Часть 14

                Часть 14

                Если публика будет капризничать,
                я умру во втором действии.
                Из фазиных афоризмов


     Так заволновал, что я  и не вспомнила, что мне звонила дочь, и я  сказала ей, что этот гребаный фотоаппарат, хоть я батарейку и набила (на рецепции мне тогда четко объяснили, что розетка находится в душевой, аккурат над зеркалом, сбоку от люминесцентной лампы), все равно мне только секунду что-то показывает, а потом изображает пустоту со значками, и что я там снимаю, один бог знает. Наташа сказала волшебную фразу «ты этот зелененький значок поставь, ну как бы тебе проще сказать, на «без пятнадцати девять». Поняла?»
     Целый день читала Ремарка. У него там главный герой уже в отпуск приехал, домой, а там родительский дом разбомблен, и родители неизвестно, может быть, под обломками остались. Но никто мертвых их не видел, и вот герой их ищет повсюду, как может, живет в казарме для тех из отпускников, кто приехал домой в отпуск, а дома на месте не нашел, и вдруг встречает девушку. Ну, не вдруг – он идет на дом к ее отцу-врачу, который лечил его мать. Герой думает, вдруг его мать обращалась к доктору в последнее время, и он знает ее новый адрес. А врача забрали в гестапо по доносу, и героя встречает его дочь.
    Они влюбляются друг в друга на той почве, что все время размышляют о степени собственной вины за то, что произошли события, приведшие к войне. И как сами же развязали этому чудовищу руки. И до какого ужаса –  до уничтожения безвинных  граждан просто по этническому признаку, до эксперимента над расами,  до концлагерей. До того, что один, облаченный ничтожной властью, мог сделать с другим ничтожным. Ремарк доходит прямо до гротеска. Я даже в одном месте не поверила ему.  Один эсэсовец бахвалился спьяну, что в России они партизанам в рот водку заливали, а потом поджигали, проверить, горит водка или нет. Бегали, как факелы на олимпиаде, смеялся эсэсовец, а потом совсем захмелел, и пробухтел что-то вроде «что мы, дебилы, что ли, водку на них переводить, мы бензин им в глотки лили, водка была нужна нам самим». Во-первых, эсэсовец пил в доме своего друга, и не знал, что туда может проникнуть такой провокатор, как главный герой. А  во-вторых, главный герой проникал туда  потому, что попросту был  одноклассником хозяина, у которого он теперь, при тотальной разрухе, мог стрельнуть и алкоголь, и жратву.  Деликатесные. Трофейные. Уж если вина – то из Франции. Уж если сыры – то из Голландии. И так далее.

    Я готова писать о чем угодно, и на какие угодно вопросы отвечать, кроме одного:  я когда, собственно, героиню топить буду?!

     9 часов вечера: 
     Неужели завтра?
     На пиратской лоди?
     Я так разволновалась, что до ужина решила сделать вылазку с территории отеля. Мне кто-то сказал, что достаточно перейти дорогу, и там будет небольшой базарчик. Но никто ж не предупредил, что базарчик этот будет русским.  Я прошла через ворота с охранником (рядом с каждыми большими воротами есть маленькая калитка), помахав ему, что я – де на пять минут, перебежала дорогу (здесь все машины мчатся с такой скоростью, как будто они джипы в пустыне), и очутилась в помещении, фасад которого представлял распахнутые стеклянные двери.
     - Что Вам угодно? – спросила меня на чистом русском языке девушка в глубине помещения, выходя из-за прилавка. Фиг с ним, что она во мне сразу признала русскую, я сама наших на Гавелаке* за версту вижу, главное, что я офанарела – напротив арабского отеля, в Африке, среди карфагинян! – лавку держит русская!
     - Я, собственно, за ручкой. У меня ручка исписалась. А телевизора в номере нет, вот и приходится писаниной спасаться.
     - И хорошо приходится, - раздался голос с еще большей глубины зала, уже за прилавком, там сидела женщина постарше, и, клянусь вам, вязала носок, шерстяной, в Тунисе, в августе, - отдыхайте. Я каждый день смотрю ОРТ – уверяю Вас, ничего значительного в мире не происходит.
     - Ну, и, слава Богу, - сказала я, и вспомнила, - А у вас водка есть?
     - Что Вы, - замахали обе руками, мамаша даже выронила носок, - Рамадан! Никто ничего! Нигде!! Только в центре города, в одном единственном государственном магазине «Дженераль», но до него автобус идет, ближайший, в восемь часов вечера, а сегодня пятница, самый строгий день недели,  и они работают только до четырех.
     - Боже, - сказала я, - А сигареты?!
     - И сигареты.
 
