Исход

               
Ферганские события всколыхнули весь Узбекистан. Особенно досталось близлежащим городам: Коканду, Андижану, Намангану. Мне в это время «посчастливилось» жить в последнем из них.

Ходили слухи, что причиной этих событий послужила банальная ссора на рынке между турком-месхетинцем и узбеком, но бывалые люди утверждали, что это — только причина для серьёзных событий, которые не заставят себя ждать. И действительно: события, как и слухи,  расползались по городам и весям с пугающей быстротой и натиском, словно лавина, сошедшая с Ферганских гор, накрывая всё новые и новые пространства.

Вот уж и турки, проживающие в городе, взяты на заметку. И снова слухи: их будут вырезать.  Добрейшей души человек: турок Мухлис, работающий  в  «Горзеленхозе» вместе с моей мамой, чтобы спасти своих девочек (жену и двоих маленьких  дочек) тайком перевёз их на территорию организации, в надежде на то, что там будет спокойнее, и сторожил семью с ружьём. Ночью к ним полезли люди в белом, и семья спряталась в подсобном помещении, зажимая рот младшей девочке, чтобы она с испуга не закричала и не выдала их место нахождения.

Не спали всю ночь, ожидая худшего, а утром оказалось, что это работники, расположенной рядом пекарни, залезли воровать комнатные цветы в горшках. Этим же днём Мухлис отправил жену и детей к дяде в Азербайджан.

Дальше-больше стало уже не важно турок ты или нет: русскоговорящий — значит чужак, и значит тут тебе нет места. В городе начались стихийные сборища  «борцов за чистоту ислама»: толпы, разгорячённые подстрекательством, обуреваемые ненавистью, барражировали по городу, готовые в любой момент смести всё на своём пути.

В микрорайонах, в большинстве своём заселённых русскоговорящими, проводились акции устрашения: по ночам на автомобилях расцвеченых зелёными полотнищами,  громкими гудками раздирая ночную тишину, разъезжали местные молодчики с криками:
-Аллаху Акбар! Ур! Ур! (Бей!)

Светлана Дусаева, работающая, как и я, в ОКСе (отделе капитального строительства) Областного управления статистики, утром,  срывающимся голосом рассказывала о том, как они не спали всю ночь, как ей было страшно: боялись, что молодчики начнут врываться в дома, а тогда ничего хорошего от них не жди, ведь в Фергане по слухам убивают не только и не столько турок...

Сотрудницы отдела успокаивали Светочку, напоминая, что её отец всё-таки татарин, то есть тоже мусульманин, и их, вероятно, не тронут.
-Но мама-то русская! - со слезами сомневалась Света, глядя на нас перепуганными глазами.

Наш Облстат находился рядом с УВД, поэтому теплилась слабая надежда на то, что мы находимся под какой-никакой защитой, но надежда оказалась весьма призрачной: разъярённую толпу не остановить даже наличием УВД.

Несмотря на происходящие в городе события, мы вынуждены были работать в прежнем режиме, потому что начальство не разрешало оставаться дома, не смотря  на подстерегающую на каждом  шагу  опасность. Даже на транспорте ездить было не безопасно, каждый "борец за чистоту ислама" мог оскорбить тебя, назвать грязной скотиной (хайвон), ок кулок (белое ухо - то бишь свинья), ударить по лицу.
Не правда ли: чем-то напоминает фашистов с их излюбленным "русиш швайн"?

Были случаи избиения: на остановке вытаскивали какого-нибудь русского и начали избивать, пинать ногами, а автобус или троллейбус спокойно уезжал дальше. Так поступили с Борисом Дмитриевичем из "сельхозотдела" нашего Облстата. Лицо у пожилого сотрудника ещё долго потом отходило от синяков, а пара рёбер были поломаны, не говоря уж о внутренних органах: в то время было не до них.

В самый разгар рабочего дня послышался всё нарастающий гул, а рядом со зданием Облстата начала выстраиваться шеренга милиционеров в полном боевом снаряжении, со щитами, перекрывая улицу поперёк.
Толпа надвигалась лавиной — гул всё усиливался. Когда она подошла на довольно близкое расстояние, со стороны милицейского заграждения послышались призывы  расходиться по домам, но они оказались бесполезными: неуправляемую лавину нельзя было остановить ни  призывами, ни уговорами.

Затем из толпы прогремело несколько выстрелов и в нашем кабинете, располагающемся на втором этаже, посыпались на пол стёкла. Кто-то крикнул: - Ложись!   И весь отдел оказался на полу.
Милиционеры стали стрелять в ответ по ногам. Выстрелы, крики боли и негодования заполнили улицу, но всё-таки ответные выстрелы возымели действие: через каких-то пять-шесть минут толпа рассыпалась в разные стороны, унося  с собой раненых.

