Уехала ли Кармен в Deutschland?

               

 “О! Никуда не поедем – ведь мы уже здесь”.               
С.Бойцов,(альманах «Тобол» № 15 – 2007) .


          На ночь глядя забросил меня райкомовский «газик» в один из отдалённых колхозов.
   А сам, шарахаясь от кювета к кювету, пополз дальше болотной няшей осенней грязи, развозя подобных мне бедолаг по «точкам», в коих надлежало  прочитать лекции об очередной дате Великого Октября.
 
   В замызганном бушлате и растоптанных кирзачах председатель правления Охряпин встретил меня измождённой ухмылкой:
   - Заплюхались с уборкой из-за ненастья.
Ткнул  пальцем в нависшие лохмотья угрюмых туч и оправдал щемящее предчувствие:
  - Опростаются, тракт ветерок подсушит, завтра организуем ваш возврат домой.
Вдобавок огорошил:
 -  Клуба нет, в школе техничка  полы вымыла.  Соберёмся… в  конюховке. 
  - Мероприятие политическое, - напомнил ему, - всыплют нам обоим по первое число  за такую самодеятельность.
  - Никто не донесёт. Телефон сдох, почту не возят, даже радио не пишшит. Все трудоспособные мужики в поле.
И вразумительно пронзил меня взглядом: дескать, сам не проболтайся.
   
   В упомянутом месте нас ждал, не в пример организатору,  опрятно одетый, высокий  мужчина лет под сорок.
   - Лектор-юрист из города, - представил меня приведший, - после собрания прими в ночевальщики.
  - Willkommen! Добро пожаловать! - мягко пожал мою руку необыкновенный «конюший».
Тряхнул светлой копной волос и отрекомендовался:
      - Зоотехник и соломенный вдовец Франц Францевич Рот, то есть – красный, в переводе с  отеческого языка. 
    Соломенный  –  потому что майне фрау и киндер на рандеву  в ФРГ. Франкфурт-на-Одере осваивают. Там у жены близкая Freundin – подруга. Так что стеснять не будете.
   Утречком   надо мне в  райветлечебницу, проберёмся просёлочками на Пегасе.
    - Овсом или стихами потчуете символ поэтического вдохновения?- поинтересовался я.
 Ответ опередил сопроводитель:
    - Жеребца кастрированного,  мерина, он так восславил. Правда, сердясь, кричит на него иной раз: «Пферд!» Лошадь, по-ихнему.
   
   Всех на свой лад переиначивает.
Кошка – Катце,  собака – Хунд.  Корова  – кличку забыл, из какой-то  оперы. 
   - Кармен! - напомнил  рекомендуемый.
И раскрыл, так сказать, карму необычного имени.
   - Купил у проезжих цыган теляточку мокренькую, полумёртвую от болезней.
Отпоил, откормил, вылечил. Выросла красотка чёрно-пёстрая.
     С белыми пятнышками – чем не цыганочка в монистах?
  Вот и наградил её имечком, вычитанным из новеллы  Мериме о  соблазнительнице  Хосе.
   - В неметчину намылился,- пояснил о новом знакомце Охряпин,- отпускать жалко.
   Спец – от скуки на все руки!  Обустроил  свой хауз и  усадьбу – на диво!
Забор, ворота, палисадник, огород: куда ни глянь – в глазах герань!
   Покрашено, побелено, ухожено,  бурьян выкошен. Нам бы так!
  - Что  мешает? - не удержался мой язык.
  - Лень! В затылках чешем, лишку брешем: недосуг, до всего руки не доходят.
 
   …Порядок чувствовался и в пристроенном к конюшне помещении, где  в соседстве с конским поголовьем располагалось зоотехническое хозяйство.
   Собрались человек двадцать и быстро раскалились сильнее железной буржуйки.
С торжественной темы мне сразу пришлось свернуть на неторёную тропу  вопросов, застучавших по ушным перепонкам беспокойными лесными дятлами.
   Заботило людей не революционное прошлое, а их будущее – преобразование артели в отделение  свиносовхоза.
   Поэтому лишь за полночь оказались мы в доме  Рота.
Не стану живописать о внутреннем  убранстве  крестьянского жилища с национальной тевтонской спецификой.
   
   Подчеркну  одно – скромность и чистота, ничего лишнего.
Приютивший меня, оказался человеком на редкость словоохотливым и гостеприимным
   - Пращуры наши  жили в немецкой Поволжской слободе со времён, пригласившей их,  императрицы Екатерины.
   Моих  Eltern, родителей, Берия угнал в Сибирь. В пути я родился, и крестили не в кирхе, а в деревне Омской области.
  Когда зоотехническое образование получил, женился на  русской однокурснице. 
По распределению осел в этих краях, отца и мать к себе перевёз.
   За разговорами Франц угостил меня хранившимся в глиняной кринке  молочком, по вкусу не отличимым от сливок.
   Смакуя, забытый  горожанином настоящий вкус этого продукта питания, я невольно причмокнул губами:
  -  Сладка цыганочка!
  -  С колхозными  бурёнками, - согласился хозяин, - её в один ряд не поставишь. В  стаде средняя жирномолочность вдвое меньше, чем у моей буйволицы. Надои – втрое!
   Хочу Карменку в Германию перевезти.  Умом красна и  преданней собаки.
Однажды бесхозные  псы, что немало косуль в округе загубили, ко мне во двор  поживиться ворвались.
    Кобелина мой  хвост поджал и в конуру забился. Карменка в ту пору с телёночком в хлеву ласкалась.
Выскочила бесстрашно, глаза кровью налиты, хвост трубой воздет. Рога  набычила и – свору разогнала.
   
