Никогда

                НИКОГДА.
                ----------------------------------------
                Рассказ -  игра.



                «НИКОГДА» -  хорошее  для  начала  слово.  Ёмкое.  Дерзкое.  Больше  подходящее  для  завершения  чего-то,   оно  может  быть  и  самим  началом,  начинать-то  всегда  с  чего-то  надо.  Только,  как-то  не  хочется  вытягивать  всё  слева -  направо,  и  строить  всё  в  таком  продолжении.  Это  направление  набило  уже  оскомину.  Как-то  хочется  строить  всё  основательно,  сообразуясь  с  основным   смыслом -  «строить».  Хочется  взять,  разбить  -  «НИКОГДА»  -  на  составляющие  кирпичи  и  укладывать  их  один  на  другой.  Раздолбать  его  колуном  на  три  части,  прикинуть  на  глаз,  как  грани
вышли  и  положить  в  основание – «НИ»,  потом  плюхнуть  сверху  что-то  вязкое,   
грязное  и  липкое.     Раствор -  вещество  для  скрепления  всего,  что  у  вас  под  рукой   
лежит -  это  личное.  Хороший  хозяин -  всё  в  дело  пускает  с  блеском  в  глазах.
Состав  раствора  нужно  угадать  и  что  там  будет  скрываться  за  цементом,  известью  или,  как  в  старину – за  яичными  желтками -  само  потом  вылезет  в  швах. 
Начало  положено, -  «НИ» -  лежит  в  основании  и  мы  на  пузе,  все  в  растворе,  приволокли – «КОГ» -  и  шмякнули  его  сверху  на  раствор.  Для  лучшего  прилегания  можно  сесть  сверху  и  перевести  дух,  а  если  вы  не  устали,  то  идите  за  последним  кирпичом – «ДА».  Положили  его? … Подождём. …  И  так, - НАЧАЛО  ПОЛОЖЕНО.  Теперь  можно  отойти  и  посмотреть.  Получилась  какая-то  даже  архитектурная  симметрия.  А  что  внутри?  Кто  там  жил,  живёт  или  будет  жить? …  Знаю-знаю.  Первым,  что  очевидно,  и  вы  попадёте  точно  в  мишень,  заработав  этим  самым    первые  балы  в  игре,  подумав  -  «Никогда  не  говори -  Никогда».   
      Но  чем  больше  живёшь -  хуже  выглядишь - и  понимаешь,  что  оно  кругом  и  рядом,  это -  «НИКОГДА».  За  него  всё  время  чем-то  цепляешься,  ногами  или  если  положил  много  раствора,  то  коленом,  плечами.  В  общем,  оно  везде,  начиная  с  -               
« … я  не  буду  больше  молодым. … (В  смысле -  НИКОГДА)»,   и  дальше,  дальше  больше,  прямо  улей  из  -  «НИКОГДА»  гудит  у  вас  над  головой.  Но  с  ним
можно  играть,  его  можно  приспособить  для  себя.  Я  сам  в  первый  раз  испробовал  эту  игру  на  себе. -  Ремонт  обуви.  Очередь.  Приёмщица; немолодая  уже  женщина  с  уложенными  волосами  нежно  фиолетового  отлива,  в  очках,  на  каждой  её  руке  не  меньше  трёх  колец,  так  медленно  заполняла  все  нужные  квитанции,  что  вместо  того,  чтобы  сорваться  на  грубость  от  нехватки  воздуха  и  времени,  я  стал  рассматривать  календарь  за  её  спиной,  на  стене.   В  верхней  части  его  был  изображён  тропический  берег,  мелководье,  песок -  жёлтая  мука,  зелёная  вода  и  остров-скала  в  каких-то  сотни  метров  от  берега.  Там  было  хорошо.  Жарко,  но  рядом  океан.  Я  поддался  искушению  и  с  глубоко  спрятанным  коварством,  подумал: -  Нет,  там  я  НИКОГДА  не  буду.  Так,  сделал  себе  задел  на  будущее.  Если  потом  вдруг,  когда-нибудь,  я  всё-таки  буду  валяться  на  том  песке,  то  -  «Никогда  не  говори -  никогда», - я  выколю  у  себя  на  груди  вместе  с  островом-скалой.  Попав,  в  сам  себе  расставленную  ловушку  и  не  очень  жалуя  всякие  откровения  на  своём  теле,  я,  время  ещё  было,  усложнил   задачу. -  Ладно, - думал  я. -  Валяться  на  песке  каждый  дурак  сможет.  И  ничего  в  этом  несбыточного  нет.  Допустим,  я  не  собираюсь.  Допустим,  нет  на  это  денег.  Допустим,  даже  если  бы  и  были,  то -  сколько?  Общие  ответы -  много -  меня  не  устраивают.  Хорошо,  всё  сошлось,  а  вдруг  какие-то  дела.  Большие  деньги -  большие  заботы.  Каждая  минута  расписана,  и  вырваться  из  этого  рабства  не легче,  чем  Спартаку  из  Туркменистана,  когда  практически  всё  бесплатно;  бензин  бочками,  квартиры  в  мраморе,  кругом  музыка  и  фонтаны  для  всех.  Только  не  кури  и  ещё  немногим  пожертвуй.  В  конце-то  концов,  что  Спартак  от  такой  жизни  сам  себя  к  кресту  прибьёт?  Этого  даже  глупо  ждать. -  Поэтому  я  несколько  усложнил  себе  задачу  и  представил  себе -  Я - НИКОГДА - не  буду  на  вершине  этой  скалы  в  океане.  На  самой  её  макушке.  Вот  там,  где  проплешина  среди  какой-то  растительности -  НИКОГДА.
-  Мужчина!  Мужчина!  Вы  что,  издеваетесь?  -  кричала  на  меня  приёмщица. -  Вы  обувь-то  сдавать  будете  или  мне  вас  всю   жизнь  ждать?  Вы  сдавать  будете?               
       Пусть  так,  начало  было  положено,  и  я  мог,  конечно  же,  ответить – НИКОГДА!   Но  я  промолчал.  Откуда-то  я  знал  эту  приёмщицу,  вспомнить  не  мог.  Ушёл  я.  Бежал.
      Теперь,  когда  мы  более-менее  сообразились,  разобрав   -  «НИКОГДА».  Нужно  же  всё  равно  что-то  положить  рядом,  в  продолжение.  И  на  алтарь,  лучше -  жертву.  В  высоту -  хорошо,  но  столбы  имеют  пределы  высот,  нагрузок  и  их  уже  все  застолбили.
Нужна  какая-то  правдивая  история.  С  самой  историей  -  всё  понятно,  а  вот  с  правдивостью  её – большие  сомнения.  Нет  ничего  более  неинтересного,  скучного  и  однообразного,  чем  та  опора  на  правдивость  пережитого,  выстроенная  слева -  направо.  Сколько  их  уже  было  в  вычерченном  библией  многоугольнике,  где  в  каждом  углу  свой  камень  под  которым  хранится   вечный  эталон  греха  и  любви. 
      А  ведь  выворачивает  всего  и  не  хочется  почему-то  никому   верить, -  людям  конечно  же.   Правда -  матёрая  сука,  которая  устала  всем  давать.  Сидит  себе  в  центре  многоугольника  и  ждёт,  когда  её  снова  будут  препарировать  грязными,  подлыми  руками,  ждёт,  когда  ей  снова  будут  выворачивать  матку  на  всеобщее  обозрение.  Устала, -  но  ждёт.  Как  же  хочется  так  всё  самому   вывернуть,  чтобы  в  правду  не  верили.  Ей -  то  есть.
               
