Ясность внес «местный» повар – бывший следователь из Черкасс по имени Виктор. «А здесь нету своей рыбы!» - доверительно сообщил он нам, втихаря от хозяина подкладывая в тарелку Наталье не вошедшую в заказ королевскую креветку, - «Все привозное!» «Бедная Греция!» - сочувственно подумал я.
Следующим пунктом программы был находящийся неподалеку винзаводик, вернее, музей виноделия при нем. Климат для разведения винограда на Санторине, в принципе, подходящий, почвы – плодородные, так что местные занимаются этим аж с семнадцатого века. Правда, лоза здесь специфическая – очень низкорослая, приспособленная для сбора росы. Без этого его замучились бы поливать, а вода на острове, как я уже говорил, в остром дефиците. Сказать, что местные вина какие-то супер-пупер не могу, но и ругать не стану. Это вообще типичный снобизм – спорить о вкусах вина и с пеной у рта доказывать, что одно лучше другого, ибо сказано, что на вкус и цвет товарища нет. Если это, конечно, не дешевая бурда из североафриканского испанского анклава Мелильи, нечаянно купленная нами на Тенерифе – вот то был действительно просто ужас, да и то – если такие вина разливают, значит, это кому-нибудь нужно? Вот и на Крите все вина можно с той или иной степенью успешности взять в рот и даже получить от этого удовольствие. Но наша крымская «Массандра» ничуть не хуже. Причем дешевле – если, конечно, покупать ее в Крыму. Подозревая, что нас на мякине не проведешь, гид в качестве решающего аргумента выдала информацию, что виноград здесь выращивают совсем без применения ядохимикатов, и, стало быть, санторинское вино все сплошь экологически чистое (это у них на Западе теперь главная фишка, без этого они ничего в рот не возьмут). Что ж, оставим на совести гида это заявление. Скажу только, что первое, что попалось нам на глаза в музее этого самого винзавода, были два больших опрыскивателя – насколько я знаю, из таких как раз ядохимикаты-то и распыляют…
Музей виноделия, раз уж речь зашла о нем, расположен прямо в галереях винных погребов, часть которых, кстати, до сих пор используется по назначению. Здесь собраны экспонаты чуть ли не с семнадцатого века, но интересен он, главным образом, обилием человеческих кукол в натуральную величину, призванных, по замыслу создателей, иллюстрировать нелегкую судьбу простого санторинского винодела. А она, судя по их не вполне человеческим выражениям лиц, была и впрямь далека от благоденствия. Впечатление это усугублялось тем, что некоторые из манекенов периодически нервно вздрагивали, изображая, должно быть, бурную деятельность, но, честно говоря, больше эти телодвижения напоминали конвульсии висельника. Столь забавное поведение притаившихся в полумраке подземелья монстров позволило нам на время забыть о нестерпимой жаре, стоявшей в винных погребах – вопреки всем нашим прежним представлениям о климате погреба вообще и винного в частности. Да-да, несмотря на то, что глубина подвалов достигала шести метров, температура там если и отличалась от «уличной», то разве что в большую сторону. По моему глубокому убеждению, вино, постоявшее при такой температуре хотя бы неделю, должно благополучно дойти до состояния уксуса, ан нет! – последующая после подъема наверх дегустация показала если не изысканность, то достаточную кондиционность здешних вин. Ассортимент заводика, впрочем, был до крайности ограничен – один сорт ординарного белого сухонького и еще один сорт чего-то сладкого, по вкусу напоминающего нечто массандровское. Кстати, говорят, что именно его больше всего любит Папа Римский (надо полагать, в Италии для него приличного вина не нашлось?) Может и не врут, конечно, но как-то странновато для немца… Так или иначе, но отведав по двадцать капель и того, и другого, я с тоской припомнил дегустацию в Икод-де-лос-Винос, которая хоть и проходила в режиме скорого фуршета, но была куда как вкуснее и разнообразнее, не говоря уже о приятном шуме в голове после вкушения всего букета канарских алкогольных деликатесов.
Естественно, было предложено купить бутылочку на память, но лично я не видел в этом никакого смысла – несмотря на то, что столь обожаемое Бенедиктом XVI вино стоило здесь, на заводе, вдвое дешевле, чем «в городе». В общем, каждому свое – винзавод где-нибудь на Тамани берет ценой и ассортиментом, винзавод на Санторине – музеем с диковатыми механическими уродцами и байками о вкусовых пристрастиях новоиспеченного понтифика…
Подивившись на чудеса санторинского виноделия, мы вновь погрузились в автобус и поднялись наверх, к столице острова – городу Фера (он же – Фира, она же – Тира). Кстати, и название самого острова также можно произносить по-разному: Тира (так он, в частности, обозначен на русских картах), Фера (как вариант произношения слова Тира) и, наконец, Санторин (это название остров получил сравнительно недавно в честь некой святой по имени Ирина, то есть – Санта-Ирины). Такой разнобой в названиях, впрочем, неудивителен – острова Эгейского моря всегда были «проходным двором», и всяк норовил обозвать здесь все на свой манер, да и греческий язык отчасти способствовал некоторой фонетической неопределенности. Например, греческая буква ; (тэта), по произношению напоминающая нашу «т» (при том, что существует еще и ; (тау) – тоже «т»), перекочевав некогда в русский язык, стала почему-то «фитой» и произносилась уже как «ф» (также при наличие произносящегося точно так же ныне здравствующего «ферта»), причем случилось это явно неспроста. Скорее всего, ситуация тут была примерно такая же, как с английской комбинацией th, которая во всех русских транслитерациях передается как «т», хотя на самом деле произносится совершенно по-другому. Та же история и со столицей Крита. Раньше на наших картах писали Гераклион, теперь – Ираклион, а на самом Крите, похоже, в ходу оба названия…
Так, запутал я вас окончательно, а в Тире (или Фере, как угодно), из-за которой весь сыр-бор, мы в тот раз даже не остановились. Вместо этого наш автобус рванул на самый кончик санторинского серпика, в очаровательный городок Иа, знаменитый, по словам гида, своими потрясающими видами и самым романтичным в мире закатом. А также тем, что является родиной ослика Иа, добавил я от себя, чтобы хоть как-то заинтриговать Огромного, которому по большому счету было плевать и на виды, и на романтические закаты…
Городок оказался и впрямь очень милым. Эдакая квинтэссенция санторинской архитектуры: карабкающиеся по обрывистым склонам ослепительно белые домики с синими полукруглыми крышами, крутые узенькие улочки… При том, что население самого Иа не дотягивает даже до тысячи человек, народу на улицах было много – всех рас и оттенков кожи. Вид на кальдеру в свете клонящегося к закату солнца был и впрямь потрясающий, а находящаяся по ту сторону Тира выглядела отсюда снежным пятнышком на гребне горного хребта. В одном из закоулков нашелся и ослик (вообще-то это была беременная ослица, ну да неважно), который был немедленно представлен Огромному не то самим осликом Иа, не то его близким родственником. Впечатленный Огромный даже предпринял несколько попыток накормить его оставшимся после обеда хлебом, однако каждый раз, стоило несчастному ослику потянуться зубами к угощению, испуганно отдергивал руку прочь. Пришлось взяться за дело Наталье, и в конечном итоге печальное длинноухое создание было все-таки накормлено. Кстати, никаких признаков его хозяина нигде так и не обнаружилось.
Дело было к вечеру, и народ массово валил на «смотровую площадку» - улочку на самом краю и города, и всего острова. Именно отсюда, говорят, лучше всего смотреть на тот самый знаменитый закат, предаваясь всяким романтическим глупостям. Точка и впрямь удачная, смотрит прямо на запад, и наблюдать с этого обрыва за тем, как солнце опускается в море, должно быть, и впрямь любопытно. Но удовольствие оказалось не про нашу честь – группу вывезли из Иа примерно за полчаса до захода солнца, так и не дав нам убедиться в справедливости этой очередной санторинской байки. Куда и чего ради? Ну, официальная версия была – в Феру, для посадки на паром, следующий на Крит. Правдой это оказалось лишь наполовину. В том смысле, что нас действительно доставили в столицу острова. А вот насчет обратного парома наша гидесса, как выяснилось, сильно погорячилась.
Ночная ваза
«Корабль уродов, что ты готовишь мне?» (БГ)
Полвосьмого вечера. Над Ферой начинают сгущаться сумерки. У автобуса толпа оживленно жестикулирующих туристов атакует ни бельмеса не понимающего по-русски грека. Кое-кто в отчаянии пытается переходить на ломаный английский.
- Паром ушел в Афины, - вяло отбивается грек на том же варварском наречии, - И задержался там из-за шторма!
- На четыре часа?! А другого корабля нет?
Грек, владелец местного турбюро, разводит руками.
- Нет, другого нет…
Только что нам сообщили, что наша отправка на кажущийся уже почти родным Крит откладывается до пол-двенадцатого ночи (как оказалось впоследствии, это было еще слишком оптимистичное заявление). Значит, вместо обещанных девяти вечера раньше четырех утра мы на Крит никак не попадаем. Может, кому-то и без разницы, где тусоваться сегодняшней ночью, но у некоторых, между прочим, дети, да и вообще, предупреждать надо! В воздухе запахло легким экстримом…
- Что-то мне подсказывает, что у вас такое случается сплошь и рядом! – нагло бросаю я в лицо гидессе.
