Героев ковали приписки

Открыл свой журналистский блокнот за 1991-й год - и в глаза бросилась фамилия с инициалами: АЛИСЕВИЧ А.А. Чуть ниже подчёркнуто: РЕКОРДЫ, КОТОРЫХ НЕ БЫЛО. И сразу вспомнилось интервью, над которым я тогда работал. Оно увидело свет в газете «В бой за уголь» и вызвало в Киселёвске (это - один из центров угледобычи в Кузбассе)большой резонанс.

Но вначале к читателям пришёл материал другого журналиста (назовём его Н.А.). Автор, используя документы эпохи Великой Отечественной войны, говорил в нём о вкладе в победу над фашистской Германией труженников тыла. При этом основной акцент он ставил на всесоюзных рекордах Жупника и Товченника – забойщиков киселёвской шахты № 3. Прочитав тот материал, А.А.Алисевич не сдержался и написал в редакцию письмо, суть которого сводилась к фразе: “Рекордов Жупника-Товченника не было…»

В то время подобное утверждение выглядело сенсацией, ведь имена рекордсменов с 3-й шахты были золотыми буквами вписаны в летопись стахановского движения. Ими в Киселёвске гордились. На них равнялись. И вдруг – такое! Но в письме Анатолия Андреевича была документальность очевидца. В годы Великой Отечественной он работал горным мастером на участке, где трудился Жупник. Больше того: свершение рекорда Жупника – выполнение за смену одинадцати добычных норм – «выпало» на его смену.

Встретился с Анатолием Андреевичем – и поразился ему. Человек, за плечами которого было восемь десятков прожитых лет, сохранил отменную память на события далёкой поры, на имена и цифры. Во время нашей беседы он много курил – волновался, но внешне выглядел спокойным, уверенным в своей правоте.

По словам Анатолия Андреевича, Жупник пошёл на рекорд без учёта характера угольного пласта – куполистого, в любой момент грозившего обвалом. Выемка в то время была камерная, и забойщику пришлось завивать печи под камеру. Печи находились на расстоянии пяти метров одна от другой, поэтому Жупник занял пространство в двадцать метров. На нём он и обрушил уголь, да так, что выбило всю крепёжную оснастку. Получился сплошной купол, и – никаких уходов. Работу сразу прекратили.

Но в те годы не могло быть такого, чтобы рекорд, проанонсированный по линии горкома и обкома партии, не свершился. А значит, «достижение» Жупника требовалось оформить документально. Изготовить фальшивку должен был горный мастер – то есть, Алисевич. Но вот что он рассказал мне:

- Я написал рапорт, но показатель выработки ставить в нём отказался.  И не только потому, что понимал фантастичность его величины – 1053 процента, но и оттого, что в случаях, когда всплывали приписки, горный мастер платил за них из собственного кармана. Начальник участка Волков, услышав мой отказ, махнул в сердцах рукай и сам сделал нужную запись.  Через час о рекорде узнала вся страна. А мы целый месяц восстанавливали штрек…

Читатель, наверное, понял, что в актив Жупнику приписали… обвал! Рекорд поставил не забойщик, а его конфликт с природой, вызванный нарушением правил ведения горных работ. В иной ситуации горняк, допустивший подобный беспредел, пошёл бы под суд, но в этой – стал героем.

Что касается «рекорда» Товченника, то он состоялся без помощи матушки-Природы. За десять дней до выхода на ударную вахту Товченник стал готовить себе нужный показатель.

- Он, - говорил Алисевич, - брал уходы, но их не записывали, а копили, чтобы потом провести как результат одной смены. Но даже это не помогло достичь намеченного показателя – выполнения тринадцати норм. Скольких-то процентов не хватило. Избежать конфуза помогли приписки…

На шахте каждый знал, что стояло за цифрами «рекордов». Знал и помалкивал, потому что ставить под сомнение результаты ударников означало подвергнуть себя неприятностям. А какими могли быть «неприятности» в пору сталинизма – об этом известно теперь даже школьникам.

Говоря о псевдорекордах Жупника и Товченника, Анатолий Андреевич не сказал о «рекордсменах», как о людях, ничего плохого. Он запомнил их «обыкновенными мужиками, которые не хотели сидеть в президиумах» (а сидеть приходилось часто и подолгу). Не вина их, а, скорее, беда, что угольные начальники заметили именно их, а потом сделали на них свою ставку. На месте Жупника и Товченника мог быть, по сути, любой хороший забойщик. Но выбор пал на них.

Когда интервью с Алисевичем увидело свет, в редакцию пошли отклики. Кто-то возмущался: «Зачем ворошить прошлое?». Кто-то, наоборот, говорил о праве каждого знать историческую правду. Но не было НИ ОДНОГО письма или телефонного звонка, чьи авторы ставили бы под сомнение то, о чём рассказывал Анатолий Андреевич. А ведь в начале 1990-х в городе жили десятки ветеранов 3-й шахты (теперь - "Киселёвской"), не понаслышке знавших и рекордсменов, и подоплёку их рекордов.

Среди откликов, опубликованных во «В бой за уголь», была заметка Анатолия Кемаева, тогда - редактора многотиражной газеты шахты «Тайбинской», а в прошлом – горного инженера с десятками лет подземного стажа. Он писал, что 11-13 норм за смену никто из забойщиков никогда выдавть не мог. Нормы формировались из рассчёта на людей неслабых, умеющих работать на совесть. И даже двухкратное перевыполнение сменного задания требовало от горняков сверхусилий, работы на пределе физических возможностей.

Но, - уточнял А.Кемаев, - рекорды на шахтах всё же ставили. Без всяких там приписок. Но то были – коллективные рекорды (бригад, участков). Правда, и тут не обходилось без «нюансов», характерных для угледобычи соцпериода. Бригаду, заявленную на высокий результат, сполна обеспечивали добротной техникой, материалами, порожняком. Обеспечивали тем, чего на шахтах всегда не хватало... Поэтому создание условий для бесперебойного
труда одного коллектива отражалось на работе другого. Новые герои получали большущую зарплату (+ премиальные), а в прочих бригадах она выходила меньше обычного.

Об интервью с А.А.Алисевичем я вспоминаю сейчас не для того, чтобы ставить под сомнение трудовой подвиг шахтёров, которые, вместе с солдатами Великой Отечественной, ковали Победу над фашизмом. Они работали на износ, по 12-14 часов не поднимаясь на-гора. А кого-то на-гора поднимали другие... Как вспоминал Алисевич, редкая неделя на 3-й шахте обходилась без гибели горняков.
 
Но важно и другое, а именно – чистота истории, достоверность фактов, из которых она слагается. Когда история искажена, мы словно бы живём в мире, который кто-то (и отнюдь не Господь-Бог) для нас придумал. А это искажает сознание человека, хоть сам он того и не замечает. Правда о событиях, пусть даже и очень горькая, много лучше виртуального энтузиазма, в духе которого воспитывалось не одно поколение советских людей.

К одному из этих поколений принадлежу и я.