Шантеклер - 13. 06. 2009

Знаю, что кое-кто не преминет презрительно скривиться и процедить через губу что-нибудь высокоумное. Мне на это наплевать. Куриная слепота, эта «модная болезнь» театральных меньшинств города Д., вряд ли угрожает нейтрально настроенному зрителю. А если и угрожает, то до масштабов пандемии ей пока далеко. В отличие от свиного аналога, исподтишка свирепствующего на планете.
Вряд ли пандемическое вступление соотносится с «Шантеклером» напрямую, но косвенно – очень даже. Оттенок соотношения при этом неизменно роковой. В одном случае – это смерть Эдмона Ростана, автора «Шантеклера» и жертвы пандемии «испанского гриппа». Во другом случае – упоминание о всплеске постановок «Шантеклера» в связи с эпидемией куриного мора в республике Советов, см. повесть Булгакова «Роковые яйца». Короче говоря, куда ни глянь – в телевизор, в книжку, в интернет или на афишку – все дороги ведут к «Шантеклеру». Неизбежно.
Поэтому не противьтесь судьбе, идите в театр «Верим!» и три часа сидите тихо, а в антракте можете немного походить. Потому что на ходу у вас начнут проклевываться мысли. О буфете, о девочках, идущих рядом, и даже о спектакле. Не знаю, у кого как, а у меня проклюнулось следующее.
Всяк, кто читал Ростана, а затем смотрел его в «Верим!» (можно наоборот) увидит, что кой-чего из текста устранили, не причинив ему вреда. И спектакль от этих изменений только выиграл. Драматическая поэма Эдмона Ростана - это, конечно же, памфлет, но вместе с тем и притча. Измененения – естественно – на пользу притче и во устранение нюансов тогдашней злобы дня. Как и в другом животно-аллегорическом тексте, ставшем достоянием сцены во Дворце пионеров.
Вернусь к тому, с чего начинал. Не утверждаю, что актерский ансамбль «Верим!» заслуживает слов «талантов – тьма, соцветие, созвездье!»; что хореографические номера стоят вровень с пластической феерией захаровских постановок; что режиссер Петренко не имеет равных в Украине и ее окрестностях. Но самоотдача на максимуме актерских возможностей, помноженные на точные и «немногословные» хореографические вставки и аккуратную, внимательную режиссуру, возвращают зрителю главное – сопереживание на уровне «комковой» неподдельности. Хотя определенному типу зрителя именно этой «комкости» и не надо. Ему, как правило, достаточно «бочковатости рёбер». Этого в городе Д., хвала всевышнему, в избытке: театральная ноздревщина цветет и пахнет. Cпособность игнорировать передачу самодовлеющей эмоции, сосредоточивая презрительный прищур на частностях, - именно это и есть «»модная болезнь», неважно чем она вызвана, неумением или нежеланием увидеть и почувствовать. Нет нужды распространяться о причинах этого заболевания. За меня это сделал Эдмон Ростан.
Итак, что понравилось, а что не очень - вчера, в субботу, на спектакле?
Прежде всего, сам факт существования июньского постскриптума к сезону. Разъезды, фестивали и прочая – наиболее очевидное объяснение. Что ж, продлили, так продлили. Получается вполне лирично, с легким даже налетом сентиментальной грусти, в духе Вампилова – «Прощание в июне»…
Понравилось…
Удивительное «бардовское» начало спектаклю сообщает точно, тонко и безупречно организованное музыкальное сопровождение. Легкость, нежность, ласковость, трагическая мощь классического струнного аккомпанемента – всё это придает спектаклю настолько рельефный драматургический фон, что местами текст и актеры становятся похожи на серфингиста, которого несет штормовая волна, и ему остается лишь умело пользоваться этим опасным благодушием. Аллегоричность ростановской притчи, обладающей мультикультурной отзывчивостью, только подкрепляет «бардовские» ассоциации образами двух ведущих певцов в среде неугомонного зверья.
