Шуты Шекспировой судьбы

                Действующие лица

Королева Елизавета Тюдор

Роберт Деверо, граф Эссекс                -      члены               
Архиепископ Кентерберийский                -            
Уильям Сесил, барон Бёрли, лорд-казначей                -   
Роберт Сесил, его сын, государственный секретарь                -    
Генри Кэри, лорд Хансдон, лорд-камергер, кузен Королевы      -      Тайного
Джон Пакеринг, лорд-хранитель главной печати                -
Чарльз Говард Эффингемский, лорд-адмирал                -
Джон Попэм, лорд верховный судья                -
Сэр Уильям Ноллис                -     совета

Генри Ризли, граф Саутгемптон             -             друзья и сторонники
Роджер Мэннерс, граф Ратленд              -               
Сэр Кристофер Блант                -                графа Эссекса

Сэр Уолтер Рэли

Томас Сесил, сводный брат Роберта Сесила, затем барон Бёрли

Энтони Бэкон                -              племянники барона Бёрли
Фрэнсис Бэкон, его брат                -            и сторонники графа Эссекса

Эдуард Коук, генерал-прокурор

Сэр Джон Ливсон

Капитан Томас Ли

Родриго Лопес, лейб-медик Королевы

Уильям Шакспер, актёр

Елизавета Сидни, дочь Филиппа Сидни и падчерица графа Эссекса,
 затем графиня Ратленд

Мэри Сидни, графиня Пембрук,  тётка Елизаветы Сидни

дворяне, дамы, гонцы, солдаты, актёры, тюремщик, стража, слуги, горожане и свита

                Место действия – Англия, 1593-1601 гг.








                Это плод вашего воображения,
                покрытый мраком неизвестности.
                А.П.Чехов               


                AKT I

                Сцена 1
Двор был ещё пуст; за воротами переливался людской шум, голоса и тяжёлый чугунный грохот подкованных копыт и деревянных колёс. Но вот ворота стали открывать, открыли, и в эти ворота вошёл конь, торжественно нёсший своего всадника, за ним – лошади и всадники менее важные, и ещё, и, наконец, последовали чьи-то запоздавшие слуги, пажи и мулы. Стало шумно, люди двинулись в одну сторону, лошади в другую, послышались голоса, кричавшие о важных делах и чрезвычайной спешке. Когда господа прошли к крыльцу, к парадному входу и к боковому входу, стали снова видны высокие, гладкие от столетиями ходившим по ним ног ступени, камни стены самого благородного серого цвета, какой только можно себе представить, кони, которых уводили слуги.
На земле двора везде блестели вода и лёд, хрустевшие и хлюпавшие под ногами и коварно протекающие в обувь, стоило задержать ногу на обманчивой чистой плёнке, посверкивающей на холодном солнце. Господа прошли уже в дворцовые переходы, на плитах остались блестящие мокрые следы.

В сумрачное просторное помещение с бесконечно далёким потолком, длинным гладким столом, скамьями рядом и креслом во главе, намекающим на присутствие какого-то очень важного лица, - в это помещение для малых заседаний вошёл молодой человек, вид которого, весьма не подходил к тихой торжественности этого места.
 - Что это? – насмешливо воскликнул он. – Неужели один я пришёл?
И, действительно, ему никто не ответил. Карие его глаза скучливо обвели окружающее – тёмное дерево, бархатные портьеры, забранные деревянной решёткой окна, выходящие неизвестно куда. Этот молодой господин был очень красив и наряден: тёмно-русые, шёлковые  лёгкие волосы небольшим облачком обрамляли его лицо со стройными чертами, ещё по-юношески, если не по-детски, большими глазами, могущими вызывать безграничную доверчивость в женщинах, да и в мужчинах тоже; тонкие усы и только начавшая отпускаться бородка подчёркивали и без того яркие, румяные губы. На белых щеках то и дело вспыхивал румянец. Пенистый воротник, светлый камзол, облекавший статную фигуру, поразительные по своему виду и дороговизне чулки и панталоны; тёмный плащ был надет на одно плечо, чтобы чуть закрывать узорчатый эфес шпаги – впрочем, оружие в помещении было снято, - но и без него господин имел вид необыкновенно лихой. Чётким движением уперев руку кулаком в бок и глядя слегка искоса, он на несколько мгновений замер, напоминая собственный портрет. Это и был граф Эссекс, Роберт Деверо.
Он прошёл к столу, уселся на скамью, закинул одну длинную ногу на другую, но более ничего сделать не успел. Тяжёлая тёмная дверь открылась сначала внизу, потом где-то в высоте, где она заканчивалась, - и в комнату заседаний вошли два безусловных участника этих заседаний. Бобровая мантия одного и чёрный камзол другого растворились в атмосфере комнаты, бархатные береты напоминали о Тайном совете. На груди старшего из них, лорда-казначея барона Бёрли, тяжело покоилась цепь, говорящая об его звании. Черты его лица были строги, он внушал почтение, даже если вы не знали о его титулах, глаза были ясны, несмотря на слабое зрение, и глядели прямо и испытующе, только брови нависли над ними – лорд-казначей хмурился то так, то эдак, находя положение, в котором он мог бы видеть хотя немного получше; жидковатая борода спускалась на белый воротник, рукой с искривлёнными подагрой пальцами он опирался на сына, главного секретаря Тайного совета. Роберт Сесил отослал сопровождение и обернулся с трудом – он был горбат, на тёмном рукаве лорда Бёрли выделялись его слабые, тонкие, длинные пальцы, привычные к перу, а не к оружию. На согнутом исковерканном теле сидела не подходящая к нему голова: тёмно-русые волосы, высокий чистый лоб, тонкие черты, разрез ноздрей делал секретаря похожим на борзую, рыжая бородка и иронично сложенные природой губы противоречили тёмным глазам, в которых крылась, скорее, грусть – эти глаза, ярко выделявшиеся на лице, имели выражение такое, какого хотелось их владельцу. Сейчас они потеплели, а на губах появилась до сладости любезная улыбка.
- Бог в помощь, господа, - сказал, поднявшись с места, Эссекс, глядя на схожие лица, бледневшие на фоне двери и обшивки стен, словно на фоне старинной картины.
- Здравствуйте, граф.
- Здравствуйте, милорд.
- Что нового на свете? – осведомился Деверо, переведя взгляд на белые ромбы неба  в зазорах оконной решётки.
- Ничего, кроме того, что в мире завелась совесть, - ответил Роберт Сесил, пока лорд Бёрли тяжело садился на скамью. Сын вошёл в возраст государственных деятелей, отец был государственным деятелем немалую часть своей жизни, на этом поприще он и состарился.
Эссекс широко улыбнулся:
- Значит, скоро настанет конец света. Впрочем, у вас ложные сведения.
- Зато у вас они всегда правдивы, - Сесил также улыбнулся, но слегка и с исключительной вежливостью. Эссекс понял, что секретарь сделал намёк, и вспыхнул:
- Я, право, чувствую себя вторым государственным секретарём, хотя, по совести сказать, порой и первым!
- Почему же, уважаемый граф? – впервые за время разговора заговорил лорд-казначей.
- Например, вы не знаете, господа, что на груди Королевы пригрелась подлая змея, а я знаю.
 - Кто же эта змея? – без тени иронии спросил лорд Бёрли, пристально глядя на графа. Эссекс  выдержал короткую паузу и произнёс:
- Хищный волк, которого опрометчиво подпустили к Её Величеству её недальновидные слуги. Я скажу вам больше, я знаю, по чьей вине Королева хворала недавно – вернее сказать, по милости неба не умерла!
 - Господи, спаси и сохрани, - откликнулся лорд-казначей.
 - Да! – зазвенел Эссекс. – Ядовитая гадина, которую я разглядел!
Сесил-младший скромно молчал, а лорд Бёрли осведомился:
 - Вы намереваетесь высказать ваши догадки на нынешнем совете?
 - Это не догадки, милорд, это твёрдые и прочные… - начал Эссекс, но тут в двери вошёл архиепископ Кентерберийский со свитой. Все присутствующие с различной скоростью встали. Затем двери впустили лорда-хранителя главной печати и старого лорда-камергера, который рассказывал:
 - Это пьеса, полная очарования… Здравствуйте, ваше преосвященство, и вы, господа… Да, это не стихи, а музыка, и, слушая их, гордишься, что такие стихи написаны на английском языке, и одновременно кровь замирает от ужасных событий – это настоящая «кровавая трагедия», в своём роде не хуже Кида…
Архиепископ начал багроветь:
 - Театр?! Вы – говорите об этой мрази, лорд Хансдон!
Роберт Сесил спокойно сказал отцу:
- Прошу вашего прощения, я забыл одну бумагу и сейчас вернусь, - как можно поспешней вышел и едва не столкнулся в дверях с лордом-хранителем печати.
- И вы в ту сторону, сэр Джон? – спросил он в коридоре. Тот рассмеялся:
- У меня душа готова расстаться с телом, когда г-н архиепископ начинает свои проповеди… правда, не от блаженства, отнюдь нет. К тому же, я имею несчастье снисходительно относиться к театру.
Сесил остановился возле перил у каменной колонны; внизу простирался большой приёмный зал - туда, вниз, спускались полотнища, на которых помещались изображения английского герба и розы Тюдоров. Там было несколько шумно, здесь же, наверху, прохладно, спокойно, безлюдно, потому тихо. Сесил прислонился к колонне – шлифованный камень холодил, утишая головную боль, которая, похоже, резко одолела его.
 - Вам дурно, сэр?
 - Всего лишь слегка болит голова, сэр Джон, - улыбнулся Сесил. – Мне нужно быть сдержаннее. Я почти навлёк на себя гнев графа Эссекса.
 - Что случилось? – заинтересовался лорд-хранитель печати.
 - Он сам расскажет на заседании, едва пожалует Королева. Так или иначе, он намекнул, что уличил некоего хищного волка… Скажите, о какой пьесе рассказывал лорд Хансдон?
- Это новая штучка, сэр, «Трагическая история Тита Андроника» или что-то подобное, она с большим успехом идёт в «Театре».
- А, мне знакомо… Помнится, г-н мастер развлечений некоторое время сомневался, давать ли разрешение на постановку.
- Почему, сэр?
Сесил посмотрел вниз, припоминая.
- Военачальник в финале убивает цезаря и злую царицу. Смотрите, Её Величество скоро будет здесь… А чьё это сочинение, сэр, лорд Хансдон не говорил?
- Он говорил о нём так, словно это его собственное детище.
 - Ну, сэр, он так же схож с драмоделом, как я с Геркулесом. То, что я узнал о пьесе, напомнило мне покойного Кристофера Марло, - Сесил следил за поднимающейся по лестнице небольшой по королевским меркам процессией, и лорд-хранитель печати не мог бы разглядеть выражения его глаз, даже если бы захотел. Королева была центром жизни двора, и оживление, как и скопление людей, перемещалось вслед за ней.
- Нет, - отвечал Пакеринг, - это некто Шекспир, впрочем, известный среди нашей молодёжи поэмой «Венера и Адонис».
- Вы, я вижу, неравнодушны к поэзии, милорд.
- Да, конечно, да и вам должно быть знакомо это имя.
- Шекспир? Нет, я о нём никогда не слышал, - поспешно ответил Сесил и склонился, потому что процессия, поднявшись по лестнице, завернула и достигла места, где стояли собеседники. Впереди шла сама Её Величество, Королева Елизавета Тюдор; издалека могло показаться, что это величественный монумент – невиданно пышное платье, пышное и по своим размерам, и по своему богатству, на угловатые линии которого, верно, ушло немало дорогих материалов, а на воротник – крахмала; голову венчал знаменитый рыжий парик, поблескивали перстни и жемчуга, иногда выглядывал из-под подола атласный башмачок. Однако вблизи можно было рассмотреть толстый слой белил и пудры на пожилом лице, очень живые глаза, взгляд которых мог завораживать, длинноватый, острый нос, который делал Королеву порой похожей на встревоженную птицу – черта Тюдоров, как и глаза, странный тюдоровский взгляд, полный мучительного беспокойства и хитрости с колыбели, среди парчи и золота, словно они рождались с тревогами трона в душе и сознанием шаткости этого трона в голове.
За ней шли придворные и дамы, и ближе всех – Родриго Лопес, лейб-медик, что-то говоривший Её Величеству, державший маленькую склянку в руках. У него на поясе помещалась сумка, в которой, верно, было множество самых сильнодействующих средств, которых он не доверял слуге.
 - Лопес, - прошептал Сесил, не поднимая склоненной головы. – Какая замечательно подходящая для каламбура фамилия. Homo homini lupus est.
- Стало быть, лорд Эссекс намекал вам на доктора, - понял лорд-хранитель печати. – Как же он намеревается обвинить его? Доктор ничем не запятнал себя, и он пользуется благосклонностью уважаемого лорда Бёрли.
- Вот именно, - отвечал Сесил, отступая на шаг перед процессией, которая подошла вплотную. Королева остановилась, слуга тут же возник возле её локтя с кубком на подносе; секретарь и хранитель печати в поклоне наблюдали, как Королева принимает средство, поданное ей Лопесом, и разогнулись, только когда её милостивый взгляд обратился в их сторону.
 - Приветствуем нашу Королеву!
 - Здравствуйте, господа. Какие новости?
 - Ваше Величество, король Генрих… - начал было Сесил, в руках которого из воздуха возникли какие-то бумаги с печатями.
 - Постойте, постойте, карлик, должен же мой ум перейти от придворной болтовни к делам государственным! Пройдёмте, господа, совет уж, верно, заждался, - и она рассмеялась девическим голосом.
Едва Королева скрылась за дверьми, толпа стала незаметно расходиться, разом потеряв центр жизни и заскучав. Лопес задержался; остановившись у закрываемых дверей, Сесил обернулся и встретился с ним взглядами. Неясную ещё тревогу можно было прочитать во взгляде доктора, он чувствовал, как что-то пошло не так; Сесил кивнул ему, а доктор поклонился, затем двери закрылись перед Лопесом, и он ушёл. Стало тихо и пусто на галерее, и только едва-едва слышалось из-за толстых стен – и то если прижаться к двери ухом, - голоса: всего десяток мужских и один женский, хотя чаще всего доносился сильный голос Эссекса.

                Сцена 2
В комнату, заполненную коврами, подушками, множеством изящных предметов, хорошо протопленную, словом, достойный лорда уголок для отдыха, вошёл Роберт Деверо, на ходу расстёгивая камзол. Он устроился на низкой кушетке, обитой узорчатой тканью, опустил голову на вышитую подушку, а ноги в туфлях – на высокое изножье; не успел он расслабиться и закрыть глаза, как, услышав шумок за дверью, крикнул:
- Фрэнсис, это вы? Входите, не прячьтесь там, как шпион.
Эссекс оказался прав – в комнату вошёл Фрэнсис Бэкон; на лице его ярко выделялись карие глаза с вспыхивающими в зрачках искрами, он был также обладателем ухоженнейшей бородки, которая, правда, не могла  скрыть унылого рта – есть такие люди, у которых уголки губ по природе загнуты вниз. Возможно, поэтому он часто улыбался при всей своей серьёзности государственного мужа. Он был изящно одет, немного щёголь и любил ленты; движения его, однако, были степенны и значительны, и только иногда в них вдруг проявлялись страсть и жадность, сиявшие в его глазах безраздельно. Ещё он, разумеется, умел красиво говорить и всегда был готов выдать порцию философских рассуждений. Его белые пухлые руки двигались плавно, точно по ораторской науке сопровождая речь жестами. Войдя, он изящно поклонился.
- Я вижу, вы в радостном расположении духа, милорд, - сказал он.
- Подойдите, Фрэнсис, я действительно рад и хочу поделиться этой радостью с вами.
Бэкон уже был возле кушетки на маленькой табуреточке.
- А что же случилось, милорд?
 - Скоро дело нашего волка, еврея Лопеса, будут разбирать, и, будьте уверены, так же скоро он окажется на эшафоте. Вы представить себе не можете, какие они все состроили гримасы, когда я сказал им о новом заговоре! Особенно приуныл Сесил, ведь я нашёл заговорщика под самым его длинным носом. Они все рты разинули, как деревенские дурни, до сих пор дивятся.
 - А что Её Величество?
 - А, она не верит. Ну да ничего, я заставлю поверить.
 - Обсуждалось ли что-нибудь ещё на заседании, милорд?
- Вы портите мне настроение, Фрэнсис, вы портите мне настроение, - воскликнул Деверо. – Потому что затем едва не до конца заседания шла старая игра в генерал-прокурора.
Фрэнсис быстро улыбнулся:
- Как я понял из ваших слов, милорд, дело не тронулось с места?
- Нет, нет! – Эссекс резким движением сел на кушетке и снял камзол. – Она твердит: «Ваш Бэкон витает в облаках теорий, он не знает жизни», и так далее, и тому подобное, а отец и сын Сесилы ей подпевали.
Вежливая улыбка Бэкона дрогнула, не выдержала и сменилась гримасой. Он поднялся с табуретки.
- О, я его ненавижу! – горячо воскликнул он.
- Сэра Роберта Горбатого? Ещё бы!
- Нет, милорд, «ещё бы» сказать здесь недостаточно! – Бэкон сел на того конька, на которого давно хотел усесться. – Ему тридцать лет, и он член Тайного совета, государственный секретарь и рыцарь. Мне тридцать два года, и я – никто!
- Не говорите так, друг Фрэнсис, уродец недостоин сравнения с вами, вы блестящий ум и ещё прославите Англию, а он сидит в Тайном совете только благодаря протекции батюшки.
- И моего дяди, который пальцем о палец не ударил ради племянника и всё сделал для своего увечного отпрыска. Вот пример слепой и вредной любви, милорд, которой так часто страдают люди, - Бэкон поднял указательный палец, - они становятся близоруки разумом и видят только те предметы, что расположены близко, да и те видят неверно; они не хотят признавать ни истины, ни авторитетов, ни голоса разума. Что же касается этого семейства, - то отец крив душой, как его сын телом. Вы, конечно, помните, что произошло на последней сессии парламента, как я возразил против новых субсидий…
- Да-да, - поспешил вставить Эссекс.
 - И именно за это они мстят мне, милорд! Королеве пришлась не по вкусу правда, которую я высказал.
 - И более всего меня удивляет, что заставляет Королеву слушать Сесилов, - воспользовавшись краткой паузой, Эссекс стал говорить сам. – Они не считаются ни с чьим мнением, наглые выскочки… Они мне в лицо твердят о мире с испанцами, такими же иудами, как они оба. Простите, что говорю так о вашей родне, но это святая правда. Но вы говорили? Вы остановились на том, что терпеть не можете Сесилов.
 - И можете мне верить, не терплю. Вы рекомендовали меня на прокурорство. Это пост, которого, ей-богу, я достоин. Но он ведь думает лишь о себе…
- Сэр Роберт?
- Лорд Бёрли! Я ему одно, он же мне другое, наплёл, наплёл и отпустил с отказом, - плавность речи исчезла, зато пролез жар, Бэкон едва не захлёбывался, чего почти никогда себе не позволял.
- Он прочит своего кандидата.
- А кто он? Математик-грамотей, сэр Эдвард Коук некий… В подобных ему есть одна внешняя учёность, под которой – пустота!
- Что ж… Пора, пожалуй, обедать, - сказал Эссекс, не замечая, что Бэкон набрал воздуха для продолжения своей гневной речи. – Вы разделите со мной трапезу, друг Фрэнсис?
 - С наслаждением, милорд, - Бэкон поклонился.
Граф потянулся куда-то рукой, отыскал колокольчик, потрезвонил, откинулся на подушку.
- Мне совестно, что я не могу выполнить своё обещание, - тихо произнёс он. – Перед вами и перед Томом Бодли, ведь я обещал ему место государственного секретаря.
- И напрасно, Роберта Сесила с этого места не стащит сам сатана, - резко ответил ещё не пришедший в себя Бэкон. – Я хорошо его знаю, это одержимый.
- И всё же я надеюсь. Он уже три года выполняет секретарские обязанности, а должности ещё не получил. Едва еврея казнят, Королева оценит мою прозорливость и станет доверять мне как государственному мужу.
- Лопеса ещё не арестовали, - с тоской произнёс Бэкон.
- Будьте покойны, его казнят. Пойдёмте, уже должны накрывать на стол.
Фрэнсис учтиво пропустил Эссекса вперёд себя с как бы приглашающим поклоном, став на мгновение похожим на мажордома, прошёл вслед за графом и аккуратно прикрыл за собой дверь.

                Сцена 3
Елизавета ворвалась в комнату, резким движением откинув занавесь, опустившуюся прямо перед носом у Роберта Сесила. Отведя тяжёлую синюю ткань в сторону, он увидел, как взметнувшиеся со стола листки бумаги падают на пол и как, переводя дух, Королева усаживается на сиденье, похожее на лодку своими высокими закруглёнными подлокотниками. Поняв, что Её Величество несколько утишила свой гнев, секретарь вошёл в комнату вслед за ней.
Глаза Елизаветы сверкали гневом и слезами, под слоем яичного крема и пудры проступали пятна румянца; заслышав тихие шаги по ковру, она подняла голову и кинула на Сесила грозный взгляд; секретарь дрогнул, но решился заговорить первым:
- Ваше Величество, прикажите мне разобрать дело, я сделаю всё, чтобы узнать правду.
- Не могу поверить! – снова взорвалась Елизавета. – Не вам, вам я доверяю, несмотря на вашу кривую спину и кривую душу, о которой любят шутить досужие сплетники. И в страшном сне не могла я представить доктора Лопеса заговорщиком – и вот он в Тауэре. Я знаю, что он невиновен. Кровь Господня! – не сдержала брани она. – Душу к Богу в рай, потроха дьяволовы, преисподняя! Вы и лорд Бёрли вместе с милордом Эссексом будете расследовать это дело, допрашивать доктора и его возможных соучастников, слышите, вы вместе сделаете всё и представите мне полный отчёт.
Сесил поклонился; его собранный, спокойный вид, похоже, только рассердил Её Величество.
- Как вы вообще могли проворонить заговор? – проворчала она. – Чёрт вас возьми, вы не знали даже, что он нацелен не в этого португальского проходимца, претендента на трон, а в сердце вашей Королевы! Я была совершенно беззащитна!
От такого обвинения Сесил побледнел, потерял почти всё спокойствие, подался вперёд:
- Ваше Величество…
Елизавета вдруг усмехнулась:
- Вы собираетесь оправдываться?
- Я ручаюсь Вам, что доктор Лопес не участвовал в заговоре, и что нацелен он был на дона Антонио Переса, что на беду искал себе убежища в Англии.
- Хорошо. Разбирайте дело, тогда мы и увидим, чего стоит ваше слово. Можете идти.
Сесил поклонился и исчез за занавеской; Елизавета подошла к стоявшему у стены вирджиналу, открыла крышку провела пальцами по клавишам. Потом села за инструмент и стала играть. Переливы музыки летели вслед Сесилу, который прошёл через одну комнату, через другую, оказался на лестнице, затем у её подножия. В широком коридоре он никого не нашёл, кроме двух молодых дворян, беседующих возле бюста римского полководца. Через ещё несколько шагов он увидел узорную решётку, а за ней ещё одного человека – это был не иной кто, как сэр Уолтер Рэли, вернувшийся из одной экспедиции и отправлявшийся в другую. На оклик он обратил к решётке своё лицо, украшенное бородкой клинышком, загорелое, запоминающееся, с очень яркими карими глазами.
- Здравствуйте, сэр Уолтер, что нового на свете?
- Нет хуже новостей, чем здесь, у нас, - ответил Рэли, которого Сесил поймал в скверном настроении. – Я жду к своему возвращению увидеть Милого Робина коронованным.
- Делу Лопеса ещё не дали ход, - мягко заметил секретарь. Едва заговорив с Рэли, он превратился из сосредоточенного, хотя и озабоченного делами человека в господина любезного, осторожного, скромного и как будто неуверенного. – Война закончилась, и неожиданных поступков милорда Эссекса на этом поприще пока не нужно опасаться.
- Пока! – повторил сэр Уолтер с горечью. – А произошедшее с Китом Марло разве не забыто вами? Его убили какие-то грязные шпионы!
- Я не хотел бы вспоминать это, - отвечал Сесил, изменившись в лице. – Я сделал всё, чтобы спасти его, но, как видно, сделал недостаточно.
- Сэр, я только благодарен вам за то, что вы сделали, и жалею, если расстроил вас, - сказал Рэли с любезностью несколько преувеличенной. – Я еле допущен ко двору, но не допущен под очи Королевы, поэтому прошу вас рассказать, каким образом Милый Робин собирается брить своего волка. 
- Королева только что написала запрет применять к Лопесу пытки.
- О, так это хорошо, граф Эссекс  лишится удовольствия закончить это дело поскорей, ему придётся повозиться.
Сесил криво улыбнулся, не глядя на Рэли, и проговорил:
- Сэр, есть много способов пытать человека. И ещё больше способов пытать его душу. Но достаточно и физических пыток – так, проще некуда не давать человеку спать или просто показать ему орудия пытки и продемонстрировать их в действии…
- Это подло и ненавистно, - тяжело сказал помрачневший ещё сильнее Рэли. – Зачем вы усугубляете мою тоску этими рассказами? Да к тому же, - не выдержал он, - Лопес в своё время на себе испытал, что такое инквизиция.
- И великой мечтой такого человека будет желание, чтобы подобное никогда более не повторялось. И одна мысль о дыбе… Нет ничего сильнее страха, сэр Уолтер, разве только гордость.
- Я уверен, что любовь может победить и страх, и гордость.
- Не буду с вами спорить. Вы отважный человек, не бывавший под пытками, которого в ваших путешествиях и боях поддерживает любовь к Англии, к Её Величеству, к супруге… У Лопеса нет ни того, ни другого, ни третьего,  - прибавил он, - есть только страх и надежда.
- Здесь вы неправы - еврей предан Королеве и, кстати сказать, женат.
- Это не спасёт его от плахи, спасут только факты и показания, и я опасаюсь, как бы он сам не испортил всё дело. Мир – сцена, где у всякого есть роль; его – грустна, он обречён быть жертвой.
- Сэр Роберт, не упустите еврея в руки к Эссексу. Эта история очень напоминает мне случившееся с Китом Марло, ждите теперь доносов. Я не желаю ещё одной его победы, и вы, я полагаю, понимаете меня. Позвольте откланяться.
- Прощайте, сэр.
- Прощайте.
И по обеим сторонам решётки никого не стало.

                Сцена 4
Эссекс, лорд Бёрли и Роберт Сесил вошли в помещение, неуловимо напоминавшее пыточную своим холодом, скользящим по полу, своим сводчатым потолком и своими массивными стенами, толщину которых господа могли оценить, проходя через дверной проход. Деверо невольно оглянулся назад – низкая и широкая дверь была разделена на четыре части крестом из двух досок, увеличивающих её прочность.
Лорд-казначей с трудом опустился на приготовленное ему кресло, поддерживаемый сыном, закутался в свою бобровую мантию и со страданием в голосе сказал:
- Я вижу, допрос будет долог.
- Если вы устанете, можно будет сделать перерыв, - милостиво обронил Эссекс и направился к своему месту за столом, рядом с которым с одной стороны сидел Бёрли, с другой – Сесил, разложивший перед собой бумаги.
- Нет, благодарю, - улыбнулся старый министр, - я не выйду отсюда, пока не буду убеждён в виновности или невиновности обвиняемого, разве что голова моя совсем перестанет мне служить.
Когда ввели Лопеса, все трое сидели за столом в молчании – Эссекс, белым сияющим пятном выделяющийся в сумрачном помещении, и две согбенные тени в чёрных беретах по бокам от него, только лица их были человеческими; граф смотрел в окно, расположенное высоко под потолком, в которое было видно только кусок белого неба и широчайшую трубу, Сесил в бумаги, лорд Бёрли внутрь себя, где гнездилась мучительная боль. Взгляд доктора метался между ними; за спиной у него и возле двери стояла вооружённая стража, державшаяся в тени, словно понимая, что она деталь декораций этого спектакля. Клерк принялся зачитывать, какого числа какого года обвиняется и в чём обвиняется крещёный еврей Родриго Лопес.
- Эстебан Феррейра, бывший слуга дона Антонио Переса, живший в вашем доме, и Гомес де Авила, ваш курьер, действительно являются таковыми? Вы подтверждаете, что названные Эстебан и Гомес – ваши люди?
- Да, сэр, - отвечал Лопес. Сесил продолжал:
- Вы можете подтвердить, что названные люди состояли в заговоре против дона Антонио?
- Нет.
- И чем ты это докажешь? – осведомился граф Эссекс.
- Я… - начал обвиняемый, но секретарь остановил его:
- Постойте, я ещё не задал все вопросы. Милорд, и до этого вопроса дойдёт очередь.
- Вы хотите сказать, я не имею права задавать вопросы? – Деверо еле удержался от того, чтобы вскочить.
- Я хочу сказать, что всему свой черед. – Как ни удивительно, Эссекс ничего не стал отвечать на это. – Родриго Лопес, вы знаете, что эти люди были связаны с испанским шпионом Андрадой?
- Да, сэр, но Андрада…
- Ага, значит, ему позволено распускать язык, - заметил Эссекс с обидой.
- Отвечайте только на задаваемые вопросы, - отнёсся Сесил к Лопесу под влиянием этих слов. – Вы утверждаете, что Андрада не испанский шпион, как я понимаю?
- Я знал его как человека службы сэра Фрэнсиса Уолсингема, сэр, - осторожно ответил доктор с прорвавшимся акцентом. В этих словах была таинственная сила – в комнате стало тихо на несколько мгновений. Сесил же, который сам теперь руководил тайной службой Её Величества, просто предпочёл промолчать, и слово взял Бёрли:
- Сэр Фрэнсис умер уже три года тому и не может подтвердить ваши слова, - сказал он и из-под бровей посмотрел на обвиняемого. – Сэр Роберт, вам как его преемнику  что-нибудь известно об Андраде?
- Он действительно был человеком службы Её Величества, но, к сожалению, был подкуплен испанцами, он с некоторых пор известен нам как двойной агент.
Лопес пошатнулся, заслышав об испанцах, его лицо исказилось, он что-то пробормотал.
- Клянусь, я этого не знал, - покачал головой он. – Милорды, я не мог этого знать! Он сказал мне, что служит…
- Это мы знаем, на какой почве ты стакнулся с ним как с человеком службы сэра Фрэнсиса? – спросил Эссекс.
- Он попросил разрешения использовать моё имя, чтобы… как это говорится… морочить испанцев, - Лопес заставил себя улыбнуться. – Они готовили заговор, чтобы убить дона Антонио Переса, законного короля Португалии.
- Ага, - сказал Эссекс. Сесил встрепенулся:
- А Эстебан Феррейра и Гомес де Авила были замешаны в этом деле?
- Насколько мне известно, нет, - с напряжением выговорил доктор. – Они никогда не пятнали себя недостойными…
- А как же Феррейра, за которым была установлена слежка? – осведомился Эссекс. – Не правда ли, сэр Роберт? – почти с насмешкой обратился он к Сесилу. Чувствовалось, что вскоре он чем-то удивит двух других сановников.
- Милорд, дела моего ведомства не касаются именно этого дела, и отчёт в своих действиях я предъявляю только Её Величеству и Тайному совету, - ответил тот так спокойно, что у слушавших возникало неприятное чувство тревоги.
- Господа, вопрос в том, злоумышлял ли Родриго Лопес, стоящий перед нами, и близкие к нему люди, против Королевы, - напомнил лорд Бёрли.
- Никогда, милорд! – простонал доктор.
Лицо Эссекса просияло. Он  встал с места, подозвал клерка и что-то шепнул ему; тем временем Сесил продолжал допрос:
- Что вы можете сказать о болезни Королевы?
- Она не вызвана ядом, сэр, спросите других врачей, они, насколько это возможно, подтвердят мои слова.
- Что значат ваши слова: «насколько это возможно»?
- Яд очень трудно опознать, сэр, и в редких случаях можно сказать наверняка, был ли человек отравлен.
- Знали ли вы о возможных заговорах против Королевы?
- Нет.
- Но о действиях испанцев против дона Антонио вы знали.
Бёрли снова открыл глаза; доктор мигнул и ответил:
- Это было дело г-на Андрады, я знал его как человека сэра Уолсингема.
- Господа! – провозгласил Эссекс. – Слуги Королевы в эти дни не сидели сложа руки. Вот! – И эффектным жестом он выложил поверх бумаг Сесила ещё несколько исписанных листков, словно покрывал его карты. Бёрли грузно повернулся в кресле, секретарь взял документ в руки. – Смотрите, сэр, смотрите, и вы увидите, что это признание за подписью Эстебана Феррейры в составлении заговора против Королевы!
Лопес открыл рот, словно хотел ахнуть или что-то произнести, но так и замер, а затем резко захлопнул его, когда лорд-казначей спросил:
- Под каким давлением было дано признание?
- Его пытали на дыбе, - и не подумал слукавить граф. Сесил поднял взгляд на него, снова опустил в бумаги, посмотрел на лорда Бёрли, проверяя, удобно ли тому читать.
- Из этого следует, - сказал сэр Роберт затем, - только то, что доктор Лопес был связан с Андрадой. Показания Андрады не говорят против доктора. Эстебан Феррейра оклеветал под пыткой себя и Гомеса де Авилу. Мне кажется, здесь не видно участия доктора, более того, я не вижу и преднамеренного сговора.
- Вам кажется! – с иронией повторил Эссекс. – Вы слепы, как крот, сэр! Вот! – И он выложил на стол ещё бумагу. – Признания Гомеса де Авилы! Все трое – заговорщики.
- Признания, данные под пыткой, недорогого стоят, - уточнил лорд Бёрли.
- А как ещё этим собакам развяжешь языки, милорд?
- Что ж, хорошо. Давайте разберём по порядку, - лорд-казначей негнущимися пальцами взял второе признание. – Родриго Лопес, вы действительно втайне придерживались еврейской веры?
Тот рухнул на колени:
- Отче наш, Сущий на небесах…
Будем милостивы и опустим занавес, не дождавшись конца этой сцены.
Допрос продолжался несколько часов, и более всех устал не заработавший себе на этом приступ подагры лорд Бёрли, не стоявшие неподвижно всё время стражники и даже не несчастный Лопес, - а граф Эссекс, споривший до хрипоты, размахивавший руками и шагавший из угла в угол, сыпавший доводами и тыкавший в бумаги, отчего один раз вскочил из-за стола даже младший Сесил.
И вот, наутро в комнату, где уже собрался Тайный совет, пришли почти одновременно все трое. Королева, едва войдя и кивком ответив на поклоны, обратилась к лорду-казначею:
- Бёрли, дело было разобрано? Я имею в виду дело Лопеса.
- Да, Миледи, - ответил он. – Дело было разобрано, и я не нашёл состава преступления. Я считаю, и сэр Роберт со мной согласен, что доктор не виновен, его же люди дали показания на себя сами, хотя я считаю, что их дело надо пересмотреть.
Королева села во главу стола, оглядела свой совет.
- Вот материалы дела, Ваше Величество, - нарушил тишину негромкий голос Сесила, который с этими словами подал Королеве бумаги. Она кивнула, не глядя на секретаря, - найдя взглядом Эссекса, она больше не отводила от него глаз. За высоким фигурным окном, как бы составленным из нескольких оконец, ветер вертел снежную крупу, волнами гоня её мимо окна то в одну сторону, то в другую. Золотые цепи и белые воротники выделялись на тёмных длинных мантиях советников. Откуда-то тянуло холодом и дуло, но никто даже не поёжился, все сидели неподвижно, Эссекс смотрел на своё смутное отражение в полированной столешнице, прочие в основном разглядывали бело-красные тюдоровские розы, украшавшие обивку стен, только Бёрли прикрыл глаза, а Сесил наблюдал начавшуюся сцену, не отводя взгляда.
- Что это значит, милорд? – так она началась словами Королевы. – Вы добились того, что моего личного врача арестовали, обвинили в измене,  теперь выясняется, что вы построили этот замок на песке. Даже острый взгляд моего верного лорда Бёрли не увидел преступного в поступках доктора, а ваш увидел! Это не прозорливость, милорд, это мнительность.
- Миледи… - начал было Эссекс, но Елизавета оборвала его:
- Я не желаю слушать ваших оправданий, чёрт побери! Пусть дело будет пересмотрено, снова разобрано! Чтоб забрал вас дьявол, любезнейший, вы забываетесь. Вы думаете, вы так умны? Вы слишком молоды, вы забываете голову дома, милорд, вы петушитесь и кукарекаете, как последний болван. Я хочу, чтобы дело было пересмотрено, слышите!
Эссекс вскинул голову, едва не весь кривясь от обиды.
- Не желаю вас видеть! – отрезала Елизавета, развернулась и вышла, шурша юбками и воротником.
- Миледи! – крикнул взбешённый Эссекс ей вслед. Все встали при уходе Королевы, граф увидел Сесила, швырнул ему в лицо:
 - Пёс, зачатый на спорынье! Ваша вина, чтоб вам в аду гореть! – и выбежал вслед за Её Величеством. Советники переглянулись и сели снова на свои места.
Когда заседание было окончено и последним, качая головой, вышел лорд Хансдон, лорд Бёрли задержался. Едва никого больше не осталось в комнате, Сесил, стоя у дверей, рассмеялся. Ещё посмеиваясь, прошёл он обратно к столу и весело посмотрел на отца неожиданно открытым взглядом.
- Что это с тобой? – поинтересовался Бёрли, улыбаясь одними глазами.
- Граф вдруг почувствовал, что может быть неправ, - ответил секретарь, собирая бумаги. – Он злится только от этого – презабавное зрелище, клянусь душой.
- Королева осыпала его упрёками.
- И, что немаловажно, она изволила сделать это в вашем и моём присутствии.
- Я бы даже сказал, в твоём, и этого достаточно.
Сесил повёл плечами:
- Что я графу Эссексу, милорд? Он узнал о моём существовании, когда мы неожиданно столкнулись из-за поста генерал-прокурора. Милорд, а ведь сегодняшнее заседание – это почти победа! Так или иначе, знак победы.
- Я бы не советовал тебе гоняться за призраком победы. Граф Эссекс в первую очередь английский лорд, английский полководец и член Тайного совета. Он должен быть нашим союзником в деле управления государством, а противником - в мелочах и по случайности, - и Бёрли прикрыл глаза.
- Я всё это помню, милорд, и стараюсь не забывать, - учтиво ответил Сесил. От недавнего его смеха не осталось ни малейшего следа. Он снова был спокоен. – Если порой это бывает трудно сделать, я не показываю этого ни графу, и никому другому.
Лорд-казначей открыл один глаз, усталый и покрасневший.
- Да, он готов фехтовать с собственной тенью, он жаждет войны с Испанией. К этому он и стремится во всех своих действиях. Это меня и тревожит.
- Чем упорней будем мы защищать Лопеса, тем большую тень бросим на испанцев, и тем легче будет развязать войну.
- В таком случае, я считаю, нам придётся пожертвовать Лопесом, - заключил Бёрли. Это решение далось ему без малейшего труда, но Сесил ответил не сразу.
- Я проиграл ему Марло, - произнёс он и пояснил. – Кристофер Марло, драмодел, был убит не без участия людей Эссекса и моей службы.
- Я помню эту историю. Что ж, нужно уметь проигрывать. К тому же, я не верю Андраде.
- Он может быть подкуплен самим дьяволом, а не только испанцами.
- Да. Что ж, пожертвуем Лопесом.
- Пожертвуем Лопесом, милорд.
- Подай мне руку, Роберт, - глупый доктор! Пришёл в ловушку на своих собственных ногах, - Бёрли с кряхтеньем поднялся, опираясь на руку сына. – Ох, нужно идти к Королеве, нужно решить, как быть с Лопесом. Ответ на письмо короля Генриха так и не составлен, сколько разлада в дела внесла эта история! Рассуждать, о том, что есть долг, что есть война, и что мир, - только зря тратить время.
- Сообщают, что настроение в Лондоне неспокойное, и раздаются призывы бить евреев, - сказал Сесил.
- Этот город всегда поднимался по любому поводу, но всегда оставался верен монарху.
Сесил толкнул створку и пропустил отца вперёд, затем вышел сам, и комната опустела.

                Сцена 5
Едва приехав в Йорк-Хаус к Бэконам, Эссекс, ещё не снимая плаща, спросил:
- Г-н Фрэнсис дома? Проводите меня к нему.
А Фрэнсис Бэкон действительно был в доме, беседовал со своим братом. Энтони Бэкон, тяжело опиравшийся на трость, выговаривал ему:
- Не унижайся больше, не шли ей подарков. Ты же видишь, что Королева не только оглохла, но и ослепла, и писем твоих не читает – она настроена против тебя.
- Ты прав, ты прав, - поспешил ответить Фрэнсис. – Мне порой кажется даже, не повредило ли моему делу ходатайство милорда Эссекса.
Старший брат слегка улыбнулся при имени графа:
- Лорд Роберт, - сказал он, - искренен и несдержан и в своей любви, и в своей ненависти. Возможно, он, действительно, слишком настойчиво просил за тебя, но дружба его никогда не может принести вреда.
- Я подозреваю, что может, - признался Фрэнсис и не удержался от замечания: - Любое чувство, особенно сильная страсть, могут быть обращены против человека судьбой или другими людьми.
- Не будь так мрачен, в конце концов, тебя оценят по заслугам.
- Энтони, прошу тебя, не думай, что я тоскую по государственной должности и связанными с ней привилегиями. Истинный философ должен знать жизнь, участвовать в политике, и не прятаться в башне из слоновой кости. На этой службе я служу себе. Нельзя, чтоб все родились господами, нельзя, чтоб все служили хорошо, - Фрэнсис увлёкся собственной мыслью. – Конечно, есть такие простофили, которым полюбилась кабала и нравится ослиное усердье, жизнь впроголодь и старость без угла. Плетьми таких холопов! Есть другие. Они как бы хлопочут для тебя, а на проверку…
- Граф Эссекс пожаловал с визитом! – едва успел объявить маленький паж, заглянув в комнату, перед тем, как вошёл граф собственной персоной. Братья Бэконы поднялись из мягких кресел с почтительными приветствиями. Деверо оглядел широкий, пышущий жаром камин, тёмно-алые занавески и застеклённое цветными квадратиками окно, потом перевёл взгляд на друзей.
- Ну, милые друзья, - очень тоскливо произнёс он. – Ты, Фрэнсис! Ты, Энтони!.. Ну, как дела, ребята? – он немного переменил тон .
- Как у любого из сынов земли, - отвечал Энтони, а Фрэнсис мрачновато прибавил:
- Мы не верхи на колпаке Фортуны.
- Но также не низы её подошв?
- Ни то, ни это, граф, - заключил разговор о Фортуне Энтони, но Эссекс прибавил:
- Значит, где-то в районе пояса? В укромных местах Фортуны, да, это верно, она шлюха… Выслушаете ли вы хотя бы из чувства дружбы мои жалобы?
- Милорд! – хором вскричали братья.
- Тогда садитесь, - сам же Эссекс встал у камина. – Не далее как сегодня я узнал, что возвёл поклёп на невиновного.
- Милорд, да может ли такое быть? – Фрэнсис поднял брови и даже развёл руками, выражая крайнее удивление.
- Да, этот еврей-собака – не заговорщик. Это доказал лорд Бёрли…
- Он весьма достойный человек, - уклончиво заметил младший из братьев. Энтони же молчал; он сидел, упираясь в рукоять трости, и слушал.
- Да, - махнул рукой Эссекс, едва не сшибив статуэтку, изогнувшуюся на каминной полке. – Представьте себе, я арестовал и отправил в Тауэр невиновного! Он невиновен! Неужели я мог ошибиться! Как такое могло случиться, друзья?
- Граф, лорд Бёрли доказал своё мнение со всей очевидностью? – Энтони разжал уста. Он любил вставить эффектное замечание или ключевой вопрос так, чтобы наверняка поразить собеседника.
- Против еврея нет ни одного доказательства, - воскликнул Эссекс, но рукой на этот раз махнуть поостерёгся. – Вы можете вообразить себе подобное? Я просчитался! Лучше бы моя мать не рожала меня!
- Ну-ну, милорд, не стоит сразу впадать в отчаяние, - укорил его Фрэнсис. – Вам известны воззрения семейства Сесилов…
- Они – за Испанию, - кратко выразил эти воззрения Энтони. – Эти миротворцы скоро продадут Испанцу английскую корону.
- Разумеется, они готовы покрывать еврея сколь угодно старательно, - продолжал Фрэнсис, а старший брат заключил:
- Вы должны не опускать руки, а усерднее искать, вот мой совет.
- Я бы сказал «наш совет», потому я точно такого же мнения, - сказал Фрэнсис сдобным голосом. Эссекс улыбнулся; ноздри его раздувались.
- Друзья, вы меня переубедили! – закричал он. – Извините меня, мне нужно ехать!
- Милорд, куда вы так спешите, отужинайте с нами…
- Простите, не могу! Меня посетила одна мысль, которую…Я обязательно заеду к вам завтра же или через несколько дней. Джонсон! – крикнул он в окно. – Выводи лошадей! (Это окно ведь выходит во двор?)
- Это окно выходит на Темзу, - ответил Энтони, но тут в дверной проём заглянул слуга:
- Милорд, вы изволите уезжать? Сейчас всё будет готово, милорд.
- Меня услышат, куда бы окно не выходило, - заметил Деверо. – Хотя бы и на Тауэр. Прощайте, друзья. – С этими словами он широкими шагами вышел. Фрэнсис покачал головой.
- Я опасаюсь за него, - заметил он. – Правду о нём говорит Сесил, все чувства милорда написаны на его лбу.
Энтони с трудом дождался конца фразы.
- Сесил! – словно плюнул он, едва брат замолчал. – Я просил тебя не называть при мне это существо без крайней нужды! Эти Сесилы уже повсюду. Даже в театре дают «Ричарда Третьего», и с шумным успехом, судя по масляным рожам комедиантов.
- При чём же здесь Ричард Третий? – лукаво осведомился Фрэнсис.
- Разве ты не слышал песенку «Здесь покоится Роберт Горбатый, Ричард Третий, Иуда Второй»? Что до пьесы, то её написал борзописец Шекспир, которым так похваляется лорд Хансдон.
- Почему же борзописец? Вряд ли он этой пьесой намекал на Сесила, между ним и Ричардом нет никакого сходства, кроме внешнего. Этот образ можно употребить лучше, и, думаю, пьеса не о том написана.
- Ты так говоришь, словно сам её написал.
- Если бы я сказал, что я её написал, ты бы, верно, перестал бы ругать Шекспира борзописцем, - обиженно проговорил Фрэнсис Бэкон.
- Ну, ну, не обижайся. Не думал я, что ты вдруг полюбишь театр.
- Я его никогда не любил; мне нравятся только очаровательные мальчики-актёры, но их можно встретить не только в театре.
Братья дружно рассмеялись.
- Ну, - сказал Энтони, - пора спускаться к ужину.
С тем они и ушли из комнаты.
Пасху братьям Бэконам, равно как и графу Эссексу, испортило назначение на желанный пост генерал-прокурора Эдуарда Коука; Сесилы же имели полное основание отпраздновать это событие – история с назначением тянулась больше года. Но Эссекс, помня совет не опускать руки, бросился в атаку снова.

                Сцена 6
Как-то раз Королева пожелала веселья и танцев, и зажглись свечи, всполошились и принарядились дамы, да и кавалеры тоже, полы были натёрты, а слуги впали в отчаяние, пытаясь хоть немного спасти танцующих от гуляющих по всему дворцу, как шпионы, сквозняков.
- Скоро пожалуют первые гости, - предупредил мастер придворных развлечений.
- Но ничего у нас ведь не готово!
- Не заказали мы факелоносцев!
 - Устраивать кой-как – такая гадость,  - вздохнул мастер развлечений. – Уж лучше не устраивать совсем… Сейчас четыре – два часа у вас, чтобы всё успеть.
Пригласили, конечно же, музыкантов, достойных развлекать Её Величество, замерцали драгоценности, и зазвучал смех в зале, натопленной жарко, но всё же недостаточно.
Многие даже надели маски, а, стало быть, принялись шутить и флиртовать напропалую – я ряженый, пусть маска и краснеет!
- О! Голуби Венеры в десять раз быстрей летят скрепить пыл новой страсти, чем прежних клятв спешат сдержать обет.
- Да, так всегда. Кто ж от стола встает с таким же аппетитом, как садился? Где конь, чтобы бежал в обратный путь наскучивший с таким же пылким рвеньем, как начал бег? За каждой вещью в мире нам слаще гнаться, чем иметь ее.

Веселье вышло на славу; свистели флейты, смеялись в кулачок дамы, кавалеры сделались особенно любезными, а Королева сама танцевала, и, конечно же, затмевала всех присутствующих. Был здесь и граф Эссекс, были и те, кто всегда сопровождал его – Роджер Мэннерс, граф Ратленд и Генри Ризли, граф Саутгемптон, двое из компании «трёх неразлучных графов»; они стояли несколько в стороне и беседовали. Расплывчатый свет свечей едва освещал их, отбрасывавших длинные нелепые тени на выложенный плиткой клетчатый пол, который напоминал шахматную доску. Таким образом, Ратленд и Саутгемптон были слоном и конём, хотя и стоящими излишне близко друг к другу на доске. Пройдя мимо, чёрная маска улыбнулась им. Кружение танца текло мимо них.
Саутгемптон, чьи тщательно завитые кудри ещё недавно слегка взметывало и мягко опускало это кружение, теперь решил отдохнуть немного в разговоре; он очень заботился о себе, и даже руки, белые, нежные и пухлые, опасался поднимать без крайней надобности, чтоб на них не вздулись жилы. Он только начал отращивать бородку, рот его был слегка приоткрыт, - не глупо и непроизвольно, а чувственно и обдуманно. Говорил он то вяло, не меняя выражения красивого, мягко очерченного лица, то начинал громко смеяться или спорить, и взгляд его делался живым и вспыльчивым. Кисти рук Саутгемптона расслабленно болтались в воздухе. Ратленд смотрел на него с восхищением; он был почти мальчик, ещё по-детски круглолицый, обаятельный с мягкими русыми локонами, достигавшими ровно той длины, какой требовала мода; золотое шитье переливалось у его воротника, и золотые искры, которыми сиял весь наряд Саутгемптона, отвечали ему. Все три неразлучных графа, рано потеряв отцов, опекались лордом Бёрли, главным опекуном королевства, как «дети государства»; с тех пор они и дружили.
- Смотри-ка, - сказал Саутгемптон вдруг своему собеседнику и показал глазами в сторону дверей. Ратленд сначала увидел влажные глаза в окружении ткани маски, потом павлинье перо и блеск парчи, затем заметил резко чернеющее среди сияния пятно и, вглядевшись, понял, что это Роберт Сесил беседует с кем-то у дверей, улыбается, но держит вечные бумаги подмышкой.
- Интересно, он и спит с корреспонденцией в обнимку? - вполголоса заметил Ратленд.
- Я разочарую тебя, мой друг: смотри, бумаги поручены писцу, и теперь наш секретарь пустится во все тяжкие.
Ратленд рассмеялся:
- Упаси нас Бог от подобного зрелища.
Музыка кончилась, танцующие остановились, Королева приказала проводить себя на её место; Сесил направился туда, где она находилась. Плащ, который он носил на одно плечо, как и прочие господа, трепыхнулся на сквозняке, словно крыло. Эссекс направился ему навстречу – оставив свою даму, он устремился к друзьям и оказался в том углу залы быстрее секретаря.
- Почтенный граф!
- Бесценный граф! – приятели стали преувеличенно кланяться, пятясь.
- Привет вам обоим, - сказал Деверо в ответ. Сесил прошёл было мимо них, но остановился, чтобы раскланяться.
- Добрый вечер, милорды.
- И завтра будь такой же…
- Вы собираетесь обеспокоить Королеву очередной депешей? – осведомился Эссекс.
- Милорд, с тех пор, как я ослеп и не вижу заговорщиков под собственным носом, я появляюсь только для того, чтобы разбавить собой здешнее весёлое общество… Впрочем, по моему мнению, письмо французского короля требует срочного совещания.
- О, сэр Роберт всегда остаётся собой, даже когда все прочие сменили лица на маски…а я, знаете ли, собираюсь ходатайствовать за Фрэнсиса Бэкона, - едко произнёс Эссекс, и скрипки, взвизгнув, пустились играть весёлый танец. Секретарь своим ответом поверг его в изумление:
- Позвольте мне пойти с вами, милорд. Мои слабые слова подкрепят ваше ходатайство.
- Как… сэр? – выдавил из себя Эссекс. Сесил вдруг сделал штуку: прошёл точно по клеткам, сделал ход конём в сторону от Эссекса.
- Г-н Коук, перейдя на место генерал-прокурора, место адвоката освободил, и, я полагаю, г-н Бэкон достоин его занять, - пояснил он.
Деверо оценил ситуацию на доске и резко шагнул по диагонали. Вступили флейты.
- Лорд Роберт… - с некоторым удивлением произнёс Саутгемптон, не заметивший тихого манёвра Сесила. Эссекс даже обиделся:
- Это он начал игру, спросите у него!
Сесил, выждав, пока мимо, шурша тканью, не пролетит пара, сделал второй ход – оказавшись на одной клетке с Ратлендом, он объявил:
- Милорд, вы съедены.
- Я не успел даже ничего понять, а уже съеден, - посетовал тот.
Эссекс снова шагнул танцевальным шагом, на этот раз по прямой, надеясь подобраться к чёрному коню.
- Вы ферзь, милорд? – уточнил Сесил и сделал свой ход. – Гарде!
- Чёрт возьми! – выругался Эссекс. Он всегда ругался так, что на него оглядывались с некоторым испугом – и сейчас кто-то обернулся, сменив весёлую маску на затылке на грустную, закрывающую лицо. Зашелестели перья, скрипки замедлили темп. – Генри, выручайте меня.
Саутгемптон растерянно рассмеялся и тоже пошёл конём; Сесил оказался под угрозой.
- Сдавайтесь, сэр, всё равно мы вас съедим.
Секретарь слегка поклонился, Эссекс милостиво махнул рукой.
- Жаль, что чёрных фигур не было больше, получился бы славный поединок, - заметил он с азартом. – Что ж, я покину вас, господа.
- Вы сейчас пойдёте к Её Величеству, милорд? – спросил Сесил, граф кивнул и, в подтверждение своего кивка, направился туда, где Королева сидела в кресле, довольно покачивая головой в такт музыке.
- Бесценная Миледи! – воскликнул Эссекс, раскланиваясь. Королева приняла его холодно по сравнению с обычной сердечностью.
- Здравствуй, милорд. Сэр Роберт, вас я не заметила сразу. С чем вы пришли ко мне?
- Ваше Величество, новости с континента, - начал Сесил.
- Ну, скажите, что выбрал брат мой французский король, английскую помощь или Кале, потерю города или приобретение испанцев, - Королева слегка улыбнулась.
- Он сказал – простите, Ваше Величество, - «Не пёс меня покусает, так кошка поцарапает».
- Великолепно, клянусь Богом! Кале он за нашу помощь, стало быть, не отдаст. Что ж, тогда говорить не о чем, и все мои советники согласятся с этим.
- Есть сведения, Ваше Величество, что король Генрих действительно начал мирные переговоры с Испанией. Испанские войска возле его границ, - в глазах Сесила появилось характерное выражение.
- О, посмотрю я, как попрыгает он, заключая мир с искусавшим его псом! Что ещё нового?
- Лондонский городской совет в очередной раз жалуется на актёров и просит закрыть все театры, стоящие в стенах города.
- Это на рассмотрение Тайного совета, хотя, конечно, эти господа ничего не добьются. Как, лишить нас такого развлечения! А вы, Робин? Надеюсь, вы-то не станете в такой прекрасный вечер говорить о делах? – кокетливо спросила она.
- Миледи, мы пришли по ещё одному делу, - стал примериваться Эссекс, беспокойно поглядывая на секретаря; как бы желалось ему, чтоб горбуна здесь не было. – Теперь, когда господа Сесилы поставили Эдуарда Коука на место генерал-прокурора, пост главного адвоката стал свободен…
- О Робин, неужели вы опять взялись за своё! Карлик, что вы мне по этому поводу скажете?
- Г-н Бэкон достоин этого поста, Ваше Величество, - не отступил Сесил. – Я поддерживаю лорда Эссекса в этом вопросе, - Он сказал это, пожалуй, чересчур громко, зато его шаг к примирению  могли оценить все, кто находился поблизости.
- Боже, спаси меня от Бэконов, а от врагов я избавлюсь сама! Я не люблю его и не хочу видеть его на такой должности. Бэкон ненадёжен.
- Ненадёжен?! – вспылил Эссекс. Казалось, он забыл, с кем разговаривает. – Миледи, он…
- Робин, вы плохо знаете людей. Всё, я не хочу больше слышать о Бэконе. Можете  быть свободны, господа. Если кто-либо из вас заговорит снова об этом и тем испортит мне празднество, лишится должности и головы, коль скоро она ему не помогла, клянусь душой!
Деверо и Сесил откланялись. Они остановились возле стены, ожидая окончания танца и глядя на мелькающие туфельки дам, выглядывающие из-под тяжёлых подолов.
- Ну ничего, - бормотал граф. – Я найду подходящую минуту…
Сесил смерил его быстрым взглядом и решил сказать доброжелательно:
- Я бы советовал вам повременить, если Её Величество так полна ненависти к Бэконам. Представится случай ему загладить своё неудачное выступление в парламенте.
- Я думал, теперь она будет больше прислушиваться ко мне! – негодовал Эссекс. Он обращался к самому себе, словно забыв о присутствии Сесила, вернее, не утруждаясь его замечать. – Однако вышло совсем наоборот… Ну, ничего, со мной не так, как с остальными – моя Фортуна всегда со мной, и я ничего не лишён судьбой. Ведь я… - вдруг скосив глаз на секретаря, который уже хотел откланяться, он произнёс: - Ведь заговор раскрыт.
Музыка прекратилась, теперь раздавался только смутный шум и смех.
- Вы всё ещё заняты делом Лопеса, милорд? – Сесил остановился перед ним. Для Эссекса настал час триумфа:
- Вряд ли ваши шпионы в Тауэре успели написать вам рапорты об этом. Не далее как сегодня я получил полное признание еврея. Я всё хотел рассказать вам об этом!
Сесил был невозмутим, хотя это не сразу ему удалось.
- Он признался, - повторил секретарь. – Что ж, теперь я знаю причину вашего радостного расположения. Милорд, мне любопытно, как же вы обошли запрет пытать Лопеса?
- Неужели вы хотите поймать меня на ослушании, сэр? – Эссекс рассмеялся. – Я его не пытал, ему просто показали орудия пытки, и его трусливая душонка от одного этого едва не отлетела в ад. На ближайшем заседании я расскажу всё в подробностях – не хочу лишать вас этого удовольствия. – Деверо широко улыбнулся Сесилу, прибавил: - Как видите, я с самого начала был прав, - и направился к ожидавшим его друзьям, а сэр Роберт с почти спокойным видом направился прочь. Когда он вышел в прихожую, едва освещённую слабыми свечными огоньками, мимо пробежала изящная тень, прошуршав нарядом и блеснув взглядом живых глаз сквозь прорези маски; вторую неясную тень можно было заметить у окна, затем она возникла у самых дверей и пропала, только слышен был быстрый горячий шёпот. Выйдя прочь, секретарь пробормотал:
- Всюду распутство! Все они гнусные развратники, - и, передёрнув плечами, подозвал слугу и приказал закладывать экипаж.
- Пора и честь знать.
На улицах было темно, небо же – окрашено ночными свежими облаками в светлый цвет. Город имел странный, зловещий вид; сияющие окна остались далеко позади. Днём люди возбуждённо переговаривались на улицах, сейчас от волнения, охватившего город, остались немногие следы – на стене зажиточного дома, покрытого красной черепицей, чуть не через весь фасад шла надпись краской «Смерть христопродавцам!». В полутемноте буквы расплывались, складывая причудливый и смутный узор. По вывеске, если прищуриться и вглядеться, можно было понять, что это дом и лавка ювелира. Очевидно, ему тоже не повезло родиться евреем.

