Рай

Действие первое.

Звучит невеселая фортепьянная музыка Ференца Листа.
Молодой человек в футболке, заправленной в спортивные штаны, сидит на кровати, нога на ногу, кулаки в карманах, качает тапочкой.
Видимо пьянствует. Точно пьянствует (перед ним на вращающемся табурете кроме каких-то бумаг, стоит коньяк и стопка).
Интерьер небогатого помещения: пружинная кровать, на которой сидит герой номер Первый, перед ним табурет, с початой бутылкой коньяка и одинокой стопкой, за табуретом кухонный столик, на котором кроме шахматной доски, отражающей где-то 15 ход, расположилась электроплитка и турка для кофе.
Без стука в дверь входит герой номер Второй.
Он в элегантном, но поношенном костюме, куда-то спешит, его движения торопливы, хотя и лишены суеты.
С хлопком двери обрывается музыка.

В т о р о й. Добрый день. О-о-о… судя по всему, не благополучно в датском королевстве. Ты знаешь, что выпивка – плохая подружка, в такой ситуации. И меня настораживает ваша дружба. (Берет в руки коньяк, рассматривает этикетку, ставит бутылку обратно, серьезно). Что не работается совсем?

П е р в ы й. Началось...

В т о р о й. Впрочем, поступай, как хочешь. Да, кстати, встретил сейчас Гобсека, он просил заплатить за два месяца вперед, а то, говорит, подселит к нам ПОРЯДОЧНОГО ЧЕЛОВЕКА, который будет вносить ренту вовремя. Третьего к нам, представляешь?

Первый остается безучастным.

В т о р о й. Я ему, конечно, пытался объяснить, КАКОЙ ты поэт, КАКОЙ у тебя сейчас период, но он почемуто не проникся и хочет денег. Да, пока не забыл, в этот раз я за тебя заплатить не смогу. Все понимаю, но и ты пойми, поэтам всегда должно быть тяжело, а ты, по словам Берковича, после переводов Кольриджа, ни на копейку не наработал.

Второй, переодевается в свежую рубашку.

В т о р о й. Слушай, а может тебе в рекламу податься? Все лучше алкоголизма.
П е р в ы й. Угу.

В т о р о й. (продолжая собираться) А что? Почти все поэты нашего времени работают креативщиками. Я тебе точно говорю. Вон, в рекламе детского питания, послушай какая поэзия: «Наш Максим не победим – ест говядину Максим». Хочешь за свои идеи гонорар получать? Что тебе стоит пару рифм набросать?

П е р в ы й. Твою мать…

В т о р о й. Как говорил Пушкин: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать!» Снотворное мое не видел?.. Между прочим, в этой стране поэтом мало родиться, нужно еще и умереть с изяществом! Как сделали все настоящие поэты! Спиться это неоригинально! Серьезно. Подумай об этом! (причесываясь) Может, перед тем как ты окончательно опустишься, инсценируем твою смерть? Например, устроим тебе дуэль. Вызовешь Гобсека, чтоб за жилье не платить.

Первый вынимает руки из карманов, складывает их замком за головой и, откидываясь назад, поднимает глаза на Второго.

В т о р о й. Вообще-то мелковат мотивчик, согласен. Тогда может самоубийство? А что? Скажу Берковичу, что ты не перенес кризиса постмодернизма и покончил с собой, соберу рукописи, может, продам ему эксклюзивные права на издание? Хороший ход! Как сказал поэт: «Со всех сторон его клянут, но только труп его увидят, как много сделал он, поймут, и как любил он ненавидя!» Точно! Скажем, застрелился, или выпил яду, как Сократ! Благородно и со вкусом. Пойми, твоя смерть стала бы гарантией, что больше ты ничего не напишешь, а значит можно издавать тебя полным собранием сочинений, не опасаясь новых творений. Раз уж рекламный бизнес тебе так претит, что тебе остается? Я серьезно... Куда снотворное делось, не знаешь?.. Послушайся хоть раз. Инсценируем смерть?

Вдалеке звучит грустная фортепьянная музыка. Первый тянется за стопкой, наливает себе 50 грамм, выпивает залпом и, приняв удобное положение на кровати (ложиться, поджав ноги), закрывает глаза.

