Она

       Вечность. Никогда она не подходит к нам так близко, как зимой. Это серое небо, серые дома, серый снег… Ничто и никто не может этому противостоять. Ни шум электричек, ни гул машин, и никакая любая другая мелкая людская суета не может тронуть вечность. Вся эта мелкая «суетёнка» пробивается сквозь оковы спокойствия зимы, но всё равно не может поколебать апатичного забвения природы. Зима бывает разная, но когда приходит Эта зима – замирает всё. Надолго исчезает солнце, бег облаков замедляется донельзя, покрывая небо неподвижным серым унынием, невидимый - но неизменно серый - ветер оставляет в покое серый снег, безразлично лежащий на всём, что только может покорить вечность…
       Ненавижу. Ненавижу, когда меня заставляют противиться ей. Ненавижу эту суету, которая как тупой нож пытается порвать толстую пелену того, что дарит нам природа. Ненавижу этих людей, что заставляют меня участвовать в их суете. Зачем, ну зачем нужно куда-то бежать, куда-то спешить, когда можно просто – отдаться забвению бытия, забыться в объятиях этой зимы… Нет, я должен насилу рвать апатию волшебного дара и ехать в этот грёбаный институт…
       Насилу вникать в то, что я не хочу знать, сидеть и разбираться в массе абсолютно ненужных мне знаний. Пытаться сквозь завесу эмоций, приходящих свыше - понять, что там преподаватель рисует на доске... Я уже представил себе, как уныло будет добираться до института, там – окопаться на последней скамье и ждать окончания этого дня… Как и всех предыдущих, как и всех последующих… Да что же это такое, когда я смогу отдаться Той, что люблю? Я знаю, у Неё есть для меня подарок. Он у неё для всех – один. Но его никто не берёт. Ведь Её никто не любит. А я - так хочу его принять... Потому что я Её люблю. Возможно, сегодня. Да. Я решил. Пойду к Ней…
       Один – против всех. Один – за неё, вместе с ней. Как только я себе представил картину нашего одиночества – я понял. Институт сегодня… потерпит. И ещё я понял, что сегодня будет прекрасный день. Такой же серый, как и те, что были много раз до этого, и такой же серый как будут после этого. Такой же мрачный, унылый, неподвижный… вечный. Но – ещё прекраснее. Самую малость, но всё же прекраснее. Потому что я иду к ней.
       - Может, сегодня дома останешься? У тебя вроде всё равно уроки не важные, чего в эту мерзкую погоду туда мотаться будешь?
       Не ожидал такого от матери. Что бы она-то мне предложила не ездить в институт, а побездельничать дома… не верю. Но это всё ерунда. Это – было сильным ударом мне в грудь. Ударом человека с завязанными глазами по другому человеку, который и не думает отбиваться, а лишь подставляется для ударов, не в силе ничего изменить… А как я могу ей объяснить, что я иду не в институт? Как я могу ей объяснить, что я иду к Той, что для неё – мерзкая?! Иду, в надежде уйти от всего, что меня мучает. От тех, кто меня мучает. К Той, что меня любит. Любит нас всех. Боже…
       - Ну что ты на меня так смотришь?.. Посиди дома-то… Видишь, слякоть какая. Собаку не выгонишь…
Ну хватит уже! Хватит! У меня уж нет больше сил…
       - Мама… нельзя пропускать занятия…
Я еле вырвался из дома. Но теперь, я с Ней. Этого не видно, но мы – вместе, мы – принадлежим друг другу.  Она склонила ко мне корявые скользкие ветви деревьев, успокоила чёрных птиц (казалось, они – единственное, что осталось своим цветом, кроме моей одежды), рассевшихся высоко на ветвях этого леса, и обняла меня своей неторопливой, пленительной и упоительной апатией. А я – отдался Ей…