                Сцена 7
- Он меня опозорил и убил, он поносил мой народ, препятствовал моим делам, охлаждал моих друзей, разгорячал моих врагов; а какая у лорда была причина? Та, что я еврей. Да разве у еврея нет глаз? Разве у еврея нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей? Разве не та же самая пища насыщает его, разве не то же оружие ранит его, разве он не подвержен тем же недугам, разве не те же лекарства исцеляют его, разве не согревают и не студят его те же лето и зима, как и христианина?
- Доктор, вас…
- Нет, со мной всё кончено, и я ничего уже не боюсь! – Лопес стоял посреди арестантского подземелья. Горящие глаза и борода, отросшая за четыре месяца заключения, делали его похожим на древнего пророка. – Скажите мне, сэр, если нас уколоть – разве у нас не идёт кровь? Если нас пощекотать – разве мы не смеёмся? – Его голос задребезжал, и силы стали его оставлять. – Если нас отравить – разве мы не умираем? – Он уже в открытую плакал. Обличительное величие всё кончилось, Лопес был снова очень усталый человек, приговорённый к казни. – Разве мы не умираем?
- А если нас оскорбляют – разве мы не должны мстить, - сказал секретарь Сесил вполголоса. Лопес закрыл лицо руками.
Он был очень неухожен, исхудал, зарос, одежда на нём была та же, что в день ареста, только подаренной Королевой мантии больше не было. Окно здесь было одно – возле самого пола виднелась полукруглая решётка – и вела она, судя по запаху и глухому шуму, в караулку. В двери тоже имелось забранное решёткой оконце.
Обретя возможность хоть что-то сказать, Лопес провыл:
- Мне ничего не нужно, добрый сэр! Я только очень боюсь пыток! Меня казнят, меня будут долго убивать, сэр, сэр, я боюсь!
Сесил, постукивая пальцами по сложенной бумаге, которую он держал в руках (это был приговор), стоял возле двери, глядя на решётку возле пола, и в его глазах, ничего не выражавших, проступало время от времени тихое желание убить. Лопес слегка успокоился и тут же спросил:
- Её Величество подписала? Она подписала приговор?
Секретарь молча кивнул; осуждённый охватил свою лысую голову руками.
- Как меня казнят, сэр? Как меня казнят?
- Доктор, я должен сообщить…
- Нет, нет, скажите, как меня казнят? Специальной казнью? Не прячьте от меня глаза, сэр. Даже в ваших глазах я вижу род признания, что мне уготовано, скажите.
- Так дайте же мне сказать то, что я должен сообщить. Короле…
- Скажите!
Такая неучтивость со стороны уже покойного заставила стражу за дверью покачать головами. Сесил наизусть прочитал:
- «Вы будете повешены, выпотрошены и четвертованы. Ваша голова и части будут выставлены, исходя из воли Ее Величества…»
Лопес застонал или, скорее, закричал.
- Но, - перекричал его Сесил. – По особой милости Королевы вы будете оставлены в петле, пока дыхание вас не покинет.
Лопес уставился на секретаря, а потом медленно сел на лежанку в углу. Сесил с двойственным чувством прибавил:
- Я собирался сообщить это, но вы прерывали.
- Я часто видел висельников… Удачно, если шея сломается сразу… Как страшно… Сэр, постойте, а остальные? Феррейра, Авила, Андрада?
- Вы забыли Тиноку. Все приговорены, - коротко отвечал Сесил.
- Благослови вас Бог, сэр, - сказал доктор; Сесил непроизвольно опустил взгляд с точки над его лбом  и встретился с ним взглядом.
- И вас, - ответил он сухо и вышел.
- Сэр! – раздалось уже за дверью. Сесил развернулся; Лопес смотрел на него через решётку.
-  Пожалуйста, сэр, скажите Её Величеству…
- Прочь от двери, полоумный! – с праведным гневом гаркнул охранник. – Отойдите от двери, сэр, от него всего можно ожидать!
- Отсрочку, сэр… Скажите Её Величеству, милосердие… это свойство Бога самого, земная власть тогда подобна Божьей, когда с законом милость сочетает… и…
Он ещё что-то лепетал – Сесилу показалось, что различные цитаты вперемешку, - и тогда, когда секретарь отошёл от двери.
- Королеве я ничего не скажу, - решил он, остановившись возле узкого окна, в которое было видно белое небо и часть какой-то лестницы. Прислонившись к стене и глядя в окно, он так объяснил себе это решение: - Конечно же, отсрочки не будет, да и к чему она? Город волнуется и требует казни, а Королева и без того переживает эту историю  чересчур тяжело. К чему печалить её? Будь я проклят! Зачем ему отсрочка, если он приговорён? Что ж, будем считать это дело оконченным. О Господи, дай мне терпения и осмотрительности, Эссекс победил!
                Сцена 8
Королева Елизавета сидела за конторкой в комнате с занавесями и перечитывала написанное ею. В глазах её стояли слёзы, несколько слезинок покинули разрез глаз, слегка смазав белила и пудру. Она перечитывала вполголоса, едва шевеля губами:
- Не действует по принужденью милость; как теплый дождь, она спадает с неба на землю и вдвойне благословенна: тем, кто дает и кто берет ее. И власть ее всего сильней у тех, кто властью облечен. Она приличней венчанному монарху, чем корона. Знак власти временной есть царский скипетр: он - атрибут величья и почета, внушающий пред царской мощью трепет; но милость выше мановенья скиптра, и трон ее живет в сердцах царей. Она есть свойство Бога самого; земная власть тогда подобна Божьей, когда с законом милость сочетает… О, это слишком верно! Бедный Лопес! Как мало  толку в том, что я приказала вернуть его имущество вдове, и пьеса не вернёт его к жизни. Что ж, это будет сыграно на площадях и в театрах, как и всё остальное… Кэт, Кэт!
Дама заглянула в зазор между синими занавесками.
- Он пришёл, этот человек, как бишь его зовут?
- Шакспер, Ваше Величество? Да, он ждёт.
- Его никто не заметил? Я бы не хотела, чтобы о моём невинном развлечении кто-то узнал.
- Нет, Ваше Величество, он очень осторожен. К тому ж, никто его не замечает, он совершенно незаметный человек.
- Я верю тебе. Передай ему вот это и дай денег. Передай также, что я им довольна. О пьесах говорят!
- Слушаюсь, Ваше Величество, - присела в поклоне Кэт и взяла из рук Королевы стопку исписанной бумаги. Выйдя из комнаты и пройдя по переходам, пропетляв по лестницам и прокравшись через дворик, она нашла Шакспера у ворот. Он стоял, держа шляпу в руке и робея.
- Миледи, - с готовностью поклонился он, увидев её.
- Вот, возьмите скорей, а это вам в награду.
- Миледи, спасибо вам, рад служить.
- Берите же, берите!
Шакспер взял пьесу и старательно поклонился.
- Такая честь для нашего театра, такая честь, миледи, осмелюсь сказать. Пьесы имеют огромный успех, миледи…
- Эта пьеса о венецианском купце и еврее-ростовщике будет иметь не меньший успех, Лондон станет рукоплескать. Особа, что поручила вам эти пьесы, передаёт вам, что она довольна вами, - покровительственно сказала Кэт. Шакспер поклонился три раза:
- О, миледи, спасибо вам! Я счастлив, я принёс благословение нашему театру…
- Ступайте же.
- Прощайте, миледи, - Шакспер поклонился теперь уже на прощание, приложил бумагу к губам и, едва Кэт обернулась по сторонам, дабы убедиться, что у их встречи не было свидетелей, исчез. Подобрав юбки, дама торопливо ушла прочь.

                Сцена 9
- Фрэнсис, ты умеешь играть в мяч? – спросил Эссекс, войдя в комнату.
- Я не люблю играть в мяч, - дал ответ Бэкон, отметив про себя, что граф уже давно взял манеру называть его на «ты». Приготовившись к тому, что Деверо заведёт длинный разговор, он цепочкой заложил толстую книгу, которую читал, стоя у пюпитра. Книга, соответственно, лежала на пюпитре. Здесь вообще было множество книг, везде поблескивали золочёные корешки ценнейших томов, но больше было мягкого сафьяна, чем жирного блеска (Бэкон ненавидел запах кожи, и потому книги часто вынужден был переплетать заново). К услугам хозяина также были стол, кресла, канделябры, всё тонкой работы и с резьбой, но ничто не радовало Бэкона. У него был больной вид, и он был действительно болен; Эссекс заметил, что руки его друга дрожат.
- Про мяч я спросил к тому, что счёт теперь один против одного. Я имею в виду наш поединок с семейкой Сесилов. Сегодня праздничный день – с января и до июля колебалась Королева, и вот, еврей повешен! Толпа ревела, мне даже сделалось не по себе. Меня приветствовали так, словно я разгромил некую Армаду раза в два больше предыдущих!
- Поздравляю вас, милорд.
- Нет, что-то ты не рад, Фрэнсис. Что-то тебя гложет. Вот, садись сюда, и я сяду, рассказывай.
Бэкон меланхолично откинулся на спинку.
- Что рассказывать? Мне так не по себе, что этот цветник мироздания, земля, кажется мне бесплодною скалою.
- Да что случилось, в самом деле, Фрэнсис?
- Милорд, я послал Королеве драгоценное украшение. Она вернула его обратно.
- Ну и ну! Она, знаешь ли, любит получать дорогие вещи за счёт подданных. Я её хорошо знаю.
- Ваш счёт, милорд… то есть, наш счёт, так как и я участвую в этом спектакле… не один против одного, как изволили сказать вы, а два против одного в пользу Сесилов, - он выдержал паузу и дождался нетерпеливого вопроса:
- Почему?
- Потому что младший Сесил, мой кузен, сказал мне – и мне казалось, он расхохочется мне в лицо, - что Королева, – он говорил со столь отвратительным фальшивым сочувствием, что меня замутило, - что Королева вскорости назначит на адвокатский пост г-на Флеминга, и с этим ничего не поделаешь. Вот, милорд, почему я так печален! Королева невзлюбила меня, моя жизнь и карьера завершены! Милорд, я конченый человек.
- Фрэнсис, Фрэнсис! – Эссекс вскочил, не на шутку обеспокоенный. – Я теперь хожу в героях, Королева обязана прислушаться ко мне.
- Венценосцы никому ничем не обязаны, разве только Богу. Всё было решено в тот злосчастный день сессии парламента. Уж не попроситься ли мне в клерки к Сесилу?
- Не унижай себя, Фрэнсис! Сесилы приходят и уходят, а такие люди, как ты, остаются в веках! – Бэкон получал большое удовольствие от этих и подобных им слов. – Я уверен, ты станешь в один ряд с Цицероном, Эразмом и…
- Милорд, вы меня захвалите, - сказал Фрэнсис, улыбаясь.
- О, для тебя я стану болтуном! Да и отлично: ведь молчанье хорошо в копченых языках да в чистых девах. Скажу тебе, что даже Сесил вместе со мной ходатайствовал перед Королевой за тебя.
Бэкон даже задрожал от злости, не выдержал, вскочил, когда Эссекс садился обратно.
- Да, - продолжал Эссекс, не придавая этому значения. – Едва старик Бёрли умрёт, звезда Сесилов закатится, а ему недолго осталось…
Бэкон бычьим взглядом уставился в окно.
- Продажная тварь, - произнёс он наконец. – Помесь собаки с лисицей…
- Кто? – Эссекс привстал.
- Горбун! Он ходатайствовал за меня, зная упрямый нрав Королевы. Он ненавидит меня, испанский прикормыш, не меньше, чем я его ненавижу. Видите ли, милорд, продвижение на государственные посты союзников и родственников, пусть и обладающих качествами, непригодными для дела – это приносит пользу только тем, кто их продвигает, а никак не государству. Но и те вскоре терпят вред от своих же союзников, потому что, взлетев высоко, они первым делом предают  своих патронов…
- Фрэнсис, прежде чем ты дойдёшь до кульминации речи, я прошу тебя послать за вином.
- О, милорд, разумеется! – Если Бэкона и обидело то, что его перебили, виду он не подал. – Изволите спуститься вниз?
- Пожалуй.
Эссекс легко вскочил со стула, на который он опустился под влиянием речи Бэкона, и первым направился к дверям; Фрэнсис, выглядевший теперь ещё более усталым, пошёл за ним.
                Сцена 10
- Сэр, лорд-хранитель печати.
Сесил поскорей поднялся из-за стола – это было для него небольшим ежедневным испытанием, - чтобы раскланяться с лордом Пакерингом. Сев обратно в кресло, он вернулся к прерванному занятию – присыпал песком свежие чернила на документе, где только что поставил свою подпись. Поймав взгляд посетителя, кинутый на бумагу, Сесил сказал:
- Наш прославленный лютнист Доуленд отплывает за границу, - и отложил лист в одну из стопок, коих на столе было множество, все выстроенные по ранжиру, как солдаты на плацу.
- Какая потеря для всего Лондона, - старый лорд Пакеринг с кряхтеньем расположился поудобнее в кресле, немного поколебался и, наконец, сказал:
- Сэр, позвольте уверить вас в моём искреннем к вам расположении.
- Премного благодарен вам, милорд, и отвечаю вам полной взаимностью, - учтиво ответил Сесил, становясь похожим на гончую. Пакеринг, похоже, это почувствовал и несколько заторопился:
- Но не только это, а также осмотрительность и чувство справедливости заставили меня прийти к вам. Недавно г-н Бэкон написал мне письмо.
- Который из них?
- Фрэнсис. Он в этом письме клеймил несправедливость государственного устройства и обвинял лично вас и меня.
Сесил вежливо удивился и спросил:
- Могу я узнать, в чём именно?
- В предательстве, сэр Роберт, - тяжело ответил лорд-хранитель печати. – В предательстве и продажности. Будь я помоложе, я вызвал бы его на поединок и – ручаюсь – убил бы, но теперь я просто пришёл к вам как к главному секретарю. Меня и вас оклеветали!
- Письмо у вас с собой, милорд?
- Конечно, вот оно.
Сесил взял, прочитал довольно длинное письмо, подчёркнуто спокойно и неторопливо вернул Пакерингу, и, глядя на свои сплетённые перед грудью пальцы, заметил:
- Что ж, у него хороший слог, хотя порой его  рассуждения  - это два зерна пшеницы, спрятанные в двух мерах мякины: чтобы  их  найти, надо искать весь день, а найдешь - увидишь, что и искать не стоило. По существу же дела могу сказать одно: лорду Эссексу долго придётся заглаживать результаты глупого поведения моего кузена. Это не клевета и не донос, милорд, это злопыхательство, за которое, по моему мнению, даже на поединок не стоит вызывать, - голос секретаря вдруг зазвенел. – Не стоит лаять в ответ собаке, облаивающей твою тень!
- В эту собаку нужно швырнуть камнем.
- Только если она попытается укусить… Милорд, всё-таки он потерял свою последнюю возможность получить пост, а благодарю этому письму – можете мне верить – он ничего не получит ещё очень долго.
Пакеринг осклабился:
- Вы подадите жалобу?
- Нет, но доведу до сведения Королевы; вообще же сейчас не до подобных дел – есть сведения, что испанцы готовятся атаковать Кале…



 






 







































                Akt II

                Сцена 1
Далёкий глухой рокот, похожий на ворчание грозы, заставил Королеву осторожно нахмуриться.
- Что это?
Она вышла на открытую галерею. Выше мощёного двора и башен было серое море; в беловатой дали виднелось смутно что-то вроде далёкого берега. Свежее дрожание воздуха и чистое небо не предполагали никакой грозы. Дамы Королевы, слуги и сопровождающие, все вышедшие за ней, оглядывались и переговаривались, похожие на встревоженных птиц.
- Пропустите меня!
Это был, конечно же, Роберт Деверо; он прошёл – могло даже показаться, что протолкался, так рьяно бросился он вперёд, - к Королеве, которая стояла возле одной из арок галереи, вглядываясь в небо.
- Что-то меня тревожит, - пробормотала она.
- Миледи, - кукарекнул Эссекс, - небо чисто, ручаюсь вам, что это пушки!
- Пушки? – Королева обернулась к нему, бледная под слоем белил.
- Ваше Величество! – раздался голос с противоположной стороны. По галерее со всей возможной скоростью шёл второй Роберт – Сесил. Издалека он в чёрном чиновничьем платье казался неуклюжей вороной.
- Ваше Величество, - сказал он, прерывисто дыша, едва подошёл. – Я приехал из Лондона, искал вас… Донесения сообщают, что испанцы начали осаду Кале. В донесениях говорилось о дальних подступах…
- А сегодня, как мы можем слышать, в ход пошли пушки, - сказала Королева каменно-спокойным голосом. – Как это странно – из дворца в Гринвиче слушать грохот испанских пушек во Франции.
- Миледи, - голос Эссекса дрожал от напряжения, рука его сжимала эфес шпаги, – мы должны помочь Франции! Если испанцы возьмут Кале, они используют его как опору для наступления на Англию, они развернут свои пушки на нас, и, быть может, ядра полетят уже в сам Гринвич!
- Если мы вмешаемся, ядра тем более могут полететь в Гринвич, - возразил Сесил. – Или, что ещё более вероятно, Испанец постучится в нашу заднюю дверь, Ирландию, как уже было однажды.
- И что с того? У них ничего не вышло тогда, не выйдет и сейчас!
- Дело в том, милорд, что…
- Ваше Величество, выслушайте меня! – Глаза Эссекса умоляли.
- Господа, - сдалась ему Елизавета, - когда испанские пушки слышны в нашем дворце, становится не до споров. Лорд Эссекс, английские отряды отплывут в Кале!
Деверо порывисто поклонился и, едва Королева, отпустила его, побежал разыскивать приятелей, а Сесил с непроницаемым лицом отравился диктовать приказы и письма по поручению Её Величества.
Однако когда он принёс всё это ей на подпись, Королева уже не выглядела уверенной в правильности своего решения. В небольшой комнате, окна которой выходили не на  море, и пушек не было слышно, Елизавета слушала, как одна из её дам играет на клавесине. Пальцы девушки легко пробегались по двум клавиатурам, и звуки, один цепляясь за другой, сплетали кружево в воздухе; Сесил на мгновение задержался  дверях. Поклонившись Королеве, он вполголоса сказал:
- Ваше Величество, документы к вам на подпись.
- Играйте, милочка, не останавливайтесь, - сказала Елизавета постаревшим голосом. – Зачем только я решила ввязаться в чужую драку. Зачем я только разрешила этому мальчишке ехать. Он готов расшибить лбом стену, мой глупый жеребёнок…
Сесил не ответил, но молчание его было довольно красноречивым; под белой маской крема и пудры замершее лицо Елизаветы не могло скрыть проступившего на нём мучительного раздумья.
- В камин все эти бумаги, сэр Роберт, - сказала она, наконец, помолодевшим голосом. – Если Бог пожелает помочь французам, Он сделает это и без помощи англичан.
Сесил не удержался от смешка; дама за клавесином отвлеклась и едва не сбилась. Но мелодия полилась с журчаньем дальше, клавиши звенели, а Елизавета с удовольствием внимала своим мыслям.
- Да, - сказала она, - не стоит соваться меж двух сцепившихся собак. Тем более, разве мы получим в благодарность что-либо кроме зависти Франции и пушек Испании? Вы согласны со мною, карлик? – Она прекрасно понимала, как его задевает такое прозвище, но это, и застывающее каждый раз лицо секретаря – похоже, забавляло её.
- Полностью согласен, Ваше Величество. Граф Эссекс, однако, уже начал снаряжать корабли.
- Так остановите.
Сесил поклонился. Эссекс, как он и ожидал, рвал и метал, а потом заперся у себя в спальне, как Ахилл в своей палатке, и не отвечал ни на чей зов, даже посланцев Королевы, чем приводил её в ярость. Когда он уже несколько пришёл в себя, с континента пришли новые вести.
- Лорд Роберт! Граф! – стучался в двери Генри Саутгемптон. – Откройте, я узнал нечто такое, что поднимет и мёртвого из гроба!
Наконец, из спальни послышался вялый, слабый голос:
- Что?
- Что! Роберт, испанцы взяли Кале! Ах, жаль, Ратленд отправился в Италию и не слышит этого…
За дверьми некоторое время было тихо, затем Эссекс, наконец, отперся; он в одной рубашке и в роскошном плаще, небрежно накинутом на плечи, стоял перед другом со счастливейшим выражением лица.
- Теперь начнётся война, Генри, - воскликнул он. – Теперь мы отправимся на подмогу Франции, или, что ещё лучше, атакуем самого Испанца. Мои молитвы услышаны – будет война!
                Сцена 2
Едва Деверо, одетый со всем возможным изяществом, при шпаге, завитый и надушенный, гоголем вышел на галерею, тут же встретился и чуть ли не столкнулся с Сесилом.
- Милорд, вы уже слышали новость? – Сэр Роберт был очень взволнован, глаза глядели прямо и тревожно. – Кале взят.
- Да, слышал, - ответил Эссекс с сияющим взглядом. – Теперь Королева пошлёт помощь Франции.
- Не думаю, милорд.
- Почему же?
Оба направились к концу галереи; больше никого рядом не было, кроме плетущегося позади Саутгемптона, который, кстати, был страшно недоволен ролью заднего плана, которую ему приходилось играть.
- Если мы влезем в войну с Испанией, милорд, мы только зря погубим людей и пожертвуем хрупким миром. Англичане будут сражаться на чужой земле за чужой город.
- Но если Испания оставит за собой Кале, их корабли и пушки будут слишком близко к нам! Этого нельзя допустить!
- Нельзя, но не лучше ли предоставить французскому королю самому отбивать собственный город, а самим…
- Да, что сделать самим?
Постепенно ускоряя шаг, они дошли до конца и стали подниматься по ведущей куда-то лестнице. Вряд ли Эссекс вообще замечал, что поднимается наверх.
- А самим обеспечить Испании некую крупную неприятность, из-за которой им станет не до нас и даже не до Франции. Вот моя идея, милорд.
- Если бы вы были военный человек, я бы сказал, что вы ничего не понимаете в военном деле, - отчеканил Эссекс, - но чиновнику это простительно, и от него требуется лишь одно – не лезть в дела, которых он не разумеет.
Сесил проглотил это.
- Что вы предлагаете, милорд, если моя мысль ошибочна?
- Я думаю, надо атаковать Испанца в его логове, - высказал врагу свою страстную мечту Деверо.
Она повернули в коридор с высокими окнами.
- Я настаиваю на одном, милорд – мы не можем позволить втянуть себя в долгую и разорительную войну.
- Это вы не можете!
- Англия не может, милорд, казна не может.
- Вы канцелярская крыса.
- Не отрицаю, - Сесил улыбнулся так лучезарно, как он никогда не улыбался искренне. – Но то, что Англия не может потерять одним махом десять тысяч солдат, как это произошло с Испанией в дни Армады, - это истина. У нас не так много денег и людей, чтобы позволить себе такое разорительное развлечение, каким является война.
Тут они обнаружили, что свернули не туда – за разговором они дошли до нежилых и запертых покоев. Посмотрев на украшенную замком дверь, Эссекс подумал, что впервые разговаривал с Сесилом, словно с союзником.
- Идёмте обратно, милорд, - предложил секретарь. Графу не понравился его тон. – Отсюда нет выхода.
- Ну уж нет, сэр, – запальчиво отвечал Эссекс, - я лучше побуду тут! А вы можете идти.
Сесил проявил всю свою кротость – попрощался, поклонился и спокойно ушёл.
- Ненавижу его, - пробормотал Эссекс сквозь зубы, глядя на изображённого на расписной стене единорога так, словно это был Сесил. – Особенно его пуританскую рожу. Позор государства. Однако куда запропастился Саутгемптон?
Он огляделся; на стенах цвели диковинные цветы и гуляли единороги, но всё это выцвело, как бывает с забытыми и оставленными вещами; от расписных стен шёл нежилой запах пустых помещений. Графу сделалось неуютно – он повёл плечами и закинул голову; он пошёл обратно, пробормотав, что нужно найти Саутгемптона. Он зашагал по коридору широко, стремительно, сбоку замелькали окна – в проёме одного из них сидел Саутгемптон и двусмысленно улыбался. Эссекс дал обратный ход.
- Не боишься упасть, Генри? – спросил он. Тот сделал неопределённое «Хм». Эссекс прислонился к стене рядом с окном.
 - Послушай, - вдруг осенило его, - а Королева ведь села в глубокую лужу! Только ее решением было ждать, возьмут испанцы Кале или не возьмут.
- Мда, - мяукнул Саутгемптон. – Она, должно быть, очень зла. Вы расскажете ей новость?
- Если она ещё не знает, пусть Сесил бегает с докладами. Что это ты так затосковал, Генри? Не ты ли недавно барабанил в мою дверь?
- Мне стало скучно. Теперь опять будет всё то же самое. Вы будете браниться с Сесилами. Королева будет бранить вас всех. Кончатся праздники и забавы, и все дамы будут бегать в церковь молиться о победе.
- Ещё недавно ты говорил, что праздники тебе наскучили.
- Война – ещё в большей степени тлен и суета, чем праздники. Мне всё надоело.
- Что же делать, если Ратленд уехал и некому тебя веселить. Тебе нужно столковаться с хорошенькой девчушкой из прислуги, и меланхолия выветрится.
- Женщины не занимают меня.
- Ну, и сиди тогда здесь и тоскуй, а я пойду браниться с Сесилами. Если хочешь, я возьму тебя с собой в поход.
- Спасибо, милорд, - тепло ответил Саутгемптон и заложил руки за голову.

                Сцена 3
Как и было предсказано, переговоры снова зашли в тупик.
- Всё это верно, сэр Роберт, но не сидеть же нам у моря, ожидая, пока к нам приплывут испанцы?
- Ваше Величество, как и всегда, своим быстрым умом схватили самую суть дела, - заметил Эссекс.
- К тому ж, - продолжала Королева, - разве военная экспедиция не повлечёт за собой ответ Испании? Мне внушают беспокойство волнения в Ирландии, о которых вы сейчас рассказываете.
- Эта причина, в числе прочих, - осторожно начал Сесил, - заставляет меня умолять Ваше Величество не развязывать войну. Когда неспокойно дома, не стоит затевать ссору с внешним врагом, и тому немало примеров… Испанские армады нам не страшны, Ваше Величество. Некоторые считают чудом, что два раза подряд они потерпели поражение, но это не чудо, а закономерность, и это повторится и в третий, и в четвёртый, и в десятый раз, пока только у Вас есть Ваши флот и Ваша разведывательная служба! – Сесил стал говорить на удивление горячо и убеждённо по сравнению со своей обычной сухостью.
- Так надо всыпать им сразу, не дожидаясь армад, – громко сказал Эссекс с некоторым недоумением.
- Экспедиция необходима, но война смертельна, - пояснил ему Сесил.
- Да почему же?
- Потому что война, милорд – это разорение и, в первую очередь, это отсутствие всякой устойчивости, всякого порядка. Я не военный человек, вы полностью правы, - он поклонился даже слегка униженно, - именно поэтому я иногда вижу, то, чего не видите вы, и наоборот. Вы, милорд, простите мне прямолинейность, - готовы искать славу хоть в самом пушечном жерле!
Эссекс воспринял это как комплимент.
- Хорошо сказано, - с хрипотцой рассмеялась Королева. – Ну, Робин, не обижайтесь.
- Миледи, - сухо спросил Деверо, оскорблённый её смехом, - скажите ваше решение.
- Я не приняла решение, - фыркнула Елизавета. - Я поступлю так, как велит мне долг и королевский сан. Кроме того, лорд Бёрли ещё не приехал, а я хочу услышать его мнение.
- Ручаюсь, он скажет всё то же самое, что и его… сэр Роберт, - «сэра» разъярённый Эссекс выдавил, проглотив то, что, очевидно, собирался сказать. Елизавета смотрела с редкой нежностью на своего вспыльчивого фаворита, слегка улыбаясь, не разжимая губ. Эссекс же, вскочив, ткнул пальцем в карту, расстеленную на столе.
- Вот, я думаю, нужно плыть к побережью Испании, в… в Кадис, - заявил он. –  И так…
Королева остановила его жестом, затем кивнула в сторону дверей; Сесил, оттолкнувшись руками от подлокотников кресла, пошёл туда – за створками переминался гонец. Эссекс смотрел вслед секретарю с невыразимым презрением. Известие, которое принёс Сесил, ещё сильнее расстроило графа.
- Ваше Величество, милорд, - сказал секретарь. – Из Гвианы вернулся сэр Уолтер Рэли.
Королева ахнула:
- Пусть скорее явится ко мне, как только сможет!
- А экспедиция, миледи, - оскорблено осведомился Эссекс.
- Я решу этот вопрос позднее. Да и мнение сэра Уолтера мне не терпится узнать.

                Сцена 4
Лорд Пакеринг со вкусом произнёс:
- Говорят, сэр Уолтер привёз из Вест-Индии огромные  сапфиры.
- Не столь уж огромные, но добыча его достойна внимания. Что он действительно привёз, так это интересные сведения.
- Если вы так осведомлены, то скажите, правда ли, что он нашёл королевство золота?
- Эльдорадо, милорд? – Сесил поднял взгляд. – Так или иначе, об этой стране ходит множество слухов. Что вы думаете обо всех этих рассказах?
- На свете есть многое из того, что мы считаем сказками. А что думаете вы?
- Если вам интересно моё мнение – я не верю этим сказкам.
- Почему? – поинтересовался Пакеринг, отхлёбывая вино и щурясь на тёплые огоньки в камине. Сесил взялся за ножик, лежавший у него на столе и принялся по привычке оттачивать перо, объясняя:
- Дело не только в том, что все слухи говорят разное и что их распространяют испанские авантюристы; я уверен, что нет и не может быть рая на земле, в том числе и рая для алчных, где улицы вымощены золотыми самородками. Жизнь несправедлива, и в этом есть даже некая прелесть.
- Если бы все были справедливы, если бы с каждым обходились по заслугам – кто избежал бы порки? – меланхолично заметил лорд-хранитель, ставший от вина задумчивей. Сесилу афоризм пришёлся не по вкусу, судя по его скептической усмешке.
- Что это высказывание? – спросил он.
- Графа Оксфорда. Вы знаете, он пописывает пьесы для публичного театра, можете ли вы себе представить подобное? Комедии на потеху черни.
- Почему бы и нет, милорд, разве сами вы не говорили о правдивости некоторых сказок? – проговорил Сесил, и что-то в его голосе заставило старого лорда улыбнуться. В полумраке кабинета, ставшего темнее от отблесков камина, улыбка могла показаться только более глубокой тенью на его лице. Сесил сидел за столом, на столе горели свечи в тяжёлом жутковатом подсвечнике, - лицо секретаря было освещено, и это ему не очень-то нравилось.
- А вы также неравнодушны к театру, не правда ли, сэр Роберт?
- Я, милорд? Театр великолепное средство влиять на мнения и настроения публики. Если вы спросите моего кузена Фрэнсиса, поведение которого всё ещё не забыто при дворе, то он скажет: «Весь мир – театр, в нём люди – все актёры» или нечто подобное. У него всегда есть наготове афоризм
- Я спросил, как вы относитесь к театру, а не ваш кузен, о котором я не хотел бы беседовать. Его вызывающее письмо ещё не забыто мною.
- Что ж, я… - Сесил отложил перочинный нож, замер на мгновение с пером, словно памятник знаменитому писателю Шекспиру. – В труппе лорда-камергера дают неплохие представления; как бы грубы они ни были, в них что-то, поневоле привлекающее.
- А, вы сами  пишете пьесы, не иначе.
Сесил сделал вид, что вежливо удивился.
- В самом деле, милорд. Но это так… не стоит внимания. Таланта Господь мне не дал, и я не силён в стихотворных размерах.
- Но, если не секрет, что вы пишете?
Сесил кривовато улыбнулся:
- Маски.
- О, не трагедии в духе Кида или Марло.
- Увы, милорд. А не приходилось ли вам видеть пьесы того, драмодела из Уорикшира…Шекспира?
- Его пьесы… - несколько оживился Пакеринг, но тут же их отвлекли – заглянул клерк с какой-то бумагой, и Сесил пропал для собеседника. На том они распрощались.

                Сцена 5
- Это перешло все границы, за которыми кончается всякое приличие и за которые даже не пытается заглядывать моё воображение! – объявил Эссекс. – Долго ещё мне покрываться здесь плесенью, писать сонеты и спорить с горбуном, а ведь здесь больше не с кем и поговорить? Когда, наконец, мы решим, что делать? Одна радость есть в прибытии этого чёртового Рэли – он тоже мечтает как следует дать Испанцу пинка!
Саутгемптон вздохнул и заметил:
- Вас мучают проволочки, а меня мучают ваши жалобы. Прочитайте эту речь Королеве.
- Тебе всё равно нечего делать, а ты не хочешь даже выслушать меня, неблагодарный Генри!
Саутгемптон вспылил и вышел. Через десяток шагов его злость кончилась, он остановился, потянулся и принялся неторопливо гулять. Спускаясь по низким ступеням длинной лестницы, он увидел, как из арочного проёма на площадку выходит Сесил, за ним какой-то клерк. Встреча была неминуема, даже если бы Саутгемптон повернул назад, и граф предпочёл идти, как шёл. Весь его вид выражал надменность, а взгляд был неуловим.
- Доброе утро, сэр, - промурлыкал он.
- Добрый день, - с ехидцей ответил Сесил. – Не знаете ли вы, осмелюсь спросить, где сейчас граф Эссекс?
- Он у себя, но, если вы хотите с ним поговорить, - напрасный труд, он вас не примет.
- С ним что-то не так? Неужели он болен?
- Да, сэр, у него меланхолия, - ответил Саутгемптон каким-то двусмысленным тоном. Сесил с заметным холодком сказал:
- Если он и болен, то болезнь его львиная: от гордости сердца. Если вы хотите быть вежливым, вы можете называть эту болезнь меланхолией, но, клянусь вам, это гордость.
- Я никогда не верю клятвам и ручательствам, сэр, - выразительно заметил граф.
- Так или иначе, у меня есть лекарство для его меланхолии, милорд. Коль скоро я не могу с ним поговорить, я прошу вашу милость сказать ему, что Её Величество решила отправить военную экспедицию к берегам Испании, в Кадис, эта новость оживит его.
- О, - хмыкнул посветлевший Саутгемптон, – вы умеете лечить меланхолию. Кто же будет командовать этой экспедицией?
- Это ответственное дело поручено лорду-адмиралу – он будет руководить экспедицией вместе с графом Эссексом, буде граф согласится, а также вместе с сэром Уолтером Рэли.
- О, так это и вовсе замечательно, прощайте, сэр.
- Всего вам наилучшего, милорд.
Саутгемптон побежал обратно, к Эссексу, а Сесил, кивнув клерку, последовавшему за ним с депешами и документами, отправился по лестнице наверх, время от времени опираясь на перила.
Не прошло и пяти минут, как по лестнице вниз пронёсся Эссекс, за ним, еле поспевая, - Саутгемптон и два пажа. Ещё через некоторое время наверх поднялся сэр Уолтер, довольный и злой одновременно.
- Ну, - сказал он самому себе, - дорогой мой, ты в опале, несмотря на тот поначалу дружелюбный приём, который тебе оказали. «Вот мой рапорт, Миледи» - «Положите, я прочитаю после»! Чёрт меня возьми, если золотой век не идёт к концу! Экспедиция в Кадис под началом глупого щенка и старого брехливого пса, как это славно. Ну, что ж, мы ещё покажем им, как надо вести войну, и преподнесём Её Величеству победу на блюде испанского золота!

                Сцена 6
Провожали экспедицию радостно, обнадёжено, хотя и как можно незаметней. Ждали долго, тревожно и тоскливо.
Одна из дам Королевы, взяв в руки лютню, стала петь, но песню выбрала не ту, хотя ясно это стало не сразу:
- Где ты, милая, блуждаешь? Стой, послушай, ты узнаешь, как поёт твой верный друг. Бегать незачем далече, все пути приводят к встрече, это скажут дед и внук.
Что – любовь? Любви не ждётся, тот, кто весел, пусть смеётся; завтра – ненадёжный дар. Полно медлить. Счастье хрупко. Поцелуй меня, голубка; юность – рвущийся товар.
- Не подобающая песня, юная леди, - сварливо заметила пожилая дама. Та пожала плечами и улыбнулась; вдруг обе, да и остальные тоже, заметили, что по неподвижному лицу Королевы, сидящей возле вирджинала, текут тяжёлые слёзы. Расписной вирджинал касался таким новым рядом с ней, такой уставшей и постаревшей.
- Ваше Величество!
- А? – словно очнулась она и только теперь заметила, какой вышел конфуз. – Что стоите, пустоголовые дуры, дайте же мне платок! Ну, - дрогнувшим голосом продолжала Королева, - пой, Энн, не сиди, как сова на суку, пуча глаза! Мне горько, потому что мои верные слуги, мои лорды далеко и могут сделаться… недосягаемо далёкими… Сколько уже времени ни слуху... ни духу… - Елизавета закрыла лицо руками. Дамы бросились к ней. Когда Королева была уже спокойна и снова напудрена, а дамы отчитаны, - как раз и пришёл слуга:
- Дражайшее Величество, сэр Роберт Сесил нижайше просит…
- Пропустите его скорее! Леди, - она обернулась к своим дамам, - быть может, он принёс вести.
Сесил вошёл бледный, взволнованный, с письмом в руках.
- Корреспонденция, Ваше Величество! – с порога объявил он. – Пришло письмо от адмирала Говарда и графа Эссекса!
Дамы хором едва слышно ахнули; Королева впилась глазами в письмо:
- Дайте мне его скорее, сэр!
Сесил с поклоном подал бумагу; сыграв свою роль вестника, он снова стал спокоен. Дамам он после всеобщих просьб рассказал:
- Английский флот уже находится возле Кадиса, и сэр Уолтер предлагает атаковать с моря, тогда как милорд Эссекс – с суши. Вскоре будет предпринят штурм, или, как они это назвали: «Мы возьмём на абордаж целый город».
Он уже принялся объяснять им, что значит «взять на абордаж», когда Королева издала смешок; сразу же стало тихо. Её глаза живо блестели, руки подрагивали.
- Сэр Роберт, что вы скажете по поводу странного вида этого письма? – Она развернула бумагу так, чтобы все видели – над подписью лорда-адмирала Говарда красовался вырезанный прямоугольник, сквозь который можно было увидеть крупную жемчужину ожерелья Королевы.
- Я полагаю, лорд Говард ножом вырезал из письма подпись лорда Эссекса, - сдержанно ответил секретарь, и меж дам прокатилось тихое хихиканье.
- По какой же причине?
- Очевидно, граф Эссекс подписался выше лорда-адмирала, и это уязвило последнего. Я удивляюсь единственно тому, как при такой дружбе они доплыли до Кадиса незамеченными.
- Насколько хорошо поработали ваши люди?
- О, Ваше Величество, - сэр Роберт даже развёл руками. – Цели экспедиции до последнего держались в строжайшей секретности. Испанцы ничего не знали, пока возле Кадиса не возникли английские корабли.
- Вы молодец, карлик, - милостиво произнесла Королева, и Сесил поклонился:
- Ваше Величество, для меня и для каждого Вашего подданного служба для Вас – благословение Божье, один взгляд Ваших глаз или единственное слово из Ваших уст – награда за любые лишения.
- Послушайте, сколько лет вы исполняете обязанности государственного секретаря?
- Скоро будет шесть лет, Ваше Величество.
- Все уже привыкли звать вас секретарём, но вы даже не назначены на эту должность, одно мгновение – и всё, что вы делаете, пойдёт прахом.
- Я всецело полагаюсь на милость Вашего Величества, а больше того на Вашу справедливость, - ответил Сесил с достоинством и получил то, чего хотел:
- Подготовьте мне указ о вашем назначении, и я его сразу же подпишу. Вы давно заслужили это, сэр.
- Ваше Величество…
- Ну, не стоит благодарностей. Идите и сообщайте мне все вести в любо время.
- Всенепременно, Ваше Величество.
Выйдя в сумрачную приёмную, а оттуда в зал, а оттуда на светлую галерею, Сесил напевал: «Тот, кто весел – пусть смеётся, завтра – ненадёжный дар».
- Сэр, вы так веселы? Что случилось, во дворце я не видел ни одного человека, только прислугу…
Это был юный граф Ратленд; он загорел, щегольски нарядился, начал отпускать бородку, пока ещё несколько жалкого вида. Камзол на нём был итальянского покроя, круглая шляпа очень красила, за ним стояли трое слуг с каким-то грузом.
- Милорд падуанский студент, - улыбнулся Сесил, подняв на него глаза. – Я ожидал вашего возвращения из Падуи несколькими днями позже.
- Вы знали, что я возвращаюсь в Англию?
- Обязан знать, милорд.
Ратленд был так рад возвращению, что широко улыбался Сесилу, а его оленячьи глаза лучились искренним счастьем. Тем не менее, он объявил:
- Сэр, я оставил свою душу в Италии. Я ничего не видел прекраснее.
- Что ж вы так рады вернуться?
- Ведь я вернулся домой!
Ратленд после неуловимого движения Сесила в сторону сам направился по галерее.
- Вы слышали об экспедиции в Кадис?
- О да, лорд Роберт писал мне. Экспедиция уже отправилась, да?
- Да, милорд, отправилась и уже грозит Кадису.
- А я так хотел успеть! Как обидно, сэр, - Ратленд остановился у столба, разделявшего две арки.
- Кто знает, быть может, судьба уберегла таланты вашей молодости от безвременной гибели.
Роджер вдруг посерел:
- Бог мой, граф Саутгемптон тоже отплыл в Кадис?
- Да, милорд, отплыл.
- Ох, Господи! – Лицо графа исказилось, но он взял себя в руки. Сесил наблюдал за ним, ожидая, пока он успокоится.
- Я очень боюсь за своего друга. Помните сэра Филиппа Сидни! Поэт и рыцарь, великий человек погиб, как… нет, он погиб, как рыцарь, но лучше бы там, при Зютфене, сдохла вся армия.
Сесил решил перевести разговор на другую тему:
- У него, если не ошибаюсь, осталась дочь.
Ратленд нахмурился:
- Да? Ах да. Она теперь падчерица лорда Роберта, так как он имел несчастье жениться на её матери, вдове Сидни, - он говорил это несколько рассеяно, ещё думая о Саутгемптоне.
- Почему же несчастье, милорд?
- Фи! Они все стоят своей прабабки Евы.
Сесил нейтрально заметил:
- Мы приходим в мир через их муки.
- Может быть, лучше бы нам было не рождаться на свет?
- Может быть, но у нас не было выбора.
- Ах, этот мир – юдоль скорбей, - с сердцем заявил молодой граф. Сесил поперхнулся смешком:
- Не в Падуе ли вы заболели меланхолией, милорд?
- Это болезнь всего нашего века, - глубокомысленно ответил Роджер. – Когда граф Эссекс приезжал в Кембридж, там давали пьесу «Двенадцатая ночь, или Как вам угодно».
- Это интересно, милорд. Всё чаще и чаще я слышу разговоры об этом Шекспире.
Ратленд польщено улыбнулся:
- Вы знаете эту пьесу, сэр? «Всё ветер и дождь, всё ветер и дождь, всё ветер и дождь», - напел он довольно приятным голосом.
И, действительно, не успел Сесил ответить: «Шекспир…», как порыв ветра налетел так резко, что сорвал с головы графа шляпу; Сесил вовремя придержал свой берет.
- Может, по этой причине никого нет здесь, - предположил Ратленд.
- Прошу прощения, милорд, - нет, после отплытия экспедиции стало тоскливо и скучно, и многие господа разъехались по поместьям. Все прочие сейчас, верно, на представлении у графа Оксфорда. Говорят, представляют его собственную пьесу.
Ратленд сердито дёрнул плечом:
- Стоит иному человеку взяться за перо, как он уже воображает себя единственным потрясателем сцены в стране! Ручаюсь, скоро он скажет, что и пьесы Шекспира также он написал.
- Тогда вы ответите, что сами их написали, и будете квиты, - Сесил собрался сворачивать разговор.
- Я, сэр? Я? Пьесы для простонародного театра? Видите вон то облако в форме верблюда?
Сэр Роберт немного изменился в лице и не без труда приподнял голову наверх; на небе собрались чугунные тучи, подвывал ветер.
- Ей-богу, вижу, милорд. Действительно, ни дать ни взять верблюд.
- Или на хорька? – продолжал издеваться Ратленд.
- Спинка хорьковая, - язвительно ответил Сесил.
- Или как у кита?
- Совершенно как у кита, - Сесила не удалось вывести из себя.
- В таком случае, до свидания, сэр.
- Бог в помощь вам, милорд.
Он пошёл прочь, по дороге ветер снова едва не сорвал с него шляпу, и оттого он ещё сильнее рассердился. Сесил пожал плечами, смотря ему вслед:
- Таков ли я, чтобы меня любили? О, дикий бред – питать такую мысль…

                Сцена 7
Старый лорд-казначей снова страдал приступом подагры; скрюченные руки с ярко-красными распухшими суставами лежали над белым одеялом. Пытка продолжалась с ночи, болезнь не хотела униматься; глаза Бёрли были красными, усталыми, и в них читалась мечта уснуть. Но сна ему было не видать, пока страшная боль заслоняла от него всё. Сколько ещё времени прошло, пока ему стало легче – когда Роберт Сесил осторожно испросил разговора, а вошёл в комнату так, словно за дверью была вся Непобедимая Армада.
- Милорд, победа! – громким шёпотом вскричал он. – Кадис взят!
Бёрли с трудом открыл глаза и как бы подался вперёд.
- Множество кораблей сожжено, - продолжал Сесил. – К сожалению, ещё не знаю точного числа, - оговорился он. – Великолепная победа!
- И какой же ценой на это раз? – спросил лорд-казначей. Сэр Роберт усмехнулся:
- Уже известно, что они упустили целый торговый флот – 50 кораблей, груженых сокровищами на 8 миллионов крон. Однако всё же захвачена богатая добыча,- так или иначе, об этом сообщают.
- Хорошо, что ты сделал это примечание, - старый министр как бы улыбнулся. – Я уже чувствую, что эта авантюра обошлась казне в круглую сумму.
- Я еду сообщить Её Величеству, - сказал Сесил, не потерявший победоносного настроя. – Я всё же надеюсь, что затраты окупятся, хотя бы за счёт захваченных в плен.
- Боюсь, ещё много раз тебе придётся сводить концы с концами, если юный Эссекс продолжит свои выходки.
- Если мои надежды не оправдаются, милорд, то и я потоплю некую флотилию в Тайном совете, - ответил Роберт недобрым голосом. После короткого молчания он сообщил: - Отныне он народный герой, и мне даже кажется, не будут ли выкрикивать ему приветствия чаще, чем Королеве.
- Ты верно заметил. Это может вести к разным финалам, но большая их часть – плачевна, ибо честолюбие вообще достойно жалости.
- Позвольте мне откланяться, я должен ехать к Королеве.
- Поспеши сообщить ей новость.

Сесил, действительно, чуть не вбежал в покои:
- Ваше Величество, победа! – Свои сомнения, какими бы они не были, он ничем не показал. Елизавета встала из кресла, дамы зашумели, джентльмены столпились вокруг, все загомонили, стали задавать вопросы… Королева смеялась, не забывая прикрывать рот рукой, и вскоре смех стоял уже во всём дворце.
- Расскажите, что ещё известно! – расспрашивала Королева Сесила. Тот, наслаждавшийся всеобщим к нему вниманием, оправдывался:
- Ваше Величество, я рассказал… Ах нет, тысяча извинений, забыл одну примечательную деталь: милорд запретил насилие в городе и позволил всем женщинам покинуть его.
Во взгляде Елизаветы затрепетала радужная нежность.
- И множеству монахинь в том числе, - продолжал Сесил. – Говорят, король Филипп сказал: «Такой рыцарь не может быть еретиком!».
- Вы, конечно, специально оставили эту историю на сладкое, - проницательно заметила Королева; Сесил определённого ответа не дал, а только поклонился. – Ну, вспомните ещё что-нибудь!
- Клянусь Вам, Ваше Величество, мне больше ничего не известно.
- Тогда расскажите всё сначала, - потребовала Елизавета.
И секретарь заливался соловьём ещё добрых полчаса; он мог быть весьма красноречив. Всё это время граф Ратленд не находил себе места, слонялся за спинами придворных и только бросал тоскливые взгляды в сторону рассказчика. Едва Королева отпустила Сесила, поведение Роджера разъяснилось: сразу же за дверьми он подошёл к сэру Роберту в шумной приёмной:
- Сэр, я могу задать вам вопрос?
Сесил улыбнулся очень вежливо:
- Я к вашим услугам.
- Что известно насчёт погибших?
- Смотря по тому, о ком вы хотите узнать, милорд.
Ратленд не слишком-то вежливо потащил его (сам бы граф сказал: «увлёк») в сторону, за бархатную занавесь, и спросил:
- Граф Саутгемптон… с ним всё ладно?
- Насколько мне известно, даже не ранен.
Ратленд судорожно вздохнул.
- Милорд, я бы советовал вам не стесняться своего участия, как раз в этом случае вас ни в чём не заподозрят.
Теперь юный Мэннерс густо покраснел, слившись с занавесью за его спиной; Сесил, довольно усмехаясь про себя, прибавил:
- Более ничего вам сказать  не могу, поскольку я не информирован в деталях о каждом участнике экспедиции. 
- Спасибо вам, сэр, - с чувством произнёс Ратленд. – Я ваш должник.
- Что вы, милорд, разве это услуга. Я буду рад оказать куда более существенную помощь и доказать свою к вам дружбу, буде возникнет необходимость.
Ратленд вскинул голову, словно жеребёнок:
- Благодарю вас, - надменно произнёс он, - я не нуждаюсь ни в чьей помощи, и особенно  вашей!
- Как вам будет угодно, милорд.
- Прощайте.
- До свидания.
- Бог мой, - заметил самому себе Сесил, снова глядя Ратленду вслед, - и этот человек один из образованнейших людей страны, мечтающий вместе с графом Эссексом о великой войне. Ему исполнилось двадцать лет! Порой мне не верится… Он книжный червяк, этот граф-меланхолик, - холодно заключил он.
У себя в кабинете Сесил принялся читать рапорты и описи добычи – и обнаружил нечто интересное. Глаза заблестели, на щеках появился румянец, он быстро достал откуда-то грифель и бумагу, и вот на ней уже возникли столбцы цифр.  Несмотря на тревогу – а, может, благодаря ей – только так государственный секретарь дышал полной грудью. Снова сплясали нарисованные грифелем цифры – результат был тот же, тринадцать тысяч.
- Силы небесные, - пробормотал Сесил, - ближайшее заседание совета будет сущим кошмаром. Всех нас будет носить в утлой лодочке по бурному морю королевского гнева, и графа Эссекса, и меня, и всех других без разбора.

