Сибилла Уэйн

 
      До встречи оставалась ещё пара часов, так что я налил себе мартини, закурил сигарету и открыл страницу в Интернете. Проскользнув глазами по непрочитанным сообщениям, открыл одно и улыбнулся. Она написала, моя маленькая нимфетка, наконец-то, ответила мне после испытывающего молчания. С иконки аватара улыбалось загорелое личико, и чуть-чуть было видно выставленное вперёд плечико, позволяющее отбросить в сторону размышления о наивности и целиком отдаться пленительному кокетству этой бестии. Она играла со мной в эдакую девочку, которой странно и непонятно, отчего зрелый мужчина может писать ей письма, а я своими трогательно-заботливыми ответами поддерживал театральную постановку «Старший друг»: во время  интересовался её проблемами и здоровьем, участливо прочитывал километровые послания о метаниях девичьего сердца, ну, конечно же, только просматривал начало и конец, содержание всегда можно было предугадать, а затем, выдержав паузу, писал о том, как тяжело мне было видеть эти строки, как я переживаю за неё, как хотел бы сейчас оказаться с ней и просто посидеть рядом, послушать её тишину, её удивительно-прекрасный мир... И я правда волновался, но только не из-за потока тех нелепостей, что беспощадно сливались в мою почту, а из-за того, что понимал – эта красота и непосредственность совсем скоро утратят то очарование, что так притягивает меня сейчас, девочка опошлится, как и большинство женщин, и будет каждый день задаваться лишь одним вопросом – как бы подороже себя продать.
      Возможно, именно поэтому я до сих пор был одинок и ни разу не сожалел об этом. Я любил женщин, любил искренне, страстно, всецело отдаваясь каждой из них,  но в итоге всегда приходило нестерпимое одиночество. Это ужасно, чувствовать одиночество рядом с другим человеком, хуже, чем находиться одному на самом деле – в последнем случае я всегда находил интересное занятие: рисовал картины, писал статьи, фотографировал, гонял на машинах. Я уходил снова и снова, чтобы не обманывать её и себя самого, а она... они продолжали звонить, писать, искали встреч и не слышали того, что между нами пустота. Были мудрые женщины, и, хочу отметить, это не зависит от возраста, они вбирали меня в себя... таким женщинам я всегда был благодарен за подаренный опыт и время.
       Отойдя от ноутбука, я сделал ещё несколько глотков мартини и пошёл в душ. В голове уже были слова для ответа моей нимфетке, но отстукивать их на клавиатуре было слишком рано, чтобы прелестница не оказалась в выигрышном положении, поняв, как я мучился без неё. Под струями воды я думал о встрече, на которую из-за письма и захвативших меня мыслей были все шансы опоздать. Позвонила подруга, и нам, как всегда, предстояло нечто среднее между деловой встречей и свиданием. Я уважал её за то, как она писала и что, но, простите, всё же продолжал оставаться мужчиной, тем более, что между нами с первой встречи возникла какая-то притягивающая сила. Возможно, мы даже были бы вместе, если бы не объединяющий нас цинизм. Со стороны мы смотрелись идеальной картинкой и, прогуливаясь по городу или сидя в кафе, ловили на себе умильно-счастливые взгляды прохожих.
       Сегодня она озадачила меня, написав, что хочет встретиться и зачитать новое произведение. Интонации её были колюще-звонкими и неприкрыто- радостными. Подозрение о причине подобных вибраций голоса проскользнуло по лабиринтам моего пророчествующего мозга и вылилось в её ответ: «Я влюбилась! Представляешь!..По-настоящему влюбилась! Это удивительно..Со мной? Если бы ты мне об этом сказал месяц назад, я бы не поверила..». Какая прелесть – эти женщины... Учитывая, сколько раз подруга моя переживала все стадии влюблённости, я был абсолютно спокоен за неё – уйдёт, потому что всегда уходила и этот счастливчик исключением на её пути не станет. Думаю, что мир каждый раз содрогается в моменты, когда истинные циники подпадают под разлагающее влияние аморфного романтизма и размякают в его сладкой эйфории: варятся, варятся... только очень медленно, не замечая, как подбавляют огонь, увеличивая температуру, и в итоге, нет циника – сварен заживо и плавает в чугунке жизни, распухнув и раскрасневшись от переизбытка чувств и эмоций. А рукой об руку с романтизмом идёт и бытовуха – прямо под венец, а там  красотке моей придёт капец: бигудюшечки, игрушечки, позовёт разве что на тихий семейный ужин и пожмёт руку на прощание, а ведь жаль... такие ноги пропадут... мда... Прочь! Прочь идиотские мысли, пора выбегать! Опоздание для джентльмена – дурной тон.
      Напоследок заглянув в ноутбук, удостоверился, что нимфа моя online, значит ждёт... ну пусть подождёт, тем горячее потом будет её ответ. Покапризничает, а я ей позволю и буду во всём потакать, а потом, возможно, договоримся и о встрече – приглашу её на выставку современного искусства, в котором она ничего не понимает, но с усердием будет делать вид, что понимает, на деле же в её сознании мне будет обеспечен статус божества. Какой же я подонок.
