Всё очень просто

Маленькое солнце в виде настольной лампы упрямо светило мне прямо в глаза, якобы помогая таким образом в моих бесплодных поисках. Я же щурился навстречу искусственным потокам неразумного свечения и представлял себя то на операционном столе под яркими предсмертными огнями, то неуклюжим заключенным, который попал под свет прожектора и готовится узнать воочию все преимущества недолгого белого сияния, навсегда забыв про тяжесть в груди и бросив к чертям свое изрешеченное тело. Пока я себе воображал все эти эпохальные мгновения, лампочка чихнула один раз и погасла. Такая невоспитанность меня поразила в самое сердце, но все миражи уже пропали, и вернуть их для дрогнувших всего один раз рук уже было непосильной задачей. Я тихонько выбрался из-под стола, куда меня загнала злая судьба в поисках упавших антидепрессантов. Экспедицию можно было считать неудавшейся. Я прекрасно помнил, как однажды уронил под стол таблетку, но кто ж тогда мог знать, что я как поисковая собака буду до конца пытаться отыскать этот злосчастный кусок химикатов. Три дня назад я дожевал свое последнее спасение от правды, а теперь, получив по лбу целый ее кусок, катался под столом и всячески прочесывал местность своим орлиным взором.

               - Катись оно всё к черту! – воскликнул я. Вот уже седьмой раз за последние пятнадцать минут. Наверное, если бы про меня снимали кино, то в эту секунду мою физиономию показали бы крупным планом, а чей-нибудь приятный голос зачитывал по тексту что-нибудь вроде «и в эту секунду он внезапно понял, что…». Но на самом деле я ничегошеньки не понял и больше всего на свете мечтал огреть кого-нибудь настольной лампой по затылку. Все равно кого, лишь бы повалился на пол и кричал.

                В эту трагическую минуту зазвонил телефон. Кажется, про меня вспомнили. Наверное, отформатированные дяди вновь будут предлагать подключить интернет по выгодному тарифу. Я добрался до трубки, установил ее контакт с ухом и сказал «Алло!».

                - Вот ты где! – раздался радостный голос моего злейшего друга. Можно подумать, пока я ползал под столом, прошла вечность. – У меня две хорошие новости! С какой начать?

                Суть вопроса лежала вне пределов моего понимания, но я на всякий случай ответил:
                - С менее хорошей.

                - Я новые игры установил, и они требуют, чтобы ты сидел рядом со мной и наслаждался процессом! – чуть ли не провопил друг. Вот же радость у человека! Я сразу вспомнил это чудное время, когда я, согнувшись в три погибели, сидел на расшатанном стуле, а он в огромных количествах изничтожал популяцию каких-нибудь монстров. Причем и он, и я занимались каждый своим делом исправно, не обращая внимания на всю унылость ситуации. Мне оставалось надеяться, что в этот раз я хотя бы буду сидеть справа от него, а не слева, как это происходило уже который год. Я даже помнил, на какой из ступенек его подъезда пролито пиво, и на какой любит сидеть соседский кот, а это почему-то огорчало. Каждая следующая мысль мне нравилась все меньше предыдущей.

                Не дождавшись моего восхищенного вопля, дружище продолжил:
                - А еще я завтра еду на дачу! Папа решил, что ее пора обустроить под нормальное жилье, и посылает меня в разведку. Я и подумал, что, может, ты захочешь съездить со мной. Там темно и тихо, как ты любишь.

                И добавил, словно в качестве убийственного контраргумента:
                - И лес кругом.

                Еще в начале развития его мысли я знал, что буду там, и даже пофантазировал на тему того, придется ли мне спать на соломе или еще где похуже.
 
                Друг удовлетворительно крякнул в трубку и наказал, чтобы в восемь утра я был у своего подъезда с довольным жизнью лицом. Я не то чтобы внешне воодушевился, но этого хватило, чтобы, сощурив глаза, обвести взглядом свои хоромы и энергично прыгнуть в объятия дивана. Тогда я впервые заметил, что на шкафу в комнате стоял маленький кактус в горшке. Сколько он здесь стоял, я не брался гадать. Может месяц, может больше. Сколько раз я пялился бестолково в какую-нибудь точку комнаты, но ни разу не замечал проявления жизни. А оно как раз таки было и, не создавая шума и проблем, поглядывало на меня с высоты. То и дело озираясь на зеленое чудо флоры, я занялся всепоглощающим бездельем. На это у меня ушел весь вечер. Лишь только около полуночи я упал своей тушей в кровать и постарался заснуть. Одно можно было сказать точно: не засыпалось. Я уже был мыслями далеко отсюда, а это противоречило назначению спального места. Я где-то был, что-то делал, и это казалось мне бесконечно приятным.

