Еще раз о путешествиях. Монгольский дневник

  Послушайте, что я вам расскажу... Это было, было... Почувствуйте о чем я вам расскажу. Итак, полтора месяца путешествия к земле, где по преданиям древних тюрков земля не земля, а край света. И на этом точка. При ближайшем рассмотрении точка превращается в человека с рюкзаком. Если заглянуть еще глубже можно увидеть мысли. Вот они. Смотрите.
  Начало было таким.
Солнце висело над горизонтом, его лучи высвечивали горный массив Бабырган на востоке, и увеличивали тени деревьев вдоль дороги. Из Горно-Алтайска выходила автомобильная процессия. Замыкающим в ней был автобус, на заднем сиденье которого и сидел я, положив огромный рюкзак у ног и листая дневник. На странице: 20 августа, вместо очередного потока мыслей нашел 2 капли крови. На словах: НЕ ДОБЕЖАЛ и ПЕРЕПРЫГНУЛ. Посмотрел на пустые 95 страниц. Что будет на них? Грязь болот, песок, корявый почерк?  Хватит! Смотрю на юг. Там цепочка гор рдеет в вечернем тумане, в белых полозьях сгустков водного конденсата. Вышел на пыльной дороге в неизвестном месте, когда пыль улеглась, достал компас, ибо и запад и юг и восток стали охвачены багровым, космическим заревом. Дорога, по которой я нес свой тяжелый рюкзак, была далека и уже в темноте я повернул к реке, но тропы не нашел и пока добрался до воды, что спасает нас, путешественников, от ночной жажды и страха не выжить во сне, успел споткнуться и упасть на землю пару раз. Преодолеваю липкую боязнь. Очень скоро вы прочтете к каким последствиям приводит поход к владениям собственного страха. Дай бог вам сил дойти со мной до описания чудного приключения, что случилось со мной в этом путешествии. Но, впрочем, я еще и сам не знаю куда приведет меня тяга к неизведанному! У-У-У! Шум ветра заглушает все. Это ветер врывающийся в окна транзитной «Газели» подобравшей меня ясным вечером где-то в центре Алтайских гор и несущейся далеко на юг,.. в холод. Да, водитель казах выжимает из машины все и нас неумолимо несет в холод и тьму высокогорья. К неизвестной земле под названием Чуйская степь. Машину ведет один большой хитрец, которого зовут Жанат. Бесонечный серпантин, перенивелировка ночного неба, и его горящие глаза, когда речь заходит о деньгах.
Стоп! На нас смотрят с неба. Ты, уставший водитель, тысячу раз бороздивший Алтайское высокогорье, не замечаешь этой неземной красоты, и я остался один в этом очарованном мире, мрачном царстве гор с зависшими звездами, и где-то между них, на огромной скорости, я вышел один на один в бесконечность. Устало смотришь в дорогу света, пробиваемой фарами. Пойми, не везде и не всегда человеческий разум контролирует происходящее, сознание имеет точку опоры, а иллюзии остаются иллюзиями. Настает момент, когда фантазии срываются со своих насиженных мест и с шумом разрывают тело. Игла, оргазм, прикосновение к губам любимой- последняя секунда перед тем как кровь покинет трепещущий мозг и все поплывет в необратимое... 
Мы едем по горному серпантину и ты засыпаешь... А потом подскакиваешь как сумасшедший и кричишь о том, что мы сейчас погибнем! Водитель, который так боится смерти, никогда не умрет в дороге! Прохладный ночной ветер врывается без особого стеснения в наше окно, треугольные тени гор аппликацией ложатся на звездное небо. В моей руке мобильный телефон. Мысли как птицы разлетаются и парят безлико над огромной землей. И все что я ни видел или слышал, а и ощущал, все под их крыльями и не видят они ничего более того, но в зависимости от угла полета, преломляется их видение и возникают новые, чудные картины. А хотят они лететь туда, где заканчиваются мои представления о мире, мои воспоминания о виденном, но возвращаются обратно, ибо остановлены реестрами на границах реальности. А в минуты вдохновения вылетают они прочь, преодолевая на сумасшедшей скорости пограничные прожектора и врезаясь в мир непознанный и странный. А за ними идет мое тело и покоряет новые, неизведанные пространства! 
