Поездка в Прагу...

Я сижу у открытого окна в ресторанчике. На подоконнике –
живые цветы. Отхлёбываю, не спеша, ароматное пиво.
Рядом со мной – близкие, любимые люди. То состояние комфорта, которое вообще редко бывает в жизни.
Я слушаю нежную мелодию и осветляюсь внутри, не замечая
того, что мелодия повторяется.
Я сижу и улыбаюсь сам себе. Сейчас я не слышу разговора. Размышляю сам с собой и прихожу к мысли, что мне хорошо.
Я люблю свою душу и мне с ней хорошо.

Я настоял на том, чтобы мы погуляли по какому-нибудь лесному массиву или городскому парку. Аллеи деревьев рядом со Страховым монастырём выстроились глубоким амфитеатром над оставшимся внизу старым городом. Фруктовые деревца плодоносили. Миниатюрные плоды груш и яблонь в большом количестве покрывали ветви и казались игрушечными. Аллеи были просторны, но самое большое наслаждение доставляло то, что они были пустынны.

Мы купили билеты на полуторачасовой концерт органной музыки в одном из главных соборов центральной Праги. Придя заранее, мы попали на литургию.
Палаты собора, все его скамьи были заполнены людьми.
Даже современно одетые прихожане и те опускались на одно колено при входе, при выходе и осеняли себя крестом.
Звучала мерная и при том вдохновенная речь пастора. И хотя она была на другом языке, я понял, что он приветствовал гостей. А одну произнесённую им фразу понял полностью.
«Иисус – добрый пастырь».
Приход громко, вслух произносил молитвы, а в перерывах звучала органная музыка.
В какой-то момент начало происходить что-то непонятное: люди стали протягивать друг другу руки, обниматься, и, улыбаясь, произносить приветствия и добрые пожелания.
Я очень быстро сообразил, что этот обычай – часть обряда,
и, может быть, самая красивая и важная часть. Я тоже стал протягивать и пожимать руки незнакомых людей, интуитивно произнося первое, что приходило в ум: «Всего хорошего. Всего доброго». Я почувствовал обыкновенную и естественную человеческую теплоту...
Приход начал постепенно расходиться. Приближалось время органно-скрипичного выступления. Наступила пауза. Раздались первые звуки: это маэстро настраивал свой инструмент. И – снова тишина, - ещё более глубокая и торжественная. Где-то наверху появился человек в церковной тоге, и его представили как профессора музыки.
То, что последовало дальше, повергло меня в полный шок и изумление. Дело в том, что акустику, создаваемую куполом и стенами собора, практически невозможно воссоздать в других условиях. В сочетании с мастерской игрой органиста, она оказывает неповторимое действие на слушателя. Пока я слушал, музыка как будто отверзала передо мной «бездны былого».
Это была музыка о жизни и о любви, но – в своём высшем значении. Казалось, что воздух накаляется и электризуется от каждого звука. Музыка была космогонической. Почему-то возникла мысль, что такую музыку нужно слушать, припав головой к паперти.
Звуковые образы обращались прямо к душе, к её самым далёким и тайным закуткам. Пространство сотрясалось от этой нежности и могущественности, будто хотело выйти
за пределы храмовых стен.
Уверенные, властные раскаты органа медленно вырывали из реальности и переносили чувства куда-то в космос мира, в космос воспоминаний.
Сначала органист продемонстрировал две-три известные вещи, но – как бы подводя и подготавливая к вещи более серьёзной, которая застала всех врасплох. Она накатила и навалилась из ниоткуда. Каждый аккорд олицетворял собой отдельный поток времени, который боролся и бился с другими потоками, творящими водоворот пространства, водоворот времени, которое в свою очередь жило само по себе – вне образов. Музыка была с дьявольщиной. Да, это был настоящий, огромный и бесконечно страдающий дьявол.
Но, к своему ужасу, он не мог властвовать над собственной мукой.


   Я закрыл глаза…
...Наверное, я вспомнил половину, добрую забытую половину  собственного прошлого. Может быть, наиболее прекрасную его часть…
Самое непостижимое заключалось в том, что ты не вспоминал, а сам становился воспоминаньем, и даже
(О, как?) самим временем. Память прикасалась ко времени, и оно обретало новую жизнь. Я видел протоптанную узкую тропинку на весеннем снегу, бесконечные глади закатных морей, дышащие целомудренным покоем леса, и в глазах проступали слезы. 

Я вспомнил свою первую любовь. Её голос, услышанный после годов разлуки.
Мне говорили, - Ты безумец! Прекрати искать бездну там, где её нет! Ведь любовь – лицемерна: она превозносит форму!
А я до сих пор люблю её, за беспощадную живость и детскость, за что-то неповторимое в речи и дикции, за что-то в ней, что не меняется, даже утрачивая внешность…
За музыку…
Да и, можно ли полюбить человека, если в нём нет музыки?
Не музыка ли помогает обойти опасное притяжение чёрных дыр души?

Она и я - оба незрелые, нелепые, худые. Летний сад. Она учит меня плести венки из одуванчиков. Потом мы пускаем их по воде и, чтобы сделать игру веселее, бросаем камушки прямо в венки: кто первым попадёт?
А мне – сладко от сознания, что когда-нибудь она узнает мою самую большую тайну.
Жаль только, что венки тонут…