На следующий день, работающая в нашем отделе Дильбархон Инамова, со слезами призналась, что у них в доме лежит  её двоюродный брат, раненный в ногу, но они боятся вызывать врача, потому что брата сразу  же заберут.

Стали замечать, что   отдельные работники нашего заведения ведут себя, мягко говоря,  странно. Сотрудник отдела сельского хозяйства  Батыр Вахидов, каждый день, как сонная муха: засыпает прямо на рабочем месте.

Почти чернокожий Батыр гордо объявил себя «белой костью», и, когда на него надавили всем отделом, признался, что ночами он не спит, а ходит вместе с толпой, потому что за это каждому платят по 25 рублей.
-А если тебя подстрелят? -  испуганно поинтересовалась молоденькая сотрудница Мухаббат.
-Не подстрелят! - хитро улыбнулся в ответ  Вахидов. - Я всегда пристраиваюсь где-нибудь  сзади: если что случится — можно сразу удрать.

Мужчина  явно не чувствовал за собой никакой вины: напротив, гордился своими похождениям,  ощущая себя чуть ли не героем, зарабатывающим «лёгкие деньги».

В больницы города начали поступать не только местные жители но и милиционеры, раненные во время стычек с толпой. Только, когда события стали достигать своего апогея, в город ввели солдат и бронетехнику, которая курсировала по городу и, нагоняя страх, развеивала сборища.

В один из дней в городе произошло ужасающее по своему зверству и жестокости событие: в автобусе воинствующими молодчиками были избиты до полусмерти  трое молодых солдат, совсем мальчиков. Глумились, как хотели, на глазах местного населения, а затем в бессознательном состоянии сожгли в этом же автобусе - ещё живыми...

По городу, как ядовитый плющ, расползались слухи, что скоро начнут вырезать микрорайоны: не сегодня-завтра. Моей маме, кто-то из сердобольных сослуживцев, посоветовал повесить на балкон узбекский платок, как отличительный знак того, что здесь проживают "свои".

Слухи не прекращались. Посыпались угрозы: если не уедем добровольно, то нас заставят сделать это насильно, но тогда придётся уже бежать, сломя голову, успев прихватить с собой только сумку с документами и зубной щёткой.
В отделе ещё юморили:
-Надо же, они знают, что мы зубы чистим?!

Было ясно, что делалось всё для того, чтобы выдавить некоренное население из республики. Но на провокации начали поддаваться. Кому хочется жить в постоянном страхе, каждый день ожидая, когда начнётся обещанная резня?

Русскоязычное население начало подниматься с насиженных, обжитых мест сначала десятками, потом сотнями и, наконец, тысячами. Квартиры продавались за гроши: двухкомнатная квартира с телефоном, на престижных  вторых-третьих этажах стоила не дороже пятисот долларов.

Уезжала и наша семья: сначала в Гулистан (поближе к Ташкенту), где было гораздо спокойней, чем в Ферганской долине, а затем дальше — в Россию.

Перед самым нашим отъездом мне позвонила сотрудница отдела  кореянка Цой Елизавета Мироновна. Её интересовал вопрос: не находили ли мы в своих почтовых ящиках записки? Утром в их доме все жители некоренной национальности в  почтовых ящиках обнаружили записки следующего содержания:
-Русские свиньи, убирайтесь по хорошему! Если не уберётесь — мы вас загоним.

-Куда это они нас загонят? - обеспокоенно поинтересовалась Елизавета Мироновна,  как мать  немалого семейства, обеспокоенная  дальнейшей судьбой своих детей.
-Видно, на тот свет! - невольно вырвалось у меня.
-А если нам, корейцам, не куда убираться?! - сокрушалась женщина.
-Как это некуда? - удивилась я в ответ. - Вам же ясно сказали: русские свиньи — значит тоже поедете в Россию. В отличие от Узбекистана, Россия большая — всех примет...

Так начался исход русскоязычного населения из Узбекистана, в который они вложили столько сил, знаний, лет жизни, своего сердца, своего труда, а в благодарность за это получили, как и было обещано, билет в один конец — в неизвестность, с одной сумочкой, в которой находились документы и зубная щётка.

Самые тяжёлые годы - девяностые. Начинать жизнь в России пришлось, как шутили в нашей семье, от телеграфного столба, потому что даже прописаться было негде. А без прописки ни пенсии, ни пособие по безработице не давали.
И я благодарна за то, что Россия, действительно, богата на добрых людей. Если бы не они, то я не знаю: смогли бы мы выжить, или нет...