20 Убийца знаменитостей

  Всё станцевалось дьявольски легко: он представился сантехником и вот он уже в квартире.
  -Смотри, что у меня есть, Стасик, - он сунул под нос актёришки оружие, - нюхнёшь пороха, Порохов?
  -Ты сантехник с пушкой? - испугался Порохов. 
  -Нет, я просто с пушкой. Не сантехник, - он грустно покачал головой.
  -Ты от Чипа?
  -Я и от Чипа, и от Дейла, и от Чёрного Плаща, - он внимательно осмотрелся, - а ты роскошно живёшь, не бедствуешь на грош! Жируешь на копейки миллиона пухнущих с голода российских детишек?
  -А ты, если б мог жить хорошо, стал бы жить плохо? - вспылил артист.
  -История не терпит сослагательного наклонения. Я жил плохо, живу плохо, а помру совсем плохим. Ну, покажи мне свой гламурный теремок.
  -Это ограбление? Я не храню ценности дома, - с убедительной честностью во взоре признался лицедей.
  -Ты для меня главная ценность, - он в упор дотошно разглядывал свою жертву.
  -Ты гомосексуалист?
  -Нет, секс меня никогда не интересовал.
  -Зачем же ты пришёл? - недоумевал актёр.
  -Я намерен слегка пожить в твоём теремке. Ты, разумеется, не против?
  -Коли откровенно, против. Но пока у тебя в руке порхает пистолет, я высказывать возражения повременю.
  -Здраво мыслишь, Стасик! Мне адски отрадно, что мы пришли к консенсусу. Приготовь мне чайковского.
  -Чайковского? А ты точно не гей? - тревожно поёжился актёр.
  -Даже не меломан. Я имел в виду чай.
  Пока шли приготовления к чаепитию, он прощупывал кухню цепкими глазами литератора. Здесь в каждой мелочи присутствовал элегантный налёт аристократизма. Здесь даже циклопических габаритов холодильник был усеян мириадами страз.
  -Хрустальная сказка, а не кухня! Тебе не совестно жить в хрустале, когда в столице тысячи бомжей не имеют крыши над головой?
  -Иные и в голове не имеют крыши - уехала! Ты меня уже достал своим детсадовско-морализаторским бредом! При чём здесь вонючие бомжи? Я свои деньги заработал честным потным талантом. То есть я хотел сказать, честным потом и талантом. Не воровал и из дома никого не выгонял. И с пушкой ни к кому в гости не ходил! - выстрелил решающий аргумент Порохов.
  -Всё в жизни взаимосвязано. Если ты переедаешь, значит кто-то недоедает. Я должен тебя связать.
  -Что? Связать? В каком это смысле? - обомлел Порохов.
  -В прямом, Стасик. Я планирую вздремнуть на твоём диванчике, а чтоб не рвался ты в герои, тебя потребно обездвижить, - он отхлебнул жгучего чаю.
  -Из какого дурдома ты на меня свалился?
  -Я на тебя ещё не валился, Стасик. Выбирай: либо я тебя свяжу, либо в гробик уложу.
  -А третей альтернативы нет? - с коматозной надеждой пропищал собеседник.
  -Стасик, мне очень хочется вздремнуть. Как говорила моя бабушка: "попил чаёк - ложись на бочок". Ты негостеприимен и груб со мной, лимит моего терпения и благодушия почти исчерпан.
  -Ладно, желание гостя – закон для хозяина.
  Они прошли в самую большую из трёх комнат, и вскоре Порохов был привязан к стулу.
  -Теперь, когда мы с тобой так мило сидим, я хочу рассказать тебе одну историю. Кстати, у меня с собой есть видеокамера. Я поставлю её вот сюда, на стол, чтоб ты был в кадре, красавчик! Ты же у нас так любишь сниматься, мосфильмовский мачо! Считай, что попал в Голливудину! Ведь каждый кинопудель грезит о Голливуде! Это будет документальное полотно. А я буду твоим восторженным зрителем! - и он блаженно растянулся на пороховской постели.
  -Ты же собирался спать! Если хочешь болтать, какой резон было меня связывать?
  -У многозвонов нет резонов! Ты, несомненно, слышал об убийстве Мячиковой. Знаешь, кто автор этого шедевра? - спросил он, кокетливо покачивая пушкой.
  -Смутно догадываюсь. Ты называешь убийство шедевром?
  -Как и любой иной спорт.
  -С каких пор убийства стали спортом?
  -С моих. Увы, пока не олимпийским! Её мячики теперь в ауте. Навечно! - он наслаждался ощущением неиспытанной им прежде раскрепощённости и лёгкости в общении. Пистолет в руке словно придавал дополнительный вес его личности и превращал мановением ствола замкнутого тугодума в искромётного балагура.