В точку! Той ничего не остается делать, как виновато кивнуть. Ладно, не мы первые, не мы последние, но что делать-то? Робкие намеки некоторых на возможную компенсацию моральных страданий натыкаются на стену непонимания: «это был несчастный случай, тут никто не виноват; можете жаловаться, но…» И то сказать, не в суд же на них подавать! Да и на кого жаловаться-то – на «Морскую Богоматерь»?! Чутко уловив момент, когда праведный гнев толпы начал уступать место тихой безнадеге, мы поняли, что ловить здесь больше нечего, и отправились, куда глаза глядят. Грек же с гидессой тоже незамедлительно умыли руки и растворились вместе с автобусом. Правда, мадам (очевидно, мысленно проклиная нерасторопных греческих мореходов за свой испорченный досуг) обещалась вернуться за нами на это же место ночью. Хотелось в это верить…
Город Фера, как и прочие населенные пункты Санторина, является обладателем красивого собора, невелик по чисто местному населению (около двух с половиной тысяч жителей), но сравнительно обширен по площади, даже несмотря на то, что находится на узком гребне островной дуги, где со стороны кальдеры дома местами вообще стоят чуть ли не один на другом. Основная масса народу здесь – туристы, ну а вечером узкие улочки Феры запружены ими плотнее, чем ГУМ – покупателями. Сходство с огромным магазином усиливалось тем, что и здесь кругом были одни лишь витрины да веранды ресторанчиков и закусочных. А вот с чем была напряженка, так это со скамейками. Складывалось впечатление, что присесть в этом городе было можно, исключительно зайдя в какое-нибудь заведение. Правда, в конце концов нам удалось отыскать какую-то скамеечку, и это было большим подспорьем для наших гудящих ног.
В десять вечера стало уже довольно прохладно, и так как мы изначально не закладывались на это обстоятельство, пришлось утеплять Огромного подручными средствами. Покупать для него капитальную теплую вещь (то есть то, чего у него и так дома выше крыши) ради нескольких часов мы не стали. Вместо этого решили совместить полезное с приятным: купили на память о Санторине большое полотенце с картой острова, в которое и завернули сына. Потом встал вопрос утоления голода, ибо давно наступило время ужина. Ну, это-то как раз вопросом не являлось – как я уже говорил, ресторанчики тут были на каждом шагу. Мы облюбовали себе заведеньице на крыше одного из домов (они здесь традиционно не выше двух этажей), так что подниматься туда пришлось по лестнице. Впрочем то, что являлось крышей этого дома, являлось лишь подножием другого… Я рискнул заказать себе «фаву», типичное греческое блюдо, приготовляемое не то из гороха, не то из фасоли. Поскольку санторинская «фава», как нам объяснили, является самой лучшей во всей Греции (остерегайтесь подделок!), риск был до известной степени оправдан. Ну, что сказать? По вкусу напоминает знакомую многим по армии пресловутую «комбинированную» гороховую кашу (лично мне она знакома по институтским военным сборам), с тем лишь отличием, что в «фаву» добавляют еще и сырой репчатый лук. Главное, как я понял, не дать этой штуке остынуть. А так, пока горячая – вполне съедобно, особенно с голодухи…
Ровно за полчаса до полуночи утомленные незапланированным моционом и слегка озверевшие от ощущения собственной неприкаянности русские туристы собрались в условленном месте. Надо отдать должное нашей гидессе – вместо того, чтобы забить на все и отправиться почивать после тяжелого трудового дня, она честно прикатила за нами, да еще и почти не опоздала. Мысленно перекрестившись, наша притихшая компания погрузилась в автобус и мы, наконец, взяли курс на порт.
Помните, как я расписывал все прелести подъема от порта на гребень острова? Так вот, теперь нам предстояло совершить обратный процесс, то есть спуститься по этому невообразимому серпантину вниз. В кромешной тьме, отчего было еще веселее. Полное ощущение, что летишь на самолете – где-то далеко внизу, прямо под ногами, виднеются огоньки порта, но дороги толком не видно. Едешь, едешь – и вдруг автобус притормаживает и начинает поворачивать куда-то, кажется, что прямо в пропасть. Ан нет, откуда-то из преисподней снова выныривает дорога – и вот мы снова летим по небу, только огоньки виднеются уже под другим «крылом». И так далее, туда-сюда, туда-сюда… Нет, местные водилы, так же как и их коллеги с Канарских островов, явно не зря едят свой хлеб!
Приехали. «Вам на четвертый причал! Всего доброго! В Ираклионе вас будет ждать автобус!» Так, гид сделал свое дело, гид может ехать спать. Однако, где же наш паром? Что-то не видно его – ни у причалов, ни на акватории кальдеры (если только шельмец не погасил с целью маскировки все ходовые огни, что вряд ли)… Стало быть, наша «Морская Богоматерь» все еще плещется на волнах где-нибудь между Афинами и Санторином? Час от часу не легче! Ладно, постоянно ждать чего-то стало входить у нас здесь в привычку. Хотя Огромного откровенно жалко. В единственном зале ожидания народу битком, лавок, как водится, раз-два – и обчелся, сесть некуда, многие, плюнув на приличия, вообще спят вповалку прямо на полу. Ни дать, ни взять – миниатюрный Казанский вокзал в разгар сезона отпусков! Правда, спит на «пенках» и газетках исключительно отвязная молодежь, приехавшая сюда «дикарями» и явно не намеревающаяся раскошеливаться на гидов и гостиницы. Нам следовать их примеру как-то несолидно. Опять же, кто знает, когда придется вставать?
Постепенно в помещении становится невыносимо душно, и мы выходим на свежий воздух. Воспользовавшись тем, что легкие плетеные кресла ближайшей забегаловки были оставлены на улице, организуем Огромному импровизированное ложе. Чтобы убить время, решаю немного прогуляться по окрестностям, благо далеко ходить не надо. Вся территория порта занимает узенькую полоску земли метров тридцать на триста между залитой морем кальдерой и прорезанным серпантином шоссе обрывом. Параллельно причальной линии рядком расположены лавочки и кафешки (закрывающиеся после полуночи), вплотную прижатые к стремительно набирающим крутизну склонам кратера. Обойдя их по шоссе, можно подобраться к самому скальному обрыву. Породы здесь совершенно другие, нежели на внешнем обводе острова – это видно даже в темноте. Благоговейно ощупываю руками шершавые каменюки. Вот они, живые свидетели чудовищной катастрофы! Причем, совсем недавней. По геологическим меркам, они еще даже остыть не успели… Обувь на мне не совсем подходящая, но я решаю тряхнуть стариной и пролезаю по историческим камням еще на пару метров вверх, до первой удобной полки. Теперь я уже ощутимо выше берега и можно осмотреться. Ага, что-то приближается… Будем надеяться, что это наш паром! Стало быть, пора возвращаться.
Через пять минут я был уже на причале. Там чувствовалось нешуточное возбуждение.
- Буди Огромного! Кажись, плывет… А куда это они все подорвались?
- Говорят, будет причаливать не на четвертый причал, а на третий! – сообщает моя благоверная.
Третий – так третий. Лишь бы причалил…
Наконец, из мрака в свете прожекторов появляется корма долгожданной «Морской Богоматери». Одного взгляда на ее неистово колыхающуюся задницу было достаточно, чтобы понять, что швартовка будет нелегкой. Несчастную «Богоматерь» водоизмещением в несколько тысяч тонн швыряло с борта на борт так, что можно было вообразить, будто в бухте бушевал нешуточный шторм. Но шторма-то никакого не было – легкие лодочки на привязи в паре сотен метров отсюда едва покачивались на волнах! Пока я размышлял над причинами столь странного поведения многотонной махины и мучительно соображал, что же при таком раскладе будет с нами в открытом море, «Морская Богоматерь» под зловещие завывания сирен где-то с третьей попытки более-менее удачно накатила задом на причал и, откинув аппарель, бросила концы.
Начался мучительный процесс разгрузки. Под непрекращающиеся вопли сирены по вихляющемуся трапу с борта парома начали съезжать на причал машины. Продолжался этот авто-экстрим до тех пор, пока с трапа едва не навернулся чей-то черный БМВ. Далее случилось неожиданное: «Морская Богоматерь» торопливо подобрала подол и… начала энергично отгребать от берега! Толпа туристов на пристани заскрипела зубами.
К счастью, капитан всего лишь решил сменить место швартовки на более, с его точки зрения, безопасное. «Всем – на четвертый причал!» - разнеслось по толпе. Так, опять – двадцать пять! Прямо анекдот про поезд на Воркуту… На ходу оценивая чувство юмора греческих моряков, все снова дисциплинированно набились в зал ожидания, атмосферой уже напоминающий предбанник. Пошли томительные минуты, в течение которых прибывшая за нами посудина, очевидно, продолжала предпринимать попытки закрепиться за негостеприимный санторинский берег.
