Северные Псы, повесть

СЕВЕРНЫЕ ПСЫ.
(СКАЗАНИЕ О ТОМ, КАК МУЖИК ЗАВЕЛ СЕБЕ КОБЕЛЯ)
(повесть)
Вместо эпиграфа:
И хрен бы знал, чего тут написать.



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.




ГЛАВА ПЕРВАЯ.




По весне завсегда бывает день или два, когда наступает время безвременья. Время полусолнца и полутуч, когда день тянется годом, но и мигом кажется при том мимолетным. Мужик, примостившийся на заднице с видом на реку, се ведал.
-Ядри твою перемать-бабку-мать, - тихонько прошептал мужик, поводя зенками из стороны в сторону для пущего впечатления.
Толстый лохматый щенок высунулся из-под орехового куста, глянул на мужика и надул рожу, собираясь гавкнуть.
-Цыц, ядри твою бабку-мать! – шепотом замахал руками мужик. – Глянь, лепота кака!
-Тяфф! – тихонько сказал обиженный щенок. Великолепие природы в него не уперлось. Бегать, гавкать, кувыркаться, хватать мужика за лапти, а после засунуть нос в миску и не вынать оттедова, покуда в этом есть хоть какой-то смысл – вот истинная красота, полагал песик.
Спешить мужику было некуда. Ближайшее поселение находилось верстах в семидесяти на закат, но тридни взад мужик основательно переехал колом по башке тамошнему старосте, и следовано, туда обратно он не спешил. Да и шастать в такую даль собственными ногами особо не хотелось. Мужик глянул на реку.
«Вот бы на хрен, ядри твою мать, плот сконстролить, да по речке и сплавиться», - мелькнула в его опустевшей от безвременья башке здравая мыслишка. Мужик поднялся, отряхнул задницу и пошарил по лагерю в поисках топора. Топора нигде не было. Мужик крепко задумался. Вчерась ишшо топор был. А сегодня топора не было. Выходило, что он исчез. Потерять топор мужик не мог. Мужик без топора – это и не мужик даже, а хрен знает что. Получалось, следовано, что топор он пропил. Пропить мужик мог что угодно, и особого зазора в том не видел. Как можно пропить топор в глухом лесу без единой души человеческой, мужик понять не мог. Но посколь другого варианта не оставалось, приходилось признать, что топор он пропил. А без топора затея с плотом теряла всякий смысл и надежду.
-От ить, ядри твою бабку-мать! – озадаченно почесал башку мужик. Такой поворот судьбы поразил его настроенную на впечатлительность утреннюю натуру. Мужик присел на траву, размышляя о неисповедимости путей и предопределении.
Толстый лохматый щенок вприпрыжку подскочил к мужику и с радостным тявканьем потянул его за рукав. Пребывая в уверенности, что все знамения суть предначертание будущего, мужик поплелся туда, куда тащил его песик. В щенячьих игральных кустах он споткнулся о топор.
-Ядри твою мать! – изумленно возопил мужик. – Как он сюда попал?!
Лохматый щенок радостно повизгивал и подскакивал, стараясь ухватить мужика за что-нибудь. Мужик принялся размышлять. Предыдущая версия состояла в том, что топор он пропил. И вот теперь топор нашелся. Нашелся в зарослях, в которых мужик вовсе не ожидал найти топор. Что же произошло на самом деле?
-А! – хлопнул себя по лбу мужик. – Верно, сюда я его вечёр и спрятал, чтобы не пропить!
Он подхватил маленького песика на руки и радостно заулыбался. Вот и удалось справиться с еще одной загадкой мироздания. Щен изворачивался и лизал длинный унылый мужицкий нос.
Ухватив топор, мужик задумался было констролить плот, однако же вдругорядь ишшо одна светлая мысль допрежь посетила его башку:
-А кудый-то я, ядри твою бабку-мать, сплавляться намылился?
Выходило, что сплавляться намылился он вниз по реке.
Ага. В неделе пути стоял на реке городишко. Не шибко какой городишко – так себе, на Руси таких пруд пруди, однако сказывали мужику, быдто в городе этом он как-то уже побывал. И накуролесил преизрядно. И даже княжескую шапку золотую с самоцветными каменьями с башки тамошнего управителя стырил. Оно, конечно, брешуть люди – ничего похожего не упоминал за собой мужик. И в городе этом он не бывал, и шапку княжью, само собой, не тырил. Подшутили людишки над мужиком. Напоили до бесчувственности, обманом завлекли, и златую шапку в котомку ему подсунули. Быдто и невдомек шутникам, что, коли б нашли у него шапку ту, могли б мужика и на кол определить не подумавши. Поэтому, кабы чего не вышло, мужик с шапки каменья самоцветные повыколупывал, венец златой молотом на наковальне уплющил, и все оное от греха пропил. Но что было, что не было – вопрос другой, а в городишко сей паскудный заплывать мужику никакого резону не выходило.
Можно было, конечно, в ночи городок миновать и спуститься ниже – в самую Волгу-матушку, рекомую татаровьями «Итиль». А тама как раз чуток ниже раскинулась самая Орда, столица каганата татарского.
Мужик зажмурился.
О прошлом лете стырил он у хана татарского набольшего девку. Это уже по трезвости, и все обстоятельства дела помнил мужик, ровно чичас. Ясно дело, не для себя стырил – на хрен же мужику ханская жена? Батырь знакомый его сговорил. У батыря с той девкой любовь-морковь, а девкины родители дочкой своей кагану дань уплатили. Обычная история. Тока батырю этая обычная история ни хрена не понравилась. Мужику тоже. Вот они девку и стырили.
Шуму тады было преизрядно.
Так что в Орде мужику тож смысла появляться как бы и не было.
Мужик отложил топор и принялся щекотать щенка веточкой. Песик отскакивал, а после со звонким тявканьем нападал на прутик.
А может и вообще никуда не двигаться? Может прямо вот тут и осесть? Избу поставить…. Изба – это не плот. И дураку понятно. Избу строить мужику было лень. Плот, впрочем, тоже.
-Покормлю-кось я песика (ядри твою бабку-мать), - решил мужик, - да и пойдем мы пехом бродить по свету. Пехом – оно, конечно, ноги бить. Зато руками ничего делать не надо.
Позавтракали они, и стал мужик собираться. В котомку шмотки свои попихал, миски щенячьи помыл, обтер чистой тряпицей и уложил в песикову корзинку. Как корзинка эта у мужика появилась – он затруднялся. Появилась она вместе со щенком – то мужик помнил. А как появилась – не ведал. Появилась – и все тут. Корзинка была обширная, вроде той, с которыми бабы по грибы ходют, тока здоровше. И умещался там весь немудрящий щенячий скарб – мисочки для еды и воды, матрасик для мягкости да одеяльце от холода, шейный ремень на вырост, да повод, чтобы щенок ненароком не потерялся. А на долгих переходах умещался в корзинке и сам щенок – чтобы лапы малому не бить попусту.
Ухватил мужик песика за шкибот, сунул в корзинку, котомку на спину закинул, топор за пояс заложил, да и побрел себе потихонечку – куда глаза глядят. Щенку в корзинке было не интересно. Песик осторожно высовывал нос через край и порывался вывалиться – не слишком, правда, усердно. Ежели он с корзины выпадет – мужик рассердится, понимал щенок. А в гневе мужик шибко скверно ругался матом, и песик злить мужика опасался. Мужик же брел, поворачивая башку то вправо то влево, задирая ее кверху и находясь в полном единении с действительностью. Давно уже не было такого славного утра. То дожди на хрен зарядят, то солнце башку чересчур напекает. А ныне ну такая благодать! Мужику ажник выпить захотелося. Ведь ежели выпить, да еще и плепорцию соблюсти – благодатность-то как улучшается!
А где же в лесу взять, чтобы выпить? Можно, ясное дело, гнать…. Материала в лесу достаточно. Но, во-первых, дело это не быстрое. А во-вторых, гнать мужику вовсе не хотелось. Выпить – хотелось, а гнать – не хотелось.
-На Лешачий хутор, что ли, ядри твою бабку-мать, податься? – задумчиво вопросил мужик сам себя. На Лешачьем хуторе жил, однако, Лохматый Бирюк. С коим мужик недавно из-за топора поспорил. Из-за того самого, который ныне за поясом таскал. Выпили они тады изрядно. Щенка у мужика еще не было, а потому, выпимши, поспорил он с Бирюком, будто топор себе откует почище Бирючьего.
Надо же вам доложить, уважаемые, что Лохматый Бирюк кузнецом был изрядным. На всю Землю Русскую хрен ты найдешь хоть еще трех кузнецов, кои бы в ремесле с Бирюком могли тягаться. И естественно, что мужицкая наглость Лохматого Бирюка обидела. Пошли оне в кузню. Порешили так: оба ныне же топоры себе откуют, и будут топорами тяпаться, покуда на одном из лезвий зарубка не получится. На чьем топоре зарубка выйдет – тот и проиграл. А у мужика странный по жизни был талант. По вдохновению, да ежели еще и выпивши – что хошь мог сделать мужик. Это тока ежели по трезвости, да еще коли хто попросит, у него руки спод хрена росли,… а по вдохновению да выпивши!…. Короче – отковали они топоры, стали тяпаться. Нет зарубков на топорах! Бирюк разъярился – думал, что мужик над ним издевается. Драться полез. А кузнец-то – здоровый, страсть! И быть бы мужику битому, когда бы он с помощью подручных средств вопрос сей не уладил.
После этого Бирюк с мужиком не разговаривал. Он и с другими-то после того случая долго не разговаривал – мужик ему челюсть кочергой сломал.
-Интересно, помнит Бирюк, как мы топоры ковали? – задумчиво почесал башку мужик. – Може, и не иттить на Лешачий хутор?
И решительно свернул на север. На севере мужик давно не был и полагал, что художества его в тех краях быльем поросли. Сам-то он про них давно помнить забыл. Верно, и другие ужо позабыли. Бездонное небо звенело над его головой, вековые древа сказывали друг другу разные байки, мужик то слушал и умилялся зело.

Отшагав таким Макаром верст пять, мужик вдругорядь задумался.
-Блин, може, все ж таки, на Лешачий хутор заглянуть? Хучь затарюсь в дорогу дальнюю? А то, как же такое выходит – на север поперся, а ни пожрать, ни выпить, ни кобеля кормить…. Ну,… а Бирюка встречу,… може, все-таки позабыл Бирюк?
Мужик на всякий случай размашисто перекрестился, и повернул налево – к Лешачьему хутору.
Лешачий хутор строился с умом, да не по уму. Лет …надцать тому назад Лохматый Бирюк на празднике Масленицы князя и государя ядритскаго принародно на хрен сослал, после чего вынужден был спасать свою задницу от усечения головы. И по пьяни да с перепугу забрел Лохматый Бирюк хрен знает куда. Протрезвел – и ахнул! Ибо протрезвел кузнец на пречудной елани, скрытой посередь бурелома непролазного верст на десять вокруг. Попасть на ту елань можно было али тропками заповедными, али по пьяному делу, как и попал туды Бирюк, посколь тропок заповедных в ту пору кузнец не ведал. Выбирался оттедова Бирюк недели две. Аж похудел вполовину, тропки тайные заповедные отыскивая. Но по трезвости их вдругорядь запомнил, и положил основать в чаще да буреломе поселение, гулящему люду полезное. И основал.
Честно сказать, ежели бы там не гулящие люди селились, а, скажем, организованное воинство, Лешачий хутор мог бы обратиться в неприступную засеку. Заповедных тропок вело с елани всего-то три, да и те были в основе своей звериными тропами – человеку приходилось пробираться по ним нагнув главу к хрену, а лошадь и вовсе ими пройти не могла. Поставить засеки, посты сторожевые, дежурство наладить – и ни один княжеский отряд Лешачий бы хутор не взял. А коли уж совсем обложат – завсегда тайными тропами можно расточиться, сберегая задницу и иные награбленные сокровища.
Однако же, порешив ставить засеки, Лохматый Бирюк замастырил перво-наперво перегонный аппарат, на чем разумное оборудование лесного убежища и завершилось. Потом уже вкривь вкось поставили странные люди с пяток избенок, кузню да сарай, и само собой разумеющийся кабак, именуемый для конспирации харчевней. После чего Лешачий хутор стал обитаем. Обитали тама в основе своей те людишки, коим обитать в иных местах было непросто, а некоторым – и вовсе даже невтерпеж. Заместо закона общежития использовался на хуторе кулак да топор, по случаю чего Бирюка единогласно признавали за старшего; да и нашего мужика уважали в Лешачьем хуторе.

Мужик тропки заповедные знал хорошо, посколь и по пьяному делу, и по трезвому на хутор захаживал не однажды. Несмотря на длинное и нескладное телосложение, пробирался мужик в три погибели споро и ловко, даже ни разу не задев башкой нависающие над тропой коряги. Щенок в корзинке заснул, убаюканный мерным мужицким шагом, и лежал таперя на матрасике кверху брюшком, разбросав с разные стороны мордочку, лапки и хвостик. Одно ухо у щенка подвернулось в обрат, и теперь песик во сне муслил его и причмокивал.
А дошагав до хутора мужик первым делом направился и устремился… понятно куда.

Трактирщик Стяпан видом своим и повадками сильно походил на попавшего под ливень индюка. У него и прозвище такое было – Мокрый Индюк. Ныне же Мокрый Индюк неторопливо приводил в порядок харчевню опосля вчерашнего. Посетителей с утра у него не было, да и не ожидалось – местный люд начинал копошиться после четырех часов пополудни - не ранее. Трактирщик, кряхтя и матерясь, сбирал поломанные о бошки табуреты, выметал с полу осколки стекла и щепу, затирал бурые пятна – не то от вина, не то кровавые. Удивленно обернулся, услыхав, как скрипнула входная дверь.
-Бирюк тута? – страшным шепотом поинтересовался мужик.
-Нетути, - ответствовал Мокрый Индюк. – Андец Бирюку.
-Запил? – уточнил мужик.
-Помер.
У мужика отвисла челюсть.
-Кккак?… помер??? – Лохматый Бирюк менее всего походил на человека, способного ни с чего вот так помереть.
-Естественным образом, - буркнул трактирщик. – Бошку ему… того… оттяпали….
Для обитателей хутора подобного рода кончина и впрямь было почитай что естественной.
-Да ты проходи, Бальдур, - Мокрый Индюк приглашающе махнул веником. – Выпьешь чаво?
-Сам собой, - мужик, все еще ошарашено озираясь и моргая, прошел в харчевню, примостил щенячью корзинку на самый ухоженный стол и присел рядом на лавку. – Ни хрена ж себе! А… эта… дочка евошняя, Бирюкова… как?
Бирюкова дочка, ясен пень, Бирюковной никак не была – откель у Бирюка дети, кады он из всего разврата пробавлялся одним лишь алкоголизмом? Бирюк ее хрен знает где приблудную подобрал. Однако ж воспитывал, как родную, и все ее так за дочку Бирюкову и почитали.
-Сбегла Бирюковишна, - пожал плечами Мокрый Индюк, выставляя на мужицкий стол графинчик и кувшин пива. – С ей тута такая история – я прям как ты еж твою мать!
-Ты толком сказывай, - мужик налил из графина в стакан, выпил, закусил пивом – прям из кувшина. – А то еж твою мать – это кажный может.
-Толком-то? Это чичас, - Мокрый Индюк вышел на кухню и вернулся с блюдом холодного мяса. – Так будешь, али согреть?
-Давай, так, на хрен. Покамест ты греешь,… - мужик тока рукой махнул.
-Так – значить так. Чем богаты…
-То и сожрем, - подмигнул ему мужик. – Ну, и что ж тама приключилось с Бирюковишной?
-Хрен ее не знает, что с ней приключилось, - трактирщик внутренне содрогнулся, вспоминая, и передернул плечами. – Я тебе расскажу, а ты уж сам соображай, чего с ней приключилось. Короче – так. Как Бирюк-то… того, порешили братья Лупигори… ее… эта, - Мокрый Индюк сделал выразительный жест двумя руками. – К делу пристроить, стал быть. Прям вота здесь, потому как она тута по Бирюку все кручинилась. Она, ясен пень, противилась – девки без этого не могут, - пояснил трактирщик. – Ну, и тока они ее разложили, стал быть, приготовили, как невесть откель появилися две псины. Огроменный черный кобель и мелкая рыжая сучара. Прям, как из воздуха явились. И ну Лупигорев пластать! Малява – в щиколотку, в колено, в мошну – а кобель – в брюхо да в глотку. А зубы-то, блин! Крови, ровно свинью резали, кишки по полу…. Короч, то, что от братьев осталось – тока таперь в засолку.
-Ну, и засолил бы, - хмыкнул мужик.
-Я и посолил, - степенно ответствовал Мокрый Индюк. – Своих, ясен пень, кормить не стану, а в город с оказией продам. Не пропадать же добру.
-Ну, а дальше тама что, с Бирюковной? – полюбопытствовал мужик.
-А боле уж и ништо, - трактирщик пожал плечами. – Как все окончилось, сучара на стол залезла, миску кислой капусты навернула, навалила в углу и исчезла. Кобель ишшо ране смылся.
-А Бирюковна?
-Даж и не знаю, кады она сбежала, а тока после заварушки не видел ее никтось.
Трактирщику показалось, что рассказу его мужик не удивился. Однако ж любопытством (которое однажды, прям у него на глазах, погубило кота) Мокрый Индюк не страдал. Мужик же тем временем налил себе еще стаканчик, выпил, глотнул прям из кувшина пивка, отрезал кусок холодного мяса и неторопливо принялся его жевать. Трактирщик плеснул пива в кружку и вдругорядь выпил.
-А Бирюка, стал быть, обтяпали,… - буркнул мужик, жуя.
-Обтяпали, - кивнул мокрый Индюк. – Все из-за гордыни его проклятущей! А таперя и нам скоро ноги уносить придется.
Мужик проглотил один кусок мяса и принялся за другой.
-Ишшо что ли выпить? – покосился он на графинчик.
-Князь-пидрас наш вишь ли работу предложил для найлуччего мастера. Куды ж тут без Бирюка на хрен! – продолжал трактирщик. – Он же у нас самай лучччий на Руси кузнец…. Награду обещал коняз, да прощенье грехов.
-А как тока Бирюк работу доделал, так коняз обещания свои и позабыл, - предположил мужик.
-Именно, - Мокрый Индюк сплюнул. – Да и я так мекаю, что за просто так у нас ишшо никому главу не усекали. Вот и думаю – припекли Бирюка – так ну он про хутор чаво ляпнул? Ноги отсель уносить надо к ядреней матери.
-Эттт верно, - мужик налил и опрокинул ишшо стаканчик. – Слышь, мил человек, ты не сказывай, будто меня тута видел. Я чичас аккуратненько дело одно сделаю, и пойду на хрен. А ты мене в дорогу припас собери – и песику тож, сам собой. А как бежать станешь – сыщи мне в дороге магометанина-купца.
-Православный не подойдет? – уточнил Мокрый Индюк.
-Не подойдет православный, - усмехнулся мужик. – Магометан надобен.
Толстый лохматый щенок тем временем выбрался из корзинки и орудовал в мясном блюде, рыча и подпрыгивая от удовольствия. Мужик подхватил щенка под брюшко и вместе с тарелкой мяса опустил на пол.
-Ишшо навернется со стола на хрен, - пояснил мужик трактирщику. – Так, стал быть, пойду я тута пошукаю, а ты последи за огольцом-от…. Дверь на всяк случай прикрой. Я стукну.
Мужик изобразил на столешнице замысловатый военный марш. Поднялся, тихо подошел к двери и исчез. Мокрый Индюк заложил дверь на засов, сел, наблюдая за битвой песика с бараньей ляжкой, и задумался. За купцом-магометаном виделся Мокрому Индюку некий таинственный мужицкий замысел. Мужика трактирщик знал давно, и знал, как человека честного. И ежели у мужика с тем магометаном выгорит – может, удастся покрыть убытки, связанные со скоропостижным переездом на новое место. Мокрый Индюк принялся прикидывать знакомства свои в верных и не слишком законопослушных купеческих кругах.
Мужик же тем временем, стараясь не лезть на глаза полусонным обитателям хутора, аккуратно проследовал в Бирюкову кузницу. Требовалось ему тама посмотреть одну весч. Можно сказать, инструмент и приспособление. Окинув взглядом Бирюково хозяйство, мужик почесал башку. Такой инструмент хозяин непременно спрятал бы в потаенное место. А вот – куда?
-Угу, - рассуждал себе под нос мужик. – Пили мы с Бирюком примерно поровну. А значить, и мыслить должны одинаково. То есть, запрятать ценную весч он должен был так, чтобы по пьяному делу не найти и не пропить. А по трезвости – найти. Причем – просто, на случай, ежели забудешь, куды прятал.
Мужик подобрал валявшийся в углу кузни кусок бечевы, сложил ее пополам, после втрое, померил туды-суды и принялся копать. На два локтя под земляным полом мужик наткнулся на сундук. Лохматый Бирюк оказался романтиком. Меч-кладенец лежал в сундуке, обернутый в промасленную тряпицу. Еще кой-что лежало, скопленное Бирюком дочке в приданое. Этого всего мужик трогать не стал.  Хоть и разное меж ними случалося, а был Бирюк мужику товарищем. И негоже было товарища упокойного обирать. Пущай ему дочка наследует. Мужик тока инструмент прибрал – потому как дочке Бирюковой инструмент этот все одно без надобности. После сундук перепрятал понадежнее, замаскировал, вышел таем из кузни и вернулся в харчевню.
Мокрый Индюк уже упаковал заказанный мужиком провиант и наполнил дорожную флягу. Толстый лохматый щен успешно пообедал, и теперь гонял по харчевне обгрызенную баранью кость, заливаясь веселым лаем.
-Ишь, демаскиратор, ядри твою бабку-мать! – заворчал мужик на песика. Щенок остановился, склонил голову набок и прислушался. Так мужик на него еще не обзывался, и песик соображал, чем ему это слово аукнется.
-Слышь, Бальдур, - отвлек мужика трактирщик. – А как я магометана сыщу – куды его?
-А хоть в задницу, - ухмыльнулся мужик. – Я вас сам найду, как дело приспеет.
Развязал пояс, выложил на столешницу три большие золотые монеты. Сложил провиант в котомку, флягу приладил к поясу, подхватил щенка и засунул в корзинку.
-Ну, бывай, Стяпан-кулинарий!
-Вольной дороги, Бальдур!

Вольная дорога приняла мужика сразу же, как он из бурелома вылез. Поперва, правда, обожравшегося щенка следовало облегчить. Ну, а уж после направил свои стопы мужик на север, беспрестанно притом размышляя о невеселых зигзагах Бирюковой судьбы.
-Эх, Бирюк, Бирюк, - качал головой мужик. – Замысел-то у тебя шикарный вышел, да тока ж разве можно князьям да боярам верить, и слову их честному паскудному? Верно, придется мне дела твои за тебя доделывать, потому как боле и некому доделывать за тебя твои дела. Тока вот приемку бы твою найтить, потому как она наследница твоя. И от дел твоих, следовано, в доле.
Так, бормоча под нос всякие соображения, мужик отшагал до сумерек. А уж когда стало почти вовсе ничего не видать под ногами, решил организовать привал. Костер мужику разводить было лень. Потому как костер мог выдать стоянку стороннему наблюдателю – дымом и отблеском…. Он развязал узел со жратвой. Ага! Мокрый Индюк, предвидя возможные требования маскировки, оснастил их вяленым мясом, хлебом и луком, кои можно было потреблять, не разогревая. Мужик отделил щенячью долю, и путники принялись за ужин.
Холодало. За себя мужик не беспокоился. По пьяному делу он однажды, провалившись в полынью, после заснул на снегу с ей рядом – и ништяк. Опасался мужик за песика.
-От, ядри твою бабку-мать! Неужто ж костер зачинать придется? – тоскливо вопросил сам себя мужик, прикладываясь к походной фляжке.
Проблемы разрешил сам щенок. Потому как, поевши, и сделавши нужду, подобрался он к мужику и свернулся клубочком с ним рядом.
-От, - крякнул мужик. – И будем мы друг друга ночью греть, ровно овцы в метель.
Подложил под голову котомку, удобнее устроил песика подле себя и задремал. То есть, он хотел задремать…. Выспавшийся на долгом переходе в корзинке щенок весело заурчал и мелкими острыми зубками вцепился мужику в нос.
-Вот жопа! – воскликнул мужик. Щенок перевернулся на спину, коготками пройдясь по мужицкой щеке. Еще раз перевернулся, тяпнул мужика за губу и вывернулся из-под своего одеяльца.
-Замерзнешь, ядри твою мать, - проворчал мужик, затягивая щенка обратно. Песик продолжал сопротивление. Минут через пятнадцать мужик с удивлением обнаружил, что спать ему боле уже не хочется, зато хочется ругаться матом. Что он и сделал. Определенный по всем статьям щенок заложил уши, и на полусогнутых забрался на положенное для спанья место. Мужик зевнул и посмотрел на небо. Сон потихоньку возвращался к нему. Почесав башку и поворчав для приличья, мужик прилег и закрыл глаза. Щенок задумался. Естество и дисциплина  сражались в его душе. Естество победило. Песик тявкнул и вцепился мужику в нос….
Через пять минут маленький песик, обвиненный в неправильной сексуальной ориентации, содомии, инцесте и нарциссизме, был завернут в матрасик и одеяльце и водворен в корзинку. Он обиженно заурчал, извлек с самого дна своего хозяйства заныканную с хутора баранью кость и принялся ее смоктать. Мужик наконец-то спокойно смежил веки, и Морфей тихо сошел на него с небес.
Проснулся мужик с первыми лучами солнца. Потянулся, проверил наличие в корзинке щенка и поскреб башку. Поход на север откладывался на неопределенное время. Во-первых, следовало отыскать Бирюкову приемку и устроить ее жисть хоть в какой-то мере. Во-вторых, следовало исполнить хитрую задумку, приведшую самого Бирюка по неосторожности на плаху. А чтобы исполнить задумку сию, следовало найти способ на некоторое время пристроить щена в хорошие руки. Потому как с сим вольнолюбивым демаскиратором запросто можно было заместо чаво попасть прямиком в компанию к Бирюку.
-Чтой-то виляю я в этот раз, прям аки собачачий хвост! – неодобрительно пробурчал мужик. На звук его голоса песик вылупил из корзинки рожу и осторожно тявкнул.
-Вот-вот, именно так, - мужик порылся в пожитках и принялся организовывать им завтрак. Щен выбрался на волю и активно ему помогал.
Дальнейший путь ихний по понятию мужика лежал аккурат в трактир «У трех дубов с хреном». Название это мужику было непонятно. Не то – дубы с хреном, не то посещать сей трактир надо было непременно с хреном? Не то хрен там выдавали? А может, просто имелось в виду, что подле взрослых троих дубов подымалась поросль – и выходило «три с хреном» дуба? Пару раз пытал мужик на этот вопрос трактирную содержательницу Матрену Трипердронну, однако ж, трактирщица тока посмеивалась, но тайны не выдавала. Как не выдавала и то, что есть у нее «Трипердронна» - отечество или фамильное прозвание.
Почему? В смысле – почему путь их туды лежал?
Причин было три.
Первая – потому как самогон у тетки Матрены был наивысшего качества. Вторая – потому как кормили тама вкусно и дешево. И третья – потому как находился трактир сей на схождении всех разом окрестных дорог, и обойти его было весьма непросто. Из этого мужик делал справедливый вывод, будто сама судьба их к тетке Матрене направляет. А кады судьба направляет – лучче не рыпаться, а положиться на волю ее.
До «Трех дубов с хреном» пути было два дни. Тоже с хреном. Мужик вздохнул и потряс флягу. Булькнуло стакана на три с половиною. На весь путь не хватит. Более того, полупустая фляга на каждом шаге норовила булькнуть, нарушая режим маскировки. Маскировку нарушать мужик не любил. Полная фляга не булькала. Пустая тоже не булькала. А вот такая – середка на половинку – булькала. Мужик задумался. Наполнить флягу в лесу было нечем. Оставался единственный ход. Мужик запрокинул голову и присосался к горлышку.
Собирался он уже совершенно довольный существованием. Солнышко светила ясное, птички чирикали, мать их за ногу, травка да цветочки воняли весенними ароматами, толстый лохматый щенок радостно скакал среди буйной поросли…. И чего б мужику не радоваться? Он и радовался – всей этой замечательной жизни.
С третьей попытки усадив песика в корзинку, мужик тронулся в путь, распевая песню. Слова песни той я приводить не стану, потому как песня была эндемичная, собственного мужицкого сочинения. А поэтом мужик наш отнюдь никогда не был. Зато был матерщинником. Песня, по мнению нашего путника, маскировку не нарушала, а напротив – служила опознавательным знаком – вот-де, идет по лесу мужик, довольный, зла никому не желает, и нету у него уже ничего. Потому как все выпил.
Проницательный читатель, надо быть, уже ждет, не дождется, когда мы до тетки Матрены добредем. Потому как по законам жанра вся интрига повествования должна завязываться именно там – на придорожном кабаке. Там мужик должен встретить кого, напиться или подраться (а может и то и другое вместе), слух послушать, али думу подумать. И вот проницательный читатель уже ждет. Ан – фигушки. До кабака – еще два дня пути…. Гыыы, это я так шутю…. Если б мужик тока шел, пьянствовал себе и ничего не делал – я бы об этом в подробностях рассказывать не стал. Пьянствовать и ничего не делать у нас многие мужики умеют не хуже моего героя, и никакого необычного в деяниях тех нетути. Хотя иные авторы кажную попойку описывают, словно первый раз видят.



ГЛАВА ВТОРАЯ.



Шум, вовсе несвойственный дремучей чащобе, вторгся в мужицкую башку, нарушив царившую в оной идеальную, почти что космическую пустоту.
-Никак подрались? – изумленно пробормотал мужик. И впрямь, звуки сии невместные больше всего походили на звон соударяющихся мечей и сопутствующую деянию сему матерщину. Ну, на счет мечей мужик мог и ошибиться, а вот выражение «ядри твою мать!» он бы никогда с чем другим не спутал. – Выходит, подрались….
Натура мужицкая выпившая, ясно дело, потянула его на звук  По трезвости, будучи осторожным зело, мужик драки сторонился. Но когда это он был трезвым?! А по пьяному делу прям-таки в любую заковыку норовил влезть. Потому как в те давние времена мужик был молодой, задорный и врезать по башке очень даже любил. Однако, глянув в корзинку, в коей мирно почивал песик, мужик задумался и даже остановился. Тащить в драку маленького щенка ему не хотелося. Оставить корзину в кустах  – а вдруг кто щенка стырит, пока он там кулаками размахивает? Конечно, стырить щенка вроде и некому в дремучем лесу, но ведь, коли так рассуждать, то и подраться тута некому. А ведь дерутся!
-Лана! – покачал головой мужик. – Подойду, посмотрю малесь. Може, и не полезу.
Щенок в корзинке заворочался, и мужик поправил свалившееся с песика одеяльце. Щенок приоткрыл один глаз и снова разбрыкался. Под одеялом его парило.
-Тока не шуми, - страшным шепотом указал ему мужик. – Ядри твою бабку-мать.
Щен повернулся на спину и раскинул лапки, жмурясь и всем своим видом показывая, что уж шуметь-то он точно никак не станет. Мужик с сомнением посмотрел на хитрую щенячью рожу и осторожно стал пробираться к месту событий.
События оказались куда более занятными, чем даже мужик предполагал. На солнечной лесной полянке посередь раскинутого в беспорядке барахла полуголая девка, размахивая сиськами, распущенными власами и кривой саблей, рубилась с четырьмя воинами. Девка, по мнению нашего мужика была страхолюдная – тощая, длинная, жилистая, с худым лицом и правильным гречнеческим носом, у ее даже сиськи были какие-то мышечные, и подпрыгивали, словно и не у бабы. Вои, коль смотреть по щитам, были от князя Родослава, известного своим вольным толкованием десяти заповедей Господних.
В рубке с кметями девка чувствовала себя весьма комфортно, и по одному, как положил мужик, разделала бы их на раз, что само по себе удивительно. Однако ж вчетвером рано или поздно доконают вои девку, посколь опыта и тактического мышления ей по мужицким понятиям недоставало. Баба, все-таки, хучь и неладная, куды ж ей премудрость мужицкую постичь?!
Бродяга поставил корзинку со щенком наземь, показал песику кулак, шепотом помянув мать его (суку), и споро высек топором себе дрын. Топор отложил, дабы душу свою смертоубийством не замарать, дрын ухватил конкретно и, матерясь, выскочил на полянку. Двое кметей обернулись к мужику, в то время как двое других продолжали осаживать девку. Мужик, перехватив дрын за середку, по-деревенски замахнулся через верх толстым его концом, а когда ближний к нему воин поднял меч свой парировать глупый мужицкий замах, другим концом ткнул ему пыром в глотку – между кольчугой и шеломом. Кметь стал заваливаться, и мужик ловко отскочил в сторону, дабы второй его оппонент вынужден был товарища свово упавшего обходить. А как тот обходить стал, так мужик дрыном исподтишка ноги ему и высек. Завалился и второй кметь, и огреб дубиною по башке.
Вои, пасущие девку, сообразив, что таперя ихнего преимущества уже и нет, отскочили к опушке леса, перейдя к обороне.
-А теперь вместе! – крикнула девка, устремляясь на врагов с поднятой саблей.
Мужик же, однако, рассудил, что бегать в атаку им вовсе и ни к чему – ноги бить попусту. Ловко вытащив из-за пояса пращу, он залепил бульником в лоб девкиному противнику и стал примериваться к последнему оставшемуся на ногах воину. Тот попытался прикрыться щитом, но девка со своей стороны метнула кинжал и кметь захрипев рухнул.
-Гав! Ав! Ав! Ав! – выскочил из своего убежища толстый лохматый щенок.
-Ядри твою бабку-мать! Тебе сказано было – тихо сидеть! – вскинулся на него мужик. - И как это ты с корзины вывалился?!
Девка поглядела на мужика, ровно впервые его увидела, покраснела и прикрыла саблей голые сиськи.
-Не смотри на меня! – взвизгнула она. – Я не одетая!
Мужик обернулся на девку и стыдливо прикрыл глаза ладошкой, оставив, впрочем, между пальцев щелочку для подглядывания – хучь и корявая девка, а не каждый день в лесу сиськи показывают.
-Слышь, эта, а у тебя выпить есть? – поинтересовался он.
Девка нервно хихикнула.
-У меня нету, а у кметей наверняка найдется, - сказала она, пятясь. - Ты, мужик, их пошарь пока, а я оденусь. Тока не подсматривай! Ой! - последнее замечание относилось к щенку, который, подкравшись к девке, цапнул ее за голую пятку.
Мужик обстоятельно обшарил упокойников, отнюдь не почитая сие мародерством. Ясное дело, оружие или доспех у убиенного воина брать грешно, потому как ему в этом облачении перед духами предков щеголять в загробном мире. Деньги такоже у покойника брать грешно (конечно, ежели ты не убил его специально с целью грабежа) – на том свете денежки оченно даже могут пригодиться. А флягу с пойлом брать можно. Упокойники не пьют. Во всяком случае, на своем веку мужик ни разу еще не встречал пьяного покойника. Рассуждая таким Макаром, обследовал мужик лежалых кметей и надыбал с них разных емкостей суммарной полезной нагрузкой литра полтора. Девка тем временем воевала с лохматым песиком, который все то, что странница лесная порывалась на себя вздеть, почитал более подходящим для игры. В конце концов, победил опыт, щенок скукожился и, обиженно кряхтя, присел посередь полянки делать кучу.
-Ты не будешь? – с надеждой вопросил мужик, прикладываясь к горлышку трофейной фляги и делая козырный глоток измученного жаждой путника.
-Буду, буду, даже и не думай, - свирепо отозвалась девка, – По трезвости глаза бы мои на этую жисть не глядели!
-Значить, так я полагаю, из твоих слов, - заметил мужик, разливая трофейное пойло… почти поровну, - что эти вота делатели у тебя не первые, - мужик широко взмахнул рукой, обводя разбросанных по поляне воинов.
-Не первые, не последние, и не самые страшные, - девка ужо совсем вовсе оделась и таперя собирала порушенное в драке свое походное хозяйство. Мужик вспомнил, что и у него в кустах котомка, топор да песикова корзинка остались, и сбегал за своим скарбом, после чего расспрос продолжал.
-И куды ж это ты по такому делу путь держишь тады, свет-Евпраксеюшка?
-Вешнянка я, - огрызнулась девка, судорожно ухватившись за саблю.
-Вешнянкой тебя нянюшка звала, по-свойски, а поп крестил Евпраксеей, - насупился мужик. – Боле-то некому. Во всей округе тутошней тока одна тощая да страшная девка с мечом, ровно дура, бегает. Да и видел я тебя о позапрошлом годе.
-Это где это ты меня видел? – Девка так обиделась на выданное ей определение, что шерсть дыбом, и искры с глаз проскакивают.
-У батюшки твово и видел, в тереме. У тебя тады ожерелье самоцветно пропало, а на меня подумали, будто я его взял.
-А ты не брал? – любопытство в Вешнянке взяло верх над возмущением.
-Да я отродясь чужого не брал! – побожился мужик. – Тока вот совесть-то моя чиста, а репутация,… - мужик безнадежно махнул рукой.
-А куда ожерелье делось? – неожиданно для самой себя поинтересовалась девка. Видно, рожа мужицкая доверия никому не внушала.
-Откель я знаю, где ты его обронила?! – возмутился мужик. – Сперва за вещами своими ни хрена не следят,  после жалуются, будто я чего пропил.
-А ты пропил? – уточнила Вешнянка.
-Пропил, ясное дело, - согласился мужик. – Что ж еще мне с бабским украшением делать, не на себя же напяливать?
Девка расхохоталась. В голове ее не очень-то укладывалось, как же так можно вещь НЕ БРАТЬ, но пропить, и вместе с тем было в этой ситуации что-то настолько забавное и веселое, что сердиться на мужика было ей попросту невозможно.
-Ну, если ты – это ты, - сквозь смех старательно выговорила Вешнянка, - так может, проводишь меня, хоть немного. Тебе и самому с этого места сходить надобно, да и мне, по чести сказать, страшновато одной.
-Отчего ж не проводить, - согласился мужик. – Чичас соберемся, да и двинемся в путь-дорогу. Тока вот он пущай побегает малесь, а то залежался в корзине малой, - указал мужик на щенка.
-Пущай побегает, - согласилась девка. – А ты пока меч да доспех себе подбери. Дело наше такое, что голыми руками много не уловишь.
Мужик изумленно вскинул на нее глаза и отрицательно покачал головой.
-Ни, Вешняя, меч – оружие господское, и мужику в хрен не уперлося. Да и мороки с ним. Вот, скажем, поймают меня с мечом, - перекладывая котомку, философствовал мужик. – Сразу возникает вопрос: «Где взял?» С кметя снял, али с боярина? И при каких таких обстоятельствах? Туды-суды – и секир башка. А приложить, случай что, и без меча, дубиной можно. Али, скажем, плотницким каким инструментом. Топором, к примеру….
Прервав свое занятие, мужик истово приложился к фляге и продолжал.
-К тому же по-Божески, мечом людей убивают, а то – грех великий.
-Можно подумать, дубиной не убивают, - Вешнянка нахмурилась и изо всех сил стала затягивать вьюк, ровно вымещая на нем злобу на глупого мужика. Сам троих кметей насмерть уложил только что, и о грехе воинском рассуждает.
-Дубиной, ясно дело, тоже убивают, - неторопливо отозвался мужик. – Тока этое дело всегда можно квалифицировать, как убивство по неосторожности. А его и отмолить проще, и срок за него меньше дают.

Они собрались и вступили под сень вековых дерев. Толстый лохматый щенок весело трусил следом, поскольку мужик порешил дать ему поразмяться поболе. За быстро шагающим мужиком песик не успевал, а посколь теперь они шли вместе с груженой девкой, а мужик был уже основательно с утра набравшись, песик поспевал за ними вполне. Мужика по пьяному делу занесло в философию.
-Слышь, Вешнянка, а ведь по законам жанра у нас с тобою опосля такой встречи должна быть лубовъ. И ежели у нас мелодрама, то лубовъ должна быть взаимная, а ежели у нас трагедия – то, соответственно – нет.
Он поскреб башку и хихикнул. Конечно же, по-хорошему-то, мужик шутил. И абы чего не вышло, быстро поправился:
-Тока, для развития сюжета, верно, лучче, чтоб – нет. А то ишшо до середины повествования дети пойдут….
-Да ты на рожу свою посмотри! – в сердцах воскликнула девица. – Дети ему!
-Во! – хитро усмехнулся мужик и продолжил. – Вота вам, девицам, надо обязательно, чтобы главный герой был красавец и богатырь. А ты сама посуди – какой в том интерес? Где, скажем, его геройская заслуга, когда он злодея какого победил, ежели он и так всех сильней? Или, какая заслуга, скажем, что он сердце Василисы Прекрасной покорил, ежели к нему просто так девки липнут?
-А какой, по-твоему, должен быть герой? – ехидно поинтересовалась Вешнянка.
-Какой? Да обнаковенный. Ну, чтобы не умел ничего, на рожу чтобы был кривоват, и характером, эта, ну, выпуклый, запоминающийся. Дурак, скажем, или алкоголик – как все.
Девица прыснула в кулак. Рожа рожей, а скучать ей мужик не давал. После же посерьезнела девка, на щенка малого поглядела, головой покачала.
-Зря я тебя, мужик, в это дело присобачила, - сказала Вешнянка. – Струхнула малесь. А по уму-то надобно нам с тобою расстаться.
-Боисся, домогаться буду? – уточнил мужик, рассудительно почесав живот. – Дак ведь я пошутил. Княжна-то мне на кой хрен? У вас, благородных – свое, у нас, у простых – свое, воровское….
-Ишь, ты, княжна ему ни на хрен?! – свирепо зыркнула девка на мужика. – Ты, мужик, тока о хрене своем и думаешь. Песик малой у тебя, жалко будет, коли пропадет.
-А чего бы это ему пропадать?
-А того бы, что в теперешнем моем положении спутница я опасная.
-В каком положении? – покраснел мужик. – Залетела, что ль?
-Ты не о хрене думаешь, ты – хреном думаешь, - поправила девка свое предыдущее суждение. – Охотятся за мной. И люди,… и не люди….
-Ух, ты! – мужик согнул ногу и крепко пустил ветры. – Ну, тады сказывай, кто тама за тобой гонится. Чтобы уж я знал, кого мне таперя бояться и от кого бегать.
Девица, сбираясь с мыслями, наморщила лоб.
-Духовнику моему, батюшке Василию, видение было перед кончиной…. Даже и не знаю, как тебе это объяснить по-быстрому….
-По-быстрому, это агония будет. Бред горячечный, - помог ей мужик.
Княжна бродявая аж подавилася.
-Да как ты смеешь, пенек деревенский?! – возопила княжна, кинула на мужика ядовитый взгляд, и добавила, остывая. – Через этот бред родославлевичи по чужим землям шастают, драконы твердь небесную облепили, ровно мухи тухлое, силы Диавольские поселения под корень выжинают, так, что и следов не остается…. Митрополит Сатане предался….
Мужик скептически хмыкнул.
-Покамест из этого всего тока драконы в нормальное течение мира не вкладываются, - отвечал он спутнице. - Хотя,… нну, драконы,… - чаво тока по пьяному делу не привидится….
-Придурок! Ты слушать будешь?
-Че ж не послухать-то? Уши – они привычные. Не такое слыхивали.
-Ну, так и слушай, а не перебивай по бестолку!
Мужик подцепил притомившегося песика и усадил в корзинку.
-Сказывай.
-Сказывай!… Батюшка Василий видел, будто конец света наступить может. Зло рвется в наш мир. Наш ведь мир – он над бездной как бы пребывает. Когда создавал Господь наш и Бог твердь земную, отгородил нас твердью сей от сил темных и потусторонних. От бездны той самой. Небось, ведаешь….
-Ведаю, - ухмыльнулся мужик. – Потому и каторжных боле все в рудники заковывают – ближе к Хозяину.
Девка оскалилась, выругалась и махнула рукой.
-Тебе ж хуже, коли не веришь. Твоя же выя в петлю и вденется. Вместе со всеми.
Мужик отхлебнул на ходу из фляги.
-Я ж не сказал, что не верю…. Самого меня от каторги Бог миловал, а люди гуторят – и впрямь оттедова до Хозяина ближе.
-При чем тут каторга?
-Дык,… от сумы да от тюрьмы зарекаться не велено….
-Ты мне говорить дашь?
-А ты не бери в голову, Вешняя. Видишь, человек выпимши, вот и сказывает все подряд.
-Твою мать!… О чем бишь я?
-О матери….
Княжна судорожно вздохнула и продолжила размеренным тоном школярского наставника.
-Но земная твердь – она ровно лед на речке, не одинаковой толщины. Где – метр, полтора, до полыньи не дорубишься, а где и промоина…. Неравномерно защищает нас твердь земная от сил темных зловещих. Как так вышло, то мне не ведомо. А только Адово отродье роет-копает ходы выходы. Там, где Щит Божий послабже.
-Дисперсия свойств, однако, - крякнул мужик. Но Вешнянка зареклась уже на глупые шутки мужицкие не реагировать.
-И когда Господь наш Иисус Христос веру правильную дал людям, повелел он в местах, где истончается защита земная, ставить храмы да монастыри Божьи.
-Как заплаты, ядрить,… - хихикнул мужик.
-Вот! Как заплаты! Чтобы попы да монахи молитвой да святостью своей укрепляли земную твердыню, - Вешнянка задумалась на миг. Сравнение с заплатами показалось ей уничижительным. - И не заплаты вовсе! Сторожевые крепости!
-Крепости,… - мужик отхлебнул еще и поморщился. – А мы-то тут причем?
Девица пристально посмотрела на него, призывая к серьезности (насколько это вообще возможно для выпившего мужика).
-Враг обходом пошел. В том месте пошел, где нету у нас заставы.
-Прошляпили, значить, попы, - как и всякий православный, мужик в Бога верил, попов тоже вроде бы как чтил, но на каждый церковный ляп с удовольствием, тем не менее, потешался.
-Не прошляпили, раз батюшке Василию видение было!
-А!… Это, стал быть, поп твой духовный и увидал?
-Увидал….
Вешнянка помолчала, опустила глаза.
-Ты вот посмеиваешься. А они его за это убили…. Я к митрополиту ходила, откровение батюшки Василия довести. Митрополит скудной умом меня счел. Батюшке донес. Верно, что до него они тоже уже добрались…. Едва сбегла.
-Да уж, - мужик потер лоб. – Это у них завсегда просто. Что не по ихнему – сразу дурак….
-Собралась и в окно вылезла, - пояснила девица. – Пришлось решетку перепиливать, ровно каторжной.
-А что ты тама про горынычей баяла? – вспомнил мужик.
-Баяла! – передразнила его княжна. – Из меня эти драконы чортовы чуть компот не сделали. Вот и баяла.
-Знашь, что, - решительно заявил мужик. – Я, конечно, не шибко специалист по горынычам, а тока, ежли б на тебя горыныч взаправду глаз положил, мы б с тобой ныне не беседовали. И тута я не поверю тебе ни хрена.
-Послала б я тебя на хрен! Выбора у меня нет! Ты не поверишь – так никто не поверит, – девка сглотнула обидную непрошеную слезинку. – Пять их было,… или шесть…. С неба подсматривали. Заметили, как я с окна по веревке спускаюсь, и одного наладили проследить.
-Ишшо раз сказываю, не похожа ты, Вешняя, на победительницу горынычей, - серьезно повторил мужик.
-А я его и не побеждала. Он выждал, как я с города подале сойду, чтоб люди не видели, и стал пастью мерзостной пыхать, с неба спускаться на мой путь. Я думала, проскочу, думала – мерещится…..  Без тебя ведаю, что мне его, дракона, не одолеть. Перетрухнула – страсть. Все, думаю, смерть моя пришла. Меч вынаю, а у самой ноги подкашиваются. Только тут выскочила с неба, из-за облака белого Собачка небольшая, рыженькая, одно ухо стоит, другое – висит, хвостик крючком, и в гадину эту вцепилась.
Мужик сохранял серьезность.
-Дракон, ясно дело, не убоялся ее, ударил хвостом, на клыки собрался…. И тут – гром. Через все небо с востока – Кобель летит, черный, пушистый, молчком…. Огромный…. Сшиблись они…. Долго бились…. Одолели Собачки дракона…. В это-то ты точно не поверишь….
Девица нащупала в потайном кармашке драконий клык, выдернутый из останков поверженного чудовища – как доказательство того, что ей оно не приснилось. Глянула на мужика и… остолбенела, посколь на сей раз рожа мужицкая напротив выражала безмятежное и полное доверие к ее словам.
-А,… - Вешнянка сглотнула, - а… почему?… Вот, пока я рассказывала тебе все такое,… обнаковенное, в которое поверить можно, - ты сумлевался? А как я тебе сказываю, во что сама поверить толком не могу, так ты… и не сумлеваешься, вроде?…
Мужик вздохнул. Стоит ли говорить бабе неразумной? Сделал неопределенный жест.
-Ты, вота, уму разуму поучала меня, как Божий мир устроен, - сказал он. – Про твердь земную, да про каторгу подземную…. А я тебе про Собачек расскажу. Давно это было. Ни тебя на свете не было, ни бати твово, ни самого нашего на хрен княжества. А Господь жил и был уже тады. И покамест Он Марию, Суженую Свою, не повстречал, да не женился, грустно было Ему жить в одиночку. Ангелы – те не в счет. Ангелы – они, как товарищи по работе. И завел тогда Господь Собачек Себе – Кобеля и Сучечку. До сих пор в небе бегают – Собачки Божьи. Вот их-то ты и видала. Так что ты тама мне показать хотела?
-Клык драконий, - девица достала аз кармашка вещественное доказательство. Мужик вылупил глаза.
-А ведь – не горыныч это! Неизвестная науке порода! У горынычей зубная система по-другому устроена!
-Откуда ты знаешь? – вырвалось у княжны.
-Ты же откель-то взяла, про твердь земную? – лукаво улыбнулся мужик. – Ты вот мне лучче скажи, куда это мы на хрен забрели за таким философским диспутом?
Вешнянка оглянулась и помотала головой.
-В болото мы забрели, - подтвердила девица мужицкие опасения.
-А зачем нам болото, когда нам надо к «Трем дубам с хреном»? – вопросил мужик. – Выходит, заблудились мы с тобой.
-А… зачем нам к «Трем дубам»? – поинтересовалась княжна.
Мужик вздохнул. Его спутница наново подтвердила уложившееся в мужицкой голове мнение о господах и прочих аристократах, как о людях на диво никчемных и бестолковых. Кажному же нормальному человеку ясно, что им НАДО к «Трем дубам с хреном». А ей… как ей это объяснить?
-Нну,… - мужик поскреб башку в замешательстве, - короче, надо нам туда….
Посмотрел на небо, прикинув где солнца в небе, и попер прямиком в трясину.
-Ты… куда? – возопила девица.
-Там, где нечистый организовал болото, Господь непременно проложит тропку для православного, - хмыкнул мужик. С дороги и истинного пути за разговором они, ясен пень, отклонились. Однако ж болото сие было мужику ведомо – не раз и не два он тута после всяких куролесств и художеств своих отсиживался. Но раз уж беседа у них вышла с теологическим уклоном, то и без упоминания Господа мужик никак обойтись не мог. И часа через два (с Божьей помощью) вышли они на островок тайный, где находились комары в достойном количестве, да логово мужицкое потаенное. Смеркалось. Путники развели костер – боле, правда, от комаров, которые донимали маленького песика, мужик достал с тайного лабаза провиант сушеный, вдвоем они быстро приготовили ужин. Несмотря на княжеское достоинство, Вешнянка неплохо управлялась со стряпней – так неплохо, что мужик вскоре решил ей не мешать, а заместо этого выпить. Выпивать у него получалось не в пример лучче, чем у девки.
Толстый лохматый щенок постоянно норовил залезть в болото. В конце концов, мужику пришлось отловить его и посадить за пазуху, откедова песик тоненько тявкал и сучил лапками, пытаясь выбраться на волю. Путники поужинали, обкурили дымом от комаров землянку, после чего бегом залезли в нее и плотно закрыли дверь, привесив понаверх тряпицу. Мужик выпустил щена (в землянке было безопасно и относительно тепло), после чего рухнул на лежанку и захрапел – за день намаялся он изрядно, а выпил еще больше. Девица долго возилась и устраивалась в темноте, наконец, улеглась и она.
Песик высунул нос из своей корзинки….
-Твою мать! – заорала девка, которую вдруг кто-то крепко ухватил за косу. – Грязный насильник!
-Мне оставьте, - сонно пробормотал со своей лавки мужик.
-А… так это не ты?…
-Рррррррррррррррррррррр!!! Ав! Ав! Ав!!!! – раздалось из темноты, и девку еще раз дернули за косу. Потом ухватили за коленку. Пока что все действия укладывались в гипотезу об изнасиловании. Вешнянка засмеялась, сунула руку во тьму и выловила что-то мягкое, теплое и упирающееся.
-Сейчас я тебя! – весело пригрозила девка, поднося нечто к лицу.
-Ррррррррррр!!! Ав!!! – сказало нечто и вцепилось ей в нос.
Возня продолжалась больше получаса, после чего девица не выдержала и жалобным голосом обратилась к мужику:
-Он не слушается!
-А он тока матом понимает, - не открывая глаз, пояснил мужик.
Но даже матом разошедшийся песик понял не сразу. Вешнянка два раза шлепала его по попке и сажала в корзинку, и оба раза щенок выбирался и решительно шел играть дальше. Только на третий раз маленький песик обиделся, зарылся под груду своих тряпочек и принялся выгрызать себе хвост.
Поэтому за завтраком девка отчаянно зевала, что, однако же, не мешало ей препираться с мужиком. Они обсуждали план дальнейшего похода.
-Значицца, хочешь ты крепкую заставу соорудить на пути сил зловещих, - уточнил мужик. – Так ведь для этого много чаво надобно. Обитель построить – денежные средства нужны, материал да рабочие. А после – заселить ее – попы да монаси. И не простые, а те, что силы, рвущейся из земли, не убоятся.
-Именно так, - подтвердила княжна. – А для такого дела надобно нам идти не к «Трем дубам»… с чем-то, а в какое-нить иное место.
-В ином месте ты уже была, у митрополита, - отверг ее предложение мужик. – И много оно тебе помогло?
-Так ведь без воли иерарха все одно попы да монаси в обитель не пойдут, - всплеснула руками Вешнянка. – Что ж нам делать-то?
Мужик уже покормил щенка и теперь аккуратно наворачивал горячую похлебку. Подул на ложку, и хитро усмехнулся.
-Иные, может, и не пойдут. А иные – и пойдут… по зову Господа. Знаю вот я одного… Ваську….
-Монах?
-Попик….
Девица задумалась, а после осторожно вопросила:
-Слышь, мужик, мы вот с тобой давеча про героев говорили….
-Как же, помню, - отозвался мужик.
-А… святой отец Василий, коего ты поминаешь, часом под твое определение правильного героя не подпадает? – Вешнянка замерла, ожидая ответа.
Мужик подавился супом, откинулся на спину, смеясь, кашляя и дрыгая ногами от впечатлительности:
-Васька-то? – с трудом прохрипел мужик. – Как же! Ясное дело – подпадает! Ты даже и представить себе не можешь, какой это герой!