                Чайхана и Чингисхан.
  Глубокой ночью мы встали у придорожной чайханы. Она одна разносит искусственный свет на сотни километров. Пустой зал, парень казах за стойкой и добрая женщина алтайка на раздаче. Стены увешаны картинами с изображениями гор. После того как мы хорошо поели, к нам пристал вошедший без пяти минут казах с признаками алкогольной деградации на лице. Он мог бы в любую секунду оказаться у меня под стулом за свою неучтивую речь, но все мои планы сбивала его добрая улыбка. Когда бычки от сигарет были выкинуты за крыльцо, мы тронулись в путь. Меня на моем пути к машине провожал знакомец моего водителя, тоже казах, и я кажется знаю, почему он смотрел не на звезды или не на свою большую машину в ночи. Еще в зале он спросил меня о пути и удивился, узнав, что я один, первый раз здесь, еще и без визы. Я начал разговор с цели путешествия, Монголии, и перенес его в антропологическое русло. Я всегда могу отличить казаха от алтайца, а уж про монголов и говорить нечего, и меня в очередной раз подивила настойчивость моего собеседника в желании подогнать факты таким образом, что и к нему я должен был относиться, как к потомку Чингисхана. А еще древний вождь монголов был рыжий и голубоглазый. Да, да, да, пусть встанут из своих могил кости великих воинов с некогда намотанными на них толстыми и жесткими, а теперь перерубленными остриями сабель мышцами! ПРЕКРАСНЫЕ, МУЖЕСТВЕННЫЕ лица! Их темный взор, в котором пропадала, как в ночной степи вся храбрость противника был не то, что светлый взгляд воинов Северного моря. Солнце опалило кожу веками живущих в степи кочевников так, что не вернуть изначальную белокожесть, даже если опустить солнце ниже, к горизонту на несколько дюймов в древнем солнечном календаре. Примером тому бывшие монгольские племена коряков, эскимосов у которых в их движенни на север, солнце само закатывалось к краю.
Чингисхан! Какую силу имеет это имя у кочевников! Я смотрю в пролетающий за окном холодный воздух ночи и думаю о недавнем разговоре с этим строптивым  казахом, Жаном. Он сиял изнутри, когда говорил: «в 13 веке Тимур захватил всю Среднюю Азию, северную часть Индийского полуострова, разрушил и воздвигнул! Новейшие обсерватории в Самарканде, Бухаре, Дели, величественный Тадж-Махал- все его заслуги!». А теперь послушай глупец мои мысли: «рожденный от одной из жен Есугей-Багатура, щенок, которого после отравления отца ждала незавидная участь скитания с покинутым кланом вдов и детей Есугея, в нищете, грязи и позорном страхе. А страх шел за ним по пятам в дикой степи: вой волка, лужи крови на холодной земле, разбегающийся на все четыре стороны табун лошадей с адским топотом хоронящих тишину заката. Ну как же далеко, глубоко засели эти ужасные воспоминания из подшкурного детства, что три десятка воинов не спускающих глаз со своего повелителя не видят ничего кроме безумной силы воли и врожденного благородства. Да он благороден. Кто же ввел жестокий обычай за провинность одного убивать десятерых! Или кто набивал живот костьми павшей лошади, не осмеливаясь прервать пир, заслуженно откруживших в верхних слоях атмосферы танец смерти, огромных, ненасытных грифов. Кто рыдал темной ночью, увидев светящиеся волчьи глаза. Чьи губы прижимались к животу убитого серого брата, в надежде сорвать сухими губами каплю алой крови. Трусость позволительна в детстве, наши страхи превращаются во что-то другое после возмужания. Косность, грубость, хамство, раболепие вырастают на месте скрытой, особенно от женских глаз, боязни."