- Не иначе, этот паром тоже построили по проекту Дедала, – язвительно заметила Наталья, намекая на отсутствие существенного прогресса в знаниях и умениях местных корабелов со времен крито-микенских «фалассократов», - Чего это его шатает, когда волны почти нет?
- Нет, я думаю, его проектировал лично Густав Ваза ! – со знанием дела ответил я.
Мы счастливо заржали над удачной шуткой, а «Панагия Фалассини» немедленно получила неофициальное наименование «Ночная ваза»…
Наконец, обращенные к причалу двери предбанника распахиваются, и толпе милостиво разрешают выбраться на свежий воздух. Машины и прибывшие на Санторин пассажиры к этому моменту уже покинули паром, вот-вот должна начаться погрузка и посадка на Крит. «Ночная ваза», хоть и в меньшей степени, по-прежнему изнывает от бортовой качки, и вдруг до меня доходит, в чем, собственно, дело. Все очень просто. Причаливая к берегу кормой вперед, капитан парома из каких-то высших соображений не удосуживался глушить машину (зачем, мол, если через полчаса опять запускать?), и в результате судно раскачивало… само себя потоками воды из-под вращающихся винтов. Ударяя в причал, они образовывали такую мощную отраженную волну, что здоровенный паром прыгал на ней как игрушечный!
Погрузка была шумной и суетной.
- Шире шаг! Шире шаг! – исступленно орал по-английски распорядитель, пытаясь перекричать душераздирающие звуки сирены и мощный гул судового двигателя.
Пассажиры опасливо запрыгивали на танцующую аппарель, после чего торопливо перебирались на грузовую палубу. Оттуда путь лежал наверх, на палубу пассажирскую. Там, вопреки ожиданиям, качало не так уж сильно. Наконец, отплыли. Шел второй час ночи…
Худшие опасения не оправдались. То ли нам было уже все равно, то ли действительно волнение на море улеглось, но в течение ближайших трех часов удалось даже немного подремать. А потом я вдруг заметил, что происходит нечто странное. Доблестный капитан парома, вместо того, чтобы спокойно рулить у себя на мостике, зачем-то явился в пассажирский салон и теперь пристально всматривался в ночь через одно из бортовых окошек. Причем именно в то самое, возле которого мирно почивали в креслах Наталья и Огромный. «Странно!» - подумал я и, дождавшись, когда шкипер удовлетворит свое любопытство, немедленно выглянул в то же окно. Там уже совсем неподалеку виднелись огни Крита. Правда, немного настораживало, что паром почему-то шел не на них, а, держась левым бортом к берегу, упорно двигался куда-то на запад. «Ага! – подумал я, - Должно быть капитан в темноте по запарке промахнулся мимо порта и теперь пробирается к нему вдоль берега. А берег при таком курсе, естественно, лучше видно с левого борта!»
В каждой шутке есть лишь доля шутки. Я окончательно убедился в справедливости своего бредового на первый взгляд предположения, когда капитан снова явился на вахту возле Натальиного окна. Его непроницаемое лицо выражало легкое недоумение и даже, я бы сказал, некоторую озабоченность. «Эвон, куда нас занесло!» - казалось, думал он, с тоской глядя на береговые огни. «Да имеет ли он представление о том, что такое компас и радиомаяк?» - думал я. В дальнейшем он еще пару раз прибегал к своему странному способу рекогносцировки, в результате чего окончательно поднял нам с Натальей настроение. Ну, в самом деле, какой еще может быть капитан у такого судна, как «Ночная ваза»?
Я, море и Млечный путь…
«Люди бывают трех родов:
те, кто живы, те, кто мертвы,
и те, кто плавают в море»
(Анахарсис, VI век до н. э.)
Завершился наш многотрудный санторинский вояж прибытием в гостиницу в начале шестого утра – к слову сказать, во столько же ровно сутки назад мы ее и покинули. Еще не рассвело и, несмотря на некоторую усталость, я не мог не залюбоваться на звездное небо, такое необычное для нашего брата-северянина. Чего стоит хотя бы Орион, лежащий на боку, так что Бетельгейзе и Ригель оказываются практически на одной высоте над горизонтом – зрелище, совершенно невозможное в наших широтах. Не говоря уже о том, что в России это сугубо зимнее созвездие, и летом его попросту не видно.
На свой этаж мы проникли, не беспокоя народ на ресепшне – по пожарной лестнице с торца корпуса. Как я уже писал, таким же демократичным способом в отель может проникнуть кто угодно, и никто ему слова не скажет. Отсюда практический совет любителям халявы – если собираетесь отдыхать в «Эри-отеле», достаточно вписать в номер кого-то одного. А все остальные могут жить там бесплатно в любом количестве – не требуя, разумеется, отдельных комплектов постельного белья …
Предпринимать в день возвращения с Санторина что-либо, выходящее за рамки рутинного пассивного отдыха, не было ни сил, ни желания. Мы пренебрегли даже завтраком, так и отсыпались почти до самого обеда. И только ближе к вечеру потянулись к пляжу.
Что из себя представляет пляж «Эри-отеля»? Об этом стоит рассказать подробнее. Начнем с того, что пляжем в классическом понимании этого слова он не является. Точнее его было бы описать как бассейновую зону, имеющую выход к морю. Причем иногда создавалось впечатление, что одно плавно перетекает в другое. Никакого песка, никакой гальки. Шезлонги стоят под навесами на плитке или под пальмами на травке. Чуть ниже проходит мощеная пешеходная эспланада, а дальше – частично залитые бетоном каменюки, для схода в воду практически не приспособленные. Был, правда, один участок с неким подобием ступенек, но и тут нога отчаянно скользила по камням. С учетом того, что море было большей частью неспокойным и постоянно билось в берег небольшими, но вредными волнами, просто удивительно, что никто не разбил себе там голову!
Зато сама вода в целом не подкачала. Чистая, теплая (но не до безобразия), только вот живности маловато. Отчего и чайки напрочь отсутствуют. Глубины небольшие, уплыв как-то раз в море на добрые полкилометра, я ухитрился донырнуть до самого дна – правда, со второго раза, в ластах и вообще я неплохо ныряю. А метрах в ста пятидесяти от берега, немного левее пляжа, от мыса с маленькой часовенкой тянулась длинная подводная гряда, обозначающая себя на поверхности постоянными бурунами. Воды над этими камнями было от силы по грудь, отчего набегающая волна вырастала чуть ли не в человеческий рост. Прыгать на ней было, конечно, прикольно, но не вполне безопасно. Очевидно, поэтому я был единственным «камикадзе», который рисковал заплывать в этот район. Хотя, положа руку на сердце, издалека все эти буруны смотрелись страшнее, чем вблизи…
Тем не менее, я охотно лез в воду практически при любой волне и даже повадился таскать из моря кое-какие трофеи. Ими, как правило, оказывались панцири морских ежей – вещь хрупкая, но высокохудожественная. Это был идеальный во всех отношениях сувенир, поскольку мало того, что не требовал дополнительного расхода валюты, так еще и обладал несомненной эксклюзивностью. Эксклюзивность же заключалась в том, панцири сии не валялись на берегу, а требовали ныряния за ними непосредственно на дно морское. В этой охоте за сувенирами я сразу стал монополистом, поскольку никто даже не пытался составить мне конкуренцию. Особенным шиком считалось вытащить со дна свежевыпотрошенный рыбами панцирь с еще торчащими фиолетовыми иглами. Но это была редкая удача, в основном попадались начисто лишенные игл бледно-зеленые пупырчатые скелетики – очень красивые, но, к сожалению, не всегда целые. Живых же ежиков я по гуманным соображениям не трогал вообще.
Некоторые из отдыхающих также вооружались маской, трубкой и ластами, но ограничивались изучением подводных красот с поверхности, почти не ныряли и далеко от берега не удалялись. Я же нырял везде и всюду, благодаря чему даже среди скудной, в общем-то, местной морской фауны обнаружил несколько довольно редких экземпляров. Например, парочку раковин типа «каури» или хищную морскую змею с вот такенными зубами!
В массе же своей народ барахтался в расположенных прямо на берегу бассейнах с морской водой, нежился на шезлонгах и неторопливо попивал халявные напитки разной степени крепости. Особой радости глазеть на эту пляжную массу не было. Имелось, конечно, некоторое количество отчаянных девушек, загоравших «топлесс» и «поплесс», но их можно было пересчитать по пальцам одной руки, так что в целом обошлось без эротического шока. Преобладали же вполне приличного вида супружеские пары от среднего возраста и выше, как правило – с детьми, а то и внуками, для которых аниматоры ежеутренне разыгрывали на языке Гете один и тот же надоедливый хэппенинг, построенный по незамысловатому принципу «два притопа, три прихлопа». Словом, отель оказался типичным местом для семейного отдыха бюргеров.