ГЛАВА ТРЕТЬЯ.


Расстригли попика Ваську педерасы духовного звания. А за что? Выходит, что не за что и расстригли. Обвинили, почитай что - во всех смертных грехах – облыжно да по навету. А сами то наветы – их и послухать – смех один! Вот, скажем, наговорили на Ваську, будто с амвона он возгласил хулу Божьей Матери, много в чем Приснодеву подозревая. Во-первых – лжа это. Богоматерь Васька почитал просто неимоверно, и ежели чего по пьяному делу и возгласил, то это же – любя! Во-вторых, интересно бы было посмотреть, что бы поганый доноситель, сука, возгласил, ежли бы сам нажрался, как Васька в тот вечер. А в третьих – как же мог поганец-митрополит поверить доносу паскудному боле, чем своему заслуженному попу?! Тридцать лет – куды на хрен пошлют! Самые захудющие приходы подымал!
-Ох, и педерас, этот митрополит, - беззвучно шевелил губами старый попик, - ох и педерас! Я-то его за святого человека почитал, а он – такой педерас!
А еще наговорили, скажем, на Ваську, будто он Крест Святой Господень златой с самоцветными каменьями из патриаршей ризницы стибрил. Ясное дело – лжа! Ведь и слово какое придумали – украл! Украдение – это есть завладение чужого имущества в целях обогащения. А Васька обогащаться не собирался, потому как святость – ее бедность лелеет. Проще верблюду пройти чрез игольное ушко, чем богатому попасть в Царство Небесное. К тому ж – замки в ризнице такие – хрен их откроешь… без подготовки…. Небось, луччие кузнецы старались.
Честно сказать, Васька не помнил – взял он тады Крест Святой, чтобы пропить – или нет? Замки на спор открывал – с дьяконом они тады надрались и поспорили. И пили после того месяц. На что? Непонятно, на что. Видно, Господь послал, сжалился над служителем своим недостойным. Но Крест Васька не крал! Да и кому его продашь, Крест Патриарший? Рази что еврею? А где тута в снегах еврею взяться? Был, правда, какой-то магометанин – сидели на кабаке вместе. Нажрались тады – будь здоров как! Им, магометанам, вера пить не велит. Может, магометанину дьякон продал Патриарший Крест? Но на судилище Васька дьякона свово сдавать не стал – на себя принял, от всего отказался – «не брал!» - сказывал. Интересно, че ж это магометанин так квасил, ежели ему вера пить не велит?
А уж под конец и вовсе на судилище рассмешили Ваську, потому как обвинили его в варении самогону. Можно подумать, он плохой самогон варил? Или, можно подумать, хоть кто-то из судящих у него не столовался? Или можно подумать – на поповские гроши вольготно пить на кабаке кажный день? Хучь бы туда всю патриаршею ризницу перетаскать…. И вот за все это вместе – по навету паскудному, попика Ваську расстригли. И определили в каторгу, на Острова. Тщедушный попик осторожно почесал завшивевшую башку. Звякнули кайдалы, заворочались рядом товарищи по этапу. Да и хрен бы с этими Островами! На Островах тоже гнать можно. Васька же опосля приговору плакал неделю, потому как запретили ему педерасы служить Господу! Как теперь жить?! Попик беззвучно одними губами проговаривал служебные тексты, некоторое время опасаясь, впрочем, сопровождать их положенными телодвижениями. Вчерась его за такое представление стража уже побила. Да и хрен бы с ним! Вона, Господь наш и Его Святые Мученики!… Гремя кайдалами, Васька поднялся во весь свой рост (три вершка с хреном) и возгласил:
-Православные!!… Мать-перемать ваша Дева Мария, заступница Земли Русской!!… Подымайтесь, православные! Миром Господу помолимся!!
Расталкивая спящих вповалку кайдальников, к нему с двух сторон быстро продирались стражники. Васька зажмурился и стал быстро выкрикивать положенные слова.
Досталось ему, как и в прошлый раз, по первое число. Потому как мятежный попик словеса Богоугодные вопил до самого распоследнего момента, покамест от побоев сознание не утерял.
-Язычники и педерасы проклятые, - прошептал Васька непослушными губами, потихонечку приходя в себя. Тока педерасы могут прервать богослужение столь непотребным образом! Огромный зверовидного обличья каторжник прозвищем Башка прикладывал к избитой Васькиной роже влажную тряпицу.
-Забьют тебя на хрен, батюшка-поп, - прохрипел Башка. Васька приоткрыл было рот, дабы рассказать о страданиях Святых Христовых Мучеников, но от движения малого сего так у него разом все заболело, что из уст вырвался супротиву намерений обычный мат.
-Вота, ежели б ты так и дале сказывал, так никто бы тебя, ядри мать, и не трогал, - хрипел Башка. – А верно ли то бают, батюшка поп, будто ты ризницу патриаршею без ключей отворил?
-То лжа, перемать-мать, добрый человек, - борясь с ощущениями, быстро ответствовал Васька. Башка одобрительно покачал лохматой головой.
-То верно, батюшка поп, – каторжник понизил голос. – А вот ежели кто вдруг, батюшка поп, на волю… решится,… мог бы ты кайдалы отомкнуть?…
Васька внутренне напрягся. Коварный вопрос.
-Господь наш Иисус Христос заповедал – ближнему помогать, - прошептал Васька.
-Ясень пень! Ближнему помогать, - Башка утробно загоготал. – И как тока тебя, такого Святого, ядри твою мать, прижопили?!
-Подъем!!!! Вставай, вшивота вонючая!!! – конвойные пинками и древками копий нещадно будили этап. – Сегодня надо пройти много верст, чтобы заслужить кормежку!!
-Помолиться! Помолиться с утра надобно! – засуетился расстриженный попик. Башка грязной заскорузлой ладонью закрыл ему рот. Еще одной порции побоев поп может и не пережить. А уважаемые люди почитали священнослужителя безусловно ценным, полезным, и поручили Башке об Ваське заботиться.
-Тута, на равнине голой, конные вмиг обернут раком, - быстро зашептал Башка. – Вот, как в чащу лесную взойдет путь, так и придет время… молиться Господу….
Попик Васька посмотрел на каторжника с искренним недоумением. Почему, по мнению этого человека, только в лесу непролазном можно молиться Господу? Не то они – в Ыспогани? Середь басурман? Зачем православному на земле своей веру скрывать?
Послушные крикам и тычкам конвойных, каторжники поднялись и цепочкою потянулись вдоль большака. Расстриженный попик брел вместе со всеми, осеняя себя на ходу мелким крестом и бормоча под нос «Отче наш», «Богородице, дево, радуйся», и прочие знакомые с детства тексты, стараясь не прибавлять от себя. Как особо опасный, был Васька закован по рукам и ногам, кайдалы натерли на непривычных к тому поповских конечностях кровавые мозоли, боль на каждом шагу вгрызалась в старого попа такая, что не прибавлять от себя было затруднительно.
-Господь наш безгрешный муки принял за грехи наши, трах-тарарах-тах-тах! – напоминал себе поп-расстрига. – И нам заповедовал, трах-тарарах!!!…
«Да, уж, - подумал шагавший рядом Башка. – Ежели б нам вот это самое Господь заповедал, что поп чичас сказывает, верно, что были бы промеж нас одни праведники».
Тракт шел полями и лесами шел тож, но уважаемые люди хорошо ведали, что не леса сие настоящие, а так – перелески дуром поставленные – новичков ловить. Иной и подумает – вот, мол, лес, не сыщут тута меня – и рванет, а леса-то с гулькин хрен, и кметей тама поболе, противу грибов поганок. А потому уважаемые люди шли молча, и ждали, покудова тракт не завернет в тайгу. Под присмотром Башки и Васька-поп шел почти молча, пайку на привалах получал целиком, побоев не получал вовсе, потому как Башка вовремя рот ему затыкивал. Даже обтертые кайдалами места ему мазюкалкой позамазали целебной из дерьма сделанной, тряпицей обвязали. Дивился попик Васька на такое с собой обхождение. Митрополит – Господом поставленный для прощения и христианского смирения – обошелся с ним, как педерас, а душегубцы и грабители проявляли к попу истинное милосердие. Попик искренне молился за всех каторжных, полагая, что многие из сих добрых самаритян в каторгу угодили, как и он сам – по ошибке.
-Вот, если бы можно было некоторые приспособления приспособить, - мечтательно сказывал Васька Башке после вечерней молитвы, - так и можно было бы получать продукт. Тута вот прямо под ногами вдоль тракта растут травы целебные, из которых, путем возгонки и фильтрации получается с Божьей помощью, существенно полезный для здоровья компонент.
-Вот, как, стал быть, в тайгу зайдем,… - твердил свое Башка. Уважаемые люди, однако же, решили по-другому.  И вскоре у попика под рукой оказались необходимые приспособления и помощники. Самому Ваське даже ничего делать не приходилось, тока указания раздавать, да советы полезные. Правда, воспользоваться результатами совместных усилий попику так и не удалось – продукт на этапе не использовался, а оседал у кой-кого для непонятных попу целей. Впрочем, Васька не огорчался. Гнать для него было почти так же естественно, как и молиться Господу. Конечно, выпить расстриженный попик тоже очень даже любил, но разве не заповедал Господь творить добро, не рассчитывая на награду?
Короче, случилось так, что путь их взошел-таки в глухомань. И некоторые спутники поповские попросили его из христианского милосердия отомкнуть им кайдалы. А тако же стечением обстоятельств и волей Божьей случилось, что многие стражники конвойные в тот вечер были пьяны из неизвестного источника. Этап восстал, перебил конвоиров и расточился в тайге. Побоище было отчаянное. Стражников душили цепями, разбивали им головы каменьями, конвойные потрезвее, добравшись до оружия, секли кайдальников в мелкие дребезги. Из стражников в живых не осталось никого. Из кайдальников – помене третьей их части.
Уважаемые люди собирались взять расстригу Ваську с собой, как ценный кадр, и позаботиться о нем, однако ж, попик как сквозь землю провалился. Едва началось побоище, перепуганный старикашка забился в придорожные коряги и просидел тама три дня и три ночи, боясь даже пукнуть. Только убедившись, что все ушли, а больше никого на дороге не появилось, попик Васька вылез из своего убежища и, прежде всего, с наслаждением помочился. Проведение исправило судебную ошибку – Васька снова был на свободе. Что с этой свободой делать он не знал, а потому предпочел и далее уповать на Господа и Промысел Его. То есть – побрел, куда глаза глядят.
Если бы глаза его в тот момент глядели вдоль тракта, поперся бы Васька по тракту, был бы пойман и с почтением усажен на кол, как рецидивист и организатор мятежа. Но волею Божьей поповы глаза глядели хрен знает куда, и вот туда-то Васька и отправился. Привыкший к посту, первую неделю поп отмахал без лишних эмоций. Воды – слава Богу – было вдосталь, местность оказалась болотистой. Вековечная тайга отнюдь не мешала ему громогласно славить Создателя, а боле ничего Ваське и не надо было для счастья. Рази что – выпить…. Самогонку гнать попик мог из чего угодно – было бы необходимое устройство. В миру Васька завсегда действовал в кооперации. Договаривался, честно делился полученным зельем, а потому и пользовался уважением у своих деловых партнеров. В тайге скооперириться было не с кем. Конечно, можно было попробовать сделать своими руками,… но как?! Своими руками попик Васька отродясь ничего не делал,… в смысле – конструктивного. Отмкнуть чаво, пропилить или порушить – иногда делал. А вот, чтобы наоборот – не делал. На десятый день поп загрустил. Да и жрать хотелось уже невтерпеж.
-Хрен с ним, выйду к людям, попрошу, ради Христа, - подумал Васька и осекся.
К людям – это куда?…
Попик постарался задуматься. Мох на деревьях гуще растет с северной стороны. После часового лазанья на карачках, старенький попик убедился в том, что у каждого дерева – свой север. А даже если бы он был один? Разве знает заблудившийся поп, в каком направлении от него ближайшее поселение? Ну, пусть не ближайшее, хоть какое-то…. «Определенно, тайга – это не Писание, - сказал себе Васька после еще двух часов, прошедших в бессмысленных попытках сориентироваться, - хотя бы потому, что я в ней не разбираюсь». Он вспомнил Моисея, бродившего 40 лет по пустыне, хотя с ним была при этом толпа евреев – и никто не сообразил, куда правильно идти. Господь кормил их манной кашею…. Васька не любил манную кашу, но теперь она показалась ему самым вкусным на свете кушаньем. Ибо сладки дары Господни, когда жрать хочется.
Вечерело. Попик Васька пристроился под какой-то корягой, пытаясь сном заглушить голод. «А ведь если я все это время шел не туда, то мне еще столько же времени возвращаться обратно. Даже больше», - подумал поп. Сон улетел, остались голод и отчаяние. Попик Васька свернулся клубочком и заплакал. Однако, усталость взяла свое и незаметно для себя попик заснул. И приснилось ему….
Приснилось расстриге, словно беседует он с Матерью Божьей. Словно сошла Богомать с небес, присела радом с Васькой на корягу, и сказывает ему разные словеса.
-И что ж это ты на проповеди обо мне бормотал? – вопрошала Мария с укоризною. – И чем это я, по-твоему, такие слова заслужила? И не стыдно тебе? До седых волос дожил, а как нажрешься – ровно дитя несмышленое!
-Прости меня, Пресвятая Дева! – отвечал ей попик чувствительно. – Ей-Богу, не нарочно! Я и попадью-то свою, покуда жива была, такими словами баловал. То – любя, по-шутейному!
-Вот из-за матушки твоей тебя и прощаю, - отвечала Богородица. – Шибко попадья твоя Богу молится, за грехи твои просит. Тока, скажи ты мне, Василий-поп, как рука у тебя поднялась Крест Святой Патриаршей с Изображением Сына Моего басурманину пропить? Ладно б пропил православному, а магометану-то зачем?
-Так не брали ж православные! – в отчаянии завопил старый поп.
-Алкоголик ты и придурок, Василий, - ласково сказала Мария. – Однако ж, я к тебе по другому вопросу. Выпадет случай тебе грехи замолить, живота своего не жалеючи. Ты уж не упускай его, мил человек. Может, иного случая и не выдаст тебе Господь.
Теплый луч солнца коснулся его щеки, и попик открыл глаза. Вопреки обнаковению, за ночь он вовсе не закоченел, да и жрать ему не хотелося.
-Верно, помер, - сказал себе поп и подивился бодрому своему гласу. – А ведь – точно, помер!
С тоски ему захотелось выпить. Поп удивился.
-Должно быть, жив еще, раз выпить хочу?
Что-то ударило его по лбу. Три белочки со смышлеными глазками-бусинками кидали в попа орехами. Васька сообразил, что по весне орехов в лесу не бывает, и верно, что эти – из белочкиных запасов. Попик принялся подбирать орехи и есть их. Наваждение после беседы с Божьей Матерью прошло, и жрать хотелось неимоверно. Белки продолжали снабжать попа провиантом, норовя при этом обязательно угодить орехом ему в маковку.
-Истинно, то за грехи мои! – с набитым ртом бормотал попик.
Поп-расстрига день ото дня набирался сил. Зверушки малые и пичуги снабжали его дарами леса, набрел Васька и на одичавших пчел, которые к его удивлению, поделились с ним медом. Попик сообразил, что, ежели тут пчелы, верно, должна быть и пасека заброшенная, и нашел оную. Пасечник помер уже давно, заброшенное хозяйство пришло в негодность, однако же, избушка еще стояла и могла служить укрытием, а при малом исправлении – и жилищем. Кроме того, в развалившемся сарае нашел Васька некое устройство, можно даже сказать – аппарат.
Старый попик прожил на пасеке месяц – и это был самый счастливый месяц в его жизни. Однако же, отъевшись и однажды протрезвев, вспомнил он слова Пресвятой Девы, будто бы выпадет ему случай грехи свои искупить и пред Господом за жисть свою недостойную оправдаться. А по опыту прошлых лет знал Васька, что, обжираясь да пьянствуя, пред Господом не оправдаешься.
С сожалением покидал попик Ваську приглянувшееся местечко. Его котомка была полна припасов, бурдюк за спиной вдохновенно булькал, светило солнышко, пташки Божии распевали свои сексуальные песенки, мир раскрывал бывому попу свои объятия. Васька возглавил славу Господу и зашагал навстречу неизвестности. Путь его пролегал в харчевню Матрены Трипердронны, которую расстрига полагал центром Вселенной. А чтобы попасть туда, надо было выйти на тракт. Все равно – на какой. Все дороги мира ведут к тетке Матрене, это попик знал точно. Сложность заключалась в том, что числился Васька в бегах, на руках-ногах носил отметины кайдальные, и следовано, по тракту переться было ему опасно. Но уж там-то он что-нить придумает, - говорил себе расстрига. – До тракта бы добраться.
Недели через две, злой, голодный и трезвый выперся Васька на тракт. С приближением к местам людным и обитаемым птицы и звери подкармливать его перестали, а сам попик так и не сообразил, что можно в тайге жрать. Содержимое бурдюка истощилось еще неделю тому взад, при самом экономном расходовании. Благостность и, можно сказать, святость, обретенные Васькой после разговора с Марией незаметно расточились в бедствиях, и расстрига наново принялся перемежать святые слова шибко даже грешными. И выпершись на тракт, в твердом убеждении, будто дороги ведут в Рим, то бишь – к Матрене, попик, не глядя, обернул направо и побрел, тихо матерясь, на север. К каторге, с которой тока что недавно бежал.
Полагаю, уважаемый читатель, что Васька-попик, с бестолковостью да дурью своею, порядком вам уже надоел. Однако же ничего поделать не могу, поелику не я его таким сделал, а папа с мамой, да промысел Всевышнего. Пресвятая Дева к Василию-попу была благосклонна и всячески его хранила. Иначе, это путешествие оказалось бы в его поповской жизни последним. Потому как в каторге начальники были сильно возмущены и озабочены пропажей целиком этапа, и бошки летели, не взирая лица.
-Стой, старый хрен! – именно такими словами были прерваны очередные Васькины благочестивые измышления. Попик втянул голову в плечи и испуганно обернулся. Трое конных, по виду их поганому – стражники, вывернули из-за поворота и теперь споро догоняли попа. Васька тоненько взвизгнул и закрыл голову руками.
-Ха! – плосколицый предводитель троицы хлопнул себя по бедрам. – На ловца и зверь бежит! Это же поп! Стой, твою мать, святой отец пидорасий!
-Стою, стою я, - жалобно пролепетал Васька. За время лесных скитаний от побоев попик отвык, и так ему жить нравилось не в пример больше.
-Беглый! – злорадно воскликнул плосколицый. – Небось, с пропавшего этапа.
Его дородный спутник, сипя, подтвердил:
-Был в списках сыскных поп, верно, как взбунтовались кайдальники, так и поп дуром сбежал вместе со всеми.
Плосколицый нагнулся с коня и сгреб попика за шиворот.
-Верно?
-Лжа! – визгливо возопил Васька. – Облыжно обнесли!
Всадники загоготали. Плосколицый отпустил поповский ворот, и Васька, взмахнув руками, неловко сел на дорогу.
-Значится, так, поп! Дело для тебя есть. Обвенчать тута надо одну… особу…. Ежели все сделаешь, как я скажу, - отпустим. Станешь выпендриваться, посмотрим, облыжно тебя обнесли, или ты и есть тот самый воровской Васька-поп.
-Что ты, мил человек! То лжа! Какой же я Васька? – изумленно вылупив зенки, божился попик.
-Ну, а ежели ты не Васька-поп, тады пошли, - неприятно заржал плосколицый.
Васька брел за всадниками и мучился совестью. Если б его расстригли! Тады бы он обручил хоть чорта с дьяволицей, и смылся бы после, как перепьется народ. Потому как действо, свершенное расстриженным попом, есть – мерзость и беззаконие. Но в том-то и дело, что расстричь его велено было на Островах. То есть, постановление как бы вынесено (о расстрижении попа), но с отсрочкой в исполнении приговора. А значится, был таперича Васька еще пока попом действующим. И совершенное им таинство имело бы пред Богом и людьми законную силу. Отказаться попик боялся. Свершить беззаконие – не мог. А на благое дело – беглого каторжного попа силком не тянут.
-Ничаво, посмотрим ишшо, Господь не без милости, - бормотал Васька, вприпрыжку поспевая за конными.
Верстах в трех от тракта расположилось небольшое поселение. Пять дворов, огороженных частоколом. Огороды, засеянное поле у края леса, дымок над крышами.
-Гонют, - безошибочно определил попов нос. – А и скверно гонют! Ниче толком сделать не могут, дикари!
По всей видимости, кормилось поселение с путников, проходящих по тракту. Не совсем так, как кормится корчмарь али трактирщик. Потому как с тракту поселение было не видать. Васька положил, будто добрые поселяне давали приют ушкуйникам, орудующим на большаке, привечая, однако же, и стражников, коим поручено от ушкуйников тракт оберегать. За долгую жизнь попик успел привыкнуть к отсутствию четкого разделения между хранителями законов и нарушителями оных. И те, и другие служили золотому тельцу, свершая деяния, Господу неприятные. С нарушителями законов, правда, по мнению попа, было проще договориться. Стражники же никаких уговоров не соблюдали. А потому Васька принялся обмозговывать, как же ему выкрутиться из неприятного своего положения. И потихоньку у него начал вызревать план.
Завидев процессию, поселяне отворили ворота. Впрочем, поселян среди встречающих было не так уж и много, те, в основном, которым по должности страдать положено. Прочие же были воинами, одетыми примерно так же, как плосколицый и его дружки. Верно, Сплющенная Рожа был пятидесятником. Потому как для сотника был ирод не весьма дороден, а подчиненных состояло у него явно более десяти. Попика обстоятельство это окончательно уверило в необходимой хитрости. Ежели десятники и помене еще сохраняли внутри себя остатки совести, на более вышних чинов сие не распространялось.
Меж домами и лесом располагалась небольшая базарная площадь, вкруг которой и располагались дома местных жителей. С краю от площади, рядом со складскими сараями, располагалась подклеть временного содержания. Двое стражников отворили подклеть и выпихнули на ту же площадь перепуганного помятого купчину и молодую девушку, по виду – его дочь, посколь рожи у обоих были в одну и ту же сторону безобразные.
-Ну, что, Никита Пердолич? – торжествующе вопросил Сплющенная Рожа. – Вот чичас породнимся, и звездарики. Потому как ты в скором времени на хрен помрешь, минутов через полчаса, а я, как законный супруг твоей дочери, буду тебе наследовать.
-Валяй, поп! – пятидесяцкий соскочил с коня. – Быстрее нас обкрутишь, быстрей ноги унесешь к ядреней матери.
-Выпить ба, - просящим голосом прохрипел Васька. – Неужто ж попу ради дела такого святого не нальете?
Стражники загоготали, а местный староста услужливо подскочил к попу с бутылью и кружкой. И пока Сплющенная Рожа ишшо не разобрался в поповской хитрости, Васька заедренил натощак три подряд кружки первача,… и отрубился…. То есть, просто сполз на землю с блаженным выражением на лице и забормотал Богоугодное. Попытки привести попа в чувства путем обливания водой, биения по щекам или пинания сапогом результатов не дали. Сплющенная Рожа с размаху выбил старосте два зуба и, отвратительно матерясь, велел всех троих впредь до поповского протрезвления заточить в подклети.
Оставив одного стражника для наблюдения, негодяи направились к старосте в дом.
-Ты нас подвел, педерас, - пояснял на ходу Сплющенная Рожа, - тебе нас и поить, педерасу.
Как только двери за ними сомкнулись, мертвецки пьяный попик зашевелился.
-Нишкни! Ядри твою бабку-мать! – страшным шепотом обратился он к купцу с дочкой, и быстро пополз к двери. Собственно, в этом и заключался Васькин план. Ибо алкоголь начисто убивал в нем все поповское, Богобоязненное и законопослушное, а напротив, будил в попике изобретательность и дерзость, кои и привели его в каторгу.
-Мил человек! – шепотом же отвечала попу девица. – Не выбраться нам, оне нас замком заперли. И человек тама сторожит.
Старенький попик хищно усмехнулся.
-То не замок, дочь моя, - произнес Васька одними губами. – То говно собачье.
Говно собачье неслышно распалось. Страж жевал травинку, облокотясь в косяк, полагая, что уж шевеление жирного купца да попа-алкоголика услышит за версту, и не хрена на них пялиться. Васька с размаху охреначил его замком по уху.
-Встали, - тихо приказал он пленникам. – Идти за мной, след в след, спокойно, не озираться и не приседать, как педики.
Двигаясь так, чтоб их не видно было из старостиной избы, беглецы подошли к воротам.
-Куды?! – двое стражников наставили на них бердыши.
-Домой, - спокойно ответствовал Васька. – Я их тама окрутил по-быстрому, а таперя эта шушера господину начальнику не надобна. Че ж их задаром-то поить?
-И чаво, господин пятидесяцкий даже невесту не попробовал? – недоверчиво поинтересовался коренастый стражник постарше.
-Да ты на рожу-то ее глянь?! – возопил поп. – С какой это стати господину начальнику аппетит себе портить? У них тама чичас самый праздник.
Поп вздохнул и облизнулся.
-А меня, педерас, выгнал. Говорит – не хрена тебя, старого педераса, поить. Вот педерас!
Стражники заржали, с вожделением и опаской поглядывая на дом старосты. Прикидывали, достанется им чаво, али нет? Досталось. Не полагаясь на силу убеждения, попик выждал, покуда один караульный отвернется, и тут же засадил другому в башку прихваченным от подклети замком. А когда первый обернулся взад, Васька его тоже вниманием не обидел.
-Побегли, на хрен, - хриплым шепотом приказал попик. – До леса успеем – жить будем!
До леса они успели. И еще долго шли, пригибаясь и вздрагивая от кажного шороха, прежде чем купецкая дочка решилась заговорить.
-Батюшка поп! – воскликнула девица, пожирая Ваську восхищенным взором. – Ты ведь, верно, коммандо, из отряда по борьбе с терроризмом? Правда?
-Ага, - хихикнул в жиденькую бородку попик. – Имени Зеленого Змия.
Купчина с дочкой проявили себя неплохими ходоками – может, со страху, может, привычка у них такая была; попика же совсем развезло. Поддерживаемый с двух сторон своими спутниками, Васька горланил избранные места из Писания, цитируя наизусть целые главы, в промежутках своими словами призывая к воздержанию, посту и молитве. Ноги у попа заплетались, башка моталась из стороны в сторону, как будто кто-то невидимый бил его по морде. Слава Богу, купец оказался не вовсе дураком, догадался на тракт дуром не лезть, а затаиться в лесной чащобе. Они некоторое время брели по ручью, заметая следы, после свернули в небольшое болотце, вылезли на островок и уложили попа спать. Можно было, впрочем, не прибегать к подобным ухищрениям – следопытов середь стражников не числилось. К тому времени как Васька, наконец, пришел в себя, купец уловил в болоте пару рыбин, дочка его споро их изготовила, и попа накормили ухой.
-Спасибо тебе, батюшка поп, - кланялись ему купец и девка. – Выручил ты нас от участи незавидной. Жизни наши, можно сказать, спас.
Попик, смущаясь, просил их сесть и сказывал в ответ тако:
-На все – воля Божья. Ежели есть на то воля Его, значится, и орудие для сполнения воли Той завсегда сыщется. Тем более что до спасения нам с вами не ближе, нежели богатому – до Царства Небесного. Недоброжелатель ваш, по всему, человек в местности сей влиятельный, да и в отчаянном положении, к тому ж. Никак невозможно ему допустить, чтобы вы к людям добралися, и вывели его на чистую, на хрен, воду.
-То, батюшка-поп, нам ведомо, - серьезно ответил купец. – Как ведомо нам и то, что без тебя и малости, что у нас ныне есть, не было бы. Выберемся – что хошь для тебя сделаю. Ну, а не выберемся – на том свете Бога станем молить.
Попик прикинул литраж купеческого «что хошь» и повеселел. За Господом воздаяние, ясно дело, не пропадет, но и людская благодарность – вещь не последняя. Посколь, наливая попу, скажем, озаботится тем самым купец о спасении души.
-До Лешачьего хутора отседова нам не добраться, - прикинул попик. – А значится, надобно идти к «Трем дубам с хреном». Трипердронна о нас, верно, позаботится.
Купец одобрительно кивнул.
К Васькиному удивлению, купец повел их тайными тропами довольно уверенно (из чего можно было догадаться, что все богатства на свете создаются примерно одним и тем же путем). Я же должен в этом месте сделать небольшое пояснение. Спасенные, ясное дело, попику представились. Купца поп крестил Никитою, дочку же его прозывали Парашей. И ясно дело, что Васька их имена тут же забыл. Поэтому и мы их имена упомним позднее. Пусть пока так и походят – купец с дочкой. Они тута одни, покамест, и путать их, стал быть, не с кем. А вообще – получается перебор. История наша еще в самой завязке, а количество спасенных девиц превысило всякие разумные пределы. А потому и следующую девицу мы спасать до поры до времени не станем.





ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.





Как раз ей-то Зло совсем не угрожало. О, нет! Зло приглашало ее с собой. В мире ведь так мало настоящего Зла! Черти, упыри, горынычи, оборотни – просто животные, не большее Зло, чем неумно разбуженный медведь-шатун. Все, что создал Господь, даже если это что-то, как Сатана, восстало против своего Создателя, не могло быть настоящим Злом. Настоящее Зло зародилось само. Зародилось из черных дум и отчаянных мук человеческих. Из того, что веками стекало в земную твердь, опускаясь все глубже, перебраживая, закаляясь и формируясь. Именно там, в Отстойнике Всего Сущего, появилось Зло, порожденное миром, но не являющееся его частью. Потому что в мире Создателем его не было предусмотрено места Такому. Это Зло было совершенно чуждо Господу. Потому что было человеческим.
Конечно же, Зло искало выход наружу. Ибо Зло, как и все сущее, должно находить себе пищу. Слезы и страдания, горе и кровь, отчаяние и боль – вот пища любого Зла. А в Отстойнике Всего Сущего Зло могло питаться только ненавистью и подлостью. Конечно же, оттуда вели ходы. Дразнящие ходы, по которым Зло так близко поднималось к поверхности, что могло видеть и обонять пищу свою. Ходы заканчивались ничем. Проклятые люди, породившие Зло, теперь мучили его, лишая свободы, лишая глотка свежего воздуха, глотка свежей крови. Худшие из людей, извращенцы, мерзкие попы и монахи, строили свои неподобные коммуны в самых соблазнительных местах Тверди. Там, где Зло могло вырваться.
Они, которые могли бы стать Злом, называли церкви и монастыри Золотарскими Конторами. Потому что именно Золотари, с крестами и полумесяцами, в клобуках, чалмах и ермолках, мешали Отстойнику Всего Сущего выйти из берегов и затопить мир. Чем затопить, спрашиваете?… Ха-ха…. Но ей Зло совсем не угрожало. Она стала бы частью Нового Мира. И не самой последней его частью.
Худенька девчушка с роскошной черной гривой, спадающей на колени, сидела у лесного костра. Ей не понадобилось огниво, чтобы разжечь его. Достаточно было просто поглядеть, сосредоточиться, и сухой хворост занялся языками пламени. Там, в трактире Мокрого Индюка, ее неправильно поняли. Она не плакала и не звала на помощь, скорее, это был вопль торжества. Настоящая Ведьма так и должна терять невинность – в групповом совокуплении и не совсем добровольно. Лучше, конечно, на шабаше, на Лысой горе, а не с помощью мелких уголовников. Но это уж как фишка ляжет. Божьи Собачки ошиблись, ей не требовалась помощь. Нет, было, конечно, страшновато… с непривычки…. Она посмотрела наверх, в кромешной тьме нашла взглядом сухую ветку метрах с пятнадцати над землей, выломала ее и подбросила в огонь.
Лохматый Бирюк никогда ее не слушал. Полагал, что уж ежели он выпьет как следувает, то обязательно сообразит лучче. Она не могла вытащить кузнеца из княжеских застенков – она еще слишком молода и неопытна, а Кремль битком набит проклятыми попами. Трудно колдовать. Она могла только помочь ему договориться со Смертью. Чтобы было не очень больно. И не очень долго. С человеческой Смертью можно договориться. А скоро все это станет не важно. Когда ГДЕ-ТО-ТАМ Зло преодолеет барьер.
Княжна Евпраксия что-то пронюхала и теперь мутит. Придурка. Она полагает, что Место не охраняли, будто там нет монастыря. Там есть монастырь. Брошенный. Мертвый. Зло подошло чересчур близко, монахи не выдюжили, и теперь их косточки утилизуются в Отстойнике Всего Сущего. Если там есть кости.
Было видение. Пророчество. Знамение. Какая разница, хрен на его мать?! Чтобы остановить Зло в монастыре должны собраться Язычник, Еретик, Вор, Дева, Настоящая Ведьма, Святой Православный Поп Василий и Существо. Она не могла объяснить, почему. Если они в дружбе и согласии отринут Зло, Переход не состоится. Смешно подумать, что такая кампания вообще может пребывать в дружбе и согласии. Она – единственная Настоящая Ведьма в этих землях. Если бы от нее что-то зависело, она бы подумала. Но от нее ничего не зависит. Девочка выбила взглядом из костра высокий сноп искр.  Она и не ждала, что ее кто-то будет спрашивать. Она – Ведьма, а не идиотка…. Все решено. Княжий духовник, Святой Православный Поп Василий скончался три недели назад. И нет боле в округе оказанного видением попа. Зло позаботилось о себе. Ведьма саркастически улыбнулась своим мыслям. С Девами тоже проблема. Во всяком случае, княжна Евпраксия на эту роль уже давно не годится. Черноволосая странница ритмично раскачивалась, глядя на языки пламени. Зло зовет ее к себе. Ей будет хорошо, когда Зло победит.
А если Зло проиграет, ее жизнь рано или поздно закончится на костре. Потому что она – Настоящая Ведьма. Девочка протянула руку в костер. Тепло. Уютно. Огонь не обжигает ее. Конечно, если рядом не стоит черный поп и не бормочет свои дурацкие слова. Лохматый Бирюк был неплохим существом, просто – очень глупым. Он, и этот дружок его, Бальдур, с которым они то пьянствовали, то дрались, то снова пьянствовали. Бальдур – хитрее. Он не лезет не в свое дело, как Бирюк, поэтому до сих пор еще жив. Бирюк ведь в авантюру этую полез не тока обогащения для. Не хотел Бирюк, чтобы князь их засупленный чужими татарскими лапами ущучил Рязань косопузую. Теперь вот – и Бирюка нет, и Рязань все едино ущучат.
Девочка прикрыла глаза, прокручивая в мыслях последний Бирюков промысел. Думать-то все равно было не о чем. Зло стоит у порога. Скоро не будет ни косопузой Рязани, ни татаровьев, ни князя-полудурка, ни ядри твою мать чего.
Все, как обычно, началось с Великой Матери.
Маленькая Собачка ходила по небесному своду и нюхала звезды. Иногда она спускалась к земле и копала лапкой. И там, где она копала, люди потом находили сокровища,… в том смысле, в котором они это понимали. Ведьму Лохматый Бирюк тоже нашел в том месте, где Великая Матерь копала лапкой. А в этом году Собачку видели в руднике. Один каторжанин нашел в ямке под куском породы маленькую пилку и удачно ею воспользовался. А потом на рудник зачем-то чорт занес князя. Собственной, мать его за ногу, персоной. Тогда-то там и нашли этот невозможный карман.
Любой рудознатец скажет, что так не бывает. Что коли уж копают в руднике железо, так и ничего, кроме хрена, там не найдешь. А тут, как приехал этот долбанный князь, открылся в руднике карман самоцветов. Всех, какие тока в мире бывают. Рудничные мастера некоторые умом рехнулися, потому как один этот карман весь их предшествующий жизненный опыт складывал в задницу. Рудничные мастера в Собачку не верили.
А дальше началось и вовсе чорт знает что. Нагнали на рудник войска, выбрали карман,… и тут-то педерас-князь-отец обгадился. Рудник – каторга, почти крепость. Там можно и осаду высидеть, и есть, куда ценные каменья попрятать. А везти такую ценность по лесам в столицу – стремно. Слух разлетелся стремительно, и воеводы справедливо полагали, будто все ушкуйники здешних мест скооперируются, лишь бы обоз тот захапать. Ясное дело, можно пустить с обозом сотни две ратников. Такую силу никаким разбойникам не одолеть. А только будут ли ушкуйники с воями биться? Дорога лесная – узкая, непосредственно самую телегу с грузом защищать могут от силы ратников 10-15. А стал быть, стоит грамотно налететь, стырить груз – и будут две сотни воинов дуром мотаться по лесу, гоняя неуловимых разбойников.
Вот тут-то мы и подходим к Лохматому Бирюку. Потому как князь, хоть и был педерасом, дураком не был. И выход из положения придумал. Следовало сковать цельную железячную телегу-сундук, чтобы нельзя было ее ни в лес утащить (завязнет в бездорожье тяжелая повозка), ни вскрыть на месте. И призвал князь-государь самолуччих кузнецов…. А уж после, чтобы они с алчности, али еще с каких побуждений, секрет телеги кованной не выдали ворам, расплатился с мастерами топором да плахою. Телегу же ноне везли к руднику.
Юная Ведьма прикрыла глаза. У нее не так уж много времени. Она – порождение Зла. Но ведь существуют и порождения Добра. Их тоже не создавал Бог. Их создала энергия человеческого чувства справедливости. Там, Внизу, ходила шутка – есть, мол, От-стойник Всего Сущего, и есть До-стойник Всего Сущего, порождающий Достойных Паладинов. И всякий раз, как где-нибудь появлялась Настоящая Ведьма, или другое Истинное Зло, туда направлялся Паладин. И начиналась охота. Западнее Паладинов считали тайными агентами инквизиции. Здесь, среди лесов,… юная Ведьма не знала, за кого тут могут принять Паладина. Ясно одно – помогать ей никто не станет. Ей может помочь только Зло, если вырвется наружу раньше, чем Паладин найдет Ведьму.
Интересно, кто-нибудь догадается, в чем состоял замысел Бирюка? Своими руками князь-засранец Рязань дрючить не станет. Косопузые не слабже. Еще неизвестно, кто кого отдрючит. Вся его надежа на подкуп. Продаст самоцветы чудесные, кинет дары богатые ханам. Придут наново поганые Русь теребить, косопузых под чужую руку ставить. Не станет богатства – не будет войны. Интересно, какое дело заедренилось беглому кузнецу и вору Бирюку до косопузых? Сам он, вроде, до Рязани касательства отродясь не имел. Ведьма скинула в ладошку яркий уголек и приостановила течение мысли. Нет боле Лохматого Бирюка. Нету попа Василия. А скоро и вовсе никого не будет.
Ведьме еще неслыханно повезло. Конечно, инквизиция в Землю Русскую не добралась, однако ведьм все одно не жаловали. Когда мамашу ее спалили на костре, взяли малую на изучение, не есть ли и она – ведьма? Она еще вовсе ничто не понимала, это теперь, задним умом да словами всякими заколдованными…. Подвал помнит, темный, сырой, плесневый. Бородатые попы шушукаются, глядят, аки волки. «Посильней мамаши, - помнит слова. – В костер, огонь очищает»…. Замок кованый звоном свет урезал, бормотали за дверью, дабы колдовством не сбежала. Какое колдовство! Было ей тогда рази что годика три, не боле!…
Помнит, попик седой щуплый таем вошел. Вином навонял, ровно чан самогону. Кидало его со стены к стене, никак не мог утвердиться. «На хрен ступай, - сказывал. - Замучат тебя педерасы»…. Вывел ее в снег, в метель, шалью укутал, пропахшей святостью, жгло, горело огнем - тем и спаслась, не застыла. Шла, упала, в снегу и нашел ее возвращавшийся с кабака Лохматый Бирюк.
Ведьма скинула уголек в костер и заказала себе боле думать. Паладин ищет нечисть по запаху мысли. Паладины – телепаты. Теперь уж – один хрен! Зло восстанет из Бездны. Зло не станет мешать князю, потому что князь – тоже зло. Другое. Недостойное нового мира, но зло. Сначала ущучат косопузых, а потом и этих тоже сотрут с лица земли. И – тех, и еще много кого…. Зло не станет возражать, если другие сделают за него его работу.
Бездна приглашает ее. Конечно, она может подумать. Но тогда Бездна не сможет ее защитить,… если это понадобится….
Мир совершенно не прельщал Ведьму. Уйти в Бездну так же естественно, как присоединиться к Злу, вырвавшемуся на свободу. Лохматого Бирюка больше нет. Ведьма держала в руке лоскуток - маленький кусочек шали, согревшей ее в метель. Бросить ее в огонь и порвать с прошлым. Старый церковный пьяница верно уже в гробу десятый сон видит. Ведьма упрятала кусочек шали в карман. Это еще не все. Достала деревянную дудку, на которой можно было играть песенки. Дядька Бальдур раз по пьяному делу сконстролил. У нее есть время подумать. Ведьма поднесла дудку к губам, и лесная поляна заполнилась звуками….
На какое-то время Ведьма забыла о своем предназначении и роли, и стала обычной маленькой девочкой. Играла, и смотрела на огонь, смотрела на огонь и играла. А за ее спиной во мраке постепенно сгущалось белое веретенообразное облако. Облако становилось плотнее, обретало форму…. Вот оно уже осязаемо. Вот – приобретает очертания мужчины со спокойным светлым лицом, в белом плаще со светящимся ритуальным мечом в руках. Паладин обрел телесность и шагнул к костру.




ГЛАВА ПЯТАЯ.


