Замкнуть линию

     Мы любили забрасывать палки на линии электропередач (ЛЭП), вызывая короткое замыкание. Мы знали, что до добра это не доведет.

     Стоял довольно пасмурный день, когда наша злобная троица брела по смешанным лесам родной глубинки после пикника по случаю закрытой сессии. До железной дороги было не меньше пяти километров, но мы не отчаивались, невзирая на то, что приказала долго жить последняя бутылка пива. Световой день тоже иссякал, оставалась только стоячая прохлада и полутишина, засыпанная кузнечиками и соловьями. Но Жорик не уставал доказывать, что еще километр, и будет охренительная высоковольтка. Это он после деревни так обрадовался. Кто бы мог подумать, что деревня может называться "Провода". И вроде бы Жорик уверял, что дело не в названии, а в каких-то там просеках и пересечениях на карте, и вроде бы мы прекрасно понимали, что выпил он больше всех, заливая для проформы еще и очередную неудачу в личной жизни, но слушали мы его послушно, блаженно кивая в ответ.

     Вообще-то я в это дело с самого начала не верил. Чтобы здесь, на бездорожных задворках этого небогатого субъекта РФ было что-то мощнее шести киловольт... нет, исключено. Но пивко настроило нас на боевой лад, и мы все шли, и шли, и шли. Лес был не густой, но такого количества коряг, пней, поваленных стволов и глазодерных веток я еще не видел. Колян первым увидел свет в конце тоннеля, а именно просветы долгожданной поляны или просеки. Более того, за рваной сетью ветвей была отчетливо видна строгая геометрия опоры ЛЭП. От наших криков ликования заткнулись все ближайшие кузнечики. Спотыкаясь и матерясь, мы поспешили на свет.

     Лишь на "пороге" остановились как по команде. Не знаю, почему это сделали другие, не спросил, но мне послышался звук, которого как бы не могло быть. Отдаленный, тяжеловесный, похожий на гудок поезда, которых поблизости отродясь не было. А потом тишина, контрнаступление холода и бесцветно сонные сумерки даже посреди широкой просеки.

     И все-таки это была она. ЛЭП. Старые опоры тянулись вверх с величием крепостных башен; низко провисшие провода завораживали, напоминая тросы Бруклинского моста. Двухцепная, сто десять киловольт, шесть проводов, и тишина на километры вокруг. У самой травы висел туман, растворяя в малом небе подножья опор и скрывая на пару с темнотой все, что было на другом «берегу» просеки. Мы не спешили приближаться. Глупо в нашем возрасте бояться дремучих лесов, но все равно как лед по извилинам мозга, хоть замкнись, хоть трезвей, хоть убегай обратно. Холодно. Тут как раз Жорик и предлагает: чего мы ждем, пусть каждый найдет длинную сырую палку и запульнет по проводам. Как раз сумерки, тишина, бесхозность — вот будет зрелище, какие там фейерверки?! Сказал, а голос даже у него дрожит. Но мы как-то все приободрились. Скинулись, я оказался последним. Каждый без труда нашел длинную палку, но когда я заранее поднял свою, мои руки дрожали как ветки на ветру.

     Жорик первым подкинул свою корягу, и она сразу нашла нужный ярус, связав два мира: до просеки и за нею. Сказать, что нас поразил эффект - ничего не сказать. Нам просто разорвало мозги! Не первое наше замыкание, далеко не первое, но такой эффект, такое торжество огня, грохота и всей мировой мощи разверзлось перед нами впервые. Какая же это красота! Ослепительная дуга быстро поползла вверх, возносясь к ближайшей слева опоре. Не дойдя пару метров, погасла, погрузив нас в изъеденную черноту. Неужели аварийное отключение? Недовольный Колян запустил свою перемычку следующим, не надеясь на результат. Судьба, однако, его не подвела. Второй плазменный мост между теми же двумя фазами отделился от палки и заскользил в другую сторону, уже к левой опоре. Когда дым оголил провода и последние снопы искр утонули в приземном тумане, я понял, что настала моя очередь.

     Нет, заныл я, теперь уж точно линия обесточена и ничего не получится, на что друзья указали на вторую цепь, еще не тронутую нашими адскими диверсиями. И правда… линия ждала, манила своими тремя фазами, шептала, гипнотизировала, пиная раскачанное сердце чем-то холодным и дрожащим. Именно этот звук я слышал перед выходом на просеку — звук пылающей дуги. Но отдаленный и приглушенный. А теперь я смотрел в туманно-сумеречную даль и не понимал: то ли засвеченные глаза барахлили, то ли действительно за три-четыре пролета от нас на проводах мерцали зарницы… что-то снова соединяло две стороны. Как будто без палок, сами по себе, в вышине рождались огненные мосты и как обычно резко обрывались, словно кадры кино. Неисправная, дурацкая, сумасшедшая ЛЭП.

     Я замахнулся палкой, но в последний момент изменил ее траекторию, и она пролетела чуть ниже расстояния пробоя. А ну вас всех! Не буду, надоело! Нельзя... хватит. И вообще домой пора, темно уже! Друзья не слишком противились моему психозу, еще бы, после такой-то доли адреналина. Мы побрели обратно, в темноту, натыкаясь на ветки, матерясь от непроходимости и ежась от холода.

     А через неделю Жорика вытаскивали из скомканной, дымящейся машины, но так живым и не вытащили. Еще через несколько дней неутомимый Колян сгорел вместе со своей дачей. Я почувствовал себя несчастной палкой, не долетевшей до проводов и рухнувшей в крапиву жгучего одиночества. Я умудрился забыть все самое тонкое: и вкус последней бутылки пива, и лица друзей в грозовом свете. Я спотыкался на огненной линии, вылетал в ноябрьское утро и не мог припомнить миттельшпиль этого пламенного сна. Я забываю все, что было на минуты и даже на часы вокруг. Мои нервы остывают и размыкаются. Эту красоту не описать и не запомнить, ее надо просто видеть. Надо замкнуть. Я сажусь за письменный стол, чтобы сохранить хоть что-то, и все-таки замыкаю силовую сеть своей настольной лампой.