                Сцена 8
И он оказался прав. Однако пока до этого было далеко: утром загремели трубы, на улицы высыпал народ, вёсла лодок и барок веером разлетелись над мутной водой Темзы, и сама Королева выехала навстречу герою Кадиса во главе блистательной процессии, она была так прекрасна и величава, что казалась собственным портретом…
Эссекс за стаканом вина говорил Фрэнсису и Энтони Бэконам:
- Мне казалось, я оглохну, так громко выкрикивала толпа моё имя. Вы только представьте! – выкрикнул он. – Роберт Деверо наравне с Королевой! Англии меня любит!
Фрэнсис прислонился к тяжёлому как гроб и красивому как клавесин буфету, сам слегка отяжелев после сытного обеда, а его старший брат сидел на стуле, опираясь на свою всегдашнюю трость.
- Скажу без ложной скромности, я это заслужил. Я приумножил славу Британии, господа! Я служу ей и Королеве, как подобает мужчине, с оружием в руках. Теперь все завистники и клеветники не посмеют брызгать своей ядовитой слюной, ей-богу. Мы им всем заткнули пасти. Ура! – И без того пребывавший в приподнятом настроении, Деверо раздухарился до того, что это «Ура» выкрикнул во всё горло и запил этот клик бокалом вина. Энтони не удержался от улыбки:
- Вас и впрямь так восторженно приветствовали?
- Вы, что же, мне не верите? – вскинулся граф, сверкая своими соколиными глазами.
- Милорд, это был риторический вопрос, - пояснил младший Бэкон. – Нам всего-навсего хотелось услышать ещё о торжестве. Ведь лучший способ раззадорить красноречие собеседника – это ему возразить.
Эссекс рассмеялся:
- Ты, пожалуй, прав. Вот скоро придёт Генри, может, он сообщит что-нибудь новенькое… Что-то я заскучал, друзья! После войны мир кажется вялым, пошлым и неинтересным. Вы отсиживались в Англии и не видели осады, кораблей, испанских клинков… Не слышали пушек! Это было здорово! – совершенно по-мальчишески прибавил он.
Энтони смотрел на него почти с восторгом.
- Сколько в вас огня, милорд, -  оттенком грусти прошелестел он, - вы полны жизни.
- Как бы вам не сгореть, милорд, - прибавил к этим словам Фрэнсис. – Будьте осторожны.
Эссекс расценил это как неудачную шутку:
- Кого мне остерегаться? Испанцев? Французской болезни? Может, Сесилов? Я на коне, я победил всех, и в первую очередь этих двоих – слабоумного старика и негодного горбуна, вот! Даже сотня таких выхолощенных миротворцев, как они, не ослабят силу английского оружия. И больше нечего сказать по этому поводу.
- Милорд, вот уж кто умён, так это они, младший Сесил и лорд Бёрли, у которого ум начал покрываться плесенью ещё тогда, как у вас не выросли ногти, - покачал головой Бэкон. – Они готовы запрячь вас как быка, чтобы распахивать поля войны.
- Я тебе язык отрежу, каркающий ворон, - шутливо пригрозил Эссекс. Почти сразу же после этих слов вошёл граф Саутгемптон. Он сел на стул, вытянулся во всю длину и сказал:
- Здравствуйте, господа. Я вынужден сообщить вам одну маленькую неприятную новость, - сказал он почти без жеманного мяуканья в голосе. На лице Фрэнсиса Бэкона, на которого никто не смотрел, отразилась мысль: «Так я и знал!».
- А что случилось? – спросил граф Эссекс.
- Старая Бэсс рвёт и мечет, а горбун ей подпевает. Он подсовывает ей всё новые бумажонки.
- Какие бумажонки? – первым успел спросить Фрэнсис.
- Утверждает, что мы разорили казну походом в Кадис, говорит о каких-то долгах…
При упоминании о долгах у всех слушавших лица мгновенно окислились. Это была общая беда. Саутгемптон довершил дело:
- …и Старая Бэсс теперь вызывает вас к себе, Роберт.
- Не советую вас называть Её Величество так, - предостерёг Фрэнсис тихо. – Не советую, милорд.
- Идём скорее, Генри, - сказал Эссекс, вставая с места. Саутгемптон последовал за ним, Энтони отдал дань вежливости, провожая их. Бэкон вернулся к делу, от которого его отвлекли ранее – подошёл к столу, убрал бумаги и открыл исписанный до половины лист.
- Готово всё, осталось лишь немного. – Он взялся за перо, принялся проглядывать текст. – Финал готов, остался только этот монолог. Ну, Ваше Величество…
Не все ль равно? Молчите о надеждах, - поговорим о смерти, о червях. Нам прах земной взамен бумаги будет, в него слезами впишем нашу скорбь. Нам надлежит составить завещанье, избрать душеприказчиков. Но что же, что вправе завещать мы? Плоть – земле? Владеет враг всем нашим достояньем, а нам принадлежит лишь наша смерть да эта жалкая щепотка глины, что служит оболочкою костям…
Давайте сядем наземь и припомним предания о смерти королей. Тот был низложен, тот убит в бою, тот призраками жертв своих замучен, тот был отравлен собственной женой, а тот во сне зарезан, - всех убили. Внутри венца, который окружает нам, государям, бренное чело, сидит на троне смерть, шутиха злая, глумясь над нами, над величьем нашим. Она потешиться нам позволяет: сыграть роль короля, который всем внушает страх и убивает взглядом; она дает нам призрачную власть и уверяет нас, что наша плоть - несокрушимая стена из меди. Но лишь поверим ей, - она булавкой проткнет ту стену, - и прощай, король!
Накройте ваши головы: почтенье к бессильной этой плоти - лишь насмешка. Забудьте долг, обычай, этикет: они вводили в заблужденье вас. Ведь, как и вы, я насыщаюсь хлебом, желаю, стражду и друзей ищу, я подчинен своим страстям, - зачем же вы все меня зовете "государь"?
Бэкон устал, у него даже выступил пот на лбу, но в глазах светил огонь удовлетворения. Он присыпал лист бумаги песком, чтоб просохли чернила – в тексте не было ни единой помарки. Он сел за стол и стал удовлетворённо перечитывать монолог, потом заглянул в финал. Энтони вернулся в комнату.
- Фрэнсис, - сказал он, - тебя ждёт какой-то человек.
- Что за человек?
- Во всяком случае, мне не нравятся его пронырливые глазки. Неужели ты спутался с ещё одним ростовщиком? У тебя и так довольно долгов.
- Нет-нет, - заторопился Фрэнсис, - это совсем по другому делу.
Стряхнув песок, он убедился, что чернила высохли, собрал листы бумаги по порядку, собрал в стопку и взял их с собой, выходя из комнаты. Его действительно ждал плотный низкорослый человек, склонившийся даже чересчур почтительно, но глаз не опустивший.
- Бог вам в помощь, сэр, - осклабился он. – Я пришёл к вам, так как вы меня вызвали.
- Да-да, Шакспер, - быстро ответил Бэкон. – Вот, берите.
Шакспер взял стопку и вежливо и вместе с тем вопросительно кивнул.
- Вы ждёте от меня платы? – вскинул брови Фрэнсис. – Разве вам недостаточно того, что я уплатил вам за прошлый раз?
- Добрый сэр, вы ничего не заплатили в тот раз, когда дали мне предыдущую толстую хронику, а в прошлый уплатили только за весёлую комедию, - невозмутимо ответил Шакспер. – Позвольте донести до вашего сведения, что между нами заключён определённый договор. Если выполняете его условия – я готов вам служить. Если же нет – я вам ничего не должен, не так ли, добрый сэр? Я рискую, принимая ваши пьесы, да будет вам известно.
- Идите к чёрту, маклер вы адский! Я порядочно заплатил вам за молчание в прошлый раз. Я приплачу вам, когда вы придёте за следующей пьесой.
- Как вам будет угодно, добрый сэр, - ответил Шакспер не без заискивания, видя, что ему ничего не перепадёт. – Такая честь для театра «Глобус» представлять эти пьесы, что я скоро сделаюсь пайщиком театра!
- Ступайте, и будьте довольны паем.
Шакспер раскланялся с самым любезным видом. Дверь в комнату скрипнула, Бэкон обернулся, и Шакспер исчез – когда Фрэнсис вернулся взглядом обратно, его уже не было, а вместе с ним и пьесы о Ричарде Втором.

                Сцена 9
Королева действительно рвала и метала, а Эссекс, Сесил, Рэли, адмирал Говард и даже старый лорд Бёрли стояли пред грозными очами Её Величества с видом провинившихся школьников. Эссекс украдкой бросал не менее грозные взгляды на Сесила, а тот, глядя в пол, постоянно теребил манжеты на рукавах.
- Двадцати, нет, десяти тысяч, нет, пяти тысяч фунтов хватило бы вам за глаза! – безжалостно говорила Елизавета Рэли, Деверо и Говарду. – Так каким же образом эта сумма выросла до пятидесяти тысяч?! Почему добыча составила всего тринадцать тысяч? Откуда, откуда мне взять тридцать семь тысяч фунтов на погашение долга? Выжать их из народа? Или выколотить по пенсу из ваших дубовых голов?
- Миледи, - не выдержал Эссекс, - не моя вина, что испанский адмирал сжёг корабли с богатым грузом, всему виной…
- …ваша общая гордость, жадные псы, чумные собаки! Душу к Богу в рай! Пока вы ссорились между собой, решая, кому ставить подпись выше, - Елизавета убила взглядом Говарда, - испанец хладнокровно предпочёл сжечь корабли, чтобы они не достались вам. Пока вы спорили, отплывать или не отплывать…
- Миледи, я… - начал Эссекс, но Королева схватила со стола чернильницу и запустила ею в группу проштрафившихся советников. Чернильное пятно расплылось на стене, испортив дорогую обивку, пятна застыли на рукаве вовремя отскочившего и побагровевшего Эссекса, менее проворный Сесил украдкой потирал ушибленную руку, пока Елизавета, кричавшая и отчитывавшая в общем уже более часа, ещё гремела:
- А вы куда смотрели? – как раз обратилась она к секретарю. – Куда уплыли деньги Казначейства? На какие корабельные нужды? Почему ваши люди не предотвратили этой истории, этой дьяволовой задницы? Бог и все Его ангелы, преисподняя! Все вы даёте умные советы, - тут же повернулась она к Эссексу, - когда беда уже случилась, вы машете кулаками после драки, господа, и мылите верёвку, когда голова отрублена.
- Это неправда, Миледи, - вскричал Эссекс. Если Говард тяжело и покаянно молчал, а Сесил держал маску на лице, только время от времени дёргая углом рта, Деверо не мог вынести потока обвинений. – Я предлагал остаться и подождать торговый флот из Вест-Индии, - Деверо прижал руку к груди. – Если бы послушали меня – клянусь Божьими ранами, денег было бы в достатке.
- Да был ли этот флот!  - презрительно произнесла Елизавета.
- Флот этот был, Миледи, вот, смотрите, - и он достал из-за пазухи и выложил рапорт на стол. – Люди Энтони Бэкона сообщают, что груженый богатствами флот пришёл в Кадис, и. если бы адмирал и сэр Уолтер меня послушали, мы бы взяли богатую добычу.
Говард даже зажмурился от унижения. Елизавета внимательно посмотрела сначала на Эссекса, затем на него. Стало понятно, что Деверо вознесён на прежний пьедестал.
И в самом деле, гнев Елизаветы развернул пушки от Эссекса к его противникам. Однако она утомилась в своей ярости и естественным образом успокоилась.
- Ваше Величество, - осторожно произнёс Сесил после напряжённой паузы, и все, лорд-камергер, лорд-хранитель печати, лорд-адмирал, граф Шрусбери и сам Эссекс, повернули головы к нему. – Так или иначе, долг остаётся, и его нужно загасить.
- Вы правы, карлик, - к всеобщему облегчению ответила Королева. – У вас есть предложения, каким способом это сделать?
- Доставлены пленные, Ваше Величество… если выкуп за них поступит в казну, возможно, этих сумм хватит…
- Эти деньги принадлежат солдатам, - перебил снова осмелевший Эссекс. – Это их добыча.
Украдкой дотронувшись до виска (полная невозмутимость вела к головной боли), Сесил отвечал:
- Видите ли, милорд, жалованье солдатам также будет выплачиваться из казны.
Деверо на секунду замер, расстроенный и растерянный; однако снова бросился в атаку:
- Миледи, неужели вы хотите беспорядков?
- Беспорядки, - ядовитым тоном отвечала Королева, - начнутся, если нам придётся ещё повысить налоги, и если мы не уплатим жалованья солдатам; у хорошего же военачальника узда никогда не вырвется из рук.
Эссекс больше не мог сходу найти ответный аргумент; две пары тёмных глаз смотрели на него, а спину буравил взгляд ещё одной тёмной пары – глаз Короля Генри Восьмого, наблюдавшего за происходящим с портрета.
- Я не даю своего согласия как пленивший испанских заложников, - объявил Эссекс, закинув голову. – У воинов нельзя отобрать их трофеи!
- Довольно, - сказала Елизавета. – Вам нужно остыть, милорд. Лорд Бёрли, выкуп за пленных поступит в Казначейство.
- Слушаюсь, Ваше Величество. Предложение графа Эссекса имеет свои резоны, но этот вариант, так сказать, более резонен.
На следующем заседании она снова была свежа; Бёрли, не выдержав, слёг – после совета он едва не упал прямо в приёмной, схватившись за мантию там, где под ней находилось сердце, с трудом, поддерживаемый сыном, затем слугами, добрался до носилок, и только там решился осторожно отнять руку от сердца, словно опасаясь, что оно вывалится.
- Мало какая служба так вредна для здоровья, как государственная, - сказал он потом сэру Роберту, - и для физического,  для душевного, хотя это почти одно и то же. А также для совести. И вовсе не обязательно она развивает ум, как философия. Зато создаётся видимость того, что ты делаешь наиважнейшее дело, перед которым все прочие не так уж значительны. – Сесил обернулся к нему, и старик рассмеялся, глядя на его лицо: - Разве я сам в твои годы не был уверен, что делаю великое дело, как и все мальчишки вроде тебя и Эссекса? Разве стоит удивляться, что я сносил сердце и голову за этим делом. Правда теперь для меня один хороший повар стоит пяти, если не десяти политиков. – Он вздохнул. – Но ты, Роберт, не таков, как прочие. Я вижу в тебе великие задатки. Едем домой.
Рэли был удалён от двора, лорд-камергер Хансдон тяжело занемог; Королева же продемонстрировала обиженному Эссексу свою благосклонность, и вот каким образом.
Встретившись с Рэли, Сесил первым делом спросил:
- Вы слышали новость, сэр? – Сэр Уильям Ноллис теперь член Тайного совета.
- Дядя Милого Робина в Тайном совете, - без особого удивления повторил он. – То ли ещё будет.
Встреча произошла на реке; сэр Уолтер катался в барке под окнами Королевы, а сэр Роберт ехал по берегу на муле. Гребцы подвели лодку к самому берегу, и Рэли предстал перед секретарём во всём великолепии опального вельможи; он был зеленоват от речной качки.
- Вы что-нибудь предприняли? – спросил сэр Уолтер.
- Лорд Бёрли и я сошлись во мнении, что без Бэконов лорд Эссекс не поднялся бы на такую высоту, - отвечал Сесил. – Лорд Бёрли попросил леди Бэкон поговорить сыновьями, в особенности с Энтони Бэконом.
- Ничего, конечно же, не вышло.
- Да, он отпустил несколько восхитительных по своей ядовитости реплик, более от него ничего не добились. А что вы, сэр Уолтер?
- Я ничего не могу, моя мысль парализована. Милый Робин ходит в героях – вот единственное, о чём я думаю. Королева не хочет меня видеть – вот единственная боль моего сердца.
- Через некоторое время она простит вас, ручаюсь, а граф Эссекс и вовсе пользуется славой заслуженно.
- Ха! Лорд-адмирал забыт, забыт и мой совет ударить с моря. Вы должны понимать, что немалую роль в Кадисской истории сыграл случай. Эссекс – плохой генерал, более того, он считает себя великим генералом.
Гребцы на барке хлопали мух и перебрасывались шутками, холодные солнечные зайчики прыгали в волнах Темзы. Сесил держал мула за повод, животное время от времени дёргало в сторону длинной и тяжёлой мордой.
- Я не смею рассуждать об этом, я – не военный человек, - скромно ответил секретарь, избегая опасной темы. – Но, так или иначе, спор в совете закончился в мою пользу, так как сама Королева была того же мнения.
- Да, должен сказать, блеск золота ценнее блеска очей Милого Робина, а Государыня прекрасно знает всему цену, - поддержал его Рэли. – Прошу вас на прощание, сэр Роберт, время от времени напоминать обо мне Её Величеству, и не быть снисходительным к Эссексу. Он из тех змей, что легко пригреваются.
- Сэр Уолтер, - с укором произнёс Сесил, - граф в первую очередь английский лорд и полководец, а уж затем соперник. Но, так или иначе, ваше имя будет моим ежедневным припевом, пока вас не помилуют. Вашу опалу я принимаю очень близко к сердцу, сэр!
- Благодарю вас, сэр.
Когда лодка отплыла от берега, сэр Роберт  тяжело взобрался на мула и бросил последний взгляд на отчаливавшего Рэли.
- Вы неосторожны, сэр Уолтер, и если не случится войны – дай Бог, чтоб вы отплыли в вашу Гвиану и не мутили воды в Англии. Яркие звёзды горят недолго, а их закат скор и кровав, но, если я вам это скажу, вы, конечно, посмеётесь, да и моё ли право давать вам советы? А Эссекс… О, Эссекс не нуждается ни в чьих советах. Что ж, он идёт своим путём. А что же делать канцелярской крысе? работать и выжидать, Роберт, работать и выжидать. Своего часа дожидается лишь терпеливый…

                Сцена 10
Театр, который так и назывался – «Театр», был, собственно, стеной, окружавшей сцену. Там, внутри, была пустая площадка – стоячие места, и упомянутая сцена, вдававшаяся в зрительный зал. В глубине сцены имелась ниша, могущая служить альковом или просто другой комнатой, над нею нависал балкон, также много для чего пригодный. Зрительные места располагались амфитеатром, в той, стене, из которой состояла большая часть здания, зрители же стоячих мест могли при желании дотронуться до актёров, игравших почти среди них, только выше, почувствовать запах театральных костюмов и театральных фейерверков. Пола не было, была земля, и всё, конечно же, было заплёвано невообразимо. Знатных и богатых зрителей провожали в ложи, куда надо было подниматься по шаткой деревянной лестнице, между досками которой имелись жуткие скрипучие щели, сквозь которые можно было увидеть головы публики внизу.
Спектакль заканчивался.
- Если тени оплошали, то считайте, что вы спали и что этот ряд картин был всего лишь сон один. Наше слабое творенье расцените как виденье, и погрешности тогда вы исправим без труда. Вам клянётся честный Пак, что уж если, как-никак, дело обошлось без свиста, мы исправим всё, и чисто; а не то – лгунишка я. Доброй ночи вам, друзья. Вы похлопайте, а Робин вам отплатит, чем способен.
Дело, действительно, обошлось без свиста – все громко хлопали и весело кричали. Зрители стали вставать со своих мест и уходить; граф Ратленд и Фрэнсис Бэкон остановились у лестницы, не желая толкаться.
- Так что же заставило вас искать развлечения в театре? – спрашивал Бэкон.
- О, граф Эссекс меня не принимает, а Генри… граф Саутгемптон дуется и тоже не хочет составить мне компанию, - Роджер улыбнулся вдруг очень грустно, хотя в его глазах и серебрилось его улучшившееся настроение. – И я приехал сюда смотреть весёлую комедию.
- А что случилось с графом Эссексом?
- Он заперся у себя и не показывается. Похоже, у него опять приступ чёрной меланхолии. Но заболел он не от низменных соков организма, а от печали души – Томас Бодли не получил места государственного секретаря, тогда как лорд Роберт ему обещал. Он подарил Бодли великолепнейшую библиотеку, захваченную в Фару!
- А я не получил ничего, - вполголоса заметил Бэкон и вдруг странно посмотрел на Роджера. – Послушайте, граф планировал новый поход на Испанию, и уже уговорил Королеву, которая снова благоволит к нему. Всё было так ещё вчера. Почему же он заперся, как вы сказали, и ничего не предпринимает?
Ратленд несколько растерялся:
- Не знаю… не хочет.
- Он ни о чём не просил Королеву?
- Нет, он ни с кем не хочет говорить… Вы имеете в виду – не просил ли он о вас?
- Об этом – в последнюю очередь, - заявил Бэкон и тяжело и глубоко задумался. Когда они спускались по лестнице, Ратленд удивлённо поглядывал на него, и Фрэнсис решил о чём-нибудь заговорить:
- Как название той пьесы, что мы смотрели? – наобум спросил он.
- «Сон в летнюю ночь».
- О, сочинение Шекспира! – Бэкон слабо улыбнулся.
- Да, я слышал, что…
- Здравствуйте, господа, - сказал голос Роберта Сесила прямо возле них. Обернувшись, они увидели его спускающимся по лестнице в нескольких шагах от них.
- Здравствуйте, сэр. Как вам пьеса?
- Неплоха, а как по-вашему?
- Мне нравится вот эта фраза: «Деметрий, раз тебя отец так любит, отдай мне дочь, а сам женись на нём!», - Ратленд посмеялся. – Неплохая мысль, на мой взгляд, все герои остались бы довольны.
- Эта пьеса допущена цензурой к постановке, - разочаровал его Сесил. Они спустились вниз, мимо них прошли последние зрители, торговки сластями и прочей ерундой собирали свои переносные лотки. В театре становилось торжественно тихо.
- Я знаю, сэр, - неприязненно отвечал граф, – и не хуже, чем вы.
- Уж не вы ли были цензором, милорд?
- Уж не вы ли были автором, сэр?
- Я имел в виду, что драмодел был бы счастлив, имей он столь великодушного цензора, склонного к весёлой шутке.
- Спасибо, сэр, - потеплел Ратленд, - а я имел в виду, что театр был бы счастлив, имей он столь многоумного автора. Да к тому ж столь осведомлённого…
- Вы видите в этой пьесе аллегорически завуалированную правду, милорд?
- Зачем? Пусть прелестное личико не скрывает вуаль, а правду не скрывает аллегория!
Бэкон мрачно молчал, пытаясь прийти к окончательному решению.
- Есть правда, которую лучше было бы завуалировать, - сказал Сесил.
- Поверьте, сэр, я тщательно об этом позаботился.
Они замолчали, Бэкон даже этого не заметил:
- Достойно ли смиряться под ударами судьбы? – шёпотом спросил он. Роджер услышал:
- Что вы имеете в виду?
- Ничего особенного, - поспешно ответил застигнутый врасплох Бэкон. – А вы что об этом думаете?
- Конечно, никогда и ни перед кем не смиряться! А вы, сэр Роберт?
- Да, милорд? – Сэр Роберт уже хотел откланяться.
- Скажите, достойно ли смиряться под ударами судьбы?
- Это тоже строчка из какой-то пьесы?
- Возможно. Не помню точно.
- Я думаю, что удары судьбы надо принимать со спокойствием и стараться использовать себе на благо.
Бэкон кивнул, не глядя на него. Когда они уже вышли из театра на повечеревший свежий воздух, пока дожидались коней, Бэкон, выходивший последним, окликнул Сесила:
- Сэр Роберт!
Тот развернулся; Фрэнсис, покрывая разделявшее их расстояние, похоже, искал слова.
- Как поживает моя дядя, лорд Бёрли? – спросил он наконец.
Сесил посмотрел на него с чем-то вроде иронического сочувствия.
- Он неплохо себя чувствует.
- Я слышал, что он едва не умер после злосчастного заседания…
- Слухи сильно преувеличивают действительность.
- Дай Бог ему здоровья!
- Да, дай Бог, - откликнулся Роберт.
- Я давно не виделся с ним… Как вы думаете, - продолжал Бэкон, - стоит ли мне навестить его, или мой визит только удручит его? Я не могу похвастаться сильной любовью к себе лорда Бёрли.
- До свидания, господа, - мимо проехал граф Ратленд. Двоюродные братья поклонились в ответ, затем Сесил ответил Бэкону:
- Если хотите, напишите ему письмо – думаю, это будет золотой серединой.
- Должен сказать, письма всегда мне даются легче разговоров. Будь моя воля, я бы со всеми общался письмами! – с облегчением проговорил Бэкон.
- Я тоже, - негромко и словно самому себе ответил Сесил. Бэкон сладко улыбнулся:
- Думаю, это семейная черта, кузен.
- Вполне возможно, - Сесил улыбнулся ещё более любезно. Ему подвели мула.
- Какие перемены произошли после одного посещения театра, - пробормотал секретарь, сев верхом. – Фрэнсис Бэкон зовёт меня «кузеном», меня, Роберта Сесила! Что ж, предчувствую брешь в рядах сторонников Эссекса. Это злая радость, но я её заслужил, клянусь душой.
               
                Сцена 11
- Ваше Величество, господа, - сказал Сесил с не предвещающей ничего доброго значительностью, подкреплённой бумагами, которые были при нём, - я должен сообщить вам неприятное известие: король Испании снова снаряжает корабли с целью снова атаковать Англию.
Некоторое время молчали; Бёрли прикрыл глаза, Эссекс светился, на лице Королевы проступило язвительнейшее выражение, адмирал Говард задумался, упершись подбородком в грудь, молодой лорд-камергер, сменивший скончавшегося Хансдона, смотрел в растерянности на Сесила, наконец, сам Сесил оглядывал совет, ожидая ответа на своё сообщение. В его лице промелькнуло движение властности – он сейчас сообщал вести, которые записывала за ним История, и принимал участие в начале событий, которые займут своё место на её скрижалях.
Первым заговорил архиепископ, пользуясь правом, которое давал ему сан:
- Господь снова испытывает нас! Но с Его помощью мы побеждали раньше, и победим снова, а дьявол в лице тирана Филиппа будет посрамлён.
- Отлично сказано, святой отец, - сказал Эссекс басом.
- Значит, третья армада, - пробормотал Говард. Королева разомкнула уста, и все замолчали сразу же:
- Сэр Роберт, известны ли вам какие-нибудь детали?
- Да, Ваше Величество, но мне пока известно лишь, что корабли снаряжаются, что удар будет направлен на остров Уайт, и что сейчас флот стоит в порту Феррополя. 
- Нужно ударить первыми! – конечно же, воскликнул Эссекс. – Спалить их, пока они не пошли на нас!
- Спалить, подпалить и сжечь дотла, - проворчал Бёрли. – Милорд, неужели раз за разом мы будем спорить в совете об одном и то же? Неужели мы должны приводить раз за разом всё те доводы?
-  Нет, Бёрли, - оборвала его Королева. – На сей раз лорд Эссекс полностью прав.
Деверо победно улыбнулся и пожал плечами:
- Мне кажется, после взятия Кадиса Ваше Величество должны доверять мне в подобных вопросах, мне, но уж никак не лорду Бёрли, который - при всём уважении к нему, - ни разу не видел стреляющей пушки. В вопросах мира он мудр, - галантно улыбнулся граф, - но вопросы войны, милорд, предоставьте решать другим.
- Видите ли, мой юный лорд, я участвовал в шотландской войне, но это побоку, суть без лишних слов заключается в том, что внешняя политика не сводится к одной войне, - строго отвечал лорд-казначей, - более того, война означает, что наша внешняя политика была неуспешна, а наши дипломаты плохи, или же, что вражда дошла до того, что никакого другого пути не остаётся.
- Вы лорд-казначей, ваше дело казначейство, - вспылил Эссекс, - вы не понимаете рыцарской сути войны! Так зачем вы, когда вас не про… - он задохнулся, едва не сказав грубость, и не закончил фразы. Бёрли промолчал, но младший из Сесилов не выдержал:
- Милорд, я не буду напоминать о тех долгах, что возникли в результате экспедиции в Кадис, - ведь она увенчалась победой, - но напомню вам о том, какими суммами денег и каким количеством жизней вы будете рисковать на этот раз, а, главное, собственной жизнью. Наконец, не исключена возможность того, что Испанец может ударить английскому флоту в спину. Стоит ли ставить всё это на одну карту?
Удар попал в цель – Королева повернула лицо к графу, и в глазах её трепетал страх за него. Эссекс гордо закинул голову:
- Я рад погибнуть за Королеву, а трястись от страха за свою жизнь оставляю вам!
Сесил натянуто улыбнулся:
- Это ваше право, милорд. Но вы рискуете не только собой.
- Каждый солдат Её Величества горит желанием сражаться за Англию и принести ей славу и богатство, в отличие от чернильных душ, вроде… тех, что сидят в Казначействе.
- Я хотел сказать, что вы будете рисковать всей Англией, как вашими солдатами, так и чернильными душами.
- Лорд Роберт, сэр Роберт, - сказала Королева, и разгоревшийся Эссекс, открывший было рот для ответа, повернулся к ней, а Сесил принял такой вид, словно он вовсе ничего не говорил. Королева, снова взяв советников в свои руки, сказала:
- Видя вашу преданность, лорд Роберт… я даю вам разрешение собирать солдат и снаряжать корабли. Г-н секретарь, вам приказываю подготовить приказы, которые должно разослать в города Англии, и проследить за ходом дела.
Сесил и Эссекс поднялись с мест, поклонились и довольно стройным дуэтом ответили:
- Слуги Вашего Величества.

                Сцена 12
Оказавшись у себя и захлопнув двери, Елизавета простонала:
- Один Господь знает, какими муками мне это далось!
Занавеска ещё колыхалась, от ветра взмётывалась и голубая занавесь возле окна, здесь вообще везде были портьеры, а по стенам вился узор из роз.
- Лорд Роберт, - произнесла Королева, глядя на шикарнейший глобус с причудливыми материками на нём, - как вы смелы, как вы отчаянно смелы, как вы рвёте мне сердце пополам с поразительной беспечностью. Он мечтает умереть за Королеву! Разве не лучше жить для Королевы? Утешать её в горестях, разделять её радости? Да полно, ради ли Королевы вы рвётесь в драку, мой милый Робин? Менее всего вы думаете обо мне. Вам нужна драка, Робин, а не Англия и не ваша Королева. Но разве могу я предоставить мерзкому червю расти в Феррополе, даже не попытавшись раздавить его? Я не имею права, я не имею права, о нет! Господи милосердный, как это тяжко…
Подобрав юбки, она села в кресло. Дамы застали её уже непоколебимой, монументально спокойной.
- Где это вы пропадали? – сварливо осведомилась она. – Вы понадобились мне, а вас нет! Ну-ка, милочка, почитайте мне.

                Сцена 13
Сесил остановился у первой ступеньки лестницы, ведущей вниз, посмотрел назад, отошёл в сторону; он ждал и, пока длилось ожидание, раздумывал. Судя по лицу, ему с трудом дался разговор, который он завёл – едва у лестницы появился Эссекс, секретарь окликнул его:
- Милорд, позвольте поговорить с вами.
- Пожалуйста, со всей охотой, говорите, - бросил тот, приостановившись и дёрнув плечом, чтобы проходящие мимо пажи графа Шрусбери не задели его. Сесил, сторонясь от идущих следом громогласно болтающих сквайров охраны, извинившихся по пути, отвечал:
- Милорд, в самом деле, не на лестнице же нам разговаривать.
- Тогда идёмте, - с этими словами Эссекс продолжил свой путь по лестнице вниз, ворча про себя: - Почему же я согласился с ним говорить? Нужно было отложить разговор, а меня какой-то чёрт дёрнул за язык… Он ничего особенного мне не сказал, и вот, пристал, и идёт позади, а я согласен… Как же так вышло, серу ему в глотку?
Так они оказались в самом маленьком и тенистом из дворов – он был весь в тени от высоких стен, только над башенкой виднелось яркое небо. Даже пожухлая трава казалась под этим небом не такой уж увядшей. 
- Итак, - спросил Эссекс, - что вам угодно?
Сесил переложил бумаги из правой руки в левую:
- Я решился обратиться к вам лично, чтобы сразу узнать, каков будет ваш ответ… Коль скоро над нами всеми нависла угроза испанского вторжения, я предлагаю вам, в некотором роде, мирный договор. Забудемте наши прежние размолвки, милорд! Чтобы наверняка отбить нападение, нужны общие усилия.
- А, так вы теперь заговорили о том, чтобы «отбить нападение»!
- А вы считаете, нужно устранить угрозу другим способом?
От такого вопроса Эссекс опешил, но быстро пришёл в себя, рассмеялся и сказал:
- Я считаю, нужно предупредить нападение, опередить испанцев.
- Пусть будет так, милорд. Вы согласны на перемирие?
Граф вздохнул, глядя противнику в лицо, пытаясь понять его истинные намерения; Сесил ждал ответа с вопросительным выражением, в свою очередь, глядя на Эссекса, но взглядом таким чистым и безмятежным, какой был у него, когда он особенно лукавил.
- Сэр Уолтер в вашей клике теперь, если не ошибаюсь? – поинтересовался Деверо. Секретарь был удивлён таким откровенным вопросом:
- Он верный слуга Королевы и ничей больше, - ответил он, - но он, действительно, мог бы очень помочь нам в этом деле.
Эссекс, услышав это «нам», снова смерил собеседника взглядом и улыбнулся:
- Ну, что же, в таком случае, я даю обед и приглашаю на него вас и Рэли. Тогда и обсудим всё подробно.
Сесил слегка поклонился:
- Благодарю вас за приглашение, милорд. Не кажется ли вам, что опала Рэли больше не должна продолжаться?
- Пожалуй, что… То есть, - понял граф, - вы хотите сказать, мы будем ходатайствовать за него перед Королевой?
- Я хотел всего лишь предложить это.
- Вы так близко принимаете к сердцу его опалу?
- Можете мне верить, как никто другой.
- Что же, что же… Поездка в Испанию в обществе Уолтера Рэли – это обещает быть интересным. До свидания, сэр, - ответил Эссекс так пренебрежительно, как это только было возможно после такого разговора, и направился прочь. Сесил посмотрел ему вслед, и прищур и улыбка выдали его иронию и торжество. Ему было понятно, что дело решено. Хмыкнув, он вернулся обратно под крышу.

                Сцена 14
- Уже более десяти дней от них нет ни единой весточки! – Елизавета смотрела на секретаря так, словно это он утаивал вести об Эссексе. – Между тем ветры враждебны. Лорд Роберт мог попасть в шторм!
- Ваше Величество, - ответил Сесил голосом человека, которому уже всё равно, топор или виселица, - то, что в шторм он попал – очевидно.
- И нет никаких известий? – Елизавета сделала нетерпеливое движение, словно хотела ударить кулаком по столу.
- Ваше Величество, я полагаю, именно из-за шторма известия не доходят до нас. Я бы рассказал вам самые страшные вести, если бы, упаси Бог, их получил.
- Что в Феррополе?
- Уже пронёсся слух, что плывут англичане, но больше ничего, - быстро отвечал секретарь.
- О, дьявол! – вскричала Королева и всё-таки ударила кулаком по столешнице; бокал и блюдо зазвенели, Сесил спрятал взгляд. Он, как всегда, с бумагами подмышкой, стоял перед столом Её Величества, за которым она изволила немного перекусить. Дамы и господа толпились в нескольких шагах, сливаясь в нечто общее, золотое, шуршащее и шепчущееся, сделавшись парчовым колыхающимся задником.
Смерив Сесила взглядом, Елизавета вздохнула:
- По вашей рекомендации я вернула сэру Уолтеру звание капитана стражи. А где теперь капитан моей стражи? Возможно, кормит рыб. Можете быть свободны, карлик.
Сесил поклонился даже с некоторой поспешностью; за дверьми он едва не столкнулся с человеком из своих служащих, державшего в руках несколько очередных рапортов. Один из них заставил Сесила остановиться прямо посреди приёмной. Здесь щебетали в углу пажи, за закрытыми деревянными глухими ставнями шумел водный шквал, тихий слабый сумрачный свет шёл из окон под самым потолком. Сесил замер, словно шахматный конь, вцепившись в бумагу. Таким его и застал адмирал Говард.
- Её Величество ещё изволит кушать? – спросил он. Сесил что-то пробормотал, поднял глаза, спохватился, поклонился.
- Простите меня, милорд, я не сразу увидел вас. Видите ли, есть новость…
- Что такое? – Говард вытянул шею, как черепаха.
- Корабли лорда Эссекса… сейчас находятся в Плимуте, они… - Сесил потерял обычную правильность речи.
- Что они там делают, чёрта им в глотку?!
- Они загнаны туда штормом, - в противоположность Говарду, секретарь говорил почти шёпотом. – Десять дней они не могли никуда попасть. И вот теперь они в Плимуте. Ни следа былой гордости.
Говард, погружённый в свои мысли, спросил:
- Не показалось ли мне, что вам их жаль?
- Мне жаль их, милорд, - объявил Сесил, глядя на бумагу. – Что может быть хуже унижения! Но куда больше мне жаль Англию. Мы носимся с этой химерой, этой войной, как с реликвией; мне кажется, кое-кто даже рад нападению – теперь кричи хоть до Ирландии, как нам угрожают злые испанцы! Да что там… - Он махнул рукой, прошуршали бумаги. – Я так разгорячился, милорд, потому что нужно сообщить новость Королеве.
- А вам смертельно не хочется этого делать, - угадал Говард. – Я тоже не решился бы.
- Нет, что вы, разве могу я сваливать эту обязанность на кого-то другого? – Пора мне учиться искусству сообщать дурные вести.
- В добрый час, вам ещё много раз придётся это делать, потому что, скажу вам, граф Эссекс – удивительный дурак! – с сердцем произнес Говард, оглянувшись на всякий случай по сторонам. – Более того, он плохой генерал, он не полководец, не руководитель, он не принесёт никакой пользы.
Сесил несколько смутился:
- Милорд, он щедро одарён природой, но, думаю, он ещё как бы дитя…
- Именно что «как бы»!
Про себя секретарь лукаво улыбнулся:
- А вы пристрастны. Кто, как не Эссекс, обскакал вас в Кадисе, адмирал.
Не зная об этой реплике в сторону, Говард закончил разговор:
- Идите с Богом, - сказал он таким тоном, словно говорил «со святыми упокой». – Я устал, я недолго буду нянчиться с Испанией и с ним, а вам предстоит ещё много этим заниматься.
- Нянчиться, милорд? Я знаю хорошие колыбельные, не беспокойтесь за меня, - и с той же улыбкой Сесил пошёл обратно за двери, к Королеве, на этот раз вестником. 
         
                Сцена 15
- Угадай, Генри, от кого это письмо? – Эссекс вошёл в каюту.
- Я не кудесник, чтобы это знать, - не принял условия игры Саутгемптон. Он лежал на узкой койке возле окна, в котором виднелись сумерки, какие-то далёкие крыши и тёмная вода. На столе красовались три кувшина, бокалы и миска, в которой покоилось остывшее жаркое. Эссекс расположился на койке напротив, положив ноги в сапогах на край стола.
- А ты угадай! – продолжал он подначивать друга, подразнив его письмом.
- Королева?
- Королева пишет мне постоянно, уговаривая вернуться. Ты не угадал.
Саутгемптон отвёл томный взор от низкого потолка, несколько оживившись.
- Неужели Фрэнсис Бэкон?
- Генри, не смеши меня. Неужели никто не приходит тебе на ум?
- Что, старый Сесил?
- Нет, молодой Сесил, вот кто! Сам сэр Роберт Горбатый написал мне письмо, скреплённое, между прочим, его секретарской печатью! Посмотри только, какой оно длины, - с этими словами Деверо развернул лист бумаги, сложенный втрое.
- А что вас удивляет?
- Я никогда не писал ему ничего длиннее записки в три строки. И вдруг – письмо! Знаешь ли, оно очень утешает.
- Почему? Расскажите, расскажите, не говорите недомолвками!
- Лови, - лорд Роберт кинул письмо Саутгемптону. – Он пишет, что весь двор мне сочувствует. А, во-вторых, он рассказал презанятную историю, ради которой и взялся за перо. Королева недавно принимала посла от Польского короля, который – хм, посол, а не сам король, - притопал в главную залу Гринвичского дворца разряженный как павлин. Жаль, я при этом не присутствовал!
- Это он, что ли, «джентльмен отличных вкуса, остроумия, умения вести беседу, языка и личных качеств»? – спросил Саутгемптон, глядя в текст письма. – Ну и почерк, покарай меня Юпитер! Мелкий ровный, буквы словно клерки в канцелярии. Джентльмены так не пишут.
- Ты будешь слушать или нет? – вспылил Эссекс, но тут же смягчился. – Итак, он был допущен к руке Королевы, а затем, не произнеся ни одного комплимента…
Генри хихикнул.
- …начал болтать на латыни: что война Английской Королевы и Испанского короля подрывает польскую коммерцию. Ты представляешь?
- Нет, - признался Саутгемптон.
- Тогда Королева соскочила с трона и… Тут всё записано, почитай, почитай! На чистейшей латыни они ему сказала всё, что думает о таких послах, о недальновидных монархах и о том, кто не к месту поминает «закон природы и народов». Даже горбун пишет, - Эссекс, опустив ноги на пол, нагнулся к письму, которое Саутгемптон положил на стол, - «Это был один из самых лучших ответов на импровизированной латыни, который я когда-либо слышал». Знаешь, что она сказала затем? «Господа, вот я и прочистила мою старую заржавевшую латынь». Это очень подняло мне настроение.
- А почему горбун всё это тебе сообщил?
- Потому что Королева потом сказала ему, что жаль-де, граф Эссекс при этом не присутствовал. Он сел и написал письмо. К тому ж, он непременно должен как-то показать, что между нами мир.
Эссекс встал и пошёл к окну посмотреть на тёмную занавесь вечера и багровую воду.
- Мне кажется, здесь есть какой-то умысел, - сказал Саутгемптон после непродолжительного молчания.
Эссекс обернулся в сумерках:
- Почему? Что-то кажется тебе подозрительным? Ну же, говори.
Саутгемптон покачал головой.
- Что я могу здесь увидеть, Роберт?  Мне страшно, у меня недоброе предчувствие. Мне вдруг показалось, что ты похож на мертвеца…
- А более ни на кого похожим не показался? – насмешливо поинтересовался Деверо.
- Послу…
- Нет, это с тобой от морской болезни. Будь веселее, Генри! Если б я был на твоём месте, я был бы весел как жаворонок. Отчего ты не ходишь в церковь гальярдой и не возвращаешься домой корантой? Я бы иначе не ступал, как джигой, я бы и мочился только контрдансом. Будем плясать и веселиться. А, главное, пить! Вот у меня есть кое-что, что вселит в тебя бодрость духа, - и граф, довольный своим остроумием, собственноручно разлил по бокалам вино из того кувшина, что был поближе.
Саутгемптон не удержался от вопроса:
- Разве вы не можете быть весёлым, как жаворонок, без моей помощи?
- Конечно, нет! Как могу я веселиться, когда моему другу видятся всякие ужасы? А, ну-ка выпей.
- За наших врагов, чтоб им до конца своих дней пить скверное.
Отпив вина, Генри и впрямь несколько успокоился.
- Что мы будем делать, когда ветер перестанет нам препятствовать?
- Раньше, друг мой, раньше! Несколько дней я протосковал, но теперь я снова готов к свершениям. До Феррополя, правду сказать, нам не добраться, остаётся перехватить караван из Вест-Индии. Я считаю, что так будет даже лучше.
- Во всяком случае, это жирная добыча. Сэр Уолтер быстро согласится.
- А хотя б и не согласился, что нам до него! Мы поплывём к Азорским островам и всем покажем там, как мы умеем служить нашей Королеве. Вслушайся, как победоносно звучит – Азорский поход! Пойдём-ка на воздух, я расскажу тебе остальное, я уже придумал, как перехватить караван.
Саутгемптон поднялся и пошёл вслед за Эссексом прочь из каюты, внимательно и живо слушая его.

                Сцена 16
Деревянные дощатые створки отворились, вошёл Сесил и, потеряв самообладание, выпалил:
- Смерть Господня!
Адмирал, сделав большие глаза, заметил вошедшему:
- Не думал я, что вы употребляете такие выражения, сэр Роберт. Что такое должно было стрястись?
- Простите меня, милорд. Я искал лорда Бёрли, но он уехал домой. Мы попали в скверную историю, милорд, мы все, позволю себе такое обобщение.
К секретарю вернулась его манера речи; он ещё стоял посреди коридора, в дальнем конце которого прохаживалась стража, а в ближнем – как раз и совершал моцион лорд Говард. Свет, проходящий сквозь высокие окна, делал толстые стены и тяжёлые двери удивительно лёгкими. Говард смерил Сесила взглядом и воскликнул с безграничным удивлением:
- При вас нет бумаг, сэр!
- В самом деле, я оставил их в кабинете, - сумрачно ответил Сесил. – Даже рапорт и это злосчастное письмо… Суть дела, милорд, заключается в том, что лорд Эссекс… - сэр Роберт вдруг сбился. – Не знаю, как сказать… Вы знаете, что Королева позволила ему идти к Азорским островам, хотя и намекала в письмах, что судьба в виде ветров делает неблагоприятные знаки.
- Ну да.
- К Азорам он поплыл, и вот тогда…Корабли его и Рэли потеряли друг друга на некоторое время. Сэр Уолтер, не теряя времени даром, взял город Фаял.
- Я уже догадываюсь, что это привело графа в бешенство, - заметил Говард, покачивая головой. Сесил осторожно прислонился к стене.
- Именно так, - продолжил он свой рассказ. – Он решил взять город Сен-Мигель, а пока он этим занимался, караван – цель похода, - проскочил в гавань Тейсейра…
- Очень хорошо укреплённая гавань. Насколько мне известно, достать им там невозможно.
- Мне рассказали и об этом. Но, милорд, подхожу к самому худшему – армада плывёт из Феррополя к нашим берегам.
Говард изменился в лице и выругался; Сесил выглядел совершенно истерзанным.
- Флот, как вы знаете, находится у Азорских островов. Мы беззащитны перед испанцами. Милорд, у вас есть знания и опыт, которых у меня нет и не будет, скажите – что можно сделать?
- Нужно найти лорда Бёрли, - первым делом ответил Говард. – И надеяться на береговую охрану и…на ваших людей. Есть ли такие в испанском флоте?
Сесил слабо улыбнулся:
- В достатке, милорд. Это само собой, но действия моих людей должны быть чем-то подкреплены.
- Надежда мала, скажу откровенно, - строго произнёс лорд-адмирал. – Мы действительно попали в прескверную историю. Чёрт возьми, нужно призвать графа Эссекса обратно!
- Вы думаете, он послушается?
- Он обязан!
- Да, но и вы, и он, и я понимаем, что при всём желании ему не успеть. Если надежды, о которых вы упомянули, не оправдаются – всё погибло. Однако, - прибавил он, - надежды не столь уж зыбки. Я со своей стороны приложу все усилия. Я уже знаю об армаде едва ли не больше, чем её адмирал, - не сдержался он.
- Нужно рассказать Королеве, - произнёс Говард, глядя в сторону.
- Да, и я это сделаю сегодня же. Пусть Её Величество услышит всё. Давно не видел я такой безалаберности и безответственности – я разумею графа Эссекса. Мне уже думается, что его вовсе нельзя подпускать ни к какому ответственному делу.
В глазах Сесила не было греха страшнее. Говард ответил на это:
- Что я вам говорил! Будьте покойны, он не преминёт обвинить сэра Уолтера во всём.
Сесил дотронулся до виска, улыбнулся и раскланялся.
- Теперь я и впрямь спокоен, милорд, так как вижу, что у меня появился союзник в этом деле, - вкрадчиво произнёс он. – Хотя, правильнее будет сказать – я стал вашим союзником.
- Мне всё равно, я почту за честь поддержать вас в совете.
- О, милорд, только вашим умом и опытом вы спасёмся из этой беды…
- Не стоит, не стоит.
- Благодарю вас, милорд.
- Спасибо вам, сэр, за неоценимые сведения.
После этих взаимных любезностей они распрощались и направились в разные стороны: Сесил очевидно, к Королеве, лорд Говард, очевидно, на конюшню, чтобы ехать к Бёрли.
Несколько дней двор пребывал в страхе, а Королева – более в гневе, чем в страхе; порой она вымещала свой гнев на дамах и советниках. Бёрли поднялся с одра болезни, чтобы помочь сыну в столь серьёзном деле. Наконец, стало известно, что угроза миновала.
Сесил сообщил Елизавете:
- Испанцы, как это и бывало всегда, утверждают, что северный ветер разметал корабли, - и впервые за последние недели Её Величество рассмеялась.

                Сцена 17
Однако скверная история Азорского похода и Третьей Армады на этом не закончилась. Вскоре ко двору вернулся граф Эссекс. Он празднично въехал в ворота, затем прошествовал через дворики в окружении своих сторонников, молодых дворян, шумевших, болтавших, бранившихся, то и дело хватавшихся за шпаги, а сам Роберт Деверо был наиболее блестящим, наиболее статным, шумным и роскошно одетым среди них. Навстречу этому импровизированному шествию на солнышко вышли бледные чиновные крысы.
По старинным каменным ступеням спускались господа в чёрном, среди них Эдуард Коук и – да-да, - Фрэнсис Бэкон, выделявшийся только поразительной дороговизной своего наряда. Группировались они вокруг Роберта Сесила, своего предводителя; спускаясь по закруглённым временем и нагретым солнцем ступеням  во двор, они что-то обсуждали с самым спокойным и даже чопорным видом. Едва чёрные галки завидели радужных птиц Эссекса, как во дворе стал напряжённо сжиматься воздух; сторонники графа приостановились, постепенно замолкли и перестали улыбаться, чиновники же, напротив, улыбнулись крокодильими улыбками, замолчав сразу же.
Первым из участников Азорского похода очнулся Эссекс. С небрежной учтивостью и изяществом он приветственно поклонился встречным.
 - Всех благ вам, господа, - произнёс Сесил, также раскланиваясь; одновременно с ним стали кланяться и прочие. Ратленд тревожно шарил глазами по двору, Саутгемптон двусмысленно улыбался; Эссекс осведомился:
- Я вижу, вы идёте с какого-то заседания? Учреждён новый налог или принят какой-нибудь новый закон?
- Нет, милорд, - отвечал Коук. – Обсуждались результаты вашего похода к Азорским островам.
- О, - Эссекс улыбнулся, - и к какому же выводу вы пришли?
- Вы будете вызваны в Тайный совет, милорд, - объявил Сесил, - но не в качестве члена совета, а для того, чтобы объяснить своё поведение.
- Почему я должен что-то объяснять вам? – поинтересовался граф без страха и с необыкновенным презрением.
- Если под словом «вам» вы имеете  в виду меня, то я скажу вам, что не передо мной вы будете отчитываться, а перед Её Величеством Королевой и Англией, которой ваши действия причинили несомненный вред, - отчеканил секретарь; несколько растерявшийся Эссекс нашёл глазами Бэкона – тот как бы отсутствовал. Граф смог снова улыбнуться, теперь небрежно:
- Что ж, передайте Её Величеству, что я повергаю свою готовность служить к её царственным стопам, равно как и мои поступки, и жду её слова.
- Её Величество сильно разгневана, - заметил Сесил как будто с сочувствием; чиновники, словно античный хор, подтверждали его слова, кивая головами.
- Её слова, а не вашего! – разъярённо прорычал лорд Роберт, забыв о том, что вокруг много посторонних. – Английские лисы не лучше римских!
Едва прозвучало упоминание о Риме, как блеснули глаза даже у законников; спутники же Эссекса и без того были красны от гнева. Сесил же, напротив, побледнел, но сохранил холодную голову.
Вдруг выступив вперёд, он подражая актёрской манере, прочитал:
- Пускай же тот, кто истый дворянин и дорожит рождением своим, коль думает, что я стою за правду, сорвёт здесь розу белую со мной.
Оркестр сопроводил его реплику тревожной трелью.
Эссекс быстро перевёл дыхание; Ратленд с пафосом ответил:
- Пусть тот, кто трусости и лести чужд, но искренно стоять за правду хочет, сорвёт здесь розу алую со мной.
- Иди – и честолюбьем подавись, - отвечал Сесил. – Итак, прощай – до нашей новой встречи.
- Идём, - обратился Ратленд как бы к своим и отнёсся снова к Сесилу: - Прощай, честолюбивый Ричард.
Актёры поклонились друг другу с ужасной серьёзностью на лицах; первыми стали смеяться и аплодировать друзья Эссекса, затем чиновники и случайные слушатели. Посмеялись и сами участники, и даже Эссекс улыбнулся подрагивающей улыбкой.
- «Правдивая трагедия Короля Генри Шестого», как она неоднократно игралась слугами лорда-камергера, - объявил Ратленд. Сесил голосом зазывалы подхватил:
- Лучшие в мире актёры на любой вкус, как то: для трагедий, комедий, хроник, пасторалей, вещей пасторально-комических, историко-пасторальных, трагико-исторических, трагикомико-историко-пасторальных и сцен в промежуточном и непредвиденном роде…
Конец его речи был заглушён взрывом веселья; все стали расходился, но не фракциями, а поодиночке и парами. Ратленд, обогнув неторопливую кучку чиновников, нашёл Сесила; тот ждал его.
- Пьеса Уильяма Шекспира, - сказал секретарь негромко.
- Я должен вас поблагодарить, - произнёс граф, глядя на него сверху вниз.
- Помилуйте, милорд, все мы стремимся к миру и благоденствию.
- Но вовсе не за сцену из хроники, - закончил мысль Ратленд, - а за экспромт о пьесах, который мне очень понравился.
- Милорд! – Сесил сделал щедрый жест. – Важность Сенеки и лёгкость Плавта для нас не диво, в чтении наизусть и экспромтом мы люди единственные. Если вы захотите завести труппу актёров, я повторю эти слова для афиши.
- Я не люблю актёров, они вызывают у меня омерзение. Как не возмущаться, когда здоровенный детина в саженном парике рвёт перед вами страсть в клочки и клочья, - Ратленд был, похоже, очень обижен за это на актёров, - к восторгу черни, которая ни о чём, кроме немых пантомим и простого шума и не имеет понятия! Я бы отдал высечь такого молодчика за одну мысль переиродить Ирода!
- Переиродить Ирода! Это уж какое-то сверхсатанинство, - мягко заметил секретарь с улыбкой, кривящейся вбок. – Однако я бы не распространял это суждение на всех. Но ваша речь мне весьма понравилась; я советовал бы вам писать комедии.
- Позвольте попрощаться с вами, сэр, иначе, - поспешил ответить на это Ратленд, не замечая, что изъясняется ямбом, - я лорда Эссекса заставлю ждать…
- Боже упаси задержать вас хотя на одну минуту, милорд! – воскликнул Сесил с самым простодушным видом. Ратленд направился прочь, а секретарь, переложив бумаги из левой руки в правую, пошёл к арке, ведущей из двора в другой такой же двор. Он был вымощен, и дождевая вода искрилась между плитками; кое-где блестели целые лужи, казавшиеся бесконечно глубокими, когда в них отражались стройные высокие стены. Сесил на мгновение приостановился; покосившись на свою кривую тень, он заметил не без усмешки:
- Каким умным я чувствую себя порой. Всех трудов – сказать что-нибудь по возможности алогичное и парадоксальное, и уже слывёшь остроумным. К делу, к делу! – Идя прочь ускоренным шагом, он пробормотал: - У тебя довольно дел, кроме стояния на солнце и любования собственной уродливой тенью. В Казначейство, и поскорей!

                Сцена 18
Эссекс вбежал в комнату и тут же разрыдался; рыдал он от злости и уязвлённой гордости – в его глазах не было тоски, они блестели ярче обычного. Упав на кушетку, он уткнулся лицом в пуф. Дверь, которой граф громко хлопнул, приоткрылась – это был Энтони Бэкон.
- Милорд, - позвал он. – Милорд…
Опираясь на трость, он перешагнул высокий порог; некоторое время он молча удручённо созерцал зрелище униженного фаворита, а потом заговорил:
- Милорд, неужели вас обвиняли в азорском поражении? Все ополчились против вас… - Пытаясь придумать, чем бы его утешить, Энтони спросил: - Но, когда Сесилы донимали вас своими нападками, разве Королева не встала на вашу сторону?
Эссекс с силой ударил кулаком по пуфу, тот отлетел в угол; повернув к Энтони мокрое покрасневшее лицо, Деверо сипло произнёс:
- А где Фрэнсис?
- Разве вы не видели его кружащим вокруг Роберта Сесила? Фрэнсис говорит, что пытается помочь нам, но я уже… видите ли, я уже не верю ему.
Эссекс тряхнул головой.
- Что-то я не понял, - сказал он. – Он, скажешь, предатель?
- Он… - Энтони опустился на табурет. – Я боюсь, что его честолюбие сыграло с ним плохую шутку.
- То есть он – предатель. Все меня бросили! Ты не представляешь, Энтони, что было на совете! Они все по капле вытягивали из меня кровь! Королева обвиняла меня, а горбун… он был на седьмом небе от счастья. Меня унизили как последнего слугу, меня так унизили… Что мне теперь делать? Я им не нужен и они мне нужны. Уеду к чёрту в Уэльс, и пусть они попытаются обойтись без меня. Сами же приползут умолять меня! Вот тогда-то я полюбуюсь на их унижение! Сесил будет целовать мне сапоги... – и сразу же после этих слов Эссекс снова залился бессильными слезами.
- Милорд, вас хотят видеть матушка и сёстры, - сказал ему Энтони. – Успокойтесь и примите достойный вид.
- Не хочу никого видеть. Ради Бога, Энтони, скажи им, чтоб не приходили…
- Милорд, быть может, они помогут вам советом, но, первое, кому кроме родственников, поддержать нас в трудную минуту?
Приподнявшись, Эссекс едко ответил:
- Так где, говоришь, твой брат Фрэнсис?
Энтони ничего не сказал на это, молча поднялся с табурета.
- Милорд, - заговорил он наконец, - не думал я, что вы так легко можете обидеть друга. Однако я…
- Ну, ну! – Эссекс встал с кушетки. – Прости, Энтони, я слишком удручён, чтобы быть спокойным. Не держи на меня зла, я пошутил. Фрэнсис, конечно, не предавал меня, вот что я думаю. Ну, обними меня, если ты не обижаешься больше на меня, и идём вниз, к матери и сёстрам, если тебе так хочется.
Энтони улыбнулся, обнял графа, уронил трость, Эссекс поднял её и вручил Бэкону; оба направились к дверям.
 