Ежели  Матрену Трипердронну связать и положить на весы (что, кстати, не каждому под силу), прибор покажет пудов восемь с полтиною. Однако живого веса в трактирщице было не в пример больше. Считая прислугу и персонал годными лишь на то, чтобы воровать и пакостить, Матрена мухой летала по заведению, управляясь самостоятельно. И, заметьте – никого не заставляла ждать. Вот и сейчас, кады мужик с Вешнянкой и маленьким песиком входили в «Три с хреном дуба», Трипердронна тащила посетителям в углу жареную бычью ляжку и бочонок пива.
-Бальдур, ядри твою бабку-мать! – воскликнула Матрена громовым голосом, глядя на мужика задницей. - Припожаловал, рожа разбойная!
-А ты, Матрена, все худеешь, я погляжу, - ответствовал мужик, ухмыляясь.
-Ррррррррррррррьав-ав-ав!!! – заявил о своем присутствии песик.
Вешнянка предпочла промолчать. Она соблюдала инкогнито. Правда, кроме нее самой инкогнито еешнее не соблюдал никто. Потому как это же диво дивное, чтобы княжеская дочка в одеже, похожей на мужика, при мече, одна по дорогам моталась! Евпраксию в вотчине батюшки ее знали все, однако же при встрече старались не узнавать, чтобы барыня не разгневалась.
Мужик и его спутники заняли небольшой столик возле окна. Возле окна – почетнее, это мужик памятовал, как «Отче наш». Хучь и дует, зато за дорогой виднее.
-Как всегда? – боком спросила Трипердронна, пролетая мимо.
-Три, - ответствовал мужик, приметив меж тем в стороне студьезиса-медикуса, пользовавшего огромного и волосатого краснорожего лесовика, по виду – беглого каторжника. Среди прочих необходимых приспособлений на столе рядом с медикусом располагалась кожаная хреновина грушевидного образа с выраженным пыпсиком. Мужик загадочно хмыкнул, сунул Вешнянке песика, и быстренько подошел к заинтересовавшему его предмету.
-По здорову вам, люди добрые, - поклонился занятым людям мужик. – Не позволите ли полюбопытствовать?
Медикус, находящийся, судя по всему, в стесненных обстоятельствах, позволил, полагая в мужике очередного клиента.
-Антересно мне, что сие за прибор? – тыкнул мужик заскорузлым пальцем в грушу.
-Сие есть прыбор для спрынцевания, - солидно ответствовал медикус.
-За рубель отдашь? – выложил мужик на стол большую серебряную монету.
-Забирай! – студьезис жадно ухватил рубель. Прыбор стоил от силы пятиалтынный. Довольный мужик взял прыбор за пыпсик и показал щенку. Щенок соскользнул с девичьих рук, склонил голову на бок и задумался. Мужик положил прыбор на пол. Посетители оторвались от еды и обернулись к месту событий. Песик вприпрыжку подбежал к клизме, ухватил ее за пыпсик и мотнул головой. Клизма полетела, крутясь, через все помещение.
-Рьрьрьрьрьававававававава!!!!!! – возопил щенок и кинулся вдогонку. Поскользнулся на повороте, упал, вскочил, вцепился в клизму, и они покатились по полу. Народ сопровождал действо выразительными комментариями. Некоторые даже заключали пари на исход противостояния. А противостояние выдалось нешуточное. То клизма, то щенок по очереди оказывались наверху, и конца тому было не видно. Наконец, на двадцать четвертом ходу гроссмейстер применил новинку. Клизма была поверженной и прекратила сопротивление.
-Ну, блин, прям цирк! – отдуваясь, сказал краснорожий волосатый каторжник.
В это время щенок сунул обслюнявленный пыпсик за щеку и сильно сдавил клизму. Раздался громкий продолжительный непристойный звук. Зал рухнул!
Мужик понял, что момент настал, подхватил щенячью миску и прошел по кругу. Добрые люди делали приношения деньгами и едой. Обратным ходом мужик подобрал песика и клизму, и отнес все хозяйство к столу.
-Ну, вот, - сказал мужик притомившемуся песику, подведя итоги. – Прыбор мы с тобой отбили. Да ишшо и на обед заработали.
Он сложил отделил натуральные приношения от денежных, первые сложил в миску и отдал четвероногому труженику, вторые же ссыпал в кошель. Щенок подгреб под себя клизму и принялся за еду, недоверчиво рыча на проходящих мимо. Желающих поиграть в клизму много, - рассуждал щенок, - а клизма меж тем – одна. За ней глаз да глаз нужен.
Матрена Трипердронна притащила три здоровенных миски тушеного мяса с гречишной кашей и столько же внушительных кувшинов с пивом. В каждой миске на горке мяса валялись луковица и соленый огурец. То есть, мужицкие вкусы тетка Матрена знала назубок.
-А,… кутя у тебя тоже пьет? – кивнула Вешнянка на третий кувшин пива.
-Че ж он, не мужик, что ли? – под общий хохот ответствовал Бальдур, поднял щенка с полу и продемонстрировал собранию, что это как раз – мужик. То есть – кобель. После махнул рукой студьезису-медикусу и каторжнику:
-Компанию не составите, люди добрые?
Столы сдвинулись, яства на них стараниями Трипердронны приумножились, к пиву добавился самогон.
-За знакомство! – поднял стакан мужик.
Вешнянка сидела, как на иголках, постепенно раскаляясь до красна. Во-первых, пить самогон стаканами она была не приучена. Во-вторых, особенно не приучена она была пить самогон стаканами в компании беглых каторжников. И, наконец, видела девица, что спутник ее рассматривает «Три дуба с хреном» не как промежуточную кратковременную остановку, а скорее, как наконечный смысел дальнейшего существования. Мужик же тем временем повел с новыми своими знакомцами неспешную беседу. Студьезис-медикус, обучающийся, ядри твою мать, в самом Кёнигчерезхренберге в универсуме, опосля третьего стакана более чем освоился, и с сильным нерусским акцентом принялся повествовать преподаваемую им факультативно демонологию.
Студьезиса звали Иванс Жопавс, баронет фон Гооллии Поопс, и следовал он в настоящий момент из светоча мировой и европейской мысли на каникулы – мир посмотреть. А демонологию он слушал факультативно из чистого интереса. Потому как всю жисть, можно сказать, мечтал. В окрестностях замка его родового кроме пьяного Лешего нечистой силы не водилося, а Иванс Жопавс оченно интересовался всякими необычными явлениями природы. Устройство русалки, волколака или, скажем, горыныча, интересовало его не в пример больше устройства человеческой прямой кишки, изучать которое приходилось по непосредственной специальности. Студьезис самозабвенно излагал разность и отличие гнома от гоблина, а также последнюю богословскую доктрину о «плохой и хорошей нечисти», в силу которой некоторая часть нечистой силы способствует очищению организма от иной части той же нечистой силы. Здесь студьезис принял еще стакан и принялся мешать демонологические понятия медицинскими. Вешнянка поневоле заслушалась, поскольку излагал Иванс Жопавс складно, с искусством, а боле беседовать девице было тута и не с кем.
Мужик же тем временем совместно с краснорожим лохматым каторжником налегал на еду и выпивку.
-Как тебя звать-величать, добрый человек? – вопрошал мужик собутыльника. - Ежели, конечно, имя твое можно произносить не таяся….
-Добрые люди Башкой прозвали, - шепотом сообщил каторжник. – Но ты особо об том не ори.
-Ясно дело, - кивнул головой мужик. – Стал быть, за правду пострадавший.
-Истинно так, - согласился каторжник. – Третий раз ужо за правду страдаю. Бессрочный, стал быть.
-Не иначе, как Господь тебе пособил, - мужик поднял стакан и перекрестился оным.
-Выбрав своим орудием – попа, - согласился каторжник.
-Ух, ты! – мужик чуть не подавился самогоном. – Попа? Седенький такой попик, тощий, плюгавый?
-Истинно сказываешь.
-Неужто же Ваську… того, упекли?!
-Знаешь его, стал быть, – расплылся в ухмылке Башка. – От ить – дедок неуемный! Я, было, думал – забьет его конвой. Чуть что – зараз Богу молиться! К спасению души призывал. Его-то молитвами мы и спаслись….
-А сам поп как? – с тревогой вопросил мужик.
-Не нашли его после, мил человек, - вздохнул Башка. – Пропал. Средь упокойников посмотрели – нету попа. Средь живых – тож не нашли. Видать, не поверил добрым людям – сам откинулся, своим умишком….
-От, ядри твою бабку-мать, - почесал мужик репу. – Где его теперь найдешь?!
-А тута ученые богословские мужи, - возопил Иванс Жопавс особо очаровательным дискантом, предназначенным беглой княжне лично, - обнаружили и окрыли неведомое существо, прозванное оными мужами Санитаром или Стражем, ибо выискивает существо сие неподобное нечисть ядритскую и альбо само нечисть тую кончает, альбо в руки Святой Инквизиции сдает. И устроено то существо паскудное, ровно самая ни на есть нечисть, может являться, аки дух, но мечом рубить, аки воин, может мысли из души человечьей извлекать и честь оные, ровно открытую книгу. Перемещаться может пехом и на коне, а может в воздухе летать, аки нетопырь, а то и телепортом многие версты одолевать за един миг. И некоторые честные лыцари то существо пытались прикончить, принявши его за упыря, тока что прикончить его никак не возможно – ни кол осиновый, ни серебряный клинок его не берут. Жалезный клинок не берет тож, - прибавил студьезис уже с меньшим пафосом. – Верно, Господь отрядил его в помощь попам-инквизиторам, а наши темные попы почли существо то светлое, по привычке – нечистью.
Мужик и каторжник с сомнением покачали головами. По их согласному мнению, самой большой нечистью были как раз попы-инквизиторы, и помогающее им существо никак не могло происходить от Бога. Княжна же, в обрат, настрожилась и стала студьезиса о существе выспрашивать. Верно, полагала по бабскому своему разумению, будто то существо может помочь в Подвиге ея Святом. Мужик же, склонившись к каторжнику, тихонечко вопросил:
-Не сможешь ли ты, брат Башка, уважаемым людям весточку передать, просьбочку малую.
-Отчего ж не передать, - кивнул головой Башка. – Тока, передать-то я могу, а вот что уважаемые люди на то скажут – не поручусь.
-Скажи, брат Башка, уважаемым людям, что девке одной мелкой помочь надобно, - продолжал мужик. – Лохматого Бирюка приемке. Бирюка-то самого, слышь, обтяпали, а дочка евошняя хрен знает теперь где. Пропадет, однако. Сыскать бы ее.
-Ты ведь знаешь, брат Бальдур, - одними губами отвечал каторжник. – Уважаемые люди назначат цену.
-Об том Лохматый Бирюк позаботился, - невесело хмыкнул мужик, опрокидывая очередной стакан. – Будет, сколь назначат.
-Верно, дорога тебе девка та, - мотнул косматой гривой Башка.
-Бирюк мне товарищем был, - ответил мужик. – Выпьем же за упокой души Бирюковой.
При сих словах из-под стола раздался жалобный вой. Маленький песик, оставленный мужиком без присмотра, на хрен обожрался, и теперь горько жаловался на судьбу. Покамест мужик выносил щенка во двор и способствовал его облегчению, Вешнянка и баронет Жопавс фон Гооллии Поопс уже дошли в беседах своих до стадии несведения друг с друга глаз. Разговор их постепенно сбился на материи от демонологии весьма далекие, и скоро достойные сии люди скромно покинули залу, удалившись, по мнению каторжника Башки, на сеновал. Башка сидел за столом один, склонившись над стаканом, и соображал, ухмыляясь, что будет, когда путешествующая инкогнито княжна смекнет, наконец, кто такой баронет фон Гооллии Поопс. Она хучь и девка, а при мече. Короче, студьезису старый каторжник Башка отнюдь не завидовал.
-Дай испить малому, - Матрена вышла на крыльцо и протянула мужику плошку с травяным отваром. – Тяжесть в животе на хрен сымаеть.
Щенок припал к плошке и принялся жадно лакать.
-Умнай, - осторожно погладила его тетка Матрена. – Слышь, Бальдур, тебя тута Мокрый Индюк искал. С магометаном. Оба – в жопу!
-Магометанам вера пить не велит, - степенно возразил мужик.
-Вот я и сказываю тебе – в жопу! Он, видать, тама, у себя в Магометании, воздерживался, как им вера не велит, а тута и оторвался.
-Передал чтой-то? – поинтересовался мужик.
-Передал, - Матрена загыгыкала, сотрясая окрестности. – Слышала я, знаешь, Бальдур, и много раз, как человек другого человека посылал в задницу,… но чтобы – сам себя?!
-Что, так и сказал?
-Так и сказал, - а мужику, грит, передай, что мы пошли в задницу.
Мужик наморщил лоб. Конечно, что-то похожее он Индюку сказывал – в задницу, мол, магометана…. Но чтобы трактирщик воспринял указание до такой степени буквально?
-Знаешь, Бальдур, - Матрена понизила глас до громоподобного шепота, - Я так полагаю, что они к троюродному брату Индюшачьему подались, к Ефимке. У его харчевня называется – «Свиная ляжка». Не задница, конечно, а недалеко.
-Ох, и умна ты, Матрен Трипердронна! – восхитился мужик.
-Так сил-то у мене нет, как у мужика, - пояснила трактирщица. – Приходится головой выкручиваться.
Матрена вернулась в зал, а мужик еще некоторое время побродил по двору, выгуливая песика. Прохладный вечерний воздух выветрил из его башки лишние алкогольные испарения, и мужик первый раз всерьез задумался о предстоящей кампании. Ну, ясен пень, сперва надо Бирюковы дела доделать, потому как их сроки от мужика не зависят. И на этое приключение надобно отправляться завтря спозаранку. Потом следувает Бирюковишну сыскать. Не то ныне время, одинокой девчонке по свету шастать. Ежели ее просто трахнут силком – это ишшо здорово повезет. Могут и прибить, и в рабство продать могут. В Орду, скажем, али того дальше – в Магометанию. А уж как Бирюковишна отыщется, можно подумать и о Вешнянкиной задумке. Странное у нее беспокойство, загадочное. Девка, по всему, шебутная, активная, сексуально неудовлетворенная. Ежели по Фрейду, скажем, толковать, могут у нее быть и голоса и видения,… особенно – по ночам…. Но вот – клык драконий. И Собачек она видела. А это уже не бред. Тока вот что у нее – от попа покойного видения чудные, а что – от… звезды??? Непонятно. А следовано, и непонятно, надо ли с ней связываться.
Щенок сотворил все необходимые дела и жалобно поскуливал, просясь на ручки.
-Страдаешь, малой, - мужик посадил песика за пазуху, но и там щенок вел себя в высшей степени беспокойно.
-Видать, плохо тебе, - вздохнул мужик. – И что мне с тобой таперя делать? Пойдем, может у Матрены ишшо какой отвар найдется.
Щенок и впрямь жутко страдал. Они гуляли тута уже более четверти часа. А клизма там одна, без присмотра! Каторжника Башку человеком, достойным доверия, песик не считал. Вдруг его сокровище кто уже стырил? Песик поднял нос к небу и испустил душераздирающий вой. Перепуганный мужик бегом кинулся в харчевню.
Увидев свою клизму целой и невредимой, щенок едва не убился, кинувшись к ней прям у мужика из-за пазухи, мужик едва успел его отловить на лету. Щен вывернулся из рук, с воплем подскочил к клизме и заключил ее в объятия. Он был счастлив! Мужик хлопнул себя по лбу и нерешительно улыбнулся.
-От, ить, ядри твою бабку-мать?!
Каторжник Башка смотрел на эту сцену с давно забытым детским выражением лица. Сколько лет прошло с тех пор! Батю у него тады обтяпали, мать осталась с четырьмя детьми. Старшие уже вовсю воровали, и однажды принесли в дом маленького пушистого щенка…. Башка прикрыл глаза, и покоцаная рожа его существенно просветлела. Щенок вырос, стал красивым сильным кобелем, брат Иван ходил с ним браконьерствовать в господский лес. Башка так и не узнал, как жил, и как кончил дни свои их пес. В каторгу угодил Башка. Вести с воли доходили редко, да и не Башкой был он тогда, а Молодым, авторитет тока-тока начал себе мастырить. А как вышел – мать померла, братья – пропали, сказывали, обтяпали братьев-то. А кобель? Двенадцать лет прошло. Может, от старости помер, может, ишшо как….
Выпил Башка еще с мужиком, после мужик щенка и клизму забрал, на ночлег пошел определяться. А Башка выпил снова, да и задумался. Вот, князь, например, мать его так! Зарезать бы его. Так другой князь на его место сядет. А ежели и его зарезать, с соседнего княжества претендент объявится. Много их, вурдалаков. Много стараться придется, чтобы всех зарезать. А уж тогда – вольница пойдет! Каторгу сожгут, не будет боле каторги. Гулящие из лесов выйдут, на кабаках осядут. Может, и уцелел кто родной. Башка представил себе встречу с пропавшими своими братьями. Волки! И раньше волками были, а уж теперь….  Тока, раньше то они были волками свойскими, с одной стаи…. А что они ныне друг о друге знают?! Верно, неделю станут глазом косить, да за ножи держаться, а после и разойдутся. Нет таперя у Башки братьев, нет и друзей. Подельники имеются. Кто его боится,… а кого и он сам уважает. Башка залпом выхлестал стакан самогону и уронил голову на грудь. Выходит, даже если всех князей на свете перерезать, хрен что получится.
Мужик же тем временем взошел в отведенные ему Матреной апартаменты, умостил в корзинку щенка, сложил к нему новую и любимую щенячью игрушку, и сам тоже пристроился. Мужику не спалось. Надобно щена пристраивать надели на две, да и об деле думать. Мысль сия нарушила мужицкие покой и гармонию. Всю жисть болтался он сам по себе, щенка завел – месяц тому прошел, ну, полтора, а не хотел пристраивать его мужик, пусть даже и на время. Неуютно ему становилось от одной этой мысли. Не доверял он народу. Даже странно. Пил с людями вместе, воровал вместе, бывало, что и воевал вместе, и – доверял. А вот щенка – не доверял.
-Чтой-то я, ядри твою мать, стал подозрительный, - бормотал мужик, ворочаясь. - То есть, ясно дело, что ежели денег дать, и припугнуть вдобавок, кормить-поить, конечно, кобеля станут. А вдруг они его погладить вовремя забудут, или клизму евошнюю засунут невесть куда? Как проверишь, скажем, играл щенок в клизму, пока меня не было, али не играл? А ведь, коли я в этое дело с песиком полезу – окажусь прямиком на плахе…. Тады уж об нем точно заботиться станет некому.
-Мужик, а, мужик, - услышал он нерешительный шепоток.
-Ты хто? – так же шепотом вопросил мужик.
-Ширза.
-Живешь тут?
-Не-а…. То есть, живу…. То есть, как бы не живу,… - Ширза запуталась и замолчала.
-Понятно, - вздохнул мужик. – У нас половина народу так – будто живет, и будто бы нет…. Матрена знает?
-Ага. Тока,… она делает вид, что не знает…. Я сначала тоже думала, что она не знает, а после вижу – она стала еду ненароком оставлять, одежду подходящую….
Мужик хмыкнул.
-Трипердронна свое хозяйство, как…, - мужик быстро сглотнул приготовленные слова,… - хорошо знает свое хозяйство, короче….
Некоторое время они молчали.
-Никому не скажешь? – тихо спросила Ширза.
-Это ты меня или его спрашиваешь? – мужик указал на высунувшуюся из корзинки любопытную рожу.
-Я – беглая. В рабство меня продали.
-Басурманка? – уточнил мужик.
-Правоверная.
-А я слыхал, магометане своих не продают, - мужик приподнялся на локте, вглядываясь в темноту.
-Ага, - вздохнула Ширза, – я тоже слыхала.
-Как же тебя сюда-то занесло, бедняжка? – мужик сочувственно покачал головой.
-Бежала шибко. Награда за меня большая – ближе не спрятаться. А ты – кто? Матрена тебя Бальдуром называет….
-Так я Бальдур и есть, - подтвердил мужик. – Гулящий я.
-Бальдур,… можно я тебя попрошу….
-Попросить завсегда можно, - добродушно согласился мужик.
-Как ты дело делать свое пойдешь,… оставь мне песика! Я его гладить буду, в клизму буду играть! Спрячу, - никто не найдет!
Мужик насторожился.
-Тады – вылазь, - решительно заявил он. – Ежели б ты, скажем, денег просила, али услугу какую, я б твою просьбу и так сполнил, а щенка кому ни попадя не оставлю! Вылазь, я на тебя посмотреть должен!
Мужик повернулся и, кряхтя, запалил лучину.
Ширза оказалась тощенькой и маленькой, похожей на встрепанного воробушка. На маленького песика она смотрела с таким же восторгом и обожанием, с каким чуть ранее сам песик смотрел на клизму. Щен в свою очередь посмотрел на Ширзу, вильнул хвостиком, покинул свою корзинку и решительно пошел на контакт.
-Ух, ты, - пробормотал мужик, наблюдая на их игры, - А я слыхивал, ровно магометане почитают собаку нечистым животным.
-То имамы придумали, - не переставая облизывать щенка, быстро ответила Ширза. – Когда Пророк Мохаммед был маленьким и помогал отцу торговать на базаре, одна дворняжка тяпнула его за жопу…, ой!… то есть - сзади. С тех пор Пророк стал бояться собак. Он и в Коране так написал – осторожно, мол, с незнакомыми собаками, потому как меня одна тяпнула,… когда я был маленький. А имамы все переврали – сказывают теперь, будто собаки – нечистые, ибо одна из них самого Мухаммеда тяпнула за….
Прослушав сие оригинальное введение в ислам, мужик заулыбался. Интересно, подумал мужик, кого у нас, православных, дворняга за жопу тяпнула, что попы собак в храм не пускают?
Ширза мужику глянулась. С песиком у них получалося, и мужик решил девке довериться. Тока, надобно Матрену предупредить. Княжну Вешнянку мужик ни о чем упреждать не собирался, поскольку попала она в лапы известного сексуального террориста Ваньки Задова, сына Мишки Задова, самогонщика из деревни Голый Пуп, что отседова в семи с полтиной верстах. А из етих лап девки скорее, нежели через месяц, не выкручивались. За редким исключением. Памятуя, что ранняя птичка зобок набивает, а поздняя – тока клювом щелкает, спанье мужик отложил до луччих времен и спустился – сыскать Матрену. Посетители уже разбрелись, заведение пустовало, а тетка Матрена на завтря колола дрова. Мужик ее от дела этого вовсе не бабского отстранил (боле из страха получить топором куды не надо, нежели от гуманизма), принялся за дело сам, и завел по ходу нужный разговор.
-От, Бирюкову приемку сыщу – будет девке твоей подружка, - мечтательно вздохнул мужик. Матрена глянула на мужика с подозрением, но ничего не сказала.
–Комнату мою я за собой оставлю, - продолжил мужик. – Пущай оне тама с малым посидят. Наружу их не пущай. Лучче он дома насерит, чем чаво нетово произойдет с ими на улице. Ну, а уж ежели не вернусь,… - мужик вздохнул, - не гони, кобеля-то…. Ладный кобель, веселый.
-Ядри твою бабку-мать! – всплеснула руками Трипердронна. – Шмон будет?
-Может статься, что и будет. Так что, ты уж постарайся, Матрена….
На рассвете мужик с котомкой тихо вылез через окно и покинул трактир тайными тропами. Путь его лежал аккурат на большую дорогу. Как в прямом, так и в понятном иносказательном смысле. Хуже того – в ближайшие несколько дней мужику предстояло много работать, а после – долго и терпеливо ждать, то есть исполнять в натуре те действия, которые исполнять мужик больше всего на свете не любил. Да и сердце у него было не на месте. Три раза за утро порывался мужик вернуться в обрат – проверить, как там щенок. С большим трудом заставил себя идти дальше.
А уж когда солнышко встало всерьез, задумался мужик о том деле, ради которого покинул он на время родимого песика.
-Пили мы с Бирюком поровну, - сказал себе мужик, - а, значить, и мыслить должны примерно одинаково….




ГЛАВА ШЕСТАЯ.




Он отнял у Ведьмы всю ее силу. Ей казалось, что так должны чувствовать себя заживо погребенные. Она видела, слышала, осязала окружающий мир, но при этом была полностью лишена воли, возможности сделать хоть что-то самостоятельно. Невидимый прозрачный саркофаг сковывал ее члены, сжимал в бесконечно малое и несущественное ее душу. Она была не в силах не только позвать на помощь, но даже и захотеть этого. Ведьма могла только вспоминать и анализировать, копаться в деталях, но и здесь она думала о себе как-то отстранено, как о другом человеке, человеке, который ей безразличен.
Сначала Ведьма думала, что Паладин убьет ее там, у лесного костра. Она испугалась. Ведьма не понимала, что это было бы самое меньшее возможное зло. Он сказал, что отведет Ведьму к попам. Попы должны решить ее участь. Ха! Решить? Все уже давно решено. Торжественно сжечь на костре – вот что должны с ней сделать. Конечно, попы могут не догадаться, что это та самая ведьма, чудом сбежавшая от них одиннадцать лет назад. Паладин им скажет. Он-то знает все.
Паладинам чужда жалость. Они – добро и справедливость. Ведьма пыталась умолять его, обращалась к  логике, говорила о добре, которое он должен охранять. Зло не спасло Ведьму, и она без зазрения совести сдала Зло. Ха! Совесть у Ведьмы? Не смешно. Она рассказала ему пророчество. Или видение. Объяснила, что Зло вырвется из Отстойника Всего Сущего, если против него в числе прочих не встанет Ведьма. Объяснила, что по близости нет других Ведьм. Он и так это знал.
Паладин не усомнился в ее словах. Возможно, он мог бы даже что-то дополнить. Он повел ее к попам, чтобы Ведьму сожгли на костре.
Она поняла.
На всякий случай.
До-стойник Всего Сущего не противовес От-стойнику Всего Сущего. Это – элита Отстойника. Паладины чистят мир от нечисти, которая не нужна Злу, которая может быть Настоящему Злу опасна. Но они не только уничтожают нечисть. Теперь Ведьма знала, как умер Святой Православный Поп Василий.
Паладин умеет читать мысли. И передавать свои мысли тоже.
«Теперь-то тебя точно следует сжечь», - прозвучала у нее в голове. – «Даже забавно, как такая финтифлюшка запросто сообразила. Многие богословы ломали над этим головы. Поверь, малышка, никто, кроме тебя не докопался до правды».
Поэтому он отнял у нее все. Изломал и сжег в костре деревянную дудку. Бросил в огонь кусок старой шали, пропахший святостью. Сломал и сжег ее.
Поэтому он сделал так, что она не могла захотеть говорить. Ведьма будет молчать, даже когда огонь станет лизать ей пятки. Она наблюдала за Паладином – больше ведь ей все равно ничего не оставалось делать. Брела за ним, как овца, и наблюдала. Он действительно неуязвим – его облегает невидимая броня из напряженного нечто. Силовая защита – непонятно, откуда пришли к ней эти слова. Меч из особого сплава, с мономолекулярной режущей кромкой. Странно не то, что она знает эти слова, а то, что она понимает их смысл. Ей никто не поможет. Паладин в состоянии одолеть всю княжескую дружину,… если бы князь послал дружину на помощь Ведьме… ха-ха! Ей остается только желать, чтобы никто из добрых людей не попался ей на дороге,… не попался под мономолекулярную режущую кромку….
Ерунда. Ведьма посмотрела на себя со стороны и вздохнула. Жалко, что ее не оттрахали там, на кабаке Лешачьего хутора. Теперь придется помирать целкой. Люди делают из траханья такой культ, что, наверное, это что-то здорово приятное. Настоящие Ведьмы – в книжках – тоже уважают этот процесс. Забавно. Они идут к стольному граду, но идут каким-то странным зигзагом. Или Паладин выискивает кого-то, или, наоборот, с кем-то не желает встречаться? С кем может не желать встречаться Паладин? И за кем еще он может охотиться? Хорошо бы Собачки про нее забыли. Меч Паладина не по зубам Божьим Собачкам. Впрочем, она уже совсем охренела от страха. Божьи Собачки явились тогда случайно. Ведьма им ни к чему.
Интересно, чисто теоретически, стала бы она чинить препоны Злу, если бы могла? Сложный вопрос, к тому же – запоздалый. И все-таки? Здесь – мучительная смерть. Там – жизнь в свое удовольствие. Бесконечная мучительная жизнь. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Паладин ее вычислил. И он поступил правильно. Со своей точки зрения. Теперь, когда все уже было позади, когда не стало ни надежды, ни выбора, Ведьма поняла – она бы билась до конца. Боролась бы до последнего за право умереть на костре. Ей не надо бороться – она и так умрет на костре. Если Отстойник Всего Сущего не выйдет из берегов раньше.
Они остановились в каком-то трактире. Оказывается, неуязвимому Паладину нужно питаться. И его можно отравить. Но он умеет читать мысли. Если бы кто-то вдалеке сделал яд, а тот, кто подает яд Паладину не знал бы, что это отрава, могло и проскочить. Смешно? Таким Макаром можно отравить рази что князя. А на дорожного странника такой крючок не годится. Он тоже забавляется, слушая ее мысли. Забавляется тем, как Ведьма сходит с ума. А она ведь сходит? Несомненно. Ей очень хочется сойти с ума далеко-далеко, чтобы не думать о том, что ждет ее в конце дороги….
Ух, ты! А ведь именно потому он и неуязвимый! Его считают Посланцем Добра и борются с ним заклинаниями, которыми Зло борется с Добром. Такая магия только питает Паладина и возвращается обратно к глупому заклинателю - потоком энергии или ударом меча. Никто не пробовал заклинать Белого Паладина именем Добра, именем Бога. Твою мать! Из нее получилась бы хорошая Ведьма.
Не получится.
Ей тоже принесли поесть. Паладин немного ослабил саркофаг, чтобы прорезался аппетит. Дочка, объяснил он трактирщику. Больная. Не говорит. Немного тронутая. Трактирщик сочувственно кивал. Ему было насрать на тронутую дочку – лишь бы посетитель побольше сожрал, выпил и не забыл дать чаевые.
Ведьма равнодушно поглощала какую-то виртуозную стряпню, лакомство от «заботливого папы» для «еманутой дочки», и вспоминала свою короткую вольную жизнь в доме Лохматого Бирюка.
В тот год она была полностью предоставлена сама себе. На Бирюка тады напала очередная блажь, и ходил кузнец, по меткому выражению его приятеля Бальдура, хреном занавешенный. Собирался (опять же, цитируя Бальдура) личную жисть свою через хрен устраивать. Бальдур это, конечно, для красоты сказал, в художественно-литературных целях. Однако же Бирюк почитай всю свою жизнь через хрен устраивал – что личную, что просто так какую. Так что художественного и литературного преувеличения было в мужицких словах немного. Можно сказать – вовсе не было. И пока Бирюк за своей цыганкой-поганкой гонялся, Ведьма была предоставлена сама себе.
Вот, странно опять же – и жизнь ей спас Бирюк, и любила она его, как отца родного, а как же все-таки было ей хорошо, кады Бирюк чем в стороне занимался! Бродила она тогда по лесу, колдовала чуток, домой по неделям не заявлялась. Бирюк, впрочем, тоже. Он по нормальному не мог. Вечно то с цыганкой свяжется, то с ведьмой…. Ей-то, конечно, пенять грешно, но оченно уж бестолковый был мужик! Она тогда с волчихой сдружилась, волченят на руках качала. Пушистенькие, тепленькие,… деревенские-то волков не любят. Отчаянные, спецы-волчатники ходют выводки губить. Это они для дураков отчаянные. Не защищает волчиха-мать своих щенят, оченно уж людей боится. Но Ведьма-то – не волчиха-мать, трое там в болоте остались. Вот тогда-то она и почувствовала, что такое – быть Ведьмой.
Зло!
Зло творить интереснее.
Ведьма увидела себя тогда – как уходила, зазывая, легко перепрыгивая с кочки на кочку, демонстрируя всякие соблазнительные места. Как стояла над вонючими пузырями болотными, и смеялась, смеялась и встряхивала гривой. В тот год волчиха всех подняла, ни один щенок не погиб.
А в зиму они овец резали….
Мстили.
Ведьма сбилась с мысли. Уловила на расстоянии мысль созвучную. Князя зарезать. Ясное дело – хорошо. И не одного. Увидела улицу, простые люди пьют да гуляют, а князья и выглядки ихние висят кверху ногами на перекладинах. Увидела дитятку малого, что кверху ногами висит, и не плачет уже – отходит, увидела бабу, вся вина коей – не в той семье уродилась, зажмурилась.
Вспомнила, как кричали несчастные овцы.
Никого нельзя резать.
Как же тогда жить?
Хорошо, не решать ей такого. Ведьма глянула на Паладина почти с благодарностью.
Ежели воздавать по заслугам – хоронить будет некому.
-Спать, - спокойно приказал Паладин. – Иди в свою комнату и спи.
Конечно, он снял ей отдельную комнату. Из саркофага она никуда не денется. Ведьма послушно поднялась и пошла по скрипучей лесенке наверх. Интересно, что она еще узнает на пути в ад?
Ведьма послушно лежала в кровати, закрыв глаза, но ей не спалось. Она пыталась осмыслить пророчество… или видение.
Существо.
Ну, это может быть кто угодно – собака, кошка, мышка, только не человек. Скорее – собака. Кошки служат Злу, а мыши глупы.
Язычник.
Ха, этого добра – вся Земля Русская. Обмахиваются крестом, аки веником, а сами веруют в хрен знает что.
Вор.
Во, пошутили! А кто у нас не вор? Верно, кто не ворует. Нетути таких.
Дева.
Да уж сыщется, уродка какая-нибудь. Или – малолетка.
Еретик.
Это – по научной части. Кто науку изучает, али изобретает что, как Лохматый Бирюк – завсегда такой человек в душе еретик. Потому как наука этая самая в Писание на укладывается. Не в само Писание, а в то, как тупые попы его толкуют. Так что и еретика сыскать – не проблема.
Остаются Святой Православный поп Василий и Ведьма.
Ведьма в этой земле одна. Она бы почувствовала другую Ведьму. А попа Василия убили. Говорили – он от заразы болезной помер. Помер он, может быть, и от заразы, да тока заразу эту ему подстроили. Неужто ж в окрестностях нет другого попа Василия? Или тот, другой, недостаточно Святой? Или – недостаточно Православный? Почему вдруг Паладину поручили поймать Ведьму? На всякий случай?
Она должна вырваться. Хотя это невозможно. Наверняка где-нибудь есть поп Василий. Случай что – рукоположить можно экстерном. Вона, княжна Евпраксия как забегала. Поймать митрополита, нож ему к горлу, а горячие щипцы – в жопу, и пущай рукополагает. Не то Ваську не сыщем?!
Вот оно в чем дело!
Оказывается, все зависит от нее!!!
Но она пленница. Гораздо хуже, чем ежели бы повязали ее по рукам и ногам.
Она хочет помочь людям. Хочет? Она ничего не хочет. Не может хотеть. Она просто фантазирует, чтобы позабавить своего Стража.
Она не хочет освобождаться. Не хочет говорить. И никому не расскажет о пророчестве… или видении, даже если ей удастся вырваться. Ведьма себе представляла примерно, что Паладин с ней сделал. Это заклятье невозможно снять самой. Она даже не сможет объяснить!…
Ведьма лежала и плакала, потому что никак не могла заснуть.






ГЛАВА СЕДЬМАЯ.





Матрена Трипердронна встретила Ваську и его спутников с чувством хорошо сдержанной радости. К попику она относилась неопределенно. С одной стороны, в вопросах веры была Матрена весьма ортодоксальной, и полагала, что или уж воровать – или поповствовать, но не оба сразу. С другой стороны в былые годы сильно дружила Трипердронна с Марфой – покойной Васькиной попадьей, и, помирая, просила Марфа подругу за беспутным попом приглядывать. А как за им приглядишь? Тока ежели привязать на веревку, ровно козу, так ведь и тогда смоется, чуть зазеваешься! Контролю, хотя бы и относительному, попик поддавался лишь будучи трезвым, а не давать мужику пить Трипердронна почитала издевательством и едва не святотатством.
Сразу сообразив, что Василий с други опять чавой-то накуролесили и нонче скрываются, отвела их в тайную при кабаке горницу скрытым ходом. А посколь время было – раннее с утречка, народу в «Трех дубах» было как раз с хрен, и Трипердронна улучила минутку выслушать их рассказ.
Огорчили они тетку Матрену. Сплющенную Рожу на тракте знали хорошо. Не в том смысле, что с хорошей стороны знали, а в том, что личность была известная. Не уважали Сплющенную Рожу – это точно. Но знали хорошо, как мелкого подленького пакостника. Именно после Сплющенной Рожи всякого стражника в народе стали прозывать «мусором». Однако, уважение – это как бы нечто эфемерное - чувство, так сказать, а полсотни ратников – это реально. И шмон учинят не спросясь, и так все перероют, что никакая потаенная горница не спасет. А Матрене еще и про Ширзу думать приходилось. Ясен пень, в воровстве девчонка не замешана, да тока вряд ли, по усмотрению тетки Матрены, это обстоятельство послужит преградой для естественного (по понятиям воинским) группового процесса со всей ордой. А тут еще и мужик щенка на воспитание оставил.
Короче, голова у Матрены пошла кругом, и, поразмыслив часок, приняла она воистину Соломоново решение – отправить их всех на пасеку к Лешему. Не в том смысле к Лешему, как бы мы их, скажем, послали, а к Лешему почти что настоящему. Лешим в тутошнем районе прозывался мужик-отшельник из бывых весьма уважаемых попов, принявший схиму опосля того, как по пьяному делу начистил рожу митрополиту и духовную карьеру тем самым, следовано, себе загубил. Пасечник из него вышел не менее знатный, нежели поп, а потому и никто на пасеку к Лешему без дела не совался. И конспирацию блюл Леший – мало кто знал место его обитания, и пчел у него было много. Пчелы же у отшельника урождались исключительно крупные, злые, и дрессированные - кидались по команде.
Матрена запрягла пару лошадей в крытый возок, таем усадила туда Ваську с купцом и дочкою, и пошла разыскивать Ширзу. Магометанка выходить отказалась, и щенка тоже упрятала. Мужик-де ей велел ждать здесь, а коли ее на месте не будет, обидится мужик, и боле с собачкой играть не позволит. А в залу тем временем понемногу уже собирался народ. Матрена взвыла и принялась ругаться матом.
-Че ж ты, ядри твою мать? – вопрошала трактирщица темноту чердачного помещения.
-Мне мужик велел щенка блюсти, - тоненьким голосом в который раз отвечала темнота.
-Так забирай щенка на хрен, и поезжай к Лешему!
-Мне мужик велел тута ждать. А то он на меня обидится, и больше щенка никогда не доверит, - упорствовала Ширза.
Матрена хмыкнула. Мужика она знала давно.
-Щенка он тебе более все одно не доверит, - решительно сказала Трипердронна. – Мужик сей никому ни хрена не доверяет. Это просто у него безвыходность вышла такая.
Темнота жалобно всхлипнула.
-Вылезай на хрен! – рявкнула Матрена.
-А правда, с песиком ничего не будет?
-Еж твою перемать-бабку-мать!!!
-Теть Матрен, он хороший….
-Мать-перемать-распромать через хрен ядри!!!
-Теть Матрен, а у него тута игрушка….
-Я тебя (изнасилую), если ты немедля не спустишься!!! – голосом укушенного мышью слона заявила трактирщица.
-А… почему мужик мне больше щенка не даст? Может, вы точно не знаете!
Что на этот вопрос отвечала Трипердронна, печатное слово изобразить отказывается. И даже используя слова, для печати не предназначенные, объяснять пришлось бы долго. Смысл и логика в речи сей начисто отсутствовали, замененные игрой разгоряченного воображения, однако же, на магометанку такая аргументация оказала воздействие. Тихо всхлипывая, крепко прижимая к себе щенка и клизму, Ширза спустилась из своего убежища.
-Пошли, мать-перемать, - указала ей Матрена, постепенно успокаиваясь. Нервные трактирщики долго не живут, поэтому до возка они добрались, уже вполне мирно беседуя. Трипердронна давала наставления, как правильно не давать щенку общаться с пчелами. Магометанка внимательно слушала и кивала головой.
Править лошадьми полез попик Васька. С одной стороны – не было у Матрены иного выхода, как ему этое дело доверить: кроме Васьки дорогу к Лешему никто не знал. С другой стороны – не ожидала Трипердронна от этого управления совершенно ничего положительного. Матрена перекрестила их вослед и бегом вернулась к посетителям. А вечером трактирщица здорово похвалила себя за проявленную предусмотрительность – нагрянули с обыском стражники. Однако никого у нее уже не было – каторжник Башка, предупрежденный в чуть позже, но тоже вовремя, вслед за прочими отбыл восвояси, предварительно зарезав и обобрав какого-то мелкого купчика. Так что Матрена с полным на то основанием обрадовалась наехавшим стражникам, и тут же сама на них наехала, требуя расследовать убийство купца. Стражники просто кипятком писали от такой непродуктивной траты времени, но деваться им было некуда – служебный долг обязывал. После чего, утомившись, предались воинские людишки пьянству и разврату, лишив Матрену покоя на неделю.
И на этом Трипердроннины приключения не закончились. Едва убыли к ядреней матери стражники, дня через два заявился к «Трем дубам с хреном» магрибский маг – как по уставу ихнему положено – в черном тюрбане, с бородой черной торчком надвое, и принялся про Ширзу выспрашивать, уверяя, будто он – ее родственник. Тут-то Матрена и оплошала. Ну, во-первых, надобно сказать, что о магрибинцах и их связях с дьяволом Трипердронне вовсе ништо не было известно. Во-вторых, маг по ее представлению, был «тоже чурка», а «все чурки промеж себя – родственники» - полагала трактирщица. В третьих – представил поганый маг доказательства того, будто много чего он про девочку знает, и Матрена ему поверила, ибо совсем постороннее лицо этого всего знать про Ширзу и не могло. Трипердронна-то этое все узнала наблюдением, а того, будто магрибинец поганый знания наворожил – не пришло в голову трактирщице. Она ведь всю жисть с ворами общалась, а про колдунов – знать на знала, полагала – то выдумки досужие.
Вот и выдала тетка Матрена, где магрибинцу Ширзу сыскать. Правда, то ли по врожденному недоверию, то ли из нелюбви к нехристям, послала мага дорогой окольной, дабы он поплутал изрядно, и жисть ему в свете этого, малиной бы не глянулась.
Тем временем попик Васька направлял повозку ведомой ему тайной дорогою, для маскировки распевая противным тоненьким голоском «Тебя, Боже, славим!» Купец Никита пробовал было вмешаться, доказывая, будто громкие песнопения могут выдать врагам их присутствие, и незамедлительно был обвинен в ереси. Используя слова массового поражения, попик объяснил бродяге-купцу, что такие песнопения могут привлечь на них тока что Милость Господню.
-Стражники (непечатно) Божественного (непечатно) опасаются (непечатно), - пояснял попик Васька, - потому (непечатно) как (непечатно) дела (непечатно) ихние (непечатно) Господу (непечатно) Богу (непечатно) нашему (непечатно) отнюдь (непечатно) неугодны (непечатно и сильно непечатно).
Так они и ехали себе почитай что весь день, пока в диспут их неожиданно не вмешались.
-Хрен ли ты, Васька, фигню всякую орешь? – вопросил, вылазя из придорожных кустов, неопрятного вида тощий и кривоногий отшельник.
-Как… фигню? – Васька чуть не подавился. – Я же про Господа….
-Вот я и говорю – фигню! – Леший был в жопу. Я даже и не знаю, утомлять вас такими бытовыми банальностями, или уж нет? Давайте, так договоримся – ежели нам кто встретится трезвый, я об этом вам обязательно скажу, а повторяться на эту тему боле не стану.
-Еж твою мать! – завопил попик Васька. – Еретик траханный!
-Не-а, - грустно ответил Леший. – Не еретик, Василий,… атеист.
Васька испуганно замолчал.
-Нетути нашего Господа, Василь, - пустил слезу Леший. – Мы Его так на хрен любили,… а Его нетути….
-Ты че городишь, мужик, - высунулась из-под полога купеческая дочка. – Я Деве Марии на Рождество жениха загадала. Как это – нетути?
-Дева Мария точно есть, - утешил ее попик Васька. – Недавно ко мне являлася, сам видел.
-Ага, - скептически заметил отшельник. – Ты, Вась, еще в семинарии – как нажрешься, так и девки тебе мерещатся.
Васька сидел на козлах, понурившись и ничего ровным счетом не понимая. Леший, он же в прошлом отец Епифаний, был Васькиным закадычным корешем. Алкоголиком, конечно, тоже был, не без этого,… но чтобы – атеистом? Никогда бы Василий-поп не стал пить с атеистом!
-Опять у Матрены шмон намечается? – поинтересовался отшельник более для проформы. – Ну, что ж, поехали.
Он попытался забраться на возок, но был в бесцеремонной и грубой форме низринут оттедова бывым однокашником.
-Никуда я не поеду, педерас хренов! – заявил Васька. – И пить с тобой, педерасом, боле не стану! И не товарищ ты мне, а педерас. И видеть я тебя не желаю, а уж на одном возу сидеть – и тем более.
-Дурак ты, Васька, - вздохнул Леший. – Дурак и придурок. Клерикал оголтелый. Носишься со своим Господом Богом, и не видишь, что, коли б Он был, не допустил бы Господь погибели мира.
Попик вытаращил глаза.
-Я полагал, ты, Епифаний, просто фетюк, а ты на хрен, сумасшедший, - тихо пробормотал Васька. – А оно и слава Богу! Потому как Господь словеса твои богопротивные простит, ибо не ведаешь ты, долболом, что творишь. Как и в Писании сказано.
-Сам ты на хрен, ядри твою мать, долболом, - обиделся отшельник. – Зло рвется наружу из подземных своих хранилищ. И тока ты с митрополитом, два педераса, этого не примечаете.
Этого Васька уже выдержать не мог. Его, безвинно пострадавшего от клерикального засилья, объединили с этим педерасом-митрополитом! Попик неуклюже свалился с возка, упал, поднялся и попер в драку. Леший принялся обороняться. Бестолково размахивая руками, два служителя Божьих пытались вцепиться друг другу в бороды. Положение получилось нелегкое, однако, Господь, в бесконечной премудрости Своей предусмотрел, что оба Святых драчуна и без всякого мордобоя с трудом велиим на ногах держались. Поэтому купец Никита, спрыгнув с возка следом за попиком Васькой, легко отделил враждующие стороны друг от друга и провел промеж них демаркационную линию словами:
-Ядри вашу поповскую мать! Сколь на свете белом живу – а ни разу нормального попа не видел! Или пройдоха или пьяница!
-А в нашем деле по иначему нельзя, - отшельник Епифаний был настока не в себе, что позабыл уже, о чем у них с Васькой спор вышел и переключился на нового собеседника, – потому как представляем мы, попы, Лицо вымышленное, в натуре – не существующее. А следовано – жуликами и аферистами являемся по определению. Те же из нас, кто почестнее, с горя от того пьют.
Васька-поп от речей сих богохульных наново озверел. То есть, понятно, что все попы – жулики. Один митрополит чего стоит! Но чтобы Бога не трожь!!!
Становилось ясно, что с места сего путники не сдвинутся никогда, разве только стражники их тута обнаружат и препроводят в холодную силой – для разбирательства. Но в лес они отъехать успели уже прилично, и надеяться на появление стражи не приходилось. Купец мог только что не допускать Святых старцев друг до друга, но сдвинуть обоих с места был не в силах. Купеческая дочка смотрела на происходящее с ужасом. Таких страшных слов она отродясь в жизни не слышала, и все ждала громов и молний Божиих на головы нечестивцев. Тогда Ширза, поудобней пристроилась, свесив ноги с возка, взяла на колени песика с клизмой, и радостно защебетала:
-Смотри, малыш, как забавно! Два глупых старых дяди Бога не могут поделить. Сейчас они подерутся, а мы посмотрим. Ты, небось, любишь смотреть, как неверные по пьяному делу дерутся?
Оба попа разом обернулись к магометанке.
-Какая разница, - невозмутимо продолжала Ширза, - есть ваш Бог или нет Его, когда всем известно, что миром правит Аллах. А уж Аллах-то точно есть!
Святые старцы синхронно разинули рты, дабы уязвить ее в самое сердце, но Ширза не дала им вымолвить ни слова.
-Вы думаете спасти мир, препираясь на лесной дороге? Или полагаете, что бытие Господа Бога зависит от того, кто из вас выдерет другому бороду?
-Какой мир? – недоуменно потряс головой Васька. – На хрен его спасать? Господь ужо приходил, Спаситель. А борода моя тута при чем?
Отшельник ничего не сказал – по его состоянию души, Епифаний просто старался разобраться и осмыслить тезы, кинутые ему магометанкой.
-Садитесь  и поехали, - решительно сказала Ширза тоном обиженной принцессы. – А то до темноты не успеем, и будем ночевать в лесу, как бродяги.
Некоторое время они ехали молча, только купец изредка разминал натруженные разведением попов руки и тихо говорил матерные слова. А когда Святые старцы чуток отдышались и начали потихоньку припоминать, что же собственно произошло, оказалось, что они уже на месте – на пасеке у Лешего.
Леший стек на землю и гостеприимно развел руки.
-Пожалуйте, гости дорогие, отдохните с дороги, чичас и хлеб соль с медом сообразим.
Потому как гостеприимство было у него от души, а религиозные убеждения – от безделья.
За столом о судьбах мира никто не вспоминал – кто уже и забыл, а кому стыдно было вспоминать такое, а после уж и свечерело, и Леший разместил гостей ночевать. Только Ширза поначалу думала о каком-то Зле, рвущемся в мир – второй раз она уже слыхала такое. Первый раз – княжна Евпраксия у Матрены что-то с мужиком на эту тему вытолковывала, а Ширза подслушала невзначай, когда пряталась. Теперь вот – Леший.
Однако поразмыслить на эту тему ей не пришлось, случилась беда. То ли от непривычного обращения, то ли еще почему, лопнула и разошлась по шву клизма. В те времена резины не ведали, а клизму делали из кожаных клиньев, как мяч или грушу для бокса. Потому и пыпсик был у нее не такой, как ныне, а здоровше. И постановка прибора на рабочее место требовала от лекаря недюжинной силы. Оттого и баб тады на врачей не выучивали. И вот по шву-то между клиньями клизма и лопнула. Теперь она уже не прыгала, когда ее хватали за пыпсик, не шипела, когда ее жевали, и вообще ничего не делала, а только лежала в углу, грустная, сдувшаяся и молчаливая.
Поначалу щенок попытался реанимировать ее сам. Он тыкался в клизму носом, трогал ее лапкой, вилял ей хвостиком, но ничего не помогало. Тогда маленький песик лег рядом с захворавшей подружкой, положил на клизму мордочку и горько заплакал. Этого Ширза вынести уже не могла. Она сыскала прибор для рукоделья и принялась мучиться. Толстую кожу девочка шить не умела. Это верно тетка Матрена управилась бы в пять минут, а юная магометанка ковырялась часа три, шипя и тихо ругаясь, когда игла протыкала не ту кожу, которую было задумано, а ее собственную. Все это время щенок сидел рядом, доверчиво смотрел на нее, перекладывая голову с боку на бок, и тихонько поскуливал.
Когда же клизма поправилась, не спал уже весь дом. Щенок с радостным тявканьем носился со своей любимой игрушкой, всем и каждому стараясь довести тот факт, что у него снова есть клизма. Так что, после двух часов в Лешей обители спали тока пчелы, и то потому, что они в этом деле ничего не понимали.
Когда же на рассвете празднование Дня Клизмы закончилось, и все наконец уснули, щенок задумался. Теперь, уладив все свои дела, песик сообразил, что туда-то подевался его мужик. Причем давно. Щенок огляделся. Конечно, жалко матрасик и мисочку, но всего он и собой не унесет. Корзинку тоже. Песик тихо взял в зубы самое дорогое, что у него было, носом приоткрыл раздолбайски незапертую Лешую дверь, и отправился на поиски мужика.
Ширза проспала его минут на пять, пока не почувствовала холодное дуновение из открытой двери. Вскочила, завернулась во что было, выскочила во двор. Еще темно, но уже туманно. Ей показалось, что за забором мелькнул щенячий хвостик. Девочка опрометью кинулась туда. Она уже не думала о том, что скажет мужик, просто боялась, что песик уйдет и потеряется. Наверное, она бежала не туда, потому что отчаянный захлебывающийся пискливый лай раздался совсем с другой стороны. Ширза помчалась на голос, стараясь вовремя рассмотреть, куда же она наступает.
Щенок стоял на краю полянки, рядом с могучим дубом. Клизму он положил между корней и теперь, вздыбив шерстку, оборонял свое сокровище от огромного тощего волка. Ширза ойкнула - она сразу сообразила, что волка интересует совсем не клизма. Зверь подходил медленно, неторопливо, уверенный, что завтрак от него никуда не денется. Не раздумывая, девочка ухватила ветку (показавшуюся ей грозным оружием) и, громко взывая к Аллаху, кинулась на помощь песику. Обычно волки боятся человеческого голоса, но этот даже не вздрогнул. Ширза вспомнила, как за ужином Леший сказывал, будто завелся в округе дерзкий, наглый волчина, режущий по деревням скот и таскающий собак прямо со двора. Наверное, им пришел конец…. Не слишком понимая, что она делает, девочка подбежала к щенку, присела рядом с ним, и закрыла его от волка своим телом. Зверю оставался всего один шаг.
-Рррррряяяяяуууууу!!!!! – раздалось у нее над ухом.
Ширза вздрогнула, с трудом веря в происходящее. Ей даже не надо было оборачиваться – она узнала голос. Еще бы! Ведь маленькая Ширза делала свои первые шаги, держась за шкуру Хана – крупного и красивого охотничьего гепарда. Но – как?! Как мог Хан появиться здесь – за сотни дней пути от родного дома?!
Волк оказался не слишком наглым и дерзким, поскольку немедленно сделал ноги. Девочка проследила взглядом мелькнувший меж дерев серый хвост и обернулась.
Никого не было.
Ширза крепко прижала к себе щенка и вознесла хвалу Аллаху.
Они никому не стали рассказывать о ночном приключении. С Ширзы и вчерашних богословских препирательств вполне хватило. Она полагала, что история гепарда-телепортанта может наново возбудить двух бывших попов. Только теперь девочка ни на минуту не отпускала от себя песика, а перед сном сильно ругалась матом (этот прием она у мужика подсмотрела), чтобы щенок не смел вылезать из корзинки. Песик подчинился, но все равно часто скучал по мужику.





ГЛАВА ВОСЬМАЯ.