                «Я».

            Шёл  по  городу  военный.  Шёл  себе,  нёс  портфель.  Военный  переходил  дорогу,  я  притормозил  у  перехода,  пропустить  военного.  Пока  он  переходил  дорогу,  я  его  рассмотрел  через  стекло:  мужчина  за  сорок,  нормального  телосложения,  роста  немного  выше  среднего.  Судя  по  времени -  идёт  домой.  Судя  по  портфелю -  штабной  офицер.  Общее  впечатление -  он  военный.  Всё  это  случилось  -  это  чистая  правда.  Скорее  всего,  я  его  больше  никогда  не  увижу,  если  не  будет  войны,  и  он  перейдёт  улицу.  «НИКОГДА» - влезло  само.   Кто  поверит  в  такую  историю,  что  никогда  не  будет  войны.  А  мне  война  и  не  нужна.  Что  же  там  у  него  в  портфеле?  Может  там  секретный  план, -  «Как  никогда  не  начинать  войну».  Я  мог  бы,  конечно,  быстро  выскочить  из  машины,  сначала  нервно   дёрнув,   ручник,  пихнуть  в  спину  военного,   вырвать  у  него  портфель,  вернуться  быстро  обратно  в  машину,  снять  её  с  ручника  и  рвануть  с  места.   Военный  явно  не  ожидает   внезапного  нападения   в  мирное  время.  Но  тогда  войны  никогда  не  закончатся   и  это  -  правда  -  план-то  этого  будет  похищен. …  Сзади  просигналили. -  Уснул  там?!  Эй!
 
