Жизнь после смерти

Там нет победителей
и нет проигравших.
Там смерть за учителя
помянут ли павших.
Один на один
с собственной совестью,
приклад у плеча –
не время для повести…
Там на войне

Глава 1


- Милый, вставай, - сквозь крепкий сон Ахмед услышал такой родной и нежный голос жены, доносящийся из соседней комнаты. Солнце только начало свой круг на голубом как море небосводе. «Дождя опять не предвидится, а ведь все село так его ждет. Ничего, подождем еще. Милостивый Бог даст нам каплю жизни, нужно только ждать,» - такие мысли ежедневно только подкрепляли уверенность главы семейства. На улице сиротливо заблеяли бараны и овцы. Ахмед вышел из дома, наслаждаясь новым днем.
В рассветном затишье было что-то магическое, еле уловимое, что заставляло застыть, наслаждаясь тишиной могучих гор, раскинувших свои вершины высоко вверх. Постепенно эти древние исполины начинали оживать, заполняя девственную пустоту фейерверком звуков матери-природы. Ценить каждый прожитый миг – вот верх упоения жизнью, вот то, чем человек отличается от остальных. Но далеко не каждый может это, не каждый может честно назвать себя человеком. Такие моменты помогают видеть мир во всей своей красе, полноте красок. Научить своих сыновей видеть жизнь, передать им то, что чувствуешь сам – то, о чем Ахмед мечтал с их самого рождения.
Острый глаз заметил стремительно спускающуюся с Крутой Горы черную точку. Сердце Ахмеда сжалось, почувствовался какой-то холод в груди. Постепенно точка приближалась. На гнедом скакуне по коварному склону горы с такой скоростью мог лететь только Улек. Молодой и храбрый воин ещё с детства был лидером и предводителем ребятни. И теперь, потягаться с этим крепким и жилистым парнем отважился бы не каждый.
 - Ахмед, созовите Совет, пусть приходят все.
Твердый, как скала голос разрезал воздух. Густые чёрные брови сошлись на переносице. Последний раз Ахмед видел Улека в таком состоянии пять лет назад. Тогда селу угрожали разорением кочующие разбойные банды. Отбиваться пришлось всеми силами. Потеряли в ту пору двадцать человек. Три дня раз за разом кочевники устраивали набеги в поисках лёгкой наживы и каждый раз их отбрасывали из ущелья в горы. Они ушли не получив ничего, потеряв половину своих. Но что же стряслось в этот раз? Неужели придётся опять взяться за оружие?
- Через пять минут мы будем у колодца.
Ахмед в считанные минуты собрал две сотни человек, мужчин сильных и опытных, умеющих твёрдо держать клинок в руке.
Не дожидаясь опоздавших, Улек выступил с речью:
-¬ Братья! Те, кого мы не звали, у дверей нашего дома. Русские с войсками ступили на нашу землю. У нас мало шансов, но мы должны защитить свой дом. Пусть Ахмед не даст мне соврать, мы никогда не знали страха перед лицом опасности. Кто готов выступить со мной к ущелью, кто окропит свои руки кровью!?
- Готовы! – прогремели сотни глоток над деревней.
Ахмед, забросив за плечо ружьё, молча кивнул. На всю деревню только он один мог стрелять, причём достаточно хорошо.
Ещё десять минут ушло на сборы. В седле набралось две с половиной сотни. Все отважные и бесстрашные, готовые ко всему. На прощание не оставалось и минуты. Ахмед долго смотрел в глаза своей жены, в её карие, как сами горы, бездонные колодцы. Сказать что-то не хватило сил. Уж лучше так, не прощаясь. Ведь сколько лет они вместе, сколько радости и горя пережили. Горло, словно залитое расплавленным свинцом, не давало сказать ни слова. Пора, в бой, для кого-то в первый, для кого-то в последний.
Тонкой цепочкой всадники один за другим устремились вверх по склону, криками разрывая рассвет. Остановившись возле ущелья, они спешились. Вдалеке был слышен утробный рык двигателей. Если это танки, то им не выжить. Став на колени, воины застыли в молитве. Ещё десять минут пролетели как одно мгновение. Время, бегущее быстрее горных источников через несколько минут остановится, растягивая секунды в бесконечные часы. Теперь все были готовы. Лошади часто и хрипло дышали, бока блестели под лучами восходящего солнца. Ахмед задержал свой взгляд на чарующем небесном диске, дающем жизнь всему живому. «Может там впереди, его ждёт судьба, в которой не будет места ни солнцу, ни рассвету, где будет один Аллах, вечный и вездесущий.»