Меж тем мужик был очень, ну просто невероятно занят. Он рубил, пилил, стругал, связывал, протягивал и натягивал, заострял и настораживал. И так – примерно, скажем, пять ден подряд. Все это время мужик не пил, что само по себе уже утомительно. А в сочетании с тем, чтобы еще и работать – вовсе невозможно. И ежели бы мужику и впрямь так пришлось работать (в смысле, как рабочие работают, каждый день за одну зарплату) – он бы, верно, с тоски запил. Но мужик не работал. Он – воровал.
А теперь, други мои, посмотрим, что из задумки его получилося.
Честно сказать, ежли б самого мужика спросили, он бы скромно отвел – не моя, мол, задумка, Бирюкова. Но мужика мы на эту тему спрашивать не станем. Какова задумка была у Бирюка – нам неведомо. Потому как голову ему ужо обтяпали, и вопросить, следовано, его никак невозможно. Хотя,… пили-то они с мужиком поровну, а стал быть, и мыслить должны одинаково.
Итак….
Сокровища княжьи самоцветные в руднике пересчитывали трижды. В присутствии начальника рудничной стражи, воеводы Ратибора и лично старшего княжьего сына Володимера. Кажную пересчитанную кучку складали с превеликим тщанием в кожаный мешочек и запечатывали тремя печатями (по числу присутствующих). А после все мешочки – точно в таком же составе комиссии, уложили в кованую телегу-сундук, измысленную Лохматым Бирюком напоследок, и заперли оную тако же на три ключа (по числу присутствующих).
Начальник рудника был доволен, потому как избавлялся от геморроя и головной боли одновременно, к тому же малый камешек один он еще до приезда комиссии заныкал, и полагал, как все обернется, выйти в отставку и заняться торговлишкой, либо купить имение. Княжонок Володимер тако же был доволен, потому как на сокровища этии собирался князь-отец подкупить татар и ущучить Рязань косопузую под руку свою, а Володимера посадить тама косопузыми княжить. И только воеводу Ратибора со всего этого мутило. Не любил он чудес, почитая их бесовством, не любил сокровищ, почитая луччим сокровищем вострый меч, да и противно было его душе щучить косопузых руками погаными. Самому ишшо – куды не шло, но чтобы на своих – татаровьев накликивать?!
Уложив и заперев, выпили члены комиссии помаленечку, да и тронулся обоз в путь, сопровождаемый двумя сотнями ратных людишек. Князь-государь, пидор, толком никому не доверял, а потому и поехали лесом тока два ключа из трех, дабы не могли Володимер с Ратибором в дороге тихим сапом сокровище украсть, а после списать на разбой. Дубликат же третьего ключа князь хоронил у себя лично, а начальнику рудника было велено свой ключ после в столицу привезть и отчитаться. А втроем они точно бы не сговорились. Потому как ненавидели друг друга, а Ратибор двоих прочих ишшо и презирал. Все рассчитал князь-хитрец.
Мужик же тем временем, все отстроив и насторожив, что было для дела надобно, выкопал себе яму, чтобы тама в полный рост с комфортом размещаться, сверху приделал к яме той незаметную крышку – чтобы и от окружающей среды не отличалась и не проваливалась, коли кто сверху наступит по недосмотру, залез в оную яму,… и заснул. Полагая, что коли уж все сработает, так его непременно шумом разбудят. А стал быть, и нечего сидеть дуром дергаться.
Обоз ехал по лесу медленно, железная телега, запряженная восемью крепкими коньми, даже по колее проходила с трудом. Княжий расчет оправдался. Ежели б, скажем, решили ушкуйники напасть да телегу-сундук схитить – съехали б с дороги на обочину, да и застряли бы. А открыть сразу три замка, кованные самим Бирюком – это, знаете ли – так не бывает. Однако ж, Ратибор лесу особо не верил, и воинам велел соблюдать бдительность. Ехали в бронях, в два ряда, прикрывшись со стороны леса щитами.
Заскрипели и рухнули на дорогу несколько дерев, рассекая конвой на части, одно дерево прям на телегу завалилось, припечатав ее к земле. С двух сторон полетели из лесу стрелы и камни. Где-то закричала раненая лошадь, повалился наземь воин, другой, не внявшие воеводскому призыву к бдительности. Дружина споро заняла оборону, сверкнули мечи, свистнули стрелы. Четыре отряда ринулись в лес по воеводской команде – окружать да искоренять.
Под телегой-сундуком тихонечко раздвинулась земля. Прям под брюхом. Из-под земли вылезли две костлявые жилистые руки с мешком и отмычкою. Тихо-тихо щелкнул потайной механизм, открывая секретное дно телеги. Кожаные мешочки с печатями перекочевали в большой полотняный воровской мешок. Секретная часть днища так же ловко, с еле слышным щелчком, встала на место. Руки с мешком и отмычкой исчезли, дорога под телегой сомкнулась, ровно и не было там потайной  ушкуйничьей ямы.
Обстрел конвоя прекратился так же неожиданно, как и начался. Посланные в лес воины возвращались, сказывая, будто никого они тама в лесу не сыскали. Воевода ругался матом, княжонок Володимер тихо радовался, что обошлось без драки. Ратибор приказал расчищать дорогу. Телегу осмотреть никто даже не догадался. Конечно, ежели бы догадался – оно бы тоже не помогло, но даже никто и не стал телегу осматривать. Так – замки проверили – на месте ли. А уж под телегу и подавно никто не заглянул. Так и остался сей инцидент неясным и досадным недоразумением – до самой столицы. Это уж потом – когда бошки полетели, смекнули оставшиеся в живых, что надо бы телегу-то осмотреть! Луччих мастеров этого дела призвали, и отыскали-таки мастера тайную Бирюкову придумку. Тогда уж и сообразили истцы, как оно дело было, а тока случилось это недели через три, когда мужика нашего в яме дорожной давно уже не было.
К делу следующий абзац не относится, но оченно хочется мне про это сказать. Кады бошки-то рубили, обтяпали палачей, что Лохматого Бирюка пытали, а после казнили – почему, мол, не выпытали с кузнеца всю правду?! Так, хотя бы и частично, отомстил мужик за товарища. Начальника рудника сыскали, камешек у него нашли – и тоже обтяпали, как соучастника воровского. Княжонка Володимера, правда, не обтяпали, - княжеский сын, как-никак, но князь-отец и его посчитал участником заговора и тайно повелел отравить. Ратибора отправили в ссылку – крепостью пограничной командовать. Его в измене князь не заподозрил – больно уж глуп воевода, чтобы изменять, тока и умеет, что битвы выигрывать, а так – страшный дурак, но видеть рожу его после случившегося князю стало неприятно. И еще кучу народа обтяпали, чтобы не болтали. А по всей стране объявили шмон.
Мужику этот шмон был до скирды, посколь мешок вам известный он уже давно в лесу закопал, из криминального при нем был тока топор, да и про него можно сказать – то инструмент плотницкий. И рожа у мужика была ничуть не более подозрительна стражникам, нежели любая иная рожа. Таперя, рассудил мужик, надобно ему к Матрене зайти, щеника возвернуть, а после уж и податься в «Свинячью ляжку». Потому как мужик справедливо рассудил, будто украденное ни в своей земле, ни в Ойропе продать ему не получится – больно уж приметный товар. Вот у магометан – другое дело. У них и на камешки больший спрос, и откуда взял не станут спрашивать. Им, магометанам – все равно. По ихнему, неверного обокрасть – это даже за доблесть почитать можно. А князь православный – и есть неверный по их пониманию. Он и по нашему пониманию – хрен знает кто, а по ихнему – и вовсе неверный. А потому еще зараньше заказал мужик Мокрому Индюку магометанского купца – для сотрудничества, и таперича на стрелку к ним собирался.
У «Трех дубов с хреном» ожидал, однако, мужика, неприятный сюприз. Матрена поведала ему, как отправила Ширзу со щенком к Лешему, про Ваську-попика довела, а к тому же сказала вещь ужасную, от коей у мужика руки-ноги, верно, отнялись бы, коли б не надо было ему срочно бежать!
-За девчонкой родич ее прибыл, - доложила Матрена Трипердронна. – Рожа – страхолюдная – как еж твою мать. Однако ж – доказательства предоставил, будто он ей – родной дядя. Так его я тоже к Лешему направила.
Мужик похолодел.
-В черном тюрбане, и борода черная надвое торчком? – вопросил мужик, смутно надеясь, что это не так.
-Да ты, никак, его знаешь? – удивилась Матрена.
-Ну, и натворила ты делов, Трипердронна! – воскликнул мужик и кинулся бежать, аж не попрощавшись. Вы, уважаемый, верно спросите, почему же мужик коня не взял, коли ему так срочно бежать потребовалось? И не дурак ли наш мужик в таком случае? Отвечаю: дурак мужик, али не дурак – то мне не ведомо. А коня он не взял сразу по двум причинам уважительным. Во-первых, ездить не лошади мужик не умел и вечно отбивал себе об коня всю задницу, а потому и людям сказывал, будто пешком – быстрее. Во-вторых – в данном конкретном случае пешком было и впрямь быстрее, потому как можно было срезать путь напрямки через болото, выгадав на том едва не полдня, против конной объездной дороги. А напротив против пути окольного – и вовсе два дни. И через болото конь бы точно не прошел, мужик же знал тропку заповедную. Вот он и побежал пехом.
Корячится мужик, значить, через болото, да и сам думает: неужто не успею, ядри твою мать? Мало того, что девку жалко, там же еще и щенок? Мужик же полагал, что нечестивые магрибские маги питаются исключительно собачатиной, и других яств на дух не воспринимают. И так от всех этих размышлений мужику стало тошно, что он решил, как до Лешего доберется – сразу же напиться. Потому как – невозможно же так жить!
Тем временем жизнь беженцев у Лешего наладилась и успокоилась. Бывые попы помирилися, временно боле не пили, дабы опять не подраться (это они такой пакт промеж себя заключили), а чтобы дни скоротать, читали наизусть Писания и спорили о расставленных тама запятых. О спасении мира по трезвости никто и не заикался, щенку боле Ширза сбежать не позволяла,  и они вместе день напролет играли с клизмой. И так прошло дней десять. Вы не забывайте, уважаемый, что мужик-то в это время воровал, а, следовано, мы должны ему время дать, чтобы украсть, да и сюда поспеть вовремя.
На одиннадцатый день, когда вся компания только что села завтракать, неслышно отворилась скрипучая Лешая дверь, и вошел черный магрибинец. Ширза съежилась и замерла.
-Вот и я, - скучно сказал маг, констатируя очевидное. – А ты, верно, помыслила, будто в такой дали тебя и не сыщут.
-Сыскать мало, - тихонько храбрясь, ответила девочка. – Еще взять надобно.
-И что же это мне помешает тебя взять? – усмехнулся маг.
-Добрые люди заступятся….
Маг захохотал.
-Посмотри, глупая девчонка, на своих заступников! Я еще как к хибаре этой подошел, кинул сонное заклинание. И будут спать таперя твои заступники крепким сном, покамест не проснутся.
Ширза огляделась. Действительно, оба попа, купец с дочкой и даже щенок крепко спали, поводя во сне носами и выписывая замысловатые рулады.  А магрибинец тем временем простирал уже черные руки свои, дабы и ее опутать злодейскими чарами.
Девочка тихо хихикнула.
-Чему это ты радуешься, недотепа? – воскликнул маг. – Али твой рассудок помутился от страха перед моим колдовством?
Рассудок у Ширзы, конечно, не помутился. Просто девочкой она была культурной, из приличной семьи, много в жизни не знала. Во всяком случае – первый раз видела, чтобы топор двигался в воздухе сам по себе.
Топор сделал полные три оборота и с хрустом вошел магрибинцу между лопаток. А вслед за топором в дверном проеме появился мужик, смахнул в черного мага черный тюрбан и с видимым удовольствием шарахнул чародея по голому черепу кистенем.
-Ух, ты! – восхитилась Ширза. – Прямо, тысяча и одна ночь какая-то!
-Щенка?… Щенка не съел, педерас?… - хрипло дыша после быстрого бега, вопросил мужик. Проснувшийся песик с радостным лаем кинулся к своему хозяину.
Ширза от неожиданности громко икнула. У них в Магометании никто не слыхивал, чтобы магрибинцы ели собак.
-Ну, и замечательно! Надобно тока упокойника зарыть таем, покамест кто его не увидел, - мужик сыскал Лешую лопату, ухватил мага, велев девочке протереть пол после поганого, и понес магрибинца в кусты, на предмет бесчестного захоронения. Перед зарытием тела мужик уперся в философский вопрос. С одной стороны, при маге должны быть всякие ценные и просто забавные вещицы. С другой стороны, прибил-то его мужик не для того, чтобы пограбить, а просто так – со страху. А значить, шарить у покойника по карманам – ничем не прикрытое мародерство. Мародеров же мужик не уважал. Так, вздохнув, и зарыл магрибского колдуна не ограбленным.
Ну, а дальше события развивались следующим образом: очнувшись от чар, попик Васька чрезвычайно обрадовался, увидев мужика. Во-первых, потому что они частенько совместно квасили, и, следовано, были друзьями. Во-вторых, потому что, поразмыслив на трезвую голову, понял Васька, что с этим педерасьим митрополитом он очутился в заднице, и как теперь быть – ни хрена не знает. Ну, а в третьих, и не в последних, потому что появление мужика в любом обществе означало безобразную пьянку с элементами оргии, а пьянки и оргии попик Васька любил больше всего на свете (исключая Отца Нашего Небесного).
Магрибинца Ширза с мужиком замяли, и собутыльникам не сказывали. Мужик и вообще мало чего сказывал, боле слухал да дивился, вставляя изредка замечания неблагопристойного свойства. Я так надеюсь, что Васькину историю вы еще помните, а потому пересказывать туточки ее не буду. Так мужик попа обнадежил – княжна, грит, сумасшедшая, мир спасать едет, и требуется ей для того поп отчаянный, кой с митрополитом не дружит. А коли этое дело у княжны выгорит, так она, верно и батюшку настропалит, чтобы митрополита прижать.
Васька-попик с одной стороны обрадовался – надежа появилась на благополучный исход. С другой стороны – больно уж часто ему последно время сказывали про спасение мира. Зачем? Первый раз Спаситель ужо был, до Второго Пришествия, полагал Васька – ему точно не дожить, а как же еще этот мир неладный спасать? А коли первый раз вопрос этот поднял Леший еретик и атеист, поп насторожился. И вопросил мужика – не атеист ли он сам? Мужик на это степенно ответствовал, что, конечно же, он не онанист, и вообще, очень обидно от товарища такие слова слышать, а вот княжна, с коей Ваське предстоит путешествовать – завзятая проститутка, потому как связалась с небезызвестным попу Ванькой Задовым.
Попик замолк и некоторое время боялся пошевелиться, ибо чуял поп, что мужика он обидел, а обида у мужика в те времена чуть что – шустро переходила в активную фазу. Мужик же тем временем по пьяному делу стал планировать. На трезвую голову у него оно хуже получалось. Во-первых, ему надо было в «Свинячью ляжку». Во-вторых – свести Ваську с Вешнянкой. В-третьих, пристроить куды-нито Ширзу, покамест не предоставится оказия отвезти девчонку домой. И, наконец – чуть не забыл мужик со всей этой фигней – надобно было ему сыскать Бирюкову приемку. То есть, магрибинец во всей этой истории оказался вовсе некстати.
Мужик принялся размышлять, разбавляя мысли медовым напитком.
Щенка он, ясное дело, возьмет с собой, поскольку таперя это – самое для щенка безопасное место. Ширзу… Ширзу брать с собой нельзя, потому как предстоит встреча с магометанским купцом, а кто знает – не купец ли тот навел магрибского мага на «Три дуба с хреном» - он тама пьянствовал, как вера ему не велит, и стал быть, мог чаво нетово высмотреть.
Вопрос: куды девчонку девать?
Ответ – хрен знает!
Хотя,… куды пристроить щенка, он тоже хрен знал, а вот подвернулась оказия. Мужик пропустил еще чарку и продолжил течение мысли.
Значить, так. Щенка с собой, Ширзу – хрен знает, и с Васькой в «Свинячью ляжку».
Вопрос – почему с Васькой?
Ответ – чтобы этот поп бестолковый наново в каторгу не попал и ваще не натворил бы чего. Надо его под рукой держать и приглядывать.
Вопрос – а Бирюковишна?
Ответ – «Свиная ляжка», как и «Три дуба с хреном» - заведение известное. И верно, что подойдет тама к мужику человечек – сообщить, что люди уважаемые про Бирюковишну по просьбе его вызнали.
Хорошо.
Ширзу куда? Девчонка верная, жизнью рискуя щенка блюла. Бросить – никак невозможно. И с собой таскать – никак невозможно. Что делать?
Мужик посмотрел на купца Никиту с дочкой Парашей. Ага! Купец Ваське обязан. Ему супротив нас ныне – никак. Ежели попик не подтвердит пред князь-государем слова купчишкины, хрен поверит ему князь-педерас противу Сплющенной Рожи. Но надежный ли он человек, купец этот? Щенка, скажем, я бы ему не доверил….
Мужик налил еще чарку и оборотился к Никите.
-Слышь, мил человек, расскажи-ка ты мне, не случалось ли тебе торговать с магометанами?
-Случалось, и не раз, - ответствовал купец. – Тока, скажу я тебе – самый оне паскудный народ. Ты сам посуди. Обмануть православного норовят? Норовят. В Бога не нашего верят? Верят. Самый паскудный народ.
-И часто обманывали?
Купец почесал в затылке.
-Ежели по честному, так тока один раз обжулили, - признался он. – Наш-то Господь посильней ихнего Аллаха. Так что я их и сам вертел. А тут попался – пидрас, магрибинец! Это я потом уж узнал, что оне – колдуны безбожные. Запорошил мне мозги, языком заплел! Страшно подумать – на пятьсот целковых нагрел!
-Встретить бы мне хучь одного магриба после того! – в запале вскричал купец. – Глотку бы пидрасу перегрыз!
Ага! – смекнул мужик. – Кажись, проясняется ситуация. И, попивая с купцом медовуху, стал потихоньку мосты налаживать.
Короче, магрибинец пришел не вовремя, потому как обычаев наших не знал. Пришел бы он в тот же день к вечеру – и не было бы у мага никаких проблем. И даже сонного заклинания бы не потребовалось. А на след утро собрались было все, кому проложено, в путь-дорогу. Собрались, было, да не отправились. Потому как были не в состоянии.
Лучше всех пережил вчерашнее Леший, но как раз ему-то никуда ехать было не надобно. Мужик и купец вчерашний уговор скрепили таким количеством медовой браги, что с трудом держались на ногах, зато крепко держались за больные головы. Щенок, побираясь у стола, обожрался, не хуже, чем у Матрены. Попика Ваську просто не могли разбудить. До Ширзы, наконец-то дошел вчерашний магрибинец. Мало того, что она жутко боялась магов, совративших прислужника и выкравших ее из отчего дома. На ее глазах впервые убили человека. И оттого, что человеком этим был ненавистный маг, красивше оно не выглядело. Ширзу несколько раз стошнило, хотя по возрасту и заветам Аллаха вечёр она не пила. И только купеческая дочка Параша чувствовала себя превосходно, однако желанием ехать куда-то в одиночестве вовсе не горела.
Обмозговавши положение, мужик решил отправиться в путь вечером. Потому как, ежели они останутся вечерять, то снова нажрутся, и так никогда не покинут хибару отшельника! Поправившись малесь, он растолкал-таки попика, и после обеда они вышли. Купец с девушками должен был на след день отправиться на тайную свою заимку, где и пребывать, пока не уляжется. Выяснять отношения со Сплющенной Рожей в княжеском суде, пока князь еще не отошел от пропажи самоцветов, было небезопасно. Никогда не угадаешь, кого из них князь в данный момент сочтет более виновным в своей беде.
Смеркалось. Мужик и попик Васька бодро шагали по лесной тропе, напевая песенки. Попик – Божественные, мужик - … какие умел…. Щенок снова ехал в своей корзинке, дивясь тому, как усохла она, однако, за последний месяц! Еще недавно корзина была просторной-препросторной, в ней можно было даже играть, а ныне – приходилось сворачиваться в три погибели, чтобы просто в ней уместиться! Песик даже боялся заснуть, чтобы в пути не потерять ненароком клизму, для коей места уж и совсем не оставалось.





ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.




Если «Три дуба с хреном» стояли на развилке всех дорог мира, то «Свинячья ляжка» располагалась в столичном пригороде,… что тоже неплохо для полупочтенного трактирного бизнеса. Мужик это заведение знал, хотя и захаживал сюда нечасто. Не любил мужик город во всех его проявлениях. Но дело требовало это заведение посетить.
-Тока бы нам с тобой не нажраться, - сказывал мужик семенящему рядом попику. – А то тута – город, стражников – жопой ешь, не успеем охнуть, как окажемся в остроге.
Попик усиленно кивал. Жить, конечно, можно и в остроге, и в каторге, однако, сравнив на собственном опыте каторжное состояние со свободным, Васька, без всякого сомнения, предпочел последнее.
-А давай, деньги все потеряем, - предложил попик. – Тогда уж точно не нажремся.
-Не поможет, - вздохнул мужик. – Тамошний целовальник – Мокрому Индюку родственник. То ли брательник троюродный, то ли еще хрен какой. И сам Индюк тама квасит. В долг нальют, изуверы!
-Ух, ты! – сокрушался попик. – Тады, даже и не знаю, как быть. Ежели в долг нальют – мы с тобой точно нажремся.
-Ну,… может, что ли потом не безобразить? – нерешительно почесал башку мужик.
Попик даже не сказал ништо. Посмотрел на товарища грустно и вздохнул.
-Посодют, - сплюнул мужик. – А щенка куды?
Васька вспомнил Святых Великомучеников и подвиги ихние, и решился принести себя в жертву.
-Может, тады мне не идти? – дрожащим голоском предложил попик.
-То есть, ты думаешь, будто один я безобразить не стану? – скептически посмотрел на него мужик.
Приятели тоскливо опустили глаза и вошли в пригород.
Хозяин «Свинячьей ляжки» кулинарий Ефимка по прозвищу Ешкин Кот, посколь это было любимое его присловье, встретил гостей самолично.
-От ить, ешкин кот, хорошо, что вы припожаловали! – обрадовался трактирщик. – А то ить, ешкин кот, третью неделю сидит у меня Стяпашка с каким-то магометанином. Пьют, как лошади, а денег на плотют по-родственному. Ну, я еще понимаю, ешкин кот, Стяпашка мне родственник, а магометан-то тут причем? Отродясь у меня родичей-магометан не было! Сказывают, ешкин кот, тебя, Бальдур, дожидаются, по секретному, ешкин кот, делу.
Мужик недоуменно моргнул.
-А… почему не плотют-то? – вопросил он с подозрением. – Ну, Индюк-то – ясное дело. А магометан? Он же – купец, у него денежки должны водиться.
-Да какой он, ешкин кот, купец?! – возопил трактирщик. – Лекарь какой-то и еретик. Его свои на хрен выгнали, потому, он в Аллаха ихнего не верует. И денег у него нет ни шиша, по их понятиям, мудрец должен быть бедным. Весь навар с этого «купца», что он гулящих девок от рабочих болезней вылечил, а они с промыслу своего заведению отстегивают.
-Да, уж, - только и сказал мужик, покачав головою. – Ну, делать нечего, пойдем заместо купца смотреть на лекаря.
Мокрый Индюк и магометанский мудрец квасили в самом дальнем углу. Проходя через залу, мужик приметил и еще одну знакомую рожу – студьезиса и польско-литовского баронета Иванса Жопавса. На знакомой роже виднелся свежий шрам.
Ага, подумал себе мужик, распознала, стал быть Вешнянка, каков он студьезис и баронет.
За Ванькиным столом рядом с сексуальным авантюристом сидела пригожая купеческая дочка.
Не верящий в Аллаха магометанский лекарь оказался тощим костлявым стариком длинного роста с жиденькой седой бородкой. Мужик сразу определил, что лекарь сей – еретик застарелый. Потому как Индюк уже лыка не вязал, а магометанин держался твердо, сохраняя ясность в глазах и еретический склад ума.
-Я будет Али-Рахим-мудрец, - представился лекарь, видя, что собутыльник его в разговоре принимать участие не может.
-А мы, стал быть, будем два алкоголика, - ответствовал ему мужик. – Он, вота, Васька-алкоголик, а я – алкоголик Бальдур.
-Это я видеть, - кивнул чалмой Али-Рахим. – А что иметь у тебя в корзинке?
-Щенок. Собачка маленькая, - мужик вынул песика из емкости и пустил на пол. Щен тут же прихватил клизму и принялся ее гонять.
-Молодой, здоровый, - покачал головой лекарь. – Плохо.
-Это почему это плохо? – изумился мужик, присаживаясь.
-Здоровый – не понятно, как лечить…. Если хворый, можно постановлять диагноз, и назначать сочетанный систематический процедур. А здоровый – диагноз нет. Лечить – непонятно.
Мужик икнул.
-А… ежели вовсе не лечить?
-Помрет, - решительно сказал мудрец.
Мужика ровно обухом по голове хватили. А ведь верно! Вона, Лохматого Бирюка – отродясь не лечили, здоровый был,… - и помер!!!
-Послушай, уважаемый, - проникновенно обратился мужик к лекарю. – Может, у тебя микстурка какая есть, для общего укрепления здоровья. Жалко ведь песика!
-Это очень тяжелая случая, - степенно отозвался старик. – Надо многая подумать. Я должен исследовать его мочу и желчь, а такоже расположение звезд в момент его рождения.
-Дык ить,… я хрен его знает, когда он родился-то! – огорченно воскликнул мужик. – Я ж его,… эта,… подобрал, после уже….
-Тяжелая случай, запущенная, - упорствовал магометанин. – Если не знать положений звезд – как его лечить?
Тем временем щенок и клизма давали представление. Весь зал оторвался от еды и выпивки, наблюдая за их проказами. За дальними столиками аж привстали (кто мог), чтобы лучче видеть. Понимая, что мужик занят, попик Васька достал из корзинки щенячью миску и сам пошел собирать подношения.
Поэтому мужик был несказанно удивлен, когда, обернувшись по какому-то поводу к Ваське, обнаружил на его месте Башку.
-По здорову тебе, Бальдур, - прохрипел каторжник.
-И тебе по-здорову, брат Башка, - ответствовал мужик.
-Уважаемые люди велели сказать, - сразу перешел к делу Башка. – Девку, о коей ты печешься, верно, на костре спалят. Взяли ее за ведьмовство, и ныне на суд конвоируют. Тока…
-Что?! – подскочил мужик.
-Отбить ее даже не думай. Тама такой боец – ядри твою мать. Шестерых наших положил на кабаке, не задумавшись. И ведь не простые людишки были, воинской науке свычные. Так что, по размышлении, посколь новости нерадостные, уважаемые люди денег с тебя брать не велели.
-А… куды ее ведуть? – вопросил мужик.
-Сюды ведуть, - покачал головой Башка. – Да тока ты помни, что я тебе сказывал. Конвоир еешный – не человек. То ли колдун, то ли еще чего хуже….
-Спасибо тебе, брат Башка, - невесело вздохнул мужик. – Посиди с нами, выпей за наше здоровье, и за твое здоровье мы тож выпьем, а уважаемым людям, как увидишь, передай, пожалста, благодарность мою большую, да и то, что встретиться бы нам надобно… для блага обчего дела.
-Спасибо, брат Бальдур, выпью я с большим удовольствием, - прохрипел Башка радостно, - Да и слова твои передам кому следувает.
Вернулся Васька-попик с миской мелких монет, и Башка уважительно подвинулся на лавке, расчищая попу место. Васька радостно приветствовал старого знакомого, благословлял его мелким крестом, расспрашивал о здоровье. Мужик же сидел и размышлял о словах каторжника, опустив голову. Во всяком случае, до тех пор, покуда не принесли выпить.
Паладин привел ее к «Свинячьей ляжке» под вечер. Это была их последняя остановка. Последний настоящий ужин. Ведьма послушно вошла в трактир, и съежилась, узнав дядьку Бальдура. Слишком свежа еще была в памяти резня, устроенная Паладином прошлой ночью, когда шестеро дезертиров напали на них с целью грабежа. Ведьма не хотела, чтобы дядьку Бальдура постигла та же участь. Она знала, что смертный не может справиться с Паладином.
-Не хочешь, чтобы тебя узнали? – телепатически спросил Паладин.
-Нет, не хочу! – отчаянно вскрикнули Ведьмины мысли.
-Хорошо, тебя никто не увидит, - он опустил на нее завесу. Это не было заклинание невидимости, когда окружающие со страхом и любопытством наблюдают полеты и исчезновения в никуда кусков мяса и хлеба, это была завеса. Ведьма была видимая, но никто из смотрящих не обращал на нее внимания, как не обращаем мы внимание на потертый всегда тута стоявший стул, или примелькавшуюся засиженную мухами картину на стене.
Посетители, которых еще хоть что-то интересовало, обернулись на вошедших, и равнодушно отвернулись обратно. А мужик – так и не поворачивался. Он был занят. Попик Васька только что утерял остатки самоконтроля и рухнул под стол. Мужик, борясь с земным притяжением, извлек оттуда собутыльника, усадил на лавку, прислонил к стене и пытался реанимировать – встряхивая, похлопывая по щекам и вопрошая:
- Вась! Васька! Василь! Ты пить будешь?!
Завеса сработала на славу. Ведьму никто не увидел. Почти никто. Как говориться, в каждом заборе имеется своя дыра.
Студьезис-медикус и польско-литовский баронет Иванс Жопавс молниеносно приметил неслыханной красоты девку. Приметил он и Паладина, и сразу сообразил, кто это такой. Сообразил и про девку, и про участь ея незавидную. Полез в голенище за шпаргалкой, наскоро подглядел нужные заклинания. На крайняк, у него еще и нож в сапоге был. В курсе демонологии сказывалось, будто такими заклинаниями можно изгнать Стража. А, чем чорт не шутит! Во всяком случае, поступить по-другому Ванька Задов не мог. Нашел в поясе нужные амулеты и бросился, выкрикивая зазубренные слова. С удивлением обнаружил, что тайные тщательно собранные заклятья не действуют, выхватил нож…. Паладин неторопливо поднялся, развернулся и располосовал его снизу вверх, как в разделочной.
Парень осел на пол, зажимая руками живот. Силы, кровь, жизнь стремительно покидали его.
-Вот ведь, сколько лет е…, а первый раз девку увидел, за которую жисть отдать не жалко, - подумал баронет Иванс Жопавс… и умер.
В наступившей тишине отчаянно завизжала баба.
Попик Васька испуганно открыл глаза. То ли он действительно был Святой под покровительством Девы Марии, то ли по пьяному делу ему померещилось, только он увидел взором своим поповским все и сразу. Поднялся на нетвердых ногах, выставив пред собой распятие, и возопил дребезжащим противным голосом:
-Остановись, нечистый, еж твою мать! Именем Господа заклинаю тебя!!!!
Ведьма увидела, как побледнела и исчезла защитная Паладинова броня, как дрогнул меч в руке, как поднес он вторую руку к глазам, потому что на долю секунды перестал видеть и слышать хоть что-нибудь, кроме этих страшных звенящих слов:
-ИМЕНЕМ ГОСПОДА!!!!
И Ведьма прекрасно видела, что будет дальше. Видела, потому как неоднократно наблюдала это дело в Лешачьем хуторе.
Почуяв опасность, Бальдур одним прыжком перелетел залу, прихватив от очага кочергу. Никаких мыслей в голове у него не было, он даже не представлял еще, с кем предстоит подраться, просто, бесчисленные повторения за долгие годы выработали у мужика устойчивый невменяемый рефлекс. Паладин еще пытался защититься, но рука дрогнула, меч встретился с кочергой плашмя и клинок сломался, а повторным молниеносным ударом с двух рук мужик буквально снес кочергой Паладину голову. Ведьма видела, что Паладин умер на месте, но мужик еще некоторое время продолжал смачно охаживать его по разным местам, приговаривая:
-Может, у него, у пидора, распределенная ЦНС, хрен знает….
Ведьма посмотрела на седого сморщенного пьяненького попа. Он показался ей странно знакомым. Она его видела. Где? Когда?
…Темно и холодно…
…Каменные стены и плесень…
Страшно.
-На хрен ступай, замучат тебя педерасы….
И обжигающее тепло пропахшей святостью шали….
Впервые за много дней в Ведьме проснулась воля. Она старалась подняться, преодолеть заклятье, нарушить барьер.
И вдруг поняла, что этот красивый юноша на полу умер из-за нее.
Несколько человек склонились над Ванькой, подошел магометанский лекарь.
-Ништо сделать, помер….
-Царствие ему Небесное….
В Бирюковишне что-то оборвалось, девка встала и с огромным трудом, хрипя и глотая, произнесла слова.
-Отойдите… все… я… Ведьма….
-Не надо, дочка, смотреть на такое, - кто-то попытался отстранить ее, но Ведьма оттолкнула его.
-Я – ВЕДЬМА!!! – сказала она тверже. – Отойдите!!!
Ведьмы не умеют лечить, они рождены для Зла. Руки у девки тряслись, и она никак не могла сделать кокон вокруг тела, сыпались искры, щепки вылетали из пола, а она никак не могла сделать кокон….
Пожилая стряпуха выбежала из кухни, ойкнула, сообразила, подскочила к Ведьме.
-От, ядри твою мать, (писка) криворукая! – причитала женщина. – Будто ни раз и пироги не ляпала. Аккуратненько, нежно надобно….
Стряпуха взяла Ведьму за руки и водила ее руками, и кокон оформлялся потихоньку, затвердевал, и получился в конце концов.
-А теперь вставим вертелок, и будем поворачивать, - наставляла Бирюковишну стряпуха. Ведьма вставила в кокон вертел и принялась откручивать время назад. Люди с изумлением видели, как собирается обратно в жилы кровь с полу, укладываются на место внутренности, как жизнь возвращается в юношу.
-Ведьмовство, ведьмовство, - бормотал прилично одетый человечек, побираясь к выходу. – Истцов кликнуть, пущай спытают воров!
За ним неслышно вышел Башка. Раздался сдавленный стон.
-От ить, ядри твою мать, опять кого-то зарезал, - сокрушенно покачал головой Башка, ловко обшаривая убитого. – Видать, уж планида у меня такая. Противу Бога не попрешь….
Каторжник пересыпал монеты из кошеля покойника в свой кошель и понуро зашагал вдоль по улице, размышляя о превратностях судьбы.
На кабаке же попик Васька от ужаса протрезвел.
-Ноги надо на хрен уносить, братие! – возопил расстрига. – Поджарят за ведьмовство! Я ж эту кухню траханную изнутре ведаю!
Мужик быстро собрал щенячьи вещи и… обратился к присутствующим.
-Я вам тако скажу, люди добрые, - обвел мужик внимательным взглядом посетителей. – С одной стороны, надобно вам, как честным гражданам, тута же немедля бежать и сообщить, куды надо, о ведьмовстве. А с другой стороны, как гражданам Богобоязненным, не следует вам забывать и о том, что по нашей Русской Правде велено спытывать не токмо виноватого, но и свидетеля, дабы лучче правду сказывал.
Людишки согласно кивали головами.
Гражданский свой долг исполнять никто не торопился.
Компания ихняя таперя разрослась до размеров ватаги, и мужик понял, что надобно делать ноги в леса, тем боле, что и в городе боле ему ништо было не надобно. Окромя Васьки-попа, Мокрого Индюка и лекаря-магометана, сошли с ним Бирюковишна, само собой, и соучаствующие в ведьмовстве Ванька Задов и Ефимкина стряпуха. Впрочем, Ванька бы и сам по себе с ними сошел, ясен пень. До лесу шли молча, тревожно оглядываясь, а там ужо расслабились и разговорились.
-Яга? – уточнил мужик у стряпухи.
-Яга, мил человек, Яга, - согласилась добрая женщина. – В лесу, чай, голодно жить, а готовить дрянь-то всякую я умею.
-Вишь, - кивнул мужик Мокрому Индюку. – Вота тебе и кадр бесценный.
Индюк задергался.
-Лешачий хутор чист, - с остаточной хрипотцой ответила Ведьма на его мысли. – Ништо не сказал пытошникам Бирюк.
-А значитца и путь наш туда пролегает, - подытожил мужик. И обратился к Ведьме: - Как же нам теперь тебя звать-величать, Бирюковишна?
-Там, где я родилась, мне дали имя – Черный Огонь, - ответила девка.
-Огонек, значить, - заулыбался мужик. – Красивое имечко, яркое….
Воспользовавшись тем, что за разговором путники замедлили шаг, Ванька Задов бухнулся пред Огоньком на колени.
-Выходи за меня замуж, девица! Ей-Богу, за ум возьмусь, пить брошу, девок брошу, работать пойду!…
-Ну, и на хрена ты мне такой сдался? – смеясь, вопросила Ведьма. – И не пойду я за тебя замуж….
Ванька аж почернел с горя, возопил:
-И зачем ты тогда меня оживила, ежели я тебе на хрен не нужен?!
Огонек фыркнула.
-Я не говорила, что ты мне на хрен не нужен. Я сказала, что замуж за тебя не пойду. Али ты видел, чтобы поп в церкви Ведьму венчал?
-А и хрен бы с ним, - буркнул Васька,  - и повенчаю, коли надо будет….
-Да и не могу я ныне, - продолжала Ведьма. – Мне поперва надобно, дабы меня козлы всякие, типа фавны, на Лысой горе оттрахали, а там ужо и поглядим.
-Как?… - едва дыша, вопросил несчастный польско-литовский баронет.
-Ведьма не может терять невинность с одним мужиком, - терпеливо, словно маленькому, объясняла ему девка. – Тогда она будет неполноценной.
Мужик, которому задержка в пути была вовсе некстати, подошел, поднял Ваньку с колен, и напутствовал его ласковым пинком в задницу.
-Шагай! Она ради тебя сделала то, чего ВЕДЬМА СДЕЛАТЬ НЕ МОЖЕТ, а ты тута слюни разводишь, как пиндюк. Баронет фон Голый Пуп с хреном! До хутора доберемся – тама будете сношения свои уяснять.




ЧАСТЬ ВТОРАЯ.



ГЛАВА ПЕРВАЯ.




Я так полагаю, уважаемый, вы почитаете, будто цыпленок в духовке. Осталось тока выяснить место гипотетическаго прорыва злых духов, замочить штучек пять-шесть дракончиков, и весь хрен. Желающие могут попробовать сами.
Ну, во-первых, даже и это еще не весь хрен. Потому как у нас имеется загадочная девушка Ширза, которую надобно после отвезти к папаше. Во-вторых, чтобы не то что добраться до места действия, а хотя бы даже выйти по направлению к туда, нам надобно еще пройти минимум два-три трактира. А на этом тернистом пути возможны всякие варианты. Ну, и, наконец, в-третьих: что это, мать его за ногу, за такое наивное Зло, позволяющее Ведьме-самоучке прочитать себя наскрозь, словно еж твою мать?
Так, товарищи, не бывает. А как оно бывает, вы, верно, узнаете из дальнейшего повествования,… ежели не заснете по дороге.
А таперича можно и продолжить.

До Лешачьего хутора ватага добралась без приключений. Мокрый Индюк, в дороге протрезвев, прежде всего бросился в свою харчевню, с ужасом представляя, как там оно все ноне выглядит. К его удивлению – выглядело вполне прилично, не хуже, чем и кажный Божий день после дебоша, только что кладовые его в отсутствие хозяина изрядно оскудели. Но и то – не до конца. Так что, с Божьей и товарищеской помощью, дело вполне могло быть отреставрировано.
Вот у Индюка наши ватажники и засели. Ясное дело, с дороги приняли чуток, закусили, чем Бог послал, и стали неспешно беседовать, потому как большая ихая часть ни хрена не знала, не ведала, а та часть, которая что-то и знала – ни хрена не понимала, что она знает. Ведьма уже в дороге успела намекнуть про видение… или пророчество… или хрен разберет,… и потому-то ее и попросили беседу застольную разогреть.
Ведьма смутилась.
-Я не очень знаю, как это сказать, - начала Огонек, - чтобы никого не обидеть. Потому как тут и ученый мудрец имеется, и батюшка-поп, и иные достойные люди, у которых об мире нашем всякие и разные представления имеются. Так что, вы уж меня простите, люди добрые, но тока не стоют ваши представления о мире ни хрена.
-Ясное дело, что создал мир наш Господь Бог, коего вы называете по разному, но Сущий Один, и Господь Бог наш ведет мировое хозяйство по мудрому Своему разумению. Однако же мир наш – приоткрыт малесь. Как так получилось – говорить можно долго и непонятно, но только вот так оно и есть. То есть, может в наш мир что-то попасть извне, и может что-то из него убыть вовне, хоть и невозможно представить, чтобы вне нашего мира что-то было.
-Значицца, мир наш – система квазизамкнутая, то есть, изолированная не абсолютно, а в вероятностном смысле, - уточнил мужик. Ведьма глянула на него с удивлением и кивнула.
-Именно так сформулируют это дело мудрецы далекого будущего.
-Как всякое существо, созданное Аллахом, Макрокосм должен питаться и удалять отходы сущности своей, - невозмутимо пробормотал магометанский лекарь.
Ведьма подивилась еще раз.
-Вот про отходы-то мы и ведем речь.
Она рассказала товарищам про Отстойник Всего Сущего, про накопление и совершенствование Зла.
-Ведь – говорил вам Господь – не грешите, мать вашу так! – воскликнул попик Васька. – Вон сколько говна человечьего под землю стекло, что оно тама уже не помещается!
Огонек хихикнула.
-Очень это ты, батюшка поп, в самую точку попал. Не помещается там… что есть, и рвется наружу. И скоро вырвется, коли Ворота ему не прикрыть.
И она рассказала про Братство. Поп Василий, Дева, Язычник, Еретик, Вор, Ведьма и Существо, собравшись вместе, могут управлять Воротами.
-Что? Так и сказано – ПОП ВАСИЛИЙ? – покраснев от удовольствия, переспросил Васька. Видно ему в голову не пришло, что могут иметь в виду какого-то другого попа Василия.
-Щенка не дам! – решительно заявил мужик, быстро ухватив суть дела.
-Да и Деву ныне хрен найдешь, - со знанием дела вздохнул Иванушка Задов.
-Я пойду, - стукнул сухоньким кулачком по столу попик. – Господь так старался – мир этот траханный создавал, что ж я – за дело Божье не встану?! А еретик… да хучь Леший пущай идет, еретик хренов!
-Я сам будет еретик лучче вашего Леший! – заявил Али-Рахим. – Леший ваш – алкоголик, а я научно наблюдением доказал, что Аллах ни хрена нету!
-Вот, обоих и возьмем, - подвел итог мужик. – Пущай там сами разбираются, какой еретик им милее.
-Дева,… - попик замялся. – Так Парашка же – девка, дочка купца Никиты! Причем – девка безнадежная, можно аж и не проверять!
-А она пойдет?
-За попом своим? Пойдет, ясно дело, - Васька подергал себя за бороденку,… - во всяком случае, хочется в это верить….
-Вор на примете есть? – поинтересовалась Огонек.
-Нну,… есть,… - нерешительно признался мужик.
-Не пойдет, - быстро сказала Ведьма. – Ты – язычник. Воров у нас до хрена, а настоящего язычника другого я не знаю.
-Какой я те язычник?! - возмутился мужик, размахивая крестным знамением.
-Дядька Бальдур! – Огонек укоризненно покачала головой.
-Ну, хрен с ним, - махнул рукой мужик. – Все равно: щенка не дам.
-Не дашь, ясное дело, - снова встрял в разговор Ванька Задов. – Ты же туда сам пойдешь? А кому кобеля оставишь? С собой возьмешь, ясен пень.
Мужик сообразил, что его обманули, и матерно выругался.
-А! Вор! – радостно вскричал попик. – Так это – Башка, я с ним сидел. Отчаянный мужик, и друзьям своим верный.
-От, блин, а Башка-то ныне хрен знает где, - покачал главою мужик.
-Вот, все и собрались. А с княжной что делать будем? Она до сих пор у Матрены тусуется, ждет, как я ей попа притащу, - мужик почесал в затылке. – Хотя,… думаю, княжна лишней не будет.
-Это зачем она нам? – краснея, вопросил Ванька Задов.
-Во-первых, почему это «нам»? Ты-то тут причем? А зачем – это я обскажу зараз. Стражников, между прочим, никто не отменял. А у нас – половина – в розыске. Так ежели мы хотим добраться до места в полном составе, княжна нам оченно даже и к чему – с правопорядком, ядри его мать, договариваться.
-Как… я не при чем? – Ванька ошалело посмотрел на подельников.
-Так и не причем. В пророчестве трахарь не значится, а стал быть, и нечего тебе тама делать.
Ведьма сдавленно фыркнула.
-Дык ить….
-А какой с тебя еще может быть толк? – напрямую вопросил мужик. – Може, ты – богатырь, али специалист по битвам с драконами? Али, может, тебя медицине научили в Универсуме? И ты могешь лекарские обязанности сполнять? Али стражники тебе пятки облизывают, как некоей известной тебе особе? Может, она еще не согласится в обчестве твоем путешествовать…. Али демонология твоя много тебе помогла тама, на кабаке? Парень ты, Ванька, может и неплохой, а тока – хороший мужик – не профессия.
«Баронет» поник главою.
-Вань, - осторожно сказала Ведьма. – Ты, правда, подожди нас здесь. А как мы вернемся, так и все хорошо будет.
Ванька взвыл белугою.
Героем, ясно дело, никогда Ваня Задов не был, богатырем тож. Однако, привык он перед девками никчемными выставляться и восхищение с их внимать. А тут – единая, без которой никак ему жить нельзя, - а он перед ней – дерьмо дерьмом, и даже прикинуться-то нельзя, потому как она наскрозь все у него видит.
-Эх, Ваня, Ваня, - потрепал его по загривку попик Васька. – Впредь наука тебе станет – не хреном единым жив человече. Об душе думать надобно. Ежли б, скажем, ты все этое время делом был занят (воровал, например) – так был бы востребованным специалистом. А так – фетюк фетюком.
-Хорошо, Огонечка наша – девка с пониманием, - поддакнул мужик. – Так что ты, Ваня, не горюй, а времени тута зря не теряй, покамест мы ходим. А коли вернемся – так и в самом деле будет у вас все хорошо.
-А коли не вернетесь?! – возопил Иван.
-Вернемся, - утешил его мужик. – У меня, вона, кобель растет, так что и насрать мне, случай что на весь мир. Вернемся обязательно.
-Кстати, Иван, а ты ведь сурьезно можешь нам пригодиться, - добавил мужик, подумавши. – Вот, погляди, что выходит: надобно нам и Башку уловить, и купеческую дочку ущучить. Ну, к купеческой дочке я тебя посылать не буду, нам Дева нужна, а вот Башку для экономии времени мог бы ты сюда привести. Ты ж его хорошо знаешь?
-Ну, не так, чтобы очень уж хорошо, а знакомы давненько, - обрадовался Ванька.
-Вот и отправляйся, господин баронет, за Башкой. А мы тута, покамест, в путь-дорогу сбираться станем.
Ванька пулей вылетел из-за стола, надеясь все-таки после в поход напроситься, как Башку пригонит.
Ночью мужик спал нехорошо – предчувствия его томили. Ну, конечно, ведьма – она и есть ведьма…. Тока, что ж она про попов-то не сказала? Княжна сказывала – попы да монаси. А ведьма не сказывала. Тока про Ваську сказывала, так этого пьяницу все знают. Мужик бы оченно даже удивился, если бы пророчество обошлось без попика Васьки. И потом – больно уж все просто получается. Пришли семеро раздолбаев плюс одна полу-умная девка, и все на хрен перекрыли. Это не Зло, а просто водопроводная труба выходит.
Интересно, а про водопровод я откедова знаю? – подумал мужик. Ясно дело, водопровод ишшо в Риме был, и в иных древностях. Но, во-первых, про Рим я не знаю, не ведаю. А во-вторых, был тама водопровод без труб, тако, - канава грязная, ядри твою мать. И что это я про водопровод думаю? Я бы ишшо про канализацию подумал. Надо соображать, где там поганка, в ведьмочкиных словах, а я чего?!
А ведь чего-то она не знает, Бирюковишна. А мне туды со щенком переться. Загублю ведь кобеля, ядри твою мать! И магометана этого надо бы потрясти – как пса лечить? Это он верно сказывал – коли не лечиться – помрешь. Вона, Бирюк какой здоровый был – страсть. А – не лечился.
Нет, и про что же это я, ядри твою мать, думаю? Не про то. А про что же мне, ядри твою мать, думать надобно?
Блин, а хрен его помнит, про что думать надобно. Думал ведь я про что-то. Про водопровод. На хрен мне водопровод? Щенка лечить. Это – дело наиважнейшее. А тока ведь начинал-то я думать на другой лад….
Мужик беспокойно заворочался.
И клизма у него почти развалилася. Где я ему новую клизму возьму? Самому сделать – так кривая выйдет, песику не понравится. Попросить кого? Так и народ-то кругом темный, клизму отродясь в глаза не видели. Такое сконстролят – пес опосля такого дела заикой на всю жисть останется. Блин, а клизма-то тут при чем? Я ведь думал, о ведьмочкиных словах. А после перескочил на клизму. Как оно так получилось? Там же вроде про клизму ничего не говорилося. С чего же я о клизме-то подумал?
Клизма, - принялся соображать мужик, - прыбор медицинский. Это, ежели у кого, скажем, проблемы…. Так тады ему ставят клизму. А у нас ни у кого таких проблем нетути. Так с чего же я про клизму-то подумал?!!
Ваську, что ли разбудить, может, он что подскажет? Ученый человек, хоть и поп. Всю Библию на хрен прочитал. Этикетки на бутылках чтет, после сказывает – из чего гнали. А гнать-то Васька и сам мастак. Еще семинаристом был – такое замастырил! Ему тады к Марфе надо было, к будущей своей попадье. Такое тады сотворил с перегонным аппаратом, что вся семинария – в жопу, все попы – в жопу, а он – через окно, и к Марфе. А уж ежели ему дать развернуться и не мешать!… Мужик облизнулся.
Нет, а хрен ли я про пьянку таперь думаю? С чего же все началось-то? Началось с того, что у щенка истрепалась клизма…. Клизма, клистир, для здоровья…. Нет, что-то не так. Зачем нам княжна? Нет, это я уже объяснил. Водопровод – канализация – клизма…. АГА!!!
Мужик аж подпрыгнул. Лежа.
А вот это сказывать никому не надо. Потому как это будет его домашняя мужицкая заготовка. Отстойник Всего Сущего попер наружу, потому как тама внутре засорилась канализация. Кто ее там делал и куды выводил – это дело не мужицкое. Но, поскольку все творил Один И Тот Же, не стал бы Он искать на голом месте новые конструктивные решения. Потому как Бритву Оккама тоже Он сотворил. А этот самый слив… в смысле – выход, есть везде – даже в…. Тока там, в Отстойнике, он засорился. Не так, конечно. Это тебе не сортир. Верно, там какой делатель этое самое место перекрыл.
Нет, ну какой же все-таки у меня умный щенок! Ежели б не он со своей клизмой – вжисть бы я до этого не допер! Мужик успокоился и продолжил думать про то, как и из чего Васька гнал в свое время, а за этим занятием и не приметил, как заснул.
На следующее утро за завтраком мужика одолел скептицизм. Ну, никак он не мог понять, с какого это перепугу две девки бестолковые его в этую авантюру поверить уговорили. Ведь могло же им привидеться от сексуальной неудовлетворенности? Могло, да еще как! А что обеим сразу – так они с Бирюком покойным однажды выпили, и обоим им сразу привиделись черти зеленые. Каждый же знает, что чорт – он другой масти, а зеленых чертей в природе не водится, а ведь привиделись. Во всех подробностях. И решил мужик вопросить на этую тему знающего человека – попа.
Васька долго чесал в затылке, посколь, протрезвев слегка, сам не мог того же самого понять. Спасение мира своими силами, без участия Господа, вовсе казалось попику несусветной ересью, и, ежели бы не упредила его в свое время Святая Дева – он бы и по пьяному делу ни за что в такую фигню не поверил. Лучче уж черти зеленые!
В борьбе Святой Девы со здравым смыслом попик родил компромисс.
-Нам, брат мой Бальдур, все одно ныне делать не хрена, - так ответствовал мужику попик. – Меня на хрен с работы выгнали, а ты и вовсе никогда не работал. Так что бы нам не побродить по миру Божьему?
-Ну, мне-то как раз делать есть чего, - резонно возразил мужик. – Потому как волей Божьей встретилось мне на пути одно существо, коему требуется со всех даже сил мое содействие.
-Это ты про кобеля, что ль?
-Кобель – это еще одно обстоятельство, - вздохнул мужик. – Потому как, даже ежели девки и не с перепугу лопочут, а все одно – не хочу я туды кобеля тащить. Пущай без нас, каки-нить други дураки мир спасают….
-Нет, мужик, а вот тута ты и не прав, - решительно возразил попик. – Потому как, ежели расплескается Зло отстойное по свету, то и кобеля твоего заденет оно непременно.
Мужик скверно выругался. Как-то ранее такая мысль в его башку не заскакивала.
-А ведь верно – может через то пострадать кобель!
В этот-то самый момент и принял мужик окончательное решение: девкам глупым поверить и в экспедицию на самом деле отправиться. Вот только – куда? Местоположение Врат Адовых им еще никак не рассказывали.
Попик же Васька, проведя воспитательную работу с мужиком, вскоре и сам подвергся аналогичной воспитательной работе. Потому как после завтрака магометанский мудрец отвел Василия в сторонку и рек ему тако:
-А у тебя, ядри твою мать, Васька-поп, между прочим, допрежь мир спасать, еще дело есть.
-Какое? – мучимый дурными предчувствиями, изумился попик.
-В пророчестве сказано – «святой православный поп Василий». Може, ты и православный, може, даже и Василий, хрен тебя знает. А тока – какой ты на хрен святой? Вор ты, ядри твою мать.
-То лжа! – моментально среагировал Васька. – Облыжно обнесли!
Магометан достал из-за пазухи патриарший крест и показал попу.
-Али не ты сей крест мне пропил? Да еще и по дешевке? Задорого у меня бы денег не хватило. Иуда за Иисуса Христа хоть что-то выручил, а ты и вовсе Господа своего отдал за бутылку. Я в силу своих научных убеждений в Бога не верю, - продолжал мудрец. – А ведь, будь я вакхабитом каким-нибудь, мог бы над Святыней твоей надругаться.
Васька покраснел и не знал, что сказать, а магометан тем временем рек дале:
-Я-то, в силу своих научных убеждений, всех вас, попов, считаю жуликами и шарлатанами, по мне так все едино – крал ты крест, али не крал, но Аллах полагает иначе. А потому надобно тебе, Васька-поп, Крест Святой Патриаршей в ризницу возвернуть, а после в церковь сходить, да и покаяться, ядри твою на хрен мать.
-То – лжа,… - жалобно прошептал Васька. – Давай крест!
Магометан быстро отдернул руку.
-А бутылку? Я его за бутылку у тебя купил, так за бутылку и продам. Вишь, вона, даже и процентов за сохранение не требуваю.
Не знаю, икалось ли в тот день Господу нашему, коего второй раз меняли на бутылку водки, но вот мужику – точно икалося,… потому как первый раз в жизни получил он несказанное, просто фантастическое удовольствие, слушая схоластический диспут попа с ученым мудрецом. 
Однако же, получив свою дозу удовольствия, мужик задумался.
Им надобно было зайти к Лешему, а оттуда к Матрене, за княжной. Надобно было зайти к купцу Никите на тайную заимку за девкой Парашкой. Надобно было встретиться с Башкой. А таперя ишшо и Васька на покаяние намылился. Отпускать одного Ваську было нельзя, а послать с ним – некого. И тайную купеческую заимку, и логово Лешего в натуре знали тока вот они – мужик и поп-бродяга. И если мужик пойдет с попом – кто будет остальные дела мастырить? И как мужику разорваться между заимкой и Лешим? И кто присмотрит за чортовым попом, когда он залезет в ризницу крест вертать? Трезвым он туда не полезет – это ясно. А что может Васька натворить по пьяному делу – этого он и сам не знает порой.
Блин! Тяжкое это дело – мир спасать, когда вокруг одни алкоголики.
Попик Васька с серьезной рожей подошел к мужику.
-Слышь, Бальдур, - пробурчал он, смущенный весьма. – Дело тута у меня одно есть,… допрежь идти….
-Знаю я твое дело, - сказал мужик. – Сам уже размышляю полчаса – кого с тобой, раздолбаем, послать?
-Со мной? А… зачем?
Васька понуро опустил голову.
-Ясно…. За алкоголика меня почитаешь….
-А кто же, по-твоему, мы с тобой есть? – мужик немного подсластил поповскую пилюлю, сказав «мы».
-Алкоголики и есть, - вздохнул попик. – Слушай, Бальдур,… а… давай, я попробую? А?! Ну, типа, как человек?!
-Это как? – заинтересованно вопросил мужик.
-Пить не стану, - принялся загибать пальцы попик, - воровать не стану,… орать без толку тоже не стану…. Ась?
Мужику оченно хотелось спросить, что же собственно, тогда его товарищ БУДЕТ делать, ежели всего этого он делать не будет, однако ситуация складывалась критическая, и мужик сдержался.
-Давай, попробуем, - вздохнул он. – А тока – страшно мне за тебя. Мир – тама хрен с ним, а вот ежели по дури тебя обтяпают,… мне ж тебя не хватать будет….
-По дури?! – взвился было попик, а после вспомнил, что обещал, и повесил нос.
-Я стараться стану, - сказал он тихо. – Вот, ей-Богу, постараюсь.
-Ну, иди, - мужик обнял попа и перекрестил на прощанье.