   Я,  пропустив  носителя  военных  секретов,  поехал  себе  дальше.  Снова  пешеходный  переход.  Притормаживаю.  Дорогу  поперёк  пересекает  бегун-беглец  в  трусах  и  кроссовках.  По-виду,  он  намного  опаснее  военного,  хотя  бы  тем,  что  бежит  поперёк,  военный  хотя  бы  не  создавал  такого  впечатления,  и  к  нему,  беглецу-подлецу,  пока   не  за  что  было  придраться,  что  злило.   
      Всё  дело  в  том:  у  меня  в  машине  сломался  мой  приёмник-магнитофон,  диск  замолкал  посреди  песни,  зависал.  Каждый  раз  нужно  выключать  и  снова  запускать.  Он  отыгрывает  секунд  двадцать -  и  дальше  тишина. -  Дал  бы! -  Радио  работает,  но  оно  раздражает  своим  всеядным  форматом.  А  ещё  и  этот  голос,  который  старается  всё  это  связать  раствором.  Поэтому  я  и  придумал  для  себя  эту  игру -  рассматривать  пешеходов  и  даже,  если  позволяло  время,  мысленно  перемещаться  в  них,  чтобы  за  момент  зрительного  контакта,  постараться  их  понять  изнутри  или  сочинить  о  них  короткую  историю.  Поменяться  местами,  не  ставя  их  об  этом  в  известность.  Что  они  и  кто  они?  Быстро.  Это,  как  читаешь  какую-то  историю,  знаешь  уже,  чем  всё  закончится,  но  тебе  интересны  сами  персонажи.  Тебе  интересно  с  ними  меняться  местами.  Тебе  интересно  проживать  их  жизнь, -  своей  всем  мало.  А  для  этого  нужно  всего  лишь  переступить  грань  между  своей  фантазией  и  их  реальностью.  Только  быстро.   Первое  впечатление  самое  верное, - так  и  бывает.  Так  бегать,  как  этот.  Кто  же  так  может?  Своим  бегом,  со  сведёнными  коленями  вместе,  он  провоцировал  меня  на  грубость.  Какая  уж  тут  правда,  не  может  этот  человек  с  такой  манерой  бега   колуном  махать  и  потом  ещё  в  этом  копаться,  с  так  низко  опущенным  задом  и  такими  нелепыми   движениями  рук,  не  может.  «НИКОГДА».  И  ноги  у  него  старые,  дряблые,  чуть тащит. - Э!  Да  он  же  -  старик! -  Не,  с  таким  я  меняться  местами  не  хочу – «НИКОГДА». -  Слушай,  дед!  Ты  можешь  там  быстрее  ногами  шевелить?  Что  ты  тягаешь  их!  Бегай  уже  возле  кладбища!  -  Бип! Бип!  Бип! -  это  не  мне  и  не  я  -  это  солидарность.            
     Дед  схватился  за  сердце  и  упал  на  переходе.  Я  нервно  рванул  ручник  и  выскочил  из  машины.  По  переходу  шли  люди,  спешили.  Остановились.  Кто-то  перевернул  тело  и  давил  уже  ему  на  грудь.  А  я: -  Вы  же  видели,  я  же  его  не  трогал.  Вы  подтвердите,  когда  приедут?  Вы  скажите.  Я  его  машиной  не  бил  и  сигналил  не  я.  Вы  же  видели?  Вот  вы,  женщина?  Вы  скажите?      
     Тётка  даже  не  стала  останавливаться.  Плюнула  в  сторону  машин: -  Что б  вы  все  сдохли,  ироды,  на  своих  машинах!
               
                «Отец».      