Голос Улека, твёрдый и уверенный казалось содрогнул горы:
- Защитники, за нами наши семьи, наши сыновья и дочери, наши жёны. За нами наше посмертие. Так пусть же наши сердца остановятся не напрасно. Там, впереди нас ждёт Аллах. Пускай же враг в честном бою докажет свою смелость. И будут прокляты сыновья и внуки тех, кто повернёт назад. Так воздастся же нам на небесах, где мы соединимся с нашими предками. Ай-я, ай-я!
Воинственный клич Улека обгоняя мысли, устремился вверх, подхваченный остальными. С каждой секундой всё быстрей и быстрей скакуны рвались вперёд, обгоняя ветер вливались в узкое ущелье. Две с половиной сотни свободных людей с ятаганами над головами летели навстречу своей судьбе. Каждый из них знал, что этот бой может стать для него последним, что он может не увидеть тех, кого так любит, ради кого стоит отдать жизнь.
Их встретила советская колонна, впереди которой шли танки. В экипаж своего танка командир Нестеров набрал тех, кто не раздумывая нажмёт на курок, кто способен без жалости и сожаления выстрелить в спину безоружному. Увидев конницу, несущуюся во весь опор, капитан Нестеров отдал приказ остановиться и приготовится открыть огонь. Довольно хрюкнув, он подумал: «Сейчас порезвимся». Так холодное и сухое слово решило судьбу более чем двухсот человек. Ни один из всадников не повернул назад, ни у одного из них не дрогнул клинок. Ахмед ощутил жгучую боль в бедре, Чёрный, получивший с десяток пуль, по инерции пролетел вперёд ещё метров двадцать. С молитвой на устах они гибли десятками. Высохшая с трещинами земля, два месяца не знавшая влаги, жадно впитывала алую кровь погибших. Казалось, сама вечность вошла в ущелье, остановив время. Предстоящая честная схватка превратилась в кровавое бессмысленное побоище. Пулемётчик Радевич закрыл глаза, не в силах больше смотреть на происходящее. Гримаса ужаса застыла на его лице. Ощетинившись, выплёвывая последние крупицы смерти, пулемёт наконец умолк.
- Продолжить движение! – грубый и резкий голос Нестерова разорвал гнетущую тишину.
У машиниста Ботько не нашлось слов. Руки лихорадочно тряслись на штурвале.
- Но капитан, там же люди. Там…
- Выполнять, я сказал, - сквозь зубы процедил командир, - под трибунал захотел, сопляк!?
 Смертоносная жестянка продолжила своё победное шествие. То, что происходило далее, трудно поддаётся описанию. Раненые, истекающие кровью защитники селения, умолкли навсегда под траками танка. Выехав из ущелья, Ботько выскочил из танка, как укушенный. Его рвало, да так сильно, что казалось, он захлебнётся.
- Ботько, да будет тебе. Этих тварей нужно как тараканов давить, душманы проклятые.
- Какие ж мы люди, капитан, - серый и бесцветный голос Ботько вырвал правду из-под гусениц танка, - Нелюди мы. И нет нам прощения. Боже, да что ж это творится? Не война это, а мясорубка какая-то. За что ж так? За что?
Это были последние адекватные слова машиниста Ботько. Проведя оставшуюся жизнь в психиатрической больнице, он каждое утро делал осмотр столовой в поисках тараканов, ловко устраняя их своим проношенным тапкам.
Среди груд раздавленных и изувеченных тел в одном из них всё-таки билось сердце. Ахмед, раненный в левое бедро, лежал, придавленный Чёрным. Сквозь пелену боли он слышал залпы, пулемётный огонь и крики, детей и матерей. Выбравшись из-под скакуна, он перевязал ногу и замер. То, что предстало перед ним, было хуже ада. В узком ущелье лежали груды человеческих и лошадиных тел, сквозь которые хорошо просматривались следы от траков танков.
- Аллах мой, - вырвалось из груди. Белая дымка опять накрыла сознание. Нанеся удар по селению, танки ушли обратно. Экипаж Нестерова был приставлен к награде за уничтожение противника, многократно превосходящего советских героев по численности.