В т о р о й. (Надевает пиджак, затягивает узел галстука). Где же все-таки снотворное, недавно же покупал? (Подходит к первому  приподнимает его спящую голову и кладет под нее подушку). Да уж! Поэтом быть не легко! Быстро устают. (Смотрит на наручные часы). О, пора, пора, пора…

Нагибается к Первому, замечает что-то, с любопытством запускает руку в карман штанов спящего и достает оттуда баночку снотворного.

В т о р о й . О! Вот же оно! Собака, все съел!

Трясет баночкой, убеждается, что она пуста.

В т о р о й. Собака и есть! Ну, что ты будешь де-лать?

Берет с табурета стопку бумаг, читает верхний лист.

В т о р о й. (Бубнит название рукописи про себя, а окончание –  вслух) «Бла-бла-бла… прошу не винить!»

Подходит к электроплитке с бумагами в одной руке и, читая на ходу, начинает варить кофе. Затемнение. Музыка звучит отчетливей. Конец первого действия.

Действие второе.

Второй стоит у электроплитки, спиной к Первому. Он уже без пиджака, с развязанным галстуком и засученными рукавами наливает кофе в чашку. Первый лежит в том же положении, что и в конце первого действия. Открывает глаза, пока наливают вторую чашку кофе. Просыпается. Садиться, смотрит перед собой.

В т о р о й. Мы рады приветствовать вас в раю для поэтов! Спасибо, что воспользовались нашим раем, удачного вам здесь пребывания. А ты как думал? Всемилостивый Господь создал этот рай специального для таких как ты, мы называем его Землей. Это лучшее место во вселенной. Здесь есть все, что нужно! Облака, воздух, любовь и даже кофе. Нака попробуй. (Передает кофе) Какой у тебя „жизнеутверждающий” вид! Не скажешь, что ты принял целую упаковку витаминов. (Пробует кофе) А я еще весной понял (грозя пальцем), что ты задумал, ну и выкинул все опасные препараты из аптечки. Смотрю… В последнее время особенно... Наблюдаю твое малодушие, думаю – решился. Ну, высыпал снотворное, засыпал витаминок и жду!

В т о р о й (убирает коньяк) Хватит с тебя, итак всю бутылку уговорил. Кофе попей. Отдельное, кстати, спасибо, что завещал мне все свое имущество вместе с долгами. (Показывает Первому, что прочитал его рукопись). Ты, брат, жутко впечатлительный. Ни о чем не жалеешь?

П е р в ы й (помотав головой, издает невнятный звук про себя). Брр…

В т о р о й. Точно? (Отпив кофе). Пока ты спал, Беркович звонил, он говорит, у него есть для тебя какая-то работа. (Держит паузу, напрасно ожидая интереса со стороны Первого). Я уж не стал тебя будить. (Провокационно смотрит на Первого, пытаясь его заинтриговать). Он что-то говорил про озерную школу романтизма и Вордсворта. Знаешь ты такого поэта? Я на всякий случай ему сказал, что ты этим еще в 16 лет переболел, перевел, мол, всего Вордсворта вдоль и поперек и вряд ли теперь согласишься, но ты перезвони ему сам, на всякий случай, ладно? А мне уже пора убегать, может успею еще. Я ведь ради твоего воскрешения репетицию пропустил! Но, признаюсь, это того стоило! (Набрасывает пиджак, собирается уходить). Как я все подгадал-то! С витаминами! Скажи? Все-таки я очень хороший драматург, и в театре так все говорят, честно.

П е р в ы й . А револьвер?

В т о р о й . А что револьвер? Лежит там, в столе, я его не трогал даже. А зачем? Ты бы все ровно не застрелился.

П е р в ы й . А вдруг?

В т о р о й . Ты бы никогда не застрелился. Во-первых, ты не стрелок, а, во-вторых, я бы тогда оказался плохим другом и, что еще ужаснее, скверным драматургом.

Открывает дверь, оборачивается к Первому.

В т о р о й . Эй, может, когда вернусь, в шахматы сыграем, а то на хрена они здесь все время стоят?

Первый кивает. Дверь закрывается. Первый остается сидеть без движения. Звучит невеселая фортепьянная музыка Ференца Листа.

К о н е ц.