          Отец  в  войну  был  ребёнком.  Как  ни  старался,  я  ни  как  не  мог  его  представить  там -  в  войне.  Голодал  он  вместе  со  всеми;  мать,  сёстры,  младший  брат,  да  и  вся  их  деревня.  Сныть -  трава,  из  неё  делают  жидкий  суп.  Всё  сгорело.
Он  часто  вспоминал,  и  я  слушал  это  в  который  раз,  подсказывал,  но  его  там -  не  видел.  Глаза  его  не  видел.  Может  это  его  такой  оберег  для  меня,  чтобы  я  этого –
«НИКОГДА» - не  видел.  Себе  признаюсь,  что  мне  с  ним  повезло.  Простой,  но  самый  бескорыстный  он  для  меня  и  для  всех.  Ему  со  мной  не  повезло;  я  умнее,  удачливее,  но  я  не  добрый,  я  единственный  ребёнок.  Он  вместил  меня  в  поколение  между  войнами,  и  отдавал  всю  жизнь -  всё  что  имел. 
 
                «Я».               

 Вместился  я  между  «шестидесятниками»  и  «пепси»,  там  ещё  были  разные -  «без  твёрдого  имени».  Мы,  как-то  собрались  все,  пошли  просить: -  Дайте  нам  какое-нибудь  имя  личное  всем  и  сразу,  хорошее  лучше. 
-  Зачем  вам?
-  Нужно.
-  Зачем?
-  Нужно  и  всё.
-  Определитесь  точнее.
-  Ну,  понимаете,  так  скучно -  без  общего  имени,  а  с  общим  выстраданным -  можно  гордиться.
-  А  вы  страдали?
-  Честно?  Нет.
-  А  хотите?
-  Честно?  Нет.
-  Стыдно, -  сказали  они.