                Сцена 19
- Столь эмоционального заседания не было, кажется, со времён Марии Шотландской, - заметил старый лорд Пакеринг. Сесил согласно кивнул, а молодой лорд-камергер, сын покойного Хансдона, прибавил:
- Знаете, господа, что говорят в Лондоне? Что граф ни в чём не виновен и что он талантливый полководец.
Лорд-адмирал красноречиво хмыкнул.
- А поражение, в таком случае, чем объясняют? – спросил Пакеринг.
- Кознями испанцев, происками сэра Уолтера, словом, чем угодно.
- Должен заметить, в этом есть некая доля правды, - сказал Сесил, и, похоже, он делал это с каким-то дальним расчётом.
- Ну, сэр! – возмутился лорд-адмирал. – С какой стати?
- Я всего лишь подумал, что сэр Уолтер не любит лорда Эссекса.
- Что правда, то правда, - согласился Говард и отрезал: - Как умный не любит глупца. Позвольте откланяться, господа.
Ушёл прочь и Пакеринг; камергер Джордж Кэри и секретарь переглянулись и хотели тоже попрощаться, но первый вспомнил:
- Простите, я хотел спросить вас – что слышно о самом графе Эссексе?
- Ничего, кроме того, что здоровье не позволяет ему покидать дом – так объявлено. Королева изволила написать ему два письма.
- А что он?
- Пока ответа нет, милорд, - Сесил наклонил голову. – Как я слышал, он крайне удручён. Я прошу прощения, меня ждут дела…
- До свидания, сэр.
- До свидания.
Не успел камергер скрыться, а Сесил выйти из приёмной и сделать несколько шагов по коридору, как возле него материализовался Фрэнсис Бэкон.
- Добрый день, кузен, - кивнул ему секретарь и пошёл дальше, а Бэкон, увязавшись следом, заметил:
- Вы всё в трудах, сэр Роберт.
- А вы, если не ошибаюсь, ведёте обширную практику как юрист.
- Что мне ещё остаётся, - деликатно намекнул Бэкон.
- Кстати сказать, кузен, раз уж я вас встретил, я скажу вам одну вещь… - Они свернули на лестничную площадку, затем спустились по широчайшей лестнице, с которой окружающее пространство зала обозревалось, словно с высоты птичьего полёта. – Позвольте спросить, что за крамольную пьесу представляют слуги лорда-камергера?
- Советую вам спросить об этом лорда-камергера.
- Я имею в виду труппу актёров под его покровительством, а спросить считаю нужным с автора пьесы.
- А что за пьеса, сэр?
- «Правдивая трагедия Короля Ричарда Второго», кузен.
- Не припомню такой.
Сесил по памяти прочитал:
- Внутри венца, который окружает нам, государям, бренное чело, сидит на троне смерть, шутиха злая, глумясь над нами, над величьем нашим. Она потешиться нам позволяет: сыграть роль короля, который всем внушает страх и убивает взглядом; она дает нам призрачную власть и уверяет нас, что наша плоть - несокрушимая стена из меди. Но лишь поверим ей, - она булавкой проткнет ту стену, - и прощай, король!
-  Мудрец над грянувшей бедой не плачет, но преграждает путь для новых бед, - ответил Бэкон. – Страх только ослабляет вашу мощь, а ваша слабость - это мощь врага.  Вам малодушье лишь ущерб приносит; трус обречен, у смелых есть надежда; отважный, если он и мертвым пал, то славной смертью смерть саму попрал.
- И всё же будьте осторожны. Я всё могу понять, но разве допустимо показывать в театре, как король отрекается от трона?
Фрэнсис выразил удивление, но несколько переиграл; к счастью для него, по лестнице поднимались четверо джентльменов, поприветствовавших секретаря и философа, что отвлекло одного от другого. На последних ступенях Сесил снова повернулся к Бэкону:
- Это подвело Уильяма Шекспира под приговор, ещё немного, и он бы попал в тюрьму, а оттуда, вполне возможно – на виселицу. И что же теперь? Крамольную сцену изъяли.
Мимо них прошли, любезничая, кавалер и дама.
- Не спешите обвинять меня в том, что я писал под именем Шекспира, - заговорщицким шёпотом отвечал Бэкон, отведя Сесила в сторону от лестницы, где тот, повернувшись к кузену (Бэкон уже заметил, что секретарь принципиально не встаёт ни к кому боком и спиной), слушал его оправдания. – Я не обладаю таким блестящим талантом, скажу вам со всей откровенностью. Скорее граф Эссекс мог написать подобное – он пишет замечательные стихи. Граф Оксфорд пишет и пьесы… Почему вы так поспешили заподозрить меня?
- Стало быть, у меня были на то причины.
- Каковы бы они ни были, пьесу написал не я.
- А кто же? – спросил Сесил простодушно.
Бэкон не удержался от злорадства:
- А вот это уже ваше дело, сэр!
- Пусть так. Но имейте в виду, - голос и глаза секретаря вдруг стали вызывать дрожь, - вы остаётесь у меня на заметке, кузен, равно как и граф Ратленд. К тому же вы были столь любезны, что указали мне на лорда Эссекса.
- Лорд Эссекс никогда не вуалирует правду и не высказывает её под видом аллегории, а говорит её в лоб – я не раз обращал его внимание на этот недостаток. Вряд ли он мог написать эти пьесы, вам не кажется, сэр?
-  И всё же донесите до его слуха моё предупреждение, если вы ещё дружны с ним, кузен… Есть причины для беспокойства, можете мне верить.
- У графа Эссекса?
- И у него тоже, - туманно ответил Сесил. – Заходите ко мне, буду очень рад вас видеть, до свидания.
- До свидания.
Расставшись с сэром Робертом, Бэкон, озадаченный и удивлённый его словами и несвойственным ему поведением, в задумчивости пошёл в сторону от лестницы и, миновав зал, оказался вскоре в коридоре, ведущему к другой лестнице, которая вела в другой зал. Казалось, впереди просто установлено зеркало, не хватало в нём только отражения Бэкона – впрочем, какой-то человек вышел в коридор и пошёл Фрэнсису навстречу. Они миновали ряды светлых высочайших окон и встретились в середине коридора, осененные расписным потолком.
- Г-н Бэкон! – Это был граф Ратленд.
- Роджер, - обрадовался Бэкон. – Милый мой, как я рад вас видеть. Можно вас на пару слов?
- Сэр, хоть на целую историю! – Ратленд подошёл к окну, уходившему вверх, словно кусок светлого льда – сквозь него было видно серое ветреное небо.
- Знаете ли вы, что сейчас сказал мне горбун? Что я написал «Трагедию Ричарда Второго»!
- Святые небеса, – ахнул Ратленд. – Отчего он так решил?
- Не знаю, даже не подозреваю. Он посоветовал мне быть осторожным. Роджер,  от всего сердца прошу вас последовать этому совету.
- Совету Сесила? – поднял брови молодой граф.
- Это совет сытой кошки живой мышке. Сытые кошки настроены доброжелательно, пока не проголодались, знайте. Когда горбун проголодается, он поймает нас с вами на эту пьесу.
Ратленд, прикусив губу, кивнул.
- Вы, я вижу, не воспринимаете моих слов всерьёз, - заметил Бэкон.
- Сэр, что я должен сделать, чтобы показать, как я серьёзен? Я спокоен, но записываю ваши слова на первую страницу книги моего ума, клянусь всем светом.
- Язык у тебя подвешен хорошо, но не злоупотребляй этим даром природы.
- Сэр, судьбы не избежать! Я считаю, что каждому суждено сыграть свою роль, и он не уклонится от своего текста.
- Ну-ка, ну-ка, разъясни, - Бэкон скрестил руки на груди, приготовившись слушать.
- Видите ли, весь мир – театр. В нём женщины, мужчины – все актёры, у них свои есть выходы, уходы и каждый не одну играет роль. Семь действий в пьесе той: сперва младенец, - Ратленд вошёл в раж, - ревущий на руках у мамки… Потом плаксивый школьник с книжной сумкой, нехотя, улиткой, ползущий в школу, - граф не преминул изобразить это, и Бэкон посмеялся. Ратленд продолжал с передавшейся ему смешинкой: – Затем любовник, вздыхающий, как печь, с балладой грустной в честь брови милой. А затем солдат, чья речь всегда проклятьями полна, обросший бородой, как леопард, ревнивый к чести, забияка в ссоре, готовый славу бренную искать хоть в пушечном жерле! Затем…затем – судья с брюшком округлым, где каплун запрятан, со строгим взором, стриженой бородкой, шаблонных правил и сентенций кладезь, - так он играет роль… Шестой же возраст – уж это будет тощий Панталоне, в очках, в туфлях, у пояса кошель, - Ратленд сделал птичье лицо, изображая Панталоне, - в штанах, что с юности берёг, широких для ног иссохших, мужественный голос сменяется опять дискантом детским: пищит, как флейта…
- Ну, а последний, – действий было семь?
- А последний акт, конец столь полной сложной пьесы – второе детство, полузабытьё: без глаз, без чувств, без вкуса… без всего!
- Молодец! Ты даже закончил в рифму.
Ратленд слегка поклонился, сияя.
- Послушай, правда ли, что лорд Роберт решил попросить тебя быть учителем у его падчерицы?
- Падчерицы? Елизаветы Сидни? Вроде бы да, но теперь он слёг, и ему не до того. Он был очень обижен на вас за ваш побег.
- Не страшно, он скоро меня простит. Он ответил Королеве на письмо?
- Я слышал, он собирался сделать это сегодня. Ему очень тяжело, - с сочувствием прибавил Роджер.
- Пойдёмте же к нему! Я – за тобою.
Ратленд кивнул на прощанье и пошёл прочь; Бэкон посмотрел ему вслед, пробормотал «О да, графу Эссексу очень тяжело! А каково же мне, позвольте спросить?» и повернул в другую сторону.



















                Akt III

                Сцена 1
Королева играла на вирджинале; тихие хрустальные звуки, переплетаясь и звеня, летали вокруг неё и глухо отражались от стен. Из-за синей бархатной занавески, как чёрт из табакерки, вынырнул Сесил. Он не успел даже поклониться:
- Заходите, заходите, - Королева закрыла крышку вирджинала – она не любила играть на людях. – С чем вы пришли ко мне?
- Ваше Величество, бумаги к Вам на подпись, депеши и распоряжения о празднествах.
- Что ж, давайте их сюда, - отозвалась Королева и села за письменный столик. – Ага, это… и это… - Она погрузилась в бумаги. Сесил стоял напротив неё возле столика, заметно волнуясь за свои бумажные творения. Елизавета подписала всё.
- Кстати сказать, карлик, милорд Эссекс ответил мне письмом, - сказала она, положив перо рядом с чернильницей. Уголок сукна, покрывавшего стол, отогнулся, нарушая симметрию, и это настойчиво привлекало внимание секретаря.
- Что же он ответил, Ваше Величество? – спросил он.
- О, он пеняет мне на то, что я вас и лорда Говарда наградила, обойдя его. По его мысли, я должна представить ему вещественные доказательства своей любви, как вам это нравится!
- Ваше Величество, Ваши милости ко мне имеют источником только Вашу щедрость, поскольку я их ничем не заслужил, и я…
- Будет, будет, - Елизавета слегка улыбнулась. – Я веду речь не о вас, а о милорде. Мне это вовсе не понравилось, я вне себя! Сколько уже времени длится эта история, когда ему надоест дуться, словно малому ребёнку? Годовщина моего восшествия на престол уже скоро, - прибавила она, - а этот наглец мыкается где-то под Лондоном!
- Если бы я мог что-то сделать, Ваше Величество…
- Именно, карлик, «если бы» вы могли. Милорд вас не любит, а слушать он не хочет вовсе никого… - Королева посмотрела в окно – по стёклам лупил редкий, но хлёсткий и холодный дождь. Уже начался ноябрь. Сесил, воспользовавшись моментом, поправил загнувшийся уголок на настольном сукне; восстановив симметрию, он успокоился и заметил:
- Лорд Эссекс, к несчастью, прислушивается не к тем людям, которые могли бы дать ему верный совет – матери и сестёр…
- Волчицы! Не напоминайте мне о них, ничего не хочу о них слышать!
Сесил склонил голову.
- Лорду Бёрли не сделалось лучше?
- Со вчерашнего дня – нет, Ваше Величество.
Елизавета ещё более погрустнела; жестом она отпустила секретаря.
- Скажите ему, что я молюсь за него; ступайте.
- Доброй ночи, Ваше Величество.
Королева слегка кивнула головой на одеревенелой шее.

                Сцена 2
- О, добрый сэр, вы сейчас пропустили нечто удивительное! – в дворцовой зале среди шума встретились два дворянина.
- Что, расскажите скорей.
- Только что сюда приехал лорд Эссекс!
- Не может быть, сэр, разве он не болен?
- Нет, сэр, он… поссорился с Королевой.
- Мм?
- Да. Граф Саутгемптон мне шепнул, что лорд Эссекс намекнул в письме, что вернётся, если Королева ясно выразит свою волю – вот тут-то она и разгневалась.
- Закусила удила?
- Именно, добрый сэр. Она, сказал мне граф Саутгемптон, сказала, что хватит-де уделять внимание этому делу. В королевстве неурожай, а Испанский Король едва ли не снаряжает новую армаду! Она была так расстроена, что… - Рассказчик наклонился к самому уху слушателя, - французский посол не получил от неё ни согласия, ни отказа.
- Господа, господа, на что согласия, позвольте спросить? – к ним подошёл третий дворянин. Рассказчик, наслаждаясь вниманием, с улыбкой отвечал:
- Француз хочет заключить мир с Испанцем, а для этого нужно согласие Англии.
- О, - протянули оба слушателя. Третий, тот, что только что подошёл, поинтересовался:
- Вы слышали – граф Эссекс прибыл ко двору?
- Он только что прошёл мимо меня, - отвечал информированный дворянин, значительно кивая головой.
- Теперь он беседует с Её Величеством, - сообщил третий.
- Значит, - заключил второй, - с минуты на минуту мы узнаем…
- …кто кого переглядел, - подхватил первый, - ибо это была игра в гляделки, по-другому и не скажешь.
- Стало быть, у сильных мира сего глаза устроены по-особому, - заметил третий. – Эти гляделки продолжались весь декабрь! Даже праздник годовщины прошёл без графа.
- Мне кажется, всё, и даже Сесилы, хотели, чтобы он вернулся, и всё пошло по-старому. Смотрите, вот и г-н секретарь, лёгок на помине.
Действительно, через залу шёл Сесил в сопровождении писца; всё присутствующие повернули головы к нему.
- Сэр, что-нибудь стало известно? – спросил первый дворянин, что был посмелей и полюбопытней.
- Позже, господа, позже, - ответил Сесил, даже не остановившись.
- Вот это да, - покачал головой третий, глядя ему вслед. – Г-н секретарь всегда дорожил своей славой при дворе как человека воспитанного и любезного.
- Ну, теперь понятно, что выиграл граф Эссекс.
- Сейчас узнаем, господа.
Через некоторое время Сесил закономерно прошёл в обратном направлении.
- Сэр Роберт, - окликнул его первый дворянин, взявший это прерогативу на себя. Тот остановился и кивнул в знак приветствия с вопросительным выражением лица.
- Скажите, что стало известно? – Господа даже вытянули шеи, как цапли, завидевшие лягушку. Сесил слегка улыбнулся:
- Смотря по тому, о чём вы спрашиваете, - он был, как обыкновенно, мягок и вежлив. – Французский посол вскоре отъезжает, и лорд Эссекс только что назначен лорд-маршалом Англии.
Слушатели разинули рты.
- Завтра будет проведена торжественная церемония, - прибавил Сесил. – Если я удовлетворил ваше любопытство, сэры, позвольте мне откланяться, - и он направился прочь, оставив дворян переглядываться в изумлении.
- Как Эссекс ухитрился?! – наконец, спросил второй из собеседников. – Ведь Королева совсем недавно гневалась на него!
- Известно, как… - с насмешкой заметил первый.
- Что случилось, сэры? – подошли к ним несколько сквайров. Новость разлетелась по дворцу быстрее, чем Сесил дошёл до своего кабинета.

                Сцена 3
- Покорный слуга Вашего Величества, – простонал лорд Бёрли, пытаясь приподняться.
- Не нужно, - остановился его Королева. Отослав сопровождающих её дворян, она подобрала пышные юбки и опустилась в кресло, заботливо поставленное возле постели старого министра. Бёрли смотрел на неё, вымученно улыбаясь.
- Вот что, - строго сказала Елизавета, - извольте-ка выздороветь, вы нужны мне в это тяжёлое время, и я вам не прощу, если вы увильнёте от ваших обязанностей в самый ответственный момент.
- Моя Миледи, было ли время, которое не являлось тяжёлым? Помню не больше нескольких месяцев за все эти годы.
- Вы правы, – вздохнула Елизавета. – Тогда вы тем более не имеет права болеть, когда вы так мне нужны! Не помню и месяца за все эти годы, когда бы вас не было со мной.
- Миледи, - тяжело и устало ответил Бёрли, - Мне недолго осталось служить Вам. Мой сын сможет заменить меня, когда Господь меня призовёт.
- Молю Господа, что Он с этим не торопился! Не совершите же вы государственной измены, покинув свою Королеву? Что же до вашего сына – может быть, он и умён, но никогда он не будет стоить вас в моих глазах. Он слишком молод. Все они слишком молоды.
- Я, - произнёс Бёрли едва ли не с дрожью в голосе, - горжусь Робертом, я готовил его себе в преемники, я заметил в нём способности к управлению, когда он ещё был мальчишкой. Теперь моя единственная радость – смотреть, как он идёт в гору уже без всякой помощи с моей стороны. Положитесь на него, Ваше Величество!
Елизавета похлопала его по руке:
- Именно поэтому я хочу отправить его послом в Париж. Так что вам придётся вспомнить о делах.
- Лорда Эссекса должен кто-то уравновешивать, этим человеком был мой сын, а теперь…
- Ха, не думаете ли вы, что я не удержу милорда в узде? Будьте покойны, Бёрли, настали дни мира. Нужно заняться кузеном Стюартом, который с некими целями разослал послов по всем окрестным государствам. Дела государственные не предполагают отдыха, мой друг.
Бёрли улыбнулся.
- Я хочу поскорее снова видеть вас рядом с собой, - сказала Елизавета на прощанье.
- Пусть достойные желанья Ваши в лучшей мере наилучше исполнятся, - витиевато ответил он.

                Сцена 4
- Да, - сказал сэр Роберт, - оставлять графа Эссекса одного возле трона небезопасно.
Он сидел за столом в кабинете в обществе бумаг, свечей и портрета Королевы – это была хорошая копия с коронационного портрета, с которого молодая рыжеволосая Елизавета, с лёгкостью и спокойствием держащая знаки королевского величия, с внимательным прищуром смотрела на своего секретаря. Сесил тоже обернулся на портрет; в свечной дрожащей полутьме в картине чудилось что-то значительное и даже зловещее.
- Нужно что-то предпринять, - продолжал рассуждать сэр Роберт, затачивая гусиное перо. – Более всего он не любит иносказания, недосказанность и хитрость, он прям до дерзости, так что…
Тут что-то заставило его отложить перо, нож, и подняться из-за стола; дойдя до двери, он тихо приоткрыл её – писец замер в двух шагах от входа в кабинет.
- Господи, сэр! – испугался он.
- Что случилось? – спросил его Сесил.
- Не знаю, сэр, а всё же случилось. В коридоре какой-то шум…
Вот что произошло в одном из переходов возле оконной ниши: Эмброуз Уиллоби (мы ещё незнакомы с ним) вышагивал по коридору, будучи счастлив, что от него зависит сохранность Королевы, а, значит, и самого королевства.
- Да, - сказал он самому себе, - друг мой, долг дежурного – это не шутка.
Вскоре после этого ему что-то послышалось в серебряной лунной темноте. Уиллоби остановился. «Так и есть, шорох и шёпот» - сделал вывод он и стал ступать как можно тише, что, если бы не ночная темень, выглядело бы прекомично.
- Брось, Бэсс, - явственно услышал он.
- Мой лорд… - ответил тихий женский шепоток.
- Эй, кто здесь! – гаркнул Уиллоби. Стало тихо, и дежурному вдруг сделалось не по себе. Мимо окна бежали облака, и облачные тени скользили по полу. Если Уиллоби чего и боялся, то, разумеется, чего-нибудь потустороннего.
- Выходите, вы оба! – продолжал он. – Я вас слышу. Кто смеет ходить здесь по ночам?
Возле окна появился гибкий силуэт.
- Кто ты будешь, приятель? – раздражённо осведомился этот силуэт.
- Мой долг дежурного обязывает меня задать этот вопрос вас! А я Эмброуз Уиллоби, и я дворянин!
   - Я граф Саутгемптон, - надменно ответил граф Саутгемптон.
- Кто это с вами?
- Не суй свой нос не в своё дело!
- Милорд, я обязан знать.
- Иди и повесься.
- При всём уважении, милорд, я на посту, а вы меня оскорбляете.
- Я сейчас тебя ударю, ублюдок!
- Кто был с вами, чёрт побери?
- Женщина, сучье отродье!
- Я пожалуюсь сэру Уолтеру, милорд!
- Жалуйся.
- Нет, я пожалуюсь сэру Роберту! Самой Королеве! Я дворянин…
- Ты деревенщина, ступай отсюда прочь, и если ты хоть слово… - Саутгемптон сделал неуловимое движение в сторону.
- Стойте, милорд!
- Я тебя сейчас проткну, как рябчика, - тускло блеснуло железо, это Саутгемптон вынул шпагу.
- Ай! Яй! – Граф и Уиллоби сцепились в темноте. Вскоре неподалёку загрохотали шаги, раздался женский визг – дама, смутная лёгкая тень, столкнулась с одним из подоспевших на шум. Кто-то принёс огня; дерущихся стали разнимать, факел упал на пол, под ноги, и вскоре потух, зато запахло палёным.
- Что здесь происходит? – осведомился единственный здесь спокойный голос, да к тому же появился свет. Девушка плакала навзрыд, Саутгемптон рвался к противнику, все прочие вразнобой обернулись на огонь.
- Что здесь происходит, господа, я могу узнать? – Роберт Сесил держал в руке подсвечник.
- Сэр Роберт, - горячо произнёс Уиллоби. – Милорд граф Саутгемптон был уличён, но оказал сопротивление…
Генри Ризли произнёс несколько эффектных, но бессильных проклятий. Подняв подсвечник повыше, секретарь продолжил допрос:
- Леди Вернон, что вы здесь делаете?
Девушка только пуще расплакалась, рот у неё сам собой состроился в подкову, а поэтому ничего вразумительного она сказать не могла. Доблестный дежурный, несколько успокоившись, доложился:
- Эмброуз Уиллоби, джентльмен. Как я мог понять, милорд граф имел здесь свидание с этой особой, не имею чести знать её имени…
- Это Елизавета Вернон, дама Её Величества, - вставил Сесил, и Уиллоби струхнул. – Но продолжайте.
- Я препятствовал им по своему долгу дежурного, и милорд граф втянул меня в драку, - закончил доблестный дежурный, скиснув. Обратив взгляд и свет свечей к поникшему Саутгемптону, Сесил сказал:
- Я вынужден сообщить об этом инциденте Королеве.
- Добрый сэр, пожалуйста… - всхлипнула дама. Сесил презрительно пожал плечами:
- Так или иначе, слух разнесётся по двору, и будет лучше, если Королева услышит правду.
- Знаю я, какие у вас цели, - не столько зло, сколько устало Саутгемптон. – Низкое создание, злой гад… Вы копаете под графа Эссекса!
- Не думаю, что это может повредить графу Эссексу, - насмешливо ответил секретарь, оглядывая его. – Разве только репутации леди и вашей… Г-н Уиллоби, вы расскажете всё Королеве. Вас пропустят к ней.
- Сэр… – Дежурный прижал руку к груди. Сесил напоследок обвёл собравшихся взглядом, поклонился графу и леди, и, сказав дежурному: - Обеспечьте здесь порядок, - удалился.
- Ему просто завидно, - сказал Саутгемптон, и удалявшийся секретарь это слышал. Кто-то снова зажёг факел, и стало видно, как Уиллоби пожимает плечами:
- Что поделаешь, милорд…
- Не пытайся меня утешать, - огрызнулся граф.- Я хотел спасти честь дамы, хотя тебя, честное слово, стоило поколотить. Нас обоих теперь ждёт опала… А, впрочем, веди меня, куда тебе угодно.
Тоже отвесив поклон леди Вернон, Генри Ризли удалился вслед за Уиллоби пружинистым шагом. Потасовка, похоже, взбодрила его.

                Сцена 5
Поутру сэр Роберт выбрался из кареты во дворе дома графа Эссекса. Полюбовавшись на башенки и фигурный водосток, он направился к крыльцу.
Он был пропущен внутрь вполне вежливо, но в холле оказался в полном одиночестве.
- Слуги всегда знают вкусы хозяина едва ли не лучше самого хозяина, - заметил он про себя. Всё здесь было изысканно отделано, завитком спускалась лестница со второго этажа, на стенах висели гобелены, свободные участки украшало разнообразное оружие (Сесил едва слышно хмыкнул на это). Под высоким потолком покоилась многосвечная люстра, сейчас незажжённая. Тишина не нарушалась ничем и никем; с некоторым колебанием гость шагнул к лестнице, и тут услышал цокот наверху – это был стук каблучков. Сразу же вслед за ним раздался смех и несколько голосов, и на площадку второго этажа выбежала девушка, вернее сказать, девочка. Задыхаясь от смеха, она схватилась за перила.
- Не отстанете – так причешу я вам башку трёхногим табуретом! – крикнула она в ту сторону, откуда прибежала, и дождалась укоризненных восклицаний оттуда: «Леди, леди!». Затем она ещё со смехом повернула головку в сторону лестницы, и Сесил отступил на шаг. Это была юная Королева: рыжие волосы разметались по плечам, тёмные глаза на аккуратном, как только что снесённое яичко, белокожем лице притягивали к себе неумолимо; даже прищур этих глаз был Елизаветин, тюдоровский. Притом, что, как и Её Величество, такой уж красавицей она не была, но поразить ум, сердце и воображение мог один её взгляд – и она это прекрасно знала.
Девочка была одета в простой утренний наряд, сквозь лёгкую ткань которого чувствовалась хрупкость и даже некоторая костлявость её девичьей фигуры.
Итак, Сесил отступил на шаг; видение молодой Елизаветы обратило свой взгляд вниз.
- Здравствуйте, - весело сказала она, нимало не смущаясь. – Я не имею чести быть с вами знакомой, зачем вы здесь?
Брови секретаря поползли вверх; однако он ответил, почти не проявив своего удивления:
- Сэр Роберт Сесил, главный секретарь Тайного совета, миледи. Я двинулся сюда…
- Он двинулся! – Девушка упёрлась кулачком в бок. – Кто двинул вас сюда, пусть выдвинет отсюда. Вижу я, передвигать вас можно, сэр.
- Как это? – действительно растерялся он.
- Как этот стул, - с очаровательной улыбкой она показала вниз, где, очевидно, стоял невидимый за лестницей стул.
Сэр Роберт улыбнулся:
- Я приехал сюда, чтобы переговорить с лордом Эссексом. Простите, миледи, - с кем имею честь беседовать?
Спускаясь, девушка назвалась:
- Елизавета.
Теперь Сесил не удержал изумления.
- Елизавета Сидни, - прибавила она.
- О, - с некоторым облегчением ответил гость, - вы дочь прославленного сэра Филиппа Сидни.
- Я падчерица лорда Эссекса, - поправила она, тряхнув головой. Когда она спустилась вниз, оказалось, что эта колючая девица едва достаёт ростом до Сесила.
- Если вы ищете лорда Эссекса, я провожу вас к нему. Я знакома с вами понаслышке – граф очень любит о вас распространяться.
- Вот как.
Она повела секретаря в сторону, к широкой двери.
- Да, каждый Божий день он непременно отпустит два-три сравнения, а если никто им не рассмеётся, то он впадёт в чёрную меланхолию, и за ужином уцелеет какое-нибудь крылышко куропатки, потому что в этот вечер его светлость не будет ужинать…
 Болтая совершенно без умолку, Елизавета проводила Сесила через ещё одну богато украшенную комнату к лестнице, а затем до ещё одной двери. Остановившись у створы, украшенной резными цветами, она с таинственным видом сообщила:
- По утрам граф водится в этих краях.
- Спасибо вам, леди Сидни.
- Я предпочитаю «леди Лиза», - она улыбнулась вдруг удивительно тепло. Сесил смотрел ей вслед добрую минуту. Обернувшись к двери, он сказал себе:
- К делу, к делу, - и постучал. Открыл маленький паж.
- Обо мне должны были доложить графу, - сообщил секретарь. – Я Роберт Сесил.
- Прошу вас, сэр, - поклонился паж, и гость, наконец, добрался до графа. Эссекс встретил посетителя так: сам он сидел на стуле в рубашке и читал какие-то доклады и прошения, вокруг него суетился цирюльник, завивавший русые локоны графа, на столике стояли закуски, из которых Эссекс, не глядя, брал время от времени кусочек того или сего – словом, он берёг время.
- Сэр Роберт! – опешил он, увидев гостя, остановившегося у помянутого столика.
- Здравствуйте, милорд.
- Зачем вы пришли? – осведомился Эссекс, ещё не придя в себя.
- Обсудить с вами один немаловажный предмет, если вы не возражаете.
- Выйди, - сказал Эссекс цирюльнику, не отводя от секретаря потяжелевшего взгляда. Как только дверь за ним закрылась, Сесил заговорил:
- До вас уже, должно быть, уже дошёл слух об истории, произошедшей на днях с графом Саутгемптоном.
- Конечно же; он мой друг.
- Не скрою, меня весьма удручило произошедшее. Я предлагаю вам и графу свою помощь в этом деле.
Эссекс так и уставился на противника. Сесил улыбался.
- Скажите, к чему вы ведёте, - попросил граф. – Я вас не понимаю.
- Это я и хочу сделать. Возможно, вы знаете, что Королева повелела мне отправиться во Францию в качестве посла.
- Разумеется, - отвечал лорд Роберт, взяв с тарелочки вишнёвую вафельку и внимательно следя за секретарём.
- Поездка, возможно, затянется, я оставляю все здешние дела. 
- И что же?
Наклонившись вперёд, сэр Роберт очень просто сказал:
- Наш мирный договор развалился, и теперь я приехал просить вас о временном перемирии. Сказать точнее – о том, чтобы вы не предпринимали никаких действий против меня, пока я в отъезде. С этой стороны я ручаюсь за себя – я не скажу о вас ни единого дурного или двусмысленного слова. Равно как и не сделаю против вас ничего, и не буду этого делать вне зависимости от того, каким будет ваш ответ.
Эссекс задумчиво дожевал вафельку; потом, подняв глаза на собеседника, вдруг рассмеялся:
- А ведь во время моего отъезда в Кадис к вам уплыло секретарство, - весело заметил он. Сесил тоже улыбнулся:
- Если вам хочется, вы можете возобновить нашу войну в совете, едва я сяду на корабль, плывущий в Англию.
- Пускай. Я умею не держать зла. Мир так мир!
Сесил протянул графу руку; тот пожал её почти без колебаний.
- Оставайтесь на завтрак, если хотите, - Эссекс решил, что нужно быть любезным.
- Думаю, я только помешаю обществу, - ответил Сесил, украдкой потирая стиснутую руку.
- Не хотите – как хотите. В таком случае я провожу вас до дверей. И – если уж меж нами перемирие, - со сварливой нотой в голосе прибавил граф, - скажите, чем вы можете помочь Генри Саутгемптону, о котором вы заговорили, едва пришли.
- Милорд, всё, что в моих силах и всё, что вы считаете нужным.
- Я думаю, ему надо ненадолго уехать из Англии после случившейся с ним неприятности.
- Полностью с вами согласен. Я могу взять его с собой во Францию, это не вызовет подозрений у Королевы. Главное, чтоб на это согласился сам граф Саутгемптон.
- За него не волнуйтесь. Что ж, по рукам.
- У меня для вас, если так можно выразиться, подарок.
- По какому же случаю?
- О, милорд, по случаю милости Королевы, - Сесил достал бумагу откуда-то будто из воздуха. – Партия кошенили на пятьдесят тысяч фунтов, и на семь тысяч…
- И что?
- Итого пятьдесят семь тысяч чистой прибыли.
- Звучит приятно, - заметил Эссекс, сомневаясь и разглядывая бумагу.
- Я всего лишь исполняю волю Её Величества, - сказал Сесил, и гордость Эссекса была немного этим успокоена.
- Хорошо, - сказал, - это очень мне поможет. Вы теперь же едете?
- Не смею отнимать ваше время, милорд, - не без лукавства ответил сэр Роберт, Роберт же Деверо широким шагом направился к дверям, накинув на ходу камзол на плечи; Сесил – за ним.
На втором этаже они услышали девичий голос:
- Какое кислое выражение лица у этого господина! Стоит на него взглянуть – и меня целый час изжога мучает.
- С чего бы вам так киснуть, леди, - не сдержался Сесил, выходя на площадку. Елизавета, вернее, Лиза, не смутилась:
- Я кисну от кислятины всегда.
- А разве она здесь есть? – Секретарь оглянулся.
- Не советую вам вступать с нею в спор, - заметила дама, что стояла рядом с Лизой. – Она и Геркулеса засадит за вертел, а его палицу пустит на растопку.
- Так или иначе, от этих споров пострадала моя учтивость, - Сесил поклонился. – Прошу прощения, миледи, я даже не поздоровался с вами.
Дама, а это была графиня Пембрук, тётка Лизы, кивнула в ответ на приветствие и покосилась на Лизу со смешком
- От моей болтовни закладывает уши и темнеет в глазах, - заметила та, подмигнув секретарю как знакомому. Сесил усмехнулся и отвёл взгляд. Эссекс, следивший за всем этим, неодобрительно и нетерпеливо сказал:
- Идёмте, сэр, пока моя дочь не съела вас с потрохами, - и двинулся вниз по лестнице, Сесил последовал за ним, попрощавшись с дамами.
- Вы уже столкнулись с нею, сэр?
- Да, милорд, и почувствовал себя мишенью, по которой стреляет целая армия.
Эссекс рассмеялся, и смеялся до самых дверей.

                Сцена 6
Вода била прямо в окно; первое время это занимало графа Саутгемптона, но вскоре наскучило. Он вытянулся на узкой койке между стеной и столиком, страдая от тесноты и качки – качка была совсем небольшая, но постоянное перемещение потолка и стен, которым полагалось быть неподвижными, изматывало невероятно. Чернильница ездила туда-сюда по столику, и Сесил время от времени вынужден был её ловить – он что-то выводил на листе бумаги, пытаясь не ставить клякс. Он был увлечён своим делом, а Саутгемптон тосковал и страдал, как уже сказано; когда от вида бросающихся на толстое стекло волн его замутило, он сначала закрыл глаза, но уснуть не смог, тем более что свет туманного дня через оконце смотрел ему прямо в лицо. Он принялся с ненавистью коситься на Сесила – тот не обращал внимания; тогда он стал коситься с тоской, но снова остался незамеченным. Первые часы путешествия, когда качка его ещё не мучила, граф проспал, а теперь оставалось только беситься со скуки – не с кем было даже выпить. В конце концов, он принялся петь:
- «Что толку, леди, в жалобе? Мужчины – шалопаи. Одна нога на палубе, на берегу другая. Что с них возьмёшь? Слова их ложь. Но в грусти толку мало. Весь мир хорош, когда поёшь: тра-ла ла-ла ла-ла ла-ла!»
Сесил поднял на него глаза, смерил взглядом, но ничего не сказал. Саутгемптон из вредности продолжал:
- «Зачем вам плакать? Лучше петь. Весной грустить не велено. Мужчины женщин ловят в сеть с тех пор, как вёсны зелены. Что с них возьмёшь? Слова их ложь. Но в грусти…»
- Милорд, - не выдержал секретарь.
- Что? – возликовал Саутгемптон.
- Вам, я полагаю, скучно?
- С вами я разговаривать не стану.
- Воля ваша.
Помолчали; перо скрипело иногда о бумагу, и ездила по столу чернильница. Саутгемптон мурлыкал что-то о рогах; затем принялся громким голосом читать стихи:
- «Твоя ль вина, что милый облик твой не позволяет мне сомкнуть ресницы и, стоя у меня над головой, тяжёлым векам не даёт закрыться? Твоя ль душа приходит в тишине мои дела и помыслы проверить, всю ложь и праздность обличить во мне, всю жизнь мою, как свой удел, измерить? О нет, любовь твоя не так сильна, чтоб к моему являться изголовью. Моя, моя любовь не знает сна, на страже мы стоим с моей любовью. Я не могу забыться сном, пока, ты – от меня вдали – к другим близка».
Когда Генри начал читать, отмахивая рукой такт, Сесил в крайнем раздражении отложил перо, но ничего не сказал, так как заслушался. Когда Саутгемптон произнёс финальные строчки и кинул на соседа по каюте насмешливый взгляд, то удивился выражению глаз секретаря.
- Чьё это сочинение? – сухо спросил Сесил, снова берясь за перо.
- Знали бы вы, сколько виршей, подобных этим, мне посвящено! – воскликнул граф не без самодовольства. – Возы бумаги и бочки чернил. И эти – отнюдь не лучшие из тех, что мне приходилось читать.
- А всё же, милорд, чьи это стихи?
- Уильяма Шекспира.
- Ага, - сказал Сесил, встрепенувшись, и тут в окно ударила особенно сильная волна, всё сместилось вбок и снова вернулось на свои места, только чернильница всё-таки упала, и, хотя Сесил успел поймать её, залила ему рукав чернилами. Саутгемптон повёл плечами, косясь на окно. Успокоившись, он откинулся на подушку. Вредничать более не хотелось, а сонетов он знал много.
- «Смежая веки, вижу я острей, - начал он. – Открыв глаза, гляжу не замечая…»
Через некоторое время граф и секретарь беседовали вполне мирно.
- А вот ещё: «Фиалке ранней бросил я упрёк: лукавая крадёт свой запах сладкий из уст твоих, и каждый лепесток свой бархат у тебя берёт украдкой. У лилий – белизна твоей руки, твой тёмный волос – в почках майорана, у белой розы – цвет твоей щеки, у красной розы – твой огонь румяный. У третьей розы – белой, точно снег, и красной, как заря, - твоё дыханье. Но дерзкий вор возмездья не избег: его червяк съедает в наказанье».
- Честное слово, автор на что-то намекает, - заметил Сесил.
- Но сама идея очень остроумна.
- Старо, милорд, если уж говорить об идее. А красно-белая роза наводит на известные мысли.
- Да уж, - хихикнул Саутгемптон, - тем более что эту розу съедает червяк. Впрочем, у кого роза Тюдоров могла украсть дыханье?
- Возможно, сонет посвящён Её Величеству.
- Мне кажется, непохоже на сонет, написанный к Королеве.
- Милорд, я вспомнил об одной вещи, - Сесил опустил взгляд на свои сплетённые пальцы, испачканные в чернилах. – Вы вхожи в дом к лорду Эссексу и, наверное, знаете его падчерицу.
- О, маленькую шпильку! Это сама адская богиня Ата в модном наряде. Я так понимаю, она и вас уколола? – позлорадствовал он.
- Вовсе нет, - позлорадствовал в ответ его собеседник. – Но при встрече с ней я был поражён её сходством с одной особой…
- Я тоже заметил, - шепнул Саутгемптон, блестя глазами. Подавшись вперёд, он прибавил: - Вы слышали, что говорили о сэре Филиппе Сидни? Что он незаконный…
- Слышал, - оборвал его Сесил. – Но столь личные дела Её Величества не должны нас касаться.
- Да будет вам! Вам по долгу службы должны быть известны самые интересные и  крамольные слухи Лондона. Между прочим, вы первый заговорили о сходстве! Разве внучка не должна быть похожа на бабку?
- Не будем говорить об этом, милорд.
- Одно доподлинно известно, - продолжал Генри, - что Королева стала крёстной матерью этой девчушки. Вообще же в царствование нашей монархини Елизавет народилось видимо-невидимо!
- Например, Елизавета Вернон. Я совсем не ждал, что Королева так разгневается на вас за неё.
Саутгемптон метнул в собеседника уничтожающий взгляд. Сесил, снова взявшись за перо, вдруг сказал:
- Мою жену звали Елизаветой.
- Звали? А, она умерла.
- Да, уже много времени тому. Милорд, лучше прочтите ещё сонет или два.
- А что иначе?
- Иначе мы разбранимся или вы начнёте говорить крамолу.
- «Лик женщины, но строже, совершенней, природы изваяло мастерство. По-женски нежен ты, но чужд измене, царь и царица сердца моего…»
- Милорд, милорд, - Сесил, похоже, смутился от подобных стихов. Саутгемптон озорным тоном продолжал:
- «Тебя природа женщиною милой задумала, но страстью пленена, ненужной мне приметой наделила, а женщин осчастливила она».
- Уж не вам ли посвящён этот сонет? – злоехидно спросил секретарь, Саутгемптон, сразу потерявший охоту рискованно шутить, резко сел, и тут оба услышали шум где-то за стеной – голоса, шаги…
- Беда! – разобрали они. – Испанцы, испанцы!
- Божьи потроха, - выругался Генри. Сесил поднялся со стула, приколоченного к полу, и направился к двери неверным шагом по зыбкому полу. Саутгемптон вскочил и пошёл следом; ему, человеку здоровому и имеющему некоторый опыт плавания на кораблях, это далось куда легче. На качающейся во все стороны сразу палубе им первым встретился красноносый здоровяк, старший помощник капитана. Схватившись за какую-то верёвку, Сесил крикнул:
- Что происходит?
Ветер бросил его слова обратно ему в лицо. Моряк подошёл почти без всяких затруднений.
- Беда случилась, господа, - отвечал он. – Подлые испанцы плывут!
- Какого дьявола они здесь ищут? – спросил Саутгемптон у секретаря.
- Это четвёртая армада, направленная на Англию, - ответил он.
- Как?! А вы о ней знали?
- Разумеется, знал, - закричал Сесил в ответ, - но, чёрт побери, откуда мне было знать, что мы встретимся с ней посреди Ла-Манша, что она отплыла именно теперь!
- А я-то думал, вы сущий дьявол, и знаете всё, что ни происходит в Европе, - нашёл в себе силы пошутить Саутгемптон.
- Нет, - отвечал секретарь с горечью, - я не дьявол, и я не смог опередить события.   
Граф подошёл – вернее, упал – к борту.
- Это видение ада, - произнёс он непослушными губами. – Вы только взгляните! Чтоб мне ослепнуть, они красивы как призраки. Посмотрите, они плывут мимо – неужели не заметят? Хотя в таком тумане не увидишь, как собственная душа отлетает… Дьявол, какие паруса, будто из лунного света, чёрт, чёрт, сэр Роберт, нужно как-то сообщить…
- Не кричите, милорд, - ответил вполне взявший себя в руки Сесил, лихорадочно считая проплывающие туманные призраки. – Вы хорошо разбираетесь в кораблях?
- Более или менее.
- Это корветы?
- Корветы.
- Господа, нужно поворачивать, - отчаянно воззвал помощник капитана, - пока они нас не заметили.
Сесил кивнул, не отводя взгляда от далёких корветов; Саутгемптон, облизывая губы, тоже подсчитывал. Где-то далеко, на другом конце корабля повернули руль, в высоте стали что-то делать с парусами.
- Нас услышат, - прошептал Саутгемптон, слушая, как отдают команды в тумане.
- Скорее вниз, - сказал на это сэр Роберт. – Не нужно стоять здесь, это может привести к плачевному результату.
- А что делать?
- Скорее записывать увиденное и при первой возможности сообщить Тайному совету.
- У них должно быть тысяч пять на борту, на таких-то кораблях, да ещё экипаж.
- Тогда тем более поспешим.
С тем они ушли с палубы.

                Сцена 7
- Какие странные дела творятся на свете, - воскликнул граф Эссекс, едва у него приняли плащ, шляпу и шпагу.
- Что-то случилось? – спросила с верхнего этажа леди Лиза Сидни, едва не перегибаясь от любопытства через перила. – Предупреждаю вас, я буду вас донимать, пока вы мне не расскажете всё!
- Вам незачем вникать в государственные дела, юная леди, - отвечал лорд Роберт. – А расспросами вы сведёте меня в могилу, потому что я устал, словно раб на галерах!
В холле растопили огромный камин; Эссекс опустился в заботливо поставленное на достаточном расстоянии от огня кресло, откинулся на деревянную спинку и приготовился к кавалерийской атаке со стороны падчерицы. Но её не последовало; через некоторое время сладкий голосок сказал прямо у Эссекса над ухом:
- Вы, действительно, точно выжатая губка.
- Клянусь, что так.
- Бедный лорд Роберт! Думаю, вас надо снова чем-нибудь пропитать. Не прикажете ли вина?
- В самом деле, мысль неплохая.
Лиза исчезла и вскоре возникла снова.
- Сейчас принесут, милорд. Что же вас так утомило, рассказывайте.
- Обида и всеобщая глупость, моя девочка. Ох уж эти несносные старые дурни!
- Вас снова не желали слушать, - поняла девушка. Эссекс принялся рассказывать, и Лиза села на низкую табуреточку, чтобы слушать с удобством. На лице её была улыбка – она добилась своего. 
- Сегодня старый Бёрли на своих ногах пришёл на заседание, размахивая письмом от своего отпрыска.
- Сэра Роберта? Этот тот горбатый господин, строгий, как моя нянюшка, пенявший мне на мой кислый вид?
- Он. В письме, дитя моё, он сообщал, что в проливе разминулся с испанским флотом.
- Ну и ну!
Эссексу было приятно такое внимание слушательницы:
- Он в письме подробно распространялся об их кораблях – а это тридцать восемь корветов, на которых к нам плывут пять тысяч воинов.
- И что же?
- Первое: посуди сама, как он мог уйти от них живым? Яснее ясного, что горбун с ними связан. Однако адмирал Говард на это мне надерзил самым наглым образом. Я не успел даже ему ответить, потому что нас прервали. Отсюда следует второе: конечно же, гнать испанцев от нашего порога отправили не меня, а его. После фатальной неудачи у Азорских островов они все, все эти постельно-кабинетные создания, глядят на меня косо! Нет ничего тяжелее косых взглядов, - с грустью в голосе произнёс он. – Гораздо легче вынести прямой удар и ответить на него ударом…
Елизавета вздохнула, заскучав; однако, не успел Эссекс развить свою мысль, как вошёл паж и положил:
- Прибыл граф Ратленд, милорд.
- Проси его скорей сюда! – обрадовался Деверо. Обиду и злость с него почти всю сдуло. Тут как раз принесли вино.
- Граф Ратленд, - повторила Лиза потихоньку.
- Ты его видела: молодой дворянин, мой друг. Он несколько меланхоличен и любит книги.
- Ах, он, - сказала застигнутая врасплох Лиза, как бы припоминая.
- У него тонкий ум.
- Да, такой тонкий, что и не заметишь.
- Я хочу сказать, широкий ум.
- Да, плоскость необозримая.
- Тьфу! Я имею в виду, что он умный человек.
Лиза не успела ответить – вошёл граф Ратленд; едва он поздоровался с Эссексом и с леди, как первый из них воскликнул:
- Знаешь ли ты, что случилось сегодня?
- Горбун из Дьеппа написал письмо, - ответил Роджер, - о том, что в нашу дверь стучит Испанец.
Лиза ждала, когда он обратит взгляд на неё, но он не даже не покосился – всё его внимание было обращено к Эссексу.
- Ну, садись, - буркнул Деверо. – А кто отправлен защищать английские пределы, ты слышал?
- Нет.
- Так слушай же…
Пока лорд Роберт рассказывал о произошедшем в совете, Елизавета всё смотрела на Ратленда; наконец, тот с недоумением бросил взгляд на неё и снова обратился к Эссексу. Лиза задохнулась. «Ну, сыч!» - воскликнула она про себя.
- Вот и леди согласна со мной, - сказал Деверо, кивнув на падчерицу.
- Кстати сказать, не насчёт неё ли был ваш разговор – чтобы я учил леди? – спросил Роджер. Лиза начала краснеть.
- Да.
- По-моему, в женщину не вколотишь высоких знаний. Вы не отказались от этой затеи?
Разумеется, Эссекс ничего не успел сказать.
- Бедная ваша избранница! – Лиза взяла Ратленда на мушку. Тот ответил не без насмешки:
- Я, хоть от всего сердца хотел бы, чтобы моё сердце не было таким жестоким, ни одной женщины не люблю.
- Какое счастье для женщин! – тут же вскричала Лиза. – Иначе им пришлось бы терпеть убийственного поклонника. Благодарю Бога и мою холодную кровь за то, что в этом я похожа на вас: мне приятнее слушать, как собака лает на ворон, чем как мужчина клянётся мне в любви.
- Да укрепит небо вашу милость в подобных чувствах! Это избавит немало джентльменов от царапин на физиономии.
Елизавета вспыхнула, вскочила:
- Если физиономия вроде вашей, так от царапин хуже не станет!
Эссекса это позабавило, и он посмотрел на Роджера Мэннерса, ожидая его ответа.
- Ну, вам бы только попугаев обучать, - посмеялся тот.
- Птица моей выучки будет лучше, чем животное, похожее на вас! – после этих слов она скорейшим шагом поднялась по лестнице и скрылась.
- Хотел бы я, чтобы моя лошадь сравнялась быстротой и неутомимостью с её язычком, - сказал Эссекс. – Сбыть бы её с рук, скажу тебе по секрету, друг, да только найдётся ли тот, кто не побоится её взять. Вот что, у меня к тебе разговор касательно Генри Саутгемптона…
- Лорд Роберт, не будем касаться этого – мне больно слышать одно его имя, - взмолился Ратленд. – После того, что произошло… Я пришёл рассказать вам о новой пьесе.
- Ну нет, пьески подождут! Я узнал нечто любопытное. Вот что, идём отсюда, поговорим подальше от чужих ушей. Мне иногда кажется, что шпионы сидят даже в камине.
С этими словами Роберт повёл друга направо.

                Сцена 8
- Какая у вас шейка, милая Франсис – тонкая, как стебелёк и белая, как лилия… Я отдал бы своё графство, чтобы поцеловать вашу шейку…
- Вы вгоняете меня в краску, милорд, - пискнула шёпотом дама. Эссекс, прижимая её к стене, продолжал слагать сонеты в прозе:
- Как прекрасен чёрный цвет ваших волос, а глаза ваши – две звёздочки, что сияют мне во мраке… Кто лгал, что вы строги и неприступны? Милая Франсис нежна, как лебяжий пух…
Говоря так, он вертел её как куклу; дама была уже на всё согласна. Тогда-то ему и помешали – драпировка отодвинулась, пустив дневной свет, бросившийся в глаза обоим, отчего долго потом перед взором скакали зелёные пятна разочарования.
- Ох! – сказал Кристофер Блант, что был сторонником и другом Эссекса. – Ради Бога, извините…
Момент был утерян; не успел Блант уйти и на полсотни шагов, как Эссекс, весь красный, догнал своего приятеля.
- Хорошенькое дело, - с нажимом обратился он к невольному свидетелю. Тот рассудительно ответил:
- Я уже извинился, милорд, более того, я не виноват вовсе, так как я не знал, что вы – там. По правде сказать, я искал вас, но ожидал найти у Королевы за шахматами.
Теперь он почти нёсся бегом, так как Эссекс всегда ходил быстро; за этими речами они добежали до какой-то решётки, свернули и оказались на небольшой площадке, от которой уходила вниз узкая готическая лестница. Эссекс отдышался и спросил:
- Зачем же вы меня искали?
- О вас ходят при дворе постыдные слухи, которым я только что получил подтверждение – что вы хороводитесь с четырьмя придворными дамами, - прямо ответил Блант. Деверо вспыхнул:
- Да хоть бы с приходской кошкой! Вам-то что с того?
- Я полагал, мы воспользуемся отсутствием секретаря, предпримем что-нибудь! Не думаю, что покорённые вами девушки собьют с него спесь.
- Вы правы, но с девушками я общаюсь, вовсе не думая о секретаре, - Эссекс рассмеялся. Блант улыбнулся, глядя на него:
- Но нужно же что-то сделать! Честно говоря, мне не сидится на месте. Я жалею об утраченном времени.
- О чём беспокоиться? Разве может горбун чем-то повредить мне? – Лорд Роберт приосанился. – Что может чернильная душа против нашей дружбы? Кровь дороже чернил.
Блант не без горечи ответил:
- Чернила – весомее. Потоки крови, текущие с вашего меча, значат меньше, чем упавшая с его пера капля чернил.
- Вы думаете, он потихоньку строчит на нас наветы?
- Я не знаю.
- Я обещал, что буду соблюдать мир, пока горбуна нет, я дал ему слово, а моё слово – слово дворянина.
Блант скептически заметил:
- Вы думаете, он своё слово сдержит?
- Я знаю, что сдержу своё. Кстати сказать, знаешь, что я узнал недавно? У нашего Генри скоро народятся ублюдки!
- У Саутгемптона?
- Да. Я случайно вспомнил. Елизавета Вернон на сносях.
- Кто бы мог подумать.
Эссекс широко улыбался:
- Я теперь гадаю, решится ли он подставить шею под ярмо. В общем-то, давно нужно это сделать – гуляют скверные слухи о нём и Роджере Ратленде. Я бы хотел обезопасить их.
- Разве что-то может им грозить? – Блант передёрнул плечами. – Они не пекарь с портным.
- Но смотрите: Генри в немилости у Королевы, Генри подаёт повод обвинить себя в известном пороке, как на заказ появляется донос на Генри, Генри хватают, Генри казнят, Сесил пляшет на похоронах, Королева сыта кровью.
- Понятно. Теперь я понимаю, в чём опасность.
- Пусть мои друзья развлекаются, как хотят. Я считаю своим долгом защитить их от любых бед, - Эссекс посмотрел вниз, в лестничное переплетение. – Зачем мы стоим тут? Идёмте, прогуляемся. Что-то мне скучно…
- Может быть, стоит устроить небольшое празднество, чтобы развеяться?
- Удачная мысль. Ну, идёмте.
И они покинули площадку.