Придя в себя, Ахмед бросился к деревне. Спускаясь к селу, его сердце разбилось на куски. Горю Ахмеда не было предела. В тот день он умер вместе со своей женой и детьми, сгоревшими в их собственном доме. От деревни за два часа остались одни угли да чёрные,  словно древние памятники, каменные изгороди. Ещё несколько десятилетий они будут немыми свидетелями ужасов войны, пролитой ради животного упоения собственным могуществом крови простых, ни в чём не повинных людей. Слёзы градом катились по окровавленному лицу мужа и отца. Боль затмила всё, оставив выгоревшую пустоту.
- Клянусь Аллахом, я отомщу за вас. Клянусь своими предками: ни один русский с оружием в руках не останется в живых, - слова молотом впечатывались в каменные костяки, - пока бьётся моё мёртвое сердце.
Мёртвое сердце Ахмеда билось ещё семнадцать лет, в девяносто шестом остановившись навсегда. За первый год афганской войны он отнял жизнь у тридцати молодых русских парней. Они не умели даже толком стрелять. Исполняя свой интернациональный долг они воевали как могли, гибли за чьи-то амбиции тысячами. Но ни разу рука Ахмеда не дрогнула, ни разу он не промахнулся. И никогда он не стрелял первым, казалось, сама смерть охраняла его. Горец положил с собой в могилу триста восемьдесят советских солдат, ровно столько, сколько было нужно, отомстив за каждого: за друзей и их семьи, за жену и детей, за всю деревню. Последним, кого он забрал, был пулемётчик, открывший огонь из середины колонны, входящей в Грозный. Ахмед во весь рост стоял на холме в ста метрах от колонны и ждал, ждал последнего. А вот и он – тёмноволосый паренёк с чёрными как ночь глазами. «А ведь он мог быть моим сыном», - промелькнуло в голове. Солдат схватился за пулемёт и открыл огонь. Снайперская винтовка Ахмеда ещё никогда не подводила. Один выстрел – одна жизнь, с каждым разом удлиняя смертный список. В этот раз он немного промахнулся, но знал, что боец не выживет. Парень будет жить не больше недели.
Вот и всё, список завершён. Список, написанный кровью. Поймут ли его предки, простят ли его месть погибшие друзья, семья? Он сделал то, что должен был сделать. Жить дальше не имело смысла.
- Триста восемьдесят, вы все со мной. Не прошу у вас прощения потому, что знаю: не будет покоя мне.
Винтовка выпала из сильных, жилистых рук: «Прощай, мой верный друг». С молитвой Ахмед двинулся к колонне. В десяти метрах его сразила вражеская пуля, попав в холодное как лёд сердце.
- Аллах, я с вами, - выдохнул он, падая в холодную грязь. Перед ним стояли жена, дети, друзья. Сердце Ахмеда остановилось.





















Жизнь порою хуже смерти…











Глава 2


Откуда-то издалека донеслись тихие голоса. Постепенно они начали нарастать, становясь всё громче и громче. Через несколько секунд это были уже крики. Вокруг были слышны выстрелы, заглушаемые взрывами. Кто-то нёс на плече раненого, кто-то звал мать, кто-то в неестественной позе застыл у стены, навсегда. Раз за разом крик перерастал в нечеловеческий душераздирающий вопль, затмевая собой всё происходящее. Этому кошмару нет названия. Черное небо разразилось дождём, оплакивая погибших. Граната! Граната!!! – прохрипели справа. Вспышка белого света ослепила всё вокруг…
 Николай открыл глаза. Опять, вот уже который раз этот сон возвращал его на десять лет назад. Белый, с многочисленными трещинами и подтёками потолок предстал его взору. То тут, то там, сквозь обсыпавшуюся штукатурку, просматривалась серая панель. Только сейчас он понял, что закрывает лицо руками.
Но как, чёрт возьми, он видит. Внезапно пришло осознание настоящего, жёсткого и чёрствого. Уродливый обрубок руки слабо грел подбородок, едва доставая до недельной щетины. Сквозь плотные занавески с надеждой пробивались лучи восходящего солнца, такого яркого и весёлого. Через пять минут лучик медленно пополз по кровати, подмигивая лежебоке. В нём чувствовалась сама жизнь. Да, мне бы так – подумал парень.