Вперед, навстречу непознанному! Я еду и совсем не замечаю пересечение климатических зон, ночь оказалась спокойной и холодной, как сильная дева, красотой свербящая душу страхом неизвестного, невиданного опустошения. Преклоняюсь перед мужеством маленького Темуучина, кажется ночь здесь всегда звездна, но дика и пустынна! Нет деревьев, нет и кустов, а есть лишь некие мужские голоса, что расстраивали меня, ибо рождались они там, где пустота правит. Шамбала больше не была сидящим воином, и я хочу поговорить смело, с голосовыми претурбациями человеческой гортани покончив!!!
                Полупустыня.
Захлопнулись двери машины и теплый выхлопной газ сменился холодными дуновениями пустыни. Я мигом проснулся- ибо никакая сила сна не преодолеет чувство опасности. Холодная бескрайняя даль, внутренняя окружность которой подсвечена десятками малых огоньков: разбросанные хибары еще недремлющих кочевников врезались в бесконечность. Иду через мост, внизу простирается странная река с какой-то серо-желтой, в свете луны, водой. Признаки вечной мерзлоты налицо: извивающееся, неглубокое русло. Захожу в магазин при заправке, на меня смотрят то ли настолько узкие, то ли еще не открывшиеся глаза женщины. Цветистая, но грязная одежда, сбоку от нее лежат плитки шоколада, а с другой стороны- чай, и я как никогда понимаю ценность этого товара: моя задача на ночь: создать домашний уют в палатке под холодным и чужим небом. Я хочу с помощью горячего чая и черного шоколада погрузиться тепло и негу, здесь и сейчас, здесь и сейчас... когда мне так неуютно...
И еще долго я шел в ночи через странные, без крыш, дома кочевников. Окруженные высоким, плотным забором они смотрелись могилами тех, чьи родственники приняли меры к тому, чтобы эти тела не вторгались больше в мир живых. 1,2,3 километра и я вышел в огромную долину. Еще 2 километра, смотрю назад и не вижу ни малейшего намека на жизнь: я ушел далеко от странных людей. И полчаса втыкал палаточные штыри в каменистую землю, в неистовом желании хоть как-то зацепиться на необозримой, продуваемой всеми ветрами равнине. Зажег свечи внутри, создав невообразимый уют, оградившись надежным палаточным тентом от бесконечной, холодной пустоты. Над моим бренным миром возвышаются седые великаны горного хребта окружающего долину.

   
                Сон прошлого на краю земли.
А теперь истина похожая на произведения Андерсена: когда-то, 4 года назад, когда не было меня сегодняшнего, а был нежный мальчик, я, то есть мальчишка, предпринял опасное путешествие в Москву как боксер, чемпион Сибири по боям без правил! Это была моя первая поездка в столицу. Я дрался на ринге как животное. Во что бы то ни стало нужно было удержаться в Москве. Честолюбие. Меня выводили за руки с окровавленного настила и дальше мой путь лежал к дому, в роднyю Сибирь. Но, в последний момент, тело, уже готовое к отправке, сорвалось с крючка, и кануло в этот жестокий, термоядерный мир под названием Москва для приезжих. Ничего страшного для того, кто забыл о боли. Тогда я спал на чердаке и мечтал о чае. А еще я открывал каждый день, один день, каждый день как целая жизнь! Вы не знаете, что такое холод? Вы не жили. Вам не приходилось выживать? Вы не жили. Вы жили как все? Не читайте дальше.
Я рвал границу разделяющую меня и мир и все больше понимал в каком замкнутом пространстве я был вчера, до того как сделал очередной рискованный шаг наружу. Все свободное от рабского труда, на неотапливаемых складах, время, я тратил на сон. Не удавалось никак выпрыгнуть из жестокого круга! Чтобы найти другую работу, друзей нужен был хотя бы один день. Но всего лишь один день без работы приводил к жестоким последствиям: ввалишимся щекам на утро следующего дня и вялостью в работе из-за недоедания. Приходилось также решать тысячу бытовых проблем: искать место, где можно умыться, тратить кучу денег на плохую пищу, которую нельзя было разогреть! Наконец мне удалось вырваться. Однажды вечером мы с товарищем по несчастью закончили работу раньше и пошли знакомиться. Я накопил тысячу киловатт ярости на несправедливый мир, в котором слабаки держатся за аппетитные попки красивых женщин, лентяи ненавидят ужинать дома, а глупцы насмехаются над моей шутовской одеждой, не спасающей от холода, а лишь прячущей от чужих глаз изможденное тело. В самом центре, на станции метро «Библиотека им. Ленина» я увидел ее. Она шла с подругой и говорила на непонятном языке. Светлый волос, неразвитые скулы. Я схватил своего друга за руку и пошел к ним.- Scandinavian? – Yes! -Sweden?! –Yes!