ГЛАВА ВТОРАЯ.




Попик Васька отправился в город, размышляя по дороге, как бы ему исхитриться, чтобы не встретить на своем пути служителей культа. Потому как, ежели для простого народа Васька был фигурою совершенно непримечательной – поп и поп себе, то в среде попов, монахов, дьяконов, дьячков и прочих церковных служителей был он личностью узнаваемой и даже можно сказать легендарной. А потому – каждый встречный чернец (независимо, как он относится к Васькиным похождениям) был для нашего попика весьма опасен в плане разоблачения. И в том, что, разоблачив, его тут же, как рецидивиста, обтяпают, Васька не сомневался. Тем более что при нем была и несомненная улика всех его прегрешений – краденый патриаршей крест.
-От ить, ядри твою бабку-мать! – бормотал попик, размеренно перебирая ногами. – Никогда бы не подумал, будто чернец – такая вредная и злонамеренная штуковина! Интересно, а неужто ж простой народ так про нас и помышляет? Увидит попа – и шмыг в подворотню, потому как при попе ни сказать ничего, ни сделать нельзя. Вот ведь, незадача!
Попик задумался над философской сутью вопроса.
-Мы, ведь, попы, должны быть с людями, слово Божие разносить, ровно заразу, а мы отгородились клобуками да стенами – как бояре траханные. Вот и не любят людишки попов.
На реформу Святой Матери-Церкви Васька не замахивался, исходил от простого: поп должен быть вместе с паствой своею и чаяниям ея внимать. Не отгораживаться догматом, а возлюбить ближнего своего, и через то дела творить правильные. Скажем – украл ты патриаршей крест – так не пропить ты его должон, а продать, и напоить ближнего своего, да и не одного, а на сколькерых хватит.
Васька погрузился в благочестивые сии размышления основательно, и рожа у попика приняла вид святой и благостный, такой, что встречные стражники, заместо хватать его как беглого вора, спрашивали у попа благословения.
Парочка монахов также попалась ему навстречу – и не узнали. Один, правда, дернулся: вона-де, рожей похож на Ваську-попа. Так другой его тута же и обсмеял.
-Ты Васькину рожу-то хучь когда видел? А эта постная харя – не мене, как благочинный. Надо было откозырять ему, а то еще припомнит наши с тобой рожи, да и доведет игумену каку-нить про нас гадость.
Чересчур наблюдательный брат тут же сник, и боле уже об чем не надо не думал.
Попик же так увлекся, что даже сам не заметил, как через весь город прошел неопознанным и добрался до Патриархии. Первоначальный план у него был таков – выждать ночи, выпилить решетку в окне ризницы и положить обратно на место крест. Замки, как слышал попик, в ризнице поменяли, а обсмотреть их внимательно времени у него не было. Однако ж до ночи было еще далеко, а к митрополиту нашему приехал ядри твою мать митрополит косопузый, с Рязани, стало быть. И в этоей самой толчее пришла Ваське в голову совершенно нетрезвая дерзкая мысля.
Ведь ежели он положит на место крест со следами взлома, то ясно будет, что крест он все-таки крал, а тока потом раскаялся и положил взад. А ежели положить крест тихо и незаметно, то получается, что и не крал он его, и можно тады будет после поставить вопрос о пересмотре дела. Потому как на Лешачьем хуторе, конечно, поп тоже нужен, но больно уж привык Васька к церковной благолепной обстановке, и в раскол да в расстриг ему не хотелося. За всякие там слова Богоматерь его уже простила, так что вопрос казался попику вроде бы уже решенным, и его понесло. Заметим в скобках, что Божья Мать-то его простила, но митрополиту об этом не отписала, так что Василий, вопреки данному мужику обещанию, наново полез в авантюру.
И поначалу-то все шло хорошо. Васька прибился к общей толпе, следующей за двумя митрополитами, и косопузые думали, будто он – местный, а местные – будто косопузый. Так что, пока попик, глядя на жирные рожи обоих иерархов, благочестиво размышлял, как же далеки эти педерасы от Господа, все шло замечательно – никто его не узнавал. Но по мере того, как мысли поповские приближались к тайному действу, за которым он, собственно, и пришел, рожа Васькина постепенно принимала знакомые всем хитрые лисьи очертания, и местные попы начали уже на него коситься. Васька задергался, а тут еще и другая беда – пообещав мужику не пить, попик был трезвый! А в таком неподобном виде руки-ноги у него росли из жопы, и на что-то хитрое и конкретное был Василий полностью не в состоянии.
Испугавшись, будто его чичас разоблачат и схватят, да еще и с поличным, Васька попытался сунуть куда-нето в первое попавшее патриарший крест, неловко уронил какой-то предмет, запутался в ногах, упал и в кровь разбил себе рожу. Собственно, это обстоятельство и спасло его от немедленной экзекуции, потому как в залитой кровью роже разобраться было не просто – кто он такой. Однако ж трое дюжих монахов под наблюдением патриаршего любимчика попа Феоктиста потащили Ваську в лазарет с весьма неблагочестивыми намерениями. Посколь попик притворился, что потерял сознание, пришлось ему услышать, как поп Феоктист наставлял монахов – в палате гошпитальной Ваську запереть, а самим наблюдать неустанно, потому как – на руках-ногах человека сего – кайдальные отметины; и не есть ли то – воровской Васька-поп, с особой дерзостью обокравший ужо раза ризницу.
Васька едва не помер со страху.
Ежели б его просто так заперли – замки для попика преградою не являлись. А вот пробиваться сквозь толпу дюжих вертухаев в силу возраста своего и телосложения Васька был не горазд, и положение свое теперешнее рассматривал, как печальное. Тем более что, как я уже помянул, был он трезвым, а стал быть, и мысли правильные в голову ему не шли.
В гошпитальной палате попику умыли рожу и сделали перевязку, на некоторое время затруднив-таки Васькиным недоброжелателям идентификацию личности. После милосердные браться ушли, а немилосердные заперли попика на ключ, и уселись в коридоре играть в карты. На окнах были решетки, этаж четвертый, и ясный день – как еж твою мать! Васька понял, что пропал….
Звуки, доносившиеся из коридора, неожиданно изменились. Таперя это было уже не шлепанье карт, а глухие могучие стуки, ровно бы кто-то решил прямо внутри патриарших палат заколачивать сваи. Попик насторожился, потому как означать сие могло и вовсе – что угодно.
-Батюшка?! – раздалось из-за двери тихим голосом. Ну, не совсем тихим, конечно. Короче, впечатление было такое, как если бы лев подумал шепотом зарычать. – Ты жив, батюшка?
Не успел ошарашенный Васька откликнуться, как дубовая дверь сложилась пополам с грохотом, как если бы рухнула колокольня, и на пороге возник здоровенный, бородатый и жутко похожий на цыгана дьякон Митрофаний. Васька тихонько радостно ойкнул.
-Тсс!!! – приложил палец к губам Митрофаний. – Не шуми, батюшка. Стражники сбегутся. Надобно нам, батюшка, быстренько с тобою делать ноги из гнезда этого педерасьего. Недоброе на тебя замышляют.
Это Васька и сам подозревал, и с предложением дьякона не замедлил согласиться.
Дьякон Митрофаний приставлен был к Ваське-попу лет двадцать назад, в одном захудалом сельском приходе, и с тех пор верно мотался за попиком, как хвост за собакою. Сам по себе дьякон был ходячей иллюстрацией к известной поговорке, что сила есть – и будет с него. Неграмотный и не шибко смекалистый Митрофаний во всем полагал – как поп его скажет – так и правда. А потому к покушению на Васькину свободу, жизнь и здоровье дьякон отнесся, как к святотатству и повел себя соответственно.
-И крестик ты, батюшка, обронил, я и подобрал – не пропадать же! – дьякон полез за пазуху и протянул Ваське чортов патриарший крест!!!
Тщательно выбирая выражения (не подумайте, что деликатные), Васька объяснил дьякону, как Бог относится к воровству – во всех его проявлениях.
-А!!! – просиял Митрофаний. – Значить, воровать таперя грешно! Ничего, батюшка, отмолим!
Попик подавился остатками проповеди и просто повелел –
-Веди….
Нимало не мудрясь, дьякон повел попа аккурат через центральный вход, всех встречных монахов укладывая на пол страшным ударом в рожу.
-Монаси – Божьи люди, простят нас, - сказывал он попу, - потому как понимают, что нам бежать надобно.
Васька, осознавая, что эту стихию уже не остановить, понуро плелся следом.
Известие, что воровской поп в городе, мгновенно подняло на ноги всю стражу. Даже дружинных воинов, предназначенных для борьбы с врагом внешним – и тех мобилизовали. И по хорошему-то надобно бы Ваське бежать, да засело ему в голову – крест патриаршей взад на место положить непременно. То есть, он уже просто был в возмущении – хрен ли крест этот неладный к нему липнет? А потому они с дьяконом до темноты схоронилися, а в темноте, положив дьяконовыми руками кучу народу (слава Богу – до смерти дьякон не бил, а токмо оглушал), прорвались к ризнице, выпилили решетку на окне, сунул попик Васька туды патриарший крест, и с чувством выполненного долга велел Митрофанию отступать к лесу.
В рассветном лесу отдышалися.
Попик в естественных условиях заутреннюю сбацал на радостях, а после дьякон его и спрашивает:
-Батюшка, а мешок закопаем, али с собой тащить?
Васька подавился Божественным….
-К…к…кккакой мешок?!!!
-Да вота он – самый мешок, - скинул Митрофаний с могучих плеч поклажу.
Поп заглянул вовнутрь – и обомлел.
Под шумок, дьякон вынес почитай всю ризницу, кроме стен и мебели.
-Да, и крестик, батюшка, ты тама опять обронил, - вытащил Митрофаний из-за пазухи злополучную вещицу. – Рассеянный ты стал, батюшка, глаз да глаз за тобой нужен.
-Я тебе што сказывал про воровство??!! – прошипел попик.
-Што воровство – грех велиий, и как што украл – обязательно после надо молиться, - истово крестясь, отвечал Митрофаний. – Так мы же бежали быстро, батюшка, а как мешок зароем, да в логово упрячемся – день и ночь молиться Богу стану, батюшка.
Всю остатнюю дорогу до Лешачьего хутора попик боялся приоткрыть рот хоть на чуть-чуть, потому как ничего благолепного оттедова не вылазило. Мешок они, ясно дело, зарыли, и место упомнили, но вот как свою покаянную эпопею объяснить мужику – Васька даже и с трудом себе не представлял.





ГЛАВА ТРЕТЬЯ.




Вешнянка, она же княжна Евпраксея, ясен день, мужика у Матрены дожидаться не стала. Потому как, во-первых, была она оченно даже озадачена и оскорблена обманом, кой учинил над нею баронет Иванс Жопавс. И оставаться в трактире всем на посмешище было ей невмочь. Во-вторых, мужик, озабоченный судьбою щенка, с княжной даже не попрощался, и ничего ей конкретно не обещал. Да, был разговор про попа, но что за поп, будет ли мужик его искать, али еще зачем смылся – уговору не было. И, наконец, в третьих, точно я не услеживал, но что-то подсказывает мне, будто мужик у Матрены не появлялся ужо месяц, а месяц ни одна порядочная княжна мужика ждать не станет. Прынца – еще куда бы ни шло, но не простого мужика.
А потому изругалась Вешнянка словами матерными, да и отправилась в путь сама по себе. К митрополиту она уже хаживала, результат вам известен, а потому и решила она обратиться таперя не к высокому начальству, а куда поближе – к игумену Троицкого монастыря Никону (али – Кэнону, я уж запамятовал), который приходился к тому ж ей дальним родственником.
Игумен княжну выслушал, а, будучи, напротив иных наших героев, человеком умным и рассудительным задал ей вопрос, до коего покамест никто не догадался – что за местность была в видении святого отца Василия пред кончиною? И чем дале слухал игумен слова Вешнянкины, тем более скучал.
-Понимаешь, какое дело, Евпраксеюшка, - сказывал он в ответ. – Не верить я тебе не могу – с детства знаю, понимаю, что шутить тако не станешь ты. Но и верить не могу тож. Потому как – по твоим словам выходит, будто бы нету тама монастыря с монахами да попами. Ан, есть. Ужо полусотни лет, как стоит тама монастырь.
У княжны челюсть отпала, а преподобный отец продолжал.
-Местность сия расположена на севере, на Островах. Один остров – суть каторга, на ином – никто не живет вовсе. А на третьем людишки, что с каторги откинулись, а взад к воровскому промыслу вертаться не пожелали, заложили обитель. И митрополит наш (еще предыдущий) их на то благословил, и игумена им поставил. Кто там сейчас – я не ведаю, а первым игуменом был у них преподобный Филарет.
-Так вот почему митрополит меня за дуру воспринял! – воскликнула княжна. – Что же делать-то, батюшка?
-Духовника твоего батюшку Василия, Царство ему Небесное, знал я хорошо. Святой был поп – прям, до невозможности, и диавольские наваждения видеть бы не стал. Верно, и впрямь что тама, на Островах, произошло. Направлю-ка я туды паломничество, из монахов наших, что покрепче, - рассудил игумен. – У нас тут есть оченно даже богатырские молодцы, как раз для таких дел. И митрополиту вдругорядь доведу, потому как зазнался наш митрополит, коли таким попам, как твой духовник верить перестал.
-Спасибо тебе, батюшка, - обрадовалась княжна.
-То не мне, то тебе спасибо, - отвел поп. – Странные времена настали, коли княжна, коей дела сии должны быть до звезды, о Божьем мире печется, а митрополит, коему оно по должности вменяется – хрен те о чем размышляет.
Через день отправилась Вешнянка на север. Ее сопровождали пятеро паломников – богатырскаго вида, под рясами на них были брони, заместо посохов – копья, а несли они с собою топоры, мечи и прочую надобную в походе утварь. Был меж них и настоящий поп – ветеран, что с воеводой Ратибором многие годы шастал с крестом и мечом – воинство нашенское благословлять. Конечно, пять человек – не велико воинство, однако, знакомая с укладом воинским княжна понимала – каждый из ее спутников может справиться с десятком обычных обожравшихся стражников. Я так себе полагаю, что даже если бы наш сильно скептический мужик увидел эту компанию, он бы за хрен собачий паломников не счел. Но мужик их не видел, потому как был занят совсем другими делами. Однако кем бы их ни счел мужик, а все одно – с ними бы он не отправился на это дело. Потому как отправился бы он с попом Васькой и иными своими приятелями, от которых хоть знаешь, чего ожидать.
Я же вам, уважаемые, так скажу – не шибко-то верил в Бога игумен Троицкий, светским он был человеком, иначе отправил бы в путь не богатырей оружных, а попов телом хилых, а духом, ядри твою мать, Святых.
Княжна для ускорения расстаралась конями на ближней заставе, и отряд помчался на север сломя главу. И оченно скоро первую главу себе и сломал. Следовали они тем же трактом, что и этапы каторжные, и по обочине смотрели скелеты в ржавых кайдалах, кости, да помет каторжный засохший. Потому как померших в этапе кайдальников не расковывали, а кидали вдоль тракта, прочим дуракам в назидание. Кайдалов, слава Богу, было в избытке, экономить не приходилось. Ну, а уж дерьмо за каторжниками и подавно прибирать было некому. Вдруг ехавший впереди монах возопил непотребное, потому как кайдальный скелет восстал на пути его и, помавая рукми, да гремя оковами, ехать далее воспрещал.
Эх-ма!
Были б тут истинные чернцы!
Недавно призванный под знамена Матери-Церкви богатырь с плеча саданул скелет боевым топором. Скелет распался, звеня костями, и в тот же миг вековая липа, скрипя, склонилась над дорогою. Кора и стародавняя труха сыпались с его ветвей, а само древо стонало и даже, кажется, материлось. Пара ветвей, ровно щупальца чудовищного зверя, ухватила приставленного к монахам попа. Кони истерически ржали, бросаясь из стороны в сторону. Только один молодец в рясе ухитрился смирить коня и мечом полоснуть древесную плоть, сжимающую поповскую шею.
Из ветви брызнула зеленая кровь, и молодец закричал от ужаса. Древесные руки конвульсивно дернулись – голова несчастного священника полетела в одну сторону, а тулово – в обратную. Его лошадь, освобожденная от седока столь неприятным способом, выпучив глаза, поднялась на дыбы и после со всех ног полетела прочь – только ее и видели.
Озверев от страха, монахи вонзили топоры в старую липу. Дерево стояло неподвижно, и только вздрагивало от чудовищной силы ударов. И абсолютно ничего в этой уничтожаемой липе не напоминало то чудовище, которым была она мгновенье назад.
Немного придя в себя (а это случилось не скоро), княжна поняла, что она влипла. С этим народом ей не дойти и до половины дороги. Горько раскаивалась Вешнянка, что не дождала мужика. Конечно, не могла знать девка, как бы мужик повел себя в сих загадочных обстоятельствах, но что-то подсказывало ей, будто мужик повел бы себя по иному. И хуже всего, что не могли они повернуть назад. Гордыня обуяла бывых богатырей и воинов, посколь все они были людьми молодого и среднего возраста, и не было среди них старика, достаточно мудрого, чтобы испугаться. А перед девкой их и тем более разнесло выпендриваться, и сказывали монахи Вешнянке, будто не боятся они ни упырей, ни оборотней, ни иного ядритскаго колдовства. И животы свои положить согласны за Землю Святорусскую.
Княжне стало страшно. Потому как древо ожившие ухватило не абы кого, а человека наиболее в походе сем ценного – попа. А следующей по старшинству, или – хотите – по ценности, была она.
-Боже! – возопила Вешнянка мысленно. – Что ж Ты бабе, творению Твому, мозгов не дал?! Что ж Ты меня в «Трех с хреном дубах» не остановил?!
Подивился Господь претензиям необоснованным (посколь в «Трех дубах» останавливал Он ее, специально Ваньку Задова ей подсунул), но решил над девкою сжалиться. Потому как она - не просто так почему – княжеская дочка и единственная таперя престолонаследница. Свернули путники с тракта – передохнуть и оказались – нет, прям смех какой-то! – в том поселении, откудова вместе с купцом Никитою бежал, спасая шкуру свою, Васька-поп.
Сплющенная Рожа, оказавшийся после самоцветного шмона ужо сотником, квартировал там же, управляя безопасностью тракта, так сказать, на расстоянии. Должно вам сказать, что Сплющенной Роже просто таки редкостно повезло. Сотника, начальствующего над ним, обтяпали, как соучастника, а над ним самим еще и неприглядная история с купцом Никитой висела – того гляди всплывет. Но посколь обтяпали к тому времени уже кучу народу, сообразил князь-отец, что не осталося в северной части страны ни единого воинского начальника – окромя, опять же, висящей на волоске Сплющенной Рожи. Так и стал проходимец всем трактом командовать. Отсель и пошла в народе обобщенная мудрость, про некий предмет, что вечно поверху плавает.
Но конкретно княжну обстоятельство сие здорово выручило – можно сказать, от смерти спасло неминучей. Потому как ходил по начальникам циркуляр: княжеска дочь-де умом рухнула, и в таком виде шастает по дорогам, наводя сумление. А потому, завидев оную, вреда не чинить, однако ж задержать и по возможности препроводить.  Возможности препроводить Сплющенная Рожа покамест не усматривал, потому как путешествовала девица в компании воинствующих монахов, и «не чиня вреда» не далася бы. А вот – задержать…. Тем более, Евпраксея и сама особо не рвалась далее, а монахи засраные сотнику не указ.
Помехи свои маскировал сотник под заботу, объясняя неявное пленение их административной задержкой – разбойники, мол, трактом мотаются. Слыхали, месяца полтора взад целый этап разбежался? А там – много человеков народу. И покуда их всех не выловили – не велено, мол, княжьей дочери….
Вешнянка видела – шито белыми нитками, но мирилася, и не сказать, чтобы сильно страдала. Кошмары ее мучили. Как дерево столетнее попу голову отрывает. Дракона своего вспомнила. Со Злом, ясен пень, бороться надо…. Тока вот отдохнуть чуток. А после – снова бороться…. Княжна понимала, что струсила, и сильно страдала.




ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.



Тем временем мужик повел магометанского лекаря и Ведьму к Лешему. После, думал мужик, зайду я к купцу Никите – дочку одолжить, да и с Ширзой словечком перекинуться. А этии самые пущай к Матрене идуть сами, потому как и Леший дорогу ведает, да и Огонечка у Матрены с Бирюком бывала. Правда, на такое развитие событий мужик особо не рассчитывал – помнил, как в этот раз все получалось по незапланированному.
Собрались они в путь, попрощались с Индюком да Ягою, что у него таперя кухарила, и побрели. Индюк втихомолку покрестил им спины.
-Жалко девку, - вздохнула рядом Яга.
-Чавой-то тебе ее жалко? – изумился Мокрый Индюк.
-Не вернется она, - отвечала стряпуха. – Вижу я – лежит она, милая, вся в крови, и ножик вострый из шеи ея белой торчит….
-Скажешь тоже! – махнул рукою трактирщик,… и задумался. Что с ними будет? Кто вернется из похода опасного? Щенок выглянул из корзинки и смотрел назад. Мокрый Индюк перекрестил песика еще раз и вернулся к делам.
Всю дорогу мужик выпытывал у магометанина – как лечить щенка? Тот уже и не рад был, что лекарь. Пришлось анализировать собачью мочу, делать бесчисленные вычисления по звездам (точный день рождения щенка мужик не знал), выслушивать и выстукивать песика, смотреть ему цвет языка, структуру когтей и состояние шерсти. Щенок вырывался, не позволяя себя толком досмотреть, лаял и пускал в ход острые зубки. Диагноз лекарь установить не мог – щенок был здоров. Однако же сказанные им в запале слова – «коли не лечить – помрет» - запали в мужика крепко. Магометанин подумал, что лучше уж ему было сдаться имамам, заместо бежать в эту ненормальную страну. Сидел бы себе сейчас на колу, читал Коран, и горя не знал. В конце концов сообразил лекарь, будто некий желтолицый китаец сказывал ему про рецепт универсальной микстуры от всех хворей сразу, и даже продал ему этот рецепт за динар с половинкою. Лекарь полез в заплечную сумку и опосля долгих потуг нашел тама китайские записи.
Мужик был вне себя от счастья! Он боле совершенно не приставал к магометанину, более того, не приставал совершенно ни к кому – мужик рыскал по лесу в поисках ингредиентов. Кое-что из них произрастало только и исключительно в Поднебесной, но мужик нашел и это, сказывая, будто и наша земля – тож под небом. Лекарь даже немного заскучал, потому что Ведьма шла молча, погруженная в свои мысли, а мудрецу оченно даже неуютно, когда его никто не слушает.
Тут они и дошли до Лешего.
Вопреки мужицким ожиданиям, у Лешего с Магометанином сразу же возник теологический спор. Мужик-то полагал, что, коли они оба – безбожники, то и на этой стезе найдут общий язык. Но не тут-то было!
Магометанин путем наблюдений и анализа, установил, что нет на свете Аллаха, а про нашего Бога ничего конкретного сказать не мог. Леший, напротив, исследовал Евангелия, и постановил, что написаны оне были много позже, и потому недостоверны, а Библию и вовсе придумали жиды. Существованием же Аллаха Леший не занимался. А потому, встретившись, два сих гнусных еретика тут же устроили бесконечный спор – чьего именно Бога в большей степени нет. Несколько раз, исчерпав научные аргументы, стороны доходили до рукоприкладства, и мужик понял, что самостоятельно до Матрены они не доберутся, заблудившись в дебрях схоластики.
Самым же замечательным в самом споре (по мужицкому мнению) было, что в глубине души и тот и другой были весьма религиозны, а еретические изыски свои производили от обиды (почему Господь Бог от них прячется), надеясь, что хоть громами и молниями в их адрес Создатель засвидетельствует Свое присутствие. Впрочем, этот аспект занимал сейчас мужика много мене, чем необходимость вместе с девкой Парашкой обратно тащиться к Лешему.
Вовсе не занимал схоластический спор и Ведьму. Невеселые были у нее мысли. Ну, видеть себя, горящей на костре, она уже привыкла, а тут – в новинку – увидала, что не спалят ее, а зарежут. Ваньку увидала, насмерть запоротого плетьми по боярскому указу. Конечно же, там, внизу – Зло. Но разве это – Добро? Может быть, хватит заботиться о некой абстракции, и стоит обратиться к тому, где добро для нее лично? Она уже решила все для себя – и за себя. Но теперь ей надо было решить еще и за парня, который вдруг появился в ее жизни. Ведьма, конечно, не верила в любовь, но Ванька ей здорово приглянулся.
Человек по имени Иисус умер, чтобы дать людям жизнь вечную. И что люди с этой жизнью сделали? Ведьме было противно, хотя Ведьмы – совсем не брезгливые существа.
А покуда мудрецы вкупе с колдуньей решали вопросы внутреннего характера, мужик решал вопросы, ядри твою мать, внешние. Проще сказать – зашел мужик на тайную заимку купца Никиты и завел тама премудрые и не слишком разговоры.
К его удивлению, дочка купеческая Параша согласилася, а купец ее отпустил в этую авантюру. Авторитет попика Васьки действовал на это семейство безотказно. Почитали сии добрые люди, будто все, что задумал достойный поп сей – от Бога, и следовать по его пути надобно. Перекинулся мужик парой словечек и с Ширзой.
-Вота, смотаемся чичас, фигню каку-нить заядреним, и отвезу-кось я тебя домой, - улыбнулся Ширзе мужик.
-Да ты никак догадался? – изумленно вопросила магометанка.
-Получается, что догадался…. Хотя – у меня-то и не получилось бы, верно, коли б ты сама тогда не подсказала.
-То верно, - вздохнула девочка. – Проболталась я тогда. А тока не думала, что ты с одного раза запомнишь, да выводы правильные замастыришь.
-Так думай во след раз, - строго сказал мужик. – Потому – сказать ты могла человеку разному, и хрен бы его знал, что тогда бы и получилося. Тока что, допреж домой тебя отвозить, надобно мне уважаемых людей повидать, да пропуском от них заручиться.
-Это ты про князя, что ль? – недоверчиво спросила магометанка.
Мужик хихикнул.
-Кто ж это, девица, князя когда-нить хоть раз уважал? Побаиваются некоторые – есть такое дело, но чтобы – уважать?! Нет, Ширзонька, я вовсе про других людей мекаю….
-Бальдур,… - нерешительно спросила девица. – А,… вот, Матрена сказывала, будто ты мне боле песика и не дашь никогда….
-Насовсем, ясно дело не дам, - ответствовал мужик. – А пообчаться – это сколько даже тебе угодно. Потому – ты человек верный.
Ширза просияла.
-Знаешь, Бальдур, хочу я тебе вещь одну сказать, тока что боюсь – не поверишь….
-Сказывай.
-Два человечка в ватаге у тебя под Богом ходят. Смертушка на них заглядывается. Ты уж последи, пожалуйста, жалко мне их. Больно уж и так у них жисть наперекосяк катила….
-Ты же их не видела ни разу, - изумился мужик, зараз поняв, куда идет речь.
-Ты же батюшку моего тоже ни разу не видел, а понял, кто он такой, - улыбнулась магометанка.
Поблагодарил мужик Ширзу за совет, попрощался, купцу наказал за девчонкой посматривать, Параша уж собралась к тому времени, и вышли они. Куда вышли? – К Лешему, ядри твою мать!
Щенок уже здорово вырос, и почти половину пути шел своим ходом, оглашая окрестности. Чем оглашая? А, так я вам еще не сказал! Ширза ж игрушку евошнюю усовершенствовала. Сконстролила из подручного материала свистульку, как у них в Магометании делают, с гласом протяжным да противным, и уместила свистульку сию клизме в пыпсик. Песик аж присел от восторга! Таперича при кажном нажимании и сдавливании издавала клизма характерный далеко слышный звук. Щенок ее уже и просто изо рта не выпускал – все радовался. Мужик тоже радовался, а вот девку Парашку свистулька та вовсе достала, однако же негодование свое девка держала при себе, и токмо за уши хваталась всякий раз.
Так, ребята.
Ежели я еще куда углублюсь (а приключения на свою задницу герои наши могут сыскать в любых условиях обстановки), пожалуй, что ни в какую искпедицию мы не отправимся. А потому, опущу подготовительную часть со словами:
«и собралась ватага у Матрены Трипердронны в полном, ядри твою мать, составе».
Собралась-то она собралась….
Для начала, Трипердронна мужика обрадовала, будто княжна улепетнула три недели назад в неизвестном направлении. А поскольку мужик у Вешнянки не спросил, где, стал быть, теологическая аномалия, то и куда идти – он не знал.
-Ну, вот, ядри твою бабку-мать! – развел руками мужик. – Месяц с хреном сбиралися, столько народу от дела оторвал – и на тебе! В обрат не то ворочаться?!
-На севере это, - неохотно буркнула Огонек. – На Островах.
-Врешь, - невозмутимо парировал мужик. – Княжна сказывала, будто тама монастыря нету. А на Островах монастырь есть. Я тама квасил. И Васька эту обитель знает хорошо.
Еще бы не знать, ежели именно там Ваську и должны были подвергнуть расстрижению из попов!…
-Не хочешь – не верь, - Ведьма поглядела на мужика с выражением. Почему она должна не только сама рыть им с Ванькой могилу, но еще и уговаривать кого-то принимать в том участие?!
-Не хочу, - честно признался мужик. – Но верю.
Огонек пожала плечами.
-Нету их там – попов да монасей. Все вышли.
Попик Васька тихо ойкнул. В монастыре том отбывало покаяние пред Господом человек шестьдесят – средь них старых и немощных – десятка полтора, остальные крепкие тертые мужики из бывых острожников. Ежели уж им рожу начистили….
-Ясно, - мужик махнул Матрене, чтобы принесла еще. А после, как все выпили, добавил: - я вам ране не сказывал, а нынче скажу. За Вешнянкой ишшо и горынычи охотились – не нашей породы. Потому как наш горыныч – птица южная.
-По дороге и иные сюпризы будут оказываться, - сухо сказала Ведьма. – Зря княжна поперлась туда самостоятельно. Будет у нас вопрос с престолонаследием.
-Вопрос, он все равно будет, - мужик осушил еще стакан и закусил луковицей. – Потому – бабы редко наследуют. Не любят наши князья баб. Лучче уж дохляка какого-нить вылущат по мужицкой линии. Из дальних перепеченных.
-А без княжны нам по тракту не пройти, - икнул попик. – Есть тама один делатель. Вона, и Параша знает оного.
Купеческая дочь кивнула. Девке было бы страшно, не сиди она рядом с попом. Опосля той истории порешила Параша, будто батюшка Василий откель хошь выпутается, и другим пропасть не позволит.
Мужик, тыкая пальцем, определил основной состав.
Башка, Ведьма, Параша, два еретика, попик Васька, и он со щенком. Ванька Задов решительно был отринут, как не просил. Дьякон – также. А прочие – и не просились. Потому как после мужицких да Ведьминых слов, эпопея стала вовсе непривлекательной. Ваньке же и Митрофанию велел мужик ждать их в Лешачьем хуторе.
Матрена спроворила путникам в дорогу, и под вечер ватага вышла на тракт.
Почему – под вечер?
Так мы этот вопрос еще у Лешего проходили. Потому как – ежели вечерять – наутро не выйдешь. Мужик сделал себе зарубку на носу, и вышел под вечер.
Вот уж с чем им совершенно точно повезло – так это с проводником. Мужик за жисть свою долгую и бродячую исходил места тутошние вдоль-поперек, и, как с тракта они свернули – пошли напрямки. И все петли тракторные резали, ну, в смысле, как тракт петляет, и под ногами особо не хлюпало, и из всех на свете сторожей тока птицы лесные обращали на них внимание. В темноте, правда, магометанский ученый мудрец несколько раз навернулся, после чего отдали его на попечительство Башке. И дивное дело! С Башкою лекарь и еретик Али-Рахим нашел общий язык по вопросам не токмо бытовым, но и богословским, ибо старый каторжник, как и мудрец, почитал Аллаха несуществующим, а выдуманным жуликоватыми имамами. Кто такие имамы, правда, Башка не знал, но полагал, что все чурки – жулики. И ежели уж они что выдумают – так этого непременно в природе нет.
К утру умаялись и сделали привал.
Покормив щенка, мужик обрел вид философский, и принялся рассуждать, на фиг же им надобна княжна.
-С одной стороны, - сказывал мужик, потягиваясь. – Вовсе она и ни к чему. Потому – господские девки – капризные, да и в пророчестве она не значится. С другой стороны – с нее ведь все началось. А в таком деле ничего случайного не бывает. Вот я и мекаю – не то нам искать ея на пути нашем, не то – не стоит?
-Вот так вопрос! – воскликнул довольный попик Васька. Почему довольный? Да потому, что, путешествуя с мужиком, был попик завсегда доволен жизнью. С мужиком и рожу не начистят, и в каторгу не угодишь. – Мы ж по следам еешним бредем – в том же направлении. Тута, ищи не ищи, а не промахнешься.
-Это, может, у вас, в церковных коридорах – как в направлении пошел, так на всех и натыкаешься, - возразил мужик. – А тут – лес. Дале – тайга будет. Я иду напрямки. А ни одна на хрен княжна напрямки не пройдет – или заблудится, или в болоте утопнет. Даже если она с тракта сойдет – от людей вдаль не отколется. Потому и вопрос это – серьезный. Нам-то люди на хрен не нужны.
Два маленьких воздушных дрожания вытекли на полянку, и встали аккурат по обе стороны развалившихся на травке ватажников. А мужик-то этого и не заметил. Ой, что я говорю! Это ежели бы мужик трезвый был – он бы не заметил. Но мужик-то был выпивши!!! Потому как, только они отдыхать установились, глотнул разок мужик наш из фляги. Особенно хорош был глоток четвертый… или пятый…. А по пьяному делу обострялась у мужика бдительность. В молодости пьяный мужик получил пару раз хорошенько по роже, после чего сообразил, будто в этом состоянии надобно смотреть по сторонам. И по роже получать перестал. Вот, как сейчас….
Ухватив щенка и крикнув не своим голосом «АТАС!!!», мужик метнулся в сторону. Башка отбросил от костра Ведьму и отскочил сам. Попик Васька, привыкший верить мужику примерно так же, как самому ему верил дьякон Митрофаний, метнулся крысою – на четвереньках, толкая перед собой обезумевшую от страха девку Парашку. Два еретика, прервав схоластический диспут порскнули, ровно вспугнутые перепела, посколь оба приучены были сбегать от преследований.
Сверкнула молния.
-Да,… хорошо нас Матрена собрала в дорогу, - покачал головой мужик, рассматривая обугленные останки лагеря.
Щенок взвыл и кинулся на пепелище. Она была жива!!! Видит Бог - единственное, что уцелело после высокоэнергетического удара. Песик нежно ухватил свою любимицу за пыпсик и, торжествующе задрав хвост, показал ее мужику.
-Вот, умница! – нервно хихикнула девка Парашка.
Мужик не стал уточнять, кто из них умница – он сам, щенок или клизма, а просто довел до своих спутников:
-Стал быть, ядри твою мать, дале придется путешествовать налегке, по-простому.
Честно сказать, по-простому ему было даже привычнее. Единственное, о чем сожалел мужик – так это о щенячьей корзинке. Песик уже достаточно вырос, ежели его нести на руках – отовсюду свисал, и корзинка пригодилась бы как раз кстати.
-Ништо, - махнул рукой мужик. – Короб изготовлю заплечный. Так ишшо удобняе выйдет.
А после, обернувшись к товарищам, усмехнулся:
-А говорят, будто пить вредно для здоровья. Ежли бы я вовремя да не выпил – сидели бы мы чичас ровно вона тама – прожаренные.
Попик Васька поднялся с колен, в которой позе возносил он хвалу Господу, и изрек:
-Значить, аппарат надо делать. А то без этого дела нас и прижопят.
Вам, верно, смешно, а мужик весь остаток дня констролил аппарат. Башка ему помогал, а попик давал научные указания. Два старых еретика завели очередной диспут о пользе варения самогону. Потому как Аллах пить не велел, а наш Господь относился к этому лояльно. Магометанский лекарь почуял в том большой козырь для себя. Ясное дело, ежели Господь Иисус заповедал такое полезное дело, как пьянство, то он более реален, нежели отрицающий оное Аллах. Наш Леший  сдаваться не собирался.
Ведьме было стыдно. Она не почувствовала приближение угрозы. Если бы не наркологическое шестое чувство дядьки Бальдура, они бы уже были мертвы.
Она – часть Зла. Поэтому Зло не воспринимается ей, как что-то чуждое. Может быть, Ведьма даже отметила присутствие Источников, но не увидела в них угрозы. Ведьма фыркнула. Им не грозит оружие массового поражения. Все они умрут по одиночке. А у нее из шеи будет торчать нож.
-Ты так уверена? – спросила купеческая дочка.
Ведьма вздрогнула.
-Я говорила вслух?
-Ты очень сильно думала.
Бирюковишна посмотрела на девицу с удивлением.
-Умеешь воспринимать мысли?
Параша отрицательно покачала головой.
-Просто, понимаю, когда сильно думают.
Она сама сильно думала. Представляла себе настроение. Видела его. Ведьма поняла и постаралась задушить в себе следующую мысль.
-Ладно, уж, - махнула рукой дочь купца. – Я не обижаюсь. Это же и так понятно.
Когда умельцы собрали аппарат, Васька с еретиками быстро нашел сырье. Сделали из лыка лямки, зарядили неуклюжее на вид сооружение и… вышли. Смеркалось. Приспособление по очереди тащили на горбу мужик и Башка. Попик Ваську утешал друзей – ежели на ходу взбалтывается – производство идет быстрее. Ведьма и купеческая дочка сообразили тару. Когда порция продукта приготовлялась, одна из девок на ходу переливала драгоценную жидкость в «полубочонок» (чтобы называться цельным бочонком тара была маловата).
Поначалу к продукту прикладывался тока мужик, но, когда живительной влаги образовалось достаточно, потихоньку стали заряжаться все. И такая коллегиальность выручила ватажников из новой беды.
Случилось это на третий день. Два дня шли они безо всяких приключений, успокоились, и даже стали помаленьку питаться – мужик да Башка в лесу находили жратву, а девки ее в костре приготовляли. Шли и далее – по ночам, отдыхая в светлое время суток. Мужик криво-косо сплел себе короб заплечный и носил тама щенка, полагая, что ночью бегать по лесу малому опасно. Щенок резвился на дневках, не давая никому заснуть звуками усовершенствованной клизмы.
Итак. О чем бишь я?
А, шли они на третью ночь, тихо квася.
Али-Рахим, пивший всю жизнь вино, к Васькиному продукту был несвычен. А потому, заплетающимися глазами глянув на небо, вдруг возопил:
-Ох, и нажрался же я с вами, православные! Две луны! А звезд – видимо – невидимо.
Мужик, хихикнув, оборотил к небу и свою рожу.
На небе было две луны. Звезды, кочевряжась, отказывались вставать в знакомые созвездия. Что-то еще показалось мужику странным. Он послюнил палец и определил направление ветра. Облака по небу бежали ветру навстречу.
Чтобы допиться до такой степени, принятого на грудь явно не хватало.
-Надобно бы нам, ядри твою мать, остановиться, - негромко велел мужик.
-Это – Развилка, - сказала Ведьма.
Развилка – не Дорога Миров. Просто то место, где судьбы нашего мира разветвляются. Типа – упал с неба метеорит – и нет динозавров. А коли бы он промазал?!
-Стоять надобно, не шевелясь, - Ведьма мигнула, где-то это она уже видела.
-Хрен бы ли стоять! – возопил старый еретик Леший. – Годы мои ужо не те! Стоять, как вам мать вашу за ногу!
Леший присел на кочку… и исчез….
-Я сказывал – остановиться, а не падать на хрен, - поддержал Ведьму мужик. – Замрите, где вашу мать трахали, и молитесь Господу!
Они простояли, не шевелясь часа три, покамест луны, звезды и облака не обрели приличествующие своему общественному положению кондиции. Впрочем, за иных не поручусь, а для мужика время пролетело незаметно. Во-первых, он просто ужасно радовался, что нес ныне щенка в коробе, хучь и косом и натирающем спину, и, следовано, щенок остался при нем. Во-вторых, при щенке сохранилась …, о чем свидетельствовали заунывные звуки свистульки. В-третьих, мужик слушал попа.
Впервые за много дней Ваську призвали молиться Господу, а отнюдь не запрещали и не игнорировали поповскую сию обязанность, и попик оторвался по полной. Он выдал все, что когда-то знал, в том виде, в котором эти знания сохранились до настоящего времени. Сначала мужик даже старался отдельные перлы запомнить, но после понял безнадежность этого занятия и просто тихо радовался.
Когда же все встало на свои места, мужик еще подождал чуток и тихим шепотом прервал попа.
-Пошли на хрен….
-А… Леший?… - нерешительно спросила Параша.
-Его уже нет с нами, - лаконично ответил мужик.
Развилка ушла дале своей дорогою. И Ведьму опять удивил мужик. Ну не мог он знать о Развилках! Почему же выбрал мужик единственный правильный способ пройти ее? А Лешего и точно нет с нами. Не помер – жив. Тока теперь вот с изумлением осматривает Леший иной мир, иной смысловой слой, стараясь сообразить – хрен ли он делает в этом незнакомом лесу.
-Леший жив, - ответила Огонечка Парашке, – просто, он сейчас… в другом случае нашего мира.
Купеческая дочь мигнула, пытаясь осмыслить.
Башка хрипло матерно выругался. Того, что ходит по земле, каторжник не боялся. Иное дело – что не поддается объяснению, альбо – упырь. Нехорошо было на Развилке Башке. Там, когда их справ пожгли, не успел Башка не испугаться, ни что подумать. А тут для размышления времени хватило. Где-то там, в иной вариации нашего мира, верно, что живы ишшо его братья, а может, и кобель ихний ползает еще, старина. И Башке до смерти захотелось зарезать какого-нибудь князя.
-Лешего жалко, конечно, да и еретик у нас остался один, - подытожил мужик, когда они отшагали версты три. – И ваще, на хрен, нету у нас таперь запасных! Так что, коли хоть единого снова упустим – остатние могут вертаться взад! А потому, Христом-Богом прошу – и сами бдите, и людей слушайте!
-Зато, я лучший еретик, нежели ваш Леший, - с гордостью заявил магометанский мудрец. – Поскольку именно Аллах – истинный Бог, и отрицание Аллаха – куда более качественная ересь, нежели отрицание Кого-бы-то-ни-было Еще. Кроме того, созерцание чужих звезд побудило меня отрицать науку астрологию, ибо, ежели звезд до хрена – как же может мудрый в них разобраться?!
Мужик понял не боле половины, но кивнул.
Хрен знает, кто из них лучший еретик, а лекарь в походе завсегда полезней….
Интересно, как там сейчас Леший?
Вопреки предположению Ведьмы, мужик знал о Развилках.
Ведьма должна была им сказать….
Но что-то ее удерживало.







ГЛАВА ПЯТАЯ.




-На хрен! – сказал мужик на следующем привале. – Или я на хрен сопьюсь, или чего-нибудь проморгаю.
-На все – воля Божья, - ответствовал ему попик.
-Ежели бы была воля Божья, чтобы я спился – мы б, Васька, с тобой эту волю давным-давно сполнили, - резонно возразил мужик. – И проморгать нам ничего боле нельзя.
-А может, это пророчество – неправда? – неожиданно вмешалась в разговор девка Парашка. – Огонек, она хорошая, но может, она ошиблась?
Мужик хмыкнул.
-Понимашь, какое дело, Огонечка наша на пророчествах проверенная. Ишшо года четыре тому взад предсказала мне Огонечка, будто напьюсь я на кабаке, и получу в рожу.
-И получил? – поинтересовался магометанский мудрец.
-Ну, я же сказал, что ей верю.…
-А что же нам тогда делать? – продолжала упорствовать купеческая дочка.
-Что нам делать – это вопрос к науке, - кивнул мужик в сторону мудреца-лекаря. – А я лично, что нам делать не знаю. По Следам пойдем.
Ведьма вздрогнула. Она опять им этого не сказала. Легко было делать выбор, когда выбирать не из чего, когда Паладин тащил ее на казнь. Тогда Ведьма точно знала, что она хочет. Или – ей так казалось. А сейчас перед ней расстилались разные пути, и ее Выбор еще не был сделан….
-По каким это таким следам? – вскинулся попик Васька. – Кто это в такой глухомани до нас наследил? Да ишшо, чтобы следы те отыскать можно было?
Мужик протяжно вздохнул.
-Городской ты человек, Василий, хучь и поп.
Маленькая Собачка бродила по свету и оставляла Следы. Следов было много – Собачка любила гулять. Но не все Следы были видны.  И не всем. Мудрые люди сказывали, будто, ступая по делу Божью, али шкуру свою спасая от неминучей гибели, следувает идти по Следам. Мужику про то один каторжник сказывал. Загнали его – хоть руки на себя ложь. Ни щелки человеку не оставили. Что так погибель, что так. Помолился тогда беглец Господу, и увидел Следы. А раз уж он мужику это все сказывал, стал быть – и жив был, открутился от Костлявой.
А как мужик стал после по миру бродить – вспомнил байку ту. И в Собачку мужик верил. И стал примечать мимоходом Следы-дорожки. Ясное дело, коли уж Зло на их пути свои порядки наводит, может оно и глаза запорошить, и навести морок хреновый. Не то, что След – яму ловчую на пути не заметишь. Да тока у мужика домашняя заготовка была – он тута ране Следы видел, да и запомнил их на всякий случай. Мало ли что – не всякий раз Господь помогает.
Ведьма Следы видела, а вот – каким Макаром их видит мужик – не понимала. Не колдун же мужик этот! Боже! Почему она смотрит на товарищей своих по походу со стороны? Почему ни разу не помогла? Ну, первую ловушку – не увидела. Но дальше-то?!
Из-за Ваньки, ответила себе Бирюковишна. Не хочется ей на смерть обрекать молодца. Да и самой теперь помирать не больно охота. Если Зло вырвется – Ивана ей оставят. У нее слишком важная роль в этом деле. А Бирюка уже нет. Но разве поп, что ее из подвала выпустил, от погибели спас – хвост собачий? А от Паладина они с Бальдуром ее выручили? Вот тут-то Ведьма и поняла, будто хорошие люди – то одно, благодарность и верность – туда же, а любовь, ядри твою мать – другое. И как только начинаешь желать и чувствовать – Зло овладевает тобою.
Ведьма горько засмеялась. Зло не смогло ее запугать, не смогло улестить. И лишь подкинув на дорогу Добро и Счастье, Зло завладело ее душой. Интересно, сможет она побороть свои чувства? Захочет ли? Заклятье-то посильнее, чем Паладин кинул. Ведьма снова посмотрела на себя, ровно она – чужая. Любопытно. Потому что кроме этого любопытства ничего в мире нет.
-Разве здесь можно пройти? – спросили одновременно купеческая дочка, попик и магометанский мудрец. И верно, по всему – пройти тута было нельзя. Потому – бурелом тута был. Свежий. Этого года бурелом. Совсем как тот, что окружал Лешачий хутор. Тока – тот был старый, а этот – новенький.
Мужик почесал репу.
-Пройтить, тута, конечно – нельзя. А тока что – надобно.
Следы уходили под завал.
-Тута, ребятушки, самая безопасная тропка.
Единственно безопасная, подумала Ведьма. Поэтому ее и завалили деревьями. Зло не властно над этой тропой. Она усмехнулась. Как обычно, от Ведьмы ничего не зависит. Мужик проведет свою шайку и без нее. И, верно, без нее разберется на месте. Она вообще нужна только для мебели. Для комплекта. Чтобы – как в пророчестве. Забавно, а ДЛЯ ЧЕГО она там нужна? Чтобы лежать на траве с острым ножиком в шее?
Мужик, матерясь, опустился на четыреньки и полез под бурелом.
-Дышите мне в задницу, - послышалось со звериной тропы. – Потому как лучче вонь нюхать, чем вовсе никак не дышать. - Это мужик так шутил. Грубый он был мужик и необразованный. Тока и носился, что со своим кобелем, а на других – шутки шутил вона какие.
Кстати, как раз кобелю-то звериными тропами было вольготно. Было бы, коли б мужик ему доверял. Потому как опасался мужик – вдруг чесанет куда малой, не подумавши, а на четыреньках-то его не догонишь. Вот и пришлось из подручных средств сконстролить зашейник, повод, и водить песика, ровно козу, на привязи. Щенок страшно обиделся, и даже заставил мужика самого нести клизму. Впрочем, за клизмой-то щенок поглядывал – мужику тоже не все доверить можно, так почитал песик. Остальные пробирались звериной тропою также безо всякого удовольствия. Какое тут удовольствие – на карачках?
Ведьме стало смешно. Оказывается, в чем-то она совершенно не отличается от людей. Да и люди отличаются друг от друга вовсе чуть-чуть. Мужик и Башка пробирались буреломом, матерясь, прочие – матерясь и стеная. Вот и все различие. Ведьма рассматривала Следы. А ведь что-то мужик пропустил. Вот, здесь. Здесь Великая Матерь копала лапкой. Так вот почему завалили это место! Конечно. Она попыталась поймать мысли мужика. Свое сокровище он тащил на поводке, и ему не было дела до других сокровищ. Ведьма осторожно заглянула в Ямку. Там была одна штука,… то, о чем думала она долгими переходами, что не давало ей спать у костра на дневках, то, что было ей очень нужно, но – Ведьма не могла ее взять. Она содрогнулась и поняла. Только ДРУГОЙ может вытащить ее сокровище. Ванькину жизнь.
-Ядри твою мать, копуши! – возопил откуда-то спереди Бальдур. – Вы что, собираетесь жить вечно?
-Ямка, - коротко ответила Бирюковишна.
Из сплетения ветвей появилась хитрая рожица.
-Тяффф!
Сгибаясь вчетверо, появился мужик.
-Нашла чего?
Ведьма грустно усмехнулась. Мужик не мог видеть ее сокровище.
-Нашла, - она пригнулась и быстро (насколько позволял проход) пошла по следу. Мужик проводил ее взглядом, нагнулся к Ямке, и вынул оттуда Ванькину жизнь.
-Ясен пень, - пробормотал он под нос. – Понял, почему она волком смотрит? – обратился мужик к песику. – Я полагал, тока туда нам надобно поспешать. Ан, придется поспешать и обратно.
-Тяффф! – примирительно сказал щенок и потянулся за клизмой. Конечно, мужик у него дурной, но что же теперь поделаешь? Помыслы-то у мужика самые положительные. Бальдур потрепал песика по загривку и вручил ему… ну, вы понимаете…. Заросли огласились заунывным хрипящим посвистом.
-Парашка! Подь сюды, ядри твою мать! – заорал мужик. Подталкиваемая попом, заявилась девка Парашка.
-Глянь, вота, - мужик простер грязный заскорузлый перст судьбы, указуя в Ямку. – А мы, Вась, отседова на хрен пойдем.
Парашка глянула, куда указал мужик, и увидала батюшкиного приказчика Петрушку.
-Царевна, - ласково сказал ей Петрушка. – Ненаглядная….
-Что ж ты в яви-то молчишь, курицын сын?! – взвилась девица.
-Дык ить,… ты ж дочка хозяйская…. Батюшка твой подумает, будто я из-за денег….
Изображение приказчика дрогнуло и исчезло, а девка так и стояла, упершись зенками в Ямку, покуда проходящий мимо Башка не тронул ее за локоть.
-Пошли, отстанем,… - прохрипел каторжник.
Башка тоже случайно заглянул в Ямку. Брат Иван смотрел на него из прошлого.
-Жив, Митроха?
-Жив, Ваньша.
-И я жив, мать его ядри. Может, еще и свидимся….
-А Тимоха?
-Обтяпали Тимоху.
-А кобель наш как?
-Помер кобель. Пятнадцать лет прожил, бродяга. Старостью помер.
-Ну, мы-то с тобой, Ваньша, старостью точно не помрем….
Братья расхохотались, и Башка, качая головой, побрел вслед за Парашкой. Разное думалось Башке – что пустое, а что и по делу. Тока что мне этого всего каторжник не сказывал. Али-Рахим в Ямку заглядывать не стал. Еретик он был, и в что-либо, кроме науки, поверить опасался. Вдруг да из Ямки Аллах на него глянет – что же тогда – вся жисть псу под хвост?
След оборвался так же неожиданно, как и появился. В этом месте Собачке надоело ходить по земле, и она пошла нюхать звезды на небесной тверди. Мужик задумался.
-Маскировка нам требуется, - оборотился мужик к Ведьме. – Дуром далеко не уйдем.
Огонек сморгнула и закашлялась. Не знала она, что мужику сказывать, а что и для себя поберечь.
-Княжна, - хрипло  ответила Ведьма. – Ее НЕ ВИДНО.
Мужик почесал башку.
-Так это ее не видно. А нам оно как поможет?
Ведьма расхохоталась. Глупый он все-таки, этот мужик.
-Ее не видно. А она – видит теперь со страху….
-Разведчица! – хлопнул мужик себя по лбу. – Ну, и молодец ты, Огонечка! Тока же, где же теперь, ядри твою мать, эта княжна?
-У Сплющенной Рожи. Там, где Васька с Парашкой бежали.
Попик по возрасту приходился Бирюковишне дедом, коли не прадедом, однако ж было в нем что-то несолидное, к возрасту отношение не имеющее, и девица, как и прочие, прозывала его Васькой.
-От, ядри твою бабку-мать, незадача, - пригорюнился мужик. – Сплющенная Рожа – стражник самый, что ни на есть пакостный, да и народу у него с полсотни наберется.
-Сотня, - поправила Ведьма.
-Дерьмо завсегда наверх всплывает, - сплюнул мужик. – Придется мне одному туда заявиться. Только вот – оставить мне вас не на кого. Башка, конечно, мужик опытнай, да тока опыт у него по другой части. Даже уж и не ведаю, что делать.
Ведьма замялась.
-Ступай, дядька Бальдур. Ничего здесь, на Следу, не случится. Обещаю.
-Это хорошо, что обещаешь, - мотнул головою мужик. – А тока щенка я с собою возьму.
Огонек хихикнула. Верно, щенка этого мужик бы и самому Господу Богу нашему не доверил.
-Клизму не забудь.
-Об клизме он и сам позаботится, - мужик хихикнул и пододвинул песика поближе к себе. А тот, в свою очередь, подгреб под лапы свою любимицу. – Вишь, вот?
Одно песику в этом походе не нравилось – молчать приходилось. Даже игрушкой своей пискнуть – и то мужик ему не разрешал. Кроме одного-единственного раза. Когда они к частоколу подошли, огораживающему известное вам поселение, в коем княжна не то спасалась, не то – томилась. Вот тогда-то мужик и выдал клизму щенку.
-Жми, ядри твою мать, - шепотом сказывал. Клизма завопила магометанским посвистом.
-То выпь, - со знанием дела указал караульный товарищу.
-Хрен те, а не выпь, - похвалился своими познаниями тот. – Выпь – на болоте, да и орет, ровно бык при случке. А се – коростель.
-Мать твоя была шлюхой, а не коростель, - продолжил орнитологический спор первый. – Коростель в степу проживает, а тута – тайга. Верно, то ястреб зайца прижопил.
-Это твоя мать была шлюхой, а не ястреб зайца прижопил. Ишшо скажи – филин. Время-то како? Ястребу – поздно, сумеречно, сова же не проснулась покамест.
-Не иначе, как ты сексуальную ориентацию поменял. Какой – сумеречно? Ясен ишшо день, хучь и к вечеру клонит.
-Это ты поменял сексуальную ориентацию, коли об погоде заговорил. Кто кричал-то? – пришла в голову здравая мысль второму караульщику.
-То песик мой малый, с клизмой играется, - ответствовал ему мужик, сопровождая свои слова движением кистеня. Метнувшись туды-суды, ровно кобра, кистень продолжил описывать плавные кривые над неподвижными телами, успокаиваясь помалу. – Ништо этую Сплющенную Рожу уму-разуму не выучит! Раз у него убегли ужо люди, а он все караул без подстраховки выставляет.
Песик, крадучись, проскользнул под частоколом в заячий лаз. Мужик сделал ему дрессировочный жест, помянул мать, и аккуратно хоронясь от глаз, пошел вдоль слепой стены ближнего дома. Здоровенный черный монах мочился с крыльца. Поперва-то мужик думал и его охреначить кистенем – на всякий случай, а после смекнул, что у Сплющенной Рожи нетути поддержки посередь клириков, что б он иначе за Васькой-попом гонялся?
-Слышь, брат во Христе, ядри твою мать, - вопросил мужик. – Княжна тутоти?
Кистень, впрочем, мужик наготове держал.
-В Господа-Бога-душу, на хрен тебе княжна? – продемонстрировал монах отменную религиозную выучку.
-Княжна мне не на хрен, а по делу, - мужик оглянулся на всякий случай. – Я так понимаю, Сплющенная Рожа вас тута под арест определил?
-Никакой не под арест! – возмутился монах, - Захотим – и уйдем!
-Понятно, - согласился мужик. – Не хотите, стало быть.
Из избы высунулась Вешнянка.
-Ой! А ты как сюда попал?
Мужик хмыкнул.
-Ногами. Я ж на коне не ездию. Ты мне скажи, девица – тута будешь заседать, али в путь-дорогу пойдем к объекту, тебе известному?
Кой-какое время у мужика было – лясы точить. Со стражниками разобрался он сразу после смены караула, да и вечерело – все до службы незанятые сидели на кабаке. Однако ж и сильно зависать тоже не следовало. А потому и про здоровье спрашивать Вешнянку мужик не стал – зараз перешел к делу.
-Пойдем! – быстро решилась княжна. Почему-то с мужиком путешествовать ей страшно не было. – А вы тут останетесь, люди Божьи, - непререкаемым тоном велела она монахам. – И отсутствие мое станете укрывать, покуда возможно. Скажете – приболела княжна, лежит, видеть никого не желает. Ясно?
Монахи богатырские даже возмутиться не успели – собралась Вешнянка и мужику тычет – пойдем, мол. Вышли они с поселения аккуратненько, и девица стала, опуская интимные подробности, поведывать мужику о своих в натуре делах. Про поповский десант незадачливый, про монастырь на Островах, про скелеты каторжные оживающие, про дерево, что попа удавило, про много еще чего. Мужик слушал молча, потому как глядел за щенком. Людишек-то они обманули, да это и дело нехитрое. А вот как обмануть неведомое?
-Бирюковишна сказывает, - начал мужик после как Вешнянка закончила, - тебя Зло не видит. А потому и то, что ныне я тебе расскажу, может тебе не понравиться. Ежли оно и впрямь так – будешь нам дорогу разведывать.
-А ежели ошибается твоя Бирюковишна? Кто она такая вообще?
-Ежели ошибается – андец тебе, родная, - вздохнул мужик. – А тока не ошибается Бирюковишна. Ведьма она, Настоящая что ни на есть Ведьма.
Княжна замолчала.
-Не так представляла я себе все это, - молвила она минутов через полчаса.
-Ясен пень, - подтвердил мужик, – потому как девки, влезая в такое дело, надеются на прынца, али хотя бы на рыцаря. Который – без страха и упрека все трудности на себя примет. Ну, нету у нас рыцарев! Воры есть, алкоголики, лекарь вона сумасшедший имеется, а рыцарев нету. Так что придется тебе лямку свою тянуть самостоятельно. Глядь – что и вытянешь….
-Ты о чем? – заинтересовалась Вешнянка.
-Об рыбе, - обрезал мужик. Странная она – девка эта. С одной стороны – княжеска дочь. С другой – Вешнянка. С одной стороны – бродяга лесная. С другой – престолонаследница. Трудный у нее жребий, и чтоб жисть свою после не проклясть, оченно выслугу надо иметь, и правильно вытянуть. Тока – рази ж баба поймет? Припрет – взвоет, а чичас не поймет, сколь не разъясняй. А потому и не стал мужик разъяснять.