На часах не было ещё шести. Треклятый будильник бодро подпрыгнул на тумбочке, вытанцовывая неизвестный африканский мотив. Рука машинально устремилась в направлении визжащего бунтаря, пытаясь покончить с ним раз и навсегда. Обрубок глухо ударился по тумбочке, доставив нестерпимую боль, пощёчиной хлестнув по гримасе разочарования и отчаяния. Боже, сколько ж можно!? Николай вот уже десять лет остро ощущал физическое присутствие сильных словно тиски пальцев, большой ладони и крепкого запястья, не желая мириться со званием калеки или человека с ограниченными физическими возможностями. Но с каждым годом становилось всё больнее.
Бриться, душ, почистить зубы и вперёд, покорять мир. Сегодня он будет моим. Пусть неделю назад удача отвернулась от меня, ничего, сегодня повезёт. Сколько раз Николай слышал такие одинаковые, безответные фразы: мы подумаем, мы вам позвоним, приходите через неделю. Правда, бывало и хуже: вы вообще кто, что вы себе думаете, у вас же была контузия, а это, что это такое, нам такие не нужны или, а ну давай отсюда, чтоб я тебя в последний раз видел, инвалид. Кажется, ещё десяток таких проб и руки опустятся, да-а, точнее сказать рука.
Поднявшись с кровати, парень быстро заправил постель, словно фокусник, орудуя одной рукой с подушкой, одеялом и покрывалом. На зарядку ушло двадцать минут. Каждый день этот человек бросал вызов обыденности, начиная с разминки: ста отжиманий на одной руке, поддерживая равновесие правой. Это позволяло зарядиться уверенностью в себе, если не на весь день, то хотя бы на несколько часов. Сорок один, сорок два, сорок три…
В тот вечер из Набережных Челнов ушло сто восемьдесят КАМАЗов, полных таких же как он, ребят, оставляя за собой тысячи ждущих сердец матерей, отцов, девушек. На целую неделю город застыл в нерешительности, не зная, что делать дальше. Уже в тот день война началась для всего города, без спроса вошла в каждую семью, забрала с собой сына, брата, будущего отца и мужа.
 Перед глазами стояли его друзья, такие же как он, солдаты, комбат, не дающий и пяти минут отдыха. Его громкий сорванный бас разносился далеко за пределы казармы: Да вы там и минуты не продержитесь! Сомов, ты что там в полу нашёл, ещё двести отжиманий! Щенки, потом спасибо скажете, если сможете. Комбат Гаврила Степаныч был настоящим солдатом своей армии, сначала советской, потом российской. Побывав не в одной горячей точке, вырвав из когтей смерти ни одну жизнь, теперь он учил ещё совсем зелёных ребят. Учил недолго: два месяца и вперёд. Их ждала совсем неизвестная чеченская земля, где не было ни своих, ни чужих. Набережные Челны, как один из самых морально не устойчивых, с обострившимися сепаратистскими настроениями шли первыми. Национальная безопасность посчитала этот регион, как и многие другие бомбой замедленного действия. Построенный бывшими уголовниками и зэками КАМАЗ стал их последним пристанищем и надёжным убежищем. Здесь же выросли огромные микрорайоны, приняв в свои квартиры людей, живших по понятиям. И вот, спустя пятьдесят лет незримое руководство матушки России бросило своих верных сыновей в самое пекло, убивая при этом двух, точнее тысячи зайцев. Бомба замедленного действия стала чеченской гранатой, взрыв которой был слышен целое десятилетие. Николай Ефремов, крепкий дворовый парень оказался в числе первых, кому представилась возможность доказать Родине свою верность.
Два месяца в учебке пролетели как один день. Гаврила Степаныч со слезами на глазах отпускал своих учеников, зная, на что они идут. Он каждый день вбивал им это, поднимал среди ночи по десять раз, обливая ледяной водой, бросая в огонь. Он заставил этих парней переступить через самих себя. Жилистые, крепкие, умеющие постоять за себя на улице, без страха в глазах и сердце, давно он не встречал такую дружную команду. В их глазах читалось то, что увидишь не у каждого, побывавшего в первом окружении, в первом настоящем бою. Он видел в них цену жизни и тень смерти. Для слабых здесь места не было. Но что будет там, под пулемётным огнём, под сметающем всё на своём пути наступлением неприятеля, знающим местность как свои пять пальцев, умеющим вести бой из ниоткуда, действуя небольшими партизанскими отрядами, используя все возможные методы, обладая таким запасом знаний стратегии и тактики, что его хватило бы на десятки книг и пособий. Комбат обнял каждого, благословив их в этот трудный путь, в конце которого возможно не будет выхода, ни для кого.