                Первой неприятностью стал звонок в домофон. Сообразив, что проспал все на свете, и ко мне ломится разъяренный гость, я кинулся к двери и заверил его, что я вполне себе функционирую, а не, как он изволил выразиться, помер на своем необитаемом острове. Это меня, естественно, задело, и я уже сделал вывод, что весь настрой убит насмерть, и мое дело теперь – не отвечать на звонки, а сесть на полу, обхватить руками колени и всячески томиться и истязаться. Но в этот раз верх взяла азартная злоба, и я без завтрака и порции зубной пасты рванулся на выход. Как оказалось, еще и без штанов и обуви. Я быстро нацепил снаряжение и вылетел из квартиры.

                Друг мой уже сидел в машине, нервно отбивал чечетку пальцами и вертел головой как голодный воробей. Я подошел к нему, скорчил гримасу и сел на пассажирское сидение. Внезапно возник вопрос о совместимости знаков Зодиака и людей вообще, но я успешно отмахнулся от него руками, потому что отвлекаться от дороги с таким водителем себе дороже. Дружище уже напрягся и вцепился в руль, хотя мы только выезжали из двора. Мысленно я уже попрощался со своим домом и пустой пачкой антидепрессантов. Вроде никого не забыл.

                Секунды тянулись долго, но их скрашивал встречный ветер, который сегодня разошелся не на шутку и хлестал меня по щекам с усердием продающей яблоки бабки. То, что творилось за окном, я наблюдал сквозь зажмуренные глаза, и, честно говоря, если друг собирался врезаться в какой-нибудь столб, я особо не возражал. Хуже обратной дороги туда, откуда мы бежали, ничего быть не могло. Разве что мои мысли в голове, которые появлялись неизвестно откуда. Как-то раз я был согласен влететь головой на бегу в дорожный знак, лишь бы потерять хоть какую-нибудь часть взрощенных мыслей.

                Водитель постепенно расслаблялся, все увеличивая и увеличивая скорость. Я же нащупал в бардачке игрушечный пистолет и настолько разошелся, что тыкал им в проезжающие машины. Как нас только еще не подстрелили в ответ?! Подумав немного, я поднял стекло, обрубив вечность ветра, и нацелился в друга. Он не сразу заметил угрозу, а еще некоторое время спокойно следил за дорогой, помигивая глазами и шмыгая носом. Когда же он бросил взгляд в мою сторону, то мы чуть не слетели с дороги, так как первой мыслью его, похоже, было выпрыгнуть из машины. Когда его гнев поутих, я засунул пистолет себе за пояс и подумал, что нужно как можно реже следить за людьми, которые в этот момент не знают, что за ними наблюдают и проявляют в эти мгновения свои настоящие очертания.

                Пропялившись в окно и в пол салона еще полчаса, я хотел было возмутиться по поводу колоссального расстояния, но не успел выдать свою слабость к дороге, потому что друг сказал: «Почти на месте!». И я как по команде стал прилежно смотреть в окно. Мы в этот момент проезжали какую-то захудалую деревню и приближались к более-менее приличному дому на отшибе, который и был местом выгрузки. Леса расступались и отдалялись, смиренно пропуская нас вглубь своей сосредоточенности на себе. Через несколько минут я уже топтал влажную землю белыми кроссовками. Друг достал из багажника машины сапоги и кинул их мне. Я их поймал и изучил: черный цвет как в лучших колхозах мира и засохшая грязь на боках от прошлых рейдов. Делать было нечего, и я переобулся и пошел за другом через калитку в заборе. Садовый участок был приличных размеров, присутствовала баня, гараж и сам дом. Двухэтажный, кстати. Почему бы здесь было не поселиться раньше?! Наверное, нужда не подгоняла.