   Или другой –  на пастбище случай.
Ушлый пастух вздумал её парным молочком полакомиться.
Смекнул: вымистая животинка, пол-литра отцедить  в котелок – не заметят.
   Вроде бы не чужой, всё лето под его приглядом паслась, а где сунулся к ней, там  и зубы оставил – копытом в  морду заехала.
   Профком  в оплате больничного листа вору отказал.
Тогда он коленце выкинул: с меня по суду  хотел взыскать расходы за леченье.
   Адвокат надоумил: пострадал, мол,  от источника повышенной опасности.
Только и в суде получился ему  от ворот поворот: подпасок всё видел и разоблачил.      
   
   Укладываясь на ночлег, Франц доверительно посетовал:
- Я ведь тут как бы в опале. Год назад засобирался оформлять бумаги на выезд из страны, и началось.
   Благодетели сначала бросились  отговаривать, потом стали  склонять по падежам. Противотанковые ежи на каждом шагу ставят: обороняют от «роковой ощибки».
   За Карменку уцепились. Чтобы не увёз, справку за справкой на неё бракуют, всё не так да не этак. Явно глаз на неё положили, предлагают продать.   
   - Будьте на чеку – сопрут! – не удержался я от предостережения.

   …И – напророчил!
   Об этом Франц поведал мне спустя пару месяцев,   когда  носом к носу столкнулся с ним  в суде.
  - Какими судьбами? Соскучились? Или… Курган-на-Тоболе роднее Франкфурта-на-Одере? - обрушил я на него профессиональное любопытство.
   И сыронизировал:
  - Может, удерживает прелестница с опереточным имечком – Сильва?
  - С оперным  –  Кармен! - поправил он меня, - а  вы  – ясновидец.
Дня не прошло – умыкнули мою любимицу.
  Участковый – что  жеребёночек-стригун, посуетился и плюнул. Ищи, говорит, ветра в поле.
 - Не нашли?
 - Сама явилась!
Говорил же вам о ней: умница-разумница!
   Через  неделю замычала у ворот. На шее обрывки  канатной верёвки.
По ним и скотокрада вычислил: тот беззубый, что на поскотине пытался её молочком попользоваться.
   
   С тех пор плутаю  по следственным и судебным апартаментам  в качестве потерпевшего.
А насчёт переезда в Фатерлянд – стою на перепутье.
   Супруга  с сыном ворох новостей навезли из  турне по Германии.
Хвалят Дойчлянд, согласны на перемену жительства. Там полным-полно  знакомых переселенцев.
   Но  вот ведь какой фокус: многие через год да каждый год на побывку сюда стремятся – поклониться могилам родных, всплакнуть по обжитым местам.
   
   Хайматлянд – соединяет в одном слове два понятия.
Heimat – родина, Land – страна.  Как  разделить два желудя одного дуба?
   Прародители и отец с матерью жили и похоронены в России.
Во мне  русского и немецкого  –  половинка на серединку.
   
   Сказалась среда обитания, не могу заставить мозги работать только на немецком языке.
Навязчивое состояние раздвоения  –   жонглирование русско-немецкой лексикой.
   Душевный раздрай!
Побывал на исторической родине.
   Хорош Одер!
 А зауральская речушка с плотвой, озерки с карасями,  вид из окошка  на бархатный лужок, на котором литовкой помахать не в обузу?!
  Как выбросить из сердца грибной бор, качающий вершинами сосен у самой околицы?
Или  –  взять с собой деревенский воздух, которым от рождения дышу.
   Индустриально-городской канцероген – отменная пища для опухолевых клеток.
Скажете, брежу идиллиями Иоганна Гёте о добродетельной сельской жизни на фоне прекрасной природы?
   Нет!
Тут сплошной прагматизм – тяжко ломать сложившийся стереотип жизни!
  Сдал документы в заочную аспирантуру. Предлагают работу в облагропроме.
  Tausende von Teufel – тысяча чертей!
  Блуждаю в раздумьях, чтобы  не ринуться потом в три аллюра обратно к привычному стойлу  –  подобно Карменке.
   Она  –  от петли на шее, я  –  от гложущей сердце ностальгии.
   
   …Больше мы не виделись с Францем. Наверное, он  уехал. А  Кармен?