Тонкая ниточка знакомства потянулась не с самых первых скромных слов, и отнюдь не первый взгляд все решил, нет, порой мы забываем об окружающих нас страхах и связанных с ними роковых неловкостях и действуем! Я протянул руку и схватил зонт в ее руках, и, прежде чем она успела поднять глаза, поднял его высоко вверх. Ибо дождь начался вовремя. Он лил всю неделю, а мы работали и работали, брали сверхурочные, сверхчеловеческие заказы на погрузку, ночевали в подьездах, тратя еще оставшиеся силы на ежечасную пробежку по этажам. Чтобы согреться. Нет ничего, чтобы бояться. Nothing to fear. Но я помню, что за страх каждодневно ломился ко мне: страх потерять друга, потерять тело согревающее один из твоих боков ночью, потерять этого единственного в многомиллионном городе человека, который слушает твои бредни на сон грядущий. Ровно через неделю каторжного труда мы позвонили шведкам и назначили встречу в центре. Я понял, что являюсь хорошим актером, когда рубашкой, на рукавах которой любой внимательный прохожий мог бы заметить следы цемента, я прикрыл всевозможные достоинства русского джентльмена. И, с тех пор, как я сказал, что приехал из Сибири, я почувствовал как эта земля стоит за мной со всеми ее громадными заводскими трубами, парой-тройкой освещенных окон в нехилой многоэтажке, собаками на цепи и запахом рассола струящимся над глубочайшими снежными заносами. А впереди меня теперь стояла она, в аккуратном пальто, стильной шапке и...если он существует, этот запах чистоты, он окружал ее. Белозубая улыбка, здоровый цвет лица и ни слова по-русски. Было бы обидно отпустить ее, вот такую, подальше от этого чудища в нелепых серых штанах, красной рубашке, и с улыбкой обнаруживающей добрый недостаток 4 зубов. Помню мое ужасное напряжение вылившееся в сочинение нелепых стихов на английском и обескураживающим поцелуем на морозе. Расслабился я уже в ее постели, однажды утром после Хэллоуина, 2 недели спустя.
 4 года совместной жизни за время которых я выучил шведский, организовал боксерские тренировки, поучился в МГСУ среди дураков и поступил в театральную студию к гениям. И конечно же путешествия по Алтаю, Хакасии и ночь на той земле, которую я еще не видел. Увижу завтра утром.
Странная вещь происходит иногда со мной, по утрам! Я просыпаюсь от яркого сна и забываю где нахожусь! Вот повернусь направо, а там спит Астрид, моя жена, повернусь налево, а там сквозь шведские шторы проглядывают лучи солнца! И вдруг вместо родной кровинушки я вижу железный примус, серый тент, а за ним тысячи километров пустоты! Вместо домашнего окна- желтая парусина! Я вскакиваю от животного страха и тут же осознаю, где я. И уже потом начинаю вспоминать те дни, что отделили сегодняшнее утро от того далекого утра в моей московской квартире.