Зато буквально за забором располагался небольшой аквапарк, и вот там-то жизнь била ключом! Тем более что вход на его территорию был бесплатным, а платить надо было уже непосредственно за еду, питье, прокат водных мотоциклов и, разумеется, аттракционы. Набор последних был достаточно стандартным для всех приморских аквапарков: «банан», катание на парашюте, водяные горки, тарзанка и катапульта. Однако цены на них, мягко говоря, варьировались. Если пропуск на водяную горку на весь день обходился отдыхающим в необременительные восемь евро с носа, то за прыжок с тарзанки (в комплекте с фирменной майкой и пачкой фотографий о себе, героическом) алчные организаторы требовали аж пятьдесят! М-да, есть о чем задуматься… Бесплатно я бы с этой колокольни еще сиганул (хотя, что греха таить, страшновато); пожалуй, раскошелился бы ради такого дела даже на червонец – но выкладывать за этот самочинный ужас без малого две штуки?! Короче, мой и без того робкий энтузиазм улетучился окончательно, и я ограничился пассивными наблюдениями. Хотя многие – даже девушки! – охотно прыгали с этой дуры, и жутковатый конвейер по выкачиванию денег работал бесперебойно. Процедура была налажена до автоматизма. Подмахиваешь бумажку, что у тебя все в порядке с сердцем и ты со страху не наложишь в штаны (в английском переводе это называлось «back problems»). Становишься на весы – это нужно, чтобы правильно рассчитать натяжение эластичного каната (считается особым шиком при падении слегка макнуть клиента в воду). Затем платишь 50 евро, берешь листок со своими данными и проходишь по мосткам на маленький плавучий островок на берегу бухточки, где какое-то время ждешь своей очереди. Дождавшись, забираешься с инструктором в кабинку, и вот уже кран с телескопической стрелой возносит тебя на высоту, почти равную стоимости прыжка, только в метрах. Там инструктор крепит к твоим ногам фал, и… Дальнейшее описывать не буду, потому что все это надо было пережить самому. А я так и не решился. Хотя не могу сказать, что сильно о том жалею.
Пляж в аквапарке был песчаным, и вход в воду проблем не представлял, вот только вода здесь была откровенно мутноватой, и это делало ныряние на предмет любования подводными красотами абсолютно бессмысленным занятием (да в этой полузамкнутой бухте их, похоже, и не было). К тому же здесь за буйками непрерывно сновали водные мотоциклы и катера, буксирующие «бананы» и парашютистов. Поэтому аквапарк я особенно не жаловал. А на пляже возле отеля все время гуляли волны, которые вкупе с крупными камнями тоже являли собой не самое приятное сочетание. Вот и спрашивается – куда крестьянину податься? Впрочем, оказалось, что вопрос надо было задавать по-другому – не куда, а когда.
Часов в одиннадцать вечера меня вдруг потянуло на подвиги.
- Пойду, окунусь! - сказал я, покидая ложе и решительно натягивая шорты.
Наталья была внутренне готова к такому повороту событий. Она прежде и сама любила ночные купания в море, только вот оставлять Огромного одного мы теперь зареклись.
- Когда вернешься-то?
Я прикинул по времени. Планы в голове рождались почти наполеоновские.
- Ну… самое позднее, в час ночи где-то. Да не бойся ты, не утону я! Все, целоваю, не плакай!
«Уж двух-то часов мне на это купание за глаза хватит, - опрометчиво думал я, спускаясь в лифте с полотенцем наперевес, - Не собираюсь же я потом под звездами загорать!»
Чернеющее в камнях море было гладким, как колхозный пруд, однако желающих составить мне компанию не наблюдалось. Пляж был на диво безлюден (во всяком случае, мне так показалось). «Ну и хорошо!», - сказал я себе и, обдуваемый легким бризом, полез в воду.
Кому как, а лично для меня главным развлечением во время ночных купаний в южных морях с некоторых пор стало наблюдение за свечением планктона. Знаете, это когда медленно проведешь рукой под водой, а вслед летит стайка похожих на искры сверкающих пузырьков. Потрясающее зрелище. Нашу-то речку хоть всю ночь баламуть, фиг что сверкнет… Я уже настроился на очередную порцию огненной феерии, но – увы, бьющий с берега прожектор напрочь забивал слабое свечение микроорганизмов. Постепенно я вынужден был удалиться метров на двести, и только на этом расстоянии смог начать любоваться срывающимися с моих рук голубоватыми искорками.
Но ведь дальше от берега будет еще лучше, верно? И я поплыл. Все дальше и дальше, вперед и, ощущение такое, что – в никуда. Зачем? А черт его знает… Путь мне указывали только звезды на безлунном небе, да и то как-то странно: сколько я ни вертел головой, знакомого с детства ковша Большой Медведицы так и не увидел. Мое плаванье продолжалось довольно долго, и я уже начал подумывать о возвращении, как вдруг впереди меня показалось странное тусклое пятно. Я не сразу понял, что это был тот самый оранжевый буй, возле которого я несколько дней назад совершил свое самое глубоководное погружение на морское дно. От берега до него было примерно полкилометра. Это – как бы последняя веха. Планета Нептун. Граница Солнечной системы. Дальше я здесь не заплывал даже в ластах, дальше – открытое море, стихия для рыб и больших кораблей, но уж никак не для пловцов-одиночек. Не пора ли тебе вернуться на Землю, наш отчаянный «Вояджер»? Ох, давно пора, однако… Словно старого знакомого, я хлопаю затянутый в сетку двухметровый надувной шар по тугим бокам и, удивляясь самому себе… плыву дальше, в безлунный мрак неизвестности.
Через сотню метров на всякий случай оборачиваюсь. Буй со стороны моря ничем не подсвечивается, его уже практически не видно. Отмеченная огнями линия побережья открывается отсюда на десятки километров. Зрелище потрясающее, но в голову приходит трезвая мысль, что неплохо было бы определиться с ориентирами, дабы на обратном пути не промазать мимо своего отеля – мало ли, какие здесь течения? С берега не доносится уже абсолютно никаких звуков, лишь две расцвеченные как новогодние елки 60-метровые опоры гигантской «катапульты» указывают местоположение аквапарка. Впрочем, с такого расстояния их легко можно закрыть спичечным коробком. Ай да Лева, ай да сукин сын! Видит бог, люблю я и в море поплескаться, и ночью мне это делать не впервой, но чтобы вот так, в одиночку и черт знает где?!
Терпеть не могу, когда бедный гормон надпочечников склоняют направо и налево, но чего-то такого в моей крови явно поприбавилось. Это неожиданно придает силы, и я совершаю очередной затяжной спурт в направлении невидимого горизонта. Ага, есть еще песок в песочнице! Хотя ночное открытое море, что ни говори, не совсем подходящее место для подобных забав. Надеюсь, вон тот корабль держит курс не в мою сторону? Вроде бы нет, а то в случае чего шансов у меня никаких – проедут по голове, и поделом, не заплывай за буйки! И вообще, сколько можно судьбу испытывать? В голову невольно полезли финальные строки из «Мартина Идена» Джека Лондона (хорошо хоть не из «Муму»), уж больно безрассудным начинает казаться то, что я делаю. Чтобы изжить комплексы, набираю в рот воздуха, ныряю, и метров десять плыву под водой с открытыми глазами, наблюдая за всполохами светящегося планктона. В Турции, в Аланье, он светился, пожалуй, ярче, но и тут есть на что посмотреть. Выныриваю. Все, успокоился? Теперь не грех передохнуть… Я ложусь на спину и проваливаюсь в Космос.
Вега, Денеб, Альтаир… Перечеркнутый полоской Млечного Пути звездный треугольник висит прямо над моей головой, а я словно подвешен в невесомости где-то между небом и землей. Думаю, сейчас я один такой на весь остров Крит. А может, и на все Средиземноморье. Невозможно поверить, что где-то нашелся еще один такой же ненормальный, болтающийся сейчас в ночном море, в добром километре от суши без каких-либо плавсредств! Кто я – супермен или идиот? Это будет зависеть от исхода мероприятия. Пока же я продолжаю держать прежний самоубийственный курс – прочь от берега. Огни катапульты над аквапарком уже успели погаснуть, и теперь совершенно непонятно, куда возвращаться – но нет, в меня словно бес вселился. Хотя кто бы меня не понял, чудом окажись он сейчас на моем месте? Впрочем нет, скорее всего он просто до смерти бы перепугался… Но мои чувства трудно было передать словами. Весь привычный мир словно ушел на дно. Я был один. Один во всей Вселенной. А она – вокруг меня. Вега… Денеб… Альтаир… гладкие ленивые волны… вкус соли на губах… Млечный путь. Мой путь. Я неторопливо следую вдоль его призрачной линии, и впереди меня только звезды и бледные светящиеся искорки вокруг ритмично рассекающих воду рук. Апофеоз полного и окончательного уединения. Сейчас для меня не существует ничего, кроме безбрежного моря, Млечного Пути и этой волшебной ночи…
Человеку иногда надо испытывать такие ощущения, осознавая себя одновременно и песчинкой, затерянной в космическом мраке, и центром мироздания. Но постоянно находиться в таком состоянии невозможно. Не помню, сколько прошло времени, когда я вспомнил о существовании жены и ребенка.