            Приехала  «скорая»,  я  медленно  объехал  тело  старика,  стараясь  не  смотреть  на  него.  Боялся  в  общем,  если  вдруг  увижу  его  глаза.  Больше  я  его  точно -  «НИКОГДА» -  не  увижу.  Я  же  не  виноват  в  этом.  Ну, … в  том,  что  он…..
            «Пешеходов  нужно  пропускать», -  сказал  царь  Ирод  в  неработающем  приёмнике.  На  следующем  переходе,  где  я  притормозил,  дорогу  переходила  девушка  с  коляской.  Она  долго  не  решалась  выехать  на  дорогу,  толкнуть  вперёд  коляску,  но  всё  же  пошла.  Несколько  завозившись,  правда,  что-то  там  с  колесом.  Я  её  понял  сразу -  она  мать  одиночка.  Её  бросили.  Мне  было  её  жаль:  одна  с  ребёнком.  Коляска  была  закрыта,  и  ребёнка  не  было  видно,  но  жалость  и  к  нему  была.  Она  не  спешила,  шла  осторожно.  Я  не  хотел  быть  её  ребёнком.  За  ней  так  и  тянулись  слова  молодого  взрослого  эгоиста-папаши.  Скорее  всего,  он  был  высокий  блондин  с  голубыми  глазами. -  «Я  не  хочу  тебя  обманывать. … Понимаешь,  и  себя  я  тоже  не  хочу  обманывать.  Я  буду  тебе  помогать.  Но  так  будет  лучше.  Прости,  я  вам  буду  помогать.  Короче,  я  пошёл.  Давай,  прошу  тебя,  только  без  этих  слёз,  уже  ничего  не  исправишь. … Ну,  давай.  Я,  короче,  пошёл».      
       Она  подкатила  коляску  под  мою  машину,  к  капоту  спереди,  и  подошла  к  моей  двери.  Сделала  знак,  чтобы  я  открыл  окно.  Это  уже  было  не  из  моей  игры.  И  зачем  я  только  всё  это  начал.  Она,  улыбнувшись,  спросила: -  Вы  можете  мне  помочь?
-  А  что  такое?
-  Да  ничего  особенного,   сбейте  своей  машиной  коляску  и  всё, …  пожалуйста.
-  Вы  это  серьёзно,  девушка?
-  Да  вы  не  удивляйтесь.  От  этого  всем  лучше  будет.
-  Зачем  мне  такой  грех  на  себя  брать?  Вы  вообще  в  своём  уме,  девушка?   
-  А   не  грех  это,  так  царь  Ирод  повелел  и  нам  завещал.
-  Что  он  повелел -  пешеходов  давить?
-  Нет,  он  закон  издал,  законы  нужно  исполнять,  хорошие  они  или  плохие.  Вы  исполните,  а  потом  кайтесь  себе.  Потом  уже  можно.
-  Но  там  же  ваш  ребёнок?
-  Он  не  только  мой  и  он  мне  не  нужен.  Я  одна  не  могу  его  вырастить.
-  Девушка,  откатите  коляску,  пожалуйста,  мне  ехать  нужно.
-  Нет.
-  Девушка,  нам  уже  все  сигналят, -  я  не  врал -  это  была  чистая  правда.
       Стала  собираться  толпа  вокруг  нас.  Всё,  как  обычно.  Снова  эта  тётка  с  предыдущего  перехода: -  А  он  и  на  том  переходе  старика  сбил,  я  видела  всё,  люди!  Сейчас  я  всем  всё  расскажу,  я  скрывать  ничего  не  буду,  хотя  он  мне  на  том  переходе  деньги  за  это  предлагал.  Вот  ирод  бессовестный!  Думаешь  всё  купить  можешь! -  и  двинула  своим  мешком  по  машине. -  Что  б  вы  сдохли!
-  Вы,  что  все  с  ума  сошли! -  у  меня  других  слов  не  было. -  Я  вас  первый  раз  в  жизни  вижу, -  не  мог  же  я  всем  про  свою  игру  рассказать.  Кто  мне  поверит?
-  Врёт!  Врёт! -  кричала  тётка. -  Всё  врёт!
-  Конечно,  врёт, -  подтвердила  приёмщица  обуви. -  Он  ещё  с  утра  странно  себя  вёл,  когда  хотел  обувь  сдать  в  ремонт.  Отстоял  в  такой  очереди  и  ушёл.  А  я  ведь  была  его  любовницей  раньше.
-  Вы?  Да  когда  это?  -  я,  просто,  не  мог  сразу  сказать - нет,  потому  что  не  был  полностью  уверен  в  обратном. -  Да  не  мог  я  вас  любить.  Вы  на  себя  посмотрите.
-  Я  помню-помню, -  правдиво  так,  главное,  говорила  приёмщица. -  Всё  помню.  В  молодости  нашей  вы  меня  так  любили  и  бросили  потом.  Я  ещё  аборт  от  вас  делала. … Что  смотришь?!  Показать?!
-  Это  неважно, -  сказала  тётка  приёмщице. -  Все  мы  когда-то  имели  любовников  и  нечего  вам  здесь  хвастаться  этим.  Аборт  она  делала.  Я  их  десять  сделала!  От  разных  мужчин  и  получше  этого  были. …  Вы  его  сейчас  за  руки  держите  все,  он  коляску  сбил  с  ребёночком! 
У  меня  тут  же  повисли  на  руках.
-  Да  никого  я  не  сбивал.  Вы  у  девушки  спросите, -  что  мне  ещё  было  говорить  им,  такому  умному.
Кто-то  заглянул  в  коляску  и  крикнул: -  Коляска  пустая  и  целая!  Там  никого  нет,  и  девушки  никакой  нет.  Чья  коляска,  люди?  Чья  коляска?  Что  здесь  вообще  происходит?          
       Всё  как-то  само  собой   рассосалось.  Девушка  пропала.  Толпа  растворилась.  Тётка  быстро  укатила  коляску.  Приёмщица  нашла  себе  в  толпе  нового  кавалера.  Мне  осталось  только  уехать.  Движение  снова  возобновилось.  Нужно  как-то  бороться  с  этими  заторами  на  дорогах  …  и  вообще.

                «Отец».
         