Распахиваю тент и поражаюсь увиденному! О, боги, как далеко я ушел от домашнего тепла! За сотней километров безжалостно выжженной слепящим глаза солнечным светом степи высится холодная, синяя цепочка гор в белых шапках . Выхожу наружу к пронизывающему ветру и жгучему солнцу, чищу зубы. Вдалеке виднеется процессия, отделившаяся от темного пятна сгрудившегося аула, движущаяся на сближение со мной. Казахские школьники. Во внезапно открывшемся аюрведическом даре видеть себя со стороны, смотрю их глазами на себя: некий европеец, блондин, одетый как эсэсовец в североафриканском военном походе (сомневаюсь, что эти школьники настолько хорошо знакомы с новейшей историей), в шортах и рубашке цвета хаки, рядом с оборудованной по последнему слову техники палаткой, стоит и активно начищает зубы. Сплюнул на каменистый песок: он мгновенно поглотил в себя все до капли.
Иду по твердой, иссохшей земле с рюкзаком за плечами, кругом раскиданы кости, шкуры животных: местный житель должен потратить не меньше дня на пробивание верхнего каменистого слоя и нижнего, ледяного, чтобы выкопать яму для мусора. А любая куча выше поверхности и с удельной массой ниже массы камня здесь не продержится и дня: разнесет степным ветром на тысячи километров. Я брожу совсем один, а ОНИ смотрят на меня как на пришельца. Долго ищу воду в поселке, наконец, нахожу большой ржавый бак с вытягивающимся снизу шлангом. Встаю в очередь из местных с большими бидонами на тележках. Внезапно очередь рассасывается, стоявшая впереди меня девушка хватает тележку и быстро уходит. Что это?! Внезапно ясное небо потемнело, исчезла завораживающая синь и ярко-желтый диск солнца исчез, а в небе появились большие черные птицы: грифы. Они пугали и драматизировали и без того мрачную картину: кружили как на похоронах, издавая щемящие сердце звуки. Вдруг ветер, как воздушный хлопок чуть не вырвал шланг из моих рук и струя ледяной воды обдала меня с головы до ног. Оставшийся рядом казашонок помог мне схватить этого разбушевавшегося удава и мы, сдуваемые ветроволнами, закрепили его на место. Я полез за фотоаппаратом и успел запечатлеть несколько картин. Две девушки с бидоном воды на тележке, сносимые ветром в бескрайнюю степь, стоящие на ногах, но не в силах удержать взбесившиеся подолы платьев. Пылевая буря, погрузившая в темноту весь поселок. Черные птицы, бросившие вызов стихии, победно вскрикивали в серой вышине, затянувшей все пространство. 
        Разговор с начальником погранзаставы. Люди на краю земли.
Чекисты работают что надо. Целый час писал о себе, о цели путешествия, вспоминал прошлые места работы. В итоге вышел из каморки, и неуемный степной ветер подхватил бумагу и бросил мне ее уже в ноги, в грязь. Потратил еще полчаса на переписывание. Ждал около часа у ворот. Внезапно вышел начальник всей монгольской погранзоны и изъявил желание побеседовать со мной. Все это было, конечно, неспроста: ФСБшники каким-то чудом отследили мой алтайский маневр и резкий крюк в сторону границы. Их такая свобода действий явно не устраивала, и этот полковник, явно считающий себя не кем иным, как магом и волшебником принялся меня колоть. Первым ударом, который я к сожалению не выдержал, было само его торжественное появление из ворот зоны. Эти огромные, открывающиеся ворота, здесь, на краю земли, среди полнейшего безлюдья поразили меня. Их много, они профессионалы, они знают то, о чем я даже не догадываюсь. Я спросил его с ходу:
- что будет, если я пересеку границу?
– МЫ ТЕБЯ ПОСАДИМ... Значит ты решил ее пересечь?
- (Значит ты решил думать за меня?!),- и дальше продолжаю вслух:
-Мое решение не должно вас касаться, вы не имеете права не давать мне пропуск к приграничной зоне, на основании одних лишь подозрений. У вас нет фактов, подтверждающих мое незаконное намерение. Вот здесь я проиграл, начал суетиться .
- Здесь все решаю я, если я решил забрать у тебя пропуск, ты отдашь мне его,- я увидел вопиющую наглость! Это достаточно придало мне сил.
- Вы повышаете голос, вы уже нарушаете порядок. И не обманывайте меня: у вас нет абсолютно никаких оснований для моей задержки!
