Больно. ру

Город сжигает огни,
можно заснуть не проснуться,
вмиг растоптать
всех тех, кто на тебя молится.

Мы лежали несколько часов, прижимаясь друг к другу. Наша
кровь смешивалась... Кто победил наплевать. Мы знали, что нашли друг друга,
нашли нечто настоящее и правдивое…

До сих пор в ушах стоит этот страшный крик: "Давай,
давай!" Толпа не могла успокоиться. Она хотела смерти одного из нас. Она
не понимала, что мы родились не для смерти, а для жизни. Для жизни вместе. Но
мы нарушили ход наших судеб. Мы разрушили все. Разрушили наши души, наши тела и сгорели. Нас больше нет. Мы растворились в крике "Давай! Давай!"

Самые страшные сны приходили к тебе ночью, когда его уже не
было рядом. Ты укутывалась в теплое пушистое одеяло и смотрела в окно: луна
рисовала картинки на воде, а смех тормозов будил и пугал дневных птиц. Все, что
у тебя есть,– это он. Но где он? Его уже нет.

Можно сесть в машину и помчаться по ночному Невскому. Мимо
будут мелькать улыбчивые лица – на Невском даже ночью полно народу – и огни
модных мест, а ты – педаль в пол! Чтобы все смешалось, спуталось, чтобы никто
не догнал! Чтобы сирены выли позади, признаваясь в своей несостоятельности,
чтобы если подведут тормоза и лысая резина, то уж наверняка… в мочалку, в дым,
как он… Так, чтобы ни одним автогеном не вырезали… Педаль в пол… А можно выпить
снотворного – тогда снов не будет. Придет темнота… Утром будет кружиться голова
и даже кофе не даст облегчения. Можно болтать по телефону с сонной подругой.
Вытащить ее из кровати и слушать последние новости, от которых тебя уже давно
тошнит. Подруга проговорит с тобой примерно минут сорок, а потом скажет: «Все,
Ляль, я спать – завтра на работу. Малыш, держись! Целую!» И повесит трубку: «Ту-ту-ту…»
Глаза закрываются… «Не спать! Спать нельзя!» На кухне бутылка коньяка. Если
выпить коньяк с колой и сыпануть в стакан еще и щепотку кофе, то можно
продержаться до утра. Если не спать две ночи, то снов не будет… Это очень
важно. Если приснится он, то уже не спасет ничто! Не выбраться из этой липкой
пустоты. Так уже было. Врачи напрасно кололи руки иглами и нащупывали пульс.
Сердце решило больше не стучать. Ему было плевать, что за окном весна, плевать,
что Светка с Димкой женятся… На ВСЕ плевать! Его нет – вот что важно для
сердца. Встать на краю. Один шаг, и снова с тобой. Нет снов, нет страха. Вниз,
как те самые огоньки модных кафешек. Мимо пролетят освещенные окна, отблески
чужого счастья, и мягкое покрывало примет и полюбит… Но ты не решилась… Ты не
была уверена, что ТАМ что-то есть, что вновь встретишь его где-то за чертой.
Потом я много думал, почему во всей этой истории ты повела себя именно так, а
не иначе. Наверное, дело в том, что ты уже прошла школу больших потерь, ты
знала, как сильно нужно держать в руках счастье, чтобы оно не ускользнуло из
рук, чтобы его никто не украл. Ты была мудрее меня, и глупость, которую ты в
итоге совершила, обернулась самой большой мудростью…

Что с нами случилось? Мы встретили друг друга в мире, где
боль лишь одна из многих составляющих жизни. Развороченные головы самоубийц,
которым выстрелом снесло пол-лица, языки повешенных… лица синего цвета… вены,
порванные тупыми лезвиями… Мы живем в городах, где каждый второй начинает день
с мысли о суициде, а другой – с мысли об убийстве… Но даже если твое утро
начинается с чашки кофе и улыбки родного человека, это вовсе не означает, что
места боли в твоей жизни нет. Она просто притаилась и ждет момента… Однажды
боль придет и разорвет твое сердце на части. Когда ты поймешь, что твоя любимая
трахается в соседней комнате с твоим другом, уверенная в том, что ты спишь
пьяный, что это, бля, Новый год и все спят, потому что все пьяны. Но ты-то не
спишь! Ты лежишь на диване, слушаешь их и думаешь о двух вещах: убийство или
самоубийство?! Ты чувствуешь боль.