Затем понравился Павлин. Кокетливое сочетание Элтона Джона с Романом Виктюком – злободневное дополнение к базовому замыслу автора. Деятели искусства, на голубом глазу считающие свой авторитет непререкаемым, а самих себя – культурным авангардом, свободным от условностей традиции, узнаются моментально и многолико. Причем, с каждым годом эта ростановская сатира только набирает обороты: благо, фабрики, инкубаторы и прочие рассадники звезд по вызову не устают работать на памфлет драматического француза. Не умирают салоны, не умирают салопы, в которых рассекают волны шоу-биза наследники Цесарки, а значит, жива, ярка и наглядна и сама Цесарка. Дрозды свистят и пересмешничают, собаки из критической своры погавкивают – а корабль плывет. Причем, и Дрозд, и Пату – в исполнении братьев-актеров - делают свое дело живее и естественней, чем в виденных ранее постановках. Особенно запомнилась такая мелочь, как реакция Игоря Шульги на ленточку, обрывок декорации, слетевшую внезапно вниз, но медленно и плавно, вертясь и переворачиваясь в световом потоке. Актер и эту мелочь, как настоящий Дрозд, не упустил из виду, а отследил, налюбовался траекторией полета и снова обратился вниманием к происходившему под ним.
Два слова о декорациях. Нависшая коврами «листва» продолжает минималистическую линию отдельных спектаклей молодежного театра. «Из топора». И ничего, нормально. Зато свет настолько одухотворяет постановку, что декорациям остается только делать свое дело – подставляться под лучи – и молчать в тряпочку. Свет, особенно в сценах пробуждения зари, вычерчен «по миллиметровке». Начинаешь чувствовать, как на практике "фунциклируют" те колбочки и палочки, которых никогда не чувствуешь. А они, оказывается, есть!
Кроме того, в спектакле довольно тьмы и приличного ей зловещего антуража, над воплощением которого работет отряд сумеречных созданий, с когтями, песнями и прочими угрожающими атрибутами. Поют и славки, подопечные Св. Франциска Ассизского. Поют в унисон, стройно, чисто и душевно. Вживую. Без микрофонов и фонограммы. Звучит приятно и весьма трогательно. Почти античность. Хор и всякое такое.
Нравится Шантеклер. Несмотря на то, что Юрию Лисняку недостает стальных обертонов, оправдывающих громогласность пения Шантеклера, который перекрывает всех и вся - надрыв, восторг и самозабвенность свободного художника вкупе с невероятной восприимчивостью и обаянием искренности, обеспечивают возникновение пресловутой самодовлеющей эмоции – сопереживания.
Спутница Шантеклера, коварная и деспотичная, нравится поменьше. Наверное, потому что немного злоупотребляет жесткой, «обличительной» интонацией, не всегда уступая необходимой проникновенности тона. Не нравится вот что. Дикция отдельных актеров и то, как хрипло Звезда отвечает на вопрос Шантеклера, и то, что убедительные, «цепляющие» моменты в работах отдельных актеров чередуются с «прохладными». Соловью хотелось бы добавить нежности и выразительности, той самой, которая звучит в пении славок. И кое-кого из курочек неплохо бы привести в чувство, хотя в целом они смотрятся довольно стройно.
Несмотря на перечисленные «не» и «не нравится», прежде всего хочется выразить зрительскую признательность за то, что на риск поставить такую вещь осмелились именно в городе Д. Вещь эта актуальная, многослойная и злободневная. А 13 числа июня месяца – еще и уместная. Почти уместная. Как никак, ровно неделю назад случился юбилей у Пушкина. Хотя франко-русские параллели здесь нерадостные…
Но Ростан – совсем другой француз. Кто еще сумел так полнокровно выразить одну из стержневых проблем искусства? Обозначенную Пушкиным коротко и просто: «Поэт и чернь».