Возвращение в мир реальности было долгим и мучительным. Далекий берег наотрез отказывался приближаться, и только замаячивший впереди темный шар буя возвестил о том, что мои усилия не напрасны и половина пути пройдена. Но плыть-то еще ого-го сколько! Хватит ли сил? Дурацкий вопрос. Хватит, не хватит – куда деваться-то? Впрочем, если на море вдруг не разыграется шторм (что вряд ли) или мне судорогой не сведет больше двух конечностей одновременно (что тоже вряд ли), доплыву вне всякого сомнения. Проходит еще какое-то время. Ага, вот уже и музыку слышно. По всем признакам, это из нашего отеля. Господи, как на берег-то хочется… Ну и учудил я сегодня ночью! Ладно, все нормально. Победителей не судят. Нельзя даже сказать, что я гребу из последних сил, хотя малость подустал, не без этого. Ладно, теперь уже немного осталось. Сущая безделица. И хотя море слегка оживилось, проблем при причаливании быть не должно. Процесс настолько привычный, что является, так сказать, делом техники. Жалко только, что горящий над бассейном прожектор бьет теперь прямо в глаза и лишь мешает наблюдать за обстановкой… Осторожно, чтобы не распороть в темноте живот, лавирую между подводных камней, подгребаю к берегу. Все, можно становиться на ноги. Ура! Ура, черт возьми!!! Цепляясь за скользкие ступени, вылезаю из воды, и на меня сразу наваливается непривычная тяжесть. От неожиданности я едва не падаю. Не-ет, ребята, хорошего все-таки должно быть понемножку. Надо же, как организм от суши успел отвыкнуть! Полное ощущение, будто на меня навьючили по меньшей мере пудовый рюкзак…
Тем не менее, прибытие на сушу оказалось поистине триумфальным. Когда я, наскоро сполоснувшись под холодным душем, нетвердой походкой направлялся в сторону оставленных вещей, тишину ночи неожиданно сотрясли… бурные аплодисменты, сопровождающиеся громкими радостными возгласами! Что такое? Это что – мне?! Присмотревшись, замечаю группу расположившихся на берегу молодых иностранцев, дружно махавших мне руками. Так и есть, аплодисменты явно предназначались моей скромной персоне. Однако! Не в силах устоять перед соблазном хоть немного побыть в роли «звезды» европейского уровня, подхожу и знакомлюсь. Тем более что ребята настроены весьма доброжелательно и испытывают к моей личности самый живой интерес. «Мы так беспокоились, так беспокоились! – всплеснув руками, восторженно защебетала стройная немка, представившаяся Сильвией, - Зашел человек в воду – и нет его! А ты откуда?» В глазах остальных читается то же неподдельное любопытство. Всех интересует – откуда, из каких краев берутся такие отмороженные на всю голову любители ночных заплывов? Объясняю, что из России. «О! Россия!? Но она ж вон какая огромная! - блеснула познаниями в географии Сильвия, - А точнее?» «Русский Север! Ухта! Абрамовича знаете?» «Не-е-т…» Удивительный народ, эти европейцы. Ни малейшего пиетета к нашим знаменитым нуворишам.
Компания подобралась интернациональная: преобладали немцы и голландцы, но была и парочка поляков, и даже местный один затесался, так что друг с другом все говорили большей частью по-английски. Чтобы не выглядеть белой вороной, сбегал в номер за деньгами и уговорил бармена продать мне бутылочку пива, хотя шел уже третий час ночи, а бар на берегу работал только до двух. Кстати сказать, это оказалась единственная бутылка, которую мне пришлось покупать самому – потом меня уже только угощали. Темы разговоров были разнообразными: работа, футбол, политика – обо всем понемножку. Мое сердце, полное предубеждений против европейской молодежи, несколько оттаяло. Но за нашего бывшего земляка все равно было немножко обидно. Как когда-то на Канарах – за Льва Толстого…
Визит к Минотавру
Одним из обязательных пунктов нашей программы пребывания на Крите было посещение развалин знаменитого Кносского дворца – одного из того немногого, что дошло до наших дней со времен крито-микенской цивилизации. Дворец этот был раскопан в начале XX века усилиями команды английского археолога Артура Эванса и среди археологических открытий мирового значения стоит в одном ряду с раскопками Трои или обнаружением гробницы фараона Тутанхамона. Кстати, к перспективному с точки зрения археологии холму близ Кносса приценялся и сам троянский триумфатор Генрих Шлиман, но сторговаться с хозяйничавшими тогда на Крите турками ему не удалось, и номер с Гиссарлыком в этот раз не прошел. Когда же за дело принялся более удачливый сэр Артур Эванс, у всего просвещенного человечества вылезли на лоб глаза. Под холмом предприимчивым англичанином были обнаружены остатки грандиозного многоуровневого каменного дворца общей площадью 22 тысячи квадратных метров (во квартирка была у минойских владык!), в относительно хорошем состоянии и буквально набитого древними артефактами невообразимой ценности! Короче говоря, в моем понимании, поехать на Крит, и не побывать в Кноссе было верхом бескультурья. Супруга не возражала – ей тоже прекрасно было известно о величайшей исторической ценности данного археологического объекта. Огромному же просто популярно объяснили, что это то самое место, где в свое время резвился плотоядный человеко-бык Минотавр. Наш отпрыск, даром, что в школу еще только собирался, грамоту уже разумел и насчет древнего монстра был в курсе…
По сравнению с нашим санторинским вояжем поездка в Кносс представлялась чуть ли не загородной прогулкой. Да, собственно, таковой она и была. Городок Кносс (или, как его называют греки, Кноссос) чуть ли не вплотную примыкает к южной окраине столицы острова – Ираклиона, до которого от нашего отеля было, как я уже говорил, чуть более получаса езды. Соответственно, и автобус с группой заезжал в Херсониссос не в шесть утра, а к половине девятого, так что мы успели даже без спешки позавтракать в отеле.
Насколько громогласными были насекомые возле нашей гостиницы, но в Кноссе они вообще превзошли сами себя. Их поистине дикий ор временами напрочь заглушал и многоязыкий гомон толп экскурсантов, и объяснения экскурсоводов, так что добрая половина того, что нам рассказывали, прошла мимо наших ушей. Что было, в общем-то, обидно, потому что от осмотра развалин без компетентных пояснений было мало толку – с учетом того, что значительная часть деталей комплекса Кносского дворца ныне представляет собой не подлинные исторические руины, а замаскированный новодел «под старину», самостоятельно разобраться, перед чем стоило в благоговении склонить голову, а что сопроводить лишь презрительным хмыканьем, было подчас проблематично. Вот так, сначала, захлебываясь от восторга и трепета, глазеешь на знаменитые минойские фрески с дельфинами (знакомые по фотографиям еще с детства), а потом видишь точно такие же в музее и понимаешь, что тебя в очередной раз надули. Впрочем, ряд специалистов полагают, что именно применение в ходе реставрационных работ столь нелюбимого многими железобетона (крашеного, впрочем, под пиленый камень) позволило сэру Артуру Эвансу сохранить многие помещения дворца, открытые после раскопок всем ветрам, а уж удаление почти всех подлинных артефактов под музейную крышу и вовсе являлось совершенно необходимой мерой. Но что ни говорите, а с навешиванием в некоторых комнатах дворца современных дверей реставраторы явно переборщили…
Знаменитый дворец предстал перед нами наглядной иллюстрацией загадки «ни окон, ни дверей, полна горница людей». Добавлю еще – «ни стен». Ну, не требуйте слишком многого от дворца, построенного чуть ли не сорок веков тому назад! Лично я полагаю, что от дома, в котором обитаю ныне я сам, и через один век камня на камне не останется, и даже землетрясения для этого не потребуется. По большому счету, от Кносского дворца в первозданном виде сохранились лишь подвалы, причем и они, как правило, лишены перекрытий и меньше всего напоминают легендарный Лабиринт. На мой прямой вопрос, где же в таком случае жил Минотавр, экскурсовод, не моргнув гласом, ответила: «Ну, вы же понимаете, что это всего лишь миф…» Хм, а я и забыл! Впрочем, единожды просмотрев свободно продающиеся на каждом углу календарики с изображениями разного рода античных непотребств (репродукции реальных росписей на вазах!), можно поверить и в большие чудеса, чем сожительство супруги главы государства с крупным рогатым скотом.
Досыта налюбовавшись на исторические руины с подвалами, набитыми огромными пифосами из-под постного масла (уж не знаю, настоящими или бутафорскими), группа организованно переехала в город Ираклион, где за отдельную плату (по 10 евро с носа, дети – бесплатно) нам была предоставлена возможность посетить великолепный археологический музей, подлинность экспонатов которого уже не вызывала сомнений. Равно как и их колоссальная ценность. Ну, во сколько можно оценить тонкие ювелирные украшения из чистого золота, сработанные мастерами минойской эпохи в ту пору, когда до времен Гомера оставалась еще добрая тысяча лет, а по территории нашей необъятной Родины вообще бродили лишь диковатого вида «мальчики из пещеры Тешик-Таш»? Коллекция ираклионского музея считается в Греции второй по значению – после Афин, разумеется. Неудивительно. Очень богатая коллекция. Хочется отметить, что меры безопасности в музее не носят чрезмерного характера, никого не обыскивают и никто не запрещает снимать экспонаты. А также похвалить музей за микроклимат – понятно, что это сделано в основном ради сохранности экспонатов, но и посетителям приятно ходить по прохладным залам в летнюю жару. Что же до самих экспонатов, то лично я выделил бы для себя следующие:
1. Знаменитый Фестский диск (глиняный диск с отпечатанными по спирали иероглифическими письменами, до сих пор не получившими расшифровки)
2. Не менее знаменитая «Богиня со змеями» - великолепная минойская статуэтка, изготовленная примерно в 1600 году до н. э. и охотно тиражируемая ныне местными ремесленниками (мы себе тоже купили одну такую)
3. «Пчелочки златые» - пожалуй, самое известное из представленных ювелирных украшений минойской эпохи. Потрясающая вещица, особенно если помнить, сколько ей лет.