Мы лежали в постели. Дверь на балкон открыта, и с улицы в
комнату врывался холодный воздух. Когда в комнате было морозно, больше ценишь
тепло близкого человека. Он дает тебе жизнь, без него замерзнешь насмерть.Такая любовь может убить все что угодно, убить все живое… Я
прижимал к кафелю и входил в тебя. Ты закрывала глаза, прикладывая ладони к
стене. Щекой касалась гладкой и влажной керамической плитки, а твои твердые
соски терлись о шершавую поверхность стыков. Тебе было одновременно и холодно,
и жарко. Мои руки крепко держали тебя, обвивали бедра; пальцы гуляли по
бархатистому низу живота, потом скользили по спине и замком смыкались на тонкой
загорелой шее. Ты выгибала спину, как кошечка, и я медленно двигался. Потом
быстрее. Очень важно не спешить, старайся слушать сердце. Оно подскажет. Если побежит
вперед, то и ты беги за ним. Давай. Побежали. Бегом! Три километра на скорость.
Больно в боку. Больно где;то внутри, но ты привыкаешь, если надо. Если ты
хочешь дойти до конца, не будешь обращать на это внимание. Я двигаюсь в такт
сердцу и все глубже проникаю в тебя. Оно бьется в агонии. Оно на грани жизни и
смерти. Если заставить его разогнаться еще сильнее, оно может вырваться наружу.
Быстрее!!! Глубже. Твоя спина… Изгиб твоих бедер… Рукой коснуться. Губами.
Капли пота на спине на вкус попробовать, чтобы запомнить момент, чтобы забрать
с собой все. Как губка всосать воспоминания, эмоции, красоту движений и
ощущений. Все тело уходит в скорость. Можно вырезать аппендикс без наркоза. Я
чувствую только свой член, который глубоко в тебе. Сердце, не останавливайся!!!
… Тишина. Я ничего не слышу. Сердце остановилось. Это смерть. Да, ЭТО СМЕРТЬ,
ЭТО ЖИЗНЬ, ЭТО ВСЕ, ЧТО ЕСТЬ У НАС С ТОБОЙ СЕЙЧАС.

Под ребрами бьется твое сердечко. Оно как птица в клетке,
ему бы на свободу, ему бы летать. Улететь далеко;далеко и никогда не опускаться
на землю – здесь так грязно. Давай улетим?! Я поднял твои руки, провел по
плечам большими пальцами, почувствовал колкие, маленькие волоски у тебя в
подмышках. Мы перехитрили время. Пока занимаемся любовью – живем. Пока живем –
занимаемся любовью. Пока любим – живем. Если любим, живем. Кто не любит, тот не
живет. Так банально и так чисто. В самом грязном месте на земле, среди крови и
пыли, мы нашли простую и чистую истину. Мы загнали друг друга в рамки, когда
между любовью и жизнью стало возможным поставить знак равенства. Это вершина.
То, о чем мечтает каждый, когда тебе двадцать пять лет, у тебя было пятьдесят
любовников или любовниц, а любовь толком не приходила. Настоящей, чтобы до
смерти, не было вообще. А вот теперь есть. На, бери! Я вонзаю в твою руку
перьевую ручку. Теперь ты знаешь, что такое боль. Теперь посмотри мне в глаза и
реши для себя, имеет ли она какое;то отношение к любви… А сердце бьется, как
птичка в клетке. Сердце воскресло. Аллилуйя! Мы его подобрали, вернули на место
и теперь сладко целуемся.

Я вошел в тебя. Положил твои ноги себе на плечи. Я двигаюсь.
Там тепло и влажно. «Оазис» было написано у тебя на табличке… Я слушаю песенку
воскресшего сердца, и твои холодные, гладкие ноги трутся о мои разодранные
щеки. Твои маленькие пальчики с маникюром касаются моего порванного уха. Ты любила
носить босоножки. У тебя самые красивые пальчики на ногах! Ты вообще самая
красивая. В голове уже не шум, а музыка. Ты улыбаешься и говоришь: «Малыш, так
хорошо. Давай чуть медленнее!» И я слушаюсь тебя. Я почти останавливаюсь. Я
чуть ли не выхожу из тебя и проникаю в тебя вновь. Ты говоришь: «Малыш, мне так
хорошо с тобой!» Вижу и слышу лишь тебя. Их нет. Они давно умерли, а мы живем.
Ты говоришь: «Малыш, мне так грустно. А что будет потом? Давай, малыш!.. Так
больно!.. Малыш, сердцу больно! Нет воздуха. Кончился совсем воздух…» Потом ты
молчишь… А я лежу на тебе и плачу, потому что больше не слышу стука сердца.
Потому что музыка кончилась и птичка перестала петь. Потому что теперь ничего
не будет. Я не могу остановиться, слезы текут. Глаза щиплет от соленой воды.
Грудь сжимается и разжимается. Воздух с силой входит в легкие. Я хватаю
предательский воздух зубами и кричу что;то невнятное: «Тук-тук-тук, была песня
и кончилась! Тук-тук-тук. Музыки больше не будет, потому что ХОЛОДНО!»