Часть 3. Чем занималась наша лаборатория...

«Hic locus est, ubi mors gaudet succurrere vitae» -- «Вот место, где смерть охотно помогает жизни...»  так было написано над входом в Парижский анатомическй театр, а также на стене нашей скромной тканевой лаборатории.
Эту главу особо впечатлительный читатель может пропустить, так как вещи, которые он прочтёт сейчас, могут шокировать его тонкий эстетический вкус. Но с другой стороны, большинство людей проявляет сильное любопытство к данной теме, и я, доверяясь своему богатому опыту рассказчика, всё-таки продолжу. Тем более из песни слов не выкинешь, и мне кажется, так будут понятней мои дальнейшие истории. Итак...
Таких лабораторий на территории бывшего Союза, если не ошибаюсь, было четыре. Одна в Беларуссии, вторая где-то в Прибалтике и ещё две, где точно уже не вспомню. Существовал совместный приказ министра внутренних дел и министра здравоохранения, разрешающий нам производить забор трупных тканей. Старались, конечно, брать у социально-неблагополучнох людей, чтоб не иметь ненужных проблем с родственниками. В начале каждого месяца мы получали заявку на трубчатые кости, кожу, глаза, гипофиз, кровь. Заявки, правда, были относительно небольшие. Но не каждый труп нам подходил. Во-первых, он должен быть свежий, то есть не более пяти часов, так как потом происходили необратимые изменения в тканях. Во-вторых, он должен быть относительно молод, до сорока лет примерно — это как бы гарантия, что он относительно здоров. Кстати, на гепатит, сифилис, и туберкулёз их тоже проверяли. СПИДа тогда ещё, слава богу, не было. Правда, иногда случались ошибки в диагностике, и нам объявляли, что тканевой донор имеет туберкулёзположительный результат уже после забора тканей. Поэтому всё равно надо было работать аккуратно— в перчатках и пальцы иголкой не колоть --мало что потом могло выясниться. В-третьих, труп должен быть без следов насильственной смерти. То есть никаких ножевых и огнестрельных ран и даже просто следов побоев. Потому что по таким трупам ведётся следствие и каждая мелочь, каждая царапина может быть важной зацепкой. В-четвёртых, умерший не может быть «парашютистом»— то есть человеком, который прыгнул с крыши или окна. У них уже костей, как таковых нет. Короче, чтобы не утомлять бедного читателя скажу, нам подходили только свежие молодые трупы самоубийц-висельников или умерших от алкогольной интоксикации.
Кости, как правило, брали большие -- из бёдер и голеней. Делается это так. Врач рассекает, скажем, мягкие ткани бедра от колена до уровня паха. Просовывает специальную пилу Джигли под кость. Это только так называется – пила, на самом деле это струна с алмазным напылением и петельками на концах. За них цепляются палочки-ручки. Потом врач с медсестрой тянут - потянут за эти ручки и за шесть секунд перепиливают здоровенную бедренную кость --в двух местах—сверху и снизу. Вынимают выпиленный костяной цилиндр, и нога сразу укорачивается, так как кость больше не служит опорой. А после операции вместо неё я ставил палки с большими толстыми гвоздями на торцах и зашивал. Костяные заготовки пилили вдоль на узкие пластины и использовали для трансплантации.
А глаз брали так: поддевали его изогнутыми ножницами с закруглёнными тупыми концами и продвигались в глубь глазницы, чтобы достичь зрительного нерва. Ведь глаз-то практически только на нём и держится. Чик и всё! А вместо него врач заталкивал вату и ставит белую керамическую полусферу с нарисованной радужкой и зрачком. Очень натурально получается, должен вам доложить. С глаза для пересадки бралась потом роговица. У неё слабая реакция отторжения, потому как она имеет бедное кровоснабжение.
Кровь -- и того проще. Сонная артерия на шее разрезалась, и в место разреза её, вставлялась специальные стеклянные трубочки, согнутые под прямым углом. На них надевались резиновые трубки, и по ним кровь бежала в бутылки. А если крови было достаточно, то её спускали кровь просто в таз. После операции я этот таз выносил во двор больницы и выливал в огромный металический ящик для мусора. Картина, конечно, сюрреалистическая. Представь... лунная ночь, тихо подает снег, тишина. Я, как приведение, медленно иду с так называемыми отходами производства в тазу, залитыми кровью, стараясь не расплескать её. Спать совершенно не хочется. И только одно чувство восхищение красотой ночи переполняет сердце, особенно по контрасту со смертью... В другой сезон -- всё то же самое только без снега...
Перед операцией я раздеваю труп и брею операционное поле -- места, где будут разрезы. Потом ложу его на стол и всё. А когда идёт забор тканей, я откровенно скучаю. Стою и ничего не делаю, жду своей очереди. После того как доктор закончит с костями я должен распилить череп, и вынуть мозг. Под основанием мозга есть гипофиз -- мозговой придаток. Он находится в костном кармане. Врач стамеской высекает оттуда гипофиз, из него позже сделают вытяжку гормонов. Зашить голову не проблема, да только волосы мешают. Нитка путается в них, и это сильно тормозит работу. Лысую голову, скажем, зашивать одно удовольствие. Пять минут и готово. А с длинными волосами –via dolorosa*. У меня даже проффесиональная деформация произошла. Иду, скажем, по Ленинскому проспекту—людей море. И ловлю себя на мысли, что высматриваю лысых и коротко остриженных и думаю: «Ах, прелесть, как хорошо! – я бы тебя быстренько зашил и спать пошёл, а то мне завтра на первую пару опоздать нельзя». Позже через год или даже два я догадался расчёсывать волосы, делая пробор по месту будущего разреза, и шитьё перестало быть проблемой. После того, как я всё зашью, а медсестра уберёт инструменты  мыл операционную комнату. Глаз к этому времени довольно уставший от ярких хирургических ламп и поэтому часто я не видел мельчайшие капельки крови. Тогда  звал медсестру, чтобы она окинула мою работу свежим взглядом. После мытья операционной – процесс закончен. Остаётся только вернуть труп в центральный морг. Ну всё, довольно! Хватит технических подробностей.
 Работа случалась не часто, и мы в основном сидели, общались и смотрели цветной телевизор. Атмосфера свободы и комфорта предрасполагала к выпивке. Пили мы не много, но регулярно. А иногда и много. И это послужило причиной всему тому, о чём я расскажу в следующих главах.


* Деформация личности профессиональная — изменение качеств личности (стереотипов восприятия, ценностных ориентаций, характера, способов общения и поведения), которые наступают под влиянием длительного выполнения профессиональной деятельности.



* via dolorosa—путь страданий(лат.)

Продолжение следует…