Кот в сапогах

Верочка была кругленькая, пухленькая, щечки розовые. Платьишко зеленое наденет – точно яблочко. Салатное у неё как раз и было. По нему – листочки золотые с завитушками. Димка кричал: «Крошечка - Хаврошечка идет! Крошечка – Хаврошечка идет!»
За него она замуж и вышла.
Погуляли для приличия лето – и расписались.
К весне у них уж и Антошка народился. Верочка стала домовитая, раздалась, раздобрела. На солнце полюбила смотреть: выйдет на крыльцо, застынет, руку козырьком сделает и смотрит, смотрит, пока её жаром не охватит.
А Димка заскучал.
То на рыбалку с батей, то в рейс, то на рыбалку – то в рейс. Из рейса вернется, бухнется на диван: «Спать, Вер, хочу». Она рыбу почистит, ушицы зеленой наварит – и на крыльцо: на закат смотреть.
- Чего ты там видишь-то? – болезным голосом спрашивала свекровь. – Уставится – и глядит. Глаза испортишь. С ребенком бы поиграла.

- Вроде и вместе живем, - шепнула однажды мужу Верочка, - А вроде – врозь. Что будет-то, Дим?
- Все так живут, спи, - уклонился он от разговора, а сам за сигарету и туда же - на крыльцо. Солнца нет. Ночь темная, звезды высоко. Одиноко Димке. Сел он на лавку, вздохнул, как тяжело поживший мужик. Прислушался. Шуршит над ухом седой полосатый бересклет. Возятся в траве лягушки. Тявкают за дорогой собаки. «Сто лет назад, небось, так же было. Чужие мы друг другу, - надумал он простецкую мысль. – Все люди друг другу – чужие. Вон звезды - одна от другой за тысячи километров. Так и мы. Ну, разбежимся – а толку? С другой то же самое будет».

- Что ж ты сегодня на рыбалку? – прижалась к его плечу Верочка. – Батя поехал…
- Успеется, - буркнул Димка, толкнув кулаком подушку.
Тошка перелез к родителям, уселся отцу на живот и принялся показывать зверюшек на  гобеленовом коврике:
- Папа, сати – вок!
- Волк. Скажи: «Папа, смотри - волк!»
- Вок!
Гобелен был Верочкин. Назывался «Сказки Перро». Она его из дома притащила. «Бери уж, - сказала ей мать. – Сама под ним выросла, теперь своих детей рость».

- Кофе сварю, - Верочка чмокнула украдкой мужа в шею и выскользнула из-под одеяла. На веранде было холодно. Солнце било в окно, но как-то вскользь. Кусты стояли мокрые, и на шиповнике блестела роса. Тощие трясогузки прохаживались по дорожкам, подрагивая хвостиками. Поселок просыпался медленно. Сонные коты – их и соседский – сидели на верстаке и гипнотизировали друг друга злыми желтыми глазами. «Хорошо-то как!» - Вера рассмеялась, плеснула в лицо воды.
- Кашу догляди – не пригорела бы. За молоком пойду, - свекровь насупилась и повязала платок.
- Я, мам, оладьев напеку. Дима дома…
- Вот и дома-то, - хлопнула дверью свекровь, точно гневаясь, что сын не поехал на с отцом на рыбалку, а остался греться с толстухой.

«Yesterday», - запел из приемника разлучный голос.
«If you go», - замурлыкала Верочка…

I don’t know…» А-а-а-а…

- Мальчики! - всунулась она в проем. – Умываться. Каша готова, кофе кипит.

Тошка сидел верхом на отце, хохотал и тыкал пальчиком:
- Исичка!
- Лисичка.
- Медеть!
- Медведь, - Димка смеялся.
Она успела подумать: «Может, образуется у нас».
- Кот это, а не медведь, - Вера обняла мужа. – Видите? В красных сапогах. На охоту идёт. Вот у него ружье, - она показала на приклад и ружейный ствол. – А вот – сумка…
Тошка прошептал: «Узьё», - и замер, хлопая глазищами на статного, похожего на медведя котяру, собравшегося на охоту.
- А это белочки…
- Завтракать давайте, - Димка ссадил с себя сына. – В сарае надо прибраться – батя велел.
- К обеду оладьев напеку, - засуетилась она. – Первое есть, салатик сделаю.