ГЛАВА ШЕСТАЯ.




Мужик обстоятельно рассказал Вешнянке про Следы. Следы прерываются. Нет одной цепочки, длиннее десяти верст. Потому что Собачка Небольшая, далеко гулять ей тяжело. И от одного Следа до другого – местность загадочная. Хрен его знает, чего они там?… а потому, надобно будет Вешней дорогу разведать, раз уж враги видеть ее не могут.
Не очень-то княжна верила в свою невидимость. Хорошо, объяснили ей, что попа по ошибке вздернули. Было поручено, мол, дереву со скелетом, отряд обезглавить. Но ее, истинную начальницу – не увидели, хряпнули попа. Логично. Однако когда в одиночку бредешь лесом заколдованным, пехом, без коня, куста шарахаешься – в логику уже не веришь. А тут же еще со страху-то надобно наблюдать! У Вешней на первой версте рука занемела – саблю сжимать. А можно подумать – поможет ей сабля, коли что?! Все одно – с саблей спокойнее. Мужик лабиринт Следов знал, и выбирал дорожку, чтобы незаметнее, как он сказывал, чтобы вероятность присутствия противника на этом отрезке была минимальной. Рази ж можно загадать, где Зло засаду умастит? Вона, Ратибор всю жисть воюет, да не с силой погибельной, а с иными дураками-воеводами, и то пару раз в засаду попадался.
Вешнянка старалась смотреть во все глаза, чтобы не подвести товарищей. Только – на что смотреть? Разве она по колдовской части? Ведьма ей, правда, сказывала – смотреть необычное, как древа стоят, как трава шевелится, как листья чухаются, тени, ветер….
Вешнянка вздрогнула. Вот дура-то! Солнышко ныне где? А хрен ли тень навстречь солнцу легла? Княжна всмотрелась внимательнее. Как она ранее не заметила? И как углядела теперь? Все тени лежали в едину сторону, как и по-Божески им установлено. И тока на прогалине малой кусты вкруг тень положили в оборотную сторону. Сверху же тень кустов перекрывалась древесной тенью, так, что и не поймешь. Не зря она по лесу моталась изрядно. Городской – хрен бы что в этом сплетении заметил.
Хорошо, себя она после, мужику похвалит. А еще лучче, чтобы мужик сам похвалил, без напоминания. Надо же – княжна, ядри твою мать, а похвалу мужика-лапотника выжидает, ровно манну небесную! А ныне надобно посмотреть, почему там тень так ложится неладно. Вешнянка затаилась под сосною и принялась соображать. Значить, так. Идут они, ядри твою мать, ночью. Откедова будет луна? Ага, понятно. Получается, что ночью кусты те не освещаются, ядри твою мать, ничем. Это она от мужика нахваталась – ядрену мать в разговоре забрасывать попусту. Стал быть, ничем не освещаются кусты. А чтобы в лунном свете задницу свою всему лесу не показывать, придется им пройтить между этими кустиками погаными, и древом корявым, поганым же. Вешнянка присмотрелась к древу корявому. Древо, как древо, ядри твою мать, а тока княжне оно не понравилось. Даже и объяснить – непонятно, а не понравилось ей древо. Это я «Сталкера» начиталась на ночь, ядри твою мать, подумала Вешнянка. А тока чего бы мне не мерещилась – ни хрена я между кустами и древом тем не пойду.
Заметила девка приметы местные и стала выискивать обходной путь. Так увлеклась – даже бояться забыла. То есть – боялась-то она пуще прежнего. Ране ее только на словах мужик запугивал, а теперь и сама она увидела ловушку тайную. И забоялась. Но теперь постигла княжна, что ловушки колдовские можно увидеть, а, увидев, задницу свою туда не носить. Обходной путь нашла, вешки поставила, в ночи на ощупь приметные, проторила тропку до Следа и, довольная, оборотилась к своим.
-Да уж, - покачал головой мужик. – Эт ты точно – «Сталкера» начиталась.
Мужик полагал примерно так: конечно, Вешнянка могла все разведать и по-правдашнему. А могла и ошибиться. Ее-то ловушки не видят. И днем они могут работать иначе, чем ночью. И что это за Зло такое, которое расставляет капканы с учетом психологии какого-то там мужика? На мужика-то Злу навалить. У Зла другие масштабы. Значить, могла это быть и ловушка массового поражения, по площадям. Чтобы – куда не сунься – везде одно и то же.
Важно иное. Вешняя весть принесла, что уловку их разгадали, и от Следа к Следу ставят засеки. А значится – пора со Следов сходить. Ни Вешнянке, ни кому другому мужик это наблюдение не стал сказывать. Потому как кое о чем подозревал. И не безосновательно.
Ведьма подошла к нему на дневке и, отозвав в сторонку, рекла:
-Ты бы, дядька Бальдур, доверял мне помене.
-Это почему это? – вопросил мужик. – Конечно, заморочки разные в тебе водятся, но измены за тобою не вижу. Метания там всяки, душевнобольные – то есть. Но метания – дело нутряное, к шпионской деятельности не относится.
-Эк ты загнул?! – засмеялась Огонечка. – Шпионская деятельность да измена!… Я тебе проще скажу – слушают они меня. Оттудова я, чтобы ты про это дело не думал. И власть у них некоторая надо мной есть, и мысли мои им ведомы. Паладина-то на меня вывели – тютелька в тютельку, ровно знали. А и выходит, что знали. Понял теперь?
-Эк, ядри твою мать! – развел руками мужик. Понять-то он понял, не понял тока, как ему дальше противника за нос водить, коли двойная игра с Ведьмою меднейшим тазом накрылася?! И загрустил мужик. И принялся извращаться.
Конечно, был у него еще один козырный способ, простой до изумления, но никому как-то ранее в голову не приходивший. Однако же, сей способ норовил мужик приберечь. Потому как там еще и драконы, и морем на Острова плыть. Сразу все выложишь – после играть станет нечем. И останешься, ядри твою мать в дураках. Короче, пошли они днем, и вовсе другою дорогою, на что Вешнянка насмерть обиделась и устроила мужику скандал. Она-де, княжеская дочь, ядри твою мать, жизнью рискует ради каких-то алкоголиков, а ее усилия в хрен не считаются! Мужик же ей возражал:
-Оченно даже считаются твои усилия. Ты наразведала, что той дорогой ловчие ямы поставлены, так мы тама и не пошли. А что до прочих обстоятельств, так нам ишшо идти боле месяца пехом в такую даль! И ежели с нихрена злиться да нервничать – окочуришься со злости. Вона – лекарь ученый шагает – у него спроси.
Лекаря же ученого занимал тем временем вовсе другой вопрос.
Вспомнил лекарь мозгами своими любознательными, как спалили их скарб в самом начале похода, да и самих чуть не припекли. И удивился. Как случилось – дерево в огне погорело, железо в лужу расплавилось, а уцелела – в самом можно сказать эпицентре – клизма?! И так он в уме эту клизму крутил, и этак – не выходит. Должна была угореть. Пробовал ученый еретик подъехать к мужику – выпросить загадочное устройство для исследования. Но мужик ответил невежеством, в смысле, что на науку ему насрать, а коли магометанин игрушку щенячью вздумает раскурочить, так тут недолго и в рожу получить.
Но клизма покоя мудрецу не давала. Однажды на привале, улучив момент, как мужик спал, магометанин пытался клизму выкрасть, однако без привычки у него не получилось. Щенок мудреца укусил, а мужик хватал за шиворот и впрямь хотел побить рожу – бабы выручили, заступились. После чего, изругавшись матом, рек мужик слова настолько загадочные, что лекарь-еретик размышлял над ними, не переставая, и чем более размышлял, тем мене смысл слов мужицких становился ему ясен. Ибо сказал мужик следующее:
-Про чудо сие клизменное соображение у меня есть. А тока до конца экспедиции я тебе его не скажу. Потому как нам еретик нужен.
Мужицкие слова, по размышлении зрелом, оставляли два логических толкования. Первое – существование клизмы каким-то образом доказывало существование Аллаха. Второе – узнав страшную тайну клизмы, мудрец помрет. И то и другое лекарю казалось невозможным.
Тайга становилась все гуще, и мужик уже принялся думать, будто своей паранойей заведет товарищей в такие дебри, в которых без всякого Зла никак невозможно идти. Вот тут-то и началось их первое настоящее приключение. Почему первое? Да потому что, согласно законам жанра умело избегнутая ловушка приключением не считается. Приключение – это чтобы рожу в кровь разбили, или еще какое повреждение нанесли. А в следующем эпизоде повреждений предполагается даже больше, чем в хирургии. Что получится – не ведаю, но предполагаю, что рожу придется лечить.
Мужик наш хитростию своей воровскою вздумал чрез Ведьму со Злом двойную игру играть. И невдомек нашему мужику, будто Зло через ту же Ведьму играло с ним в то же самое. Потому как Вешнянка полностью для Темных Сил невидимой не была. То есть, ее не видели порождения колдовские, ловушки бесовские, скелеты магические. А служащая Чорному делу живность Вешнюю различала на раз. Драконы, например. Тактическая ситуация была простая. Что княжна к ватаге присоединилась, Зло было осведомлено. Где ватага находится – в общих чертах тоже. Осталось выслать драконов на патрулирование заданного квадрата. А мужик, в академиях воинских не обученный, только прикидывался, что умный.
Вешнянка прокладывала очередную тропу, идучись от ватаги вперед на версту, когда услышала страшный шум крыльев. Дракон полоскался, как хрен у нее над головой, и только густо растущие деревья мешали ему ринуться на княжну или вдругорядь приземлиться. Вешнянка в ужасе застыла, не в силах принять ни одно из необходимых решений. Бежать или биться? И если бежать, то куда? Бежать? Так разве убежишь от дракона летучего? Биться? А кто-нибудь, кроме как в сказках, побеждал горыныча? Собачки Божьи, конечно, в прошлый раз ее выручили. Но разве ее судьба у Бога на особом контроле, чтобы всякий раз вмешиваться? Кто она для Господа? Пылинка в степи. Бежать? К своим, за подмогою? Али – в сторону – гадину отводить? Девка вытащила из ножен меч. Что так, что так – один хрен. Попробую умереть с честью, смекнула княжна.
Дракон, ядри его мать, производит при летании изрядный шум. Так что за версту уж точно слыхать. Мужик, разбирающийся в зубной системе горынычей, как мы помним, на слух их тоже горазд был определять.
-Вешнянку прижопили, - побледнел мужик. Положение у него складывалось аховое. Бросить девку верную – позорище и подлость неслыханная. Тащить щенка под горыныча – неслыханная же дурь! А по поводу спутников своих и их взаимосношений со змеями, то тут у мужика мнение было весьма однозначное. Башка, конечно, не побежит, но и пользы от него много не станет. Не той он клиентуре перо в бок вставлял. Прочие же – и вовсе дохляки слабосильные.
-Кто такой? – поинтересовался магометанский мудрец. В волнении он русские падежи начинал путать, хотя в трезвом уме говорил почти как наш человек.
-Горыныч. Дракон, по-вашему.
А видя, что чужестранец пытается осмыслить идиоматическое выражение «прижопить», пояснил окончательно.
-Дракон на Вешнянку напал.
-Меняю на тайну клизмы! – решительно заявил мудрец.
-Что меняешь?
-Это у вас драконы – диковинка, а в желтой стране китаев их – до ядреней матери. Можно сказать - жопой жуй. И китаи те средство от них знают заговоренное. Мне – тайна клизмы. Тебе – средство.
Мужик мысленно попросил прощение у Ширзы,… и у всего остального мира….
-Идет! Тока что – рассуждать-то нам некогда….
-Слово дай! – потребовал басурманин.
-Бери! – согласился мужик.
Взял басурманин мужицкое слово, и велел быстро иттить вперед, княжну выручать. Потому как на большом расстоянии заговор ПВО в те времена не действовал.
-Китаи, достатые драконами до самой своей невозможности, изобрели ядри твою мать порох и стингер-трубу, - пояснял на ходу мудрец.
-И за это ты хочешь тайну клизмы? Ты мне еще про ЗРК С-300 поведай! – возопил мужик. – Да я тута месяц буду порох сей китайский делать, покуда дракон не тока княжну, а и тебя,… мудреца, к ядреней матери не сожрет!
-Не торопись языком, поспешай лучче ногами, - возразил мудрец. - Ибо купил я у китая торгового стингер-трубу, и пару ракет с китайским секретным порохом в добавок. Для иного потребления купил, для своей надобности. А токмо чую я, тайна клизмы может перевернуть представления людские, а потому из научного любопытства жертвую тебе на доброе дело.
И толкая речи сии, на ходу (бегом этого бы я не назвал), вынул магометанин из сумы своей походной сборную стингер-трубу, ракету китайского пороха, и на ходу же оное устройство собрал.
Дракон же змей непотребный, доставал этим временем княжну. Чтобы лесного пожару не заводить, дракон пытался отстрелить Вешнянку на точность, пуская тонкие огненные струи. Пожар уже занимался, а княжна еще была жива, резво перебегая от одного толстенного дерева к другому. Змей, однако же не спешил, полагая, что не мытьем, так катаньем – не попадет струей, так в пожаре лесном сгинет Вешнянка. Однако же и по сторонам дракон оглядывался. И увидел, как, прилаживая на бегу стингер, мчится по лесу известный вам мужик.
Насторожился дракон, и человечьим языком мужика вопрошает:
-Самостроевский, небось?
-Мэйд ин Чайна! – гордо отвечал мужик, отпыхтиваясь.
-Ядри твою мать! И сюда добрались, косяки узкоглазые! – дракон развернулся и, старательно махая крыльями, кинулся наутек. А мужик пометку себе сделал, что дракон и точно не наш, а эмигрант с Дальнего Востока.
Вешнянка, спрятав саблю в ножны, размазала по роже пот и сажу горелую - и к мужику.
-Спасибо, мужик, выручил. Не поняла, я, правда, об чем вы с чудищем гуторили, но все равно – выручил. Только чавой-то дракон тебя так забоялся?
-То магия басурманская, - пояснил мужик. – У мудреца и лекаря нашего выкупил ее.
-Ух, ты! – восхитилась княжна, примеривая на свой боярский лад, а нельзя ли будет поставить магию ту на казенную службу. – И сколь заплатил?
-Тайну клизмы обещал открыть, - честно вздохнул мужик.
Княжна пригорюнилась. Никто из ее знакомых князей тайны сей ведать не ведал.
-Опять пропадет хорошая технология для государства, - смекнула Вешнянка.
Когда подошли остальные принялись тушить пожар. Лесной пожар куда страшнее дракона! Его китайцами не испугаешь! Возились до вечера. А вечером, за ленивым ужином (без разведения опостылевшего за день огня), магометан потребовал с мужика плату.
-Сказывай тайну клизмы!
Делать нечего – слово давал.
-Нетути тут никакой научной тайны, - махнул рукою мужик. – Ты уж извини, брат, а тока к науке клизма сия отношения не имеет.
-Ты сказывай, - настаивал мудрец, - а уж я разберуся с наукою.
-Девка малая, ваша, магометанка, клизму сию своими руками зашила, как та порвалась, и усовершенствование ей приделала – свистульку в пыпсик.
Тута мудрец на мужика набросился, и как родного его обнял. Мужик даже подумал, будто у магометана, узнавшего тайну клизмы, сексуальная ориентация сместилась.
-О, Аллах!! – со слезами радости восклицал безбожный еретик. – Она жива!! Где же ты видел ее, о, благословенный мужик?!
-Где видел – про то сказывать уговору не было, - отвел мужик решительно. – А коли все наладится по-хорошему, может, и ты девицу сию своими глазами узришь.
-Знай же, о мужик! Я, мудрый Али-Рахим, учил ее читать и писать и считать циферки, когда она была совсем еще дитя. Я отрекся от Аллаха, когда магрибские маги похитили ее в своих гнусных магрибских целях, ибо Аллах не защитил мою маленькую Ширзу!
-Ага, - перебил его мужик, - И будет лучше, ежели ты и дальше продолжишь плохо думать о своем Аллахе, а то мы, как я и сказывал, останемся без еретика. И не фига имена всякие произносить без толку.
Лекарь смущенно притих.
-Я искал ее много лет. Ты ведаешь, о мужик – отец ее, достойнейший из мусульман, не властен в своих поступках, ибо…. (здесь магометан возвел очи горе). Я знал, что ей удалось бежать, и шел по следам магрибинца, преследующего Известное Тебе Лицо, - продолжил он почти шепотом, - дабы мудростью своею предотвратить поганое колдовство. Но в вашей неверной земле Шайтан подстелил мне свой жилистый облезлый хвост, и я поскользнулся.
-Впал в грех пьянства, - подсказал расположившийся неподалеку попик Васька.
-Воистину так, святой отец поп, - согласился лекарь. – О, мужик, не скажешь ли ты мне?…
-Если ты о магрибинце, то он уже беседует с Аллахом,… или с Шайтаном, к  кому он там ближе….
-О, славен Аллах и вся деяния Его!
-Осторожно, не выходи из образа, - предупредил мужик. – Да и Аллах тут, в общем-то, не при чем. Здорово я испужался, что поганый маг щенка моего сожрет. Они ж, магрибы, кроме собак ништо не вкушают.
Мудрец рухнул ничком и зашелся хилым старческим хохотом.
-О, мужик! А ты еще говоришь, что Аллах тут не при чем! Знай же – ни один магриб в жизни не притронется к собачьему мясу, даже если станет умирать с голоду! Ибо, съев собаку, обратится проклятый маг тотчас же в несъедобное животное свинью!
-Это почему это свинья несъедобная? – вскинулся попик Васька. - Верно про вас, магометан сказывают, будто вы ничего приготовить не можете, чтобы не испортить!
Княжна Вешнянка и Ведьма Огонек сидели неподалеку, пытались уловить смысл и суть беседы и постепенно приходили к выводу, что не бабское это дело – мужиков понимать. Каторжник Башка и вовсе не был любопытен. Меньше знаешь – крепче спишь. Ежели вспомнить, за что в свое время фраеров на перо ставили, так за тайну клизмы не мене, чем полстраны вырезать могут. Башка же твердо намеревался оставаться в иной половине, к тайнам отношения не имеющей. Девица же и купеческая дочь по совместительству Парашка ни об чем таком не думала. Она с Ширзой жила на тайной заимке, гуляли вместе, и про магометанку знала Парашка доподлинно. Ведала, да языку ход не давала.
Щенок тайну клизмы понимал совсем по-другому. Для него тайной велией было, почему дотоль молчаливо шипящая, стала вдруг его игрушка заунывно орать, как муэдзин, при каждом на нее надавливании? Щенок пытался просунуть нос в пыпсик, дабы обнаружить, какого хрена же там пищит. Нос был уже даже весьма большой, а дырка в пыпсике – маленькая. Нос в нее не просовывался. Но песик твердо решил раз и навсегда покончить с тайной клизмы, и зело в начинании том упорствовал. Мужику стало жалко тайну (да и клизму тоже), и он отвлек кобеля сбереженной с трапезы костью.





ГЛАВА СЕДЬМАЯ.





И все-таки на хрен это дело не годится!
Вы понимаете, об чем речь идет? Вот, возьмем американский боевик. Скажем, бомба взрывается через семь минут. И в реальном времени нам покажут, как за эти семь минут герой проехал полстраны, замочил десятка три негодяев, да еще и с нужным проводом угадал.
А у нас? Ну, ясен пень, Зло какое-то прорывается через преграду.
Вопрос: а когда рванет?
Ответ: хрен знает.
Тады, стал быть, надобно поспешать, а то вдруг, неровен час? У нас же, поспешаючись: два раза модифицировали клизму, один раз обокрали казну княжеску и два раза – патриаршею ризницу. Устроили побег целому каторжному этапу, трахнули княжну, замочили магрибского мага, зарезали одного купца и одного приказчика, напивались уж и не помню я сколько раз. Путем ведьмовства и чернокнижия оживили сексуального авантюриста. Теперь вот тайну… уж я и не стану говорить чего,… разгадывают.
Скажите, братие, что из перечисленного, кроме ранее не упоминавшейся в списке драки с Паладином, имеет отношение к борьбе со Злом?!
Примерно об этом думала и наша княжна (с поправкой на некоторые обстоятельства и уровень информированности). И, подумав, вопрос сей вознесла.
-В видении батюшки Василия было указано – «скоро». А как скоро – не указано. Так не следует ли нам поспешать?
-А мы что делаем? – возмутились хором мужик, попик Васька и магометанский лекарь. – Поспешаем по самой, что ни на есть мере сил. С тех пор, как от Матрены вышли, даже не напивались ни разу!
-А ведь поспешать верно что надобно, - тихо сказала Ведьма. – Твердь дрожит под ногами. Вы того чуять не можете – чуялка не та, а твердь Божья едва на хрен держится.
Мужик обвел бабскую половину сочувственным взглядом и тяжко вздохнул.
-Вы классику читаете? Поспешишь – скирдою накроешься. Поспешать тут только единственным ходом можно, кой ход ум злодейский изощренный в толк не принял через очевидную его простоту.
-Что за ход? – хором в различных вариациях вопросили все, кроме щенка. Щенка хитрая тактика не занимала.
-Так вам все и скажи! – довольно ухмыльнулся мужик. – Преимуществ у хода сего – до хрена, недостаток тоже есть – нога за ногу по нему не пройдешь – прытко бежать надобно. И вы все его не увидите, а потому и отставать вам от нас с песиком нельзя.
-То есть, даже, извиняюся, срать, - мужик кинул взгляд на девок, - придется вам у всех на виду, в коллективе.
На этом месте даже Ведьму прошибло неслыханное любопытство. Что за на фиг? Как это, что никто, кроме мужика хода того найти не сможет? Что же это за мужик такой, ядри твою мать?! И почему – бежать? И при чем тута щенок? И ваще?! Вопросы посыпались лавиною, и мужик распространенно на все их отвечал.
-Ваще-то, - начал мужик, - по соображениям конспирации надобно послать вас на хрен. Однако с этим делом я повременю. Потому как Зло, даже если донесут ему наш секрет в подробностях, с этим ходом ничего сделать не сможет. И я, как мужик, совершенно тут таки не при чем. Потому как ход сей – его, - указал мужик пальцем на маленького песика.
-Через клизму, что ли? – вопросил попик Васька, еще не отошедший от предыдущего заумного диспута.
-Через клизму, батюшка, - официально ответил мужик, - тока в задницу попасть возможно.
Сделал театральную паузу и возопил:
-Ну, неужто ж так трудно сообразить?! Мы ведь только что по Следам шли. Али вы полагаете, будто Кобель отпускает свою Сучечку далеко одну?!
Ведьма и магометанский мудрец захлопали в ладоши. Попик Васька задумался, нету ли в том пути язычества, хотя бы и хрен с ним, коли оно во благо Господа нашего. Башка слушал в меру равнодушно, надеясь, будто мужик знает, что говорит. Княжна сделал для себя грустный вывод, что, полазивши с этой компанией где тока нельзя, замуж она уже не захочет – в горнице дурой сидеть. Щенок радостно сдавил клизму, извлекая из нее очередную симфонию.
Кажется, она начала понимать смысл пророчества. Или видения. Ведьма наморщила лоб. Все просто. Мистику и колдовство можно засунуть в задницу. Или еще куда. Еретик (он же ученый) понадобился, чтобы прогнать драконов. Существо (щенок), потому что без него не найти Следов Кобеля. И все остальное так же банально. Впрочем, это скоро прояснится само. И зачем же там Ведьма? Чтобы умереть? Они идут парой, в комплекте. Она и каторжник. Там, на Островах каторжник метнет нож. Ведьма видела эту картину. Он метнет нож, а она сядет на жалобный мох, держась за шею. Неужели Ведьму нельзя зарезать где-то в другом месте? Она останется лежать под камнями на Островах, а Ваньку забьют плетьми. Лешачий хутор сожгут. Князь да бояре крепко взялись за гулящих.
Щенок снова засвистел в клизму. Ширза оставалась для Ведьмы загадкой. Вроде бы и намеков предостаточно, и чуяла она…. Обидно. Ведьма так никогда и не узнает Великую Тайну Клизмы. У мужика, что ли, спросить? Не ответит. Бирюковишна задумчиво глядела в огонь. Жизнь сгорает незаметно.
-Что пригорюнилась? – вопросил мужик, пристраивая над костром палочки с нанизанными на них кусочками.
-Идешь ты по Следу, или сидишь на месте – все равно движешься к своему концу.
-Веселая мысль, - мужик кивнул. – Василь, как там у тебя с Продуктом?
-Готово, ясно дело, - отвечал попик. – Я ж философиями не занимаюсь.
По кругу запустили грубо сработанный деревянный стакан. Все ж таки – потребление Продукта дело святое, и мужик сподобился на посудину.
-Ровно столько, чтобы завтря поутру выступить, - предупредил он товарищей.
-Так мы же завсегда выступаем, - возопил обиженный недоверием попик. – Ну, не по утру. Ну, не завтра…. Выступим же.
-А надобно завтря и поутру, - мужик осушил стакан и крякнул.
Как мужик и сказал, на след день к обеду проснулись, поняли, что шевелиться вовсе не могут, и решили выступить завтря поутру. Ведьма первый раз в жизни надралась до свинскаго состояния, и ее тошнило. В желудке было омерзительно, но еще омерзительнее было у нее на душе. От прошлой ночи остались воспоминания, будто она то проклинала всех понарошку (в подобающий знак руки не складывались), то приставала ко всем, как дешевая проститутка, упрашивая устроить ей групповой трах. Приставала даже к бабам, щенку и, кажется, к клизме. Глазами Бирюковишна старалась ни с кем не встречаться, надеясь тока на то, будто спутники ее пьяны были до беспамятства и, следовано, поведение ее не помнят.
Остальные, впрочем, тоже были хороши. Княжну понесло в чернокнижие, и она принялась выспрашивать у попика Васьки про сатанистов и черную мессу. Васька поперва отвечал неохотно, памятуя, что покамест он болтает, иные пьют; после же, свидевшись со стаканом по пятому разу, вошел во вкус и сбацал охренительную сатанинскую мессу (правда, не черную, а серобуромалиновую), и – будь Дьявол не так занят по работе – непременно б явился. Башка играл в карты с купеческой дочкой на раздевание, и не лишись девица чувств вовремя, отряд бы безвозвратно утратил Деву. Мужик, возясь со своим щенком, трижды падал на магометана, исторгая из исламских мощей жалобные вопли. Короче, отметились все.
-В ночь пред походом за святое дело молиться надобно, ядри твою мать, - укорял седенький попик компаньонов. – Помощи Божьей да заступы просить, о победоносии возносить свой глас, в натуре! Вы же, братья и сестры, оргию устроили неподобную! После такого никак выходить нельзя, надобно еще ночь молиться.
-С бабами, - добавил мужик.
Васька кинул на него скорбный взор.
-Не богохульствуй, мать твою так!
-Матерей тама всяких и так и этак, и уж как повезет, - философски заметил мужик. – Тока таперя после твоей черной мессы мне богохульствовать и впрямь срамно – рядом со специалистом-то я не кажусь!
Попик покраснел и заткнулся.
-Может, вечерером вввыйдеммм?! Ккккк ррррньше? – спросила купеческая дочка и стошнила.
-До вечера-то ты не очухаешься, - покачал головой мужик.
-А дддтттрррра щщщщенббррррусь (а до утра еще наберусь), - отвечала девица.
Мужик посмотрел на княжну. Вешнянка была плашмя. Чтобы оживить ее требовался секс. Секса на нее у мужика не было. Боле или менее здоровые Башка и магометанский мудрец играли в карты на деньги. Денег у мудреца уже давно не было, но сейчас – не было особенно.
-Чалму возьми, - уговаривал лекарь каторжника. – Базар продашь.
В Аллаха он все равно не верил, и чалма ему была ни зачем.
И только молодой песик носился колбасой, оглашая лес радостными воплями. Мужик приметил, что пока они пили, щенок подрос.
-Клизму тебе новую надобно, поболе, - изрек мужик после непродолжительного раздумья. – А мы и впрямь завтря с утра выйдем… когда-нибудь.
И все-таки на следующее утро они вышли. Судьба им помогла. Они же поз-вчерась под сухую все выдули, а вчерась попу было нехорошо полдня, и новую порцию выгнать он не успел. А потому ныне проснулись ватажники трезвые, злые, и со злости отправились в путь-дорогу, потому как боле им делать было нечего.
К всеобщему удивлению (больше всех подивился мужик), песик сразу же взял След Кобеля. Бальдур-то полагал, что игранием в клизму щенячьи способности ограничиваются. А далее пришлось удивляться всем остальным. Кобелиный След четко виднелся на мягкой почве… при определенной скорости продвижения. Щенок, сам собой, мчался сломя голову просто так, потому что ему хотелось. Но именно это щенячье «сломя голову» и было необходимой скоростью, на коей обнаруживался След Кобеля. Мужик, впрочем, полагал, что дело не в абсолютной величине этой скорости, а в том, что это скорость бега щенка. И поздравил себя, что они вышли теперь, а не через три месяца, когда бы песик подрос, и было за ним не угнаться. Однако и так, окромя мужика, Башки и Вешнянки, народ стонал.
А дальше начались и вовсе хрен те какие чудеса. Через часок с небольшим щенок умаялся, затормозил, След Кобеля пропал, и ватага остановилась передохнуть.
-А ведь это – Ядрень-река, - Вешнянка изумленно указала в просвет меж елей. – Я полагала – верст полста еще до нее телепаться. Напутала, видать.
Мужик зевнул и почесал репу. Последнее время стока приходилось ему размышлять да думать, да мысли свои высказывать, что репа уже чесалась от почесываний. «Этак какой-нить дерматит на роже случится, и девки любить не будут, - подумал мужик. – Стану-ка я лучче что иное почесывать».
-Не сплуталась, верно гуторишь.
-Как так? – встрял знающий все цифирки магометанин.
-Так так, что отмахали мы по Кобелиному Следу за час с хреном почитай полста верст. Почему я дотоль и не спешил особо. Важно было понять – хрен ли, а версты обсчитать – имелся у нас резерв.
Вешнянка смотрела на мужика с возрастающим изумлением.
-Кто ты, Бальдур?
-Человек, верно. Алкоголик, как все, - усмехнулся мужик. – А как мозги пропью – дураком буду. По свету я много бродил, Вешняя, от людей уму разуму научивался. Да и своими глазами кой-что примечал.
Присели путники, и тут только дошло до них, что устали они зело – ровно и впрямь полста верст отмахали. Васька розлил из сваренной на ходу новой партии. Закусили, чем Бог послал. Бог послал им ныне сырую оленью печень. Княжна пошла – оленя завалила из лука, как на привал обустроились, а костер тока еще разгорался. Зверье в этом месте непуганым было – вот и решили его попугать малесь. И покамест каждый своим делом занимался, пожалилась Вешнянка мужику. Они оленя вместе разделывали, и получился у них приватный разговор.
-Кончается жизнь моя вольная. Батюшка замуж грозиться сдать.
-Не то, и с мужем договориться получится, - утешил ее мужик.
Княжна хмыкнула.
-А в женихи прицелил мне батюшка князя Мстислава. Рати у него много, сказывает. А хрен ли мне до его рати? Глупый он. В горнице затворит, делать ништо не позволит. Да и противный. Не представляю, как я с ним буду?… Хоть топись!
-Топиться, конечно, способ известный, - ответствовал мужик неторопливо. – И люди сказывают, будто от неурядиц жизненных помогает на раз. Однако я бы присоветовал, Вешняя, тебе другое.
-Что? – девица глянула на мужика с надеждой.
-Мир большой, - Бальдур неопределенно махнул рукой, побрызгав на собеседницу оленьими потрохами, - леса дремучие. Свободу, Вешняя, нельзя отнять. Захочешь – сама ее отдашь, не захочешь – себе оставишь.
-Бежать?
Мужик пожал плечами. Репу он решил боле не почесывать, да и руки были в кровище.
-Бегут, Вешняя, от страха. А вольный человек - гуляет.
Княжна покачала головой. Как-то не слишком она себя представляла в компании воров и разбойников. Вот, дура! А с кем, спрашивается, она ужо вторую неделю тилипается? Каторжник Башка, вор и убийца, Ведьма, воровской Васька-поп, обокравший патриаршею ризницу!… А мужик? Доказательств, конечно, на него нет, однако, сопоставив события и даты, полагала княжна, что именно мужик стырил с секретного возка княжьи самоцветы. А она, стал быть, совершенно не представляет себя среди воров и разбойников. Вешнянка хихикнула и повеселела. Мир велик, посмотрим еще на этого сраного князя Мстислава.
Они шли по Следу Кобеля неделю. Вызнало Зло их дорогу, али не вызнало, пока все сходило ватажникам с рук. Вот уж и мхов стало поболе, и древа пожиже, север надвигался на путников. Ден пять до побережья, а там и на Острова.
Ведьма третью ночь видела во сне огонь. Огонь падал с неба и выжигал. И ей все время чудилось, будто он падает лично на нее. Она не могла понять, что это за огонь – образы были туманны. Большой предмет – едва не камень – мчался, раздуваясь пламенем. Ведьма искала ассоциации. Камень из катапульты. Татары пускали зажигательные снаряды из своих катапульт. Но этот огонь обжигает сильнее. Татарский огонь – красный, коптящий, а здесь – бело-голубой, чистый и светлый. Как небо.
Ведьма помотала головой. Камень прилетит с неба. Так не бывает. Камень можно подкинуть высоко-высоко, если использовать специальную катапульту. Но он все равно – с земли. А этот камень – дотоле на земле не был. Он прилетит с неба. Как если бы при строительстве Главного Божьего Храма на Небеси пьяный ангел-каменщик уронил кирпич.
Попы сказывают, будто ангелы не пьют. Ясное дело, Ведьма попам не верит, но и ей сомнительно, чтобы ангел прямо на рабочем месте так надрался. Ведьма посмотрела на падающий огонь еще раз. Огонь обрушится на них в полнолуние. Полнолуние будет завтра. Следовано….
-Бальдур! – Ведьма толкнула в бок мужика.
-Ась, Огонечка?
По голосу Ведьма поняла, что мужик – прямо, как ангел на строительстве – в жопу. Еще бы! Расслабились они последнее время. На Следах ничего не может произойти. Ничего земного. Огонь ударит с неба. Ведьму как игла в сердце ужалила. Не завтра! СЕЙЧАС!
-Бальдур! – Ведьма лихорадочно думала, что бы такое сказать этому хренову мужику, чтоб через алкоголь пробрало? Известие о небесном огне его явно не пробудит к действию.
-Бальдур! Кобель твой клизму в ручей уронил! Вона уж. Поплыла! И он за ей бултыхнулся!
Более или менее трезвая княжна глянула на Ведьму с интересом. До ручья от лагеря было с полверсты. На ручье Следа не было. И уж во всяком случае, отсюда до ручья было не видать.
Мужик взлетел мухой, озираясь спросонья, понял, что его обманули, и принялся ругаться матом. Оболганный кобель вылез со своего места и зевнул.
-НЕМЕДЛЕННО, - произнесла Ведьма металлическим голосом, - Лагерь перенести надобно. Подале. Небесный огонь ударит. Ныне ж.
-В кобеля? – испуганно возопил не вполне проснувшийся мужик.
-В кобеля, - подтвердила Ведьма. – И во всех остальных заодно. Но первым делом – в кобеля!
Ватага была поднята по тревоге. Ведьма даже предположить не могла за мужиком столько организаторского таланта. Иной не успел бы еж твою мать молвить, как нетрезвые сонные спасатели мира ужо трусили по направлению хрен знает куда. На небе загорелась яркая звездочка.
-Хрен же его знает, куда звезданет, - смекнула Ведьма. По части противокосмической обороны познания у нее имелись скудные, а чутье пошаливало. Звездочка увеличивалась, становилась, можно сказать, звездой национального масштаба, и уже все сообразили, будто она, ядри твою мать, падает.
Магометанский мудрец, коему пробуждение далось особенно тяжко, икнул и рухнул.
-Нажралась. В жопу! – с трудом проговорил Али-Рахим.
-Кто?
-Звезда, - пояснил лекарь. – На ногах не держится. Падает.
-Это ты на ногах не держишься, - княжна вместе с Башкою подхватили магометана под руки и потащили вперед. Звезда увеличивалась в размере. Девке Парашке показалось, будто бесовский огонь валится прямо на них. Донесся отдаленный жутковатый гул, нарастающий и боле всего похожий на завывание большой адовой печи. Бледный, как смерть мужик, прижимающий к груди брыкающегося щенка вместе с клизмою, заметался, не разбирая дороги.
-Сюда! – визгливо закричала купеческая дочка. – Сюда все! Здесь – Ямка!
После никто, и даже она сама, понять не могли – ни откудова Ямка взялась в стороне от Следов, ни каким хреном девка бестолковая ее увидела. Но это была Ямка – самая настоящая. Ватажники едва успели спрыгнуть в нее, как лес над их головами вспыхнул. Земля дрогнула, по головам прокатился неслыханный раскат грома. Обчество хором жалобно выругалось. Катастрофа прошла, они  уцелели.
-А ведь хрен кто поверит, - промолвил попик Васька, первым высунувший нос наружу. – Я б ни хрена не поверил, ежели б мне по пьяни такое начали сказывать.
Народ потихоньку вылезал из Ямки, и полностью мнение поповское поддерживал. Только Башка имел свое, особое мнение, отличное от Васькиного. Полагал Башка, что ежли б ему что по пьяни стали сказывать, он бы ни во что не поверил, что б ни говорили. Но Башка, как человек культурный, спор затевать не стал.
Кое-где еще догорали стволы. Путники преодолевали пожарище молча, стараясь даже материться шепотом, с суеверным страхом оглядываясь по сторонам. Видно здорово они на мозоль кое-кому наступили, ежели из-за них представления этакие закатывают.
Ведьма шла опустив голову, но вовсе не для того, чтобы под ноги смотреть. Она уже видела пожарище. Сгоревший Лешачий хутор. Огонь и огонь. Смерть и смерть. Ванька в оковах. К казни его везут – на расправу боярскую. Недолго осталось. У боярина, что хутор Лешачий пожег, Ванька сестру обслужил. Обесчестил, по ихнему. Будут пороть, пока не запорют вовсе.
Они шагают, чтобы запереть Зло. Но только ежели открыть Злу дорогу – будет жить Ванька. И нет у Ведьмы иного пути. У нее вовсе никакого пути нет. Она попытается, и каторжник Башка метнет нож. Это – судьба. Ни одна Ведьма не может пойти против Бога.
-Чтой-то, Огонечка наша опять загрустила, - обратился Башка к идущему рядом мужику. – Трахнуть ее, что ли, авось повеселеет?
-Не положено, - успокоил каторжника мужик. - Ей на Лысой Горе положено трахаться, в составе группы. И чтобы там эти были, козлы одноногие, рогатые, и ведьмы с метлами.
-Знавал я как-то одноногого, - поддержал беседу Башка. – Так ему, козлу, трахаться было трудно, оттого и был он рогатым. Я уж ему сказывал – ты хоть метлой, ручкою!… Козел, он и есть козел.
Ведьма так сильно задумалась, что не заметила одного нового обстоятельства. Ее НЕ СЛУШАЛИ. От небесного огня спасения не было. Ватагу считали погибшей.





ГЛАВА ВОСЬМАЯ.