Передо мной стоял сорокалетний мужик, царь и бог для двух сотен служащих здесь, над тысячами километров безлюдной пустыни, для которого я был присланной из дальних стран книгой. Ему, конечно, очень хотелось ее прочитать, но он не знал языка. И еще, вот странность-то, книга сама начала его читать. Где то на долю секунды я увидел его без всегдашней уверенности и этого было достаточно, чтобы перестать волноваться перед огромной системой в его лице. Пропуск был дан. Рюкзак вытащен из под стола и снова за плечами, ухожу с молодым лейтенантом, парнем с тоненькими усиками. Симпатичный человек, я остановился попрощаться с ним. На секунду я подумал о его судьбе: еще месяц будет дуть ветер, еще месяц этот лейтенант на своем военном Уазике будет вместе с здешним нещадным солнечным диском поднимать в воздух пыль и нести ее в окружающий барьер белоснежных гор. А потом придет она. Одевайся, скажет, пошли. Отдай земле тепло. Страшная зима Чуйского нагорья в дальнем конце земли. Служба на краю земли и ради чего? Где и как росли эти люди, посвятившие сегодня жизнь диким полупустыням, в отрыве от всех удовольствий мира: женщин, игр, машин, ресторанов, публики и всех прочих носителей бешабашного веселья?! Хотите, я отвечу вам? Словами Высоцкого.
И пытались постичь -
Мы, не знавшие войн,
За воинственный клич
Принимавшие вой, -
Тайну слова "приказ",
Назначенье границ,
Смысл атаки и лязг
Боевых колесниц.
 
Еще месяц желтых, выжженных равнин, древнего мира и... снег, снег. Снег там, снег здесь. Бескрайние снежные пространства в окне, за порогом, белая пустота, белая любовь, белая печаль. А они там, у теплого очага, читающие детям сказки, нежно прижимающие своих молодых декабристок, они, люди с необыкновенными глазами и чистотой души. Кругом белый, белый, белый снег, взметенный страшной пургой, за которой нет жизни, нет смерти, ничего достойного хоть самого ничтожного слова! После этих нескольких секунд размышлений я стоял и смотрел в прозрачные глаза лейтенанта, а он лишь улыбался в ответ. Прощай, рыцарь далекой земли, я обязательно напишу о тебе, сидя в теплом кресле, в далекой Москве, когда ты будешь нести вахту над этой белоснежной, чертовски холодной вселенной!!!
 
 
                Итак, движение в приграничной зоне.
Иду из Кош-Агача, солнечный диск справа опускается к горизонту. Передо мной пустая дорога посреди коричневого песка и островков колючек. 4 часа ходьбы и далекий гул мотора сзади, возвещающий о приближении людей. В самый последний момент машу рукой и джип резко останавливается. Из машины выходит полненькая казашка и приглашает садиться. Это удача! Моя вода давно закончилась(расход воды в здешнем климате увеличивается вдвое), пересохшие губы не могут дать подсказки ушам, под изрядным шумовым давлением ветра, а глаза не в силах различить тоненькую синюю полоску на карте. Ноги отказываются нести меня и мой рюкзак за 20 километров к водопою! Славная казашка!