                Сцена 9
- Хочу танцевать, пока не сотру туфли! Тогда лорд Роберт купит мне новые, и я снова пущусь в пляс.
- Леди, в вас хватит задору на троих, - заметил дворянин в маске, изображающей кота. Голос его подражал мяуканью.
- Может быть, вы хотите испортить мне настроение, - спросила Лиза; она была в маске-коломбине и очаровательном зелёном шёлковом платье.
- Нет, я бы хотел пригласить вас на коранту.
Падчерица Эссекса небрежно согласилась; когда они торжественно вышагивали рядом, она шепнула:
- Вы – граф Саутгемптон?
- Угадали.
- А как вы оказались здесь? Извольте отвечать, - приказала она.
- Я приехал на два дня, и об этом знает только лорд Эссекс. Сегодня ночью я отплыву во Францию.
- Какие тайны! А зачем?
- Моя честь требовала моего присутствия в Англии. А больше я вам пока ничего не скажу.
Лиза звонко рассмеялась:
- Ну, тогда и я с вами танцевать не буду, - и вышла из круга танцующих прямо на середине фигуры, не дожидаясь удобного момента. Саутгемптон попал в неловкое положение, с ним едва не столкнулась другая пара, порядок сбился, выбрался он с трудом.
- Мерзкая злючка, - прошипел он себе под нос. Маска не скрывала слегка испуганной улыбки на губах Лизы; она прошла мимо нескольких любезничающих парочек и направилась к столу, за которым восседала Королева – она держала маску в руке, надетую на палочку.
Зал сиял, воздух таял от блеска свечей и драгоценностей, постеленный на пол камыш хрустел под каблуками танцоров, всё было туманно и зыбко, маски, и без того скрывавшие человеческие лица, казались взаправдашними личинами. Отовсюду шёл смех, шум, тоненький мальчишеский голос выпевал какую-то балладу под звон лютни, заглушаемой виолами, виола-да-гамба, флейтами и чем-то ещё. Высоко под высочайшим потолком было сумрачно, внизу масляно светло, безудержно весело.
Эссекс совсем недавно пригласил на танец даму в алом наряде, и теперь вынужден был виться возле Королевы, следившей за ним во время танца тяжёлым взглядом. Опираясь на подлокотник её трона, он тихо говорил:
- Не хотите ли и вы потанцевать? Я буду счастлив вести вас под руку… не станцевать ли вольту?
- К чему такие вольные танцы в самом начале праздника? – мягко отвечала Её Величество. – Чем же он тогда может закончиться!
Эссекс хохотнул.
Ратленд рассказывал собравшимся вокруг него смешным маскам с огромными носами:
- Тогда-то два моих однокашника – их звали Розенкранц и Гильденстерн…
- Датчане?
- Да. Эти двое были вечно неразлучны, и вот они отвечают магистру – заметьте, хором, - «Мы, сеньор…»
Остаток речи Розенкранца и Гильденстерна Лиза прослушала, потому что загляделась на даму, одетую лебедем. Затем она пробралась к Ратленду и его слушателям – тот уже дошёл до развязки, и все смеялись.
Лиза приостановилась в двух шагах, делая вид, что выбирает засахаренную виноградинку с огромного блюда. Почти сразу же к ней подкрался кавалер.
- Позвольте, миледи, высказать вам своё восхищение!
- Позвольте спросить, на что оно мне?
- В таком случае, я оставлю его при себе: единственное, чего я хочу – это угодить вам.
- Зачем?
- Я желаю вам понравиться, миледи.
- Я бы этого не хотела – ради вас самих, потому что у меня очень много недостатков.
- Каких же?
- Например, я молюсь вслух.
Это обнадёжило кавалера:
- Тем более вы мне милы: кто будет вас слушать, может приговаривать «аминь».
- Пошли мне, Боже, хорошего танцора! – начала юная леди.
- Аминь.
- И убери его с глаз моих, как только танец кончится! – резко подвела черту Лиза. – Ну, что же, пономарь?
- Пономарь получил ответ, - пробормотал пономарь и удалился.
Услышав голос Лизы, Ратленд не преминул окликнуть Эссекса:
- Милорд, хотите, я принесу вам зубочистку с самой отдалённой окраины Азии, сбегаю за меркой с ноги пресвитера Иоанна или отправлюсь послом к пигмеям? Всё будет мне приятнее, чем перекинуть тремя словами с этой гарпией, вашей падчерицей.
- Единственно, чего я хочу от вас, это наслаждаться вашим приятным обществом, - коротко ответил тот от стола.
- О, Боже мой, нет – это кушанье мне не по вкусу: я терпеть не могу трещоток.
- Весьма вежливое соображенье, - сказала ему Лиза. Ратленд сделал одолжение:
- Ещё бы. Я цвет вежливости.
- Гвоздика, наверное.
- Совершенно верно.
- Вроде гвоздики на моих башмачных застёжках.
- Ну, развивайте эту сапожную остроту, пока не сотрёте на ней подошвы. О единственное в мире остроумие, долговечное, как стелька! – Роджер вошёл во вкус. – Ваши вымученные шутки не шире дюйма, и только натяжки растягивают их до фута.
- Так вот почему вы не танцуете! – ответила Лиза, раздавив в пальцах виноградину. – Вы натёрли себе ноги, у вас болят суставы, и вы даже шутите только на тему того, что ниже колен. Бедный милорд Ратленд! Старость – не радость.
- С вами бы я танцевать не стал, это уж наверняка, - сказал Ратленд и повернулся к собеседникам, слегка поклонившись собеседнице.
- Я бы и не пошла танцевать с вами! Вы благопристойны, благопристойны, как апельсин, и такого же жёлтого цвета.
Произнеся эту отповедь, она пошла прочь, украдкой кусая губы.
- Миледи, постойте! – окликнул её кто-то.
- Вот ещё.
- Останьтесь…
Уже скрывшись от огней маскарада, она прошипела:
- А мне нельзя уйти отсюда, что ли? Указывают! Будто я сама не знаю, что мне надо, что не надо.
Здесь, в преддверии бала, было тихо и темно, только вечерние огоньки скользили за чёрными окнами, да доносился шум из-за дверей.
- Гадкий Ратленд, гадкий! – шептала Лиза, прислонившись горячим лбом к стеклу. – Злое существо, какое право он имел так со мной разговаривать? Я не сказала ему ни словечка, за что он меня так не любит? Неужели я уродлива как медведь? Я уродка! Господи, за что Ты меня так наказываешь… Сяду вот и буду плакать, пока мне не удастся отомстить.
Сесть было некуда, и она разревелась, уткнувшись лицом в высокий холодный подоконник.
Когда слёзы стали подходить к концу, за теми дверями, что вели в большой зал (всё казалось одинаковым в темноте, но оттуда не доносилось шума) раздались голоса.
- Пропустите меня, я должен увидеть Её Величество, - сказал тихий голос и прибавил что-то ещё. Второй голос что-то пробубнил, но вмешался третий:
- Простите, сэр, но вы не приглашены. Неприглашённые гости обязаны прибыть в масках.
- Я приехал сюда прямо с корабля, и я должен видеть Королеву, - голос остался тихим, но сделался властным.
- Но милорд…
- Предоставьте милорда мне.
Лиза торопливо утёрла слёзы и пошла к дверям, чтобы поучаствовать в разговоре, но слуги Эссекса уже отворяли, и, едва подойдя, Елизавета лицом к лицу столкнулась с Робертом Сесилом.
- Леди Лиза, - вырвалось у него. Она первым делом спросила:
- Вы уже в Англии?
- Так или иначе, я вижу вас, а вы наверняка в Англии. Я совсем не ожидал встретить вас…
Лиза оглядела  собеседника.
- Вы устали, - заметила она.
- Я приехал сюда сразу, как только прибыл в Лондон. Точнее сказать, сначала я узнал, что Королева изволит быть на балу в доме Деверо.
- А зачем вы прибыли?
- Я должен сообщить Её Величеству о результатах моей поездки во Францию, ибо они требуют мгновенной реакции Англии.
- И каковы эти результаты?
Чуть помедлив, секретарь ответил:
- Плачевные. Граф Эссекс не рад будет их услышать.
Снова измерив Сесила взглядом, Лиза предложила:
- Я могу проводить вас к Её Величеству.
Тот улыбнулся в темноте:
- Я буду очень рад, миледи.
Он предложил ей руку; опираясь на него, Лиза прошествовала в двери зала. Желая впечатлить спутника, она крамольным шёпотом сказала:
- Граф Саутгемптон тоже здесь.
- Мне он сообщил письмом, что хочет сопровождать сэра Генри Дэнверса в Италию, - ответил Сесил.
- На самом деле он здесь, я только что с ним танцевала. Он сказала, что приехал восстановить свою честь, или что-то в этом роде. Знаете, что я думаю?  Думаю, он вернулся из-за леди Вернон, чтобы жениться на ней как благородный человек.
- Ай-яй-яй, - покачал головой Сесил, а про себя сказал: - Так я и знал. Что ж, пусть Саутгемптон зарабатывает ненависть Королевы, не буду ему мешать.
- Вы о чём-то задумались? – Тёмные глаза Елизаветы искрились, и Сесил невольно вглядывался в этот калейдоскоп.
- Нет, нет, леди; так, пустое. Вот Её Величество…
- Сияет, как луна в окружении звёзд; кажется, нужно говорить именно так.
Они шли, петляя меж пар и компаний, время от времени они вылавливали куски разговоров. Сесил выглядывал в маскараде Эссекса; Лиза оступилась, схватилась за руку секретаря.
- Вот незадача, - сказала она, притопнув ногой. – Вы вздрогнули, сэр?
- Мне показалось, дунул сквозняк, - несколько натянуто ответил он.
- Уж не тот ли, что разметал Непобедимую Армаду? – посмеялась Лиза, и блёстки сверкнули на неё платье.
- Тогда бы от меня не осталось даже останков. Где мне тягаться с Испанцем.
И вот, Королева была уже близко; она повернула голову после разговора с одним из придворных и встретилась взглядами с Сесилом.
- Сэр Роберт, - воскликнула она. Секретарь поклонился и начал:
- Ваше Величество, я безмерно счастлив видеть Вас. Позвольте мне доложить Вам…
- Ох, сэр! – махнула маской Королева. – А я не знала, что мне и думать, полагая, что вы прямиком из Франции приехали, чтобы повеселиться на балу. Вы же не вышли из своей роли. Нет, в праздник я не хочу слушать докладов, а хочу праздновать. И все, кто любит меня, пусть тоже веселятся! Ни слова, - предупредила она, увидев, что Сесил порывается что-то сказать. – Завтра, вы обо всём доложите завтра.
Секретарь снова поклонился, действительно не произнеся ни слова.
- Прочь с глаз моих, карлик, пока не повеселеете! – шутливо приказала Королева. Едва Сесил отошёл на несколько шагов, как возле него возникла вторая Елизавета:
- Вы уходите?
- Королева приказала мне веселиться, - ответил сэр Роберт. – Похоже, что я в опале.
Лиза хихикнула:
- Неужели вы ничему не радуетесь?
- Только учреждению новых налогов, - по секрету сообщил секретарь. Лиза рассмеялась снова. Настроение её сделалось куда более радостным, чем недавно.
- Идёмте, - сказала она, - идёмте, разве можно уезжать так скоро?
- Вы вправду хотите, чтобы я остался? – удивился секретарь, более не отшучиваясь. – Я невесёлый собеседник, и милорд Эссекс будет не рад мне.
 - Если мне что-то нужно, мне нет дела ни до графа Эссекса, ни до кого-то другого. Сейчас мне нужны вы.
Сесил со снисходительной улыбкой взрослого позволил Лизе уговорить себя и повлечь в гущу маскарада. Мелькнул нос турка, кошачья морда, мальчик отчаянно высоким голосом пропел «Любовь – недуг. Душа моя больна…», и из-за парчовых юбок выплыл стол, уставленный нечеловеческими красотами кулинарии, а возле него – граф Ратленд.
- Здравствуйте, милорд, - негромко сказал сэр Роберт, оказавшись возле него. Ратленд вздрогнул, обернулся, несколько испугался.
- Вы здесь? – задал он глупый вопрос.
- Я вернулся из Франции сегодня, - ответил секретарь.
Королева в это время спрашивала у своей дамы:
- Вы видите милорда Эссекса?
Та вгляделась в танцующих.
- Вот он, Ваше Величество!
- Где?
- Вот, рядом с дамой в алом.
- Дура, это не может быть он!
- Простите, Ваше Величество, я ясно его вижу.
- И что он делает?
- Разговаривает с дамой в алом, Ваше Величество.
- Как разговаривает? – требовательно и тяжело спросила Королева.
- Ваше Величество… любезно.
- Приведите его мне сюда! Скажите, что я призываю его к себе.
Дама присела в поклоне и отправилась исполнять приказ.
- Как ваши дела, милорд? Какие новости? – осведомился Сесил самым невинным тоном – надо заметить, то радушие и простодушие вообще были его коньком.
- Труппа лорда-камергера представляет продолжение хроники о Генри Четвёртом, - ответил Ратленд. – Она имеет большой успех. Её представляли и при дворе, и теперь, как я слышал, их драмодел Шекспир в кратчайшие сроки пишет комедию о сэре Джоне Фальстафе…
Сесил как будто хотел что-то спросить, но не успел.
- А, это тот острослов и пьяница, который пировал с принцем Гарри? – вступила в разговор Лиза. – Мне он очень понравился!
И тогда Сесил решил щегольнуть информированностью.
- Мне известно, - сказал он, - что поначалу его звали сэром Джоном Олдкастлом. Его сожгли как еретика в правление Генри Четвёртого, а позднее стали рассказывать о нём небылицы, которые, очевидно, пришлись автору по вкусу.
- Олдкастл, мне знакомо это имя, - воскликнула Лиза.
- Он предок лорда Кобэма, чьим родственником я имею честь состоять, - ответил сэр Роберт. – Я знаю, что его слуги ворвались в театр с дубинами, и под угрозой расправы актёры переименовали Олдкастла в Фальстафа.
- Вы в курсе всех событий, - с ноткой зависти произнесла Лиза.
- Сведения – единственное моё богатство, моя леди.
Ратленд по этому поводу отпустил сентенцию:
- Чем владеет в этом мире человек, кроме горстки праха? Только мысли и знания наши ценны. Г-н Бэкон сказал об этом кратко, в духе древних философов: знание – сила.
- Хорошо сказано, - отозвалась Лиза, и брови её приподнялись в ожидании ответа Роджера. Но граф не обратил внимания, так как принялся выбирать с блюда сластей что-нибудь повкуснее. Сесил же заметил:
- Не мой взгляд, это слишком категорично. Этим часто страдают авторы таких высказываний, жертвуя истиной ради эффектности. Главное загнуть что-нибудь, красиво выразиться, а остальное для них не важно. Даже великие римляне подчас не могли от этого удержаться. Поэтому многие более или менее случайные вещи возвышены до общих понятий.
- Но разве знание – не сила? – Лиза несколько раз трогательно мигнула, отчего золотистая тень на миг появилась на её щеках. Сесил не сдался:
- Знание само по себе не сила и не слабость. Оно необходимый инструмент, я бы сказал так. Хотя нужно для начала определить, о какой категории знаний мы говорим.
Елизавета улыбнулась:
- Вы занудствуете.
- Может, и так, - секретарь уже привык к её прямоте, доходящей до невоспитанности. – Вряд ли от меня останется хоть один афоризм для наставления потомков, зато мой кузен Бэкон настругает их и на свою долю, и на мою, и на долю своего брата.
Эссекс, насупившись, стоял возле кресла Государыни. Оглядывая зал, он вдруг встрепенулся.
- Это он, негодяй – осмелился пробраться ко мне! – воскликнул он.
- Кто? – спросила Елизавета подозрительно.
- Ворвался! Насмехается! Посмотрите, ваш секретарь вон там болтает с моей падчерицей.
-  Мой секретарь?
- Сэр Роберт!
- Он – государственный секретарь, - сварливо ответила Королева. – Оставьте его, он держится как должно, - и прибавил тише: - И если я для вас хоть что-то значу… не хмурьте больше лба, развеселитесь, на празднике надутость неуместна.
- Нет, к месту, если лишние в гостях, - Эссекс вцепился в эфес шпаги. – Я не снесу…
- Снесёшь, когда прикажут! – прошипела Королева. – Вы слышали? Каков! Он не снесёт! Он главный тут! Он всё! Он коновод!
Граф мучительно покраснел и пробормотал:
- Миледи, я…
- Без лишних слов, угомонитесь.
Ратленд тем временем меланхолично произнёс:
- Я видел сон…
- Представь себе, и я. Я видел сон, что сны галиматья, - в рифму ответила Лиза. Ратленд слабо улыбнулся, и она заулыбалась дрожащей улыбкой в ответ.
- Как мне тоскливо в праздники, - продолжал Роджер. – В какую-то минуту возникает чувство, что всё это, в конечно счёте, так бессмысленно и грубо…
Сесил снисходительно усмехнулся; Ратленд обернулся на его смешок, и сэр Роберт счёл уместным пояснить:
- Я знаю, кто вы; вы – Жак Меланхолик.
- Вы и эту пьесу знаете?
- Я знаю все пьесы Шекспира.
- Можно назвать его вашим любимым автором.
- Отнюдь. Но я знаю его пьесы не хуже собственных бумаг.
- В одном правы – я страдаю меланхолией. Наверное, нужно развеяться, потанцевать, - Ратленд встал со стула, на котором успел просидеть несколько минут. Лиза так явственно подалась вперёд, что ему ничего не оставалось, кроме как пригласить её, но он направился в сторону. Маленькая леди убила его взглядом в спину и почувствовала взгляд секретаря, в свою очередь, направленный на неё. Не оборачиваясь к Сесилу, она сказала:
- Наверное, ему снятся дурные сны. Я никогда не ошибалась в толковании своих снов.
Секретарь покачал головой:
- Всё это шутки королевы Маб.
Лиза нашла взглядом Ратленда, остановившегося поговорить с маской кота, и улыбнулась:
- Королева Маб? Расскажите, расскажите!
- Это всего лишь старая сказка, которую я слышал когда-то в детстве.
- Но я вас прошу. Кто такая королева Маб?
- Она – родоприёмница у фей, - отвечал Сесил, - и по размерам с камешек агата в кольце у мэра. – Лиза тут же сложила пальцы, чтобы измерить рост королевы Маб. – По ночам она ездит вдоль по носам у спящих в повозке, запряжённой шестернёй пылинок. Спицы в колёсах – из лапок паука, - рассказчик увлёкся, тем более что Лиза слушала его с блестящими глазами, - комар служит кучером, а сам возок – пустой лесной орешек, отделанный белкой и жуком, старинными каретниками эльфов.
На него стали оглядываться, прислушиваться; Эссекс потихоньку подбирался к тому концу стола.
- По ночам она проезжает сквозь мозг людей, и любящим снится нежность, - Сесил кивнул в сторону танцующих, - а вельможам снится двор. Она катается по усам судей, которым снятся взятки, - в стороне мелькнула лисья маска, - и по губам дев, которым снится страсть, - прибавил он, понизив голос. После таких слов он прибавил рыси: - Говорят, что из-за феи Маб у девушек появляются прыщи, в наказание за то, что падки к сладким пирожкам. Она может подкатить к переносице сутяги, - и он почует тяжбы аромат, - со страстью повествовал секретарь. – Она щетинкой пощекочет под ноздрёй у пастора, и ему приснится доходный приход…
И тут и ему, и Лизе бросился в глаза Эссекс, с мрачным видом направлявшийся к ним; слушатели в масках стали смеяться и перешёптываться. Сесил вкрадчиво продолжал:
- Она с разбега ринется за воротник служивому, и этому приснятся побоища, испанские клинки, и чары в два ведра, и барабаны…
Маски прыснули.
- Всё это плутни королевы Маб, - меланхолично заключил сэр Роберт; Эссекс, подойдя, не знал, смеяться ему или злиться по-прежнему, и слушал все эти бредовые речи. – Она в конюшнях гривы заплетает и волосы сбивает колтуном, который расплетать небезопасно… Под нею стонут девушки во сне, заранее готовясь к материнству. Всё это Маб…
- Сэр Роберт, - сказал Эссекс, наконец, - вы пустомеля.
На большее его гнева, похоже, не хватило.
- Речь о сновиденьях, - пояснил Сесил с улыбкой, адресованной графу. – Они плоды бездельницы-мечты и спящего досужего сознанья. Их вещество – как воздух, - в голосе секретаря вдруг зазвучал намёк, - а скачки как взрывы ветра, рыщущего слепо то к северу, то с севера на юг в приливе ласки и в порыве гнева. Добром это не кончится, вы согласны, милорд?
- Я впереди добра не чаю, - с кислым видом ответил граф. – Леди Лиза, позвольте пригласить вас на гальярду.
- Увы, я устала от танцев, - ответила она, - и не хочу больше танцевать, милорд.
Эссекс задержался ещё на пару фраз, затем отошёл и был встречен Ратлендом и Саутгемптоном.
- Ну, дела! Лихо работает наш секретарь, - заметил Генри. – Я бы никогда не подумал, что леди Шпилька откажется танцевать ради его общества.
- Я просто вне себя! – яростным шёпотом ответил лорд Роберт. – Будь моя воля, я бы пинком вышиб его отсюда… Я впереди добра не чаю, - повторил он с отчаянной тоской. – Что-то, что спрятано пока ещё во тьме, но зародится с нынешнего бала… - он не сразу докончил: - быть может… безвременно укоротит мне жизнь виной каких-то страшных обстоятельств.
- Кто? Что это? Почему же? – встревожился Ратленд. Саутгемптон коротко спросил:
- Мы можем чем-то вам помочь?
Эссекс покачал головой:
- Мне мнится: тот, кто направляет мой корабль, уж поднял парус… Господа, идёмте. Негоже просто так стоять, жизнь мимо пролетит. Не слушайте меня, я всего лишь зол на проклятого горбуна.
- Миледи, - сказал тем временем предмет графской ненависти дочери Сидни, - я должен ехать, мне нужно навестить лорда Бёрли.
- Я не смею вас задерживать, - ответила Лиза, одновременно смотря на него и ощущая, как скрестились на ней взгляды «трёх неразлучных графов» и торжествуя в душе. – Вы навестите нас снова? Если не рассоритесь окончательно с милордом Эссексом, конечно.
- Леди, - ответил он, - если вы будете рады меня видеть, - я сделаю всё, чтобы доставить вам радость.
- Разумеется, я буду рада! – воскликнула Лиза и опустила сразу же глаза. – Но простите, своим разговором я вас задерживаю…
- Поверьте, я рад задержаться.
- До свидания, - сказала Лиза ласково. Сесил поклонился несколько шутовски и отправился прочь, в тёмные переходы.
Накрапывал свежий дождь, карета ждала секретаря. Едва забравшись в неё и сев на мягкое сиденье, он с ненавистью сказал себе:
- Какой срам. «Я рад задержаться…». Разве стоило даже заговаривать с этой избалованной девчонкой? Если бы её дыхание было ядовито так же, как её слова, она бы отравила всё и вся вплоть до Полярной звезды… Неужели я могу так измениться, пока ещё смотрят на мир мои глаза? Не знаю. Не думаю. Клятвы не дам, что любовь не превратит меня в устрицу. Но в одном клянусь смело: пока я ещё не стал устрицей, глупцом любовь меня не сделает. Ну и хорош же я буду, приехав к лорду Бёрли после провала во Франции и прямиком с маскарада.
Слуга со свечой в руке отпирать, услышав скрип ворот и грохот во дворе. Сесил вошёл так быстро, как только мог, и первым долгом спросил:
- Что хозяин?
- Слава Богу, всё, хорошо, сэр, - степенно ответил слуга. – С благополучным возвращением вас, сэр.
- Спасибо. Он спит?
- Нет, сэр, не могут уснуть. К тому же, они говорят, что знают, что вы приедете сегодня, сэр.
- Скорее доложи, что здесь и что сейчас приду.
- Слушаюсь, сэр.
Три толстых свечи горели, промасленно потрескивая, в подсвечнике на столе; ещё два гнезда в канделябре остались пустыми. Дрожащие тени мягко скрадывали комнату, свечи освещали только край подушки, стол и портрет Королевы.
- Роберт, - сипло поприветствовал сына лорд Бёрли. – Ну, как?
- Как я писал вам – Франция заключает мир с Испанией, - ответил Сесил, приблизившись.
- И Испанией? Я худо стал слышать… Значит, с Испанией.
-  С Испанией, милорд.
- Это нужно использовать.
- Я уже всё обдумал, - поспешно произнёс Роберт. – Во-первых, это вынудит Королеву тоже заключить мир с Испанией, во-вторых, Голландия, которая… - он обернулся на лорда Бёрли. Казалось, у того ямины вместо глаз, и не было в его смутном облике ничего, кроме бесконечной усталости. Сесил вдруг замолк и не нашёлся, чем продолжить.
- Ты замолчал?
- Я подумал, что зря докучаю вам в такой час.
- Ты имеешь в виду, что меня должны занимать уже только благочестивые размышления? Это правда… Я не мог уснуть, пока не увижу тебя.
- Простите, милорд, я заставил вас ждать…
- Ну что ты, я рад тебя видеть.
- Я провалился во Франции, я провалился до самой преисподней. Лорд Саутгемптон проиграл множество денег и вернулся в Англию, чтобы тайно жениться.
- Жизнь бьёт ключом, - откликнулся старый министр.
- Может быть, мне оставить вас до утра?
- Нет, не уходи. В конце концов, не так часто я сталкиваюсь с тобой вне заседаний совета и дел казначейства. Да и теперь – я скоро усну…
Сесил молча прошёлся до стола, поправил подсвечник, чтобы стоял симметричней, сложил ровнее бумаги на столе; подняв глаза, он встретился взглядами с Королевой, смотревшей с портрета. Это был тот самый, коронационный портрет, на котором была изображена молодая Елизавета. Секретарь долго смотрел на неё.
- Не так давно я слышал речь одного молодого лорда. Он начал словами «Весь мир – театр», но это начало обернулась списком возрастов человека – его ролей на сцене жизни, по мысли этого лорда. Собственно, эту речь я слышал со сцены театра, и этого молодого человека звали Жак Меланхолик. Он говорил остроумно и гладко, но ничего толком не сказал. Но с одним я согласен, милорд: мир – театр, - говорил он, вцепившись глазами в портрет. – И у каждого своя роль и своя пьеса. В юности мы все мним себя главными героями трагедии или масштабной хроники, но со временем понимаем (и происходит это очень быстро), что, как правило, наша роль – эпизодическая роль в чьей-то чужой трагедии, а мы главные герои разве что фарса, комедии-маски о хвастливом Капитане, занудном Педанте, кокетке Коломбине, старике Панталоне и прочих глупых персонажах. Я чувствую себя временами активным участником этого фарса. Грустно, причём даже не от того, что разбились надежды сыграть Цезаря или хотя бы Ричарда Третьего, и даже не от того, что всё это, в конечном счёте бессмысленно, а, пожалуй, от того, что ты не Арлекин этой комедии, который бьёт всех палкой и остаётся победителем в финале; нет даже утешения – услышать, как смеются над твоими шутками, ха! Да, жизнь – комедиант, паясничавший полчаса на сцене и тут же позабытый… Но лорд Эссекс – герой драмы, и он сам это чувствует. Неосознанно он ищет наиболее эффектные положения, словно для того, чтобы какой-нибудь Шекспир написал о нём трагедию. Я знаю, что его пьеса – трагедия. Вы же, милорд – вы свою пьесу написали сами, так, как вам было нужно, и, клянусь Богом, вы славно её написали. Вы написали пролог и к моей пьесе… но, чувствую, я уступаю вам во многом. Пусть я и напишу достойные строчки – я буду всегда только вашей тенью, сыном Уильяма Сесила. Достойное прозванье! А так как я втайне властолюбив, даже честолюбив, - я всего лишь тень своего честолюбия, тень тени. Впрочем, я, похоже, болен, да к тому же проговорил несколько времени с графом Ратлендом, и оттого мне не по себе. Милорд, сколько лет этому портрету? Он висел здесь, сколько я себя помню. Я любил смотреть на него в детстве. Мне казалось, Королева Елизавета – это сама Англия, увенчанная короной, аллегория Британии… И вместе с тем она виделась мне обычной, человечной, словно я был близко знаком с ней. Она светилась, словно невеста, Майская Королева… теперь я вижу, она только жалкая парадная копия в сравнении с оригиналом! – Он отвернулся от портрета всем корпусом, шагнул к столу.
- Милорд, - позвал он. Бёрли не ответил. – Милорд… - Он опасался повышать голос и вместе с тем желал хоть какого-нибудь ответа. – Милорд, лорд Бёрли! Отец, отзовитесь.
Только наклонившись совсем близко, он увидел, что тот тихо дышит в тяжёлом сне.
- О Боже, - пробормотал он. – Господи… Что же я тогда буду делать?
И он вышел осторожным шагом из комнаты, оставив отца спать.

                Сцена 10
 - Лиза! Елизавета, остановись!
Хохоча, та почти упала на подоконник и перевела дух. Мэри Сидни, графиня Пембрук, поднялась по лестнице и посмотрела на ней одновременно со смехом и укоризной.
- Что ты бегаешь по всему дому, дитя моё? За тобой гоняться, или ты так разогналась, что не можешь остановиться?
Лиза успела только открыть рот для ответа – тётка опередила её:
- Я хочу поговорить с тобой о довольно важном предмете. Идём.
В комнате стоял вирджинал, шкаф с книгами и несколько табуретов с подлокотниками; окно было обрамлено тёмными деревянными ставнями, раскинутыми, как крылья, в разные стороны. Лиза тут же села за вирджинал и взяла несколько аккордов. Графиня Пембрук села, сложила руки и спросила:
- Скажи, Елизавета, как ты к замужеству бы отнеслась?
Лиза прикусила губу, взяла аккорд и ответила:
- Об это чести я не помышляла.
И наиграла припев какой-то песенки.
- А что ты думаешь, например, о том, чтобы влюбиться?
- Ну что ж, пожалуй, тётушка, но только в виде развлечения.
- Но не люби живого слишком серьезно, да и в развлечении не заходи слишком далеко — так, чтобы ты могла с честью выйти из испытания, поплатившись только стыдливым румянцем, - предупредила леди Мэри менторским тоном. Лиза посмеялась.
- Может, кто-нибудь тебе мил? Как ты находишь графа Ратленда?
Лиза фыркнула и сфальшивила.
- А точнее не выразишься? – вскинула брови тётушка.
- Шут, совсем плоский шут. Единственный его талант – выдумывать невероятные сплетни, вроде недавней истории о Розенкранце и Гильденстерне. Он нравится одним только распутникам, да и те ценят в нём не остроумие, а подлость. Он одновременно забавляет людей и возмущает их, так что они смеются и колотят его. А его меланхоличная физиономия, которую он надевает при удобном случае! Я до сих пор ощущаю кислый вкус его философствований, которые не лучше его шуток. Помоги Создатель графу Эссексу! Если он заразится Ратлендом, лечение ему обойдётся в тысячу фунтов. В нашей последней с ним стычке, - продолжала она, разойдясь, - четыре из пяти его умственных способностей получили тяжёлое увечье, и теперь им управляет одна-единственная; если у него есть хоть малая толика ума – так хватит разве на то, чтобы отличить его от его лошади. Это единственное, что даёт ему право называться разумным существом! – И она грохнула по клавишам. Мэри Сидни даже вздрогнула, хотя и смеялась.
- Ну, - нашлась она, - а граф Саутгемптон?
- Цветок, нет слова. Слова нет, цветок, - язвительно ответила племянница. – Жаль, что всё своё красноречие я уже потратила на недостойный предмет.
Графиня Пембрук встала, прошлась до окна.
- А что ты думаешь о г-не секретаре, сэре Роберте?
- У него на лице написаны одни достоинства, поэтому недостатки вылезли со спины.
- Это верно. Итак, я вижу, ты ни на кого пока не кинула ласкового взгляда, судя по бойкости твоего языка. Хотя, может быть, твой кузен Уильям Герберт..? О Господи, не строй такие рожи, Лиза, я поняла, что ты имеешь в виду. Хотя это мне не очень приятно; мне казалось, что мой сын пригож.
- Пригож, да не для меня. Если бы голову сэра Роберта на плечи графа Ратленда… да ещё вдобавок стройные ноги и побольше денег в кошельке. О, такой мужчина покорил бы любую женщину, если б только мог заслужить её благосклонность, - прибавила она.
- Право, племянница, ты никогда не найдёшь себе мужа, если будешь так остра на язык. Уж очень ты любишь бодаться.
- Не страшно! – отозвалась Лиза, тренькая на вирджинале. – Ведь говорят:  «Бодливой корове Бог рог не даёт»…
- Так ты думаешь, что и тебе Бог рогов не даст? – усмехнулась леди Мэри.
- Конечно, если Он не даст мне мужа, о каковой милости я коленопреклонённо молю Его денно и нощно. О Господи! Бородатый мужчина – какой ужас! Да я лучше соглашусь спать на шерстяных простынях, - она состроила гримаску.
- Может попасться и безбородый, - заметила тётушка, ввязываясь в спор из чистого упрямства. Лиза была только рада возражению:
- А что мне с ним делать? Одеть его в своё платье и сделать своей горничной? У кого есть борода, тот уже не юноша; у кого её нет, тот ещё не мужчина. Если он уже не юноша, он для меня не годится; если он ещё не мужчина – я для него не гожусь, - закончила она, перестав тренькать. Потом принялась играть песенку: - «Так не стыдись носить рога – нам эта память дорога!» Да-да! – «Трям-трям» - сопроводила она своё пение аккордами. Потом обернулась снова к тётушке, которая наблюдала за ней, сложив руки перед поясом. – Лучше уж наймусь к вожаку медведей и буду возить его обезьян в аду.
- Что же это, ты намерена отправиться в ад? – поддержала новую тему леди Мэри.
- Нет, только до ворот, тётушка, - успокоила её Елизавета. – Там меня встретит дьявол – этот старый рогоносец – и скажет: «Ступай на небо, Бэсс, ступай на небо! Тут вам, девицам, нет места!». Тогда я ему оставлю обезьян, - расфантазировалась она, - а сама – к Святому Петру на небеса. Он мне укажет, где помещаются холостяки, и тут пойдёт у нас веселье день-деньской.
Графиня махнула рукой:
- Хорошо-хорошо, племянница. А я всё-таки надеюсь в один прекрасный день увидеть тебя замужем.
Лиза твёрдо ответила:
- Нет, пока Бог не создаст мужчину из какой-нибудь другой материи, чем земля. Не обидно ли для женщины, чтобы ей управлял комок земли. Отдавать отчёт в своём поведении куску грубой глины, - она нажала самую низкую ноту на клавиатуре. – Нет, тётушка, я этого не желаю. Все мужчины мне братья по Адаму, а выходить за родственника я считаю грехом.
- Но приказа графа Эссекса ты должна послушаться.
- Если он придётся мне по душе, я поклонюсь и скажу: «Как вам будет угодно, батюшка!». В противном случае я поклонюсь и отвечу: «Как будет угодно мне, батюшка!», на чём разговор будет окочен. Кому же в жёны он хочет отдать меня, тётушка?
- За кого-нибудь из своих друзей и союзников, на кого он бы мог положиться, и кто охранял бы твою молодость и чистоту.
- По-моему, в таком случае, он должен выдать меня за дряхлого старика, так я убережена от всех посягательств на мою чистоту. Чего граф Эссекс от меня ждёт?
Леди Мэри подошла к племяннице, поцеловала её в макушку.
- Чего он ждёт, я не знаю, - сказала она. – Я боюсь, его мало волнует судьба дочери великого Сидни. А ты дочь поэта и рыцаря, величайшего человека нашего времени, и далеко не всякий достоин хотя бы стоять рядом с Сидни! Я считаю, что мы не можем отдать тебя в жёны тому, кто чужд служения Аполлону и музам.
Лиза вздохнула; она явно начала скучать, так как хвала тётки относилась не к ней, а к покойному сэру Филиппу.
- Я, выходит, только тень своего батюшки, - пробормотала она. – Разве я не достойна высокой судьбы?
- Ты достойна всего, - убеждённо сказала леди Мэри и снова поцеловала её.
- Правда, у меня получилась хорошая пьеса?
- Ты написала ещё одну, или говоришь о первой?
- Нет, нет, у меня лежит новая, я, кажется, читала вам пару кусочков. Хотите послушать?
- Боюсь, мне скоро нужно ехать прочь.
- Ну, хорошо, один монолог, один маленький монолог, не имеющий никакого отношения к ходу пьесы.
- Я слушаю.
- Я знаю его наизусть, слушайте: «Всё это плутни королевы Маб. Она – родоприёмница у фей, и по размерам с камешек агата в кольце у мэра. По ночам она на шестерне пылинок цугом ездит вдоль по носам у нас, пока мы спим. Из лапок паука в колёсах спицы,  каретный верх из крыльев саранчи, ремни гужей из ниток паутины, и хомуты из капелек росы; на кость сверчка намотан хлыст из пены, комар на козла ростом с червячка. Её возок – пустой лесной орешек, он весь отделан белкой и жуком, старинными каретниками эльфов.
Она пересекает по ночам мозг любящих, которым снится нежность, горбы вельмож, которым снится двор, усы судей, которым снятся взятки, и губы дев, которым снится страсть. Их фея Маб прыщами покрывает, за то, что падки к сладким пирожкам. Подкатит к переносице сутяги, - и он почует тяжбы аромат. Щетинкой пощекочет под ноздрёй у пастора, и тот увидит сон про перевод в другое благочинье…С разбега ринется за воротник служивому, и этому приснятся побоища, испанские клинки, и чары в два ведра, и барабаны… В испуге вскакивает он со сна, и крестится, дрожа, и засыпает. Всё это плутни королевы Маб. Она в конюшнях гривы заплетает и волосы сбивает колтуном, который расплетать небезопасно… Под нею стонут девушки во сне, заранее готовясь к материнству. Всё это Маб…»
- Я совсем забыла сказать тебе, - сказала леди Мэри, когда Лиза закончила читать, - что этот человек из театра уже пришёл и теперь пьёт эль на кухне вместе с прислугой.
- О! Спасибо, что сказали, - Лиза подобрала юбки и встала. – Но скажите, хорошо ли получилось?
- Это очень красиво, племянница. Тебе не жалко отдавать это на потребу черни? При дворе…
- Нет! – Лиза покраснела. – При дворе – никогда, тётушка, никогда. Ведь там все меня знают!
- И что с того?
- Нет, нет! Простите, я пойду выловлю нашего злосчастного Фальстафа, - она вытащила из-за книг в шкафу спрятанную там стопку бумаги.
- Его фамилия Шакспер.
- Я помню это, - с досадой ответила она и вышла за дверь. Неподалёку от кухни она позвала, прибежал мальчишка-слуга.
- Позови мистера Шакспера, что сейчас на кухне, - сказала Лиза ему. Шакспер появился со всей возможной быстротой:
- Моя леди, я счастлив вас видеть! Вы такая красивая, свежая, как нераспечатанная бутылочка хереса, клянусь Божьими ранами!
- Прекратите ваши кабацкие сравнения, - отмахнулась Лиза, но видно было, что ей приятно. – Нэнси лежит больна, а никого другого я не хочу отправлять в театр. Вот, держите, - она протянула ему пьесу.
- Благодарствую, миледи. Укуси меня за ухо, какая толстая стопка, неужели вы всё это написали.
- Ступайте скорей.
- А как же моё вознаграждение, миледи? Как бы не надорваться по дороге в театр, вон какая пьеса!
- Вы наверняка выпили столько эля сейчас, что вам хватит на две пьесы вперёд. Вот, держите, - она ссыпала ему в протянутую ладонь горсть монет, извлечённых из небольшого кошелька на поясе.
- Вы осчастливили меня и наш несчастный театр, миледи!
- Так идите скорее в свой театр, пока не заметил кто-нибудь, кому не нужно.
- Прощайте, миледи! – Шакспер размашисто раскланялся, взмахнул шляпой, которую держал в руке, занимая собой весь коридор. Лиза вздохнула, потом рассмеялась; она опустила глаза, подумав о чём-то стороннем, а когда подняла их, Шакспера нигде не было.

                Сцена 11
- Забавно, - отметил Сесил, глядя на себя в зеркало. – К сожалению, у меня недостаточно чувства юмора, чтобы оценить всю забавность собственного положения. Хотя и достаточно строгости, чтобы самого себя бранить. Однако ни то ни другое, не спасает и вряд ли может спасти… Подумать только, развлекать дам под тихий голос похотливой лютни! – Он втянул в себя воздух. Потом вдруг завершил свои размышления словами: - А, пошло всё к чёрту! – надел маску и пошёл к дверям зала, где уже было многолюдно.
Господа и дамы в сахарном сиянии свечей и бриллиантов раскланивались, сплетничали и перебрасывались остротами. Один из кавалеров в маске лиса петлял меж беседующих, проходя мимо блюд и подносов со всякого рода кушаньями; так он блуждал, пока вдруг лицом к лицу не столкнулся с таким же лисом. Не успел он на краткий миг испугаться и подумать о зеркале, как сообразил, что это всё же другой человек; наряд второго лиса был строже, а сам он первым понял суть дела, так как со своей стороны видел разницу в росте.
- Г-н Бэкон, - сказал он. – Рад вас видеть, хотя совсем не ожидал, что встречусь с вами.
До них донеслись сквозь гул голосов звуки настраиваемых виол.
Фрэнсис Бэкон присмотрелся к тёмным глазам в прорезях, смерил взглядом собеседника.
- Сэр Роберт, неужели это вы?
Глаза сощурились – под маской улыбались:
- Он самый, кузен. Сами вы что здесь делаете?
- Развлекаюсь, конечно же!
- Знаете ли, здесь можно услышать больше новостей и узнать больше сведений, чем в приёмной Королевы.
- Кстати, не знаете ли вы – почему не приехала сама Её Величество?
- Она разгневана страшно и теперь только и ждёт возвращения графа Саутгемптона из Франции, чтобы дать волю своему праведному гневу. Представьте себе, он женился на Елизавете Вернон!
Двоюродные братья рассмеялись.
- Мне кажется, Королева узнала об этом последней, - сказал Бэкон.
- Можете мне верить, это так. Молодая леди Саутгемптон уже под арестом. Она на сносях, это и подвигло графа на женитьбу.
- А я пребывал в недоумении, уж не утащили ли леди Вернон эльфы, - сострил Бэкон, и на этом они расстались. Круги танцующих двигались в разных направлениях; постепенно танец стал быстрее, всё закружилось и замелькало. Можно было заметить в толпе Эссекса, бывшего центром собравшейся вокруг него компании, Бэкона, держащего речь перед несколькими господами, Ратленда, узнаваемого только по изящным жестам – он беспокойно разговаривал с кем-то в костюме медведя. Смеялись дамы, бегали вертлявые слуги с вином, мягко светили свечи. Сесил в стороне, у окна, о чём-то беседовал с неким неприметным человеком; окончив этот разговор, он направился в гущу маскарадной шумихи и вклинился в одну из компаний. Вскоре его можно было увидеть уже у стола, где он слушал рассказ словоохотливой носатой маски, - словом, не терял времени, судя по всему.
Едва быстрый танец окончился, и флейты отсвистели своё, в дверях появилась в сопровождении нескольких дам леди Елизавета Сидни; она не переливалась парчой – была одета в синее, - но необъясним образом её появление заставило едва ли не всех присутствующих обернуться. Даже граф Ратленд кинул на двери взгляд, Эссекс довольно улыбнулся, зашушукались маски в тени, Сесил вцепился в декоративную колонну у окна, молодая леди Люси Бедфорд оглядела Лизу с некоторой завистью, фыркнул Медведь. Несколько джентльменов тут же появились возле неё, она, что-то с улыбкой им сказав, пошла от них прочь. На тёмно-синем шёлке платья выделялись сияющие искры – очевидно, Лиза символизировала ночь.
- Что вы о ней скажете? – спросил лис (это был, кажется, не Бэкон, а всё же Сесил) у маски шута.
- Несравненная жестокость! Вы видели, как она отделывает, всех, имеющих несчастье подойти к ней ближе, чем на выстрел? Я не женился бы на ней, даже если бы в приданое за ней дали всё, чем владел Адам до грехопадения.
- Вы преувеличиваете, сэр…
- Почему же? Я совершенно согласен с г-ном Шутом, - сказал молодой человек в венецианской маске, полностью скрывающей лицо.
- Граф Ратленд, если не ошибаюсь?
- Сэр, разве вы не знаете, что маскарад мстит тем, то пытается раскрыть его тайны?
- Я предпочитаю тайны в раскрытом виде, - ответил он таким тоном, словно говорил «Я предпочитаю белое вино» или что-то подобное.
- Разве жизнь не станет скучной, когда все её тайны будут раскрыты? Только в тайне и есть интерес!
- Я правильно угадал ваше имя, - ответил на это лис. - Интерес, как вы изволили выразиться, заключается именно в этом – в попытке разгадать.
- Тогда, мне кажется, я знаю вас, вы – сэр Роберт Сесил!
- Моё имя написано на моей фигуре, - отвечал тот с очень убедительной улыбкой в голосе.
- Но я же угадал! – торжествовал Роджер.
- Вот вы и подтвердили мою мысль. Тайна должна иметь разгадку.
- Не будет ли такая тайна издевкой в том случае, если никто не сможет её разгадать? – задумчиво произнёс Ратленд. Настроение его изменилось; Сесил бросил взгляд по сторонам и обнаружил, что рядом никого больше нет, маскарад со своим сверканием проносится мимо них с графом.
- Люди будут наблюдать тени на стенах пещеры и думать. Человек должен мыслить, иначе, в конце концов, сделается животным.
- Похоже, вы вообще нелестного мнения о человеке.
- Ещё худшего, чем вы полагаете, - ответил Сесил. – А вы, верно, думаете иначе.
- Всё зависит от того, о каком именно человеке я думаю, - засмеялся Ратленд.
- Я начинаю склоняться к тому, что в душе человеке, пусть и вполне достойного, гнездится безумие, готовое вырваться наружу, - сказал Сесил, глядя на танцующих.
- Страшная мысль.
- Поэтому я в ней ещё не утвердился.
- Конечно, с ума легко сойти: призрачность заслуг в глазах ничтожеств, всеобщее притворство, невозможность излить себя и муки любви отвергнутой… 
- Мы прирождённые шуты Судьбы.
- А леди Лиза, её вы тоже зачислите в безумцы?
- Вы хотите этим меня поддеть?
- А вы уклоняетесь от ответа!
Сесил ответил:
- Она, - подобно яркому бериллу в ушах арапки, - чересчур светла… для этого безобразного мира. Она прозрачна, как хризолит, - возможно,  потому что она ещё дитя.
- Мне понравилось сравнение с бериллом. «Подобно яркому бериллу в ушах арапки чересчур светла…»; закончу так – «для  мира безобразия и зла».
- В сонет эти строчки, к сожалению, не втиснутся.
- Да, но в стихах можно написать всё, что угодно.
- При наличии таланта, конечно же, - Сесил слегка поклонился. Роджер спросил с некоторой неуверенностью:
- Вот уж что нельзя скрывать, так это талант, вы согласны?
- В добавление к нашему разговору о тайне – секрет опасен, даже если он необходим, и даже если спасителен… Как фитилём возле бочки с порохом, им можно воспользоваться или пригрозить им, но можно и самому взлететь на воздух.
- Или попросту умереть от страха! – Ратленд рассмеялся, и смех его из-за маски звучал глухо.
- Или умереть от страха, - серьёзно кивнул Сесил, его глаза из прорезей маски смотрели пристально и неулыбчиво.
Время, отведённое беседе, вышло, а неожиданное единство собеседников распалось так же, как и возникло – Ратленд отправился на поиски графа Эссекса, а Сесил по спирали стал приближаться к леди Елизавете.
- Добрые вести – наш Генри свободен, - такими словами встретил Роджера граф Эссекс.
- Свободен от одной Елизаветы, но не от другой, - ответил тот. Деверо пожал плечами:
- И он не избег своей судьбы. Что поделать! Говорят же: «И бык свыкается с ярмом».
- Дикий бык – может быть. Но если Роджер Мэннерс влезет в ярмо – спилите у быка рога и нацепите мне на голову, потом размалюйте меня и подпишите под портретом огромными буквами, как пишут: «Здесь сдаётся внаём хорошая лошадь», - «Здесь показывают женатого графа Ратленда».
- Если только Купидон не растратил в Венеции всех своих стрел, не миновать тебе этого потрясения.
- Скорее землетрясение случится.
- Ну, ты так твёрдо стоишь на своём, что я робею! – полушутливо заметил лорд Роберт. – Видишь ли, об этом я и хотел с тобой поговорить.
- Силы небесные, друг мой, зачем? Мне кажется, после… поступка графа Саутгемптона говорить об этом стало незачем. Зачем?
- Я вас прошу помочь мне, милый друг, - ответил граф Эссекс ямбом.
-  Если так, я на всё готов. Но отойдёте сначала в сторону…
Взяв друга за руку, Эссекс довольно решительно повёл его к выходу на балкон.
- Ах, так? Ну, хорошо же, - подумала Лиза, увидев это. – Сэр Роберт, не пройти ли нам на балкон?
- Пожалуйста, леди, - тот, если и был удивлён или взволнован, ничем этого не выдал. Однако едва они направились прочь, господин в маске с носом турка заметил:
- Похоже, дело уж решено.
- Не думаю, что так случится, - ответила ему дама в «коломбине». – Милорд граф Эссекс будет против, а разве не ему решать?
- Время покажет, - ответил Турок с таинственным видом.
Лиза спросила:
- Скажите, что означает имя королевы фей – Маб? Такое странное имя…
Едва они вышли на балкон, Сесил снял маску с лица; над далёкими чёрными шпилями и крышами висело очень чёрное небо без луны и звёзд, чёрное, как занавес на представлении трагедии. Внизу смутно серебрился небольшой сад, разбитый вокруг поместья. По веткам пробегал ветерок, и иногда был слышан тихий звук лиственного прибоя.
- «Маб» значит – дитя, - ответил секретарь, любуясь Лизой. – В валлийском языке это часть любого слова, означающего что-то детское. «Мабгат» – котёнок, «мабиат» – детский лепет, «мабиногион» - волшебная сказка, которую рассказывают детям.
Лиза задумалась, потом спросила:
- Почему Маб представляют ребёнком?
- Потому что взрослый, пусть даже и эльф, на подобные глупости не способен, - предположил Сесил в насмешливом тоне и прибавил: - «Любовь – дитя; я был пред ней неправ, ребёнка взрослой женщиной назвав».
- Вы видели последнее представление слуг  лорда-камергера при дворе? – Лиза осторожно прислонилась к перилам, решив сменить рискованную тему на более обыденную – тем более что она не  упускала из виду две тёмные фигуры на другом конце длинного балкона. Сесил, конечно, не мог их не заметить.
- Ну, сам же посуди, - шептал Эссекс другу. – Я должен скорей закрыть… ты любитель шахмат, ты понимаешь, что это то же самое, что вывести фигуру из-под удара! А если графиня Пембрук встанет на его сторону? Представь, что будет, если Королева примет участие!
- Хорошо, хорошо, я понял опасность, - Ратленд не выдержал напора.
- Ты согласен?
- Я почти согласен, но дай мне хотя бы опомниться. Если так… я тоже буду женат на Елизавете.
- Тоже?
Роджер ответил:
- Как… как граф Саутгемптон.
Тем временем Сесил распространялся:
- Видите ли, автор этих пьес плохо знаком с английскими преданиями и хорошо знает предания Уэльса – я бы сказал, слишком хорошо. Вы присутствовали на представлении «Виндзорских насмешниц» при дворе?
- Нет. Я хочу спросить – а вы разбираетесь в валлийских преданиях?
- Род Сесилов пошёл из Уэльса; ещё о моём деде в Англии никто ничего не знал. Как не знать, леди. Поэтому я и заметил некоторые мелочи, вроде… - и он прочитал: - «Спаси Господь греховную и немощную плоть от этого уэльского сатира! Он съест меня, приняв за груду сыра».
- В чём же здесь тонкость?
- Нигде в Англии люди не оставляют эльфам сыр. Этот обычай существует только в Уэльсе.
- Как мало чести оказано сыру!
- Этот Шекспир – человек графа  Эссекса… а, значит, заведомо не испанский шпион…
Лиза наклонилась к самому его лицу:
- Мне кажется, что это он граф Эссекс, стоит на другом конце балкона…
Сесил смотрел смеющимися глазами в её глаза:
- Я знаю.
- А рядом с ним – граф Ратленд?
- Конечно, рядом с ним граф Ратленд.
- А о чём они могли совещаться здесь?
- Мне кажется, мы разыграли перед ними неплохую комедию, не правда ли? Может, я вас подкупил, думают они, может, я вызнал какую-нибудь тайну…
- Я не знаю ни одной настоящей тайны, - пристыжено ответила Лиза.
- Леди, возможно, мои слова наивно прозвучат, но сами вы тайна, не имеющая ответа. Разве стоят вас пять государственных тайн?
- А шесть? – поспешила спросить Лиза.
- Тут ещё можно поторговаться, - ответил секретарь деловым тоном. – А за шесть тайн и один заговор я сам готов продаться с потрохами.
Они по-прежнему стояли близко друг к другу, и Лиза едва не подпрыгнула, когда раздался голос Эссекса, не стерпевшего такого положения:
- Леди Сидни!
- Да, милорд? – Она тут же присела в поклоне, поклонился и Сесил.
- Позвольте вас на пару слов.
Уведя её с балкона, Эссекс сказал ей только:
- Ни шагу отсюда, - и исчез. Ратленд подошёл к ней со словами:
- Леди Елизавета, могу я пригласить вас на гальярду?
Глаза её в ответ засияли ярче всех свечей в зале; когда она чинно проходила все фигуры танца, Сесил снова стоял у стола, похожий на галку под дождём, и едва слышно бормотал:
- Её сиянье факелы затмило… она, подобно яркому бериллу в ушах арапки, чересчур светла… для мира безобразия.. и зла… Как голубя…
Эссекс тоже смотрел на танцующих:
- Как голубя среди вороньей стаи, её в толпе я сразу отмечаю, - пришло на ум ему. Он подозвал слугу, приказал принести перо и чернильницу, и вскоре, пачкая чернилами пальцы, что-то корябал на манжете. 
Гости стали расходиться едва ли не под утро; под всегдашней влажной моросью к крыльцу подводили кареты для господ и дам, слуги подавали плащи и принимали маски. Ратленд только теперь распрощался с Лизой. Поклонившись ей, он быстро пошёл прочь, а она смотрела ему вслед.
На крыльце Роджера догнал Сесил.
- Спектакль окончен, публика расходится, - поприветствовал его Ратленд.
- Ну как же, как же. Но вам бы следовало уйти позже, разве вы не ведущий актёр?
- И в чём же роль моя?
Сесил рассмеялся вежливо, но до того искренне, что оторопь брала.
- Граф Ратленд! Сумасшедший обожатель! Произнесите строчку, и довольно… скажи «увы», срифмуй «любовь» и «кровь», взови к Венере или к Купидону. Скажи, что это мерзкий сорванец с подбитым глазом, расскажи легенду о нищей и царе Кофетуа… - Ратленд молчал, и Сесил продолжил: - Не слышит, не колышется, не дышит! Граф Ратленд мёртв, а я зову его! Зову я вас во имя… скажем, «Розалины», её горящих глаз и влажных губ и стройных ног и бёдер и прочих околичностей…
- Откуда в вас столько желчи, сэр? – осведомился Ратленд.
- Я считайте что подарил вам ещё один монолог.
- Он для комедии, сэр, а я предчувствую события трагические, - ответил Ратленд, спускаясь с крыльца.
- Простите, милорд, но разве комическое и трагическое не мешаются самым причудливым образом? Думаю, несчастные влюблённые Пирам и Фисба были смешны и глупы для стороннего взгляда.
- Пожалуй, вы правы, - задумчиво ответил Ратленд, остановившись возле кареты; слуга открыл дверцу. – Я приму это к сведению, сэр.
- Большая честь для меня, милорд, - отозвался Сесил, остановившись на полдороге к своему экипажу. С тем они разъехались в разные стороны.

                Сцена 12
- Сэр Роберт, как я рад вас видеть, - сказал Фрэнсис Бэкон ещё в дверях. Сесил сидел за столом в окружении своих бумаг; когда он поднял взгляд на визитёра, глаза его ещё ярко блестели, а лицо уже было непроницаемо. Какие-то рапорты, сводки, списки, доклады, доносы и прошения в сложном порядке разложены были на столе, многие только что присыпаны песком. Только один листок выбивался из безукоризненно выстроенных рядов сесиловской армии – и Бэкон опытным глазом тут же его заметил. Секретарь, застигнутый с пером в руке, не стал дожидаться реплики кузена и сам сделал первый ход:
- Добрый день, кузен. Который час?
- Двенадцать бьёт.
- Уже двенадцать! Неудивительно, что я устал, как ломовая лошадь. Решил немного отдохнуть, и Господь послал мне вас. Вы не пробовали писать сонеты?
- А, вы пишете стихи? – Бэкон глянул на злополучный листок.
- Нет, я записывал по памяти сонет, который слышал от графа Саутгемптона в нашей совместной поездке. Я помню его до конца, может, он вам знаком? – И Сесил легко протянул Бэкону листок.
- «Мешать соединенью двух сердце я не намерен. Может ли измена любви безмерной положить конец? Любовь не знает убыли и тлена. Любовь – над бурей поднятый маяк, не меркнущий во мраке и тумане, любовь – звезда, которою моряк определяет место в океане. Любовь – не кукла жалкая в руках у времени, стирающего розы…», – Бэкон поднял взгляд на секретаря. – У времени, стирающего розы… на пламенных устах… и на щеках…
Сесил медленно кивал:
- И не страшны её времени угрозы, - закончил он. – Окончание я знаю и сам: «А если я не прав и лжёт мой стих – то нет любви и не стихом моих».
- По-моему, великолепное стихотворение, хотя, на мой вкус, несколько пафосное.
- Вы не разделяете мнения автора?
- Любовь? По-вашему, человеку умному есть что о ней сказать?
Сесил улыбнулся очень вежливо; Бэкон выдал ему порцию афоризмов:
- Любовь – или вещь столь глупая, что не может понять себя самое, или столь ужасная, что вынуждена скрываться под гримом. Почему иначе до сих пор никто не разгадал её сути, не дал ей определения? Театр обязан любви всем, жизнь же – ничем. Вообще говоря, любовь всегда – слишком узкий взгляд на вещи.
Последнее предложение заставило сэра Роберта со смешком прочитать:
- «Мои глаза в тебя не влюблены – они твои пороки видят ясно, а сердце ни одной твоей вины не видит и с глазами не согласно».
- Демагогия, сэр! Разве не должен разум управлять нашим взглядом на мир и нашими мнениями?
- Иногда разум отступается… Иногда он может и обмануть, вы согласны? Я считал человека врагом – он оказывается союзником, я считал другого человека безобидным – он оказывается опасным лицемером.
Бэкон слегка улыбнулся:
- Любить следует лишь в той степени, чтобы потом быть в состоянии возненавидеть, а ненавидеть так, чтобы нетрудно было впоследствии полюбить. Позволю себе прервать наш диспут и спросить о здоровье лорда Бёрли.
- Он не встаёт в постели всю эту неделю. Знаете ли, что произошло на последнем совете?
- Откуда мне, пресмыкающемуся во прахе, знать о высоких делах совета?
- Лорд Бёрли смог прийти на заседание, - начал Сесил. По ходу рассказа он куда-то спрятал листок и переложил некоторые бумаги. – Обсуждалось положение дел в Ирландии – и, как вы понимаете, Её Величество была не в духе, а граф Эссекс очень горячился. Лорд Бёрли – я его полностью поддерживаю, – предлагал… однако не буду утомлять вас перечислением кандидатур.
- Нет, прошу вас, рассказывайте, я весь внимание.
Двоюродные братья сладко улыбнулись друг другу.
- Мы предлагали отправить в Ирландию сэра Уильяма Ноллиса. Граф Эссекс стоял за кандидатуру сэра Кэри. При этом он… довольно несдержанно спорил с лордом Бёрли, –  улыбка Сесила дрогнула. Он поднялся из-за стола. – В том числе о сроках, людях, и об испанском вопросе.
Бэкон понимающе покачал головой, а глаза его приняли птичье выражение.
- «Английское мужество, - сказал граф, - растаяло в любезностях, британская доблесть в комплиментах, и мужчины превратились в сплошное пустословие и краснобайство. Теперь Геркулес тот, кто лучше лжёт и кланяется». В конце концов, лорд Бёрли не выдержал. Он достал из кармана Молитвенник, раскрыл его и ткнул в страницу пальцем. «Кровожадные и коварные не доживут и до половины дней своих» - на эту строку попал его палец, и он громко прочитал нам её.
Бэкон не спускал с секретаря глаз, ставшими проницаемыми не более чем как две яшмовые пуговицы. Давая ему время на раздумье, Сесил эффектно завершил рассказ:
- Стало очень тихо, все в испуге обратились к милорду Эссексу. Неожиданное пророчество напугало и его, но он почти сразу же тряхнул головой, повторил своё мнение и вышел, не поклонившись Её Величеству и не спросив её дозволения. Она молча смотрела ему вслед, а затем она и все мы, резко, не сговариваясь, перешли к другим вопросам.
Глаза Бэкон в это время оттаяли, уголки губ тронулись вверх, готовясь к улыбке.
- Я боюсь, как бы это пророчество не сбылось, - сказал он.
- Увы, милорд, граф всё делает для этого и копает себе яму своими руками, - Сесил сделал ключевой ход.
- Совершенно с вами согласен, он движется к погибели, - твёрдо сказал Бэкон, и секретарь спокойно направился к своему креслу. – Прошу прощения, кузен, - после паузы прибавил: - Я отнял у вас время, да и меня самого ждут несколько дел.
- Я не держу вас, - ответил Сесил. – Возможно, вскоре у вас прибавится дел – при везении я смогу найти вам должность, если вы, конечно, не отдаётесь целиком и полностью своим делам.
- О, кузен ради службы Её Величеству я готов оставить всё! – Бэкон сделался весь будто готовый взорваться фейерверк. Когда он попрощался и вышел, Сесил подвёл черту:
- Теперь он мой, - и посмотрел на портрет Королевы. – Да, граф движется к погибели – и даже стремительней, чем полагает Бэкон… – Откинувшись на спинку кресла, он продолжал смотреть на портрет. – Этот флюгер, мой славный кузен – уже почти что показатель, кто при дворе в силе. Ну, а, кроме того, мне нравятся его афоризмы. «Коварные и кровожадные…», - Он собрал со стола приготовленные на подпись бумаги и решительно направился к дверям:
- Теперь же – к Королеве.