Так что на побережье каторжники наши вышли почитай без помех. Во всяком случае, без помех внешних. А внутренние помехи присутствовали. Потому как, ежели мужик чуть что – хватался кобеля спасать, то у попика Васьки кобеля не было, и, прячась в Ямку, прихватил поп с собою перегонное устройство. Из коего устройства и вытекали помехи движению. После, как под небесный огонь попали – переволновались немного людишки, у некоторых открылся понос. Мужик и подумал – лекарь же у нас имеется, магометан. И обратился к нему с вопросом. Как быть? Магометан рек, будто лучче всего помогает водка, но за отсутствием, и самогон тоже сойдет. А потому и первую неделю после падения небесного тела – ватага кажный день выходила в поход завтря утром. Излечившись – в другое время суток стали выступать. Но все ж до побережья дошли.
-Островов отседова не видать, - сказывал Васька-поп мужику. – До Островов морем ишшо два дни звездячить.
Подивился мужик Васькиному рассказу. В молодости оне с Васькой с монахами на Островах квасили. И завсегда добиралися морем за три дни. Не иначе, удумал попик какой мореходный прогресс. И мужик Василия-попа об том вопросил.
-А ты че – тоже там был, что ль?! – вылупил зенки попик. – Че ж ты тогда мозги мне полоскаешь, а я тебе, как дурак, сказываю?
Мужик ответил попу в смысле, что сказывает он не КАК дурак, а дурак и есть, посколь ни хрена не помнит, и они побранились. До серьезного, правда, не дошло – были мужик с попом в дружбе, но шуму получилось изрядно.
А, пошумев, стали они вспоминать, как же это они по морю до Островов добирались. Вспомнили, будто добирались по пьяному делу. Васька, порывшись в закоулках памяти, вспомнил, будто на лодье добирались поморской.
-Да той лодьей мужики каки-то правили, - вспомнил попик. – Сами то мы не то Острова – обратную бы дорогу бы хрен нашли – после такого-то!
Внимательно прислушивающаяся к разговору Вешнянка хихикнула, и стала представлять, скока надо выпить, чтоб после не попасть в материк Евразия. С первой попытки представить не удалось.
-Знатный, видать, винный погреб в монастыре, - смекнула княжна и порешила в догадке своей лично удостовериться. Потому как путешествовала с ватагой она ужо долгонько, и нравы и обычаи гулящие перенимать стала на пользу.
Обсудив, куда, когда и как именно они бы не попали в ту пору, мужик с попом перешли к следующей фазе дискуссии.
-А ведь лодью ту мы с тобой где-то брали, - предположил поп.
-Вестимо, брали, - согласился мужик. – Не могли ж мы сами ее сконстролить, да ишшо вместе с мореходами поморскима?!
-Точно! – пришел с ним к консенсусу поп. – Може, морехода какого поморского мы еще и могли сконстролить, но лодью по тому состоянию – никак.
-А где мы ее брали? – вопросил мужик.
Поп подергал себя  за бороденку, почесал башку, поглядел туды-сюды по сторонам. Память оно ему не освежило.
-Хрен знает, где мы ее брали, - честно признался Василий.
Видимо, хрен все же у попа был памятливый, потому как минут через несколько Васька хлопнул себя по лбу.
-Деревня поморска была! Утес тама еще, и хреновина какая-то. Издаля видно.
-Хреновина – это три дерева голых, белых от соли морской? – спросила Ведьма.
-Точно! – вспомнил мужик. – Именно такая хреновина.
-Вона туды, версты три, - показала пальцем Огонечка. – Тока живых там нет.
-Как нет?
-Я ж тебе сказывала, деревни под корень мертвые, - скривившись, как от боли, вымолвила княжна.
-А лодьи? – оборотился к Ведьме попик. – Есть лодьи?
-Есть! – ветер растрепал ее черные волосы, кинул вороновым крылом. – Есть лодьи.
Ведьма засмеялась – жутко, протяжно. Что б не повеселиться напоследок? Не так, дак этак. Лодьи им, лапотникам?! А кто из них, лапотников, окромя речку вброд переходить, знает? Девка Парашка посмотрела на Огонька со страхом. Они приближаются к владениям Зла. Вот и Бирюковишна обведьмилась чисто в натуре. Что дале будет? Вернется ль она домой? Увидит ли батюшку, Петрушку-дурачка, Ширзу-подруженьку? Страшно, ровно в сказке про Кощея Бессмертного.
-Ядри твою бабку-мать через хрен, - прохрипел каторжник.
-О! – воскликнул попик Васька. – Слышь, Башка, ты ж туды ездил, на Острова-то, може – дорогу упомнил? Не заблудиться бы по воде-то?
Башка глянул на попа и мрачно высморкался. Дорогу он запомнил. Одна дорога тута – вода кругом. Поп бы ишшо про следы спросил. На воде. Да и не сам ехал сюды Башка, и про путь-дорогу не сильно ему рассказывали.
-Мужик оттедова когти рвал, - сообщил Башка. – Дык сказывал – на юг править надобно. А туды, стал быть – на север.
Бальдур покачал головой. Штурмана подобрались знатные. Да и мореходы примерно такие же.
-А как мы на север-то поплывем, коли ветер оттедова? – вопросил попик. – Лодья-то парусная.
-Грести будем, - махнул рукой мужик.
-Хреном что ли? Поморы в паруса дуют, не гребут, - возразил попик.
-Это да, - похвасталась хоть какими-то знаниями княжна. – Норвеги гребут, варяги, на драккарах воюют. Чтобы с ветром не связываться в бою – гребут.
-А сказывают, - влез магометан, - будто моряки супротив ветру ходить умеют, с галсами какими-то.
-Сходить-то я тебе хучь чичас схожу против ветра, что по малой нужде, что по большой, - уверил мудреца мужик. – И безо всяких галсов. А вот как против ветру по морю плавать?
За разговором оне незаметно подошли к разоренной деревне.
-Вона, лодьи стоят, - указал пальцем попик, – грязные какие-то. И прохудилися. Не иначе – конопатить придется.
Про «конопатить» Васька погорячился. Когда по навету злобных сил резали поморов родославлевичи, порубили оне лодьям дно – так просто, из зависти, потому как с собою украсть не могли. Так что, ремонт тама требовался сурьезный.
Слава Богу, топором ковырять мужики лучче умели, противу бродить по морю. Так что до некоторых пор проблема представлялася им разрешимой. А пока мужик в Башкой топором ковырялися, а попик советы им подавал благочестивые, девка Парашка в грустях по деревне отправилась. Идет и чует – ровно шарахнулся кто. А после – затаился, и смотрит. Девка поперва перепугалась и думала мужиков позвать, да только тута щенок с клизмой летит, сшибая все на своем пути. И прям в какую-то нору – клизмой вперед.
-Ваш кобель? – солидно спросил из норы тощий голос.
-Наш, мужика нашего воровского, - отвечала девица.
-А штой-то у него за хреновина?
-Прыбор медицинский для спрынцевания, - пояснила Парашка.
-Клизма, что ль?
-Клизма.
-А че она тады пищит?
-А ей магометанская девка пищалку в пыпсик поставила.
-Ну, тады я, пожалуй, вылезу.
Из норы показался хвост, за коим выбрался щенок, вытаскивая за собой клизму. За клизму держался истощенный донельзя мальчишка – кожа да кости, такой, что верно за клизму не держась и на четыреньках бы ползать не мог. Лет ему по глазам было семь али восемь, а по всему остальному – и того мене.
-Все выбрали, ироды, ровно чума, - спокойно констатировал спрятанец. – Хучь бы чего оставили.
-Родославличи?
-А хто ж? Ровно их князь не кормит.
-Чичас, я тебе поесть принесу, - разбежалась Парашка, да вспомнила, что поесть-то у них и нетути – тока выпить. Закричала мужиков. Первым прибежал попик Васька, потому как делать ему было нечего – дуром языком чесал.
-Поп, - у мальчишки аж слезы на глазах выступили. – Ей-бо – поп! Жрать-то я рыбу ловил, а в попа месяца уж четыре не видел. Грехов накопилось – страсть. Думал, помру без покаяния. Батюшка поп, расскажи чаво-нибудь.
Покамест попик занимался психологической реабилитацией, лица чуть более дееспособные, искали пожрать. Ремонт лодей отложили на после, костер разожгли, ребятенок огня уж сколько не видел! Лекарь микстурку ему давал, чтоб не помер, Ведьма кунштюки показывала, попик исповедал его пять раз, и службу отслужил поторжественнее, какую упомнил. Песик же играл с найденышем в клизму. Княжна подстрелила кого-то съедобного, Башка рыбину ущучил, пир устроили.
И тока мужик уныло смотрел на море. Как, ядри твою бабку-мать, через море этое перебраться? То есть, в обчих чертах оно понятно – на лодье. Мужик покачал головой и скверно выругался.
-Нето – атаман ваш? – уточнил, указуя пальцем в мужика, найденыш Макарка.
-С чавой-т ты взял? – ревниво осведомилась княжна, привыкшая, будто ее за главную принимать должны.
-Таким матом тока что атаманы сказывают, - упорствовал Макарка. – Видно, что забот у него много.
Башка кивнул.
-До хрена забот у нашего атамана. Море перейтить надобно.
-Куды?
-На Острова.
-На Острова? Дык ить,… - мальчонка умом понимал, что на Островах каторга, и что вор туды может иттить тока или сдаваться, или своих выручать. Чтобы выручать – больно мало их было. Сдаваться – больно уж рожи у их воровские. Такие сами сдаваться не станут. Их поймают то – и то сбежать норовят.
-Ни, - опередил его помыслы Башка. – Нам – к монастырю.
Макарка хмыкнул.
-Андец монастырю.
-Это как?
-А вот так вот и андец. Монасей тама уж и нет ни хрена – разбойники морские покоцали. А уж вы таперя и вовсе все порастащите. И поп с вами, чтобы, выбирать, значить, что поценней.
-Чегой-то ты на нас такое думаешь? – взвилась девка Парашка.
-А ничего не думаю, - ответствовал найденыш. – Че б вы иначе в такую даль попа поволокли?
То, что сказал при этом поп Васька, заслуживает отдельного описания. Даже митрополит не предполагал, будто Василия возили куда, как оценщика, дабы обворовать монастырь. Возмущенный поп для начала прошелся по истории и анатомической географии языческих религиозных представлений, после же оседлал конька любимого, можно сказать – профессионального. Перечисляя святых, великомученников и отцов церкви, попик прибавлял одному ему известные подробности их телесного и духовного построения. Его вдохновенная речь длилась по меньшей мере полчаса. Все попытки Макарки объяснить, что он, мол, не то, натыкались на поповскую скороговорку и отскакивали, как от стенки горох. Верно, так бы попик и продолжал до самого окончания, коли б мужик не вернулся с размышлений.
-Помолчи, Васька, - сказал мужик, - Про Варфоломея этого ты ужо третий раз сказываешь. А ты, малец, скажи – нету ли тута карты какой али иного устройства для ориентации?
-Так вы по морю ни хрена не знаете? – удивился мальчишка.
-Можно подумать, ты в лесу агромадный специалист, - отмахнулся мужик. – Где человек живет, тама он и…
-…серит, - подсказала Ведьма.
-…тама он и серит, - задумчиво повторил мужик. – От, ядри твою мать! – вскинулся на Бирюковишну. – Серит тама человек? Чего ты понимаешь, где человек серит?! Табе ишшо до такого понимания срать да срать!
Народ захихикал. Мужик обвел присутствующих гневным взглядом, подумал, и присоединился к всеобщему веселью. Про что же шла речь, перед тем, как стали собачиться, где лучше срать, мужик уже забыл.
-Глупые вы, дяди воры, - вздохнул Макарка. – С таким умом не воровать – уберечься бы, чтоб самого не обокрали.
Верно, сейчас предложит нас проводить по мореходному, смекнул каторжник Башка.
Башка смотрел на мальчишку и испытывал странные чувства. Почему-то каторжнику очень хотелось его зарезать. Дивился Башка – до сих пор к мальчикам ни сексуальных, ни гастрономических эмоций он не испытывал. Старею, небось, - подумал Башка. Но хочется оченно его зарезать – вона какая шейка тоненькая. Точным чутьем понял Башка, что никто в этот момент на них с Макаркой не смотрит.
Кровь из мальчишеской шеи стекала в песок, оборачиваясь черной змеей, и подымала голову с раздвоенным жалом. Башка скверно выругался. Бабы кинулись в разные стороны. Девка Парашка с визгом метнулась наутек. Княжна Вешнянка, выхватив меч, смахнула граненую змеиную голову, а Огонек ударила оборотня серебряным пламенем. Попик Васька стоял, выпятив глаза, не понимая, чего же именно ему сказывать. Мужик же, напротив, знал, что сказать, и бесперечь оное говорил.
-Добро пожаловать на территорию Зла! – сверкнув глазами, воскликнула Ведьма.
-Оборотень хренов. Наймит! Недаром так попа хаял! – пришел в себя Васька.
-Не наймит. Наймита бы я учуяла. Это – из Них, и не самый простой. Коли б не Башка – убил бы нас, как уснули.
Девка Парашка тряслась заячьим хвостом, повторяя беспорядочно все те слова, кои за путешествие с ворами упомнила. Башка озадаченно смотрел на свой нож. Капли крови оставили на лезвии глубокие борозды.
-Обернемся, новый себе сделаю, - пробурчал каторжник. – Этот уж на хрен никуда не годится.
Конечно, происшествие было не слишком обнаковенным, и поперва-то удивился ему Башка. Но теперь удивление его прошло, и попорченный нож интересовал каторжника не в пример больше. Его за то Башкой и прозвали, что нюх у него был – когда резать. Ни разу в жизни не ошибся Башка.
И не ошибется, подумала Ведьма. Не может она Ваньку убить. Себя – пожалуйста, а Ваньку – не может. Она постарается им помешать, и тогда Башка метнет нож. Вот этот самый, зазубренный. А она схватится за шею, и сядет на жалобный скальный мох, и кровь вот так же войдет в землю. Ее кровь не станет змеей. А чем станет? Ведьм никогда не резали, и в книгах не сказывалось, чем становится ведьмина кровь.
-Значить, так, ядри твою мать, - решительно махнул рукой дядька Бальдур. – Тута мы уже засветились. Значится, иттить надобно быстро, покамест не появился тута кто, ядри твою мать, еще.
-Как же пойдем мы, куды пойдем? Лодьи порчены. Моря совсем не ведаем? – вопросили хором наиболее сумлевающиеся.
-Пойдем, как ране, - указал мужик. – Ибо для Кобеля разницы нет между водою и сушей. Кобель Иисуса сопровождал незримо в странствиях Его.
Попик Васька жалобно икнул. Видно, товарищ его вовсе допился. Ни в одном Писании не сказано, чтобы Иисуса сопровождал Кобель. Однако же перечить мужику Васька не стал, посколь встречных предложений у него не было. Заштопали ватажники на скорую руку одну лодью, Васька построил всех на молебен, и попросили они Господа о заступе. Попика, правда, все смех разбирал – никак не мог он смотреть спокойно, как, преклонив колени, истово крестится магометанский мудрец. Сбивали Ваську с толку и муэдзинские вопли клизмы. Тяжко пришлось попу, но до конца дело свое он свершил. Помолились ватажники, и полезли, ядри твою мать, в лодью.
Вечерело.
-Хорошая примета, - шепнул мужик попику. – В вечер мы завсегда выходили тверезые.
-Удастся ли нам где ишшо раза выпить? – тоскливо вопросил поп в ответ.
Скажу вам честно и откровенно – плыли б они сами по себе одни – не тока в Острова, а и обратно на материк не попали бы – заблудились. Да и ветер хрен знает откуда дул навстречь. Но путь их лежал по Следам Кобеля. И ветер, дующий им навстречь, на Следах делался попутным, и курс прокладывать было ни к чему. Как они с грехом пополам простыню на палке подняли, моряками парусом именуемую, так этого и хватило. И на ВТОРОЙ день (как поп сказывал) увидели путники Острова.
Путники осматривали открывающийся пейзаж с изумлением. Ибо где-то тама была каторга (куда им вовсе было не надо), а где-то был монастырь (куда им, наоборот, было надобно). Только вот – где? Ни мужик, ни попик Васька внешний вид Островов не помнили, потому как подплывали к ним завсегда в виде багажа. Башка тута неоднократно сидел, но каторжных везли в трюме, и любоваться окрестностями им было не до того. В конце концов, решили положиться на Кобеля – с чего бы Кобелю ходить в каторгу? С чего Кобелю ходить в монастырь – никто не подумал.
Худо бедно хрен знает как лодья подходила к причалу. На причале виднелись, ядри твою мать, стражники, вертухаи – по культурному.
-Оборачивать надо! – засуетился попик.
Мужик только рукой махнул. Маневрировать, да еще и во фьорде, да еще и под парусом – все это полагалось недоступным мужицкому пониманию. Дай Бог хоть как-то затормозить.
-Простыню сымать надобно, - подумал мужик. Однако причал надвигался не в пример быстро, понял мужик, что про простыню он даже и сказать не успеет, ухватил покрепче щенка, перекрестился и матерно выругался. Лодья с разбегу врезалась в прогнившие бревна каторжного причала, мачта не выдержала и рухнула, накрывая парусом стоящих на березу охранников. Решив, что допрежь биться со Злом, они прибыли своих с каторги ослобонить, Башка с молодецким свистом перескочил через борт и уже кого-то зарезал. Поняв, что все равно – андец, мужик последовал за ним. Васька-поп суетливо ухватил топор и вниз головой перевалился через борт в воду. Вешнянка прыгнула следом, ухватила попика за шкибот и выволокла на берег. Ведьма почувствовала себя как в ту зиму, когда с волками крестьянские хозяйства калечила. Завыв, Бирюковишна метнула три огненных шара, и, выпустив когти, взмыла над свалкой.
Вешнянка глянула в небо, ведьму позырить, и завопила:
-Драконы!!!
И вопль ее оказался настолько искренним, что обернулись все. Магометанский мудрец полез в короб за стингер-трубой, мужик выругался матом. Драконов было пятеро, а ракеты у магометана всего две,… даже, ежели он и попадет.
Вертухаи, не сговариваясь, дали деру – молча и быстро.
-Раскувайте нас, не хотим дуром помирать, будем с горынычем биться, - кричали каторжные из бараков.
-Попа в барак бегом!!! – велел мужик, даже не прибавляя матом, потому как матерные слова в данном случае оказывались лишними и замедляли отдачу распоряжений.
Вешнянка и Башка, подхватив попа под руки, почти понесли Ваську в барак.
Мужик заметался – то ли за щенка хвататься, то ли магометану помогать. В конце нашел компромисс – ухватив под мышку щенка, подбежал к лекарю, заряжающему стингер.
-Надо бить на дальней границе зоны поражения, - изрек мудрец.
-Не попадешь ни хрена.
-А иначе – перезарядить не успеем.
Драконы приближались. Из бараков, с дубьем и заточками, выбегали раскованные попом каторжники. Выламывали на бегу, что могли, укрываясь до поры под стеной острога. Вешнянка сбегала на лодью за своим луком, и теперь, наложив стрелу, хладнокровно поджидала хищников. С пятью драконами никто не справится, понимала княжна. Они все погибнут. Так чего ж нервничать? Ведьма, заложив вираж, запустила по курсу летающих ящеров серию огненных шаров. Драконам эти игрушки не страшны, но помешать – помешают, шкуру опалят, задержат драконий натиск. Теперь, когда положение снова стало безнадежным, Огонек не колебалась ни секунды. Она знала – с кем она, и за что будет биться.
-Пущай! – махнул мудрецу мужик, видя, как сбились в кучу драконы, озадаченные огненным роем. – В кого-нить да прилетит.
Ракета китайского пороха ушла в высь, дымя и отплевываясь, и через минуту взорвалась в животе крупного ящера. Дракон завертелся и рухнул в море. Зэки встретили локальный успех восторженным матом. Им стало казаться, что может, и не помрут еще.
-Другую давай!
Но драконы уже выполнили противоракетный маневр, кинувшись врассыпную. Теперь они приближались зигзагом, с разных сторон, на малой высоте. Вешнянка прицелилась. Стрелой дракона не собьешь. Куда б ему засадить, чтобы больно было, чтоб завертелся, скотина? Может, мужики тады его одолеют? Девка натянула лук и заедренила стрелой точно в подмышку. Ящер оступился на левое крыло, дернулся и въехал башкой в скалы. Арестанты с ревом кинулись его добивать. Даже если не добьют – на время он из игры вышел, смекнула девица.
Пыхнуло жаром. Временные успехи закончились. Союзные каторжане прочно увязли в оглушенном, но вполне еще боеспособном ящере, второй ракетой магометан промахнулся, поранив летучему змею лишь хвост. Огнедышащим выхлопом Ведьме опалило крыла, и теперь она валилась в море, отчаянно пытаясь увернуться от повторного залпа. Вешнянка попробовала повторить фокус с подмышкой и не попала – дракон вовремя развернулся, и стрела засела в броневых пластинах змеиной груди. Струя пламени ударила в лодью. Жалобно завизжал щенок.
Мужик ухватил упавшую мачту. После он и сам объяснить не мог, как он ее поднял. Так ведь и не просто поднял – охреначил дракона мачтой по башке и вонзил ему острый конец в отверстую пасть. Змей подавился и, неровно махая крылами, кинулся прочь. Другие два горыныча напали одновременно.
-Вот и конец, - подумала княжна, выхватывая меч.
Она увидела их почти тут же. Кобель сильно хромал – не отошел, видно, еще от прошлого боя с драконом. Но ни он, ни Сучечка не мешкали ни секунды. Боже! Им бы с одним справиться! Размахивая мачтой, побежал на помощь Собачкам мужик. Дракон наседал, а второй поспешал ему на помощь. Без Собачек людишкам не выдюжить – ящеры это знали! Крылатый убийца пыхнул на Кобеля огнем, Пес едва успел увернуться. Хромая лапа подвела – Кобель упал.  Истошным муэдзинским призывом заверещала клизма. Огромный жилистый пятнистый собакокот прыжком порвал облака и вцепился дракону в шею. Кобель поднялся и с хрустом вгрызся ящеру в ногу. Сучечка повисла на другой лапе дракона.
Еще один ящер стремительно надвигался. Они дрались уже над морем – и некому было помочь Зверям….
Вешнянка со слезами на глазах шептала молитвы.
С громоподобным топотом выбежал из-за облака коренастый рыжебородый мужик, голый по пояс в кожаном фартуке с молотом в грязной мозолистой руке. С пол-оборота рыжебородый метнул молот. Железячная чушка пришлась ящеру точно в темя. Последний дракон хрюкнул, судорожно дернулся и исчез в волнах. Молот развернулся, как бумеранг, и возвратился в ладонь рыжебородому. С удовольствием досмотрев, как Звери разгрызают своего ящера, мужик сказал что-то по-норвежски матом, перекинул молот из руки в руку и скрылся в облаках.
Княжна перекрестилась. Они были живы. Уцелевшие каторжники выуживали из воды мокрую Ведьму. Бирюковишна стучала зубами, материлась и обещала отдаться каждому, если это все когда-нибудь кончится.
-Жив, ядри твою бабку-мать! И клизма твоя цела! – услышала Вешнянка знакомый голос и нервно фыркнула. Есть люди, на которых обстоятельства не действуют. Ну, хорошо, Собачки – понятно, а Бабр-то небесный откед? Княжна задумалась. Клизма в тот момент возопила – и явился Бабр. Тайна клизмы. Недаром магометан так за нее старался. Только теперь уже, по второму разу, не помыслила Вешнянка о пользе государевой. Любопытно ей было – и весь хрен. Вспомнила девка, что княжна она – смешно стало. В жопу! Не дождется князь Мстислав.
Надо же вам доложить, что вертухаи острожные проявили не то благородство, не то – осмотрительность. Во всяком случае, тех кайдальников, что в бараках остались, они сторожили, а тех, что уцелели в битве с горынычами, как бы не замечали. Набралось же таки уцелевших храбрецов человек сорок. Были средь них и моряки. Починили они вместе с ватажниками лодью, набились в нее скопом – благо недалеко, и отбыли на монастырский остров. Васька в рядах героев проповедничал, убеждая воровское ремесло забросить, и идти в монахи. Рядом с прочими аргументами выдвигал попик тако же мысль, будто после налета в монастыре сподручней отсиживаться. Освобожденные каторжники с ним соглашались.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.





До острова, вопреки мужицким опасениям, дошли они вовсе хучь куды. Без приключений, значить. Да и недалеко было – с одного острова другой видать в ясный день. А как к пристани гнилой сунулись – оказалося, что их уже ждут.
-Слава Богу, ядри твою мать, наши, православные! – скелет поднялся, гремя костьми, и размашисто перекрестился. – Заждались мы вас, ядри твою мать.
Не вполне привычные к такому делу каторжники онемели.
Скелет уставился на стоящего прям у борта Башку.
-Бессрочный, небось?
-Бессрочный, - солидно согласился Башка.
-Вот и я тож бессрочный был, пока не сорвался. У нас тута все почитай – бессрочные, али смертники, - скелет сплюнул и махнул рукой. – Да вы слазьте на берег, люди добрые. Хрен ли орать, как на базаре?
Ведьма жутко захохотала. Смелости это особо никому не прибавило. Башка перекрестился и тяжело спрыгнул на причал.
-От, то-то, - протянул скелет. – А то жмутся тама, ядри твою мать, как нерусские.
Вешнянка сиганула вслед за каторжником.
Потихоньку слазили и остальные. Два бывых матроса лодью привязывали, чтобы не унесло в море.
Скелет был переломанный. И рожа у него ломаная была, и зубов вовсе не наблюдалось, и кости почитай все были скривленные, али с шишками, где срослися.
-Хрен им! – зло проговорил упокойник, показывая неприличный жест в сторону обители. – Хрен им, ядри твою мать!
-Эх, мил человек, - мужик подошел к скелету (удерживая, правда, щенка подале – на всякий случай) и протянул покойному флягу. – Выпей, мил человек, да и расскажи, что тута у вас случилося?
-А ты ведь полагал, что покойники не пьют, - ехидно заметил скелет и приложился к емкости. Дивное диво: впадая в отверстый рот скелета, живительная влага не проливалась на землю, а повисала в воздусях – на месте бывших пищеглотательных органов, и тама постепенно рассасывалась.
-Стал быть, ошибалси, - покачал головою мужик. – Я ведь, мил человек, покойником-то ни разу не был, так что и в обычаях ваших малесь путаюсь.
-Тем более что и спросить не у кого, - лязгнул челюстями скелет и расхохотался.
Скелет присел на деревяшечный столбик, к коему лодьи привязывают, а прибывшие расселись кто как горазд кругом, с интересом наблюдая за беседой.
-Значится, так, - продолжали мощи. – Появилися тута этии, мать их ядри! Все гробы к ядреней матери порасковыривали, и велели нам на остров никого не пущать, песни петь, а гостей незваных на части порывать да лопать. За что обещали, ядри твою мать, бессмертие и ренкоронацию какую-то. Пара педиков, ядри твою мать, на это поддалася. Да тока теперь, ядри твою мать, в море оне… купаются,… - скелет мерзко хихикнул.
-А мы – ломаные. Что, ядри твою мать, заплечный мастер, что, ядри твою мать – чорт с рогами. И этоей срани мы не шибко забоялись. Порешили с мужиками за Господа нашего стоять, покеда не придет, ядри твою мать, подмога. Попов-то тутошних, ядри твою мать, извели выглядки запросто. Видно, не больно-то и святости было в тех попах. А у вас, вона, я погляжу – поп Святой, нашенский.
Попик Васька мучительно покраснел, и первый раз в жизни подумал, что, может не так что-то в его жизни, может бы поменять бы чего – на лучшее. Никак перед этим помершим каторжником не чувствовал себя Васька Святым и Праведным.
-Так что, давайте, сбирайтеся, люди добрые, да и проведу я вас, куды надобно. Наших не шарахайтесь, наши – чем можно завсе подмогут. А дела тут творятся хреновые, так что и на вашу долю достанется порадеть за веру православную.
Скелет повел их к обители, уточнив, будто шагать надо след в след, потому как ловушек наставили педерасы. Повел не всех – большую часть на пристани оставил. В обитель, сказал, тока тех, кто в Пророчестве. Вешнянка взвыла, но подчинилась. Щенка мужик нес на руках, потому как след в след песик мог бы и оступиться. Попик Васька брел, согнувшись, внимательно глядя под ноги и размышляя о милосердии Божьем. Сколько ж, ядри твою мать, терпел его художества Господь! На хрен же Господу поп такой засраный?! А вот – терпел. Так неужто ж в нем, в Ваське вовсе ничего не осталось, и подведет он в трудный момент Господа? Нет, фигу! Не подведет попик Васька! Священник тихо забормотал молитвы, укрепляя свой дух.
Монастырские ворота были вырваны с корнем и валялись подле осыпающейся стены. А посередь двора старой обители стояло некое здание, формы неясной и противуестественной, и един забранный дверью вход был у него.
-Тама оно, ядри твою мать, - указал костлявым пальцем скелет. – Тока, никто из наших туда не входил. Замок больно мудреный, ядри твою мать. Так что и хрен, ядри твою мать, знает.
-Ну, че, Василь, - оборотился мужик к попу. – Вот и до тебя дело дошло.
Поп с разбегу остолбенел. То есть, что для дела Господня пригодится ему не знание молитв и Христовых заповедей, а талант взломщика, этого попик никак предположить не мог. А мужик уже совал ему флягу.
-Давай, Василь, для разгону….
-Отче наш! – возгласил попик,… и понял, что с таким настроением замок он не откроет. Взял у мужика флягу, высосал половину, крякнул.
-Ядри твою бабку-перемать-мать!
И полез в подклад рясы за отмычками.
Возился поп долго, поражая всех (включая скелет) своими знаниями русского языка. Допил все из мужицкой фляги, отхлебнул из магометанской. Снова углубился в мудреный механизм, оскорбляя основы всех известных ему верований. Наконец, после особо изощренного богохульства, попик радостно вскрикнул. Замок провернулся раз, потом еще, дверь мягко отворилась – путь был свободен!
Башка, отстранив на хрен попа, первым взошел вовнутрь.
-Ну, и хрен? – раздался оттедова его голос. – Нетути тута ни хрена.
Посмотреть на ни хрена потихоньку подтягивались остальные. Мужик со щенком, Парашка, Али-Рахим, Васька…. И когда вошла Ведьма – все увидели.
У здания не было крыши. То есть, снаружи-то она была, а изнутри ее не было. Потому как над их головами было небо, а под ногами – камни и жалобный мох, который растет на северных скалах. Посередине этого всего был бассейн, до половины заполненный каким-то туманом. Туман шевелился, над ним шныряли ловкие молнии. Вкруг бассейна намотано было каких-то гигантских труб, как в бойлерной, и на самом их хитром сплетении красовался огромный зеленый вентиль.
Попик Васька взял палку, крадучись, подошел к бассейну, и окунул палку в туман. Вынул,… то есть, ему так показалось. Той части палки, что побывала в тумане, не было. Отрезало ее – чисто и ровно, так, что и без следа. Попик шепотом выругался.
Мужик подошел к вентилю. Верно, вот этот самый ход и надобно им закрыть. Во всяком случае, ничего более похожего вокруг не было. Посмотрел, внимательно вчитываясь в буквы. Вентиль стоял в положении ЗАКРЫТО. Мужик нахмурился и лихорадочно поискал надпись СОВСЕМ ЗАКРЫТО. Ее не оказалось. Вентиль можно было повернуть вправо и повернуть влево – так указывали стрелки. Справа было написано: ОТКРЫТО. Мужик с надеждой посмотрел влево. Слева было написано: ОТКРЫТО.
-Так, - сказал мужик сам себе. – И на хрена мы сюда шли?
Каторжник Башка присел на камень у входа и не прислушивался к заумной дискуссии. Такие споры – не для него. Мужик, магометанский мудрец, попик Васька, девка Парашка и Ведьма дискутировали вовсю. Однако истину рожать спор отказывался. Щенок со своей игрушкой носился от спорящих к Башке и обратно, бесперечь визгливо гавкая.
Магометанский мудрец посмотрел на клизму.
-О, Аллах! Благословенна же будь эта клизма! Я знаю!
-Сказывай, коль знаешь, - мужик тоже посмотрел на клизму и стал вспоминать. Какие-то размышления на эту тему у него уже были.
-Перед нами, достопочтенные мои спутники, находится величайшее изобретение человечества – кран гидравлический трехходовой. При повороте в одну сторону, допустим, вправо, открывает он содержимому резервуара один путь. А при повороте, допустим, влево – другой. Но только Аллах знает, есть ли среди двух этих путей тот, что нам нужен.
Мужик задумчиво смотрел на щенка. Что-то ведь он размышлял на эту тему? Что? Клизма, задница. Канализация.
Мужик ухмыльнулся.
-Воистину, благословенна клизма сия! – поддержал он мудреца. – Есть среди этих путей тот, что нам нужен. Потому как один путь открывает содержимому резервуара (как ты сказываешь) – сюда, к нам, а другой, - мужик хихикнул, - прямиком в ихнюю выгребную яму.
Ведьма уставилась на мужика в крайнем изумлении.
Она этого не знала, но сейчас поняла, что мужик говорит правду. Зло могло вырваться и затопить Землю. Но Отстойнику Всего Сущего мог выпасть и иной путь. В междупространственную резервацию Зла, где силы не менее злобные, но несравненно более могущественные выдерживались по воле Аллаха (или еще там кого) многие триллионы лет….
Ведьма расхохоталась! Зло поставило на карту очень многое. Зло пошло ва-банк. Пятьдесят на пятьдесят – пан или пропал. Не очень похоже на известное ей Зло. Наверняка, здесь спрятана уловка. Что-то, что подтолкнет поворачивающего кран в нужную сторону.
Интересно, а какая сторона – нужная?
Ведьма с ужасом поняла, что ЗНАЕТ. И поняла, что НЕ ВЕРИТ себе. И поняла, что не скажет. Потому что нужная сторона – это Ванькина смерть. Черный Огонь судорожно закусила губу и зарычала.
Мужик обвел глазами своих спутников и… ничего не спросил.
Туды-суды, а дело-то серьезное, размышлял мужик. И доверить-то я тута никому не могу. Потому что мнения в данном случае может быть ДВА, а кобель у меня – ОДИН. И ежели – не дай Бог – кто прошибется….
Башка поднял голову. Воровским чутьем старый каторжник момент просек раньше Ведьмы. Атаман (а мужик, по мнению Башки, был у них атаманом) будет решать сам. И дело Башки было – смотреть, чтобы в ответственный момент никто ему не мешал. Потому – мнений может быть много,… а правильно – как атаман решит.
Ведьма встретила взгляд мужика и отрицательно помотала головой. Она не знает, не может! Должен же он хоть что-нибудь понимать?! Если бы Ведьма думала об чем-то другом, она бы поняла, что вопрошать ее мужик и не собирался.
Мужик поглядел и щенка, а после – на вентиль.
Хорошо. Верно, что должен я это прочувствовать. Простые должны быть, ясные образы. Ну, скажем – свет и тьма. Вот, ежели бы повернул я крантик – налево.
Он брел каким-то заросшим дремучим лесом в кромешной темноте. Уныло моросил холодный дождик, капало с листьев, щенок бежал впереди – мокрый и несчастный, развесив уши, и намокшая клизма перевешивала песика вперед, отчего он не раз спотыкался. Да и сама клизма выглядела грустной и потрепанной, и ни единого звука не издавала клизма.
Да, уж, подумал мужик. А вот таперя, ежели бы, скажем, повернул я крантик – направо.
Он прикрыл глаза, представляя.
Они шли по равнине, залитой солнцем. Не ослепительным и выжигающим, а ровным и ласковым солнышком. Ни ветринки, ни облачка. И щенок был тут, трусил рядом. Только, трусил он как-то понуро, и клизмы у него не было.
-Так, - пробормотал мужик себе под нос. – Простые и ясные знаки. Там, стал быть – тьма, а тут, стал быть – свет.
Взялся за вентиль и быстро повернул его ВЛЕВО.
Поначалу мужик было подумал, что ошибся – молнии полыхнули над туманом в бассейне и кинулись ему в рожу, а сам туман заволновался и взбух. Мужик инстинктивно прикрыл глаза ладонью, чтоб не выжгло, но молнии, не долетев, опали, а в тумане появилась воронка, втягивающая зловещее нечто в себя.
Ведьма отчаянно закричала.
-Ты убил его!!!
Встала и подняла руки, чтобы проклясть всех их!
И тогда каторжник Башка метнул нож.
С быстротой молнии мужик повернулся и вполоборота метнул кистень. Две железяки встретились в воздухе и со звоном отлетели на камни. Каторжник удивленно поглядел на мужика. Только в американских боевиках Башка видел, чтобы на лету брошенный нож сбивали.
-Что-то ты нервный стал, брат Башка, - хмыкнул мужик. Пошел, подобрал кистень, осмотрел обломки ножа. Лезвие сломалось точно по борозде, оставленной кровью оборотня.
-Попортил я тебе вещичку, - покачал головой Бальдур. – Ты уж извини, брат. Возьми мой.
Ведьма опустила руки, так ничего и не сказав, осела на жалобный мох, едва прикрывающий камни, и заплакала.
Башка принял мужицкий клинок и внимательно его рассматривал. Показалось каторжнику, будто небесный рыжебородый кузнец, что помог им в битве с драконами, приложил к нему руку. Такой нож в каждое сермяжное брюхо совать не станешь – жалко пакостить.
Каторжник оторвал взгляд от клинка и огляделся.
Скелет, что привел их сюда, лежал грудой костей неподалеку. Кости были вовсе истлевшие, распадывались при легком прикосновении.
-Похоронить надо нашенских, - хрипло сказал Башка. – Кажного найти и похоронить по совести, с молитвою. И с именем-отчеством.
-Как же теперь имя да отчество их прознаешь? – вздохнул, крестясь, Бальдур. – Сколько лет прошло…. Да и кто их знал-то по отчеству?
-Я скажу,… - мужик и Башка обернулись. Ведьма стояла пред ними, опустив глаза, занавесив лицо распущенными черными волосами.
-Я скажу, - повторила Бирюковишна. – Я знаю. А ты прости меня, дядька Бальдур, что проклясть тебя захотела.
-Ты не меня захотела проклясть – судьбу свою непутевую, - мужик почесал поясницу и улыбнулся. – А ведь ишшо даже и неизвестно, какая твоя судьба?...
-Судьба моя была, чтобы дядька Башка меня зарезал, - глухо ответила Ведьма.
-Так ведь – не зарезал же, - мужик рассмеялся. – Много ты, Огонечка, об себе знаешь. А от многия знания – многия печали. Так что ты уж лучче выпей за упокой души братьев наших, что Василий выгонит, да предайся разврату, как у вас, Ведьмов, положено. А там, глянь – и ишшо что не сбудется.
В этом месте мужик малость осекся. Потому как, чтобы ишшо что не сбылось, следовало лично ему, мужику, поспешать. А поспешать – значить, пропустить пьянку. Бальдур на миг заколебался.
-Да и хрен бы с ним, - махнул рукою мужик. – Выпивал я уж стока, что и еще выпить не раз успею.
И порешил мужик, как свечереет, сбираться в путь.
На сборах и отловила его княжна. Несмотря на свое не всегда подобающее чину поведение, оставаться в обществе четырех десятков пьяных голодных каторжников Вешнянка особо не желала. Ведьме – той Устав тако велит, девка Парашка – на рожу свою да на попа надеется, а ей, как представительнице господствующего класса, надеяться не на что. Рази что – на длинные ноги, более в заячьем нежели в девичьем понимании.
-Никак, уезжаешь? – поинтересовалась княжна.
-Поспешать надобно. Дело тута у меня осталось не сделанным.
Подозвал мужик Башку, наказал доставить всех, кто с самого начала в экспедицию вышел – к Матрене, взял котомку, кликнул щенка и пошел к берегу. Вешнянка – за ним.
-А как же ты на материк переплыть собираешься?
Посмотрел на нее мужик внимательно и сказывает:
-Тока, чтобы сидела тихо. И после – язык за зубми!
-Ага! – обрадовано согласилась княжна и через минуту вернулась со своей котомкой.
Кликнул мужик щенка, и вышли оне к берегу – в камыши. Бальдур крякнул подвыпившей уткою, и появился челн. На веслах сидел давешней небесный рыжебородый кузнец. Ноне он был, правда, не в фартуке, а в одеже, более для воинского звания приличной, но молот, как и тогда, держал под рукою.
Рыжебородый буркнул что-то по-норвежски, мужик указал княжне полезать в лодку, ухватил щенка, посадил его туда же и сел сам. Нащупал под банкой флягу, выдернул пробку и сделал глоток. Рыжебородый налег на весла, и лодка понеслась стрелою. Куды – стрелою – быстряе!
-Делать тебе не хрена, - бурчал кузнец, раздувая бороду. – И сам вечно чухней страдаешь, и людям работать не даешь.
-Ага, то есть, ты полагаешь, ежли б это ГАВНО наружу полезло, было б лучче? – парировал мужик.
-Про это тебе никто и не говорит. А на хрена тебе Ведьмин трахарь? Али не видишь, что эта парочка жопу себе найдет по любому?
-Может, что и найдет. А может, что и не найдет. И по любому, все-таки был мне Бирюк – товарищем. Хотя характер у него, алкоголика, порою оказывался и не сахар….
Говорили мужики по-норвежски, да еще и на каком-то диалекте безбожном, но образованная княжна общую суть разговора ухватывала. И дивилась безмерно. Хотя, она уж давно ничем другим тута не занималася. Мир открывал перед ней новые горизонты,… и в свете этого мысль о замужестве становилась для Вешнянки вовсе невыносимой. Только подумать, что она ничего этого больше не увидит!! Будет дряхлой старухою внукам мозги полоскать – присутствовала, мол, при разговоре…. Те и решат – выжила из ума бабка.
Конечно, в терем отцовский вернуться надобно. Вопросы уладить – с купцом Никитою, с Васькой-попом, со Сплющенной Рожей. Ратибора уговорить вернуть. И все – фигушки. На волю! А ну, не отпустят – на волю-то? Велят ровно дуре – прилично вести, обвыкать к роли государыни? Тогда – бежать. А запрут? Сторожей приставят, решетки понавесят, чтоб в окно не вылезла? Эх, надо было у Васьки-попа про запоры узнать. И не забыть еще – кистень у мужика выпросить. Саблю, кинжал, лук – отобрать могут, коли в девки запрут. Кистень – не заподозрят, не сыщут.
-Это кого это ты, девка, кистенем охаживать собралась? – обернулся к ней рыжебородый. – Не суженого ли своего немилого?
Вешнянка покраснела. Не то – вслух стала она заговариваться, не то – мысли ее читал небесный кузнец.
-Держи, - рыжебородый кинул ей небольшой предмет. Княжна ловко его ухватила, глянула. Так и есть – кистень девчоночий, чтобы и спрятать можно легко, и махать девичья рука не отсохла.
-Спасибо тебе, - поклонилась низко, как только можно сидя кланяться. – Ввек не забуду.
-Забудешь, - усмехнулся рыжебородый. – Попы мозги засрут.
-Не так, чтобы очень, - вступился мужик. – Она – девка памятливая.
Берег показался – Вешнянка охнула. Заместо трех ден – часа не прошло. Вышли оне с лодки, рыжебородого поблагодарили. А как лодка в тумане укрылася, княжна мужика и спрашивает:
-Правда?…
-Правда, - ответствует ей мужик. – Токмо, ты особо про то помалкивай. Попы не тока на мозги капать горазды. Вона, Ведьмину мать припекли на хрен.
Посмотрел вслед лодье мужик, вздохнул, рукой помахал.
-Эх, коли бы все попы были, как Васька наш!
-Ни водки, ни вина тогда б в государстве не осталось, - по-своему повернула княжна.
-И народ бы – не пил, - докончил мужик. Щенок подпрыгнул и лизнул мужику руку. – Эк, как ты вырос, однако….
Конечно же, щенок вырос. За всеми приключениями ему уже исполнилось месяца четыре с половиною. Он вытянулся, не был теперь таким уж толстым и лохматым, а хвост и вовсе болтался, как хрен знает что. И клизма была теперь не с него размером, а меньше, и сразу же можно было понять, кто в кого играет.
-Здоровый же из тебя будет кобель! – мужик наклонился и потрепал песика по загривку. Щенок радостно гавкнул. – Тока вот надобно приучить тебя микстурку пить магометанскую.
-Зачем? – вместо щенка спросила Вешнянка.
-Лечиться, - сурово сказал мужик.
-От чего?
-Хрен его знает, - пожал плечами мужик. – Вона, лекарь сказывает, когда кобель здоровый – диагноз поставить трудно.
-Так зачем же лечить, коли он здоровый?
-Ежели не лечить – помрет, - повторил мужик запавшую в душу фразу. – Вона, Лохматый Бирюк – на что уж здоровый был. А не лечили – помер.
-Так ведь ему….
-Дело не в том, - осадил ее мужик. – Логику понимать надобно. Не лечили Бирюка? – Не лечили. Помер Бирюк? – Помер. Так ни хрен ли от чего? Прав еретик магометанский – лечить надобно.
Щенок прислушивался к дискуссии, склоняя голову то вправо, то влево, и виляя хвостиком.
-И лошадей бы хорошо достать, - прибавил мужик. – Не люблю я этое дело, да и красть лошадей не умею, а по-другому верно, что не успеть.
-Не надо красть лошадей, - улыбнулась Вешнянка. – Неподалеку село имеется, да застава при нем воинская. И заправляет тама Евстрахий-воин, кой меня с малолетства ведает. И лошадей нам даст, и припас в дорогу, и охрану.
-Вот охраны, пожалста, не надо, - открестился мужик. – Не поймали меня еще, чтобы охранять.
Княжна засмеялась.
-Вот, чтобы не поймали – и нужна охрана. Потому как Сплющенная Рожа на тракте ишшо командует. А ему только волю дай – невиновного скорей, чем виноватого в острог упечет.
-Ну, ежели он тока невиновных сажает – нам с тобою можно ехать спокойно, - хмыкнул мужик, однако же, боле с Вешнянкой не спорил.
Учитывая мужицкую нелюбовь к верховой езде, княжна сговорила Евстахия-воина организовать им повозку с четверкой коней. Сопровождающего дал им заставный командир, да двух конных охраны. Мчались быстро, потому как спешили, да и обчество собралось у них странное. При том, что княжна к мужику прониклася как бы уважением, да и он понемногу стал думать об ней лучче, а беседы у них не клеились, и соседство друг друга их тяготило малесь, пока трезвые. Выпить  же на пустынном тракте не представлялося ну никакой возможности. Так что – мчались весь день с утра до вечера. Тока двожды останавливались – когда щенок на ходу клизму из повозки выкидывал.
Вешнянка раздумывала, что будет, ежли гонец с каторги ее обскачет – каким Макаром станет она батюшке объяснять свое участие в налете на острог и битву с драконами? Оставалось надеяться на здравомыслие каторжного начальства, что заместо сказки рассказывать, спишут оне беглых по естественной убыли. Думала княжна и об том, как Сплющенную Рожу половчей ущучить – больно уж хитер проходимец! Не проще ли в сговор с ним поступить, обменяв спокойную жизнь купца Никиты на княжеское благоволение? Думала и об митрополите. Этот вопрос представлялся ей наиболее безнадежным. Не любил Вешнянку митрополит. Да при последней встрече и она ему много чего наговорила. А уж после того, что Василий-поп натворил перед северным вояжем, вымолить для попика прощение показалось княжне вовсе невозможным. И рассказала она про то мужику.
-Это ты молодец, - одобрил мужик. – Митрополита, верно, и впрямь придется решать по иному.
И ежели б княжна представляла себе это иное решение – верно б, раскаялась Вешнянка, что на митрополита мужику пожалилась.
Подробности путешествия сего я с вашего позволения опущу. Потому как и не было там особых подробностей. Скажу тока, что как до Матрены они добрались, так и распрощался с княжною мужик. Котомку взял свою, щенка, клизму, и, пообедав с удовольствием, убыл в лес. К Лешачьему хутору.




ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.