4. Сосуд в виде каменной головы быка с позолоченными рогами и глазами из горного хрусталя – примерно того же года выпуска.
5. Двойные топоры, символы минойского государства (насчет удобства их практического применения судить не берусь). Их в музее навалом. Но больше таких нет нигде. Это, своего рода, фирменная критская «фишка».
6. Фрески из Кносского дворца с изображениями дельфинов и сценок называемой «тавромахии» (игр с быками). Изумительные по выразительности произведения искусства. Надо еще раз признать, что в плане живописи древние критяне крепко обогнали наших тогдашних предков…
И вот такая утонченная цивилизация погибла, исчезла с лица Земли почти мгновенно! Особенно начинаешь скорбеть по этому поводу, рассматривая грубые поделки народов, пришедших ей на смену. Куда что подевалось, откуда руки росли у этих дорийцев и ахейцев? Но именно из этих нелепых статуэток и покрытых убогой росписью горшков развилась спустя века прекрасная цивилизация древней Эллады…
На родине Зевса
Объять необъятное нельзя. Но попытаться – можно. Поэтому мы решили не заканчивать на этом наше ознакомление с Критом и «подписались» еще на одну экскурсию – на этот раз во внутренние районы острова, на Ласифийское плоскогорье, знаменитое своими парусиновыми ветряками и пещерой, где, согласно древнегреческим мифам, родился сам Зевс.
Большую часть Крита покрывают горы – не кавказские, конечно, но уральских-то точно повыше будут. В силу этого ландшафты острова выглядят соответственно, да и на побережье ровные песчаные пляжи – отнюдь не типичное явление, даже для ираклионского аэропорта не нашлось подходящей площадки (его, как я уже писал, пришлось вынести чуть ли не в море). Тем удивительнее на этом фоне смотрится плато Ласифи – раскинувшееся среди гор огромное и ровное, как стол, пространство в самом сердце восточного Крита!
По дороге туда мы заехали посетить еще несколько любопытных объектов. Первым был огромный платан, который рос в одном из ущелий и, несмотря на более чем двухтысячелетний возраст, неплохо себя чувствовал. Вымахал он не столько в высоту, сколько в ширину, но размеры его ствола действительно потрясали воображение – этакое нагромождение древесины размером с небольшой дом. Причем, в отличие от знаменитого драконова дерева на Тенерифе, к которому туристов и близко не подпускают, доступ к платану-аксакалу не ограничен – если хочешь, можешь лазить по нему сколько угодно. Собственно, почти все так и делают. И ничего, жив до сих пор, курилка!
Здесь же, под развесистой кроной все того же платана, располагался оборудованный под грот источник, украшенный написанными на белых фаянсовых тарелках портретами трех подозрительных личностей, чьи изображения по степени карикатурности соперничали с механическими творениями санторинских чучельников – во всяком случае, лица у них были тоже слегка нечеловеческие. Неизвестный маэстро, очевидно, тоже не был до конца уверен в своих художественных способностях, поэтому на всякий случай написал сбоку фамилию каждого, но очень уж мелко и по-гречески. Народ потребовал разъяснений – что за «красавцы»? Выяснилось, что наиболее значительным персонажем импровизированной галереи был известный греческий писатель Никос Казандзакис (на фото он слева), уроженец Крита и автор нашумевшего романа «Последнее искушение Христа». Жители Крита, как выяснилось, очень гордятся своим знаменитым земляком – даром, что его за такую крамолу отлучили от церкви, и вообще он на этой почве, что называется, хлебнул лиха. Впрочем, если он и впрямь выглядел так, как на портрете неизвестного мастера, то мне жаль его вдвойне – представьте себе этакого замученного жизнью Сальвадора Альенде, отсидевшего пару лет на хлебе и воде. Причем есть основания полагать, что воду он брал как раз из этого источника…
Вообще, любовь современных греков к своим духовным и политическим «отцам нации» заслуживает особого рассказа. Хотя в этом плане здесь и не наблюдается той переходящей в национальный психоз истерии всеобщего посмертного обожания, каковая имеет место в Турции в отношении г-на Мустафы Кемаля (Ататюрка), но некоторые симптомы этого явления все-таки наличествуют. Например, едва ли найдется в Греции хоть один город, где не было бы улицы имени Элефтериоса Венизелоса – доблестного освободителя Крита от турок, а впоследствии неоднократного премьер-министра всея объединенной Греции (наш «родной» Херсониссос, разумеется, не был исключением – и здесь главная улица носила имя все того же достославного критянина). Должно быть, это действительно был человек без страха и упрека. Но лично для меня – да простят меня греки! – столь обожаемый ими Венизелос является персонажем, скорее, комическим. Во-первых, с этим политическим деятелем я заочно познакомился по юмористическим рассказам Аркадия Аверченко, который, живя в Константинополе во времена массового изгнания греческого населения «младотурками», всерьез Венизелоса вообще не воспринимал. А во-вторых, дедушка Венизелос до смешного похож на нашего Ильича. Немудрено, что, прогуливаясь однажды по центру Ираклиона и увидев памятник лысому мужичку с бородкой и в пиджаке, я испытал к нему поистине ностальгические чувства. Что же до Казандзакиса, то его именем назван целый международный аэропорт Ираклиона, что тоже достаточно круто. Во всяком случае, до аэропортов имени Ленина не додумались в свое время даже у нас…
После ознакомления с необъятным платаном-патриархом и торжественного распития воды из источника писательского вдохновения путь наш лежал в местечко Кера, где находился один из старейших православных монастырей Крита (его начали строить где-то в IX веке). Это уникальный в своем роде монастырь-транссексуал. Изначально он был мужским, потом вдруг стал женским, а за несколько месяцев до нашего прибытия в очередной раз поменял пол и снова стал мужским. Причем до такой степени, что сопровождавшая нас женщина-экскурсовод даже побоялась переступить его порог (хотя вообще-то вход женщинам из туристических групп туда отнюдь не возбраняется). В результате мы были вынуждены осматривать монастырь самостоятельно, строя язвительные догадки насчет того, какого рода грехи вынуждают нашу пугливую гидессу шарахаться от монастырской братии, как черт от ладана. Сами же монахи, числом всего в несколько душ, на вид и впрямь были суровы до невозможности, но близко к туристам не приближались, очевидно, намереваясь отыграться в свободное время на растущей посередь монастырского двора здоровенной шелковице, которую они регулярно «кастрировали» с целью предотвращения загрязнения двора дождем из упавших ягод. Кроме шелковицы в монастыре произрастало несколько благородных лавров, так что минимальным количеством приправ монастырская трапезная была обеспечена круглогодично. Помимо этих достопримечательностей, в церкви монастыря обнаружилась цепь, возложив которую на себя, можно было загадать какое-нибудь желание. Не знаю, как Наталья, а лично я загадал, чтобы Огромный своим поведением не загнал нас до срока в гроб. И вы знаете, пока действует! В смысле, дает Господь сил терпеть…
Покинув монастырь, едем дальше, постепенно набирая высоту и любуясь видами. Виды, надо сказать, были роскошные – крутые, изрезанные шрамами каньонов горные хребты и зеленые долины, почти сплошь засаженные оливковыми деревьями. Наконец, по бокам дороги замелькали первые парусиновые ветряки. Немного погодя горные серпантины закончились, и мы въехали в одну из деревень Ласифийского плоскогорья. Здесь нас ждал небольшой аттракцион – возможность понаблюдать за работой маленькой гончарной мастерской, работающей по принципу семейного подряда: брат лепит и обжигает, сестра расписывает и продает. Работал молодой грек настолько виртуозно, что создал у публики обманчивее впечатление, будто нет ничего более простого, чем вылепить из глины какую-нибудь вазу или горшок. Увы, когда всем желающим было предложено попробовать себя в этом нехитром ремесле, никто из вступивших в единоборство с гончарным кругом не сумел создать ничего путного. Кстати, в роли этих наивных энтузиастов выступили почему-то исключительно дамочки…
Символом области Ласифи являются оригинальные ветряки с крыльями из натянутой на шестах парусины. Это не мельницы, как думают некоторые, а своего рода ветряные водокачки. Когда-то на всем плоскогорье таких ветряков было аж десять тысяч (что и представить-то можно с трудом), теперь же их осталось гораздо меньше, да и оставшиеся, полагаю, выполняют ныне чисто декоративные функции. Во всяком случае, нам попалось по дороге всего несколько штук – не считая игрушечных моделей, весело крутящих крылышками в любой сувенирной лавке Ласифийского плоскогорья. Обслуживание туристов и сувенирный бизнес – это вообще золотая жила для местных жителей. Посмотрел бы я на них, если бы им приходилось впаривать плоды своих трудов исключительно друг другу… При том, что какой-то иной бурной хозяйственной деятельности на плоскогорье я не заметил – небольшая часть его была, конечно, распахана, но не было здесь ни бескрайних оливковых рощ, ни огромных тучных стад на привольных пастбищах (из животины вообще преобладал мелкий рогатый скот, да и тот не слишком бросался в глаза)... Ну, с оливками все более-менее понятно – высота в 800 м над уровнем моря обеспечивает чуть ли не ежегодные зимние заморозки, что делает их выращивание здесь делом малорентабельным. А вот отсутствие видимых признаков развитого земледелия и животноводства несколько удивило. Впрочем, я вам не скажу за всю Ласифи, вся Ласифи очень велика…
Но главная цель нашего путешествия находилась еще выше, на склоне одной из гор. Пещера Зевса. Мекка и Вифлеем древнего мира. Откуда есть пошла одна из величайших в своем роде мировых религий. Ныне она, казалось бы, совершенно неактуальна (кто-то умный однажды решил, что на небесах должен действовать принцип единоначалия; индусы, правда, до сих пор возражают) – но все равно, кто ж у нас не слышал о Зевсе, Посейдоне и прочих олимпийских богах? Разве что клинические идиоты и студенты УГТУ…
К пещере вели на выбор две тропы. Слева по склону – длинная и пологая, и справа – короче, но, соответственно, значительно круче. Не сговариваясь, мы решили не искать легких путей и ломанулись в гору по крутому маршруту. Набрать было необходимо в общей сложности метров двести, то есть предстояло совершить довольно-таки приличное восхождение, скользя по отполированным подошвами миллионов людей камням тропы (для меня-то это не проблема, но вот представить на этом терренкуре беременную старушку-Рею было несколько проблематично). Чуть позже мы поняли, что в процессе полировки камней самое активное участие принимали не только люди, но и животные. Точно рассчитав место, достигнув которого опрометчивые туристы уже начинали раскаиваться в выборе маршрута, хитроумные старички из местных услужливо расположили там импровизированную станцию проката осликов. За какие-нибудь 10 евро, которые к этому моменту уже не казались чрезмерной платой, вас подряжались в лучшем виде доставить наверх на спине длинноухого (сам хозяин ослика при этом на всякий случай бодро семенил рядом), а накинувших сверх пятерик еще и обязались потом спустить тем же транспортом вниз. Забегая вперед, скажу, что дурных платить за спуск, как правило, не находилось, и старички с комфортом ехали вниз, усевшись верхом на ослика сами.