                Мы распахнули входную дверь, и она обдала нас приветственным скрипом. Внутри, правда, как и обещалось, было темно. Я разглядел только полку для обуви, которая была занята чьими-то сапогами. Я собирался сказать что-то язвительное, но друг вдруг схватил меня за руку и стал пытаться заткнуть мне рот другой рукой. Я был сосредоточен на процессе борьбы и не сразу сообразил, в чем дело, пока сверху не раздался звук шагов. Цвет лица моего друга принял белый цвет, и я в этой темноте на мгновение испугался его больше чем неизвестного наверху. Впрочем, я мало чего мог сделать в такой ситуации, тут уж даже недельная армейская подготовка после десятого класса не поможет. Под рукой не было автомата, чтобы я мог его собрать, и уж тем более не было полосы препятствий, через которую надо скакать. Это я все прекрасно умел, однако, мы и умираем от осведомленности не в тех вопросах. А винить я сейчас мог только курсанта, который вместо знакомства с рукопашным боем заставил заправлять его кровать. Задушил бы пододеяльником этого гада. На обвинение самого себя времени уже не было, и я, повторив мертвый захват друга, потащил его в сторону лестницы. Ситуация словно была создана, чтобы я кого-нибудь стукнул. Представление того, как я эффектно выгляжу со стороны, компенсировало пока что отсутствие бойцовских качеств. Шаги наверху между тем приближались к лестнице, и я уже морально готовился встретить гостя, когда в другой части второго этажа застукали по полу еще одни звуки передвижения. Всю смелость как ветром сдуло. Пока мы оценивали ситуацию, кто-то начал спускаться по лестнице. Спускался неизвестный по-хозяйски, наверное, он не слышал, как я переругивался со своими сапогами. Мы стояли сбоку от лестницы и не находили в себе сил пошевелиться. Вот показались ноги подозреваемого, потом туловище, а потом я, поддержав себя спартанским воплем, ураганом понесся на него, приготовившись к атаке. Наступление было прервано моим же другом, он умудрился вцепиться в меня и повиснуть мертвым грузом.

                Это было отнюдь не последнее мое чувство злобы за день. Я очень злился, когда меня тащили за ноги по лестнице, а голова стукалась об ступеньки. Идентификация личностей, так нежно кативших меня по полу, была невозможна, да и ко мне вернулось мое обывательское чувство происходящего. Я не знал, кричать ли мне или брыкаться, изо рта текла кровь, а в голове было пусто и заполнено бредом одновременно. Что-то мелькало то ли в памяти, то ли действительно перед глазами, и казалось, я слышал каждый скрип дома. Ноги и руки, впрочем, были не мои, мое было лишь ощущение отсутствующей на самом деле силы. Картины были четкие, но переполненные нелепыми цветами. Плохо, очень плохо.

                Следующее полотно можно назвать «Кровать и я». Кровать стояла на первом месте, потому что она смотрелась куда более достойным предметом интерьера нежели я. Правая рука была прикована наручником к изголовью лежбища. Кровать была принесена словно из пионерского лагеря, где совсем не любят детей, и представляла собой нагромождение железных конструкций. Чувство ужаса поселилось в пересохшем горле, в кончиках пальцев и, самое ужасное, в голове. Ближайшей аналогией своего положения я неожиданно нашел фильмы ужасов, и эта находка чуть не свела меня с ума. Что там делают незнакомцы? Точат ножи? А я тут разлегся! Кое-как приподнялся над уровнем кровати, нечаянно свалился на пол и обнаружил, что она не крепилась к полу. Рассудив за весьма долгое время, что я могу передвигаться, волоча за собой тяжеленную кровать, я решительно направился к выходу из комнаты. Внезапно я представил как буду спускаться с лестницы, как кровать меня напросто задавит или оторвет руку, смотря в каком положении я буду находиться относительно хода ее движения. Дурная идея. Я стал перетаскивать кровать обратно, когда обнаружил привычную оттопыренность кармана. Это был мой телефон. Не веря своему счастью, я залез свободной рукой в карман и извлек наружу свою единственную возможность спастись. Как-то смутно я вспомнил, что приехал сюда не один, но сначала эвакуация, а потом уже друзья. По какому недоразумению меня не обчистили, я так и не сообразил. Я понажимал на кнопки, но телефон отказывался подавать признаки жизни. Подумав, полез в нутрища аппарата, и ответ вскоре огорчил меня, если не сказать больше. Аккумулятора попросту не было на месте. Его вынули. Я остолбенел на мгновение, а потом от всей души и с такой силой, будто мою руку направлял каждый страдающий на планете, разбил телефон об пол и заплакал. Но слезы не принесли облегчения, не размыли наручники, не восстановили справедливость на свете.




               

                Все складывалось очень просто, очень и очень просто. Но это было понятно не всем, и я набирался терпения, чтобы сделать нужные пояснения.

                Вошедшая в комнату женщина сказала: «Иди, хоть выйди отсюда, а то твоя мать вон плачет, скажи ей что-нибудь!». Я так и сделал, прошел несколькими коридорами и влетел прямо в объятия своей мамы. Она рыдала. Стены тряслись от этого плача, кто-то даже начал подвывать. Она что-то шептала, говорила, умоляла кого-то, хотя кого в нашем мире умолять.

                Я не стал дольше задерживаться и, затравленно озираясь, поспешил в столовую и на прогулку. Говорили, что принесут скакалку, а мне очень хотелось через нее попрыгать. Да и на обед в среду подают что-нибудь интересное. Я даже похлопал в ладоши. Так все складывалось просто. Очень и очень просто.