На ее машине мы попадаем в последнее человеческое поселение на Российской стороне: Ташанта. Несколько домов казахов, пара алтайских построек и пограничный пункт. Солнце садится за горы, в его последних лучах жизнь, которая, я боюсь совсем исчезнет из этой пустыни, выйдет из темных людей медленно передвигающихся между юрт и странных домов без крыш. Внезапно в голову приходит антропологическая мысль! Скатные крыши здесь не возводятся из-за сильных ветров. Так вот вся монголоидная раса лишена крыши! Безбашенные! Посмотрите на них: приземистые, с короткой, толстой шеей и короткими, колесом, ногами. Такая конституция- позор для любого мужчины! Но здешние женщины тысячелетиями выбирали тех, кто мог быстрее всех скакать на лошади, имеющих приземистую конституцию, обладающих короткими, не нужными в лихой скачке ногами , держащих не слишком высоко из-за бешеного ветра голову. Это вам не германские благородные леса, где лошадь появилась лишь в раннем средневековье, а до этого главным помощником был топор для рубки деревьев и голов. Рост дает большую силу размаха, рост дает большую массу, рост способствует большему радиусу поражения. И они, германцы, к которым относится вся западная Европа(испанцы с добавлением мавританских кровей, итальянцы с южной, романской примесью) Америка, Австралия- весь протестантский, честной мир, они, лидирующие в области науки, моды, культуры, создали для всех остальных народов миф о преимуществе роста, длинных благородных ног, шеи и продолговатого лица. Мы, русские, с ними согласны, хотя и имеем по татарину в каждой родословной, полностью согласны с такими эталонами. Но, я много раз замечал, что большим успехом пользуются у наших женщин «бычки» с короткой, надутой шеей, короткими, некрасивыми, но сильными ногами и широкой мордой. Ильи Муромцы. Против азиатского генофонда не попрешь! И я вижу счастливых девочек идущих под ручку с толстопузым, коротконогим, с бычьей шеей, господином.
Внезапно вдалеке я вижу вспышку желтого света и в его фоне черную тень: невысокая женщина с широкими бедрами и круглым лицом...
Погруженный в свои мысли, не заметил как вышел к ручью за которым стоит одинокая юрта. За ней вселенная, несущая жуткий холод. Итак, сейчас все зависит от быстроты! Начинаю с глупости: в стремлении уединиться, захожу слишком далеко от юрты и попадаю на продуваемые холодным ветром склоны. Нет! Искренне отмечаю недостатки собственного телосложения: длинные ноги, широкая грудь, и высоко посаженная голова. Бегом назад! Место у юрты видимо было найдено людьми еще в древности и представляет собой прекрасное сочетание укрытости и, выходящих на поверхность только здесь, подземных вод. А маленькие казашонки бросают огромные булыжники с другого берега ручья! Один прошел над головой и ударился в ставящийся тент палатки. О, дурная опасность: я не могу прекратить переброску камней на свой берег и тем более повернуть ее в обратную сторону! Отцы селения порвут и разметают по степи как мусор, все что ни есть у меня. Дети забавно матерятся на казахском- то бишь на блатном русском). Наигравшись вдоволь, они забегают в юрту: на мгновение открывается треугольник теплого желтого света. Ночь была тиха.
Весь день я осматривал приграничные ограждения и вышки отсюда и далеко в обе стороны: никаких шансов на прохождение здесь зоны у меня нет. К вечеру подул сильный ветер, так что палатку поставить нельзя. Смотрю в, ставшей красной, цепочку гор- там берет начало исполинский ветер. Поставил палатку уже почти ночью на том же месте у ручья. Ночь была тиха, может именно поэтому я услышал тихий смех у себя словно над ухом! При моем, обострившемся здесь тысячекратно, слухе, я различу, или почувствую, полет мухи над тентом. Там, на моем прежнем отрезке пути, в лесу, меня иногда беспокоили странные шорохи, треск сучьев, чье-то дыхание и всегда, взвинтив до предела, свою психику, я убеждался, что это в худшем случае заблудившаяся корова или лошадь. Сейчас звук шел явно не от земли, не от животного, не с неба падал! Детский смех. Черт возьми, я не знал, что моя психика так быстро даст сбой! Все-таки поверив во внешнее происхождение звука, я тихонько расстегнул молнию тента и выглянул наружу. Что это?! Я увидел маленького мальчика, бегающего со сверкающим в свете луны лезвием. И смех, ненормальный и ненужный ни мне, ни этой колючей траве, ни возвышающимся вдалеке мудрым, седым горам, вызывал жестокое подозрение и холодную неприязнь. С трудом выбравшись из своих спальных мешков, я побежал по холодной земле к пацану. Но он лишь засмеялся еще громче и ринулся к юрте. Когда он там исчез, я еще стоял в нерешительности переступить порог чужого дома. Внезапно волна ветра отодвинула край матерчатой двери и я на мгновение увидел уставившееся на меня лицо женщины. Но эта была не та казашка, к которой я уже привык, нет, это лицо было гораздо старее и принадлежало скорее к европейскому типу. Что вы будете делать, когда на вас ночью, в огромной пустой степи смотрят так странно?! Что вы будете делать, я вас спрашиваю в надежде получить оправдание своим дальнейшим действиям. Я подошел, сдернул дверное покрывало и вошел внутрь. Посреди, вокруг музыкального центра сидела и бездумно нажимала на кнопки казашка с детьми, рядом стоял, воткнутый в землю нож, тот самый, и его тянул за рукоятку её семилетний сын. Из центра отрывками доносилась барабанная дробь., по углам юрты были зажжены свечи. 