                Сцена 13
Вскоре во дворец влетела громовая весть – начало своё она имела в Сесил-хаузе; государственный секретарь вошёл в приёмную, бумаги, кипу которых он нёс, предназначались лорду Бёрли, однако до него они так и не дошли. Застав в приёмной столпившуюся прислугу во главе с мрачными врачами, Сесил, оглядев сборище, спросил:
- В чём дело? Что случилось? Почему я не оповещён?
От вопроса к вопросу его тон становился всё более резким и встревоженным.
- К вам послан был нарочный, но это было сделано только что, - отвечал врач.
- Тогда сообщите мне здесь и сейчас.
- Сэр, лорд Бёрли скончался.
- Я так и понял, - сказал Сесил пошатнувшись. – Вон! – крикнул он. – Все вон отсюда, займитесь делом, гонца ко двору, траур, всё, что полагается!
Сам он прошёл в спальню, швырнул бумаги на стол. Покойник чинно лежал в постели, и Сесил не  решился близко к нему подойти. Покружив вокруг одра, словно стервятник, он, наконец, убедился, что всё  это правда, отошёл сел за стол и спрятал лицо в ладонях.
Гонец примчался во весь дух и был сразу же допущен к Королеве. Эссекс играл с ней в шахматы в это время. Он отпустил бороду, длинную и похожую на леденец, он снова помирился с Королевой и был относительно доволен жизнью, если б не жгла его жажда войны. Королева же смотрела не столько на фигуры, сколько на противника в игре. Оба подняли глаза на вестника, опустившегося перед Её Величеством сначала на одно, затем на другое колено.
- С чем вы пришли? – спросила Елизавета мелодично.
- Ваше Величество, драгоценная Миледи… мой хозяин сэр Уильям Сесил, барон Бёрли… - гонец судорожно прятался за титулы, - отдал Богу душу сегодня!
Эффект превзошёл все ожидания – Елизавета попросту рухнула бы, если б её не подхватил Эссекс. Едва прошли несколько мгновений первого изумления и горя, схватившие её за горло немой судорогой, Королева разрыдалась, закрыв лицо руками. Хоровод придворных закружился вокруг неё; не желая никого видеть, она почти сразу ушла в свои покои – как только смогла идти. Никого она не допустила до себя, даже Эссекса.
Когда все отшумели своё, он, странно притихший, прислонился к стене в приёмной.
- Вот так-так… Старик всё-таки отдал дьяволу душу. Странно мне как-то потерять врага. Прощай, вертлявый, глупый хлопотун! С тобой конец… Пожалуй, стоит отпраздновать.
Бэкон вынырнул откуда-то, будто из-за занавеси, как чёрт из табакерки.
- Привет тебе, Фрэнсис.
- Милорд, - мягко сказал тот, - звезда Сесилов закатилась.
- Меня даже замутило от этой мысли, и закружилась голова, как будто я остался один на высоте. Нам надо выпить, Фрэнсис! Не каждый день такой праздник выдаётся.
Бэкон исподтишка смотрел на Деверо, обдумывая своё дело.
- Остался младший Сесил, милорд.
- Чёрт возьми, единственный Сесил! Кто там теперь станет бароном Бёрли?
- Не он, - кратко ответил Фрэнсис и пояснил: - Томас Сесил, старший в потомстве покойника, мне он не приходится родственником.
- Да? Ну, теперь я на всех найду управу. Вспомнит горбун партию кошенили и свои любезные улыбочки. Ну да ладно, теперь можно отдохнуть, - Эссекс тряхнул головой и пошёл прочь. – Ну, Фрэнсис, не стой, как жена Лота, идём!
Тот смотрел графу вслед, и глаза его ничего не выражали. Он кивнул то ли на слова Эссекса, то ли самому себе.
- Любить следует лишь в той степени, чтобы потом быть в состоянии возненавидеть, а ненавидеть так, чтобы нетрудно было впоследствии полюбить, - бормотал он, как будто убеждая себя, направляясь вслед за Деверо.

                Сцена 14
Томас Сесил вошёл в кабинет и увидел сводного брата, неуклюже разгуливающего взад-вперёд.
- Таким путём ты сам себя убьёшь, - заметил он. – Разумно ли так поддаваться горю во вред себе?
- Прошу, оставь советы, - механически ответил тот. – Всегда советуют терпеть… тем, кто под грузом скорби гнётся. Но смертным не дано ни сил, ни власти свои советы на себе проверить – хотел бы видеть я, как сам ты плакал!
- Поплакал, и довольно. Мне жаль отца; но я рад уже тому, что успел приехать и попрощаться с ним. А ты…
- Прошу, молчи. Я только плоть и кровь. Такого нет философа на свете, Томас, чтобы зубную боль сносил спокойно – пусть на словах подобен он богам в своём презренье к бедам и страданьям.
- Мне показалось, или ты от скорби вдруг ямбом заговорил?
- Не знаю, не заметил, - Роберт устал от бесцельной беготни по кабинету и сел на стул, отодвинув его от стены. Бумаги на столе он, похоже, уже начал разбирать – на столе складывался знакомый узор.
- Мы потеряли не просто человека, мы потеряли государственного деятеля, мы потеряли половину Англии, - торжественно объявил он. – Если теперь и найдётся человек, который всю ответственность возьмёт на себя – порядок рухнет. Всё держалось на нём, можешь мне поверить, всё! Одного он не учёл – что умрёт.
- Мне кажется, он прекрасно это учёл, - заметил Томас не без желчи. – Иначе что ты сейчас делаешь? Судя по твоим речам, «человеком, который возьмёт на себя всю ответственность», должен быть ты.
- Разумеется! Я должен подхватить знамя. Удержу ли я его – вот в чём вопрос.
- Если ты доверяешь мнению покойного – должен удержать. Я, пожалуй, даже рад тому, что избежал этой стези. Мне не придётся сходится один ни один с лорд-маршалом Англии.
- Эссекс… Я непременно должен пережить его, - Сесил снова поднялся. – Лорд Бёрли не смог – как ты думаешь, кто свёл его в могилу?
Томас удивлённо поднял брови.
- Да, кто настраивал против него Королеву, кто стрелял по нему из всех пушек, с обоих бортов, кто довёл казну до долгов? – Сесил шипел, как кошка, и его глаза блестели зелёными искрами.
- Роберт. Роберт, нашему отцу было почти восемьдесят, сущий Мафусаил! Я бы хотел дожить до пятидесяти, и довольно.
- Послушай меня, Томас, слушай меня, я ненавижу Эссекса. Я как-то неожиданно это понял. О, я покажу ему, как Сесилы умеют ставить мат!
- Лорд-маршалу Англии?
- Я стану речь держать, как мудрый Нестор, обманывать хитрее, чем Улисс! Я, как Синон, возьму вторую Трою! Игрой цветов сравнюсь с хамелеоном! Если понадобится, я самого Макиавелли отправлю в школу. 
Томас только головой покачал, не узнавая брата. Тот, переведя дыхание, прибавил:
- К тому же, есть ещё одно… Он непременно отберёт у меня последнее. Ты слышал, он собирается выдать леди Сидни за графа Ратленда?
- Это ещё не объявлено и только-только предполагается.
- Хоть не объявлено, но решено. Знаешь, зачем он затеял это? Потому что я хочу к ней посвататься. Теперь мне нечего ему противопоставить. Но не буду больше плакаться, дело стоит, Королева никого не хочет видеть, надо браться за поводья. Я должен хотя бы оправдать протекцию лорда Бёрли.
- Я такой протекции от него не получил.
- Ты не заседал в палате общин с восемнадцати лет, - не без заносчивости ответил Роберт.
- Да, я свою юность провёл куда как веселее! Уж я бы не упустил леди Сидни. Что ж, оставлю тебя принимать корону, - после этого укола Сесил вышел, второй Сесил остался возле стола. Он сел в кресло, автоматически потянулся рукой к перу, лежащему на знакомом месте, и взялся разбирать бумаги.   

                Сцена 15
- Мне страшно это вам говорить, но я, к сожалению, обязан! – возвестил Энтони Бэкон, которого Эссекс встретил ещё на лестнице.
- Что же ты имеешь сообщить?
- Что мой брат написал подобострастное письмо горбуну, и даже не сразу уничтожил черновики! Он готовится к окончательному переходу на вражескую сторону.
- Вздор. Вздор, вздор, вздор! Иди, проспись, Энтони, а потом говори о Сесилах.
Сверху раздался голос Лизы:
- А что такое известно о Сесилах?
- Ничего, что удивило бы меня, - ответил Эссекс. – А тебе разве что-то тоже стало известно?
- Я не знаю, сказала ли вам об этом моя тётушка, или ещё нет…
- Ну, ну, что?
- Сэр Роберт ко мне сватался, - ответила Лиза, с улыбкой и немного краснея.
- Вот так-так!
- Да, и ему, конечно же, было отказано моей тётушкой.
- А ты сама, юная леди?
- Я согласилась с ней, - пожала плечами она. – Мне даже странна мысль об этом. Я совсем не ожидала подобного.
- Не лукавь даром, - махнул рукой Эссекс. – А вот г-н Бэкон недавно был в театре и видел там пьеску о девушке, которая полюбила представителя вражеского рода…
Лиза рассмеялась:
- Что за пьеса?
- «Трагедия Ромео и Джульетты», - ответил Эссекс. Энтони начал было:
- Милорд… – но тот снова заговорил:
- Так о чём бишь я? Нужно скорей выдать тебя замуж, дитя моё. Энтони…
- Милорд, я хочу сказать вам нечто важное…
- Ни слова больше! Идём со мной, у тебя такой кислый вид, что выпить надо не меньше бутыли чего-нибудь покрепче! Милостью Королевы я могу заполнить вином весь дом, у меня всегда есть звонкая монета от монополии, которую она мне даровала и которая, знаешь ли, уже давно меня кормит. Идём, идём. До встречи, дитя моё.
Так, не давая Бэкону сказать ни слова, Эссекс осторожно, но неостановимо повлёк его за собой. Лиза покачала головой им вслед.
- А хороша ли пьеса, что дают в театре? – спросила она, перегнувшись через перила.
- Хороша, замечательно хороша! К счастью, там нет никого, кто бы был похож на Сесила. В нашей пьесе ему места нет. Коварные и кровожадные не доживут и до половины дней своих!








                AKT IV
               
                Сцена 1
Сесил, подходя к дверям приёмной Её Величества, почти столкнулся с Бэконом.
- Бог в помощь, сэр, - сказал тот любезно, а секретарь ответил быстро:
- Хорошо, что я вас встретил. Появилось дело для вас.
- Я весь внимание, - сказал Фрэнсис, сделав шаг к собеседнику и всем своим видом демонстрируя важность и конфиденциальность разговора с главным секретарём. Сесил, перебирая свои бумаги, и с трудом удерживая их все, говорил:
- Расследуется несколько дел о государственной измене, возможен заговор. Я предлагаю вам заняться этим расследованием.
- С превеликой радостью, сэр!
- Тогда, пожалуйста, ознакомьтесь, - Сесил протянул ему найденные бумаги. – Вы достойный юрист, так о вас отзываются все… Словом, я надеюсь на успех, и в дальнейшем…
Его прервал шум голосов, шагов, двери распахнулись, и в помещение влилось шествие – Королева шла в свои покои. Блеск и сияние, гул, поклоны и приветствия сопровождали её. Сесил и Бэкон тоже склонились, обменявшись быстрыми взглядами.
- Милорда Эссекса здесь нет, - вполголоса заметил Фрэнсис.
- Я думаю, он скоро будет. Милорд Эссекс не пропадает надолго.
Королева держала в руках книгу – она бросилась всем в глаза, она не была доверена пажу! В тревожном раздумье глаза Елизаветы скользнули по приёмной и задержались на Сесиле и Бэконе. Жестом она приказала им следовать за собой.
Елизавета вошла в покои одна и положила книги на стол.
- «История Генри Четвёртого», - с сарказмом сказала она. – «История Генри Четвёртого»! История узурпатора с таким посвящением милорду Эссексу. За один титульный лист  этой мерзкой книжонки автора следует четвертовать… Дьявол! Я знаю, куда направлена эта стрела! Что ему сдохнуть выгребной яме, чтоб ему подавиться змеёй! Душу к Богу в рай, Сатана и все его черти! – Бранясь и богохульствуя, она ударила по ненавистной книге. – Измена! Повсюду измена…Что может защитить от неё? Ни трон, ни сан, ни богатства, ничто… Если ты подл и осторожен, ты будешь подозревать своих друзей в измене, но изменников возьмёшь себе в друзья. Если ты честен и добросердечен, тебя обманет самый близкий друг. Если ты умён, змея закрадётся тебе в сердце, если ты обладаешь силами сердца – яд и ложь отравят твой ум. Куда бежать от них, как их раздавить! Что привязывает человека к человеку, Господи, я так и не смогла этого понять… Как могу я прочитать в сердце лорда Роберта, предан он мне или нет? Я знаю, что молодой Сесил ведёт хитрую игру, может быть, он даже переписывается с Шотландцем. Я знаю, что многие ждут моей смерти. Чёрта им, а не мою смерть! Но я ничего не знаю о Робине – я слишком его люблю для этого. Все они говорят мне сладкие слова… И мне нравится слушать их сладкие слова… пусть потом от них остаётся оскомина… И я ничего не могу сделать с ними… Я ничего не могу сделать! – Она снова ударила по книге. – Ну нет, я скорее повешусь на вожжах государства и съем свою корону, чем отдам! Автор этой книжонки поплатится первым! Это  я-то – Ричард Второй! Ричард не умел карать, а я покажу, как я умею карать, если они ещё не поняли, что я – Король и Королева Англии! Елизавета – беспомощная старуха, ха-ха! Позовите сюда этого Бэкона, - крикнула она, обращаясь к дверям. До того она говорила яростно, но про себя, а теперь её гневный приказ заставил вздрогнуть всю приёмную.
Бэкон вошёл, трижды поклонившись.
- Ну, - сказала она непринуждённо, и следа ярости не было в её лице, - вот вы видите в трёх шагах ту, которую так строго отчитывали, мудрый сэр.
- Ваше Величество, моё восхищение и раскаяние так беспредельно, что я знаю, чем мне заслужить прощение… Разве можно причинить добро или зло солнцу? Оно сияет в своём величии, ничем не тревожась, а мне остаётся смотреть на Вас с земли, и мечтать об одном взгляде Ваших прелестных глаз, который бы сказал мне о том, что я могу служить Вам и посмею прочить Вашего прощения… 
- Будем вам, - с удовольствием ответила Королева. – Скажите, знакома ли вам эта книга?
Бэкон очень старательно ни книгу посмотрел.
- «История Генри Четвёртого»… Я однажды листал эту книгу, моя Миледи.
- Скажите ваше мнение.
- О, Ваше Величество…
- Скажите. Стоит ли этого автора осудить за государственную измену?
Фрэнсис чуть не подпрыгнул, но улыбнулся.
- По моему скромному мнению, - не за измену, Ваше Величество, но за воровство.
- Почему? – живо спросила она.
- Он слишком много украл у Тацита, Ваше Величество.
Ответ пришёлся ей по вкусу.
- Пожалуй, - заметила она. – Автора, в таком случае, стоит повесить… Ступайте, я позову вас, если вы мне понадобитесь. Вы мне понравились по сравнению с той несчастливой сессией парламента
- Драгоценная Миледи, тысяча благодарностей!

 - Откуда у Королевы взялась эта книга! – воскликнул Бэкон, оказавшись за дверьми под насмешливым взглядом Сесила.
- Какая книга? – быстро спросил тот, глянув по сторонам. Бэкон, серый в слабом свете, мягко  текущем из окна, ответил:
- «История Генри Четвёртого» с двусмысленным посвящением графу Эссексу.
 - «Достославный граф, именем Вашим осиянный, наш Генрих и покойней и благополучней может явиться народу», - процитировал Сесил, прищурившись. – Это?
- У вас поразительная память, - кисло ответил Бэкон. – Может быть, вы помните и автора?
- Некто Хайуорд, если мне не изменяет память. При удачном для него стечении обстоятельств он попадёт сразу в тюрьму, при неудачном – сначала на дыбу, оттуда к палачу.
Бэкон покачал головой и хмыкнул:
- А граф? – спросил он и понял, что ступил на зыбкую почву. Сесил перестал щуриться, его глаза стали чистыми и безмятежными.
- Он теперь занят ирландским вопросом. Вы знаете, мятежники с Тайроном во главе одерживают победу за победой.
- И граф сам намерен подавить мятеж?
- Кузен, кузен, - сэр Роберт стал ещё безмятежнее. – Друг друга знаем мы в лицо, но души… Пока я мнения его не знаю.
- Конечно же, он рвётся в бой, в том нет сомнения.
- Что ж, вы хорошо знаете его и видите дальше меня. Но, скорее всего, он не получит желаемого.
- Разъясните, почему.
-  Кузен, вам должны быть знакомы наши молодые лорды, и в особенности граф Эссекс. Они твердят, что осторожность – трусость, что мудрость неуместна на войне, предвиденья не надо, что нужна лишь сила рук. Искусство вычислять разумно и спокойно, сколько надо людей ввести в сраженье, какова вся рать врага, когда отряд лишь видим, по мненью их, не стоит ничего: всё это – труд постельно-кабинетный, бумажный бой. 
- Вся Англии уверена, что он один способен победить мятежников.
- Вся Англия, кроме, пожалуй, Тайного совета.
- И всё же что-то подсказывает мне…
Однако Сесил в ответ лишь пожал плечами и сказал:
- Идёмте, кузен, я бы хотел сказать вас пару слов о порученном вам деле. В бумагах кое-что не отражено.
И двери за ними закрылись.

                Сцена 2
На пустую сцену снова первым снова взошёл Эссекс. Он пришёл в сумрачную комнату, где заседал Тайный совет, когда ещё никого в ней не было, отпустил сопровождение, опустился в одно из кресел и задумался, глядя на загадочное и величественное кресло во главе стола. Шорох открывающейся двери заставил его вздрогнуть и резко обернуться – это был Роберт Сесил. Только теперь он приходил в Тайный совет один.
- Здравствуйте, милорд, – у него  достало сил поклониться и поздороваться первым.
Эссекс сначала пружинисто кивнул, затем его губы дрогнули, а на щеках выступил румянец, и только тогда он выдавил:
- Добрый день, сэр. 
Сесил продолжал стоять у дверей, бледный на фоне тёмного дерева, похожий на старинный портрет. Несколько длинных мгновений прошли в молчании, наконец, двери отворились, вошёл лорд-камергер, затем сэр Уильям Ноллис, граф Шрусбери, новый лорд-казначей Томас Сэквил, весьма любезно обменявшийся приветствиями с Сесилом, торжественно вплыл архиепископ… Прошёл шепоток, что сюда уже идёт Королева, и вскоре она действительно появилась, замерла в обрамлении дверей. После поклонов, приветствий и усаживания началось заседание. Сесил тут сделал убийственное сообщение:
- Ваше Величество, позвольте мне доложить Вам и совету о новостях из Ирландии – мятежники одержали верх над войсками Вашего Величества возле места, что зовётся Жёлтым Бродом. Командующий английскими войсками сэр Багнал убит. Это был последний форпост Вашего Величества и Англии – смею сказать, что Ирландия вплоть до самого Ольстера лежит перед мятежниками, никем и ничем не защищённая. Потери…
Последовало общее смятение.
- Тишина, - сказала Королева громко и властно, и тишина эта почти сразу воцарилась.
- Теперь, - продолжила Елизавета, - нужно решить эту проблему в кратчайшие сроки, подлый изменник Тайрон не станет нас ждать. Нужен человек на пост наместника Ирландии. Выскажитесь, милорды. Ну, что же вы молчите? Карлик, может вы?
- Ваше Величество, я с коня упаду, - Сесил улыбнулся, сжимая свои бумаги. – Я бы предложил лорда Маунтджоя.
- Он не воин, а учёный, - возразил Эссекс.
- Кого же вы предлагаете, в таком случае?
- Я полагаю так, - ответил граф, - ехать в Ирландию должен человек знатный, молодой, верный слуга Вашего Величества, отличившийся в последних войнах и пользующийся любовью в войсках и в народе! – Он победоносно оглядел собрание. Все поняли, кого он имел в виду.
- Милорд, вы сами – наилучшая кандидатура, - заметил Сесил.
- Я возражаю, - высказался лорд-адмирал Говард, - я считаю, что лучше, действительно, отправить туда Маунтджоя или же сэра Ноллиса.
Елизавета, похоже, не была против, и из советников никто не возражал.
- Сэр Уильям, - обратился к Ноллису Сесил, - вы известны как прекрасный полководец, каково ваше мнение? Согласились бы вы отправиться в Ирландию?
- Вы хотите отослать от меня прочь моего родственника, - вскричал Эссекс, и у советников стали вытягиваться лица.
- Милорд… – начал бы Ноллис.
- Нет, сэр! Мы можем попросту потерять Ирландию!
Ноллис был оскорблён.
- Господа, господа, - начал было успокаивать их Сесил, но гнев Эссекса только обратился против него:
- Я знаю змей, которые хотят подстроить мне и моим друзьям ловушку, пока я буду сражаться за Королеву. Разве удивительно, что мы терпим такие поражения? Ваши враги возле Вас, Ваше Величество!
Губы Сесила сложились в зажатую улыбку, в глазах мелькало удовлетворение, а длинные пальцы сжали лист бумаги. Эссекс смотрел на Королеву, весь красный, с почти отчаянным выражением лица – и одновременно глаза его сияли огнём ярости.
- Моя Миледи, почему Вы не верите мне, почему Вы отмахиваетесь от меня, словно я назойливая муха, и слушаете его нашёптывания? Разве я хоть раз отступил от интересов королевства? Разве не лил свою кровь ради Вашей славы? А он – разве не сидит в совете и науськивает на меня свою свору, разве сама Природа не позаботилась о том, чтобы все видели его кривую душу?
Улыбка Сесила стала такой любезной, что делалось жутко.
- Посмотрите на него – он лжёт! Посмотрите на меня – я чист перед Вами!
- Милорд, вы ни в чём не обвиняетесь, - оборвала его Королева. – Я не желаю больше слушать речи, не имеющие отношения к делу, которое мы разбираем.
- Я предложил свою помощь, но Вы не доверяете мне, - объяснил Эссекс. – Разве это не имеет отношения к ирландскому вопросу?
- Я не собираюсь отправлять вас в Ирландию, - отрезала Елизавета.
- Ваше Величество, на кого другого вы можете в полной мере положиться? Не на сэра Роберта же! Я – не продался за испанское золото.
Совет отмер. Сесил вскочил так резко, как только могло позволить увечье, и, навалившись на стол, перекрыл шум:
- Вы клевещете, милорд. Это ложь!
Это заявление вызвало новый взрыв возмущения – теперь среди сторонников Эссекса. Тогда Королева поднялась с места, и её грозный приказ заставил всех замолчать.
- Граф я приказываю вам объяснить ваши слова или же извиниться, я приказываю прекратить этот балаган и сесть на место, и приказываю вам вести себя достойно и не мешать работе совета.
Её пренебрежительные слова стали последней каплей.
- Да не будет женщина командовать мной, - сказал Эссекс, его гнев перешёл в стадию ледяную, а глаза были почти безумны. – И да не будет женщина править страной во главе совета изменников.
- Иди и повесься! – прорычала она.
Эссекс отвернулся от Королевы – повернулся к ней спиной.
Никогда ещё совет не пребывал в такой прострации, как сегодня: они так и стояли возле своих мест в тех положениях, в каких их застигла выходка Эссекса. Наверное, никогда ещё лицо Королевы так не искажалось гневом, и никогда этикет не был так демонстративно и нагло нарушен.
Эссекс только тронулся с места, чтобы пойти к дверям, а она стремительно обошла стол, догнала его и сухой, узкой ладонью залепила хлёсткую пощёчину, да так, что голова Эссекса мотнулась в сторону. Он сначала отступил на шаг. Потом схватился за шпагу. Совет очнулся:
- Измена!
- Опомнитесь! На кого поднимаете руку!
- Вызовите стражу!
Говард встал перед Эссексом с самым решительным видом, и стал теснить его от Королевы.
- Измена! – повторил он. – Шпагу в ножны, или вы государственный преступник!
Елизавета стола ошеломлённая. Она порой била советников, она была Королева; и в страшном сне не могла она представить, что случится такое, что Роберт Эссекс поднимет на неё руку, что опасность придёт с этой стороны.
- Я не стерпел бы этого даже от Вашего отца! – кричал Деверо из-за плеча Говарда. Советники кричали кто во что горазд, и заблестели кирасы и алебарды в дверях. В суматохе и шуме Эссекс обернулся к столу и встретился взглядами с Сесилом – он один молчал; его широко раскрытые мертвящие глаза на лице были как в прорезях маски, за его спиной – тёплое молочное небо в окне. Эссекс вдруг протрезвел, лихорадочный жар стал сходить с лица, он, кажется, только теперь понял, что произошло. Граф отстранил от себя подоспевшую стражу и почти бегом покинул собрание, тяжело и быстро шагая.
- Его надо арестовать! – заявил Говард. – Он повинен в оскорблении величества!
- Не нужно, - металлическим голосом оборвала его Королева. – Не нужно. – Видно было, что руки её дрожат. – Господа, я покину вас. Позже я сообщу вам своё решение.
Когда она покинула залу, советники растеряно переглянулись.


                Сцена 3
- Чёрт возьми, - пробормотал секретарь, когда совет разошёлся, - какая сцена… Её будут повторять на подмостках много лет спустя… Этот фарс сам по себе стоит того, что написать пьесу!
- Какой фарс? – переспросил Фрэнсис Бэкон, выныривая из перехода. Сесил прервал свой путь в кабинет. Никого больше не было поблизости, только высокие потолки, уходящие вверх стены, сумеречные окна и какой-то бюст в нише.
- Разве вы не знаете, о чём говорит весь двор? Не поверю ни за что.
- Нет, об этом я слышал. Но разве это правда?
- Я сам при этом присутствовал, - подтвердил Сесил. – Эссекс навлёк на себя монарший гнев.
Глаза Бэкона против воли стали загораться карим змеиным огоньком.
- Удивительно, - прошептал он.
- Неожиданно.
- Звезда Эссекса достигла зенита и теперь закатывается.
- Вы бы хотели увидеть падение Эссекса, кузен? – Сесил пошёл в открытую. Бэкон испытующе посмотрел на него и тоже открыл карты:
- И уже давно, сэр.
- Старые счёты?
- Я считаю его предателем нашей дружбы и своим тайным врагом, если вас это интересует.
- Меня это очень интересует, поверьте. И, можете быть уверены, граф поедет в Ирландию.
- А что будет потом? – мягко спросил Бэкон. Сесил пожал горбатыми плечами:
- Это зависит от самого графа. Впрочем, он и дальше будет идти своим путём, славной дорогой, ведущей ко всем чертям.
- Надеюсь, вы будете держать меня в курсе событий.
- Жду того же от вас.
- Ну, что вы, мои скромные возможности…
- Вы незаменимый человек в делах особого рода, и не умаляйте ваших способностей.
- Я буду счастлив помочь вам, сэр.
Раскланявшись, новоявленные союзники попрощались. Едва Сесил скрылся за поворотом, Бэкон устало прислонился к стене, обессилевший от собственной любезности.
-  Звезда Эссекса достигла зенита и теперь закатывается, - повторил он. – Давно ли я говорил то же самое Эссексу о Сесиле. Теперь всё наоборот. Боже мой, я союзник Сесила! Быть связанным с подобной тварью… Я, наверное, изолгался, как последний шпион. Ну, так что же? Единственный раз я сказал правду, правду без прикрас, на сессии парламента, что испортила мне несколько лет жизни. Правда не нужна никому, как никому не нужна босая нищенка за воротами. Я был наивный дурачок, я сказал эту самую правду, и много она мне помогла? Я вижу, что хорошо не то, что кажется хорошим и красивым со стороны, а единственно то, что может принести пользу. Да и кто не видит этого? Однако все лицемерят и пытаются выгородить себя. Кто-нибудь из них же скажет обо мне: «Бэкон предатель!», Сесил скажет: «Он продался мне со всеми своими потрохами», Эссекс скажет: «Ах, все меня бросили, даже Фрэнсис!». От того, что Эссекс говорил мне: «Фрэнсис, ты мне дорог, и я всё готов ради тебя отдать», мне не было пользы; от того, что кто-то будет меня хулить, мне нет вреда. Да и кому из них всех я на самом деле нужен? Я знаю, никто не испытывает ко мне любви, и я не обязан их преданно любить. Я давно не мальчик, я хочу получить то, чего я достоин, я должен получить то, чего я достоин. Чего я не хочу – так это пресмыкаться перед Эссексом до конца своих дней и участвовать в его выходках. Я не люблю его, и потакать его безумью не намерен! Я союзник Сесила – пускай! Я сгублю одного врага в союзе с другим врагом. Только так я могу обелиться и пристать к Сесилу; а там посмотрим, чья возьмёт! Я хочу своего счастья – кто посмеет осудить меня? Я человек, не больше и не меньше… Я союзник Сесила – какое странное ощущение возникает от этого выверта судьбы. Что ж, воспользуемся им себе на благо.
Оттолкнувшись от стены, он пошёл в противоположную сторону.

                Сцена 4
Елизавета вошла медленно, отведя в сторону тяжёлую занавесь; вообще всё в комнате казалось тяжёлым и сумрачным – за окном были видны одни тучи. Глядя, как тихо моросит дождь, как пролетают мимо окна серые полосы, Королева молчала и думала. Услышав шорох занавеси, она поспешила утереть слёзы.
- Ваше Величество…
- Я гожусь вам в матери, а вы не можете за мной угнаться. Кажется, старая кляча ещё на что-то способна! – посмеялась она. Сесил снова поклонился:
- Ваше Величество, за Вашими лёгкими ножками не угонится скаковая лошадь, что уж говорить о Вашем несчастном секретаре.
- Будет, будет, - у Королевы немного поднялось настроение. – Итак, как же быть? Послать ли в Ирландию юного Эссекса, отправить ли одного из моих соколов, рвущихся с перчатки? Он должен быть проучен, этот мальчик, так много возомнивший о себе… - Она провела пальцами по клавишам вирджинала. – Карлик, что вы думаете о нём?
- Ваше Величество, разве важно моё скромное мнение…
- Не юлите, - она оглянулась. – За что он вас ненавидит, мне интересно узнать?
- Не знаю. Ваше Величество, очевидно, я враждебен ему по самой своей природе.
- Вы ещё молоды, все вы слишком молоды… Идите. Убирайтесь с глаз моих, карлик, и принесите на подпись указ о том, что граф Эссекс назначен наместником Ирландии! Идите!
Сесил раскланялся и, сказав:
- Да хранит Господь Ваше Величество, - скрылся мгновенно. Елизавета опустила руки на клавиши – её руки были почти также красивы, как в юности. Она стала наигрывать «Гальярду Королевы Елизаветы», и на лице её была лёгкая улыбка.

                Сцена 5
Эссекс вошёл в хорошо натопленную комнату – вечером от Темзы шла тоскливая мёрзлая сырость, - впустил внутрь Саутгемптона и Ратленда и захлопнул дверь.
- Не хватало ещё шпионов, - объяснил он. – Я вам сейчас вот что расскажу: я потребовал, чтобы вас сделали военачальниками в моей армии, вас обоих. Знаете, что ответила Королева? Она запретила! И это после того, как оправдался и забросал её совершенно унизительными письмами!
- Она порядком на тебя зла, - заметил Саутгемптон. – И, должен сказать, не без причины.
- Но при чём здесь мы? Чем мы вызвали её недоверие – не понимаю, - пробурчал Ратленд, пришедший на встречу в мрачном настроении. Эссекс опёрся на стол, наклонившись к друзьям поближе:
- Старуха уж давно не в своём уме, - негромко сказал он. – Я уже обменивался письмами с шотландским Джеймсом и, думаю, надо эту переписку возобновить.
Друзья посмотрели на него с одинаковым недоумением.
- Ты, что же, хочешь… тебя могут обвинить в государственной измене, - сказал Ратленд.
- Да и Рыжая Бэсс недолго проживёт с Божьей помощью, зачем торопить события!
- Друзья, не будьте детьми, вся знать давно оказывает Шотландии знаки внимания, - Эссекс удивлённо рассмеялся. – А горбун так и под Джеймса и под Испанца подстилается, в этом нет сомнения.
- С каких это пор мы должны брать пример с Сесила. – произнёс Ратленд, а Саутгемптон прибавил:
- В переписке, конечно, ничего плохого нет, нужно только соблюдать осторожность; меня волнует другое – ты и правда хочешь взять власть в свои руки, или нам это померещилось?
- Мне, - ответил Роберт, - не хватает повышения.
Саутгемптон сразу же сказал:
- Ну, как бы дело ни повернулось, мы всегда с тобою.
Ратленд стеклянным голосом проговорил:
- Но в Ирландию с тобой нам запрещено ехать.
- Запрещено-то оно запрещено, - усмехнулся Эссекс, - но когда я слушал чужие запреты! Роджер, твоя свадьба, разумеется, откладывается до конца войны (Мэннерс пожал плечами), пьески для театра «Глобус» тоже, вы отправляетесь со мной в качестве моих советников, и мы бросаем все силы на то, чтоб раздавить ирландцев и вернуться в Англию героями! Тогда, быть может, не понадобится ни Джеймс, ни кто-то другой. Собирайтесь, друзья, скоро мы едем.
И он вышел из комнаты пружинистым шагом. Саутгемптон посмотрел на Ратленда и тоже посмешил прочь. Тот вздохнул и заметил самому себе:
- Как странно всё! Не знаю, что и думать.
И пошёл догонять друзей.

                Сцена 6
- Милая Франсис, я узнала кое-что неописуемо интересное и важное! – оповестила одна молодая дама другую. Франсис воткнула иглу в подол юбки и отложила шитье, от волнения едва не запутавшись в нитках.
- Ах, дорогая, скажите, неужели о милорде графе? – вскричала она. Та значительно покивала головой.
- Я узнала от сэра Джона – ему рассказал писец, Филдинг, а тому, если хотите знать, рассказал сам главный секретарь! – итак, я узнала, что милорд граф в  Ирландии терпит поражение за поражением!
- Не может этого быть.
- Уж верьте мне, так и есть. Ещё я узнала, что граф очень зол, что, говорят, у него лихорадка, и что у него осталось всего четыре тысячи солдат.
- Ну, Энн, милая, даже я знаю, что у милорда графа было целых шестнадцать тысяч воинов, - с укоризной произнесла Франсис. Энн прикрыла глаза и повела головой:
- Ну, если вы не верите таким источникам, как у меня, то я ума не приложу, кому вы поверите, разве что клятве всего Тайного совета!
- Может статься, сэр Джон что-то преувеличил.
- Он? Никогда! Милая Фрэнсис, мои источники не лгут! Граф Эссекс болен и тесним мятежниками, потерял почти всю свою армию и едва не при смерти.
- Господи Боже, - прошептала Франсис. – Что же будет?
- Я этого пока не знаю, - серьёзно ответила Энн. – Но я узнаю новости быстрее самого главного секретаря, а, если хотите, я узнаю и быстрее графа.
Франсис слабо улыбнулась и спросила:
- А что Её Величество, совет, государственный секретарь – что они?
- О, Её Величество в ярости, а совет в ужасе, как я слышала. Будьте уверены, она пришпорит бедного милорда графа и прикажет ему взять Ольстер.
- Вы настоящий политик, Энн, - выдохнула Франсис. Та повела плечом:
- Я всегда оказываюсь права! Совет, конечно, тоже весь против милорда, а сэр Роберт…- Она наклонилась поближе к подруге и укололась об иглу. – Ой!
- Ради Бога, извините.
- Что вы, что вы. Друзья графа говорят, что главный секретарь настраивает Королеву против милорда. Я, во всяком случае, - скромно прибавила она, - знаю, что он считает, что лучше бы графу ради собственного блага сидеть дома.
- А мнение сэра Роберта вы откуда знаете? Уж не от него ли самого?
- Вы насмехаетесь? Я слышала, как об это говорил лорд Говард! Что, теперь вы мне верите?
- Милая Энн, я никогда не подвергала сомнению ваши слова, - кротко ответила Франсис.
- Тогда отложите до поры своё шитье, и идёмте рассказать Беатрис и кузине!
- Разумеется, идёмте, - и Франсис дала увести себя прочь.

                Сцена 7
Дождь лил, а Эссекс смотрел на это через узкое окно.
- Господи Боже, какая тоска…О Господи Боже, какая тоска.
Ратленд смотрел то на него, то в окно. Когда Эссекс повторил упомянутую фразу в пятый раз, Роджер решил, что надо поскорей сказать что-нибудь осмысленное:
- Роберт, что мы будем делать, когда дождь кончится?
- Я не знаю, - раздражённо ответил тот. – Я, чёрт возьми, не знаю! Что мне делать, кто бы мне посоветовал! С тех пор, как судили и казнили Харрингтона и его трусов, я совсем завяз в этом болоте…
- В Ирландии?
- В болоте тоски!
- Королева приказывает двигаться на Ольстер.
- Какой, к чёрту, Ольстер? Я не могу выйти из этого дома – дождь заливает эту проклятую страну. Тайрон ждёт нас со свежими отрядами. Саутгемптон не показывается. К чёрту всё!
- Роберт, нельзя просто так сказать «к чёрту всё», ведь мятежники, Ирландия и Королева от этого не исчезнут. Настали трудные времена. Прежде гнулись все, улыбались, заискивали милость, смиренно приползали на коленях, как алтарю… - с горечью говорил Ратленд. Эссекс, слушая это, несколько рассердился:
- Да что я, нищим стал?  Известно мне: покинутый Фортуной покинут и людьми, - махнул он рукой, опередив Ратленда, а потом откинулся на спинку скамьи и тихо продолжил, задумавшись: - и тот, кто пал, в глазах людей об этом прочитает в момент паденья. Радужные крылья и нам даны на час, как мотылькам. И кто в нас чтит самих нас? Да никто! Склоняются пред саном, пред богатством, влиянием, пред тем, что нам дано случайностью иль нашими трудами – им всё равно. А, если, поскользнувшись, теряешь преимущества свои, теряешь и любовь людскую тоже. Но, - повысил он голос, - это не относится ко мне: с Фортуной мы друзья; я обладаю сейчас всем тем, чем раньше я владел, за исключеньем их вниманья, - он кивнул в окно, очевидно, имея в виду двор. – Что нашли они во мне, что вдруг лишило меня их уваженья?
- Мы не можем справиться с мятежниками, - прямо ответил Ратленд.
-  О Господи! Я заключу мир с ними, они устали от этой чертовщины не меньше меня.
- Нам запрещено это делать.
- Пошли они все к чёрту! – Эссекс вскочил с места. – К чёрту в преисподнюю! – И выбежал прочь. Ратленд потёр лоб ладонью.
- Что делать, - удручённо бормотал он. – Действительно, что же делать?
Потом встал и вышел вслед за другом.
 
                Сцена 8
Бэкон вошёл в приёмную вслед за одним писцов. Тот, садясь за конторку, сообщил ему:
- Как видите, никого уж нет, час очень поздний, проходите, сэр.
Бэкон кивнул, толкнул дверь в кабинет, с порога увидел свечи, пыльную и бархатную тьму, портрет Королевы, стол, жёлтый отсвет на бумагах Сесила и его тень, парящую над ним, как гений-вдохновитель, - вдохновляющий, очевидно, на тёмные дела.
- Входите скорей, - поприветствовал кузена государственный секретарь. – И советую вам плотнее закрыть дверь!
- Новости? – заволновался Бэкон, подходя.
- Присаживайтесь. Итак, что мы имели до недавнего времени? Армия тонет в дождях, изнемогает от мелких стычек с ирландцами, теряет людей, Эссекс в меланхолии, Саутгемптон предпочитает делам войны общество молодого офицера. Королева узнаёт об том, как прохлаждаются в Ирландии её военачальники.
- Уж в этом я не сомневаюсь, сэр, - не преминул вставить Бэкон.
- Узнав об этом, а также о том, что 16 тысяч осталось всего 4, она пишет графу письмо, в котором приказывает действовать скорей и не идти на переговоры с мятежниками.
- Ну конечно же.
-  А теперь – новость: граф возвращается в Лондон.
Сесил мог гордиться эффектом – Бэкон даже рот разинул. Впрочем, быстро оправился:
- Но почему? С какой стати? Он возвращается во главе армии?
- Сначала я тоже об этом подумал, - видите ли, у меня вызвала сомнения такая огромная смертность в его армии, и заставило задуматься то огромное количество рыцарей, которых он посвятил. Я уже подумал, не последует ли штурм Лондона. Но мой человек прислал мне рапорт – и я, как и вы, едва не упал со стула…
- Так что он сообщил вам?
- Он сообщил, что наш граф заключил с мятежниками шестинедельное перемирие, к слову, не изложенное в письменном виде…
- О, глупец! – вскричал Бэкон одновременно с ужасом и торжеством.
- …что он взял с собой горстку офицеров, бросив свою армию в Ирландии, сел на корабль и будет в Лондоне со дня на день, - бодро завершил свой рассказ секретарь.
- Он сошёл с ума, - покачал головой Бэкон. – Разве он не понимает, что совершил военное преступление? Воистину, честолюбец, стремящийся быть первым среди ничтожеств – это распад целой эпохи!
- Кузен, эпоха уже кончилась, связь времён распалась… Что принесёт нам Джеймс – никто не знает, но что век Тюдоров заканчивается, понятно каждому в стране. Будьте уверены, Эссекс – падучая звезда нашего века. После того, как Тюдоры канут в Лету, всё сделается иным.
- Да, сущая правда… Век вывихнут.
- И скверней всего, что мы должны его вправить, и нам суждено встретить Стюарта.
- Но излом эпох не оправдывает Эссекса и его поступки.
- Вне всякого сомнения.
- Государственная измена – всегда государственная измена.
- Я скажу вам, - произнёс Сесил, - и небо, и планеты, и мира центр всегда хранят закон, порядок, подчинённость, табель, ранг, пропорцию, и форму, и обычай. Вот почему на небе так высок трон солнца, и окружён светилами поменьше: его целебный взор нас от дурных стечений злых светил хранит, блюдя, как царь, добро и зло. Но если бы планеты в злом смешенье задумали вращаться, как хотят, то знаменья, и язвы моровые, смятенья и волнения морей, - Сесил заговорил взволновано, даже румянец выступил на щеках, - все ужасы сломили б в корне мир, единство и покой всех государств. О да! Едва исчезнет подчинённость – опора и ступень высоких дел – погибнет всё! И как могли б общины, чины учёных, братства в городах, и мирная торговля чуждых стран, и право первородства и рожденья, прерогативы возраста, короны, и скиптр, и лавр, держаться без неё? Раздор воспрянет, и явленья все придут в боренье. Скованные воды поднимут лоно выше берегов, и комом грязи станет шар земной; над слабым сильный будет господином, и сын замучит дряхлого отца; насилье станет правом, и добро, и зло, свои утратят имена; из спора их рождалось правосудье – его не будет; сила станет всем и в волю перейдёт, а после в алчность… И алчность – рыщущий всемирный волк, мир как добычу, поглотив, пожрёт и сам себя!
Закончив монолог на этом эффектном месте, он остановился на сцене, как актёр, и публика в лице Бэкона поаплодировала ему.

                Сцена 9
Рано утром Королева пробудилась ото сна. Дамы принялись одевать её, поднесли нижние юбки, рукава… Она была давно уже седа и казалась сейчас даже меньше, чем всегда, будто высушенной, без драгоценностей и пышного убора. Она ещё стояла одетой не более чем наполовину, без платья, без парика, когда в прихожей раздался адский шум, топот и крик:
- Пропустите меня к Королеве!
Двери распахнулись, - на пороге возник граф Эссекс, весь в грязи и пыли, только что с лошади. За спиной его блестели на утреннем солнце кирасы и клинки. Елизавета беззвучно ахнула, дамы столпились вокруг неё, желая одновременно защитить повелительницу и спрятаться за её спиной.  Королева выпрямилась; к лицу её прилила кровь, но на самом лице уже не отражалось ни единого чувства.
- Что вы здесь делаете, милорд? – спросила она таким голосом, что Деверо пришёл в себя и даже присмирел.
- Ваше Величество, я только что из Лондона – там я узнал, что вы здесь, в Нонсаче… Я не изменник, Миледи, хотя моё поведение и напоминает измену. Я вынужден защищать свою жизнь и честь от врагов. Я прибыл, чтобы расправиться с ними раз и навсегда и оградить Вас от всех шпионов, наушников и лжедрузей! Я знаю, они пытались навлечь на меня Ваш гнев…
Королева спросила с абсолютно непроницаемым лицом, стоя полуодетая среди своих испуганных дам:
- Что ирландский мятеж?
- Я вынужден был заключить перемирие. Армия Вашего Величества осталась там, чтобы отстаивать интересы Англии.
Елизавета сжала зубы, затем произнесла:
- Вы весь в грязи и поту, милорд. Переоденьтесь и отдохните, тогда я приму и выслушаю вас.
- Но, Миледи, я не знаю, что произойдёт за это время! Не могу допустить, чтобы…
- Милорд, дайте вашей госпоже закончить туалет, - Королева легко прервала громыхавшего графа. – Уберите вооружённых людей, не давайте повода для злостных сплетен и обвинений. Пока ступайте, - она протянула ему руку, почтив позволением поцеловать её. Эссекс поцеловал тонкие пальцы, смиренно поклонился и пропал за дверью. Елизавета посмотрела на вооружённое сопровождение графа – и оно исчезли. Теперь, когда двери закрылись, она дала волю слезам и гневу; первой даме, подошёдшей было к ней, она дала пощёчину, прочие благоразумно решили переждать вспышку гнева.
- Дьявол и преисподняя! – рычала она. – Вызовите мне главного секретаря! Вызовите стражу! Вызовите…
Роберт Сесил вошёл в приёмную с обычной кипой исписанной бумаги. Его глазам предстала картина всеобщего тихого смятения – дамы, прислуга, ранние просители и придворные ещё не пришли в себя и пытались понять, что же это такое вообще сейчас было. Обведя глазами беготню и беспомощное шушуканье, Сесил осведомился:
- Доброе утро, дамы и господа. Могу я узнать, что произошло? Отчего такой переполох?
На него уставились с изумлением:
- Разве вы ещё не знаете?
- Королева вас вызвала к себе!
- Господа, я ещё ничего не знаю, - ответил секретарь.
- Граф Эссекс прискакал в Нонсач!
- Он ворвался к Её Величеству!
Все заговорили одновременно; Сесил встревожено произнёс:
- Граф, очевидно, будет арестован?
Тут же было высказано несколько версий. Всё перекрыл голос пажа от дверей в спальню – так значительно он звучал:
- Её Величество требует к себе г-на государственного секретаря.
Сесил сыграл на публику:
- Я не смею: может ли Её Величество принять меня, не стесню ли Её Величество? Я подожду, пока Её Величество будет полностью готова.
- Её Величество полностью готова и ждёт вас, - ответил паж беспокойно. Сесил прошёл через притихшую приёмную и скрылся за дверью.

                Сцена 10
- И вот чем всё закончилось, - сказал Саутгемптон, входя в небольшую светлую комнату, стены которой были отделаны тёмными деревянными панелями; поблескивала крышка вирджинала, яркое солнце играло на корешках книг, в окне в ясном голубом небе была видна полупрозрачная полуденная луна. Лиза, сидевшая за столом, вскинула глаза на вошедшего, Ратленд отвернулся от книг.
- Что? – спросил он. – Рассказывай, что?
Саутгемптон прошёл к столу.
- Здравствуйте, миледи, - сказал он Лизе.
Та вспыхнула:
- Здравствуйте и вы, но не тяните, говорите!
- Он под домашним арестом в Эссекс-хаузе. Вскоре его должны вызвать в Звёздную палату.
- О Господи! – Лиза прижала ладони ко рту. Ратленд улыбнулся одновременно тревожно и саркастически:
- Это, видите ли, царственный свод, выложенный золотой искрой – на мой взгляд, просто скопление вонючих и вредных паров.
- Не говорите так, - поспешно оборвала его Лиза. – Шпионы могут быть везде, и они не сильны в риторике.
- Спасибо за комплимент, миледи, а я уж думал, вы завернёте меня в пелёнки, - парировал Роджер.
Лиза опустила глаза и – к несказанному удивлению Саутгемптона, не нашла, что ответить. Ратленд несколько сжалился:
- Я понимаю вашу тревогу и сам беспокоюсь.
- Играли бы вы свадьбу поскорей, - сказал Саутгемптон, поглядев на них.
- Сейчас? Когда граф Эссекс в такой беде? – воскликнула Лиза, одновременно густо краснея.
- Я думаю, он будет рад этой вести. Он в тоске и лихорадке заперт в своём доме, поддержать его могут только мать и сёстры – они…да что там говорить! Словом, к нему наезжают только братья Бэконы, да и тех не пускает охрана. Надо сделать всё возможное!
- Да! – поддержала Саутгемптона Лиза. Тот ответил:
- Лучшее, что можно сделать – обличить горбуна. Он и только он виновен во всём.
Ратленд произнёс:
- А я думаю, что всему виной пол нашей монархини. Никакой Сесил, даже три Сесила, не способны натворить столько, сколько одна женщина у власти.
- Роберт во всём винит горбуна.
Ратленд наклонил голову к плечу и ответил:
- Я, в сущности, уже ничего не понимаю, Генри. Единственное утешение в эти смутные дни – это театр.

                Сцена 11
Сесил шёл через коридор со всей возможной торопливостью, скособочившись на сторону, не глядя по сторонам. За высокими окнами видны были тучи, фиолетовые и наплывавшие на них серые, закручивающиеся величественными вихрями, медлительные и неотвратимые, они были словно задник трагического представления.
- Сэр Роберт!
- Здравствуйте, кузен, - сказал Сесил, повернувшись. Бэкон подошёл, остановился в сером тяжёлом свете, идущем из окна.
- Должен сказать вам, я удивлён результатами вашей работы и восхищён вашим умом, - сказал секретарь тоном вполне искренним. Бэкон польщено улыбнулся:
- Спасибо, но я не решился бы ради этого отвлекать вас. Вы присутствовали на заседании Звёздной палаты?
- Если я правильно понял, вас интересует оправдательный приговор графу Эссексу.
- Я слышал, что его заставили три часа простоять на коленях перед судилищем.
- Возможно, что и больше, - усмехнулся Сесил. – Но, в конечном счёте, графа оправдали.
- О том и речь, - прошипел Бэкон, наклоняясь поближе. – Граф в ярости. Следует ждать неожиданных поступков.
- Я слышал, что он болен. Он заболел от уязвлённой гордости, а это тяжёлая лихорадка. Вы знаете графа Эссекса, что бы вы сказали о нём?
- Он у всех диких зверей забрал их свойства: он храбр, как лев, груб, как медведь, тяжёл, как слон; природа нагромоздила в нём столько всего, что доблесть переходит в глупость, а глупость приправлена рассудительностью. Вам довольно этого описания?
- Согласен, от каждой добродетели в нём найдётся проблеск и от каждого порка пятно; он мрачен без причины и весел из-за пустяка; всё в нём связано, все суставы развинчены. И такой-то человек сразу предпримет конкретные действия, да к тому же неожиданные? Он не скоро оправится от унижения. Скажу вам одну вещь: Королева не далее как сегодня самолично навестила его.
- И что же?
- Она исполнилась жалости к нему и изволила послать ему бульон со своего стола.
- Меня всё это тревожит, - откровенно признался Фрэнсис.
- Кузен, в полном соответствии с законами трагедии, должен последовать пятый акт, а мы добрались только до четвёртого. Нет ничего сложного в том, чтобы пороть горячку, для того же, чтобы ждать, нужно умение, и, я думал, вы им овладели.
- Овладел вполне, и не в последнюю очередь благодаря графу Эссексу, - жадный огонь прорвался в глазах Бэкона. – Но у меня есть здравый смысл и рассудок, я различаю черты недобрых событий в будущем…
- Тогда пускай они грянут, - тихо произнёс сэр Роберт, глядя на тучи, заполонившие собой всё небо и не оставившие чистому воздуху ничего, кроме небольшого пространства над землёй. Тень от туч легла на лица обоих.
- Граф Ратленд и леди Сидни обвенчались недавно, - сказал Бэкон. Сесил криво улыбнулся:
- Вот как? Мои поздравления.
- Я вижу в этом смыкание рядов.
- Может быть, может быть, может быть., - Бэкон несколько удивился этому бессмысленному повторению, но Сесил больше был занят своими мыслями, чем собеседником. – Граф ещё не ищет способов вернуть расположение её Величества? – спросил он затем.
- Я бы знал об этом, можете не сомневаться, - вздёрнул подбородок философ.
- Что ж, надеюсь на вас и, особенно, на вашу прозорливость.
- Сэр, чем я могу помочь с моими жалкими силами такому государственному деятелю, как вы!
- И всё же вы меня очень обяжете. До скорого свидания, сэр.
- Прощайте, сэр.
И они разошлись в разные стороны. Небо провисло ещё ниже, город замер в ожидании дождя. Сесил, шагая по коридору, посматривал в окно:
- Ну что, совсем заблудился в лабиринте злобы? Королева того и гляди вернёт ему свою милость. Сколько раз я давал этому слону взять над собой верх? Он бьёт, а я над ним смеюсь; хорошая расплата! Лучше было бы наоборот – я бы колотил, а он смеялся. Хотел бы я научился заклинать бесов, как это приписывает горбунам молва; иначе ничего не выйдет из моей злобы и отвращения. А к этому добавляется и Бэкон – тоже мастер устраивать подкопы! Бедный и несчастный Эссекс лежит в лихорадке, его так страшно унизили! – Он зашипел: - Их близорукая глупость так обильна скудостью, что они способны взять тяжёлый меч и начать рубить паутину, чтобы освободить муху от паука!  Да постигнет кара небесная весь этот развратный двор! А еще лучше – неаполитанская зараза, - прибавил он, и от этой мысли в его злости немного прибавилось веселья. – Это, думается мне, самое подходящее наказание…
- В самом деле, справедливый приговор.
Сесил повернулся:
- Что вы здесь делаете в такой час, Шакспер? Пришли ко мне, как чёрт к монаху, я совсем не ожидал вас встретить.
- Что я делаю? Слушаю ваши молитвы и приговариваю «аминь».
- Ну, я свои молитвы закончил, и пусть «аминь» скажет дьявол раздора. Мне только что пришла неплохая мысль, пока я стоял тут и истекал злобой.
- Что же за мысль, сэр? – Шакспер небрежно снял берёт и подошёл с полупоклоном. – Впрочем, вижу, из этой мысли не выйдет весёлой комедии, которая бы порадовала наш театр.
- Пьеска «Как вам угодно», последнее, что я тебе отдал, и последняя весёлая комедия, Шакспер.
- Как жаль! Позвольте узнать, почему? – Шакспер искренне расстроился.
- Я слишком зол, - ответил Сесил коротко. – Меня мутит от двора, я готов задушить кого-нибудь. Из всех человеческих связей у меня есть только вражда, но и враг мой лежит больной и не может порадовать меня своей ненавистью; девушка, которую я хотел сделать своей женой, недавно вышла замуж. Я напишу нечто до того правдивое, что не отдам это в публичный театр.
- Сэр, - произнёс Шакспер не без смущения, - а что же отнесу труппе? «Ну, - говорят мне, - подавай сюда новую пьесу!»
- У меня есть одна трагедия… Пьеса о Юлии Цезаре, - на лице Шакспера не отразилось ничего, и Сесил пояснил: - О Цезаре, которого Брут зарезал в Капитолии.
Шакспер хихикнул:
- О, с его стороны было очень брутально зарезать такого капитального телёнка.
Сесил слегка рассмеялся:
- Приходите за пьесой вечером, скажем, завтра, когда будет меньше просителей. Я буду рад послушать ваши мясницкие шутки.
- Сэр, что вы…
- Я, право слово, устал. В самом деле, не разговаривать же мне с одним кузеном Бэконом… Я, пожалуй, напишу пьесу на сюжет «Илиады», Шакспер.
- «Илиады»?
- Да, поэма, написанная стариком Гомером. Хватит героев, хватит милых девушек, хватит забавных шутов. Кругом одни дураки, и главный дурак – лучший из лучших среди греков, лорд Ахиллес, - Сесил засмеялся. – Я отведу душу, Шакспер.
В коридоре никого не стало.