Поскольку солнышко припекало, а подъем в гору для ребенка был и впрямь тяжеловат, Огромный с нашей подачи тут же оказался в седле. Хозяин-грек, которому на вид было не меньше восьмидесяти, рванул под уздцы, и ослик, цокая копытами, привычно зашагал в гору. К моему удивлению, Огромный не проявлял никаких признаков беспокойства, хотя крутизна тропы временами заставляла меня волноваться за судьбу сына. Но ослик свое дело знал туго и карабкался вверх по скользким каменистым склонам с непринужденностью ламы. Как ни странно, опирающийся на клюку старикашка тоже не отставал ни на шаг! Впрочем, чему удивляться – после десятилетий ежедневных прогулок туда-сюда на свежем воздухе он, наверное, мог дать фору даже мне. Хорошая у старика работа, чего там говорить…
По дороге попадались туристы и любопытные личности из местных. Один из них, сверстник и коллега нашего почтенного провожатого, проявил вдруг нешуточный интерес к личности моей Натальи. Выяснив, что она русская, он буквально просиял, выдал на ломаном английском что-то вроде «русский с греком братья навек, потому как православные» и радостно кинулся лобзать мою супругу. Я был растроган... Наконец, мы поднялись почти к самому входу в пещеру, где Огромному было предложено освободить транспортное средство.
Позвольте, а где же пещера? Никаких признаков того, что я невольно навоображал себе перед поездкой сюда (а намеревался я увидеть что-то вроде портала тоннеля) нигде не наблюдалось… Оказалось, впрочем, что нам надо всего лишь пройти еще около сотни метров, на огороженную территорию, где по предъявлению выданных экскурсоводом билетиков мы и будем допущены непосредственно в родовое имение господина Зевса.
Надо сказать, что вход в пещеру менее всего напоминал метро. Им оказалась обрамленная нагромождением замшелых камней промытая в известняке дыра, в которую при желании мог бы провалиться небольшой грузовик. В глубь ее вели две крутые лестницы с перилами, из темноты светили огоньки лампочек и тянуло приятной прохладой… Я никогда не бывал в Новом Афоне, а все мои спелеологические навыки ограничивались школьным «диггерством» в трубах ухтинской канализации, но то, что я увидел, заинтересовывало с первого взгляда.
- Смотри, сынок! – сделал я торжественный жест рукой, - Вот в этой дыре и родился Зевс!
Спускаясь вниз по специально оборудованной лесенке, я еще раз восхитился величием духа Реи. Потому как в те времена, когда ей приспичило рожать Зевса, этой лесенки здесь наверняка не было. А без нее пузатая роженица имела все шансы сломать себе шею – все-таки глубина у пещеры была метров сто, хотя и не вполне по отвесу. Ну а о том, как она потом выбиралась оттуда с ребенком на руках, мне даже подумать страшно…
Народу в пещере было много. Посмотреть и впрямь было на что. За четырнадцать миллионов лет природа украсила ее всеми полагающимися пещере атрибутами – и свисающими сверху сталактитами, и торчащими снизу сталагмитами, и подпирающими потолок колоннами – продуктами воссоединения тех и других… Правда, в ходе обустройства пещеры часть сталактитов поотшибали, дабы не грозили свалиться кому-нибудь на голову, зато превратившиеся в колонны сталагмиты буквально потрясали воображение. Невозможно было поверить в нерукотворность этих массивных, но в то же время грациозных каменных столбов с изящными рюшечками и аккуратно проточенными по бокам вертикальными каннелюрами! Удачная подсветка подчеркивала величавую невесомость этих нарастающих со скоростью всего один миллиметр в век сверкающих чудес природы, и только собственное прикосновение могло убедить, что это не лед, а что-то вроде бетона. Кстати, поблескивают они из-за капель воды. Вода понемногу сочится здесь отовсюду. Природа продолжает делать свое дело…
Пытаясь как-то запечатлеть своих родных на фоне этой подземной красоты, я при попытке вытащить из кармана фотоаппарат, ненароком выронил «за борт» свою расческу. Казалось бы, пустячок – а неприятно. Опять же, зачем мусор после себя оставлять? Только вот где теперь эту расческу искать… Чувствуя себя нарушителем всех правил, пролезаю под канатами и спрыгиваю с дощатой дорожки на мокрые камни. Ориентировка в пространстве тут же дает коварный сбой. Увидев внизу яркое пятно, я почему-то решаю, что это просвечивает сквозь дырку в полу некий освещенный зал под нами, и не на шутку тревожусь – как же, а вдруг провалюсь через непрочные «перекрытия». Через несколько секунд наваждение проходит. Это был всего лишь отсвет далекого входа в неглубокой луже. А никакого «нижнего зала» не было и в помине, мы и так стояли на самом дне пещеры…
Каким-то чудом нашарив в темноте среди камней расческу, довольный, возвращаюсь на дорожку: «Извините, Зевс Хронович! Эта штука мне и самому пригодится!» В качестве компенсации решаю принести всемогущему громовержцу символическую жертву, для чего выдал Огромному зашвырнуть в покрывающее пол пещеры озерко монетку в десять центов. Будет с него, решил я. Напрасно. Уже на следующий день расчески след простыл…
Выбравшись из подземелья впечатленными и слегка озябшими, мы решили на спуске с горы проигнорировать услуги «евроосликов» и вообще выбрать другую тропу. Она была ровная и пологая, но змеилась серпантином по практически открытому склону так долго, что к моменту возвращения к автобусу о прохладе пещеры остались одни воспоминания. Время было обеденное, и нас повезли трапезничать. В придорожном ресторанчике «Сели Ампилоу» пещера Зевса снова проявила свою мистическую сущность. Дело в том, что ранее такие обеды всегда будили во мне ощущение досады за своего отпрыска: вместо того, чтобы поглощать свою законную порцию, он лишь с выражением величайшей брезгливости лениво ковырялся в тарелке, а мог и вовсе отказаться пересекать порог заведения. И здесь я ожидал того же, в лучшем случае допуская робкую мысль о возможности потребления им небольшого количества жареной картошки, но не более того. Однако произошло чудо. Неожиданно для нас, в «Сели Ампилоу» (век названья не забуду!) Огромный вдруг стал есть… мясо!!! То есть еду, которую отродясь не брал в рот! Причем добровольно и с видимым удовольствием! Сказать, что мы были удивлены – значит, ничего не сказать. Для того чтобы в полной мере оценить величие момента, надо было видеть сотни предшествующих этому тщетных попыток накормить истерично сопротивляющегося Огромного подобного рода пищей… Рационального объяснения случившемуся я не нахожу – мясо в ресторанчике было так себе, ничего особенного. Стало быть, волей-неволей остается признать это чудо следствием посещения пещеры Зевса. Лично я ничем иным, как вмешательством высших сил, сей феномен объяснить не могу. С чего бы тогда нашему задохлику, который всю жизнь отделял оболочки пельменей от их начинки, вдруг так радикально менять свои вкусы? Так или иначе, но Зевсу мы были целый месяц по гроб жизни благодарны. За такое не жалко и расческу отдать. А убежденным вегетарианцам скажу, что не получая полноценных животных белков, ребенок нормально сформироваться не может. Это вот пусть вырастет сперва, а потом уже берет пример хоть с графа Толстого, хоть с Адольфа Гитлера (ad libitum)!
