Часть 4. Уроки немецкого или хороший понт дороже д

Уроки немецкого или хороший понт дороже денег...

Пал Палыч Бисов... ещё одна незабываемая личность, уникальная в своём роде... Не вспомнить про него просто грех наравне с убийством. Хирург от бога, Пал Палыч был высоко - культурный человек. Он свободно говорил на немецком, великолепно знал историю, наизусть читал целые куски из русской литературной классики и даже из белорусских писателей. Корабль его жизни, однажды потеряв управление, так и не выправился, и его без руля мотало по штормовому морю нашей неспокойной жизни. Он хотя и не тонул, но и к берегу пристать не мог. И подобно  многим находящимся в подобном положении находил утешение в старом испытанном средстве--алкоголе. Короче, когда мы познакомились, оперировать живых людей ему уже было нельзя, и работать он мог только в нашей лаборатории. Ведь наши пациенты умереть второй раз не могли, и никто не проверял перед вскрытием -- выпил одну рюмку или одну бутылку. Но мастерства, как говорится, не пропьёшь и в магазине не купишь. Пал Палыч пьяный оперировал лучше многих трезвых и в военкомате на случай войны был записан главным хирургом города Минска. Когда я устороился на эту работу он долго подозрительно присматривался ко мне, выпытывая по чьей протекции попал в тканевую. Наконец мне надоело и я рассказал ему правду. Он долго смеялся и после этого мы подружились. Пал Палыч звал меня Юнга. Наверное, потому что мне было тогда восемнадцать лет отроду... не знаю. Бывало выпьем, и он начинает рассказавать про свою личную жизнь, про жизнь вообще. Доктор носил насмешливую маску разочарованного и не во что не верящего циника, но я отчётливо видел, что это просто защитная реакция на то немалое зло что выпало на его долю. Это был рано постаревший от личных трагедий и алкоголя мужчина. Не знаю, сколько ему было лет, но выглядел он старше. Пал Палыч был очень интересным собеседником и великолепным рассказчиком. Когда он рассказывал про войну, то по одной ему понятной причине переходил на немецкий язык. Но так как никто из коллектива этого иностранного языка толком не знал, а впрочем, и любого другого, то он тут же сам и переводил. Надо сказать, что как правило, это были одни и те же истории и со временем я их выучил и однажды сказал ему, что он может больше не переводить так как я уже стал потихоньку понимать немецкий.
Ну вот, сидим как-то глухой зимней ночью и потихоньку выпиваем. Я, водила Юрка и Пал Палыч. И надо сказать мы уже в довольно хорошей кондиции, как позвонили из Центрального морга и сообщили что есть «свежачок». То есть свежий труп. А у нас заявка на месяц выполнена – почему мы себе и позволили немного заранее начать отмечать Новый год. И тут Пал Палыч вспоминает, что Босс отставил записку, в которой просит срочно взять ещё пару глаз. «Нашёл время когда вспомнить—сердито сказал Юра. – Не поеду!» --«Ты что выпил маленько так уже слабо проехать по пустой дороге?» – спросил Пал Палыч. «Не слабо! А только если тормознут—то я права положу. Вы в кабине посидите, отдохнёте, а мне с ментами разговаривать!»  -– резонно сказал водила и нагло налил ещё по рюмке. Выпили... помолчали... Все понимали, что ехать нужно, потому что завтра Босс непременно узнает что был «свежак» и доктор получит по голове. И сильно получит. «Ладно – сказал Пал Палыч—ментов я беру на себя». Юра посмотрел на него, потом на меня словно призывая в свидетели, вздохнул: «Была – не была!»-- и пошёл прогревать машину. Сначала всё шло, как по маслу. В морг заехали без приключений. Пал Палыч опративно взял глазки. Для этой процедуры мы труп к себе не возим. Я лично проследил, чтобы он поставил вместо глаз керамимеческие полусферы подходящего цвета. А то уже были преценденты—кареглазый труп становился вдруг голубоглазым.
…И с чистой совестью и чувством честно выполненного долга мирно поехали домой, то есть в Тканевую. Юра рулит себе так не спеша, ничего не нарушая – знает же что выпивши. И тут уже перед самой третьей клиникой, как из под земли вырос мент-одиночка. Может просто так стоял... может шёл куда... не известно. Тормозит, представляется, как положено, и просит водилу выйти. Юра резко вспомнил всех близких родственников Пал Палыча, мать в частности и вышел стараясь не выдыхать в сторону милиционера. Проснулся, задремавший было, Пал Палыч. «Что, приехали?»-- спрашивает.—«Приехали—говорю--по полной программе»-- и показываю в окно на мента и Юрку вяло доказывающему что он трезв, как никогда. «Юнга, -- говорит доктор— иди разберись». «Счас, говорю—бегу и падаю... что сказать-то? – что я его знаю с детства и он никогда не пьянеет?»  «Ладно, я с тобой пойду...» —сказал доктор и начал осторожно выбираться из машины. «Ну,-- думаю--делать нечего—надо идти, а то ещё поскользнётся и не дай бог поломается. Зима, однако...»  Пал Палыч с моей помощью подошёл и не здроваясь и тем более не представляясь заревел—«В чём дело?! Почему стоим?!»-- и смотрит на Юрку, тот разводит руками и беспомощно показывает на мента. Доктор не снижая тона: «Ты кто такой?! Да ты пароль по городу знаешь?» Честно говоря, тогда я первый раз узнал есть такое дело. Сейчас уже не помню, но кажется есть пароль по каждому району. Неважно... У того от удивления речь отняло, потому что такие вещи простой смертный знать не должен. Но видит -- говорить не с кем-- схватился за рацию. И тут я решил блефануть: «Ты—говорю-- в Управу сообщи... да-да, Добромысленнский переулок 4, тебе может номер сказать?» А там действительно находилось Управление МВД Белорусии. У меня там друзья- однокурсники работали – трупы с проишествий собирали. «Зондер команда»-- называется или «труповозка» по-нашему. Вижу, мент загрузился, как положено и можно потихоньку сваливать. Говорю : «Юра иди в машину…» Тот удивлённо посмотрел на меня, на милиционера который молчал, как фаршированная рыба и обречённо пошёл прочь. Ничего хорошего от нашей беседы он не ждал. И тут Пал Палыча неожиданно перемкнуло он перешёл на немецкий и стал орать как настоящий фашист из телевизора. А мне кричит: «Переводи Юнга!»  «Пинцет—думаю, полный пинцет... Нас с Юркой завезут в вытрезвитель, а доктора в дурдом!»   «Чего он хочет-то?!» – спрашивает ошарашенный мент. И тут мне как-то всё равно так стало. «Эх, -- думаю--пропадать так с музыкой!». И начинаю нести всё подряд, что в голову взбредёт. А взбрело мне примерно следующее: «Ты! Тыловая крыса, как стоишь перед боевым офицером?! Тебя рвало фашисткое гестапо? Я тридцать лет вдали от родной земли...» Мент наклонился ко мне и с благовейным ужасом спрашивает: «Штирлиц, что ли?» «Брат, говорю, ты и так сегодня много лишнего узнал... оно тебе надо?» И осторожно взяв из его рук документы водилы, тихонько подталкивая Пал Палыча к машине стал уходить боясь оглянуться. Сели. Юра мягко тронулся... И только тогда я посмотрел в зеркало -- на пустой заснеженной улице одиноко стоял молодой советский милиционер и отдавал честь отъезжающему уазику... 

Продолжение следует...