                Сцена 12 
Холодным солнечным днём начала лета, знать праздновала свадьбу сына графа Уорчестера с Анной Рассел, кузиной государственного секретаря. Множество господ и дам собралось на торжественной церемонии, и довольный удачной свадьбой Роберт Сесил вполне мирно встретился здесь со сторонниками Эссекса. Приехала и Елизавета, графиня Ратленд, и, едва она вошла в собор, как почти все присутствующие невольно обратились к ней, молодой Королеве, блистающей драгоценностями, изящно опирающейся на руку мужа. Надо заметить, что вокруг неё витали слухи, прибавлявшие интерес во много крат.
- Я слышал, что всё время, что леди повенчана с графом, брак так и не был заключён по сути, - заметил один дворянин другому под рукой. – Я бы на месте мужа даже свадьбы не стал ждать, клянусь Богом.
- Да, она мила, - согласился его собеседник. – Но разве вы не знаете причину такой проволочки?
- А вам она известна?
Второй дворянин фыркнул так, что на него оглянулись, и поэтому ответ он стал шептать приятелю на самое ухо.
Сесил был в первых рядах в качестве родственника невесты; услышав и краем глаза завидев появление четы, он едва удержался от того, чтобы обернуться, даже шевельнулся.
Часы службы прошли; по окончании церемонии секретарь подошёл к чете Ратлендов, чтобы поздороваться. По дороге к нему столько раз обратились с просьбами, ходатайствами и по различным вопросам, что он совсем не сразу встретился с графом и его женой. Все могли видеть, в какой силе сейчас Сесил и его сторонники. Когда он подошёл к Ратлендам, взгляды зрителей скрестились на этой сцене, и действующие лица сыграли вполне хорошо дружелюбие и любезность:
- Милорд, миледи, здравствуйте.
- Здравствуйте, сэр Роберт, - ответила леди Елизавета.
- Бог в помощь, сэр, - кивнул Ратленд. Вид у него был несколько рассеянный. – Что нового на свете?
- Мятеж в Ирландии подавлен, - сообщил Сесил, - полностью и окончательно, невозможно этому не радоваться. Лорд Маунтджой проявил себя героем.
- О, замечательные вести, - оживился граф. Глаза Лизы стали внимательными и напряжёнными:
- Почему же не было празднеств по этому поводу, или хотя бы не было объявлено?
- Весть пришла совсем недавно, что же празднеств, то в связи с последними событиями… - Сесил сделал небольшую паузу, глядя на Ратленда. – Её Величество сочла это излишним.
Лиза поспешила свернуть с опасной темы:
- Правда ли, что Её Величество прибудет на праздник?
Ратленд ушёл в свои мысли, взгляд его слегка затуманился, и он даже вздрогнул, когда сэр Роберт ответил:
- Да, Королева примет участие в торжестве. Вы слышали, художнику уже заказали изобразить всех участников празднества с Её Величеством во главе?
- Мне кажется, это будет весьма внушительная картина, - улыбнулась Лиза, после чего разговор увял.
Появление Королевы в богато украшенных носилках вызвало восторг горожан, собравшихся поглазеть на торжества – по улицам прошло блистательное шествие. Едва стало смеркаться, зажгли факелы и шутихи, а в доме графа Уорчестера представляли «маску».
- Шесть удивительно красивых и роскошно одетых дам танцевали новый танец, - рассказала Лиза мужу. – Одна из них подошла к Королеве и пригласила её тоже танцевать. Королева спросила «Кто вы?», та ответила: «Я любовь!». «Любовь – коварна», сказала Королева, но – вступила в танец.
- А граф Эссекс сейчас в тоске и темноте заперт в собственном доме, - произнёс Ратленд с горечью. Елизавета дотронулась до его плеча:
- Его скоро совсем освободят из-под стражи.
- Это слабое утешение, согласитесь! – воскликнул он.
- Но это утешение, - ответила она.
В доме гостей развлекали сначала «маской» и танцами, музыканты не жалели сил, самый воздух заставлял смеяться, даже Ратленд несколько избавился от своей меланхолии; Лиза перемолвилась парой слов с несколькими дамами и подошла к мужу:
- На сегодняшний праздник приглашены играть слуги лорда-камергера!
- Попробую угадать – Шекспира или Марло?
- Именно что Шекспира, - лукаво ответила она, заглядывая ему в глаза. – И, возможно, среди актёров вы увидите его самого! – И она быстро исчезла среди блёсток, смеха и бархата. Сесил следил за ней почти всё время; при этом он не отставал от прочих гостей, шутил, смеялся и играл в карты.
Всех пригласили смотреть представление. Играли трагедию, хотя началась она с весёлой сцены и безбожной драки; зрители были в восторге. Потом появился влюбленный повеса, потом начался бал, и маскарад, и этот повеса увидел девушку по имени Джульетта и влюбился в неё.
- Ёе сиянье факелы затмило. Она, подобно яркому бериллу в ушах арапки, чересчур светла для мира безобразия и зла. Как голубя среди вороньей стаи, её в толпе я сразу отличаю. Я к ней пробьюсь и посмотрю в упор. Любил ли я хоть раз до этих пор? О нет, то были ложные богини. Я истинной красы не знал доныне.
Эти строчки просили повторить ещё раз и кричали «Da capo» так громко, что слышно было и за стенами дома. Спектакль шёл с успехом; публика молча и внимательно наблюдала смерть злосчастных влюблённых; в финале послышались всхлипывания – плакали многие дамы. Потом последовали финальные речи – на них графиня Ратленд вдруг потихоньку вскочила и вышла. Она никак не могла справиться со слезами, от попыток сдержать их горло только сжало болезненной судорогой, и, миновав прихожую, где толпились слуги, она беззвучно разрыдалась в пустом коридоре.
- Несчастней нету женщины, чем я!
Сесил неторопливо вышел в коридор, прикрыл за собой дверь и направился к графине Ратленд, прислонившейся лбом к такому дорогому и редкому оконному стеклу.
- Миледи, что с вами?
- Меня растрогала пьеса, - ответила она, вытирая слёзы. Сесил подал ей платок, внимательно вглядываясь в неё.
- В её судьбе я вижу… - она всхлипнула в последний раз. – Ах, ничего. Спасибо вам за участие, сэр.
- В её судьбе вы увидели?.. – переспросил Сесил. – Отраженье вашей судьбы? Нет, глупая мысль, вы счастливы в браке. Что вы увидели в её судьбе, если это не тайна?
- А вы?
- Я, думаю, автору по-настоящему жаль только Джульетту.
- Вы правы! – горячо согласилась Лиза. – Она главная жертва трагедии, Ромео ничего не сделал во время всего действия пьесы, кроме двух убийств и самоубийства. Но он… он хотя бы любил её.
В коридоре было сумрачно, за дверьми играла далёкая музыка – начали представлять комедии. Тёмные ставни окна обрамляли Елизавету, как занавес.
- Девочка с несчастной звездою, - сказал сэр Роберт. – Ещё, пожалуй, жаль Меркуцио, он выдавал хорошие монологи на радость зрителю.
Он слегка рассмеялся; Лиза помолчала недолго, будто удерживая какие-то слова. Они всё же у нёе вырвались:
- Скажите, может ли человек всю жизнь прожить под маской и сохранить своё лицо?
- Почему вы спрашиваете.
- А вы не знаете ответа?
- Я думаю, что нет, не может. Маска имеет обыкновение прирастать к лицу.
- Боже, тогда лицемерие и ложь – самый страшный грех.
- Миледи, - снова рассмеялся он, - кому вы это говорите! Разве я не образец криводушия?
- Я не верю в это, сэр. Я верю в то, что каждому от рождения дана чистая душа, - очень серьёзно сказала она. – А человек уже сам пачкает ее, смотря по обстоятельствам своей жизни и своему характеру. Каждый может научиться любить и говорить правду, только не каждый этого хочет, и совсем не каждый считает, что это нужно. Вам я верю, сэр, и не верю вашему криводушию. Я хотела спросить вашего совета, а вы укрываетесь за насмешкой.
- Боюсь, я не заслуживаю вашего доверия, миледи. Не больше, чем Капулетти по отношению к Монтекки. Но если я ещё не совсем пал в ваших глазах – спросите.
- Я хотела спросить… Что происходит с человеком, когда он бросает на произвол судьбы своё детище, своего ребёнка.
Сесил всмотрелся в её бледное в сумерках лицо.
- Ах, вот вы о чём…
Лиза вдруг насторожилась:
- Что вы имеет в виду?
Мгновение они смотрели друг на друга; Лиза, совсем не игрок, не выдержала:
- Ложь меня пугает, она как будто сушит и гноит человека, я слышала, что автор пьесы, которую мы смотрели сейчас, тщательно скрывает, что он – автор. Но пьеса – она радостная, она высвечена солнцем, и вот, я стала думать о том, как он сумел отдать на поругание черни свои творения.
- Комедии должны произноситься, - ответил Сесил, - а не читаться и не пылиться среди книг, таково их предназначение. Комедии, миледи, должны играться, быть сыгранными до конца и… прийти к определённому финалу.
Эти тёмные речи встревожили Елизавету:
- Вы знаете автора? – спросила она тихо. Сесил улыбнулся:
- Я знаю только актёров, но среди них нетрудно угадать автора.
Настал черёд Елизаветы внимательно вглядываться в лицо секретаря; он поймал её взгляд и сказал:
- Миледи, советую вам от всего сердца – будьте осторожны, не играйте главных ролей в трагедиях, не губите себя. Герои трагедий сгорают в несчастьях и умирают молодыми…
- А подлые живут, - горько ответила она.
- Подлых точно так же настигает смерть. Но я говорю о вас: не одевайте масок, миледи, не впутывайтесь в это тёмное дело! Я говорю совершенно искренне, я стараюсь вас предупредить и остеречь, - он перевёл дыхание. – Так или иначе, при неожиданном повороте событий я протяну вам руку помощи, можете на меня положиться.
- Спасибо вам, сэр, но, думаю, я смогу все бури встретить лицом к лицу.
Он ничего на это не ответил, ирония отразилась только в глазах; Время разговора истекло, и он только прибавил:
- Возвращайтесь в зал, о вас, наверное, уже беспокоятся.
- А вы?
- А я выжду некоторое время, чтобы не подавать повода к сплетням.
- Я совсем не подумала об этом… До свидания, сэр, - и простите, если я невольно… до свидания.
Она быстро протянула ему платок и торопливо ушла. Сесил покачал головой с недоумённым смехом:
- О, дьявол! Эта девочка… Эта девочка…Так я продамся со всеми потрохами; по глупости сердца я предупреждаю её, обещаю ей помощь… Пусть я этого не сделаю, но обо всём узнает Эссекс со своей кликой. Эта чёртова любовь, как слюнявая юродивая, которая всё ходит из угла в угол... - он провёл рукой по глазам. – Я себя выдам, а время ещё не пришло. Пожалуй, пора появиться среди публики.
И он пропал в полумраке.

                Сцена 13
Эссекс вошёл к себе и рухнул на кровать в полном изнеможении. Дверь скрипнула, и в щели показалось сначала лицо Энтони Бэкона, затем женский блестящий глаз – это была леди Пенелопа Деверо.
- Милорд…
- Уйдите все, оставьте меня! – крикнул он со слезами в голосе. – Я покойник, меня больше нет; уходите, не то я и вас утащу с собой.
Теперь в покои заглянул Фрэнсис Бэкон. Посмотрев на такое дело, он ввинтился в дверь целиком.
- Лорд Роберт, ради всего святого, что произошло?
Тот в бессильной ярости повернул к нему пылающее лицо:
- Да ты уже наверняка знаешь всё от своих дружков при дворе!
Бэкон оскорбился:
- Как вы могли такое подумать, я…
- Тогда я тебе скажу – меня лишили монополии на продажу сладких вин. Срок кончился. И его не продлили.
- Кто отменил? Почему?
- Королева отменила, а почему – только её высохшим мозгам это ведомо. Они считают меня то государственным преступником, то опасным безумцем, - Эссекс лёг на спину и посмотрел тусклым взглядом в потолок. – Я сгнию в этом бездействии, Фрэнсис.
- Так не бездействуйте, - подбодрил его тот.
- А что мне делать? – спросил Деверо в безнадёжной тоске, которая резко сменила приступ ярости.
- Попытаться воздействовать на Королеву, написать письмо!
-  Я не могу. Ни одной мысли у меня в голове. Я больше  ничего не хочу. Ты понимаешь, что это начало травли, и я, как раненный олень, бегу, спотыкаясь…и уже чую на своей холке клыки самой злой собаки. Он давно этого ждал, пусть же сполна насладится моим крушением.
- Друг мой, вы меня пугаете! – Бэкон склонился над ним. – Разве можно опускать руки и сдаваться?
- Я не в состоянии бороться больше, Фрэнсис.
- Не в состоянии! – горячо воскликнул тот. – Быть такими или другими зависит от нас. Каждый из нас сад, а садовник в нём – воля. – Бэкон увлёкся. – Расти ли в нас крапиве, салату, исопу, тмину, чему-нибудь одному или многому, заглохнуть без ухода или пышно разрастись – всему этому мы сами господа. Разве достойно мужа сдаваться под гнётом обстоятельств? Возьмите себя в руки, лорд Роберт, соберите в кулак свою волю и вырвите из сада вашей души вредный сорняк меланхолии и слабости!
- Ты хорошо говоришь, Фрэнсис, - ответил граф, приподымаясь, - и ты вдохнул в меня немного жизни, но мысли мои всё равно разбегаются. Послушай, помоги мне. У тебя хороший слог, напиши Королеве от моего имени.
- Милорд, мой слог не сравним с вашим, и…
- И всё же. Я прошу тебя о малости, неужели ты откажешь мне в трудную минуту?
- Я забочусь единственно о вашем благе, милорд.
- Тогда сделай то, о чём я тебя прошу.
- Разумеется, если вы просите, я напишу письма хоть всем подданным английской короны!
- Спасибо, Фрэнсис, ты просто Дамон, олицетворение дружбы.
- Милорд, я не стою ваших похвал.
- Ну, тогда иди и оставь меня одного: я устал, - Эссекс откинулся на жёсткую вышитую подушку; черты его лица теперь сплошь состояли из резких горизонтальных линий – надутые брови, нахмуренные брови. Фрэнсис изящно поклонился и вышел с торжеством в глазах.

      






































                AKT V 
               
                Сцена 1
Ратленд сидел в одной из дальних комнат своего дома и лихорадочно строчил что-то на листе бумаги, капая чернилами и порой попадя пером мимо чернильницы, так он был поглощён тем, что писал; глаза его смотрели в появляющиеся на листе строчки, и он даже не заметил, как дверь приоткрылась, и вошла графиня Елизавета. С минуту она молча смотрела на него – не желая мешать, не решаясь заговорить с ним, творящим своё непонятное и важное дело.
- Милорд, были ль вы здоровы это время? – наконец, она осмелилась на ничего не значащий вопрос.
- Благодарю, вполне, вполне, вполне, - пробормотал он.
- Милорд, вы пишете…стихи? – она очень осторожно сделала шаг к конторке и бросила на лист бумаги как бы случайный взгляд живых тёплых глаз. Ратленд резко обернулся, прикрыл лист рукой.
- Вы прекрасно всё знаете, - окоротил он её. – И не смейте подсматривать в мои бумаги, мы, кажется, условились, что у меня – свои тайны, у вас – свои, и мы не мешаем делам друг друга. Так что вы здесь ищете?
Лиза оскорбилась такими речами, но выдавила только:
- Разве с порядочными девушками так поступают?
- Ах, так вы порядочная девушка! – Оторванный от своей работы, он был полон желчи.
- Милорд! – воскликнула она, ошеломленная таким ответом.
- И вы хороши собой? – продолжал он.
- Что вы имеете в виду?
- То, что если вы порядочная и хороши собой, вашей порядочности нечего делать с вашей красотою. 
Она сделала шаг назад и пробормотала, лишь бы что-нибудь сказать:
- Разве для красоты не лучшая спутница порядочность?
- О, конечно! – даже обрадовался Ратленд. – И скорей красота стащит порядочность в омут, нежели порядочность исправит красоту. Прежде это считалось парадоксом, а теперь доказано… - Он несколько остыл, взялся за перо и после минутного молчания, вздохнув, прибавил: – Я любил вас когда-то.
Она даже содрогнулась, будто от резко наступившего мороза:
- Действительно, милорд, мне верилось.
- А не надо было верить, - довольно грубо отозвался он. – Нераскаян человек и неисправим. Я не любил вас.
Она смотрела на него ярко искрящимися глазами; сжав зубы, ответила:
- Тем больней я обманулась!
Он сунул перо в чернильницу, повернулся к ней:
- Ступай в девичью обитель. К чему плодить грешников? Сам я – сносной нравственности. Но и у меня столько всего, чем попрекнуть себя, что лучше бы моя мать не рожала меня. Я очень горд, мстителен, самолюбив… И в моём распоряжении больше гадостей, чем мыслей, чтобы эти гадости обдумать, фантазии, чтоб облечь их в плоть и времени, чтоб их исполнить! – Его лицо мучительно исказилось. – Какого дьявола люди вроде меня толкутся меж небом и землёю? Все мы кругом обманщики. Не верь никому из нас. Ступай добром в обитель.
Она, прямая как палка, приросшая к земле как постамент, стояла и слушала его со слезами, повисшими на ресницах.
- Затворись в обители, говорю тебе. Иди с миром. Если тебе непременно надо мужа, выходила бы за глупого. Слишком уж знают умные, каких чудищ вы из них делаете. Ступай в монахини, говорю тебе! И не откладывай.
- Силы небесные… – сорвалось у неё. Девичьей обителью слишком часто называли публичные дома, и у Роджера хватало язвительности и любви к иносказаниям, чтобы не уклоняться от этой линии. Он между тем продолжал:
- Наслышался я и про вашу живопись. Бог дал вам одно лицо, а вам надо обязательно переменить его на другое. Иная и хвостом, и ножкой, и языком, и всякому Божью тварь обзовёт по-своему, - казалось, он запустит в неё чернильницей, - но, во что ни пустится – всё это одна сплошная невинность. Нет, шалишь. Довольно. На этом я спятил. Кто уже в браке, пусть остаются в супружестве. Остальные пусть воздержатся. Ступай в монахини!
Если б Елизавета сама не выбежала из комнаты, он бы, чего доброго вытолкал её, однако она исчезла сама. Гнев его стал потухать вместе с удалением источника гнева. Прислонившись стеной к двери, с неподвижным лицом она слушала, что доносится из комнаты. Там Ратленд задумался, приложив перо ко лбу, словно памятник знаменитому писателю Шекспиру и, вдруг вскричав: «Но это же великолепно!», схватил чистый лист и стал что-то на нём набрасывать.
- Миледи, - если вы ещё здесь, - спасибо вам! Вы мне подали прекрасную идею! – крикнул он счастливым голосом, не прерывая письма и снова перейдя на «вы». Елизавета не шевельнулась, но через минуту на её лицо рябью набежала слабая улыбка. Из комнаты едва доносился скрип пера; подобрав подол, она медленно ушла.

                Сцена 2
Дождь, собиравшийся в четвёртом акте, со всей силой хлынул в пятом. Вдоль карниза бежали капли, но, не удерживаясь, срывались вниз и присоединялись к потокам воды; тучи, похожие на клубы дыма, серые и душные, заняли собою весь проём окна в кабинете Сесила, где темнота гнездилась под потолком. Хозяин кабинета пришёл сюда корпеть над шифрованными посланиями и ключами к ним и диктовать доклад для Тайного совета, когда в его приёмной возник Бэкон.
- Пропустите,  - распорядился Сесил, едва заслышав его имя. Фрэнсис вошёл в кабинет с видом несколько зловещим и с бумагами в руках.
- Что это с вами, кузен, вы затрудняетесь носить бумаги ко мне? – поднял брови секретарь.
- Большая часть – мало что значащие черновики, - ответил Бэкон, подойдя к столу, театрально освещённому трепещущими свечами. – Я позаботился спрятать действительно стоящую вещь.
- Что именно, дражайший кузен?
- Письма, кузен, копии писем графа Эссекса к моему брату и к Её Величеству. А также, для объяснения непонятных мест – письмо моего брата к графу Эссексу. Вот, взгляните, вам будет небезынтересно почитать.
Сесил взял листы, которые Бэкон во время своей речи отыскал в стопке бумаги.
- Я снова убеждаюсь, что у вас замечательный слог и талант дипломата, - заметил он, пробежав первое. Бэкон принуждённо рассмеялся:
- Откройте мне секрет, как вы догадались.
- Ну как же, - уклончиво ответил Сесил, внимательно читая письмо.
- Неужели так явственно заметна моя рука?
- Нет, просто мой взгляд упал на несколько фраз, где Энтони Бэкон вскользь очень хвалит Фрэнсиса Бэкона.
- Не поможешь сам себе – кто тебе поможет. Эссекс простил меня и попросил написать от его имени Королеве. То, что предназначено ей, уже отправлено по назначению.
- Прочее, если я правильно понял, вы хотите предъявить при случае… Ах, как в духе графа Эссекса, - покачал головой сэр Роберт, одновременно читая дальше. – Именно такое письмо написал бы он. Я скажу вам, за что он меня ненавидит – за то, что я всё о нём знаю.
- Всю его жизнь до дня? Разве это возможно и разве это повод дл ненависти?
- Нет, я понял его, едва увидел, я понял, что заставит его плакать, а что смеяться. Поэтому он столько раз шёл по тому пути, который я ему предсказывал и даже подчинялся моей тайной воле или моей прямой просьбе. А путь его, который привёл к этим вашим письмам… - Он перевернул лист и удивлённо заметил: - А это что? «…судьбе за гнев и милости. Блажен, в ком кровь и ум такого же состава. Он не рожок под пальцами судьбы, чтоб петь, смотря какой откроют клапан».
Бэкон не прервал его, дождался конца фразы – очевидно, его тщеславие победило его скрытность.
- Отложите, сэр, это одна из тех бумажек, что я взял для отвода глаз.
- Она не хуже ваших писем. Итак, письмо к Её Величеству – эта смесь просьб о прощении, лести и более или менее завуалированных дерзостей – написано именно так, как написал бы граф, особенно в том настроении, в котором он сейчас пребывает. В общем и целом, оно оправдывает его перед Королевой. Что касается двух остальных – то в них, конечно, очень умно оправдывается Фрэнсис Бэкон, в остальном, я бы сказал, они излишни.
Бэкон выказал некоторое недовольство, по какой причине секретарь не стал развивать эту тему:
- Язвительные реплики нет нужды придумывать за Эссекса, он сам выдаёт их в количестве более чем необходимом. Знаете, что сказал он о Её Величестве недавно? «Это старуха, у которой мозг высох так же, как её фигура».
«Лицемер горбатый!» - воскликнул про себя Бэкон почти с восторгом, а вслух сказал:
- Мне приходилось слышать от него нечто подобное.
- Вас никто не подозревает?
- А разве я делаю что-либо предосудительное?
Сесил сухо рассмеялся; Бэкон вопросительно смотрел на него:
 - Видите ли, - сказал сэр Роберт, отсмеявшись, - очень любопытно, что чувствует человек, находящийся в змеином логове, а также каково приходится одной из таких змей, прячущейся среди камней или где-нибудь за гобеленом… - Секретарь опустил глаза на письмо, а Фрэнсис прищурился:
- Я не понял вашего намёка, сэр.
- Не обижайтесь, ведь мы с вами ни разу не прятались за гобеленом, мне всего лишь вспомнилась одна пьеска, кажется, она называлась, «Трагедия мстителя».
- О да, Призрак требует отмщения…
- Да-да, там же королевский советник прятался за гобеленом, и его закололи сквозь ковёр.
- Теперь, мне кажется, я понял вас.
- Не будьте так значительны, кузен! – весело заметил Сесил. – Я редко говорю что-либо с двойным смыслом. – Он развёл руками. – Я слишком прост для жизни в этом мире.
- Знаю, знаю, из какой пьесы эти слова! – ответил Бэкон лукаво.
- Помнится, в «Трагедии мстителя», о которой я вспомнил недавно, были и фальшивые письма, - с этим замечанием Сесил вернул Бэкону бумаги.
- Господи Боже, к чему подобные выражения, кузен! Фальшивые письма… Все письма я писал по личной просьбе графа.
- Кузен суть и цель предпринимаемых действий в таком деле, как наше, нужно формулировать чётко и честно. Мы с вами собрались, чтобы потопить графа Эссекса, и вы для этого набиваете руку в написании фальшивых писем…
- А вы?
- Я жду, дражайший кузен, чтобы осторожно кинуть один-единственный маленький камешек и вызвать обвал. Последний рыцарь Англии и последняя звезда эпохи Тюдоров идёт к пропасти, и нам даже практически не остаётся места для коварных козней, - Сесил едко улыбнулся.
- Возможно, он образумится, - осёк его Бэкон.
- Этот человек никогда не образумится, но, так или иначе, ему уже не подняться на прежнюю высоту. Зачем требовать от Судьбы большего?
Бэкон поднялся со своего места
- Каждое начатое дело нужно доводить до конца.
Встал с некоторым трудом и Сесил.
 - Согласен с вами, кузен, но ещё больше я согласен с правилом, в соответствии с которым действовать лучше, смотря по ситуации.
- Позвольте откланяться, сэр.
- А вы, как и сэр Уолтер, считаете, что я слишком снисходителен к графу?
- Я считаю, что вы человек себе на уме.
- Благодарю за комплимент.
- Теперь вы позволите мне удалиться?
- После таких лестных слов – конечно же, да и раньше я не стал бы вас задерживать.
- До свиданья.
- До свидания.
Бэкон раскланялся и вышел; мокрое окно осветилось блеском молнии; железно загромыхал гром.

                Сцена 3
Как-то утром в театр «Глобус», балки которого ещё не потемнели от дождей, приехал сам граф Ратленд, мало того, сам граф Саутгемптон, и оба почти без сопровождения. На сцене, выдающейся в зал, актёры, очевидно, репетировали сцену из спектакля – с не нагримированными лицами, в своём платье, мало напоминающем одеяния королей и полководцев, актёр, игравший женщину, для вида нацепил юбку. Она замерли на мгновение в вычурных позах, глядя на въезжающих в театр господ, потом быстро соскочили со сцены наземь и принялись кланяться. Саутгемптон хмуро кутался в свой щегольской плащ и смотрел на песок, хрустящий под копытами лошади. Ратленд, напротив, был оживлён, он спешился и чересчур дружелюбно для лорда поздоровался с актёрами:
- Здравствуйте, господа! Здравствуйте, мои хорошие. – Вас ли я вижу, барышня моя? – обратился он к юноше в женской юбке, спрыгнувшему со сцены. – Царица Небесная, вы на целый венецианский каблук залетели в небо с нашей последней встречи. – Приземистый лысоватый человек подбежал к ним, держа подмышкой листы бумаги, видимо, текст. Ратленд уделил внимание и ему: - Ба, старый друг! Как ты оброс  с тех пор, как мы не виделись!
- Милорд, покорный слуга вашей милости, - пробормотал тот, кланяясь. Саутгемптон, кинув на человека быстрый взгляд, шевельнулся в седле:
- Роджер, я предлагаю приступить скорей к делу.
- Не беспокойся, - отмахнулся тот. – Друзья, где ваш главный трагик?
- Изволите видеть, ваша милость, Дика сегодня нет, - смущённо ответил лысоватый человек, и взгляд его сделался строгим. – Предполагаю, он где-то шляется, ваша милость.
- Ну, тогда я договорюсь с тобой, а ты договаривайся с Диком сам, - решил Роджер, - послушай, друг Шакспер, мы предлагаем вам выгодное дело, а именно, мы хотим видеть представление «Трагедии и Ричарде Втором» и дадим вам за это неплохие деньги.
На лице Шакспера отразилось сомнение:
- Ваша милость, пьеса стара и давно забыта лондонцами.
- Заплатим сполна, не бойся, вы будете сыты, даже если никто не придёт.
- Придут, - заметил Саутгемптон, - я обеспечу вам хорошую публику, если вы сыграете пьесу полностью.
- Ваша милость… со сценой низложения? – Актёры сгрудились вокруг Шакспера, который и сам выглядел не лучшим образом. Саутгемптон вспылил:
- Милорд Ратленд уже сказал вам, что вы получите сполна! По одиннадцать шиллингов каждому на преодоление вашей трусости.
- Ваша милость, а как быть в случае, если… - Шакспер кивнул вверх, намекая на высшие силы, имя которым «тайна служба Её Величества под управлением государственного секретаря».
- Это мы берём на себя, - выразительно отвечал Ратленд. – Когда вы обманывались во мне?
Шакспер энергично помотал головой:
- Мы и не думали сомневаться в ваших словах, ваша милость! Я хочу только спросить о задатке, если мне будет позволено…
- Генри, доставай гонорарий для господ актёров, - рассмеялся Ратленд. – Ты своего не упустишь, Уилл! Что за пьесу репетировали вы перед нашим появлением?
- Новую трагедию, ваша милость, о принце Датском, - отвечал Шакспер с поклоном. – Я принёс то, что успел написать, - прибавил он, взяв от слуги Саутгемптона мешочек, в котором приятно звякнуло. – Благода…
- Благодарности припаси для представления, - оборвал его Генри, всё ещё пребывавший не в духе. Ратленд кивнул актёрам и взобрался  в седло. Едва лошади сделали несколько шагов, среди лицедеев стало нарастать тревожное шушуканье, а Шакспер спросил вдогонку:
- К какому дню вы хотите видеть спектакль?
- Готовьтесь, вы вас оповестим, - ответил Саутгемптон тоном значительным и недобрым. Лорды ещё не скрылись в воротах, а Шакспер прикрикнул шёпотом на остальных:
- На сцену! Кто пока читал за Дика?
- Я.
- Вот и читай дальше. На сцену, кому говорю, никто ничего не должен знать, вечером всё обговорим.
Актёры вышли на площадку снова.
- Я должен уехать в Англию: известно вам?
- Я позабыла. Да – так решено.
- Приказ готов, подписан, запечатан и школьным поручён моим друзьям. Я доверяю им как двум ехиднам. Они должны дорогу мне расчистить, герольдами вести меня к измене – так пусть ведут. Забавно будет видеть, как инженер взлетит с своим снарядом. Под их подкоп, когда я не обчёлся, я подведу другой, аршином ниже, и он взорвёт их до луны. О, как отрадно столкнуть две силы на одном пути! Теперь пора с собой взять эту ношу: я в ближний отнесу его покой. Итак, спокойной ночи. А советник, действительно, и присмирел, и строг, а в жизни был болтливее сорок. Пойдём, ведь надобно ж с тобой покончить. Покойной ночи, матушка – прощайте!

                Сцена 4
В одну из комнат дома Эссекса поочерёдно вошли: сам граф с весьма решительным видом, Роджер Ратленд с вдохновенным и одновременно измученным видом, Генри Саутгемптон с довольным и злым видом, Кристофер Блант с деловым видом и Фердинандо Горгес с видом дипломатичным, ибо он представлял Испанию на этом сборище; следом вошли небольшой толпой молодые дворяне с видом возбуждённым. 
- Господа, - Эссекс стал держать речь, встав у издыхающего теплом камина. – Вы все знаете, зачем мы собрались здесь. Прежде всего хочу поблагодарить вас за вашу любовь и верность, ибо моя бедность ставит пределы моей благодарности, и я пока могу благодарить вас лишь своим сердцем, но не рукой. Причины моего бедственного положения – причины бедствий и всего этого несчастного королевства. Скипетр падает из слабых старческих рук женщины, что сидит на троне, а известный вам горбун Роберт Сесил и ещё более знаменитый Уолтер Рэли готовы подхватить его и вручить испанской инфанте.
- Смерть изменникам! – выкрикнули сразу несколько голосов.
- Так почему здесь находится испанец? – спросил кто-то из самых молодых и вспыльчивых.
- О, - прищурился Эссекс, - я не хуже горбуна умею обзаводиться союзниками. Сэр Фердинандо Горгес присутствует здесь не просто как испанец, но и как умный человек, - Горгес прикрыл глаза и слегка поклонился. – Испанской инфанте всё равно не сидеть на троне, она неминуемо будет свергнута, а я готов сделать известные послабления для католиков, в чём клятвенно заверяю Испанию, а Испания готова не препятствовать нам и поддержать нас.
- Ну и ну, - заметил Ратленд, - злейшие враги объединяются против одного общего врага. Согласитесь, это обречено на успех.
- Я сказал, что с этой стороны не последует противодействия, - предупредил Эссекс. – Настоящим союзником нам будет Маунтджой со своими ирландскими войсками.
- Наконец-то до него дошла речь, - воскликнул Саутгемптон. – На Маунтджоя нечего надеяться, господа. «Для удовлетворения личного честолюбия милорда я не намерен вступать в подобное предприятие» - вот что сказал мне ваш Маунтджой!
Все неуверенно примолкли; Эссекс подрастерявший было свой пыл, снова воспрянул:
- Что ж, мы прекрасно обойдёмся без этого предателя, - объявил он. – И без помощи лукавого Шотландца Джеймса тоже. Наших сил вполне достаточно, чтобы поднять народ на штурм Уайт-холла!
- На штурм Уайт-холла? – переспросил Блант, и брови его поползли верх.
- Да, мы возьмём дворец, захватим Королеву, созовём парламента и казним горбуна и Рэли! Селёдка не так мёртва, как будет он мёртв, когда я убью его!
Снова повисла недолгая пауза.
- Я уже словно вижу корону на вашей голове, - выдохнул Ратленд. Эссекс махнул рукой:
- Ну-ну, друг Роджер, зачем заглядывать так далеко… Итак, народ мы поднимем с помощью пьесы о свержении Ричарда Второго – даже ирландцу ясно, что Ричард – это Елизавета. Вот здесь, кстати, я призываю вас отблагодарить нашего графа Ратленда, единственно стараниями которого появилась на свет эта часть нашего плана!
Все, кроме Горгеса, крикнули «ура!»  в честь графа Ратленда.
- Все вы не хуже меня знаете, что ждёт нас в том случае, если мы не поднимем оружия, - продолжал граф Эссекс. – Наши враги давно мечтают погубить меня, и моих друзей тоже.  Самым своим появлением в Тайном совете горбун бросил мне вызов! Да что там, самым своим появлением на свет в поганом доме Сесилов! Наша давняя борьба должна завершиться, наконец, решающим сражением. Я доверяю им, как двум ехиднам, и не попадусь в ловушки. Я точно знаю, что горбун и Рэли составили заговор, они должны дорогу мне расчистить, герольдами вести меня к измене – так пусть ведут. Забавно будет видеть, как инженер взлетит с своим снарядом. Под их подкоп, когда я не обчёлся, я подведу другой, аршином глубже, и он взорвёт их до луны! – Эссекс возбуждённо рассмеялся. – О, как отрадно столкнуть две силы на одном пути!
- Когда приступим к действиям? – горячо спросил Саутгемптон.
- В скором времени я получу окончательный ответ от шерифа, который обещал нам свою помощь, - быстро ответил Эссекс. – А так, как только будем готовы – вперёд!
Ему ответили восторженными и воинственными криками, а кто-то предложил:
- Нужно выпить за успех нашего предприятия! Не правда ли, милорд?
- Отличная мысль, - обрадовался Эссекс; он разрумянился, в глазах скакали блики. – Спустимся вниз и расположимся достойно.
И пёстрой переливающейся толпой заговорщики шумно покинули комнату.

                Сцена 5
Вечерняя сумеречная тень ещё не заползла в кабинет главного секретаря, но тень тайны поселилась там навечно ещё со времён Уолсингема; когда же вошёл Бэкон, за ним вползла тень трагической развязки, которую он, очевидно, привёз с собой из «Глобуса».
- Сэр, у меня есть новости для вас, - с порога сказал он.
- Сэр, у меня есть новости для вас, - переадресовал ему эту же фразу Сесил.
- Сначала ваша новость или моя?
- Сначала вы, а мои сведения пусть останутся на сладкое.
- Когда я сегодня плыл по Темзе на лодке, - начал Фрэнсис, - мимо меня проплыла барка Фердинандо Горгеса, испанского посла, и он сказал мне, чтобы я опасался лорда Эссекса, который готовит мятеж против Её Величества.
- Неплохая тема для болтовни во время водной прогулки.
- Вот именно. Мало того, он сказал, что граф намеревается судить и казнить вас и сэра Уолтера Рэли.
- Учитывая сложившееся положение – предполагаю, что и вас, - спокойно добавил Сесил, глядя на свои сплетенные пальцы.
- Почему?
- Ну как же, разве половина двора не знает о нашем дружеском сотрудничестве? – Секретарь непринуждённо улыбнулся, а Бэкон побледнел, и уголки унылого рта опустились ещё ниже. – И Эссекс узнает также, можете не сомневаться. Поэтому настоятельно прошу вас припомнить, говорил ли Горгес о сроках.
- В том-то и дело, что он ограничился предупреждением и назвал несколько имён – уже известных, графов Ратленда и Саутгемптона, Бланта.
- Ага, - Сесил подался вперёд, опираясь руками на подлокотники кресла – сущий ястреб. – В таком случае, моя новость вам понравится – актёры театра «Глобус» получили приказ играть «Ричарда Второго» 7 февраля. Спектакля нам не придётся ждать.
- Но дата выступления нам неизвестна.
- А зачем ждать долго, кузен? Воскресенье, 8 февраля – вот мой срок.
- Скажите, что Королева знает о сложившейся ситуации?
- Скоро она узнает всё, что нужно; о переписке с Шотландцем и переговорах с Маунтджоем она узнает тоже, хотя полагаю, в дальнейшем это по понятным причинам не всплывёт.
Бэкон покачал головой почти с восхищением:
- Не устаю удивляться вашим талантам, сэр.
- Всё придумано до нас, кузен. Мы с вами как по нотам разыгрываем старую пьесу о Марии Шотландской, правда, на этот раз мы обеспечены заговором без всяких усилий с нашей стороны.
- Поэтому вы и не собираетесь предотвращать мятеж, - улыбнулся Бэкон. – Мы будем обеспечены также и доказательствами.
- Да. Заговор должен созреть, вы со мной согласны? Единственная неприятность заключается в том, что я получу нагоняй за близорукость.
- Если уж об этом зашла речь, - мягко произнёс Бэкон, - я должен буду выступать в суде?
- Если дело дойдёт до суда, - меланхолично ответил Сесил. – А, стало быть, почти наверняка.
- А, так, значит, есть опасность, что Королева откажется от суда?
- Она может поручить дело Тайному совету, но граф потребует суда пэров – разве могут низшие судить его! И, конечно же, на суде пэров не могу присутствовать я.
- А если случится так, что его помилуют, - сказал Бэкон, в свою очередь, подаваясь вперёд. – В любом случае, ему не подняться снова, но само его присутствие… - Он не договорил. Сесил следил за ним из своего кресла, на спинку которого он откинулся, чтобы хоть немного дать отдых спине.
- Можете быть уверены, - произнёс он, - этого не произойдёт. Я говорю вам это с полной ответственностью – этого не произойдёт.

И этого, действительно, не должно было произойти, судя по тому, как восприняла Королева тяжёлое известие.
- Божьи потроха! – вскричала она, с изумлением и гневом оглядывая мрачно молчавшего Сесила, прижимавшего к груди рапорты и донесения. – Вы хотите сказать, что этот наглый мальчишка возомнил себя Королём Англии? Что он надеется поднять Лондон против меня? Какой неописуемый вздор, какая беспримерная наглость! Лондон всегда был верен мне.
- После нескольких неурожайных лет и чудовищного обесценивания денег, какого не было со времён воцарения Тюдоров – Ваше Величество, простите мне мою прямолинейность – можно ли быть полностью уверенными в лондонцах? – тихо спросил секретарь. Королева холодно посмотрела на него и произнесла таким тоном, что он отступил на шаг:
- Вы дерзки, карлик, вы не обладаете тактом вашего покойного отца, - её голос вдруг сорвался, растерял холод и силу, - и его умом… Господи, зачем Ты забрал у меня моего последнего и единственного друга! – Она закусила губу, с трудом удерживая лицо в неподвижности, но не сумев сдержать слёзы.
- Ваше Величество, я сделал всё возможное! – горячо заверил Сесил. – Я и не надеюсь сравниться с лордом Бёрли, но защитить Вас я, с Божьей помощью, смогу. Стража будет увеличена, я…
- А какого дьявола вы, мой защитник, пропустили зарождение изменнического заговора? – Сияя полными слёз глазами, Елизавета вскочила с места. – Он сделал всё возможное! Он позволил глупому мальчику состряпать заговор и ничего не заметил! Он готов столкнуть меня в могилу! - Доведя себя до гнева, она залепила секретарю тяжёлую пощёчину. Потом прибавила для полного унижения: - Вы сами докладываете мне о сброде, которым полон его дом. Только слепой не заметил бы! Вы допустили это заблуждение.
Сесил отнял руку от щеки – королевская ладонь оставила яркий след на его лице. Он, видимо, не без труда удержался от ответа на обвинения; вместо этого он заметил:
- Ваше Величество, он не ребёнок, а взрослый человек и дворянин, младше меня на три года. Его поступки – не заблуждение, а осознанная государственная измена, я готов поклясться в этом.
- Вот посмотрим! – отвечала Королева, длинным тонким пальцем указывая на чернильницу на своей конторке. – Я отправлю ему своё повеление прибыть в Тайный совет, он не может не подчиниться.
Сесил осмелился заявить:
- Скорее всего, он скажется больным и не прибудет.
Королева ткнула пальцем на этот раз в его сторону:
- Мы увидим! До последних событий я бы не поверила вам ни на минуту, карлик. Теперь же я вижу, что ошиблась в нём. Поэтому я приказываю ему явиться в Тайный совет; если он откажется, его приведут, хотя бы и под стражей. А теперь оставьте меня. Хотя нет, бумаги оставьте, я хочу их перечитать. Вот так, теперь идите и не обижайтесь за пощёчину.
- Ваше Величество, - заулыбался секретарь, - одно Ваше прикосновение – честь, недоступная многим.
Королева с хрипотцой рассмеялась:
- Ступайте.
Сесил с поклоном вышел и за дверью яростно прошептал:
- Я хотел быть убивать их девять лет подряд! – Но кого он имел в виду, осталось неизвестным.
Оставшись одна, Елизавета устало откинулась на спинку кресла.
- Господи Боже, кто защитит Королеву Англии? Кто будет ей поддержкой? У Королевы есть слуги, у Елизаветы ни одного… Как Елизавете нести корону одной? Господи, верни мне моего Бёрли! Верни Парри, верни Уолсингема… - Она уронила руки на конторку, голову же на руки она уронить не могла – тяжёлый парик сбился бы, цепочки драгоценностей покривились. Плакать она не могла себе позволить из-за белил. Так и сидела она, словно монументальная статуя, не шевелясь, гордо держа голову и глядя прямо перед собой.
Над Лондоном собрались облака – казалось, пришла одна маленькая грозово-чёрная туча, которую чья-то рука размазала по всему небу до нежно-серого пастельного цвета, и тогда она залила дождём весь город.

                Сцена 6
Паж влетел в покой, прикрыл за собой дверь и выдохнул:
- Милорд, господа из Тайного совета!
- О Боже, они опять пришли, - взвился Саутгемптон. – Какого дьявола!
- Стало быть, не поверили сказке, которую им рассказали о моей тяжёлой болезни, - сказал Эссекс голосом, дрожащим от напряжения. Он сидел за конторкой, над несколькими листами бумаги. – Скажи им… скажи «Дальнейшее – молчанье!», и довольно с них. По-моему, отлично сказано.
- Милорд, от них нелегко будет отделаться, - отчаянно убеждал паж. – Это не посланцы Тайного совета, это господа из самого Тайного совета.
Три неразлучных графа-заговорщика подняли на него глаза; Эссекс даже выронил перо. Ратленд тихо сказал:
- Спектакль в «Глобусе» прошёл только вчера, а они уже… всё поняли.
- Ну, - Эссекс поднялся, - идём к ним. Когда не в рай – сойдём все вместе в ад.
Саутгемптон с готовностью вскочил. Уже возле дверей комнаты к ним присоединились пятеро или шестеро дворян с Кристофером Блантом во главе.
- К нам пожаловал лорд-канцлер, - закричал он, едва завидев Эссекса. – С ним лорд верховный судья и ещё сановники.
- А горбун рядом с ними не случился? – понадеялся тот.
- Конечно же, нет, но я так и вижу его тень за их спинами. Милорд, послушайте, выступать нужно прямо сейчас, не медля ни часу. Они обо всём прознали, ручаюсь. Сейчас утро, самый лучший час. Милорд, созывайте всех наших сторонников!
- Сэр Кит прав, мы и так довольно медлили, - произнёс Саутгемптон. Ратленд в это время смотрел с лестницы вниз, в холл:
- Все уже здесь, - возбуждённо ответил он. – В доме нас человек триста, не так ли?
- Точно так, - сказал Саутгемптон.
- Тогда нас вполне достаточно, нужен лишь приказ лорда Роберта!
Эссекс посмотрел на одного, и другого, сказал:
- Идёмте, - и стал быстро спускаться по лестнице. Всё прибывающие его сторонники – за ним. К тому моменту, когда граф встретился с представителями Тайного совета – его сопровождали уже добрых полторы сотни вооружённых и разгорячённых его сторонников.
Четверо посланников совета стояли посреди холла, похожие на суровых судей в своих бобровых мантиях. Эссекс остановился на лестнице.
- Смерть изменникам и предателям! – закричали сзади в несколько десятков глоток. Посланцы дрогнули. Эссекс спустился к ним.
- Милорд, здравствуйте. Надеюсь, вы объясните, что здесь происходит? – осведомился лорд верховный судья Попэм.
- А по какому праву вы от меня этого требуете? – громко спросил Деверо.
- Я послан сюда Её Величеством, - сухо ответил тот.
- А откуда нам это знать?
- Он тоже испанский выкормыш! – раздались выкрики. Из боковых дверей прибежали ещё люди. – Повесить судейскую крысу! В окно лорда-канцлера! В Темзу всех четверых…
Лорд Попэм стал бледнеть и пятиться.
- Милорд, только отдайте приказ! – закричали с лестницы. Эссекс заставил всех замолчать:
- Казнить их я не стану! После решим, что с ними делать. Господа, - отнёсся он к посланцам, - пройдите за мной в библиотеку, вам придётся побыть там некоторое время.
И их увели почти без сопротивления. Войдя снова в холл Эссекс спросил:
- Лошади готовы?
- Ещё нет.
- Нет времени ждать. Вперёд, вперёд!
Призыв был встречен восторженным рёвом. Все вслед за Эссексом ринулись к дверям.
- Сначала в Сити, там мы поднимем горожан и поведём за собой, а затем отправимся ко дворцу, - звенел Эссекс. Все высыпали на улицу, и холл опустел.

                Сцена 7
Королева вышла со своим сопровождением на хрусткий морозный утренний воздух, направляясь на воскресную службу, и здесь, на пожухлой траве лужайки, её застала весть – во двор через арку внёсся человек на лошади и, выпрыгнув из седла и упав колено, объявил:
- Ваше Величество, бунт!
Она повернулась к гонцу, величественная и непроницаемая:
- Бунт? Где? Что именно случилось? Говори же! – она не удержалась от гневного окрика. Гонец затараторил:
- Их ведёт милорд граф Эссекс. Их человек триста, при шпагах и кинжалах. Они пошли в Сити, выкрикивая «Английская корона продана испанцам!»  и «Смерть изменнику Сесилу!», - гонец поднял глаза и, как назло, встретился взглядами с государственным секретарём, стоящим от Королевы слева. Её Величество оглядывалась по сторонам, Сесил же был на удивление спокоен. Во весь голос он принялся распоряжаться:
- Стража! Охрана! Сэр Уолтер… Где он? Вызовите сэра Уолтера Рэли. Вас послал сэр Джон Ливсон? – обратился он к гонцу.
- Да, сэр, - часто закивал тот. – Его отряд уже занял пути к Уайт-холлу, так он велел передать.
Сесил кивнул, обернулся к Королеве и опустил глаза под её потерянным взглядом.
- Вы были правы, карлик. Я страшно ошиблась… в бывшем графе Эссексе, - сказала она тускло и одновременно с беспокойством. – Как думаете, сможет он поднять Лондон?
- Я принял меры, Ваше Величество, и они должны помочь, - ответил секретарь почти покровительственно.
- Я вам верю. Нужно расставить охрану…
- Ради Вашей безопасности Вам лучше будет удалиться в Ваши покои, вокруг которых будет расставлена охрана.
- Прекрасно. Я хочу быть извещаема обо всех новостях.
- Будет сделано, Ваше Величество.
Рэли прибыл, почти хохоча, уже оповещённый обо всём:
- «Смерть изменнику Сесилу»! Чёрт меня побери, это великолепно! Сэр Роберт, покажите мне второго такого дурака, чтобы я мог умереть от смеха!
- Зачем же, сэр, вы нам слишком нужны, - отвечал Сесил, закрыв в прихожую королевских покоев и отмахнувшись от слуг и охраны.
- Стража везде расставлена. Я всё проверил – мышь не проскочит.
- Господа, - подлетел человек стражи. – Приехал г-н Томас Сесил, я хочу сказать – лорд Бёрли! Прикажете пропустить?
Рэли дал согласие под тактичное молчание секретаря. Томас Сесил вошёл в приёмную, покосился на стражу, нашёл глазами брата, заметил Рэли и поприветствовал обоих:
- Здравствуйте, господа, Сити чествует графа Эссекса как изменника, а именно – улицы пусты, окна заперты, на его пути ни души.
- Очевидно, благодарить за это следует вас? – спросил Рэли. Бёрли улыбнулся:
- Всё семейство Сесилов, сэр. Я вовремя отправился в Сити и объявил графа изменником, но обогнал я его благодаря сэру Роберту. Он всегда славился умением быстро выписывать нужные бумаги, - и он рассмеялся. Похоже, Томас Сесил не воспринимал мятеж всерьёз.
- Нужно провести вас к Королеве, чтобы вы рассказали ей обо всем, - сказал Рэли. – Сэр Роберт, прошу вас.
- Пожалуйста.
- Сам я ещё раз проверю охрану, - и сэр Уолтер удалился. Старший Сесил посмотрел ему вслед:
- До чего он встревожен.
- Мы все встревожены. Королева в ужасе и ярости. Ничего ещё не ясно, завершиться эта история может чем угодно.
- Ты преувеличиваешь опасность, Роберт.
- Я учитываю малейшую опасность. Идём, я проведу тебя через охрану к Королеве.
- Премного благодарен тебе за протекцию, - ответил Томас не без скрытого сарказма, и они оба вошли в дверь, ведущую к Её Величеству.

                Сцена 8
Эссекс вёл своё воинство по улицам Сити.
- Такая неудача – без единого выстрела, - тихо бушевал Саутгемптон.
- Ничего, нас достаточно, чтобы захватить Королеву, - отвечал Эссекс, сжимая обнажённую шпагу, которой ему пока не довелось никого убить сегодня. – Мы вынудим её принять нас, а там…
- Но хватит ли нас на то, чтобы добраться до неё? Ты брал Кадис, Роберт, но ты же понимаешь, что нас слишком мало. Мы ведь рассчитывали привлечь на свою сторону многие сотни.
- Смелость поможет победить любое число врагов, а они ещё не знают о нашем выступлении, - отвечал Ратленд за предводителя, и глаза его серебрились. Мятежники шагали по грязным улочкам Лондона, чувствуя, как шпаги начинают оттягивать руки, как подмёрзшая грязь хрустит под туфлями, каким бездарным и нелепым спектаклем обернулось их рыцарское предприятие.
- Мало чести в том, чтобы шлёпать по грязи, - ворчал кто-то.
- А что мы будем делать с охраной Уайт-холла? – вторили ему другие.
- А что мы скажем Королеве? – осенило третьего. – Она же объявит нас изменниками и бросит в Тауэр.
И тут из-за поворота показалось второпях выстроенное укрепление – две телеги перегородили дороги, а перед ними выстроился авангард отряда сэра Джона Ливсона с ним самим во главе. Эссекс и его друзья растерянно остановились, и затем и все остальные.
- Кто вы такой, добрый сэр? – осведомился Деверо запальчиво.
- Сэр Джон Ливсон, милорд, - последовал сдержанный ответ.
- Присоединяйтесь к нам, сэр, идёмте с нами, чтобы отстоять честь английской короны!
- Милорд, я предан Королеве и не совершу измены. Идите своей дорогу подобру-поздорову.
- Да будет вам! Я вижу, вы честный человек. Разве хотите вы плясать под испанскую дудку, хотите терпеть возле нашей Королевы подлого изменника Сесила?
- Милорд, - Ливсону, очевидно, всё это надоело, и он решил подвести черту разговору, - бедный коротышка Сесил делает своё дело, а я своё. Я предан Её Величеству и Англии и служу им, а не вам и не Сесилу. Разворачивайте своих людей, милорд, путь к Уайт-холлу вам заказан.
- Добрый сэр, - закричал Эссекс, - я всего лишь защищаю свою жизнь и честь! Мне надо быть допущенным к Королеве. Если вы не желаете присоединяться ко мне – не присоединяйтесь, но пропустите без лишнего шума.
- Я не тронусь с места за всю английскую казну.
- Вы никогда не видели английской казны, а что, если я вознагражу вас вполне осязаемым золотом за ваше понимание? Вы видите перед собой не бесчестного мятежника, а преследуемого человека, оленя, загнанного гончими, который хочет требовать у Королевы справедливости. Я желаю того, на что имеет право каждый дворянин – защитить свою жизнь и честь!
- Жизнью своей вы и без того рискуете, а честь свою вы потеряли, - с презрением произнес Ливсон. – Ступайте отсюда, милорд, иначе я прикажу атаковать.
- Прежде я атакую! За мной, друзья, собьём с него спесь! – Эссекс взмахнул шпагой и повёл за собой своих сторонников. Ливсон поднял руку, чтобы отдать приказ солдатам, но не успел – кто-то из мятежников оказался очень проворен и, обогнав своих, бросился со шпагой в руке на вражеского командира. Воспоследовала стычка. Мятежники были отброшены, как игрушечные, на грязной утоптанной земле остались трупы; Ливсон, глаза которого из холодных сделались колючими, оглядел потери в своих и мятежных рядах и готов был уже приказать идти в наступление, но Саутгемптон тоже прекрасно понял, что столкновение с войсками ни к чему хорошему не приведёт, и закричал:
- Назад! Назад!
Его голос перекрыл лязг оружия, топот ног и крики раненых; постепенно неорганизованные бунтовщики, собравшись в более-менее маневренную группу, стали отступать вслед за Саутгемптоном.
- Нужно укрыться от солдат Королевы, - сказал он Эссексу, отмахивая такт рукой, в которой он держал шпагу. Тот весь позеленел от унижения, весь увял, сделался весь как промокший порох.
- В мой дом, - ответил предводитель, - Идём туда, откуда мы начали этот губительный поход.
- Тогда нам нужно к Темзе, не идти же через весь Сити – там всё уже полно солдатами.
- В решающий момент все предпочли Рыжую Бэсс, - с отчаянием произнёс Эссекс. Ратленд, догнавший их на этой фразе, перехватил шпагу и заметил:
- Ну, она давно уже не рыжая, а седая, и мы, если только будем живы, возьмём своё.
- Нет, Рыжая Бэсс, во веки веков рыжая… Всё кончено, друзья.
Ратленд и Саутгемптон переглянулись.
За ними бежали потерявшие весь свой задор и всю смелость бунтовщики, в шляпах и без шляп, многие сворачивали в переулки и скрывались от Истории навсегда, а три графа упорно шли к Темзе, надеясь там найти лодки для переправы.