Словно намереваясь окончательно подтвердить тезис о снисхождении на себя Зевсовой благодати, чуть позже Огромный отличился еще раз. Приняв на общих основаниях участие в разыгрываемой экскурсоводом викторине о Греции, он первым и, главное, правильно ответил на вопрос, как звали мать Зевса (ну, мы-то с вами уже хорошо помним, что это была та самая любительница спелеологии Рея), честно заработав маленький глиняный кувшинчик, вполне приличную имитацию работы древних мастеров! Такой, между прочим, в сувенирной лавке евриков 6-7 стоит. То есть свое участие в экскурсии Огромный практически окупил…
Вместо эпилога
«Я в долгу перед бродвейской лампионией,
Перед вами, багдадские небеса,
Перед Красной Армией, перед вишнями Японии,
Перед всем, о чем не успел написать…»
(В. В. Маяковский)
А через два дня мы благополучно улетели из международного аэропорта имени Казандзакиса обратно в Домодедово. Тут бы самое время сказать пару общих фраз и распрощаться, но я позволю себе несколько слов вдогонку.
Итак, поездка на Крит оказалась сплошной ломкой стереотипов. Во-первых, и я об этом неоднократно писал, слухи о том, что в Греции все есть, соответствовали действительности лишь отчасти. Там, например, нет ни одного космодрома. Кроме того, греки не выпускают собственные самолеты и легковые авто. Здесь днем с огнем не найдешь вяленой воблы, а прочая рыба стоит дороже мяса. Воблу я, правда, предусмотрительно привез с собой, но в связи с низкими вкусовыми качествами здешнего пива большая ее часть вернулась на родину, где и попала в лапы алчных домодедовских грузчиков, распотрошивших мой рюкзак. Нам не удалось обнаружить признаков столь полюбившейся на Тенерифе телефонной Интернет-связи, хотя обычная международная связь была вполне надежна и доступна. Ограничиваясь сухой информацией типа «я там-то, все нормально», мы даже ухитрились все две недели звонить и домой, и друзьям по одной пятиевровой карточке (не считая двух евро, подаренных автомату, глотавшему монеты). Последний звонок был сделан уже из аэропорта непосредственно перед вылетом, при этом муж сестры участливо сообщил, что разбился какой-то самолет, вылетевший с Крита буквально несколько часов тому назад. Кстати, информация подтвердилась, за исключением одного – лайнер вылетел не с Крита, а с Кипра…
Тут, пожалуй, стоит заметить, что и наша информация о том, что «все у нас нормально» поначалу предназначалась исключительно на экспорт. На самом деле мой организм в это время бурно и мучительно протестовал против смены рациона и уровня солнечной радиации, а Наталья еще на родине ухитрилась загнать в ногу щепку таких размеров, что уже здесь, на Крите, мы всерьез подумывали о самом худшем – так разнесло ее воспаленную лодыжку. Надо ли говорить, что любое перемещение давалось ей с трудом… Спасли нас только купленные буквально в последний момент в Домодедово антибиотики и то, что это была, слава Богу, не анаэробная инфекция. Щепка впоследствии вышла из ноги сама. Но, так или иначе, веселья все это не прибавляло и начало отдыха несколько смазало.
Как и в Египте, где нынешние арабы не имеют ничего общего с древними египтянами, современные греки мало напоминают своих античных предков. Особенно это касается культуры. Во всяком случае, карикатурные манекены в санторинских катакомбах не слишком похожи на скульптуры Фидия. А вот в то, что нынешние греки переняли древнюю привычку разбавлять вино водой, охотно верю. Правда, сдается мне, это теперь чуть ли не официальная практика всех отелей системы «все включено» во всех странах мира. В этом плане у греков еще более-менее благополучно.
А пресловутые древнегреческие мифы? Жития олимпийских святых, коими нас пичкали с раннего детства в качестве образцов величия духа и благородства? А теперь, друзья мои, слушайте правду (коль скоро у нас была возможность ее узнать чуть ли не из первоисточника). Правда же такова, что более крутой порнухи, чем история древнегреческого пантеона, лично я не читал нигде. Сплошной поток инцеста, скотоложества и всех прочих мыслимых и немыслимых извращений! Классический пример. Все вы знаете о том, что богиня любви Афродита родилась из пены морской. А откуда взялась эта пена? Уберите детей, я сейчас в двух словах расскажу. Короче. Началось все с того, что повадился один ушлый господин любить родную мать. Любил он ее долго и с усердием, благодаря чему даже настрогал ей очередную порцию детишек, которые для нее были, соответственно, еще и внуками. Когда он достал ее этим окончательно, старушка-мать в поисках выхода не нашла ничего лучшего, как перед началом очередной кровосмесительной оргии затащить в спальню… своего младшенького, которого она не постеснялась ввести в курс дела, коварно настроив сына против родного отца. Операция прошла, как по нотам. Улучив момент, злобный мальчонка выскочил из-под койки и специально заготовленным серпом (!) напрочь оттяпал охальнику-папаше все его блудливое хозяйство (откуда, очевидно, и пошло потом одно расхожее выражение). О реакции хозяина хозяйства история стыдливо умалчивает. А вот судьба самих причиндалов более-менее ясна. Выкинутое в море, причинное место долго носилось по волнам, обросло пеной, и, наконец, прибилось к берегам Кипра. Далее – по каноническому тексту. Весело, да? А если я добавлю, что все тот же серпастый сынуля от упражнений в членовредительстве впоследствии докатился до того, что стал жрать собственных детишек, да так, что за ушами пищало? Как вам такая семейка понравится? И ведь заметьте, этими сценариями из порнофильмов ужасов торгуют на Крите средь бела дня под видом научно-популярной литературы!
А вообще народ здесь хороший, добрый. Если кто и нагреет на тебе руки, то ты этого даже не почувствуешь. Я вот, например, почти и не почувствовал. В конце концов, разбавлять напитки водой – не такой уж криминал? Можно подумать, другие – не разбавляют… Зато никакая сволочь не тянет тебя средь бела дня за рукав поучаствовать в каком-нибудь сомнительном предприятии. И проститутки по ночам не беспокоят.
Службы безопасности в Греции тоже очень ненавязчивые. Про систему охраны отеля (вернее, про полное отсутствие таковой) я уже писал. А вот как выглядела процедура прохождения мной спецконтроля в международном аэропорту имени Казандзакиса. Рамка честно звякнула, отреагировав на мой железный сустав, но никто из сидящих рядом греков даже ухом не повел. Так я и прошел на посадку, совершенно свободно и не вдаваясь в тягомотные объяснения. А дело-то было, напомню, через несколько часов после падения кипрского лайнера, когда еще толком неясно было, что там с ним произошло…
Что еще хорошего нынче в Европах, так это то, что они вовремя сообразили перекрыть сюда дорогу нашим самолетам. Будем справедливыми, если бы над нашим отелем каждые пять минут разворачивались родимые «Тушки», отдых превратился бы в форменный кошмар. А тут – сидишь себе на балкончике: «Ой, а что это за звездочка?», оказывается – заходящий на посадку самолет. Летит как призрак, беззвучно, только лампочками мигает. Фантастика какая-то!
«Ехал грека через реку…» Где он реку, блин, нашел? Вот уж чего я не видел на Крите, так это рек. Думаю, любой грек, разок увидев нашу Волгу, упал бы в обморок от восторга. И вообще, маловато у них воды, маловато. И зелени тоже – маловато. Тем не менее, авторитетно заявляю, что жить здесь можно. Ого, еще и как можно!
Вот таким предстал перед нами овеянный легендами остров Крит – вернее, таким его увидели мы за две короткие недели лета 2005 года. Я постарался, чтобы на эти страницы попало почти все, заслуживающее внимания читателя, а если что и не попало, то пусть простят меня великодушно – и звездочки араукарий под балконом, и маленькая старинная часовенка на берегу моря, и доблестный белградский частный сыщик Ново Видоевич, и, наверное, много чего еще. Но все-таки смею надеяться, что мне удалось донести до читателя главное: образ и живое дыхание этого чудесного уголка земного шара. А кто хочет – пусть попробует сделать это лучше…
г. Ухта, сентябрь 2005 – январь 2006
; Мачулин Л. В.
; фото автора
Критические дни или Новый визит к Минотавру
© Copyright: Лев Тощой, 2009
Свидетельство о публикации №209090500319
Свидетельство о публикации №209090500319
Рецензии