           Я  понимал  своё  превосходство.  Я  говорил  и  говорил.  Отец  сидел  напротив  и  не  смотрел  на  меня.   Ему  было  неудобно,  он  хотел  как-то  уйти  от  этого  разговора,  но  я  не  мог  выпустить  свою  жертву.  Я  вбивал  и  вбивал  свои  аргументы,  как  гвозди.  Правда  была  на  моей  стороне.  Мы  с  ним  уже  много  раз  говорили  на  эту  тему,  он  то  отшучивался,  то  уходил  физически.  А  я  набирал  и  накапливал  своё  превосходство  постепенно  по  крупицам  -  то  простым  укором,  то  фактом,  который  нельзя  опровергнуть,  то  общеизвестными  слухами  похожими  больше  на  правду.         
-  Зачем  ты  выбрал  этого  ирода?  Зачем,  ты  можешь  мне  это  объяснить?            
-  Выбрали -  пусть  будет, -  отвечал  он  коротко,  что  ещё  больше  злило  меня.
-  Папа,  ну  там  же  всё  на  лжи  и  обмане.  Что  ты  не  видишь  этого  и  не  слышишь?             
-  Пусть  будет.
-  Там  же  кровь! -  почти  кричал  я  ему.  Получалось,  что  на  него.
-  Пусть  будет. …  Вы  потом  себе  другого  выберете. Лучше.
-  Но  тебе,  зачем  это?!  Зачем,  ты  можешь  мне  внятно  объяснить?  Зачем? 
-  Надо.
-  Ну,  вот  твоему  сыну  плохо  от  этого,  а  ты  говоришь -  надо.  Кому?  У  Ирода  все  виноваты -  кто  на  власть  его  покушается, -  я  загонял  его  в  многоугольник  с  вечными  истинами,  где  в  центре,  я  и  ткну  своего  отца  лицом  в  опилки – пропитанные  потом,  кровью  и  правдой.
-  Вы  себе  потом  своего  найдёте -  не  ирода,  -  не  шёл  он  туда.
-  Папа,  вам-то  что?  Вы  уже  своё  пожили,  живите,  конечно,  дай  вам  Бог  здоровья,  ещё  много  лет.  Но  не  решайте  за  нас.  Вы  же  только  своим  детям  хуже  делаете.  Вы  всегда  о  нас  заботились, а  тут. … Что  с  вашими  мозгами  случилось?
-  У  вас  свой  будет,  а  нам  этот -  хорош.
-  Ну,  вот  смотри,  сколько  у  тебя  пенсия?  …  Ты  же  всю  свою  жизнь  жилы  рвал  на  этом  своём  заводе  и  что  сейчас?
-  Мне  хватает.

 Я  тогда  вообще  разошёлся,  меня  прямо  приводили  в  бешенство  его  непробиваемые  односложные  ответы.  Правда-то  была  на  моей  стороне.  Он,  как-то  сжался  тогда  весь  и  то  ли  улыбался,  то  ли  ему  было  плохо,  и  он  за  такой  гримасой  прятал  боль.  И  мельком  посмотрел  на  меня -  это  был  те  глаза  голодного  ребёнка  из  войны.  Я  это  увидел.  Получается,  что  я  сам  этого  добился.
Потом  у  него  был  инфаркт.  Я  каждый  день  ходил  к  нему  в  больницу,  и  он  смотрел  на  меня  такими  же  глазами.  Ему  было  неудобно  передо  мной,  что  он  приносит  такие  неудобства. … И  страх,  конечно,  там  был  тоже. 
Он  поправился.

                «Я».
 
           Сейчас  я  смотрю  на  него,  когда  он  приходит  к  нам,  и  думаю -  Зачем  мне  эта       анатомия   матёрой  суки  с  её  бесстыжей   маткой   напоказ.  Он  лучше  меня – я  это  знаю.   И  что  я  вообще  могу   кому-то  доказывать  в  этих  углах.  Уж  лучше  я  его  накормлю  и  напою  чаем,  всё  радость  нам  будет.
-  Что  там  на  даче?
-  Растёт, -  односложно  отвечает  он  и  прихлёбывает  чай  громко. 
-  Ты  её  продашь  вообще  когда-нибудь?  Тебе  же  тяжело  там.  Что  нам  чего-то  не  хватает?  Всё  же  есть.
-  Нет, -  говорит  он.
    Я  это  понимаю,  как  -  «НИКОГДА».  Хорошее  слово.  Очень  хорошее,  оно  правильно  сложено,  по  всей  науке,  без  раствора -  монолит.  Его  ни  кувалда,  ни  колун  не  берут.  Это  ещё  во  многом  и  от  мастеров  зависит -  нет  сейчас  таких  мастеров,  кто  бы  мог  с  этими  инструментами  управляться.  Нет -  и  уже,  наверное,  никогда  не  будет. … Скоро.


         
2009.