Писатель

Терпеливо и умно создал он свой маленький мирок. Квартира, которую он обставил как хотел. Своя машина, на которой он мог быстро доехать туда, куда вдруг запросит душа. Жена – красивая, мягкая и покорная. Он любил её, и другие женщины ему были не нужны, какими бы притягательными, сексуальными и яркими они ни были. Её было вполне достаточно. Он работал над своими романами – не спеша, в свое удовольствие. И получал деньги, занимаясь любимым делом. Он не интересовался мнениями чужих людей. Он не стремился угнаться за последними веяниями моды. Он не испытывал чувства неполноценности или неудовлетворенности. Он был полностью здоров, бодр, почти всегда в положительном настроении и в ясном уме. Одним словом, всё было просто замечательно. Но однажды, когда он сидел на балконе своей квартиры в удобном кресле и, попивая кофе, смотрел на тихий двор, его вдруг посетила одна странная мысль. А что, собственно говоря, делать дальше? К чему стремиться? С чем бороться? Банальность таких вопросов отнюдь не отменяла их серьезность. Делать и в самом было нечего. В его жизни не было стрессов. Такими постепенно становились и его романы – лишенные сюжета, с вялыми героями, написанные вылизанным, постным слогом. Его больше не мучило постоянное сексуальное неудовлетворение, как это было в молодости. Теперь была жена, которая с готовностью удовлетворяла его похоть. После секса скука существования становилась ещё более скучной. Конечно, в момент оргазма окружающий мир озарялся сверхъестественными огнями, невиданным смыслом, содержанием, острыми эмоциями. Но когда всё заканчивалось, было очевидно, что это всего лишь очередная иллюзия. А в реальности всё то же самое. Есть всё, что нужно, и ужасно скучно. И поскольку писал он, обычно, уже полностью удовлетворенный, его романы были начисто лишены эротизма. В них не было лихорадочных следов неосуществленных влечений, которые иногда возмещают отсутствие достойного сюжета (что мы видим, например, в “Лолите” Набокова). Всё было целомудренно, сухо, стерильно. Он описывал какие-нибудь погодные условия (дождь омыл улицы спящего города) или какие-нибудь обыкновенные, никому не интересные лица (это был мужчина лет сорока, с проседью в каштановых волосах, с умными и внимательными глазами, одетый в клетчатый пиджак) – и зевал от лени. Он знал, что читать это будет так же скучно, как и писать. Тогда он одевал плащ и выходил прогуляться. Свежий воздух, пение птиц, мелькающие лица – красивые или обыкновенные, но одинаково равнодушные к печалям его счастливой жизни. Вот это лицо он опишет в следующем своем романе. А вот эта лужа, в которой отражается небо, засветится в сборнике его рассказов. Книжки эти, наверно, купят, потому что он в какой-то мере известный писатель. А если не купят? Он вдруг поймал себя на мысли, что был бы рад, если бы никто не стал читать его книги, эти огромные романы, написанные через силу, без тени вдохновения, имеющие лишь два достоинства -  грамотный язык и удобоваримый слог. Он даже подумал, что было бы неплохо сжечь всё, что когда-либо было издано под его именем. Да... писатель всё больше впадал в меланхолию. Устав ходить по улицам, он зашел в кафе и заказал себе пива. Уж не перейти ли на что-нибудь покрепче? Наркотики, к примеру. Тогда жизнь снова заиграет всеми красками. Но опять-таки ненадолго. Потом появится зависимость, депрессии, ломка, а за ними нудное лечение от наркомании. Нет, он был слишком домашним и осторожным, слишком благовоспитанным и интеллигентным для таких форс-мажоров.  Тогда, может быть, попробовать изменить жене? Здесь много проституток, молодых, красивых, ещё не так давно работающих, вчерашних студенток, позавчерашних школьниц. Наверняка это будут какие-то новые ощущения. Но что потом? Угрызения совести... Он не сможет их выносить и признается жене. И тогда либо она бросит его, что непримлемо, либо простит, но тогда он всю жизнь будет мучиться от стыда. И всепрощающий жертвенный взгляд жены замучает его хуже угрызений совести. Да и потом, какие же это новые ощущения? Всё те же попы и груди, всё те же стоны да ритмические движения. Нужно обладать большим воображением, чтобы получать от секса с разными женщинами разные ощущения. Конечно, с симпатичной женщиной это гораздо приятнее, чем с несимпатичной. Но он и так любит свою жену... Так что это даже получится чем-то вроде понижения градуса... А из этого, как известно, ничего хорошего не выходит. Нет, это тоже не годится. Но что ещё делать?.. Писатель допил пиво и отправился домой. Он вошел в свой кабинет, в котором было всё, что должно быть в настоящем кабинете настоящего писателя – секретер красного дерева, оленья морда в стене и прочее. Писатель сел, придвинул к себе лист бумаги, взял ручку “паркер” и написал:
“Да ебись ты всё нахуй!!..”
Довольный собой, своим почерком, своей смелостью, матерными словами, дорогой ручкой и ослепительной белизной бумаги, писатель встал с кресла и отправился в спальню жены. Она ещё спала, и её нужно было разбудить, чтобы она удовлетворила его разыгравшуюся на свежем воздухе похоть. Потом он выпьет одну или две чашки кофе и примется дописывать свой скучный, никому не нужный, банальный роман, в котором нет ничего нового и который весь – от сюжета до последнего героя (это случайный каламбур) – откуда-нибудь слизан – из когда-то читанных романов, из когда-то смотренных фильмов, и ещё откуда-нибудь. “Ну и ничего, - подумал писатель, пыхтя и обливаясь потом. – Купят и эту книгу. Слава богу, на этом свете не я один такой дурак... Так что поживем ещё!.. Э-эх...”
Он гордо усмехнулся своей писательской самокритичности и вдруг кончил.