Для этих солдат всё произошло слишком быстро. Едва они достаточно глубоко вошли в Грозный, успев разделиться, как со всех сторон начался массированный обстрел. Это была хорошо спланированная операция с отсеканием путей отступления, не оставив места для манёвра, ни дав бойцам ни единого шанса.
Сопротивление было слабым и нерешительным. Ребята гибли один за другим. Многие так и не успели осознать, что произошло. Николай со своими двигались в середине колонны в направление «Центр». Кто-то заорал:
- Они повсюду, да их здесь сотни.
Выбравшись наполовину из люка, Марат открыл ответный огонь, поливая неприятеля пулемётным дождём. Вдруг его тело обсело, он что-то сказал и завалился на бок. Тут же в бэтээр влетела граната. Все застыли как вкопанные. Комбат постоянно орал, что если чья-то быстрая задница не успеет за две секунды выбросить эту маленькую смерть подальше, то всем остальным можно уже ни о чём не волноваться. Причём в распоряжении бойца всего несколько драгоценных мгновений не на раздумья, а только на действия. Время замедлило свой ход, расширяя стены кабины. В воздухе повисло неловкое молчание, и Николай рванулся  к гранате. Схватив мёртвой хваткой, он бросился к люку. Движения его тела были смазанными, а о скорости можно было только догадываться. Бросив гранату у Ефремова похолодело в сердце. Она накрепко сплавилась с рукой. На раздумье времени не осталось. Прикрыв люк, Николай крикнул что было сил:
- Ложись!
Только потом ему скажут, что мышцы свело судорогой, и он не смог разжать стальные пальцы. Какая ирония. Через мгновение всех тряхнуло с такой силой, что казалось голова расколется надвое. Оглушённые, один за другим бойцы начали приходить в себя. Ефремов без сознания лежал на раненом Марате. Правой руки не было, из раны медленно, но уверенно била струйка крови. Сомов схватил ремень и перевязал Николая.
- Держись, браток, держись!!! Ты спас нас всех, спас! Только попробуй здесь умереть, я ж тебя из-под земли достану. Коля, Ефремов, отвечать! Солдат! Бойцы, вставай!
Ребята начали приходить в себя, так и не отпустив оружие. Сомов рванул люк и вытащил Ефремова.
- За мной, не отставать! Громов, Серый, прикрыть отступление.
Старания комбата не прошли даром. Прикрывая отход группы из двадцати человек, Серый и Громов на время дезориентировали боевиков, дав жизненно необходимые две минуты. Из того пекла удалось вырваться только двум сотням человек, половина из которых были ранены. Убитыми вынесли тридцать солдат. В тот день почти для тысячи солдат война закончилась, так и не успев начаться.
Девяносто пять, девяносто шесть, девяносто семь…
Белый туман плотной пеленой повис перед глазами. Времени здесь не существовало. Вдруг завеса начала рассеиваться.  Ефремов осмотрелся по сторонам, не нашёл, за что зацепиться взглядом. Над головой одна за одной начали вспыхивать яркие как солнце звёзды, выстраиваясь в новый Млечный путь. Николай быстрым шагом двинулся к горизонту, прокладывая свой путь по безжизненной пустыне. Раз за разом он шёл от горизонта к горизонту, стирая свои ботинки в серую пыль. Ни одна мысль, ни один вопрос ни пришёл в его голову. Отрешённый от всего он брёл по однообразному унылому пейзажу уже наверное целую бесконечность.
Николай пришёл в себя через час. Он лежал у небольшой речушки, в крови и болоте. Сознание то оставляло его, то приходило вновь. Рядом суетились его друзья. В ушах звенело так сильно, что невозможно было разобрать ни единого слова. Гришка что-то орал в радиопередатчик, Борис схватил Костика за ворот рубашки и тряс как тряпичную куклу. Борис и Костик ещё в школе были лучшими друзьями. Первый «Б» - тогда началась их крепкая мужская дружба. Порой правда доходило до кулаков: дрались из-за девчонки из параллельного класса. В итоге она отказала обоим, и такого больше не повторялось. А сейчас Костя будто замер, решил прилечь на минуту, вот только глаза были почему-то открыты
...