Пока не зацвела черемуха

   
   В то время, когда деревья были большими, а я наоборот; мир за соседним парком еще не имел границ, а жизнь предстояла вечной, случилась первая рыбалка.
   Первая рыбалка - как первая любовь. С трепетом ожидания новых  чувств и ощущений.
   В то время в городских прудах еще водилась съедобная рыба. И мальчишки постарше, по весне, ловили руками щук в ручьях, впадающих в Верхнее озеро. В то время было запросто хлопнуть бамбучиной по спине безмятежно нахальную водяную крысу, проплывающую прямо под удилищем. В то время… Нет – нет, юный читатель, не настолько. К тому времени плохие белые уже давно застрелили последнего бизона в американской прерии. Все сказанное происходило все- таки позже.
   В то время на пляже Верхнего городского озера, аккурат напротив нынешнего посольства Литвы, вода в жару кипела ребятней. Пока их мамочки, в целомудренных купальниках, грелись в лучах белесого Балтийского солнца на байковых одеялках.  Пустые бутылки в то время не бились на берегу, а сдавались в приемные пункты, а содержание нефтепродуктов в воде не определялось за очевидностью их отсутствия. Это позже, с ростом излишков благосостояния, вода в городе стала представлять вполне определенную опасность. А в то время особо удачливые могли поймать в Верхнем судака, а по слухам и угря, но тут уж не знаю… Помню мой дед на самодельную медную блесну вытащил огромную икряную щуку у форта Центрального рынка. И вечером семья хорошо поужинала сковородой жареной икры, а щучье сердце еще долго вздрагивало, забытое в раковине умывальника.
   Вот дед к рыбалке меня и приохотил, подарив бамбуковую трехколенку – роскошь по тем временам. Ветеран двух войн, из хоперских казаков, выросший в детстве у воды, дед все свободное время у воды и проводил. У воды же и умер. С удочкой в руке под кустом цветущей черемухи на берегу Верхнего озера.
   Первого червяка мне насадил дед. Сам он на озерах летом на червя почти не ловил. Дед, как я его потом называл, был «нахлебником». Ловил он, да и многие тогда, больше на хлеб. Кусочек свежего серого при насадке лишь чуть сжимал. Значительно позже оказалось, что другие рыбаки хлеб скатывают в тесто, и дедов метод стал моим тайным оружием. Долго я потом искал ту грань плотности сминания хлеба между: слетанием при забросе и отсутствием интереса у рыбы после первой поклевки. Увлекшись отщипыванием пушистого комочка, рыба схватывала наживку жадно. Заброс – поклевка. При подъеме не съеденный хлеб спадал , оставаясь точечной прикормкой. Вершиной «нахлебной» рыбалки на Верхнем стала поимка леща на два триста.
   В то время между мостом улицы Тельмана и теперешним кафе «Причал» располагалась известная округе пивная - голубого цвета дощатая выгородка со столиками. Называли её «Голубой Дунай». Дед там пил янтарное пиво из тяжелых стеклянных кружек и лакомил меня вяленым снетком. У «Голубого Дуная» я и заметил играющего на поверхности озера леща. Была ли причина его резвости в повышенном содержании пива в воде этого места, мне не известно, маститый рыбовед Сабанеев о подобных случаях умалчивает, но на закуску я поощрил леща полбуханкой черного хлеба. Недели потом две, проходя мимо на рыбалку, я честно делился приманкой с лещом. Щедрость моя окупилась. Почти месяц, вставая до света, я спешил туда, с тревогой вглядываясь на подходе сквозь предрассветный туман – не занято ли мое место. К восьми утра в стенки садка тыкались мордами «полтора» леща: пара – тройка хороших подлещиков, как мы называли не достигших килограмма лещей; или полуторакилограммовый лещ с подлещиком, да отфильтрованная сеткой садка мелочь Муркиного завтрака. После взятия главного двухкилограммовика рыбалка там плавно сошла на нет.
   С «дунайскими» лещами я встретился года через три после первой рыбалки, пока же на крючке был первый червяк, которого по- первости было немного жалко. Расчет деда оказался точен. На червя хватал «полосатик», не крупный окунек, но надежно, взаглот, почти до грузила. Наловленные мной окуньки были отдельно подсчитаны ( «Считай рыбу дома», – говорил дед ), почищены, поджарены, разделены на всех членов семьи и торжественно – ритуально съедены. Таких вкусных окуней у нас давно никто не ел. Вечером под закрытыми веками, поплавок в моих глазах плясал, плавно погружаясь уходил в сторону, резко булькал вглубь, не замирая до прихода сна.
   А вчера я купил внучке удочку – фантастически легкую пластиковую  трехметровую телескопию. В ближайший выходной мы поедем на рыбалку. Заберемся подальше от города, привычно уберем с облюбованного места мусор, чтобы потом сжечь или закопать. И закинем удочки. И первого внучке на крючок я насажу червя.