  -Зачем ты это сделал? - не отставал Порохов.
  -Как это ни банально звучит - хочу проснуться знаменитым!
  -А ты не боишься, что это пробуждение состоится на тюремных нарах?
  -"Среди рабов единственное место, достойное свободного, - тюрьма!"
  -Это чудесно и восхитительно, но, думаю, Макс Волошин вряд ли одобрил бы твои деяния. Твоя цель - стать знаменитым, однако ты избрал для этого хоть и самый лёгкий, но в то же время самый непутёвый путь. Ты мог бы на каком-нибудь социально полезном поприще упорно, годами стремиться к известности, но ты решил иначе. Ты не захотел расплатиться за славу пОтом и ожиданием - придётся расплатиться свободой. О совести я молчу - с этим у тебя, кажется, полный порядок, и проблем не предвидится.
  -Опять ты в грубость зарываешься, хамство из тебя так и плещет! - он выполнил серию солидных оплеух по физиономии Порохова, - я не должен тебе рассказывать того, что расскажу сейчас, впрочем, коль уж ты практически стопроцентный мертвец, я отрину ложную стеснительность и спою тебе парочку трогательных куплетиков о социально полезных поприщах. Я был поэтом, поэтом-призраком, непризнанным и непечатным. Издатели мне тёрли, что стихи нынче выпускаются исключительно за свой счёт и откровенно присовокупляли, что даже при таком подходе нет гарантии, что магазины возьмут книгу на реализацию: у них, мол, нет лишних полок для нечитабельной макулатуры. В издательстве "Эскимо" меня, посмеиваясь, угостили историей о незадачливом рифмоплёте, издавшем себя за свой счёт тиражом 5000 экземпляров и забывшем указать реквизиты, а ни один книгмаг не вправе продавать такие книги. "Где этот лошара их хранит?" - захлёбывался хохотом тучный редактор, а затем доверительно рекомендовал мне писануть детективчик или любовный романчик. "Мы вставим тебя в уже готовую серию, читатели серии купят и тебя, и на твою раскрутку нам тратиться не придётся!" Розовый роман? А почему не комикс? Я залез в лабиринт букв под названием "литература" и навек заблудился в нём отнюдь не для того, чтоб превратиться в безликого стенографиста однодневных брошюрок. Разочарованием обернулось и моё мимолётное знакомство с поэтическими сайтами, где один и тот же автор регистрировался под несколькими никами и от их имени вдохновенно строчил сам себе дифирамбные отзывы. Фабрика клонов - богатство графоманов, но я, увы, не фабрикант. Я писал письма известным и не очень мастерам пера с одним и тем же вопросом: "как стать знаменитым?" Иные мне, как ни странно, отвечали, но ответа для себя я так и не получил. Я искал его сам, уныло слоняясь по извилисто-змеистым московским улочкам, и чем дольше искал, тем больше себя терял. Если ты годами высасывал из себя деликатесные метафоры и магические миры, чертовски трудно согласиться на карьеру продавца пылесосов. Книжные витрины захватила бумажная орда эпигонствующих полулитераторов, а ты умеешь летать, но приходится учиться ползать, потому что небо занято. Подобно тому, как разноцветному тропическому попугаю не дано посереть в воробья, так и мне не втиснуть свой талант и самолюбие в прокрустово ложе офисно-диванно-телевизионной серости. Обычная жизнь для меня не жизнь, а самоубийство: я родился не для пополнения клиентской базы Макдоналдса и не для клипово-SMSного существования. Мне кажется, у меня какая-то особая миссия на этой планете, но всем, увы, на неё насрать!
  -Прошу как творец творца: не убивай меня, - слёзно уговаривал актёр, - за Мячикову тебе вкатят лет десять, коли подфартит, выпорхнешь из тюряги досрочно годков через семь, а твоя смертельная слава останется с тобой. Причём не только слава разрушителя чужих судеб, но и слава производителя искусства. Журналисты алчно схватят твои стихи, ведь поэт-убийца в два раза рейтинговей, чем просто убийца. Ежели же и меня прикончишь - это уже пожизненно. Не стреляй в меня, живой я принесу тебе больше славы, чем мёртвый. Я буду без конца выступать в разных телешоу, рассказывая о тебе. Я до потери сознания обожаю находиться в эпицентре внимания, и, благодаря тебе, интерес к моей персоне не оскудеет. А благодаря мне, тебя будут помнить и через десять лет! Мой пиар - твой пиар. Мы будем пиариться как черти!
  -Ты своё отпиарил, Стасик, - он нажал на курок.
  Как сладко было предаваться этим воспоминаниям!