На треть день пути мужик обнаружил следы гулящего люда. Четверо человечков, плутая, пробирались в направлении хутора. Ясно было, что тама они никогда не были, однако же, кто-то из обитателей указал им приметный путь.
-Вот и хорошо, - подумал мужик. – Будут у меня попутчики да товарищи. А то кобель – весь со своей клизмою, да и не выпьешь с ним, с кобелем.
И прибавил шагу.
И к вечеру натолкнулся на лагерь мужик. Грустный это был лагерь. Вокруг валялся растерзанный да разбросанный скарб немудрящий, а над потухшим костром на дереве висели подвешенные за шею трое мужиков. Нашему мужику ведомо было, что в таком положении трудно дышать, а потому он и не удивился, увидев, будто подвешенные мужики уже померли. А четвертого и подвешивать было ни к чему – лежал поодаль в собственной крови и кишках до смерти запытанный.
Кому потребовалось так разбираться со странниками?
Ворами убиенные людишки не были – во всяком случае, мужик их не знал. Так, верно, бродяги лесные, али холопы беглые. Да их и не пограбили. Взять, ясен пень, было немного, но даже кисетик соли, пара медных монет, топор еще целый, - а ведь ничего этого у них не взяли. А коли бы поймали их, скажем, охотники за людями – господам бы взад отвели, али басурманам продали. Вот и выходила у мужика версия единственная, к тому ж заранее предугаданная. В Лешачий хутор дорогу искали убивцы. Осмотрел мужик окрест следы – пешие да конные натоптали, определил отряд воинский голов в тридесять и опечалился. Потому как был мужик вовсе не Арнольд Шварценеггер, и три на десять кметей замочить затруднялся.
-Эк, ядри твою бабку-мать! – вздохнул мужик, почесал башку и обнаружил, что недурно бы ее помыть – когда-нибудь. – А ведь делать-то, ядри твою бабку-мать, нечего….
Снял мужик с пояса флягу, взболтал, полагая на слух определить объем остатка, выдернул пробку и свершил глоток. Убиенных следовало предать земле. После тех, северных каторжных скелетов к упокойникам мужик стал относиться еще уважительнее, чем раньше. Неизвестно еще, в каких обстоятельствах придется свидеться. Оглядевшись еще раз, Бальдур тихо выругался. У покойных странников лопаты не оказалось, а у него ее и вовсе никогда не было. А рыть яму на четверых хрен знает чем – до завтря провозишься. Впрочем, по такому делу любую задержку Господь оправдает. Оправдают ли люди? Мужик выругался еще раз – таперь уже в полный голос, и принялся изобретательствовать. Полная луна взлезла на хрен на небосвод, осветив ковыряющегося в земле мужика и маленького песика. Песик энергичным лаем подсказывал хозяину, что хорошо бы все это к ядреней матери кинуть и поужинать. Мужик отвечал невежеством. Все ж таки некультурный он на хрен был мужик, мать его! Вона и песику своему хрен знает что сказывал.
Песик, однако же, не смущался.
Мужика щенок знал давно, что от него ждать уже себе представлял, и потому настырно прыгал и гавкал, покамест мужик, наконец, не выделил ему положенную вечернюю пайку. Поужинав, щенок успокоился, мужик же, напротив, озлился, посколь сам-то он пробавлялся нежрамши,  и принялся скверно ругаться матом, нарушая благолепия свершаемого действия.
Наутро мужик был еще и не выспавшись. Что, как вы понимаете, культурности ему не прибавило. По следу воинского отряда шел мужик молча, однако на роже его написано было зверское выражение. Поддавшись настроению хозяина, щенок также вышагивал молча и серьезно, сжимая в зубах клизму, словно боевое снаряжение. До Лешачьего хутора им предстояло идти еще боле суток. Впрочем, по размышлении зрелом, мужик сообразил, что можно особо не гнать. Ежели, скажем, Ваньку при штурме с оружием в руках замочили, так все равно он уже опоздал. А ежели, согласно пророчеству, должны этоева сексуального террориста плетьми запороть – так дела такие делаются степенно, не спеша, при скоплении народу. Скопление же народу отсель – далеко. Не мене недели от Лешачьего хутора до скопления народу. А с добром да с пленными по лесу – и вовсе дней десять.
-Так что и не хрена мне спешить, - рассудил мужик. – Равно, как и на хутор мне пилить не зачем. Потому как на хутор – это, значить, я по ихним следам стану ноги бить. А ног мне дуром бить не следувает, а следувает иттить на перехват. Оттеда ведь, по-хорошему, тропки две-три, по которым с добром пройдешь. А добра на хуторе много, и бросать его болярин не станет.
Рассудив таким Макаром, мужик повернул на закат.
Чтобы сократить наше повествование, которое уже и так разрослось до хрен знает чего, опущу мужицкие блуждания по лесу и связанные с ними щенячьи забавы. Доложу лишь, будто на третьи сутки нашел мужик воинский отряд, влекущий с собою награбленное добро и пленников – воров да дев воровских, обитавших дотоле в Лешачьем хуторе. Нашел, надо вам сказать – к вечеру, на дым бивуака вышел.
Залег мужик в кустах, да и стал думать. И думы его были отнюдь не веселы. Налетел на хутор отряд грамотный, дисциплинированный, ведомый боярином. И взад отходили воители грамотно и дисциплинированно – с выставлением часовых, и ограничением потребления. Еще десятские в купе с лично боярином-воеводой позволяли себе небольшие вольности, обобществляя в палатке хуторских девок, а рядовые воины были, ядри твою мать, омерзительно трезвыми и бдительными. И как ко всему этому подобраться – мужик не знал. Однако же, раз уж пришел – надобно хучь попробовать. А потому лежал мужик в кустах рядом с песиком своим, меж делом к разговорам солдатским прислушивался и выбирал момент.
Щенок, коему исполнилось ужо месяцев пять или даже поболе, в странствиях выучился некоторой дисциплине, и потому лежал с мужиком рядом тихо, держа в зубах игрушку и кося на хозяина хитрым глазом. Мужик тож искоса поглядывал на песика – не замышляет ли тот чего?
Тем временем в лагере приспело время вечерней трапезы, воины (окромя караульных) собрались у костра, и пожилой ветеран, неторопливо опорожняя законную мису, повел разговор о том, о сем, как у солдатского костра и принято. В этот вечер, на мужицкое счастие, разговор шел о колдовстве. Большая часть легенд воинских о магах, чародеях, колдовских амулетах и оживших покойниках ничуть не изменилась с тех незапамятных времен, когда мужик сам с дуру да по малолетству служил в армии. Эти истории мужик досадливо пропускал мимо ушей, начиная порядком скучать. Однако, были истории и поновее.
-А вот в етом году, - торжественно повел ложкой рассказчик, - объявился в Земле Русской колдовской басурманский амулет – КЛИЗАМА. Форму из себя КЛИЗАМА имеет, ровно шар с пыпсиком, и про диавольский сей шар указано ишшо в Апокалипсисе Ивана Богослова.
Ветеран сделал паузу, призывая слушателей внимать. Мужик в кустах тоже навострил уши.
-И как та КЛИЗАМА завопит человечьим голосом – упокойники из земли строем встают, звери небесные на промысел сбираются, а уж горынычей слетается – тьма тьмущая. И где закричит та КЛИЗАМА – тама сплошь кровь и одни неприятности.
-Ух, ты! – дрожащим голосом воскликнул молоденький новобранец. – И за что ж это нам напасть таковская?
Покамест ветеран с молодым проводил политбеседу на предмет развращения общества и кары Господней, мужик наш в кустах лихорадочно соображал. Ясное дело, некоторые факты, легенда, конечно же, исказила. Однако не сильно. А главное, что легенда сия подвернулась как нельзя вовремя – мужик тока диву дался, как это слух его самого обогнал, когда он так поспешал со всей силы? А раз подвернулась легенда вовремя, значится, был в том некий промысел Божий, и следовало промыслом сим воспользоваться.
Мужик тихо обернулся к щенку.
-Жми! – сказал шепотом.
В притихшем лесу разнесся характерный звук.
Рассказчик у костра запнулся на полуслове и побледнел.
-КЛИЗАМА!
Мужик все рассчитал правильно. Надобно же доложить вам, что еще в армии приметил мужик некую особенность. Воины, храбрые в бою, в хрен не почитающие опасность реальную, не страшащиеся ни воров, ни татар, ни косопузых, были в большинстве своем жутко суеверные. И от любого, даже мнимого колдовства прядали, ровно чорт от ладана.
-КЛИЗАМА!!! – заорал ветеран. – Спасайся, православные!
На фоне луны мелькнула тень нетопыря.
Воины у костра шарахнулись. Мужик восстал из кустов, воздевая руки и потрясая костьми. Тощий, перепачканный  землей мужик с бледной давно не мытой рожей в лунном свете запросто мог сойти если не за вурдалака, то за ожившего упокойника.
-Уууууу!!! – зловеще простонал мужик.
Щенку мысль понравилась, он выпустил из пасти клизму, и, задрав нос к небесам, возопил:
-Вооооооооууууууууууу!!!!
Честно сказать, так у него даже лучче, чем у мужика вышло.
-КЛИЗАМА!!! – завопили воины уже все вместе. – Спасайся, православные!
Побросав все, кроме оружия, ратники кинулись врассыпную.
Боярин со десятскими вылетели из палатки без штанов, увидели панику, и немедля к ней присоединились. Потому как воинов своих знали они стойкими, в бедствиях твердыми, и сочли, что коль уж их храбрых спутников так что-то перепугало, так, значить, и им самим испугаться тоже не грех.
Верно, кто другой на месте мужика, видя такую полную деморализацию, перебил бы всех объятых ужасом воителей к ядреней матери. Однако мужик по природе своей был ленивым, и вполне удовлетворился достигнутым результатом.
Голые хуторянские девки выскочили из боярской палатки и принялись, визжа, носиться по поляне с криком «Спасите! Убивают!»
-Уже убили, - успокоил их мужик.
Девки глянули на него и, признав знакомую рожу, стыдливо прикрылись ладошками.
-Лучче своих развязывайте, да утекайте, покуда стражники не опомянулись, - велел мужик. – А я пойду, пожалуй. Дела, однако. Да и срамно на вас глядючись.
Девки затихли, а после кинулись развязывать пленных хуторян.
-Ну, все, - решили опрометью бегущие по лесу воители. – Девок уже схарчили, вурдалаки.
И ускорили шаг.
Мужик же свистнул щенка, да и побрел по своим делам. Потому как дел у него накопилось немерено, а он тута с фигней разной подзадержался.
Из дел, кои мужика оченно донимали, особливой спешностью выделялись два. Во-первых, надобно было мужику выпить. И не абы как, на ходу, а с полным комфортом до самого свинского состояния. А во-вторых, надобно было мужику попика Ваську с Севера встретить, и выпить с ним вдругорядь. Тут мужик даже не уточнял – и так ясно, коли с Васькой – то, как свиньи. А следовано, и так и этак выходило, что мимо Матрены ему не пойти. И направился мужик в «Три с хреном дуба».
Матрена Трипердронна в этот раз вид имела загадочный. И мужику столик его в уголку накрывала задумчиво. И вообще показалось мужику по первопутку, будто трактирщица немного не в себе от каких-то переживаниев. Переживания же на Матрену никак не походили. Отродясь Трипердронна этакой дурью не баловалась. Рациональная она была женщина, без мышей и тараканов, где не надо. И покамест он был еще трезвый, мужик Матрену об этом вопросил.
-Дела ныне творятся, - отозвалась Матрена, нервно хихикнув.
-Да ну? – подивился мужик.
-Вона, в задней комнате, где вы с Василием ране выпивали, - трактирщица понизила голос (насколько это было возможно) и страшным шепотом возгласила: - тама у меня таперя покойницкая.
-Чаво? – потряс башкой изумленный мужик.
-А ничаво! Упокойники тама таперь выпивают.
-Ешкин пень! – ахнул мужик. То есть, с одной стороны, он уже знал, что упокойники – выпивают, как и все приличные люди. Но чтобы еще и в трактир захаживать запросто?!
-Вот тако вот, - вздохнула Матрена и пояснила. – Нашенские упокойники, с Лешачьего хутора.
Народу в трактире о ту пору было немного, а потому, завидев, будто мужик так ничего и не понял, Матрена пустилась в пояснения. В целях искоренения, один молодой да ретивый боярин, с личной своей дружиною, порешил хутор Лешачий сыскать, и воров оттедова на суд да расправу представить. Сыскал, побил мало, остальных – повязал, да повез на расправу.
Матрена сделал глубокий вдох.
-Да тока не довез хуторянских в город живыми, - покачала головой трактирщица. – КЛИЗАМА в лесу на них объявилась.
-Хто? – подскочил мужик.
-КЛИЗАМА. Чуда-юда этакая. Ростом – с избу, а из себя – ровно шар с пыпсиком. И как заорет та КЛИЗАМА гласом нечеловеческим – слетаются на крик сей горынычи, да упыри-вурдалаки. Вота в лесу КЛИЗАМА на них и накинулась. Воины-то убежать успели, а пленников повязанных КЛИЗАМА схарчила. Тока и остались от них, что бесплотныя призраки упокойные.
Матрена украдкой смахнула слезу.
-Все наши тама – и Сеня, Мокрый Индюк, и Ванька Задов, и другия – все таперя покойники, и в задней комнате таперь квасят, дабы людям не сказываться да видом своим не пужать.
Мужик быстро один за другим опрокинул два стакана, чтобы мозги прояснились, и задумался. Неужто он чего напутал? Неужто ж таинственная и ужасная КЛИЗАМА – это вовсе не то, об чем он думал?
-Ни хрена себе! – воскликнул мужик, закусив. – Слушай, Матрена, надобно мне на упокойников наших подсмотреть, потому как ни хрена я уже в этой истории не понимаю.
И с такими словами поднялся мужик из-за стола и зашел в мертвецкую.
-Здорово, мертвяки, ядри твою мать, - мужик аккуратно прикрыл за собой дверь. – И не стыдно вам Матрену объедать-оппивать задарма?
-И тебе по-здорову, упырь Бальдур, - ответствовал ему Мокрый Индюк, как наиболее трезвый и адекватный.
-Это же почему я упырь? – обиделся мужик.
-Ну, во-первых, потому как рожа у тебя синяя, - пояснил погорелый трактирщик. – А ваще-то, это все в Ваньки началося.
-Чаво началося?
-Да, чурня этая вся с Ваньки и началась. Ты, брат Бальдур, присаживайся, выпей да закуси, а я тебе и поведаю.
Мужик присел к столу, выпил, закусил, отрезал мяса щенку, и изготовился слушать.
-Вот, я и сказываю – с Ваньки оно началось, - продолжал Мокрый Индюк. – Потому как, тока нас повязали – Ванька быстро и сообразил – когда на вопросы отвечаешь – меньше бьют. А чтобы на вопросы отвечать и не ссучиться, вот Ванька им и стал заливать – и про КЛИЗАМУ, и про Илью Муромца.
-Про какого Илью Муромца?
-Аль не слыхал? Илья, с Мурома, богатырь наш народный?
-Тот самый что ль?
-Тот самый.
-И что Ванька про него сказывал?
-Сказывал, будто перешел Илья Муромец чрез Калинов Мост и бился с КЛИЗАМОЮ три дня и три ночи, и не мог Илья Муромец чудо-юдо сие одолеть – едва ноги унес.
Мужик посмотрел на Ваньку с уважением – ни хрена себе замастрячил!
-И откудова это Ванька узнал-то, про Илью Муромца?
-Дык ить, сам Илюха и сказывал. Он же тута надысь на Лешачий хутор захаживал.
У мужика отвисла челюсть.
-Илюха Ваньке про КЛИЗАМУ сказывал?
-Да не тока Ваньке – почитай, что все слышали, кто на кабаке тады пасся.
Мужик посмотрела на щенка, гоняющего под столом шар с пыпсиком, и покачал башкой.
-Так вот, я и говорю, - Мокрый Индюк освоил еще стакан и продолжил, жуя. – Значить, Ванька им все это наговорил, а тут и сама КЛИЗАМА пожаловала. И всех похарчила, кто не убег. А девки после сказывали, будто, как КЛИЗАМА мором прошла, вылез из кустов покойный Бальдур, и девок успокоил – мол, все вы ужо померли, и орать, мол, таперя, нечего.
-Это почему-й-то я – покойный? – возмутился мужик.
-Да хучь бы и потому, что с нами, мертвяками, сидишь, ешь-пьешь, и не пугаешься.
-Твою мать! Ты че – сам веришь, что помер? – уставился мужик на Сеньку.
-Ясно дело, помер. Я и КЛИЗАМУ как тебя видел – ростом с избу, видом имеющую своим, ровно шар с пыпсиком. И как завопила она гласом нечеловеческим – так и полезли на нас упыри и вурдалаки, налетели Горынычи, ну, и поубивали нас, сам собой. А ты, видать, еще на Севере помер – про вас слух-то какой был! Страсть! А к нам сюда, как упырь пришел, девок от страху успокоить.
Мужик нервным движением налил себе стакан и наскоро его осушил.
-Ну, мы и задумались – куды же нам, упокойным странникам, податься? И решили к Матрене пойтить. Матрена – баба добрая, авось не сгонит. А тута и видим – стражники сидят – из тех, что на хуторе нас вязали. Мы испужаться не успели – они как завопят – «Мертвяки! Упыри с могилы восстали!» - и деру. Тут-то Ванька и смекнул – упокойники-то отродясь на выпивку не платили. С тех пор мы, стал быть, тута и сидим.
Мокрый Индюк всплакнул.
-Жалко все-таки, что я помер, - шмыгнул носом покойный трактирщик. – И Ваньку жалко, и других мужиков. А девки-то каки молодыя, красивыя! И все – померли. Вот ведь, судьба наша какая….
Мужик освоил третий стакан и задумался. Ежели этим фетюкам правду жизни не довести доподлинно – нарвутся ведь. Попадут на глаза стражникам, кои в живых упокойников не верят – и каюк. А как до их, фетюков, довести правду, коли они сами в свою кончину поверили? Интересно, а сколько же выжрал Илья Муромец перед тем, как три дня и три ночи с КЛИЗАМОЮ на Калиновом Мосту бился?
Мужик с надеждой поглядел на Ваньку Задова. Их мутные взгляды встретились. Бальдур извлек из-под стола щенячью игрушку и помахал у Ивана перед носом.
-Видом имеющая своим, ровно шар с пыпсиком, - тупо пробормотал Ванька.
-Ага, ростом – с избу, - покивал головою мужик.
В мутных Ивановых глазах мелькнула не то, чтобы мысль, а какое-то подобие разумной искры. Мужик тихонько нажал на шар с пыпсиком и извлек из него нечеловеческий глас.
-Не может быть! – прошептал Иван, трезвея.
Мужик свистнул щенка и вышел в общий зал, прикрыв за собой дверь.
-Ростом с избу,… видом имеющая своим, ровно шар с пыпсиком!... – повторил Ванька и дико заржал, будто сумасшедший, откидываясь на лавке. К несчастью ведьмин жених неверно оценил степень своей алкогольной интоксикации, и от резкого движения с лавки рухнул навзничь, больно ударившись башкой.
-Ух, ё!... – воскликнул Иван, хватаясь за убитый затылок. И тут его прикрючило окончательно, ибо сообразил молодец, что вот он-то сейчас и есть ПЕРВАЯ и единственная реальная жертва чудовищной КЛИЗАМЫ (если не считать, конечно, Илью Муромца).
А вот тут-то, ядри твою мать, милостивые государи и государыни, придется нам плавную ткань повествования как бы порвать и некоторую часть событий изложить конспективно. Потому как событий осталося у нас до хрена, и хрен же мы доберемся до окончания повести, коли этую тучу необсказанных событий повествовать плавно да неспешно. Тем более – многие из них к основному действу отношение имеет весьма покатое. Но и не сказать об том, допустим, нельзя.
Ну, например. Про то, как княжна Евпраксия, вернувшись в отчий дом, на все княжество навела шороху. Оправдала купца Никиту, посадила на кол Сплющенную Рожу за воровство супротив князя-батюшки, да мало ли еще чего наворотила буйная да мятежная княжна?! Не расскажу я и как мужик наш с попом Васькой пьяным напился, потому как напивались они с Васькой завсегда по одной схеме, и кому интересно, могут отлистать пару страниц взад и освежить событие сие в памяти. Не расскажу и как Ведьма, прибых с севера, пустилась с Ванькой Задовым в неуемный разврат. И даже про девку Парашку помяну лишь мельком – заявилась она прямиком жива-здорова к реабилитированному батюшке, вытащила приказчика Петрушку на ковер и заставила в чувствах своих признаться. После чего обычаем православным сыграли оне свадьбу, где мужик наш, будучи гостем, выполнил второе свое важное дело и напился пьян уже самостоятельно – без поповой помощи.
И даже не стану в подробностях описывать, как мертвяки хуторянские с Матреной по долгам расплатилися, и с помощью оной трактирщицы расточились по городам и весям от глаз лягавых подалее. Зато в самых подробностях расскажу, как вернулся с севера гулящий человек Башка и передал мужику нашему от уважаемых людей весточку.




ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.




Мужик о ту пору как раз выпивал у Матрены. Делать мужику нашему было нечего. Потому как, допрежь девку Ширзу вести воссоединяться с семьей, следовало мужику погуторить с самыми уважаемыми людьми. А уважаемые люди – оне занятые, да и разбросаны по городам и весям, так что, без приглашения с ними не погуторишь. Вот и сидел мужик, выпивал – ждал Башку.
Каторжник Башка прибых к Матрене дней через десять опосля всех разных прочих, так что мужик в ожидании сурьезно подпортил свое здоровье алкоголем. Но жертва евошняя мужицкая оказалась не напрасной – привез от уважаемых людей Башка приглашение мужику на сходку. Мужик вынул щенячий нос из миски, свой – из стакана, культурно поблагодарствовал кореша свово, выпил с Башкой на дорогу, да и отправился.
-Ух, ё-моё! – жалобно возопила Матрена. – Да куды ж ты, ядри твою мать, заместо выхода в печку лезешь? Хучь бы кутю пожалел, ирод!
-Ни хрена себе? – изумился мужик. – Так тута у тебя заместо двери таперь печка?! Этак, с такими перестановками ты всю клиентуру на хрен подпалишь, уважаемая!
Трипердронна всплеснула руками и, подкравшись к мужику сзади, со всей силы охреначила его сковородкой по башке.
-Уй, блин, - сказал мужик и упал. Матрена же, призвав на помощь каторжника Башку, отволокла мужика в номера – проспаться. Щенок, сын собачий, рычал и кусался, защищая хозяина, но был тако же схвачен, скручен и закинут к мужику в комнату. Следом за ним, подвывая, отправилась и КЛИЗАМА.
А потому в путь-дорогу мужик отправился только на след день, изумленно ощупывая затылок.
-Не иначе, с кем подрался? – вопрошал мужик самого себя, массируя шишку. – Не мог же я так нажраться, чтобы упасть? А с кем же это же я мог у Матрены сцепиться? Да еще и при Башке?
Положение казалось мужику весьма загадочным. Во всяком случае, внутри собственного опыта ответа на вопросы сии мужик не находил.
-Аккуратнее во след раз пить-то надобно, - обратился мужик к поспешающему рядом щенку. – Потому как, помнить надобно, что творишь, выпимши. Так-то, брат!
Щенок радостно тявкнул, соглашаясь. Пить, ясен пень, надо аккуратнее. А то и до прогулки не дотерпишь. Они шли и шли, и птички пели им всякие песенки, и солнышко светило под ноги (ну, и на макушки, сам собой), а дремучий лес предлагал на выбор светлые поляны и темные прохладные тропы, да тока не стану я этого вам описывать. Потому как по пьяному делу мужик уже и так на встречу опаздывает, а ему еще в захоронку заглянуть надо. А уж где у мужика захоронка – того я вам и вовсе не скажу.
А скажу я вам вот что.
В означенный день, и даже почти что в означенное время, мужик бережно приоткрыл дверцу и вошел в тайную комнату. В одной руке у него был большой в меру потрепанный мешок, в другой – песик. Щенок ясно дело, почитал себя уже большим и взрослым, и норовил бежать своими ногами лично, однако мужик покамест полагал иначе.
За большим и почти круглым столом в потайной комнате (мера его округлости имела поправку на меру трезвости изготовившего сей стол деревянных дел мастера) расположились уважаемые люди. Точнее, даже и не просто уважаемые, а очень и чрезвычайно уважаемые люди.
Мужик поклонился собранию и рек тако:
-По-здорову вам, люди добрые!
Многих сидящих за столом мужик хорошо знал (еще с тех пор, когда они пописать вышли), а некоторых и самолично вывел на большую дорогу жизни, однако же субординацию следовало блюсти, а потому мужик поклонился еще раз, и взгромоздил на стол потрепанный мешок.
-Вота, принес малесь, для обчего дела, значить, - сообщил мужик, развязывая узел. Одной рукой узел развязывался с трудом, а опустить на пол щенка мужик скромничал. Наконец, с завязками Бальдур управился, и на столе засверкала россыпь самоцветная.
-Стал быть, все ж таки, ты этое дельце обтяпал, - довольно ухмыльнулся самый уважаемый человек.
-Задумка-то была Бирюкова, - скромно уточнил мужик. – А уж как Бирюка-то… того,… а у него дочка осталась одна…. Вота, я и взялся за Бирюка дело его доделать….
-Дочка-то Бирюкова, сказывают – ведьма, - уточнил очень уважаемый человек.
-То лжа, - степенно возразил мужик. – То есть, ведьма-то она, конечно, ведьма, а токмо ведьма наша, православная. А потому и просьбочка у меня до вас будет.
-Сказывай, - одобрил самый уважаемый человек.
-К делу бы Бирюковишну приставить. Долю-то я еешнюю отделил, а токмо ныне повязалась девка с известным вам Ванькой Задовым, сексуальным террористом. Любовь у их. А Ванька Задов для любови такая компания, что пропьют оне все под ноль, да и в беду ишшо неминуче вмажутся. Хорошо бы наставника над ней определить, покамест не перебесится. Да и дух Бирюков от того спокойней станет.
-И кого же ты думаешь в наставники ей поставить?
Мужик почесал затылок.
-Верно, Башку. Опытный человек, на доверии. Да и знакомы оне уже, знают друг друга.
На том и порешили.
И вопросил самый уважаемый человек мужика:
-Большую долю, брат Бальдур, ты на обчее дело принес. И от обчественности тебе за то благодарность. Так, может, и обчество чем тебе может содействие сделать?
-Верно, что может, - не стал отнекиваться мужик. – Девку одну басурманскую надобно мне отвести до дома родимого. А токмо в Басурмании-то знакомых у меня нетути. И через Орду ехать хлопотно – насолил я татарам-от. Сам-то бы я – ничего, а вот с девкой, да с кутей – опасаюся….
Есть на Руси поговорка такая – не имея ста рублей, а имей сто друзей. На том и уважаемые люди, надобно вам сказать, держатся. Потому как – ну, есть у тебя сто рублей. Ну, и дали тебе по башке кистенем. И нетути уже никаких денег. А дружба – она на то и дружба, что, ежели ты середь друзей путешествуешь, то будь у тебя хучь сто рублей, хучь и вовсе мешок с золотом, а никто тебя по башке не тронет.
Так что за заслуги перед обчеством выписали мужику пайцзу золотую с соколом для проезда по татарским владениям, да слово заветное к чрезвычайно уважаемому чайханщику Али в Басурмании. А, чтобы до чайханщика Али добраться, неграмотному к иностранным языкам мужику выдали талисман. И как бы он кому тот талисман показал – враз бы этот человек посодействовал ему к Али указать дорогу.
-А еще и вота какой у меня вопрос, - упомнил мужик напоследок. – Васька-поп, вам известный, Северский монастырь замыслил обживать наново. Дело хорошее, угодное Богу, да и сбегам нашим, что с каторги погорят, место отсидеться будет.
-То дельно, - согласились уважаемые люди. – А вопрос-то в чем?
-А в том вопрос, уважаемые, - продолжил мужик, - что с митрополитом нашим у Василия-попа контры. Не затвердит его митрополит настоятелем.
-А ведь и верно – митрополит не утвердит Ваську, - покачал головой чрезвычайно уважаемый человек.
-Этот – не утвердит, - согласился самый уважаемый человек.
Судьба митрополита была решена.
Поклонился мужик уважаемым людям, поблагодарил их за доброту христианскую да содействие, и вышел восвояси. Вышел мужик насупленный, но вовсе не уважаемые люди были тому причиной. Просто за беседой упомнил мужик пренеприятнейшее обстоятельство. К девке Ширзе прилагался учитель ейный, магометанский мудрец. Он ее на чужбине искал, так и ей бросать старика хрен-те-где не гоже. А мудрец промеж тем, допрежь в Землю Русскую податься, переругался с улемами да имамами, и порешили те мудреца, пымав, усадить, ядри твою мать, на кол. У мужика же из связей в клерикальных кругах был один Васька-поп, да и тот – опальный.
-Надобно чавой-то измыслить, - покачал головой мужик.
То есть, с одной стороны, можно было ничего и не измышлять, а просто скинуть вопрос на Ширзиного папашу, но сие был уклонизьмом, и мужиком не одобрялося.
-Ага! – мужик потер руки и матерно выругался. В егошней башке принялся зарождаться план. Потому как в магометанстве мужик опосля общения с мудрецом начал уже зело разбираться.
-Магометане, они же как? – разглагольствовал мужик, посматривая на щенка. - Оне к своим насчет веры строгие. И не дай Бог – чаво! А чужие середь них запросто могут жить – купцы тама, скажем, торговые, али ишшо кто. Магометане, ясен пень, почитают их за неверных, но за убеждения – не трогают. Лишь бы налоги платили. А мудрец сей еретический русскому языку лучче меня владеет. Брада у его жидкая, как у всякаго деда, рожа – кривая, вид – стариковский. Вот и надобно его тама, в Басурмании, за нашего поселить, за русского.
Найденное решение показалось мужику очень даже не в пример удачным, да и вообще – нонешний день у него вроде как получился. И от радости такой и общего восхищения захотелося мужику выпить. Не обязательно сразу до свинского состояния, а хоть как-нибудь. Удивитесь ли вы, уважаемый, коли узнаете, что в итоге оказался наш мужик вместе с сопровождающим его щеном наново у Матрены Трипердронны?
То есть, конечно, была у мужика и отговорка. Магометанский-то мудрец, по возвращении с Севера должен был его тама дожидаться. Да и Ваську-попа мужик уже почитай дня два али три не видел. То есть, раньше-то они, бывало, и боле не виделись – год, тама, али еще сколько, но тогда мужику до такой степени выпить не хотелося. А чичас – хотелося.
Блин! Вам антересно слушать, как мужик этот наново надирается? Мне так вовсе уже и не антересно этот процесс даже упоминать! Прям алкоголик какой-то, а не мужик! Пропустим сие на хрен, и перейдем к делу.
Итак, недели через три добрались мужик с мудрецом, щенком и клизмой к секретной заимке купца Никиты. Посколь купец к тому времени был уже стараниями княжны реабилитирован, то и на заимке его не было. А пребывал тама егерь-алкоголик Иван да девка магометанская Ширза – в ожидании. В ожидании чего? – спросите вы. Так, можно сказать – в непрестанном ожидании. И мужика ждала, что домой отвезти обещался, и Ивана-егеря ждала – как проспится да на охоту сходит, а то ить и жрать охота – жуть! А вот кого она точно не ждала, и даже вовсе не чаяла тута увидеть – так это учителя своего старого – Али-Рахима.
-Ох! – только и могла вымолвить девица. Протерла глаза пару раз и со слезами бросилась на шею старому деду. Мужик отвернулся. Не любил он таких ситуациев. Даже и не то, чтобы не любил, а как бы стеснялся. Когда, скажем, выпил, как они с Васькой выпивали, как встречалися после долгой разлуки – так оно вроде и понятно. Или скажем с Бирюком покойным. Встречалися, выпивали и после ругалися аж до драки. А то – слезы девичьи! Даже и не знаешь, что сказать!
А как слезы-сопли подобрали, с щенком да клизмою поздоровались, так и стали они в дальний путь собираться. Потому как, ежли б сразу собираться не начали – верно б опять напились. И, как собираться начали – заспорили. Мужик сказывал, что лучче всего добираться в Магометанию пёхом – сподручнее. Мудрец возражал, будто расположена Магометания хрен знает где, и пехом туды не доберешься вовек вовсе. А потому – надобно взять коней. Алкоголь-егерь Иван кивал – в том смысле, что барин, мол, велел коней путникам дать. Мужик возражал, будто кобель на лошади ехать не может (про себя мужик скромно умалчивал), а своими ногами, по малости, поспевать не будет. К тому же, лошадей надобно кормить. Мудрец стоял на своем – кобеля, мол, тож кормить надо, а малая Ширза пёхом до Магометании не докандехает.
Препирались они долго – до вечера. А в ночь вроде и выходить несподручно. Решили напослед отужинать на заимке.
…
Десять ден спустя стараниями Ширзы экспедиция все ж-таки выступила в путь. На телеге, потому как ни кобель малой, ни кто еще верхами ехать не могли. Мужик лежал, задрав нос в ясное небо над головой, прижимал к себе клизму (он полагал, что это щенок) и жалобно стонал. Ширза, в обнимку с истинным щенком, выговаривала магометанскому мудрецу:
-Зря ты, Али-Рахим-ака-дедушка, от Аллаха отрекся. Аллах тебе, дедушке, пить не велел. Ныне же нажрался ты, уважаемый дедушка, прям как русский мужик! Этак и помереть недолго.
Мудрец не отвечал – потому как пребывал в состоянии нирваны.
Лошадки везли телегу сами по себе, без управления, ровно бы и знали дорогу в Магометанию. Да и не мудрено им – дорога-то тута, в лесу непролазном была одна-одинешенька – что в Магометанию, что – в хрен знает куда.
А вот когда лес окончился, пришлось Ширзе спутников своих пробуждать. То есть, лошади-то, они и далее шли, будто знали дорогу, однако Ширза на Руси пожила уже преизрядно, и резонно предполагала, что ведет известная лошадкам дорога никак не в Магометанию, а либо к девкам, либо в кабак.
Разбудила она мужика, и мужик предположения ейные подтвердил, не найдя, однако же в том ничего зазорного. Потому как на кабаке и пообедать можно.
-Ну уж – нет! – решительно сказала магометанка. – Лучше я сама стану вам в дороге готовить, нежели мы на кажном кабаке будет по неделе обедать.
Мужик вздохнул, но согласился, что для здоровья полезнее питаться на свежем воздухе. Но вот беда – дороги-то в Магометанию мужик не знал. До татар ишшо вызвался довести – а далее не ведал мужик дороги. Мудрец же Али-Рахим дорогу, может, и  ведал, да вот тока добудиться его ни Ширзе, ни мужику покамет не удавалось.
-А и ладно! – махнул рукой мужик. – До татар доедем, а там и спросим у кого. Али мудрец сей алкогольный прочухается.
На том и порешили.
До первого татарского дозора пути было с неделю. К тому времени, как добрались – и мудрец поправился, и из мужика винный дух окончательно вышел. И потому все оне изумились преизрядно, татар на месте не нашедши. Заместо стойбища пребывало пепелище, усыпанное костьми человечьими да конскими, и тока жирные ленивые вороны да две облезлые, но разожравшиеся татарские собаки оживляли собой скорбное да пустынное место сие.
-Вот те и на! – изумился мужик. – Неужто, кто из наших так обнаглел?
Надобно вам доложить, что татарское иго о ту пору находилось в самом что ни на есть расцвете, и налет на татарский лагерь впрямь почитался неслыханной наглостью. Мужик принялся выискивать следы побоища, дабы определить, кто же конкретно тута так обнаглел, и вскорости оные следы обнаружил. Токмо что – странные это были следы. Да и само побоище было странным.
Не было на побоище ни конских следов, ни человечьих, ни даже упыриных. А были следы – ровно таскали по стойбищу агромадной величины мешок. И на упокойниках тако же не было отметин бранных – ран резатых и колотых, кои остаются опосля меча, копья, али тама стрелы. Напротив, были упокойники-татаровья почитай что и целые, в целой одеже, в целых доспехах, а словно бы перемяты да переломаны огромной резиновой дубиною. Ясно дело, резиновых дубинок тады в природе не было, это я вам для понятности так толкую.
Мужик остановился в тупике, задумался и плюнул. На трезвую голову ничего тут не сообразишь, - решил мужик. Значится, и выводы отложить придется, до подходящего момента. Но наблюдения свои на всякий случай мужик упомнил.
И отправились оне далее, и видели разгромленных татарских становищ ишшо штук семь али осмь.
-Неначе – андец игу? – поковырялся в затылке мужик. Мудрец Али-Рахим с сомнением потряс бороденкой.
-То вряд ли, о наблюдательнейший из мужиков, - ответствовал Али-Рахим, потрясая зачем-то щенячьей игрушкой. – Зато погромы сии пречудесные подвигли меня на создание нового раздела математической теории – теории подобия. Ибо ты, мужик, ослепленный невежеством в науках, не смог из правильных предпосылок извлечь единственный в натуре возможный вывод.
На любопытствование мужицкое и Ширзино мудрец отвечал загадочным умолчанием. Мол – помру – записи мои прочитаете, а покамест – ничего я вам сказывать не стану. Мужик поглядел на мудреца, на Ширзу, на щенка, на клизму после всего, и странные подозрения стали зарождаться в егошней башке. Ведь ежели предположить, что…
-Ростом – с избу, - пробормотал мужик себе под нос. – Видом имеющая своим…  Не может быть!..
Мужик тоже не стал делиться со спутниками своим предположением. Но вовсе не из научной вредности, а чтобы за дурака не сочли. Так они и ехали далее, опасно озираясь, покамест не добрались до Хрен-те-какого Сарая. Сараями татаровья города свои называли. А ведь и верно – не город, а сарай какой-то, подумал мужик, оглядываясь. А как стал оглядываться мужик – так и патруль татарский.
-Стой, - говорят.
Ну, мужик им пайцзу златую с соколом в очи ткнул, те и отстали. Не подвели уважаемые люди, правильную бирку выдали мужику. Так вот. Татары-то от мужика отстали, да мужик от них не отстал.
-Я, грит, ханом обласканный, и прелюбезнейший ему человек. Вот и интересуюсь, делу татарскому преданный – хрен ли  сторожевые заставы да поселения татарские порушены?
Татаровья ему и рекут:
-Видно из дальних стран прибыл ты, близкий к хану батырь, коли не знаешь, не ведаешь беды, на татарский род упавшей. Бог войны Сульдэ разгневался на хрен, и наслал на Орду мор небывалый в лице непонятного человеку чудища. Ростом чудище сие – с избу, видом имеющее своим – ровно шар с пыпсиком. И не берут чудище сие ни мечи, ни стрелы – отскакивают. А уж скока чудовищная сия КЛИЗАМА горя принесла – того никто из живых не ведает.
Задумался мужик.
С игом, оно, конечно, пора кончать. Но гигантская клизма, как политическая сила, способствующая национальному самосознанию и образованию государства российского?! Даже обидно.
-Ох, и любит же повеселиться Господь наш и Бог наш! – пробормотал мужик, истово крестясь. А, перекрестившись, вспомнил, что надобно ему магометанского мудреца приодеть православным для дальнейшей маскировки.
Технических трудностей к тому не существовало. На базаре в Орде кого хошь можно было одеть хучь буддистским евреем – товары в Орду стекалися со всего света. Но неожиданное препятствие возникло в лице самого маскируемого мудреца. Отказался мудрец прикидываться православным.
-Магометаном родился, грит, магометаном и помру!
-Дык ить, - возражает ему мужик, - об таком случае, помрешь-то ты скоро и мучительно: как тока до Магометании доедем, так улемы да имамы посодют тебя на кол.
-За что? – подивился было мудрец, а после вспомнил, что отрекся он от Аллаха и опечалился.
-Верно, и надобно меня на кол посадить, - возопил Али-Рахим, - коли я от Аллаха отрекся!
Мужик тоскливо посмотрел на Ширзу.
-Може, дать ему по башке, переодеть, покуда он в беспамятстве, а после заковать и везти, как невольника?
-Погоди, мужик, по башке бить дедушку-мудреца Али-Рахима, - сказывает Ширза. – Позволь, я с ним тет-а-тет сама побеседую.
О чем они говорили – я вам не скажу. Почему? Не слышал, потому и не скажу. Но тока после разговора с Ширзой мудрец послушно переоделся православным. Крестился, правда, все одно, как католик неверный, но кто в Магометании такие тонкости понимает?! А как мудрец переоделся, так и стали они разыскивать купцов-мусульман, что в татарские края частенько захаживали. Чтобы в Магометанию – с караваном, значить. Ходили, ходили по базару, много мусульманских купцов видели – солидных, хорошо одетых пузатых купцов, с товарами, слугами и прочей ерундой. Да тока мужику те купцы не нравились.
-Магометане, они все, как один, обмануть хотят душу православную. В Коране у их сие за доблесть записано, - пояснил мужик своим спутникам. Возмущению Ширзы и Али-Рахима не было предела. Мудрец цитировал Коран в подлиннике целыми главами наизусть, доказывая, что не было этого, а девица и вовсе чуть не плакала. Никак не могла она понять, как же после всего мужик так плохо об ней подумал?!
А мужик и не думал о ней плохо – он и вовсе о ней не думал. Про магометан ему Васька-поп сказывал, жулики, мол, оне все, а что спутники его – магометане тож – мужик забыл. Он же привык, что, ежели с кем путь-дорогу ходишь, так это, стал быть – свои, православные. Вот и шарашил языком, не глядя.
Тем более что занят был мужик – нужную рожу магометанскую высматривал. Не то, чтобы мужик знал конкретно, кто ему нужен, а тока догадывался мужик, как нужный ему купец должен выглядеть.
И вот присмотрел мужик купца. Как мудрец с Ширзой этакую рожу воровскую увидели – их чуть Кондратий не обнял. То есть, это уж точно, что либо вор, либо разбойник. Верно, что и к купцам он прибился – не то обокрасть кого, не то абрекам знакомым сдать, как с деньгами назад поедут. И уж вовсе обалдели путники, когда мужик к этой роже воровской шептаться полез. А мужик показал правильному человеку амулет, что в дорогу ему дали, и пару слов заветных на ухо наговорил.
-Вай-ме! – воскликнул фальшивый купец. – До Али-ака гость, однако!
И с поклоном пригласил путников в свой шатер.
Щенок покосился на нового знакомого и подгреб поближе к себе клизму. Присоединившись к большинству, купцу песик не доверял. И, в общем-то, правильно делал. Авторитет чайханщика Али в Магометании был, ясно дело, непререкаем, и на какую серьезную пакость фальшивый купец бы не осмелился, но прихватить походя чужую клизму – по воровскому шариату грехом не считалось.
Купеческий караван отправлялся на Восток через три дня. Эти три дня путники употребили на решение неотложных проблем. Мужику главное в эти три дня было – не напиться. Ширзе – привыкнуть к роже ихнего провожатого. Мудрецу – рассчитать коэффициент подобия.
Но три дня благополучно-таки миновали, и караван выступил в путь.
Фальшивый купец Ахмед около наших путников крутился неотступно, мужика аж подозрение взяло – тому ли человеку он доверился? Но Ахмед ему ситуацию прояснил в тот же вечер на привале.
-Вай-ме, какой зверъ, однако, - восхищался купец, глядя куда-то в сторону щенка.
-Хороший щенок, то верно, - согласился мужик.
-Пустой гаварышъ, какой щенок? – возмутился Ахмед.
Мужик опешил. Ну, во-первых, он за пса своего обиделся. А во-вторых, и вовсе понять не мог – какой же там такой зверь, если кроме щенка в том направлении никакого зверя и в помине  нету?
-Какой же там зверь? – вопросил мужик.
-Вай-ме, темнишь, уважаемый, - в свою очередь обиделся купец. – Вона какой зверъ, ровно шар с пыпсиком, тока мелкий. Молодой еще.
Мужик обхватил руками башку и пригорюнился. Мир охватило какое-то непонятное ему, мужику, клизменное безумие. Шары с пыпсиками мерещились всем, везде и по любому поводу. Что делать? Следующие полтора часа ему пришлось выслушивать магометанскую версию похождений КЛИЗАМЫ. Выходило, что сие существо, вопреки версии православной, чудовищем отнюдь не являлось, а напротив, помогало правоверным купцам спасаться от абреков-беспредельщиков. Наводя пыпсиком своим на последних прям-таки суеверный ужас. Причем, абреков, действующих по понятиям и отчисляющих долю в общак, КЛИЗАМА не трогала.
Мужик зажмурился и попытался НЕ захотеть выпить. Происходящее не лезло и не укладывалось.
-Что ж мы с тобой, на хрен, затеяли? – вопросил он щенка, смутно догадываясь…
Верно, что когда они там, на Севере, боролись со Злом, и перед крантиком испытывал мужик видения, тогда-то что-то такое и произошло или случилось, потому как именно тогда довелось ему использовать сей предмет (слово «клизма» мужик уже произнести боялся) в качестве индикатора добра и зла. Вот высвободившаяся при трансформации Отстойника Всего Сущего магическая энергия и породила чудовищный (ростом с избу) резиновый шар с пыпсиком, служащий добру по мужицким понятиям. А именно – истребляющий татарское иго, борющийся напротив князей да бояр и поддерживающий в мире воровской порядок.
-Получается, что вовсе и не пил Илюха на Калиновом мосту, - вздохнул мужик. – И что ж, в натуре, блин, мне таперь делать?
Остаток пути мужик угрюмо молчал и даже не ругался матом. Щенок тоже выглядел ну, не грустным, конечно, а как бы сосредоточенным. И даже клизма приуныла, чувствуя, что из-за нее-то и разгорелся сыр-бор. Ширза нервно дергалась, как только мимо проносил свою воровскую рожу Ахмед, а мудрец Али-Рахим что-то бесперечь писал и высчитывал на бесконечном свитке пергамента. Даже удивительно, до чего одна маленькая клизма может расстроить дружную и веселую компанию! Однако все рано или поздно проходит, как учит нас мудрейший Сулейман ибн Дауд, и хорошее, и плохое. Так и путь караванный завершился в стольном городе Бухаре. И, сдав товарищей своих на попечение местной мафии, отправился мужик с песиком и клизмой навестить известного вам чайханщика Али.
Чайханщик Али мужика встретил приветливо – слухи завсегда бегут впереди караванов.
-Салам алейкум, почтенный мужик, - сказывает.
-И тебе салам, уважаемый Али-ака, - здоровается мужик.
И начались у них тута обмены приветствиями и разными вежливыми фразочками. И про верблюдов друг друга спрашивали, и про овец, и про коз, и про коней, и здоровьем семьи интересовалися. Мужика дома еще предупредили, что магометане из вредности не пьют (чтобы православным не наливать), и чтобы он не рассчитывал. Мужик и не рассчитывал, да тока Али-ака оказался хозяином радушным, и хоть сам и не пил – мужику вина выставил.
Выпил мужик вина заморского (чайханщик Али взаместо этого выпил чаю и понюхал гашиша), закусили они, да и перешли к делу. А дело у мужику было вовсе непростое.
-Мне бы купца одного найти, - сказывает мужик. – Мохаммеда.
-Ух, ты! – отвечает Али. – Да тут у нас почитай все – купцы. Кто не вор – тот барыга. И Мохаммедов – до фига. Каждый второй. Не Али – значит – Мохаммед. А некоторые и совмещать умудряются.
-А мне того купца, кой после в писатели подался. И Книгу написал.
-Ну, ты и хитер, мужик! – покачал головой Али. – Сколько ж лет прошло! И как ты догадался, что он не помер?
-Оченно просто догадался, - сказывает мужик. – Мир-то устроен правильно – по понятиям. Вот, мы с тобой, допустим – общих друзей имеем, и уважаем друг друга, так сколь я по вашей Магометании ехал – ни разу меня не обокрали, хотя у вас тута вор на воре сидит и вором погоняет – поболе, чем у нас воров будет.
-То верно, - согласился Али.
-А Мохаммед – друг Самого Аллаха! Так разве ж посмеет Смерть к нему в дом без спросу войти?!
Подивился чайханщик Али мужицкой мудрости, и налил гостю своему еще.
Выпил мужик еще, и уши навострил.
Само собой, где ныне проживает Мохаммед, я вам сказать ну никак не могу. Во-первых, сие – не угодно Аллаху. Во-вторых, и сам Мохаммед не шибко жаждет, чтобы инкогнито его всякие разные нарушали без спросу. Ну, а в третьих – не знаю я этого. Это же Али мужику сказал, а мне чайханщик Али ничего не сказал. По правде сказать, так я даже и не знаком с уважаемым Али. А потому придется вам смириться с таким обстоятельством, что месторасположение купца Мохаммеда вы не узнаете. Достаточно того, что мужик его знает. Одно могу сказать – по нынешним меркам это – недалеко.

Купец Мохаммед как раз совершил намаз и вознес молитву Аллаху. О чем просил Аллаха купец? Неужто не догадываетесь? Просил, чтобы дал ему Аллах сил выдержать испытание верности. Чтобы защитил Аллах и уберег друга его и дочку малую, ветром невзгод закинутых на чужбину к ядреней матери. И как помолился Мохаммед, так уж и в дверь его постучали клизмою. Почему клизмой? Да задумался мужик, а клизму в этот момент в руке держал.
Открыл Мохаммед двери, да и шарахнулся.
-Ты эта, мужик, - сказывает, - кобеля-то попридержи! А то боюсь я их – страсть! Меня как в детстве на базаре собака тяпнула сзади – так до сих пор жопа к дождю чешется.
Взял мужик кобеля на руки, Мохаммед от страху в себя пришел, огляделся…
-Велик же Аллах и славен! – воскликнул купец, и слезы радости хлынули у его из глаз.
Ширза, всхлипывая, кинулась батюшке на шею, а мудрец Али-Рахим закончил свои вычисления и с гордостью сунул мужику под нос пергамент.
-Вота, однако, - возгласил мудрец. – Коэффициент подобия. Число Зверя!
Мужик окинул взглядом ряды последовательностей и дифференциальных уравнений и усомнился:
-А где ж это ты взрослую-то успел померить?
-Друзья мои! – воскликнул Мохаммед. – Сделайте милость, проходите в дом, ибо радость и счастье мои безмерны! И праздновать мы нынче будем, и завтра станем праздновать, и послезавтра праздник наш продолжим, и буду я молить Аллаха о благополучии вашем и свершении всех ваших мечтей!
И вошли они в дом Пророка, и пили и ели, и мужик с мудрецом нажрались как свиньи, а Ширза рассказывала батюшке про свое чудесное избавление от опасностей. Щенок с клизмой свободно бегал по всему дому, и через сутки Мохаммед уже не подпрыгивал, завидев собаку, а только нервно икал.
А когда все протрезвели (случилось же это не скоро), пришел Пророк к мужику в комнату его, и сказывает:
-О, мужик русский! Благодарность моя безмерна, ибо спас ты доченьку мою любимую, и друга-учителя верного. Похитили маги-магрибинцы Ширзоньку, и было то от Аллаха посланное испытание. И ушел Али-Рахим-мудрец девицу малую выручать, ибо велел мне Аллах другими делами в ту пору заведовать. И думал я, что не увижу их боле никогда, ибо нет спасения от магрибскаго колдовства иначе, как по воле Аллаха. И не было предела горю моему, покуда не появился ты, о отважный и премудрый мужик! И покуда ты пьянствовал, говорил я с Аллахом. И разрешил Аллах волею Его любое желание твое исполнить. Сказывай, о мой господин!
Почесал мужик репу, да и задумался.
Любое желание – оно, конечно, заманчиво. И только вот чего бы такое пожелать? Кобель у меня уже есть. Жениться бы, конечно, хорошо. Да тока это самому надобно. А то по-щучьему велению подсунут… щуку каку-нить, после ввек не отвяжешься. Задумался мужик сильнее, да и сообразил, чаво ему хочется:
-Эх, выпить ба! – мечтательно возгласил мужик.
Так, по воле Аллаха и напился мужик еще раз.




ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.




К Земле Русской оборотился наш мужик нескоро. Ну, во-первых, дел-то никаких у него тама не было. Во-вторых, Аллах (велик Он и славен!) исполнил мужицкое желание так, что некоторое время Бальдур и вовсе не понимал, где они с кобелем находятся. Да и Ширза не хотела со щенком расставаться, а потому упрашивала мужика погостить еще. Но все ж таки, ближе к Рождеству упомнил мужик Ваську-попа, и потянуло его на родину. Попрощался Бальдур с друзьями своими басурманскими, обговорил всякие дела-делишки с Али-чайханщиком, да и тронулся в оборотный путь. Проводником на сей раз выделил ему Али какого-то темного узбека, с проблемами русского языка. Всю дорогу читал узбек нараспев целыми главами Пушкина, Лермонтова, Некрасова, а что мужик ему сказывает – не понимал. А потому, как только стал Бальдур узнавать знакомую местность, так и отослал на хрен безъязыкого узбека, и путешествовал дале наедине со щенком.
А у развилки трех дорог и вовсе остановился мужик, репу почесал и рек тако:
-Надобно бы нам с тобой через Калинов Мостик обратно пройтица – позырить, что же мы тама натворили.
И повернули оне налево.
Долго ли шли, коротко ли, а только вышли мужик с песиком к самому Калиновому Мосту.
В запустении пребывала тутошняя местность. Ни тебе татар, ни половцев с печенегами, ни Змеев Горынычей, ни русских богатырей. Тишь да гладь, да воронье летает – тощее да голодное. Всех пожрали уже – и нету им поживы. Не заходит сюды народ – ни пеший, ни конный, ни разумом ущербный. Токмо кусты да коряги, перекати-поле да ветер.
Подивился мужик.
И заелозило тут в кустах.
-А может, мы и вовсе зазря сюды полезли? – усомнился мужик, выная на всяк случай из-за пояса топор. Кусты с хрустом раздвинулись,… и появилась КЛИЗАМА. Ростом с избу. Видом имеющая своим… ну, да вы знаете.
Маленькая КЛИЗАМА, путешествующая со щенком, принялась топтаться на месте, подвывая и припрыгиваясь. Большая КЛИЗАМА остановилась и замерла, а после тож принялася припрыгивать, поводя в разные стороны пыпсиком. Мужик вздохнул и посмотрел на щенка. КЛИЗАМКА разрывалась на разные стороны – подскакивая то к направлении родственника, то наново обратно к щенку. Она ухала, шипела, повизгивала и никак не могла на что-то решиться. А в полусотне шагов точно тако же волновалась большая и дикая КЛИЗАМА.
-Что ж, малой, - погладил мужик кобеля. – Тебе, однако, решать.
Пес склонил голову на бок, посматривая то на одно, то на другое загадочное существо, а после решительно подтолкнул маленькую КЛИЗАМУ носом.
-Ступай, мол…
В два прыжка КЛИЗАМЫ покрыли разделяющее их расстояние. Они подпрыгивали, шипели, осторожно касались друг друга пыпсиками и издавали радостные звуки. Щенок вильнул хвостиком и посмотрел на мужика.
-Вот и все, - Бальдур потрепал песика по загривку. – В семью она, стал быть, вернулася. Судьба у нас с тобой, значить, такая – брошенных детенышей по домам развозить. Ну,… и за южные границы таперя можно не беспокоиться…
Щенок наморщил нос, стараясь особо не расстраиваться. В конце-то концов, подумаешь – клизма! Мало ли еще игрушек в лесу? Песик подобрал с земли веточку, с хрустом перекусил ее и мотнул башкой. КЛИЗАМЫ, перекатываясь, подошли поближе. Малявка подскочила к щенку и чмокнула его прямо в носик. Солидная КЛИЗАМА нерешительно остановилась перед мужиком, вытянувши вперед пыпсик.
-Что ж, будем дружить, значить, - мужик пожал протянутый пыпсик. – Бальдуром меня звать, для знакомства.
Если бы я вам сказал, что на радостях мужик с клизмами выпил – вы бы мне не поверили, а потому я вам этого и не скажу. А тока гуляли оне на Калиновом Мосту неделю, и даже сваливались в воду для приколу неоднократно. После же КЛИЗАМЫ ушли обратно в кусты-камыши, а мужик с песиком направились прямиком в заснеженную Землю Русскую.


Солнышко светит ярко, снежная пыль искрится-переливается, щиплет щеки мороз-красный нос, сани летят стрелой, кони-лошади копытами вздымают поземку, знай – веселись себе. Да только нечему веселиться. Кончилась ее жизнь вольная. Не бродить ей боле по лесам дремучим, полям бескрайним. Не седлать ворона коня. И солнце в глазах, и ветер в ушах – не для нее боле. В неволю девку везут – замуж за Мстислава вонючего. И не Вешнянка она теперь – Евпраксия хренова. В омут головой, в петлю шеей – все лучче!
Сотня ратная провожатая веселиться. Им что?! Пить да гулять на свадьбе княжеской, коней будоражить да от щедрот карман набивать. А ей? Может, и впрямь – жизни решиться, как батюшке обещалась?
-Не дождетесь, - зло прошептала княжна. – Убегу, педерасью мать вашу так!
Как бы не убежишь! Научен батюшка-князь шутками дочери своей непутевой. Все уловки ея провожатым известные. С почтением стерегут княжну, а все стерегут – ровно узницу.
Ярило ударил ее по лицу лучами.
-Не уйдешь. Теперь уже – не уйдешь.
Сотня влетела в лес. Дорога – торная, светлая, да и кого из гулящих с сотню наберется? Да разве кому нужна княжна Евпраксия? Болталась бревном в проруби – ни рыба, ни мясо, болтаться теперь в петле шелковой посередь горницы.
-Не стану в неволе жить, - шепчут непослушные губы.
Скрип да скрежет лесом прошел. Вздрогнули кони. Могучие дерева в облаках снежной пыли рухнули на дорогу, на части разделяя ратный отряд. Солнце померкло на миг в снежном облаке.
-Не может быть!
Не растерялась княжна – нашарила в междусисье легонький девичий кистень, охреначила сидящих на санях провожатых. Узорочье прихватила в ларце – пущай думают, будто ее украли, да и жить на что-то надо без родительской помощи. Соскочила с дороги да огляделась.
Далеко не уйдешь. Хоть и лес – а день светлый, следы в снегу. Конные в одночасье изловят. Надобно схорониться, пока снеговой туман оседает. Верно, что не спасают ее – на спасение не наработала. Шанс дают.
Вешнянка огляделась. Где бы она замастырила тайник, коли б сама такую бучу затеяла?..

Лешачий хутор, ясное дело, погорел, да и место сие боярам да истцам стало ведомо. Но надобно же где-то гулящим людям от лиха прятаться? Некоторое время было, что и негде. А по весне слух прошел – место одно в лесах завелось заповедное. И будто бы девка тем местом заведувает. И от имени ея название места сего произошло – Вешнянкин хутор.
А уж с чего это произошло, как, и была ли замешена в том колдовская КЛИЗАМА – это, уважаемый, вам самому и решать.





ЭПИЛОГ.




По весне завсегда бывает день или два, когда наступает время безвременья. Время полусолнца и полутуч, когда день тянется годом, но и мигом кажется при том мимолетным. Мужик, примостившийся на заднице с видом на реку, се ведал.
-Ядри твою перемать-бабку-мать, - тихонько прошептал мужик, поводя зенками из стороны в сторону для пущего впечатления.
Мужик находился в розыске.
Искал его князь наш отец, по подозрению в воровстве, а тако же в том, будто именно мужик выкрал, изнасиловал и убил княжну Евпраксию.
Искали его попы, посколь подозревали за мужиком пособничество в ведьмовстве. Искали мужика и магрибские маги, коим подпортил он всю ихнюю чернокнижную малину. Разыскивали его и уцелевшие Достойные Паладины (надеюсь, вы еще помните за что).
Находился в розыске наш мужик и по татарской линии, посколь не могли простить поганые мужику появления на границах КЛИЗАМЫ, изничтожившей военную составляющую монгольского ига почитай целиком. По тому же вопросу искали мужика и три богатыря, в разное время и в разной степени от КЛИЗАМЫ той пострадавшие.
-Ядри твою мать, - развел руками мужик. – А всего-то навсего, что завел я себе кобеля.
Кобель крадучись подошел сзади и осторожно взял в пасть мужицкую руку, как бы говоря – «но ведь я же здесь!» Мужик потрепал пса по загривку свободной рукой, да и задумался.
-Куды б на хрен податься?
Конечно, можно было бы податься в Магометанию. Мохаммед его случай что и от магрибцев убережет, и от татар укроет. Да тока не было в Магометании ничего православного, а мужику православный наш уклад здорово был симпатичен.
Можно было податься в Северский монастырь. Новый митрополит утвердил-таки Ваську-попа настоятелем тамошним, и Васька б мужика вовсе никому даже по пьяному делу не выдал. А три сотни злых драчливых монахов (в основном из беглых каторжан да дезертиров) представлялись на безлюдном Севере силою неодолимой.
-Не, - помотал головой мужик. – Там я точно сопьюсь.
Можно, ясное дело, было убежища спросить у уважаемых людей. Они, понятно, не отказали бы. Да вот только – ныне уважаемые люди мужика тож уважали. А коли б он хныкаться прибежал – ему б помогли, да вот уважать бы его перестали. Потому – уважаемый человек свои проблемы сам собой должен решать. Тож не подходит.
Кобель подтолкнул мужика башкой и лизнул в нос. Мужик улыбнулся.
-А и хрен бы с ним! До сих пор перекручивались, однако, и ныне авось не пропадем.
Поднялся мужик, отряхнул зад, подхватил котомку, топор за пояс засунул, да и пошел, куды глаза глядят. Кобель трусил шагов тридцать вперед, разведывая мужику дорогу.



КОНЕЦ.