      По дороге я забежал в магазинчик на углу и купил цветов. Расположившись в мягкой полумгле кофейни, подозвал официантку и сделал заказ, зная, что  предпочитает моя спутница и рассчитал всё ровно к её приходу. Она была слегка растрёпана, и от этой небрежности захотелось поцеловать её не совсем по-дружески. Она, как ни странно, даже не обратила внимания на дерзкую выходку, села рядом, по-детски сложила руки на коленках и посмотрела на меня взглядом, который я так любил, взглядом расшалившегося котёнка. Я улыбнулся в ответ, но она продолжала молчать, хотела было начать что-то говорить, но осеклась и снова наполнила мой мир разрывающимся от новостей молчанием.
- Какой он?
- Можно я прочитаю? Ты всё поймёшь.
- Ты посвятила ему произведение?
- Нет... не совсем. Я посвятила его своим чувствам. Впервые я испытываю настоящие чувства по отношению к мужчине. Перечитывала вчера то, что было написано раньше – это же бессмыслица: всё продумано, выверено, но ненастоящее, бутафорское что ли...
- А я люблю твой рационализм, замешанный на эмоциях. Чем же твой текст нов? Неужели любовь расширяет словарный запас?
- Ты неподражаем! Расширяет взгляд на мир, на взаимоотношения. Как ты думаешь, может ли актёр играть то, что он никогда не испытывал?
-Конечно же нет! Думаю, что всякий актёр, посягающий на роль Эдипа, прежде должен выколоть себе глаза. В этом, кстати, большой плюс – для  спектакля каждый раз будет требоваться новый исполнитель, а, следовательно, можно будет обеспечить работой всех праздношатающихся после обучения артистов! Правда, для меня пока остаётся загадкой, что потом делать с толпой слепцов!...
- Ты закончил свой монолог?... Я про наполненность роли. Как мы можем с тобой писать о том, чего никогда не чувствовали и при этом уверять людей, что мы знаем то, о чём пишем?
- До сих пор нам это неплохо удавалось. Мы – первоклассные лжецы пера и обольстители слова.
- Ты несерьёзен!
- Вспыльчивая амазонка.
- Я могу продолжить?
- Прежде я поцелую Ваши пальчики, дабы Вы не серчали на своего преданного поклонника.
- Ах, право, была бы я чуть полегкомысленней! Итак... позволь мне прочесть.
- Как? Сразу? Ты ведь даже к пирожному не притронулась.
- Прости, но это для меня очень важно.
- Внимаю...
      Итак, она чуть замедлилась перед тем как достать рукопись – ей хотелось поделиться со мной написанным, но, видимо, было страшновато. Впервые считав волнение и даже робость на знакомом лице, я слегка напрягся, но только внутри, телом же я ещё более вольготно откинулся в кресле и надел маску непринуждённости. Одна проблема – напротив сидел мой рентген, который моментально уловил импульсы и поинтересовался, всё ли в порядке. Я послал в ответ долгий проникновенный взгляд и сбил им соперницу с толку. Не в моём взгляде, к сожалению, было дело, а в том, что внутри этой вдохновлённой сейчас скакала целая гамма чувств и переживаний, возможно, эти сумасшедшие даже устроили вечеринку там, у неё внутри.
     Голос чуть-чуть дрожал, но на третьей строчке успокоился и стал привычно-обволакивающим. Я слушал и признаюсь – боялся, боялся того, что это будет Оно и одновременно ждал, потому что хотел откровения, пережить вместе с ней катарсис очищения от себя самого, вверившись простоте искренности. Слова, слова, слова – так, бедный Гамлет? Я не узнавал её в слышимых словах и умирал в них, в этих сочетаниях букв и запятых. Искренности здесь было не занимать, но что касалось произведения... – это был сумбурный набор впечатлений, который она не знала, как поместить в строки, не знала, что выбрать из волнующего её, а потому пыталась втиснуть всё сразу. Композиция разбита, диалоги примитивны и не несли в себе никакой наполненности. И я ужаснулся, ужаснулся от встречи с настоящими чувствами в искусстве – они оказались губительными...
      Блуждая в постигшем меня откровении, я немного сильнее должного погрузился в эти лабиринты и вернулся в действительность от укоризненного взгляда девушки, ожидающей моей оценки. Мы молчали. Я смог бы ей солгать, изобразив восторг и наговорив лапшичных комплиментов, смог бы, если бы не уважал её и не любил так сильно, что скорее унизил бы её своим грубым ответом, но зато который вернул бы её на правильный путь, чем помог ей утонуть в болоте заблуждений. Безумство – идти на такой шаг, граничащий с расставанием навсегда – она могла не услышать меня, а,значит, не простить. Я это понимал и несколько минут смотрел в детские глазёнки напротив. Хотя пауза и была неприлично затянувшейся, но наполненные паузы не замечаются – это внутренний диалог, который чаще говорит больше, чем любые голосовые изыски.
- Напиши об этом, когда вы расстанетесь.
- Я люблю его.
- Бедная моя, Сибилла Уэйн, никогда не пытайся подменить искусство жизнью... и наоборот. 
       Я поцеловал её в лоб и обнял, обнял по-настоящему, как отец, брат... я хотел закрыть её от всего мира и уберечь от себя самой. Она чуть вздрогнула и прижалась к груди, затем отпрянула и, смотря на меня, провела рукой по волосам. Она сдерживала слёзы и обиду, но всё понимала и понимала правильно, значит, – выкарабкается.
       Идя по улице, глубже проникая в вены города, я впитывая его в себя и растворялся в нём. Остановившись возле театрального киоска, просмотрел расписание выставок и отметил в сознании удобную дату, дату становления божеством.