- Не часто встретишь в этих местах человека думающего. Вдруг произнесла казашка.
Ее голос удивил меня: он был необычайно мягок и, если можно так сказать, правилен, для этих мест. Хороший русский язык.
-Вы видели меня раньше, ответил я
-Я видела ваш взгляд.
Она посмотрела на меня еще раз и это не был взгляд женщины, вполне уместный в этой обстановке. Черт возьми, сейчас я мучительно ищу слова для описания этого взгляда и... нет. Любое понятное слово несет в себе образ, который я видел и видели вы. Слово- это код образа. Например я говорю- закатный диск солнца. Эти три слова попадая в вашу память вытаскивают оттуда все закаты, которые вы когда-либо видели. Но закат. Садится...
И тогда я сел рядом с этой женщиной. Я спросил: почему вы не похожи на остальных и эти дети тоже, они отличаются более светлой кожей. Она сказала: я не из этих мест и мой муж, он тоже пришел из других, гораздо более далеких мест, таких далеких, что вы и уразуметь не сумеете, если будете только сидеть и думать, как полуночный гриф. (Меня удивляла ее манера выражать свои мысли. Я передаю почти в точности ее речь ибо после нашего разговора я сделал запись в свой дневник.) Она посмотрела на меня испытующе глазами, в которых словно переливалась как в разноцветном аквариуме вода. Огонь продолжал бросать красные блики на ее одежду, иногда вспыхивал, раздавался слабый треск сучьев и снова все затихало. Предложила мне чай.
- Откуда ваш муж?
Она снова посмотрела на меня. На этот раз в ее взгляде я прочитал любопытство.
- Я отвечу тебе, странный, а теперь уже нет, молодой человек. Ведь ты кого-то ищешь.
- Я ищу только путь в северо-восточную монголию.
- Покажи свое правое плечо,- требовательно попросила она. Я показал ей руку, опустив куртку.
- Что это, там под двуглавой мышцей,- она приблизила ко мне свои странные подслеповатые глаза. Я заодно вспомнил, куда положил нож. Он щекотал мое бедро.
- Это всего лишь рана.
- Ты ничего не знаешь о немецких солдатах? - она с удивлением окинула меня взором. Я был готов окончательно поверить в ее сумасшествие.
- Какие солдаты?
- Сартак! Принеси фотографию в бараньей шкуре! -ткань над входом дернулась и внутрь забежал мальчик. В проблесках лунного света мне показались его глаза совсем не темными. Женщина бережно взяла фотографию, протянула мне в своих заскорузлых пальцах. На ней была изображена группа нацистов на фоне какого-то темного дома.
- Ганс второй слева. Мой муж. Эти дети- дети наших детей. Их родители уехали на большую землю. Больше не вернутся,- она достала длинную трубку и, поджав ноги, как это обычно делают женщины  в фильмах о североамериканских индейцах, затянулась глубоко.- фотографию я получила недавно, неделю назад, от его брата в письме. Пограничники помогли мне наладить связь с его прошлой семьей. У Ганса было две жизни. В каждой из них он умер. Мне показалось, что ты похож на моего мужа. Я подумала, что ты его потомок: у него до войны была женщина.
Умерла наверное. Что за чудо если мы все не умрем, а?!- Она посмотрела на огонь, как-будто обращаясь к нему...  Продолжение следует.