После завтрака пошел холодный, хлёсткий дождь. Застучал по крышам,  дровам, растянутой на просушку пленке. Свекровь вернулась мокрая, злая:
- Язви его.
- Мам, я в сарай…
- Пленку чего не убрали? Мокнет. Некому сказать, они и не почешутся.
- Чего ей будет…
- Конечно! Не покупать, так все «чего». Молоко вскипяти, - скомандовала она Верке. Та кивнула: «Сделаю». Свекровь была нормальная, только замотанная. Она работала сутками: трое отработает – трое дома.
- Вот и солнце! – Вера улыбнулась свекрови. – Грибной дождик-то.
- Дак август. Какой же? Ясно дело, грибной, - буркнула свекровь и ушла греться.

К полудню распогодилось. Облака разбежались в разные стороны, ветер высушил кусты и астры у забора. Поселок ожил. Затарахтели машины, дрезины на заводской узкоколейке. Засвистели соловьями шустрые электрички. Вера нажарила миску оладьев – свекровь одобрительно хмыкнула: «Пышные», - собрала посуду и понесла мыть. Тошка вертелся на крыльце, лазал под лавки, собирал грязь и задумчиво пыхтел: «Апоги»…

«Петр Иванович приедет, пообедаем и…»

Она прищурилась, посмотрела на солнце.
Солнце было круглое и жаркое, как пропеченный оладышек. Вера чувствовала его не кожей, а солнечным сплетением. От него по телу разбегались лучи, а когда достигали пальцев, коленей, те становились вялыми, и вся Верка превращалась в уютный ватный комок – легкий и невесомый. Катай его по земле, перекатывай в ладонях – всё ему нипочем. С тарелок капала вода. Шуршал по окну девичий виноград, хлопал надутыми шишками-семенами. Бились о стекло крупные августовские мухи. Вера повесила передник, скользнула на солнечную сторону дома. Прислонилась к стене: «Доски – горячие! Хорошо-то как!.. Скучно ему со мной. Почему он не видит, как хорошо?! Земля тёплая-претёплая. Тронешь её – она в руках рассыпается. А трава? Такая упругая, что ходи по ней – подпрыгивай да песни пой. Как весело жить! Почему он не видит?..»

Стукнула калитка. Вера открыла глаза: кусты рябины согнул налетный резкий ветер, привалил к забору старую калину. Ветки залопотали, захлопали. «В город нам, что ли, съездить? - мысли у Верочки поскучнели. – В парк сходить или в кино. Что мы все дома и дома? Любой мужик затоскует…»

- Курвы! Вашу мать! – взвизгнули тормоза у калитки, Петр Иванович вывалился из машины. Губы у него тряслись, щеки дрожали. – Тетери! Две бабы в доме!
- Петя, Петя! - замахала со второго этажа свекровь.
- Щас дам «Петя»! Курвы сонные - ребенка проглядели! – он печатал и печатал непотребные слова, хватался за сердце, передыхал и продолжал костерить.
Тошка сидел у него на руках и удивленно пялился по сторонам.
Вера оторвалась от стены и кинулась к забору. К нему уже летел Димка…
Нетвердыми ногами спускалась по ступенькам свекровь…
- Антошенька!..
- Еду я, понимаешь, от леса, - объяснял Петр Иванович набежавшим соседям. - Поворот прошел, другой, смотрю – матерь Божья! Наше дитё! Одно одинешенько! Бредет по дороге! Туды-т вас в гриву! Машины кругом, велосипеды!..
- Ой-ой…
- А чего ж оно?
– Куда ты пошел-то?! – Димка выхватил сына, прижал к груди. Верка повисла с другого края:
– Тошка, Тошенька…
- Апоги – Антон выставил глянцевый зеленый сапожок – он надевал их в сырую погоду.
- Господи, да у него ружье…
- На охоту, - догадалась Верка и схватилась за голову – она была почти без памяти. – На охоту он… как Кот в сапогах…
За плечом у щекастого Антона болталась голубая двустволка, подаренная дедом ко дню рождения: «Баловство ваши автоматы! Трещат без толку. Я ему двустволку подарю».
- Узьё, - закивал Тошка и выставил второй сапожок.
- К-какую охоту?!
- Ха-ха-ха! – засмеялся Димка, обнял сына и быстро зашагал к дому. Вера, потеряв опору, плюхнулась в разлатую сныть.  – Обыкновенную. Я ему утром… ха-ха-ха… кота на ковре показывал. Из сказки. Ха-ха…
- Это же надо! – захохотали, загомонили соседи.
- Придумал ведь малец - на охоту!
- Как Кот в сапогах!..

«Я показывал!» - Верка тихо плакала в кустах – у неё не было сил подняться. – Это же я показала, а он сказал - я…»

- Вставай, чего сидишь? Люди смотрят, - Петр Иванович подал ей руку. – Обопрись. Меня чуть не инфаркт. Молодец внучек. Собрался – и пошёл. Молодец. Вставай, Вера, люди смотрят…