                Сцена 9
Елизавета Тюдор не оставалась на одном месте больше половины минуты; присев за конторку, она вскакивала и начинала ходить туда-сюда, шла к окну, затем к дверям, спрашивала, нет ли вестей и где Сесил, и снова направлялась к конторке. Так она неутомимо ходила уже долго время. На табурете лежал заржавленный меч, неизвестно где найденный. Занавесь колыхнулась – открылась дверь; Королева сделала движение к мечу и встретила Сесила грозным взглядом. Он вошёл быстрым и оттого неуклюжим шагом, бумаг при нём не было, закрыться от Королевы стало нечем.
- Ваше Величество, они укрылись в Эссекс-хаузе. Дом уже окружён войсками.
- Нужно вынудить их сдаться, - резко произнесла Королева.
- В доме должно быть довольно провизии, но там находятся женщины, да и в долгом сопротивлении нет смысла.
- Я хочу, чтобы они сдались.
- Будет сделано, Ваше Величество. К дому подкатят пушки, - Сесил уже хотел тихо исчезнуть, когда Королева остановила его словами:
- В решающий момент народ стал на мою сторону.
- Разумеется, ваше Величество. Лондон – Ваш город, Вы сами изволили так говорить, - успокаивающим тоном ответил он.
- И войска не пошли за ним, и Маунтджой отрёкся от него… - Елизавета села за конторку. – На что он надеялся, когда пошёл один против меня? Как осмелился он пойти против своей Королевы!
- Ваше Величество, - осторожно ответил Сесил, - он чтил Вас, пока полагал, что  он незаменим для Вас и Англии. Когда он провинился, спуск с небес на землю оказался слишком мучителен для его честолюбия.
- Вы хотите сказать, я сама дала ему слишком много власти? – Королева пребывала в неуверенности.
- Ваше Величество, ничего подобного не было у меня в мыслях.
- Да, я знаю, что говорил об этой комедии о Ричарде Втором, о том, что я – Ричард Второй, что отдал бразды правления в руки фаворитов; эту комедию сорок раз играли в театрах и на площадях… О, везде измена! Слышите, карлик, уходите и не смейте возвращаться, пока их всех не возьмут под стражу! – рявкнула она. В дополнение к своим словам она прошипела: «Сера и ад! Смерть Господня!», но Сесил уже поклонился и исчез за дверью. – Хотя, постойте, сэр Роберт, я не хочу оставаться в одиночестве… Ах, чёрт, ну пусть только придёт снова! Пусть убирается к чёрту.
Сесил тем временем распорядился передать приказ о пушках кому следует, а сам прислонился к стене и закрыл глаза. Вскоре в приёмную заглянул стражник:
- Сэр…
- Её Величество зовёт? – Сесил оттолкнулся от стены.
- Да. Она прямо места себе не находит. Я не знаю, что делать.
- Иду, иду, - секретарь протиснулся в приоткрытую дверь. Стражник исчез вслед за ним.

                Сцена 10
Эссекс осторожно появился в луче слабого света, идущем из окна. Сам он выглядел ещё слабее; посмотрев в окно, он тут же отстранился, пока его не заметили.
- О Боже, они и вправду подкатывают пушки.
- Неужели? – возле него появился Саутгемптон.
- Да, и каждую тащит по шесть лошадей! Я не знаю, что теперь делать.
- Мне кажется, выход только один, - сказал Саутгемптон тихо. – Нужно испить чашу поражения до дна.
- Я не выдержу этого, Генри! – Эссекс содрогнулся. – Капитулировать! Идти к ним, отдать свою шпагу…
- Хорошо. Я пойду и стану вести переговоры, и уговорю их оставить нам шпаги, - Саутгемптон был собран и серьёзен, совсем не похож на себя всегдашнего. – Я боюсь, Роберт, я хочу жить, я должен спасти наши жизни.
- Генри, я прошу тебя, сделай это, переговори с ними.
- Я выйду на крышу, - граф кивнул предводителю бунта и вышел. Эссекс, удручённый, похожий на выжатую досуха губку, повлёкся прочь от окна.

                Сцена 11
И снова Сесил пришёл к Королеве с новостями; в приёмной толклась охрана и прислуга, и секретарь обратился к стражнику у дверей:
- Что Её Величество? Что изменилось, пока меня не было?
- Не знаю, как вы, сэр, а я бы не осмелился туда идти на вашем месте.
- Я оставил Её Величество в спокойном состоянии духа, - осторожно заметил Сесил.
- Видите ли, сэр, пронёсся слух, что Эссекс вырвался из окружения, а кое-кто уже говорит, что гарнизон Тауэра перешёл на его сторону.
Сесил принял стоический вид, поблагодарил собеседника, поклонившегося в ответ, и двинулся к покоям Королевы, куда его пропустили беспрепятственно. Едва он отвёл занавесь за дверью, ведущей в одну из комнат, как в грудь ему упёрлось острие заржавленного меча, который не без труда удерживала сухая рука Королевы.
- Ваше Величество, это я, - не успел Сесил побледнеть, как она отвела меч и дрожаще улыбнулась:
- Входите скорее. Говорите, говорите, что слышно? 
- Этого я не знаю, но я знаю, что граф Эссекс сдался.
Меч упал на пол – Елизавета позволила ему выпасть из руки.
- Он потребовал, что с ним и его сторонниками обходились как с благородными пленниками, позволили им оставить при себе оружие и позволили беседовать с капелланами. Главные участники бунта уже под стражей, но аресты ещё продолжаются.
Сесил умолк, Елизавета подняла на него остановившийся взгляд своих тёмных глаз:
- А народ? Нет ли… волнений?
- Лондон наводнён людьми Вашего Величества, и любые волнения буду пресекаться, однако пока всё мирно, - ответил секретарь, но напряжённость его проскальзывала даже в голосе. Королева в три широких шага оказалась возле него, посмотрела верху вниз с мучительной тревогой:
- Скажите откровенно, вы опасаетесь чего-то? Может произойти бунт? Выступления? Заговор?
Сесил молча поджал губы и кивнул. Елизавета сказала:
- Бог отводил все направленные в меня стрелы, отведёт и теперь.
- Аминь всем сердцем, Ваше Величество.
- Вы контролируете ситуацию, сэр Роберт?
- Да, Ваше Величество, Вы можете положиться на меня.
- Я полагаюсь на вас и вверяю вам свою жизнь.
- Я оправдаю Ваше доверие, как оправдывал до сих пор, Ваше Величество.
Вечер застал молчащий город в напряжённом ожидании; медленно и так же молчаливо планировали в синем небе редкие снежинки.
Ночь не принесла покоя. Сесила новый день поприветствовал новой напастью, Эссекса – решёткой Тауэра, графиню Ратленд – страшным и нелепым рассказом о мятеже.
- Капитан Томас Ли, - произнёс Сесил, поглядев на арестованного, - вы собирались захватить Королеву, чтобы вынудить её освободить мятежного графа Эссекса?
- Да, чёрт возьми, и тот изменник, кто не сделает того же! – прорычал тот, вырываясь из цепких рук. – Записывайте, записывайте, мне уже всё равно! Если я погибну, то погибну за милорда графа, слышишь ты, выродок горбатый!
Сесил покивал:
- Прекрасно слышу. Что ж, полагаю, здесь всё ясно. Вас осудят в ближайшие три дня, милейший, - обратился он к Томасу Ли. Вид у обоих был очень утомлённый, даже истерзанный, но арестованный капитан ещё держался на своём петушином задоре. – И казнят с соблюдением протокола, ручаюсь вам.
- Пытайте, я не боюсь!
- Посмотрим. Уведите.
- Что же? Факел погребальный, из шести досок ларец, - запел Ли, которого потащили прочь, подбадривая пинками, - саван, крест да хор печальный – вот и песенки конец! Вот и песенки конец…»

                Сцена 12
Эссекса вывели на авансцену. Он и Саутгемптон должны были стоять меж двух стражников с алебардами, глядя на расположившийся перед ними суд: красные мантии ровными рядами, тёмное дерево скамей. Главным обвинителем выступал сэр Эдуард Коук: 
- Я прошу, ваши светлости, взглянуть на человека, что стоит перед судом. Он равен вам по титулу, его род знатен и славен, он стал одним из первых людей королевства, но теперь он обвиняется в государственной измене и мятеже. Тот, кто стоит на высоте, падает низко, и падение его видно издалека, и тем более оно достойно наказания – ибо через все законы перешагнул этот человек, бросил в грязь своё достоинство и добродетели, своё знатное имя, но главное – он преступил клятвы верности короне, плюнул на святыню, поднял свою нечестивую руку на священную особу Её Величества! У обвинения нет недостатка в свидетелях и доказательствах…
Потолок парил над головами, занавеси у дверей колебал вечный сквозняк. Лорд верховный судья Попэм встал в качестве свидетеля по вызову обвинителя:
- …Они угрожали мне расправой, зная, что послан от имени Её Величества и Тайного совета, а именно говорили: «Повесить судейскую крысу», угрожали выбросить уважаемого лорда-канцлера в окно, и бросить в Темзу всех нас четверых. Граф Эссекс, стоящий теперь перед судом, решил запереть нас в библиотеке своего дома и позднее, посоветовавшись со своими сообщниками, решить, что делать с нами.
Вызван был  Фердинандо Горгес, который спокойно выдал всё, что знал, и пораженный Эссекс смотрел на него, не зная, что ему ответить на это. Убийственный ход был сделан Коуком немного погодя – в зал ввели графа Ратленда. Он стоял совершенно белый, ничего не понимающий, и отвечал на вопросы обвинения:
- Собирался ли граф Эссекс захватить Королеву и созвать парламент?
- Он говорил об этом…
- То есть он хотел взять власть в этом королевстве в свои руки.
- Он хотел судить осудить сэра Уолтера Рэли и г-на главного секретаря Сесила за злоумышления против него.
- Но вы подтверждаете, что граф замышлял захватить власть, созвать парламент?
- Да, - сипло ответил Ратленд.
Вызваны были и другие свидетели, подтвердившие слова Ратленда. Эссекс не выдержал:
- Все они говорят против меня из страха перед пытками!
Коук посмотрел на него одним глазом, как галка:
- Но вы не можете отрицать, что эти признания показали суду ваши действительные намерения?
Эссекс смешался, но тут же крикнул:
- Я защищал свою жизнь – это является естественным правом человека!
- И для спасения своей жизни от врагов вы намеревались захватить Королеву и созвать парламент? – едко осведомился Коук.
- Они хотели убить меня, они состояли в заговоре! Я должен был предпринять активные действия. Г-н Сесил, чьё имя здесь уже звучало – и есть государственный изменник, опаснее всех, что вы когда-либо видели! Он, пользуясь доверием Королевы, готовит передачу трона испанской инфанте, - Эссекс торжествующе выпрямился. Он сам теперь выглядел обвинителем. Не успел суд изумиться такому ходу событий – обвиняемый, вместо того, чтобы защищаться, сам обличает других, - как одна из занавесей отодвинулась, и в зал вошёл Роберт Сесил собственной персоной. Пройдя неуклюжим шагом  десятка два шагов, он остановился посреди зала. Государственный секретарь где-то по дороге обронил свою обычную маску – на его лице не было ни следа спокойствия, он смотрел на подсудимого взглядом ужаленной змеи.
- А что здесь делаете вы? – спросил тот одновременно с презрением и страхом. – Главный секретарь подслушивает ход процесса за занавеской!
- Вы предъявили мне обвинение в государственной измене, - сказал Сесил громко и ясно. – Я прошу у милордов судей разрешения очиститься от возведённого на меня обвинения.
- Сэр, суд не верит слову изменника, вам нет нужды оправдываться.
- И всё же я прошу разрешения очиститься от обвинений.
- Суд даёт своё разрешение.
- Я полагаю, обвинитель должен сообщить, из каких источников ему известен факт моей измены и какие свидетели моей измены у него есть, - несмотря на шипящий тон, голос Сесила натянуто дрожал. Он улыбался тем лучезарнее, чем более неприятные вещи ему говорили; но сейчас он был доведён до крайности. Эссекс стоял весь красный; опустив глаза, он произнёс:
- Это сказал мне граф Саутгемптон.
Саутгемптон обернулся к нему так резко, что вынужден был отступить на шаг; Эссекс прибавил:
- Он сказал, что слышал, как он, - кивок в сторону Сесила, - говорил о преимущественных правах испанской инфанты на английский трон.
- Я слышал это от сэра Уильяма Ноллиса, - сказал Саутгемптон. Он был всерьёз испуган.
- Я прошу вызвать сэра Уильяма Ноллиса в суд, - откликнулся Сесил. – Насколько мне известно, он находится сейчас в Тауэре.
Послали за Ноллисом. Стали ждать. Коук опустился на стул, Эссекс смотрел по сторонам, словно ища способ побега из проклятого зала, Сесил глядел прямо перед собой, держа голову так высоко, как он только мог себе позволить. Наконец, Ноллиса ввели в зал суда.
- Сэр Уильям, - обратился к нему Коук, - присягните на святой Библии и перед лицом высокого суда ответьте: слышали ли когда-либо от сэра Роберта Сесила, что испанская инфанта имеет права на английский трон.
Глаза Ноллиса округлились, он посмотрел на Сесила с непониманием, подошёл к присяге и сказал:
- Я никогда не слышал от сэра Роберта ничего подобного. Впрочем, однажды он показывал мне книгу, где рассуждалось о правах инфанты.
Эссекс выдохнул из себя воздух. Он было вскинул голову, чтобы сказать что-то, но Коук уже взял слово:
- Таким образом, слова графа Эссекса оказываются злонамеренной клеветой, как это вы сейчас видели, милорды судьи…
Он продолжал бранить обвиняемого; Ноллис отошёл, а Сесил, ещё стоявший в одиночестве на мозаичном полу, сделав ещё несколько шагов, оказался прямо перед Эссексом и взял слово – История записывала за ним:
- Милорд, вы бросили мне страшное обвинение, и я презираю вас от всей души. Ибо по уму я уступаю вам, вы наделены им в избытке. Я уступаю вам в знатности рождения, хотя я и джентльмен. Я не фехтовальщик, здесь вы тоже впереди. Однако я сейчас стою перед судом как честный человек, а вы – как государственный преступник. У меня есть честь, совесть и искренность, чтобы защититься от позора и уколов клеветнических языков. Я отстаиваю верность, которой никогда не изменял. Вы отстаиваете измену, которая владеет вашим сердцем. Я признаю, что размышлял о будущем королевства. Я признаю свои слова о том, что и король Шотландии - конкурент, и король Испании - конкурент, и вы, я сказал, - тоже конкурент. Вы свергли бы Королеву, вы стали бы королем Англии и созвали парламент. И если бы это была только ваша трагедия, добрый лорд! Вы вовлекли в мятеж многих дворян, и их кровь вопиёт об отмщении.
Ему даже аплодировали. Едва стало тихо, в качестве свидетеля вызвали Фрэнсиса Бэкона.
Эссекс воспрянул, но, как оказалось, без причины. Бэкон сравнил обвиняемого с Каином, Пизистратом и герцогом Гизом и рассказал столько, что за это мало было казнить Эссекса дважды.
- Фрэнсис, - закричал обвиняемый, но сбился, - г-н Бэкон, вы писали Королеве письма от  моего имени и защищали меня!
- Письма были совершенно невинного содержания, - возразил Бэкон, - и я могу это доказать. Все письма Её Величеству хранятся в ведомстве г-на Сесила и могут быть предоставлены суду.
- В этом уже нет необходимости, - сказал Коук. – Вина графа Эссекса ясно видна.
После финальной реплики красные мантии удалились с этого спектакля, чтобы вынести решение, определяемое простым большинством.
- Виновен ли Роберт Деверо, граф Эссекс, лорд-маршал Англии, виконт Херефорд и Буршьер, барон Феррерз и Чартли, лорд Луен? – спрашивал Коук уже слегка осипшим голосом.
- Виновен, - отвечал судья.
- Виновен ли Генри Ризли, граф Саутгемптон, барон Тичфилд?
- Виновен.
И снова:
- Виновен ли Роберт Деверо, граф Эссекс?
- Виновен.
Хоровод кровавых мантий кружился перед обвиняемыми; судья говорил «Виновен» и садился.
- Вина обвиняемого признана абсолютным большинством голосов, - объявил Коук и прибавил не без злорадства: - Граф Эссекс, который сейчас стоит во всём чёрном, предстал бы в кровавой мантии, если бы ему удалось его предприятие! Вы, - обратился он к обвиняемому, - хотели стать Робертом Первым, а стали Робертом Последним!
И после этой фразы, внесённой во все анналы, он принялся зачитывать обвинительный акт. На головы графов опустили чёрные мешки, по обычаю, и свет на миг померк для них.
- «Вы будете повешены, выпотрошены и четвертованы. Ваши головы и части будут выставлены, исходя из воли Ее Величества, и пусть Бог смилостивится над вами и над всеми христианскими душами».
- Постойте! – закричал Эссекс не своим голосом, голосом осуждённого. – Постойте! Я хочу сделать полное признание! Не отправляйте меня обратно в Тауэр… Я сделаю признание перед  Тайным советом…
Публика замерла, и из рядом красных мантий вышли члены совета; был среди них, конечно, и Сесил. Эссекс вынес и это унижение; он сорванным, мальчишеским голосом заговорил:
- Я признаюсь в том, что злоумышлял против Её Величества, но, видит Бог, я не изменник, я оступившийся. Лорд Маунтджой в Ирландии повлиял на меня, пользуясь моей болезнью; он предлагал вести войска, имеющиеся в его распоряжении, на Лондон… Граф Саутгемптон это поддерживал, он говорил мне о кознях государственного секретаря Сесила, утверждая, что на меня готовятся покушения… Моя сестра, леди Пенелопа…
- Одумайся, что ты говоришь, - проговорил Саутгемптон, уже, казалось, потерявший способность удивляться. Эссекс стоял в луче направленного на него из окна света и лихорадочно говорил, а глаза его были круглыми от смертного ужаса:
- Моя сестра, леди Пенелопа Рич, вместе с ними опутала меня ложью, и я верил, потому что любил их и доверял им. Граф Саутгемптон предложил мне ударить первым, если я хочу остаться в живых… Я не заслужил такой казни, господа судьи! Я не заслужил такой казни!
- Ваше признание принято, милорд, вы будете препровождены в Тауэр до объявления воли Её Величества.
Эссекс хотел было что-то ещё сказать, но только сглотнул, потеряв все слова.
- Граф Саутгемптон, имеет ли вы что-либо сказать?
- Генри, признайся во всём, прошу тебя как друг, - быстрой дробью произнёс Эссекс. Саутгемптон, дрожа, покачал головой:
- Мне не в чем признаваться.
- Вы также будете препровождены в Тауэр до объявления воли Её Величества.
Эссекс, уходя из зала в окружении стражников, опустошённый поражением и страхом, вдруг скрутившим его, понимал, что больше на сцену не выйдет, разве только на самые трагичные и кровавые подмостки – эшафот. Он оглянулся; сказать ему было больше нечего, здесь он оставил свою честь, славу и достоинство. Ему не пришлось искать Сесила взглядом, тот сам его нашёл. Без всякого выражения заглянули они друг другу глубоко в глаза, так, как никогда не заглядывают друзья, только смертельные враги; но они уже и не были врагами, были, пожалуй, преследователем и жертвой, последний их поединок состоялся, последняя сцена «Правдивой трагедии о крушении Роберта Эссекса» была сыграна, победитель остался на подмостках перед опущенным занавесом.
Однако это был ещё не финал. Вскоре должны были осудить остальных заговорщиков. Об этом только и говорили при дворе:
- Добрый сэр, - сказал один молодой дворянин, выскакивая из-за угла и хватая за пышный рукав другого, - вы слышали новость?
- Какую именно? Что храброго Кита Бланта осудили?
- Нет, что осудили графа Ратленда! Его должны казнить.
- Королева жаждет крови, – тихо заметил второй.
- Я бы так не сказал, - первый наклонился к его уху, - я слышал, она отложила казнь графа Эссекса, так-то, сэр!
- Я, знаете ли, застал времена Марии Шотландской… Как бы не повторилась давняя история, и не полетели головы приближённых.
- Ну, Эссекс – не Мария Шотландская.
- Тут вы правы, тут вы правы, - придворный покачал головой и раскланялся с собеседником. Тот бросился ловить следующего:
- Сэр, вы слышали ли новость?..

                Сцена 13
В приёмной перед кабинетом главного секретаря было не протолкнуться. Чиновники сновали туда-сюда, просители норовили взять за рукав и заглянуть льстиво в глаза, писцы выбегали с надиктованными письмами и документами – Сесил создавал и гнал огромные бумажные волны, по примеру своего батюшки, лорда Бёрли. Родственники графа Саутгемптона обивали его порог уже несколько дней, стремясь заручиться его помощью в деле спасения Генри Ризли от плахи.
Графиня Ратленд остановилась на минуту; руки её беспокойно мяли надушенные перчатки.
- И я теперь лишь скромная просительница, одна из многих в приёмной главного секретаря, - пробормотала она. – О Боже мой, как это трудно!.. Но что же ты стоишь, глупая? Вперёд, хотя бы пришлось падать на колени! Да, на колени, и рыдать и умолять, и делать всё, что ни прикажут, стать судомойкой, превратиться в крокодила… 
Шепча, она двинулась вперёд. Клерк спешил с бумагами к начальственной двери – Елизавета задержала его:
- Скажите обо мне сэру Роберту.
- Миледи, посмотрите сколько здесь просителей!
- Мне очень нужно его видеть.
- Миледи, - при всём уважении к вам, - всем очень нужно его видеть. Вот и я иду с важными бумагами… - красноречиво прибавил он.
- В таком случае просто скажите, что графиня Ратленд пришла сюда и стоит в его приёмной.
- Миледи, вы меня пугаете…
- Ну, хорошо, я вам заплачу.
 Премного благодарен, миледи. Я всё сделаю ради вас! – и клерк исчез. Елизавета отошла немного в сторону от людского мельтешения. Вскоре знакомый клерк появился вновь, когда она, вскинув голову, стояла будто у позорного столба:
- Миледи Ратленд, миледи Ратленд! Вы были правы, - сказал он, подойдя к ней. – Вот увидите, сейчас…
- Миледи графиню Ратленд просят пожаловать в кабинет г-на секретаря!
- Ну вот! Что же теперь моё вознаграждение?
Елизавета достала из кошелька на поясе чуть не целую пригоршню монет, вручила клерку, изумившемуся такой щедрости, и пошла к дверям.
Едва Сесил увидел выражение её лица, как встал из-за стола.
- Миледи, здравствуйте! Видит Бог, я совсем не ожидал, что вы почтите меня своим визитом. - Он подошёл навстречу и одновременно подозвал очередного чёрного чиновника: - Пусть меня не беспокоят, пока я сам не позову, - и лично закрыл дверь.
- Позвольте предложить вам стул, миледи.
- Мне подобает стоять, - отвечала она почти с вызовом, - потому что я пришла не с визитом, а как многие из ваших просителей.
- Что за вздор, садитесь без лишних слов. Я принимаю вас у себя как знатную даму, другом которой я себя считаю. Садитесь, садитесь!.. Итак, чем я могу быть вам полезен?
Елизавета, сев, не сразу собралась с силами:
- Я вас пришла о помощи просить, - сказала она, положив руки на колени (платье на ней было скромное, совсем не пышное, тёмное, почти вдовье). – Мой муж осуждён за участие в мятеже. Я пришла узнать, можно ли сделать что-нибудь для него, я пришла вымолить у вас его жизнь.
Закончив эту несколько сумбурную речь, она вскинула глаза на Сесила; её губы дрожали как крылья стрекозы. Тот некоторое время молча рассматривал её.
- Миледи, - произнёс он, - не в моей власти казнить или помиловать графа Ратленда. Вы должны обратиться к Королеве.
- Я пыталась отдать ей прошение или добиться аудиенции, - Елизавета заторопилась, - но мне отказали, а все друзья от меня отвернулись… Вы сказали мне однажды, что готовы в случае беды протянуть мне руку помощи. Я никогда не стала бы требовать от вас выполнения слова, но только к вам я могу обратиться, больше мне не от кого ждать помощи! Скажите, есть ли возможность спасти моего мужа от плахи, хотя бы и малейшая, тонкая, как паутинка, как лучик?
- Вы ставите меня в неприятное положение, миледи. – Сесил даже не выдержал её прямого взгляда, опустил глаза на свои сплетённые пальцы. – Граф Ратленд признался во всём, более того, он рассказал о планах заговорщиков всё, что знал, и его показания очень помогли обвинению…
Очевидно, совсем не без задней мысли сказал он эти слова. Елизавета ахнула:
- Он? Ратленд? Вы хотите сказать, он… О Боже! – она вскочила, терзая свои перчатки. – Поддельный голубь! Волк в овечьей школе! Чем занята природа в преисподней, когда она вселяет сатану в такую покоряющую внешность? – Она прижала руки к груди, задавливая дыхание вовнутрь. – Зачем негодный текст переплетён так хорошо? Откуда самозванец в таком дворце? – шептала она.
- В мужчинах нет ни в ком ни совести, ни чести. Всё притворство, пустое обольщенье и обман.
Лиза обернулась к Сесилу с удивлением и проступающим узнаванием в глазах.
- Да-да, - сказал он на это, - вы тоже узнали пьесу, миледи. Что же, вы поменяли своё мнение?
Она улыбнулась:
- Нет, ну что вы. Как следует сказать, – позор стыдится лба его коснуться, на этом незапятнанном челе могла бы честь короноваться. Низость, что я осмелилась его бранить.
- Но что произошло – произошло, миледи, и убедить Её Величество в невиновности графа Ратленда я не способен.
- Так в чём же его вина? В том, что он был верен другу и искренне считал, что спасает его?
- Должен вам сказать – считал, что спасает от меня, - Сесил подался вперёд. – Я – их враг, источник их ненависти, кровавый маклер ада, палач, и прочее, и прочее! К кому вы обращаетесь, миледи.
- Тогда скажите мне начистоту, можете ли вы благородно протянуть руку помощи поверженному врагу?
- О Боже, дай мне терпения, - взвился он, - глупая благородная девочка, вы не понимаете, что я не человек, а фигура на шахматной доске, и они – не просто поверженные враги, вы не знаете всех деталей этого дела, вам неведомы мои обязанности, а вы приходите и с детской наивность просите выпустить Ратленда из Тауэра!
- Это не я, а вы не знаете деталей, - ответила она, глядя ему в глаза, с почти королевским величием и робостью одновременно. – Вы не понимаете, что в заговоре участвовали люди, решительные, смелы, благородные люди, пусть и оступившиеся, но они же – не шахматные фигуры! Сам ход планет смениться может от одного движения души, самое слабое решение слабой души способно изменить судьбы народов, отвести кинжал убийцы и порушить всю вашу шахматную партию, сэр Роберт.
Она перевела дух; лицо её всё пылало. Сесил, упершись руками в стол, поднялся из кресла и ответил:
- Если бы движение души могло менять судьбы, вы не сидели бы здесь и не говорили столь пламенных речей, а я бы… Я знаю этих людей не меньше вашего, и не благородство привело их к эшафоту, можете мне верить, совсем другое. – Он слегка отстранился. – Вы знаете, что граф Эссекс и я воспитывались в одном доме несколько лет? Нет? Он лишился отца и перешёл под опёку лорда Бёрли. Нас, двоих мальчишек, представили Королеве, когда она гостила у лорда Бёрли. Эссекс был очень красив и в детстве, нежно, почти по-девически, и она почтила его своим вниманием. Она хотела поцеловать его. Большая честь!.. Но Эссекс видел не владычицу Англии, Франции, Уэльса и Ирландии, а всего лишь напудренную старуху в пышном парике – он резко отстранился от неё. Лорд Бёрли сгорел со стыда. И с тех пор я предугадывал каждый его шаг, леди Лиза, я знал, чего ему захочется и что приведёт в гнев. Он шёл исключительно своим собственным путём, на самом деле его волновала только его особа, я знал этого с того дня, когда он оскорбил Королеву – ему претила такая сцена, такой фарс, он был героем трагедии и чувствовал, - то есть ещё чувствует, но скоро перестанет, - свою значительность, ведь его трагедию наблюдают тысячи глаз. И весь спектакль с бунтом был как эффектная кульминация пьесы. Этот человек потянул за собой таких же, как он, только молодых и совсем глупых. Вы думаете, я не понимаю их, - закончил он. – Нет, я понимаю, и понимаю даже слишком хорошо. Поэтому я вижу, как опасны для королевства эти молодчики, у которых есть только сознание своего величия и жажда удовольствий, и нет ничего святого.
- Вы говорите, как пуританин, - покачала головой Елизавета. – Да разве можно говорить о том, у кого есть в душе нечто святое, а у кого нет? Или вы – Всевышний? Разве мы можем читать в душах? У них есть душа и есть нечто святое, я это знаю, потому что они благородны и хотят добра, когда предпринимают какие-то действия, даже если они и ошибаются – кто не совершает ошибок?
- Неплохая проповедь, но я, к сожалению, видел результат их действий, - язвительно ответил секретарь. Елизавета в отчаянии бросила ему:
- Да вы… вы завидуете им, Эссексу, Ратленду, вы, как змея, исполнились яда зависти и ужалили! Торжествуйте, но оставьте их жить!
- Завидую? Я? Ратленду? – Эссекса он как бы не заметил. – Что есть такого в нём, что может возбудить зависть? Конечно, он красив и здоров, но, в таком случае, я должен завидовать всему христианскому миру. Или, - он прищурился, - вы предположили, что я взревновал? Что ваша красота заставляет меня позволить сколотить ему плаху? – Он улыбнулся. – Нет, миледи. Знаете, что я мог бы я сделать? Застращав вас ужасами казни, уготовленной государственным преступникам, я бы шепнул вам на ушко, - он, в самом деле, наклонился к ней, - «Допустим, средство есть его спасти – всё это лишь одно предположение, не больше, - что вы, его жена, страсть возбудили у одной особы…» и так далее. И вам некуда было бы бежать.
Елизавета с изумлением вгляделась в него; потом резко помотала головой и вскочила:
- Вы на такое способны? Вы? И к вам я пришла просить помощи!
- Господи, вы же видите, что я как раз не стал этого делать.
- Зачем же вы тогда мучаете меня? Зачем проводите через все круги ада?
- Мне казалось, я дошёл только до второго круга, - заметил он в ответ.
- Вы решили отомстить мне?
- Боже упаси мстить вам – я скорее дам отрубить себе правую руку. Я не держу зла на вас, миледи.
- Я поняла, - кратко ответила она, садясь обратно на своё место. – Но граф Ратленд не виноват в случившемся.
- Я, мне казалось, только что своей опрометчивой выходкой, которая так вас оскорбила, доказал вам, что ваш муж сейчас – не соперник, стоит мне только захотеть воспользоваться вашим положением, - ответил Сесил терпеливым тоном. – Можете не верить, но мне достаточно того, что я могу это сделать. Надеюсь, вы простите меня?
- Я прощу вас, если вы мне поможете.
- Чёрт возьми, - не сдержался он, глядя на неё одновременно со злостью и с восхищением, и выйдя из-за стола. – Ещё никто в этом кабинете не ставил мне таких условий, ни один проситель не вёл себя как кредитор. Вы всегда идёте неожиданными путями, и мне, честное слово, это очень нравится. Ну, предположим на минуту, что я сдаюсь и ходатайствую перед Королевой за Ратленда. Она сейчас полна ярости и подозрений, я могу отправиться в Тауэр и там составить вашему мужу компанию, а это мало вам поможет. Послушает ли Королева меня – вот в чём вопрос.
- Нужно обратиться к ней, не задаваясь лишними вопросами, - решительно отвечала Елизавета, оборачиваясь к нему с начинающей разгораться надеждой в глазах.
- Вам легко говорить это здесь, но, стоя перед Королевой, рискнуть положением, а то и жизнью, и почти наверняка  зазря, – не так легко, - Сесил пожал плечами. Он стоял возле окна, застеклённого ажурной решёткой с мелкими стёклышками, и смотрел на портрет Королевы.
- Послушайте, сэр Роберт, - чувствуя, что победа всё же возможна, она поднялась с места и приблизилась на пару шагов. – Вы знаете множество тайн, но вы и представления не имеете о человеке, жизнь которого я хочу спасти. Я скажу вам сейчас то, о чём должна молчать по гроб жизни…
- Полноте, заслужил ли я такое доверие, - почти механически произнёс Сесил. Но она, набравшись храбрости во время своей речи, выпалила:
- Граф Ратленд – это Шекспир!
Ответ был несколько неожиданным для неё:
- Ну и ну…  - Сэр Роберт вдруг рассмеялся, нет, прямо-таки прыснул. – Ей-богу, - проговорил он, - так и с ума сойти недолго!
Елизавета смотрела на него; этот тёмный кабинет и смех Сесила заставили её испугаться.
- Миледи, - сказал он, успокоившись, - я давно слежу за этим Шекспиром, - смех вдруг как рукой сняло. Он смотрел на неё с прищуром, но без единой смешинки в глазах. – Я знаю много причин, по которым этот выскочка не может писать пьесы, и множество фактов, говорящих, что только он мог их написать. Я на досуге подсчитал, сколько человек, мужчин и женщин, подходят для того, чтобы написать их, обладают необходимыми знаниями и прочими качествами.
- И сколько же? – живо спросила он. На её удлинённое лицо падал свет из окна, рыжеватая прядка выбилась надо лбом.
- Пятьдесят семь, моя леди! Впрочем, виноват, пятьдесят восемь, - он прислонился к стене возле окна, выдав себя движением – он долго не давал отдыха спине. – Список начинается Её Величеством…
- Господи Боже, Королевой?
- Да, а заканчивается Кристофером Марло, что был талантливым поэтом и человеком моей службы. В середине в мирном соседстве помещаются граф Оксфорд, граф Дерби, граф Эссекс (Елизавета приоткрыла рот), ваш муж и вы, граф Саутгемптон, ваш покорный слуга (Елизавета издала недоумённый смешок), Фрэнсис Бэкон, ещё несколько придворных… Впрочем, я забыл ещё одно имя, а его следовало назвать раньше – Королева Мария Шотландская, говорят, могла написать комедии этого драмодела и сонеты, что ходят среди молодых лордов…
- Ну, уж это просто глупость, - сказала Елизавета, качая головой. – Вы превращаете в шутовство моё признание, сэр Роберт.
Он посмотрел на неё, оттолкнулся от стены:
- Как тот актёр, который, оробев, теряет нить давно знакомой роли, как тот безумец, что впадая в гнев, в избытке сил теряет силу воли, - так я молчу, не зная, что сказать, не оттого, что сердце охладело. Нет, на мои уста кладёт печать моя любовь, которой нет предела…
- Я не знаю этого сонета Шекспира, - сказала она полушёпотом.
- Конечно, не знаете, потому что его я написал.
Елизавета ничего не ответила, вдруг покраснев. Настал черёд Сесила удивляться. Он стоял рядом с ней и смотрел, как дрожат её ресницы и колышется от дыхания выбившаяся из причёски прядка.
- К чертям трагедии, - сказал он невпопад. Подняв глаза, Лиза увидела, что ненароком содрала с него ещё одну маску, третью или четвёртую за время разговора, и, кажется, последнюю. – Пусть граф Эссекс один венчает собой финал. В трагедиях нашего общего знакомого сцена завалена трупами главных героев в финале, но здесь этого не будет. Я выручу вашего Ратленда, хотя бы это стоило мне места главного секретаря, и, клянусь спасением души, я стащу с плахи Саутгемптона!
- Вы прекрасно знаете, что только подниметесь выше, - не без иронии сказала она.
- Их жизни послужат оправданием мне и моим коварным козням, - в том же тоне ответил он. Она вздохнула с неимоверным облегчением:
- Боже мой, и это правда… Не знаю, как благодарить…
- Мне достаточно вашего дружеского расположения, миледи.
- Тогда вот моя рука.
Он поцеловал ей руку; Елизавета же обменялась с ним рукопожатием.
- О Боже, Боже, есть надежда…
- Не надежда, миледи. Вы вынудили меня  дать клятву, и  я её сдержу, будь я хоть я само криводушие.
Елизавета распрощалась с ним, и он вежливо поклонился, как будто и не было всех этих  разоблачений и признаний. Прежде чем дать отмашку своим чёрным галкам, Сесил всё же перевёл дыхание. Он минуту просидел, откинувшись в кресле, покосился на портрет Королевы, провёл рукой по глазам и тогда только зазвонил в колокольчик, что специально на такой случай стоял у него на столе.

                Сцена 14
Не менее тяжёлый разговор ждал его, когда он вошёл к Её Величеству. Она сидела за конторкой и писала что-то, часто останавливаясь; подняв глаза, она вздрогнула:
- Карлик, не пугайте меня. Вашей госпоже слишком много пришлось страшиться.
- Я не смел помешать Вам, Ваше Величество, - Сесил стоял у дверей. – Тем более что я пришёл по поводу вопроса, который Вам, возможно, будет неприятен…
- О, эти несносные Сесилы! – произнёсла Королева и смахнула слезинку рукой. – Говорите, сэр, говорите.
- Ваше Величество, Вы изволили отложить казнь графа Эссекса, и, хотя Ваша воля закон для меня, я пришёл спросить: не решили ли Вы отменить казнь вовсе?
- Я сделала это только вчера, а вы уже осадили меня.
- Ваше Величество, я всего лишь хочу точно следовать Вашим желаниям, и…
- Хорошо, хорошо! Вы хотите, что я казнила его, не правда ли, и всех его приспешников? Вам не терпится? – Елизавета повернулась к нему и понизила голос: - А как же возможность бунта? Вы уже изловили одного, как его там зовут, Ли.
- Томас Ли уже две недели как казнён.
- Да, но всё может быть. Из-за глупой выходки этого мальчишки я нахожусь в опасности!
- Ваше Величество, собственно говоря, из-за приспешников Эссекса я и пришёл. – Сесил тщательно подбирал слова. – Его надо казнить без промедления, но нескольких его сторонников, по моему мнению, следовало бы помиловать – так мы успокоим публику, Лондон перестанет волноваться, видя, что Её Величество умеет карать изменников и прощать оступившихся.
- Оступившихся? Кого вы называете оступившимися, карлик? – Елизавета смерила его возмущённым взглядом. – Какого дьявола! Эти изменники, пытавшиеся пошатнуть мой трон, эти неблагодарные предатели – оступившиеся? Как бы вам не оступиться, карлик, как бы вам не оказаться в Тауэре в их обществе! Ещё одно такое предложение – и я вас укорочу ещё больше, на голову, ясно вам? Дьявольщина, - Королева передёрнула плечами, и подвески на её платье тихо звякнули. Сесил выждал немного и подступился снова:
- Ваше Величество, я вовсе не склонен преуменьшать их вину, Боже упаси меня от этого. Я не буду оправдываться, ибо я верю, то Вы читаете в душах Ваших подданных, а в моей душе Ваш прекрасный вздор может увидеть одну только преданность и готовность служить.
- Вы уже оправдываетесь на протяжении всей  вашей речи, - она взяла перо и повертела его в руках. – Освободить! Чёрт подери, мысль неплоха, но многих уже казнили. Правосудие расторопно.
Сесил легко вздохнул.
- Ваше Величество, позвольте мне предложить Вам один план: графа Саутгемптона избавить от позорной казни, но оставить под замком в Тауэре…
- Я никогда не любила этого повесу. Если он потеряет голову, то немного потеряет. Но что ж, пусть граф живёт, но кормиться он будет из своих денег! – Она согласилась, Сесил мог торжествовать. – Что ещё? Ведь в вашем плане есть что-то ещё?
- Да, Ваше Величество, от Вас ничто не укрывается, - Сесил улыбнулся. – Я предлагаю Вам помиловать графа Ратленда, который очень помог следствию своими показаниями, его я даже полагаю возможным отпустить под домашний арест, наложив притом штраф – скажем, 30 тысяч фунтов.
Елизавета не удержалась от восклицания; Сесил выжидательно глянул на неё, и она заметила:
- Золото… Это в высшей степени необходимо казне. Я считаю, нужно отпустить ещё нескольких осуждённых под уплату штрафа.
- Ваше Величество, Вы – единственное во всей Европе сочетание высокой государственной мудрости и красоты, - галантно произнёс Сесил. – Арестовано было больше сотни человек, и казнить всех представляется…
- …нецелесообразным, - со вкусом закончила за него Королева. Хорошее настроение вернулось к ней. – Прекрасно. Готовьте все необходимые бумаги.
- Исполню тотчас же.
- Может пока идти.
- Ваше Величество, могу я узнать Ваше решение относительно казни Эссекса? – спросил Сесил мягко. Елизавета резко втянула в себя воздух, и её ноздри затрепетали.
- Душу к Богу в рай! – рявкнула она, вскочив с места. – Когда я перестану слышать об этой чёртовой казни.
- Ваше величество, когда она свершится, - ответил Сесил тихо, но твёрдо. Елизавета схватила со стола чернильницу, и секретарь еле увернулся. Отступив на пару шагов и морщась от боли в потревоженной спине, он ждал и слушал, как Королева гремит:
- Бог и все Его ангелы, когда мои советники исполнятся уважения и перестанут требовать от меня всего, что ни есть на этом дьяволовом свете, чёрт побери! Если я отложила казнь, значит, у этого есть причина. – Она, подустав, опустилась на табурет снова. Сесил молча стоял, глядя на неё. – Чёрт возьми, вы сейчас – в точности ваш отец в те времена, когда осудили Марию Шотландскую. – Она оперлась локтём о конторку и вздохнула. – И тогда советники требовали казни. И тогда они осаждали меня, говорили: «Убей или будешь убит». – Она неожиданно рассмеялась и протянула вперёд ладонь. – Эта маленькая ручка всё ещё пахнет кровью. Всем ароматам Аравии не отмыть этого запаха. Кто бы подумал, что  в Марии столько крови. - Она замокла. – Сэр Роберт, подготовьте мне сейчас же бумаги. Отсрочка отменяется, бывший граф Эссекс будет казнён завтра, двадцать пятого февраля, как это и было назначено. Возвращайтесь скорее с бумагами, карлик, возвращайтесь поскорей!
Сесил совсем не был удивлён; вернее будет сказать, он этого ждал.
- Я всё исполню, Ваше Величество, вернусь в мгновение ока, - он поклонился и исчез. Елизавета энергично прошлась по комнате, вдруг закрыла лицо руками, стараясь не касаться его; успокоившись, она подошла к вирджиналу, села, откинула крышку.
- Госпожа, он умер, умер, умер он и спит, а над ним зелёный дёрн, камень там лежит…

                Сцена 15
Сесил появился на сцене снова и под занавес. Он прошёл по тёмным коридорам Тауэра, поднялся по крутой, массивной лестнице с неизменными бумагами в руках. Его встретил один из чинов тауэрского гарнизона, достаточно высокий для принятия государственного секретаря, который теперь, по сути, был первым министром, но и не самый высокий, ибо все ещё были настороже – опасались волнений.
- Здравствуйте, сэр, позвольте вас проводить, - он держался несколько неловко, сделавшись рядом с низкорослым Сесилом огромным и неуклюжим, и он сам то чувствовал. Секретарь поблагодарил, и они направились по коридору в арестантскую часть. В узком окне мелькнуло неприятно розово-серое небо – начинался закат.
- Видите ли, сэр, он, я бы сказал, не в себе, - неуверенно начал тауэрский чин.
- Не в себе? Неужели тронулся умом? – Сесил даже приостановился.
- Не так, чтобы отправить его прямиком в Бедлам, а всё же неладно с ним. Поступило распоряжение его усиленно охранять – как бы руки на себя не наложил, вот до чего дело дошло.
- Как с ним обращались, если он близок к помешательству? У графа молодая жена, а тут в Тауэре его довели до такого состояния!
- С ним обращались вполне хорошо, - стало ясно, что именно страх за себя тревожит солдата, - как с благородным пленником, как и было предписано, а уж если у него голова оказалась слабой – откуда нам было знать, не правда ли, сэр?
- Истинная правда. В чём, собственно, странность его поведения?
- Почти ничего не ест, не откликается, кто бы его они звал, даже сам с собой вслух разговаривает, иногда по-английски, а иногда вроде бы по-итальянски.
- Ну, что ж, сейчас увидим, - они дошли до решётки, возле которой стоял караул, и после процедуры запрашивания пароля, отпирания, запуска и запирания, Сесил, отойдя от решётки, на несколько шагов, приостановился – тень разделила его лицо пополам:
- Граф Саутгемптон оповещён, что казнь его заменена заключением?
- Разумеется, сэр, в первый же день, как поступил приказ… Простите за любопытство, сэр, вы видели казнь графа Эссекса?
- Нет, но знаю весь ход дела из рапорта, - Сесил говорил, не поворачивая головы, ему было больно это делать, а, может, и стало неловко, кто знает. – Ему отрубили голову тремя ударами, первый из которых совершенно лишил его сознания.
Солдат издал неопределённый звук:
- Видите ли, я был в Фосерингее, когда там держали Марию-католичку…
- Да, ей тоже отрубили голову тремя ударами 8 февраля, в день на который Эссекс назначил свой мятеж, несчастливый для изменников день, - Сесил сухо и тихо рассмеялся. Солдат поддержал этот смех, пожалуй, слишком громко для траурного сумрачного коридора.
- Вот дверь в его темницу, сэр.
Для темницы здесь было довольно светло – через оконце в высоте падал луч света, в нём метались пылинки; Ратленд лежал на узкой постели, весьма убогой для лорда, привыкшего к перинам и атласу. Он лежал, заложив руки за голову и тускло смотря в потолок. На стене возле постели была нацарапана фраза на итальянском – «О, я несчастнейший человек!», прочитал Сесил.
- Милорд, - окликнул он от дверей. Ратленд не обратил внимания ни на голос, ни на то. Как дверь открылась и закрылась.
- Милорд…
Ратленд шевелил губами, беседуя сам с собой; наконец, придя к какому-то выводу, он сел в кровати:
- Быть или не быть – вот в чём вопрос. Вопрос в том, что благородней: сносить ли пращи и стрелы злобствующей судьбы или восстать против моря бедствий и, сопротивляясь, покончить их? Умереть – уснуть, не больше, и, зная, что сном этим мы кончаем все скорби, тысячи естественных, унаследованных телом мерзостей – конец желаннейший. – Он примолк. – Умереть – уснуть…
- Уснуть, но, может быть, и сны видеть, - сказал ему Сесил, и тут-то Ратленд его услышал, обернулся в испуге, узнал, но не возмутился присутствием горбуна в своей тюрьме, а вопросительно посмотрел, требуя объяснения реплике.
- Вот и препона, - ответил сэр Роберт на этот вопрос, - какие могут быть сновиденья в том смертном сне, за тем, как стряхнём с себя земные тревоги, вот что  останавливает нас, вот что делает бедствия такими долговечными; иначе кто бы стал сносить бичевание, издёвки современности, муки любви отвергнутой, законов бездействие – когда сам одним ударом кинжала может от всего этого избавиться.
- Да, - севшим голосом ответил Ратленд, глядя на стену, сложенную из серых, неровных кое-где камней. – Кто, кряхтя и потея, нёс бы бремя тягостной жизни, если бы не страх чего по смерти, безвестная страна, из пределов которой не возвращался ещё ни один из странников, не смущали воли… не заставляли скорей сносить удручающие нас бедствия, чем бежать к другим, неведомым… Так всех нас совесть делает трусами, – закончил он уже совершенно со слезами в голосе, хотя и невпопад, - так блекнет естественный румянец решимости от тусклого напора размышления, и замыслы великой важности совращаются с пути, утрачивают названия «действий»!
- Что ж, это судьба многих великих замыслов. Если вы ещё сносите удары судьбы, я сообщу вам весть о её милости.
- Какой? – горько спросил Ратленд. – Мой друг зверски зарублен на эшафоте, а я здесь медленно гнию! Они все сговорились меня с ума свести!
- В этом и заключается моя весть – больше вы здесь гнить не будете.
Ратленд, опустившийся было обратно на подушку, поднял взгляд на Сесила и захлопал ресницами.
- По-моему, вы мне снитесь, - сказал он с подозрением.
- Да нет же, я здесь, и с вами разговариваю, - в подтверждение своих слов Сесил дотронулся до плечами помилованного. – Видите,  не призрак.
- В таком случае, зачем я вам нужен? Вы не можете принести добрую весть Ратленду, скорее мёртвые встанут из могил и начнут бродить по улицам.
- Очевидно, могилы уже разверзлись, потому что я действительно принёс вам весть о том, что вы помилованы и вскоре будете отпущены из Тауэра.
- О!
- Вы проведёте некоторое время под надзором ваших родственников, кому Королева доверит эту ответственность. К тому же на вас наложат штраф в 30 тысяч фунтов, но сами вы живы и не лишены ваших титулов и достоинства, - закончил свою речь Сесил. Ратленд некоторое время смотрел на него, потом возбуждённо рассмеялся:
- Жив и разорён! Что ж, горю моему не будет скучно в одиночку…
- Если вы так удручены штрафом, скажу, что где-нибудь через полгода его можно будет скостить, скажем, на четверть или даже треть – Королева утишит свой гнев, и я смогу сделать это для вас.
- С каких это пор вы так для меня стараетесь? – не верил Ратленд.
- Ваши родственники так слёзно молили за вас, что я, признаться, обещал.
- Правда?
- Правда, правда, ручаюсь головой, это так же истинно, как то, что Англией правит Елизавета! Вот, смотрите, если вы не верите словам – поверьте бумаге, - и секретарь сунул ему в руки изъявление воли Её Величества. Ратленд стал читать, время от времени проводя рукой по лбу.
- Я просто не знаю, что сказать…
- Я не жду от вас слов благодарности, - не без усмешки отвечал на это Сесил.
- Но, похоже, благодарить я должен именно вас, - произнёс Ратленд. Осознал это он быстро, но с большим трудом, чем предыдущую новость.
- В первую очередь вы обязаны своим спасением леди Ратленд.
- Вот как… - Граф смерил секретаря взглядом, заглянул в лицо и встретил взгляд чистый и безмятежный, без единой тени.
- Королева была разгневана на вас, и ваша жизнь, правду сказать, висела на волоске. От всей души призываю вас не рисковать так больше.
- А граф Саутгемптон? Что он? Его… ещё не казнили?
- Нет, и, можете мне верить, не казнят. Он помилован, казнь заменена пожизненным заключением.
- Пожизненным заключением… - повторил Ратленд и снова смерил Сесила взглядом.
- Да, но, думаю, это продлится до конца правления Её Величества, - ответил секретарь, немного понизив голос, - а она уже в годах, к сожалению или к счастью.
- Для Саутгемптона, безусловно, к счастью.
- Пожалуй. Что ж, надеюсь, все прежние недоразумения меж нами забыты?
- Пожалуй, - только и ответил Ратленд, после чего Сесил попрощался и вышел. Граф остался один в полном смятении чувств.
               
Очевидно, он пришёл к определённому выводу; когда серым утром, в голубоватом небе которого висело лёгкое облако, похожее на огромное крыло, Ратленда вывела во двор хмурая охрана, он поприветствовал жену:
- А, Елизавета… Помяни мои грехи в своих молитвах нежных, нимфа!
Кровь прилила к её тонкой коже, ответить она решилась только:
- Здравствуйте, милорд.
Сесил, без которого ничто в Лондоне не могло обойтись, отпустил охрану; Елизавета посмотрела на него с благодарностью и обратилась к мужу:
- Нас ждёт карета, милорд. Идёмте, поговорим дорогою.
- Что ж, карета так карета, почему не прокатиться в передвижном борделе. Хотя, на мой взгляд, это больше похоже на балаган. Идёмте, леди. Доброй вам ночи, сэр.
- До свидания, милорд, – хладнокровно ответил тот. С Елизаветой они обменялись кивками, когда Ратленд пошёл прочь. Глядя, как они идут к выходу со двора, Сесил не сразу заметил человека – заурядной внешности, невысокого, плотного и лысоватого, - который почтительно к нему подошёл.
- Сэр…
- А, это вы, здравствуйте, - очнулся секретарь. – Я не сразу вас заметил.
- Ну, что вы, сэр, Бог в помощь, - туманно отвечал тот.
- Не дрожите, я в последний раз заставляю вас так рисковать.
- В самом деле, сэр, а если стража меня узнает! – Он, действительно, сильно трусил.
- Страже неоткуда вас знать, - Сесил порылся в своей кипе бумаг и выудил оттуда стопку довольно толстую. – Здесь всё целиком – это театру. А это лично вам, - и он откуда-то, словно из воздуха, извлёк не менее толстый кошелёк.
- Благослови вас Бог, сэр, - человек приостановился.
- Говорите, что ещё?
- Театр требует не меньше двух пьес в год…
- Шакспер, такого года, как этот, не было со времён Марии Шотландской, а вы заикаетесь о пьесах.
- Видите ли, сэр, я боюсь, что они меня уличат – претензии театра обращены ко мне!
- Надеюсь, я не должен наставлять вас, что именно наврать им, - не без раздражения заметил Сесил.
- Нет, сэр, Боже упаси.
- Тогда можете быть свободны. И, напомню вам, ещё одна история вроде той, что была с Ричардом Вторым – и я вас не спасу и даже пытаться не буду.
Шакспер трижды поклонился.
Он ещё не успел уйти далеко от берега Темзы, как возле него остановилась карета, и женская рука в надушенной перчатке из-за занавески протянула ему пакет, в котором тоже оказалась пьеса и несколько золотых. Шакспер поцокал языком и двинулся дальше. На углу возле богатого особняка слуга в ливрее графа Оксфорда тайком сунул ему ещё одну, но денег не дал – обещал дать потом. Совсем тёмная личность в плаще ждала Шакспера возле какого-то кабака – от этой личности он получил тот же груз и, похоже, хорошие деньги серебром. К дому, где он снимал комнату, он подошёл уже мокрый от волнения и несколько уставший из-за неудобной кипы бумаги. Отомкнув дверь, он вошёл к себе и положил свой груз на квадратный дубовый стол – на нём уже лежали ряды стопок бумаги, и на вершине одной из них гнездилась чернильница с оставленным в ней пером. Шакспер обмакнул перо в чернила и аккуратно пронумеровал новые поступления в уголках титульных страниц.
«Трагедия Гамлета, принца Датского» с неаккуратными исправлениями и пятнами сургуча, оставшимися от тайных переправ – пятьдесят четвёртая.
«Трагедия Гамлета, принца Датского» на хорошей бумаге, от которой слабо пахло женскими духами – пятьдесят пятая.
«Трагедия Гамлета, принца Датского», написанная нервной, подрагивающей рукой, с то и дело встречающимися кляксами – пятьдесят шестая.
«Трагедия Гамлета, принца Датского», выведенная аккуратным мелким почерком, буквы которого словно клерки в канцелярии – пятьдесят седьмая.
Он бережно достал из ящика ещё одну, пятьдесят восьмую – свою – «Трагедию Гамлета, принца Датского», водрузил сверху и замер с пером в руке, как памятник знаменитому писателю Шекспиру.
И занавес опустился.
                30.08.09.