     В первый раз я ужинала без аппетита. Какая-то рыба. Какой-то холодный картофель. Лук этот белый достал, ни черта луком не пахнет.
     Я так расстроилась, что хоть спать ложись.
     Я придумала: с завтрашнего дня буду не две рюмки водки выпивать перед едой, а одну, как положено. Глядишь, до понедельника протяну, а в понедельник придется-таки рамаданничать,  всего один денек-то, неужели не смогу?!


     29.08.2009

         Любимое занятие последних дней?!
         Как мне не стыдно, будто какой-то мещанке, радоваться душу после морских купаний?!  Как мне не совестно млеть после сауны над куском мяса?!

         Любимейшее мое занятие последних дней – отдаваться Средиземному морю.
          Иначе как объяснить мою прогулку на пиратском паруснике в его глубину, в его сапфир?! Сапфир учит своего владельца быть добрым и снисходительным, помогать нуждающимся, сдерживать злобу и любить человека таким, какой он есть.
     Я сдуру, как ступила на корабль, тут же сок из свежевыжатого апельсина схватила, я думала, у них там фуршет. Оказалось, когда сок уже был выпит залпом, что стоило это четыре динара.  Хорошо, что четверка девчонок из нашего отеля, с которыми я вместе ехала на маршрутном такси до парусника (кстати, сама по себе экскурсия, чем ближе в центр, тем грязнее и беднее дома, парадокс), выскочила на берег в ближайшую лавку за водой. Я попросила купить бутылку минеральной воды и мне. Один динар.  Я бы без этой бутылки в открытый океан выбросилась.
     Пираты натянули, конечно, какой-то румпель (прости меня, господи), чтоб то с одной стороны, то с другой какая-то тень была,  но солнце жарило так, что все человек триста пассажиров стали раздеваться, независимо от того, были на них купальники или нет. Пираты изображали пиратские сценки: «протыкали» друг друга огромными ятаганами, молодых девчонок заставляли вставать на свои животы, когда лежали на битом стекле, пели и стучали в бубны, все это было красочно, но тошно. Все пили сок из свежевыжатых апельсинов, и все стонали от жары. Лодь, описав полукруг возле побережья, ушла в открытый океан, остановилась, открылись борта, и всем предложено было купание. Моя четверка с энтузиазмом сиганула в числе первых. Нет, одна девочка осталась на борту и снимала фотоаппаратом их барахтания. Я отметила, что фотоаппарат «Сони», и похож на мой.  Позже, у ее владелицы Лены, попросила консультацию: как найти зеленый значок и куда поставить его на «без пятнадцати девять». Оказалось все элементарно. «Без пятнадцати девять» означает автоматический режим. С той минуты проблем с фотоаппаратом не было, и я снимала этот парусник, этих пиратов,  этих девчонок и это море беспрестанно.
    - Ваш фотоаппарат лучше, - сказала Лена, - у Вас памяти больше.
    - Моя память бесконечна, - скромно ответила я.

     Еда мне не понравилась, хотя они ее и ловили в то время, как устраивали купания, с другого борта.  И тут же жарили. Такие маленькие сардины. Три штуки на человека. А остальное - салат, который привез катер с берега, никакие помидоры, никакие огурцы, и арбуз. Этот арбуз утром, днем и вечером, это вода и еда, эти сахарные уста, я теперь еще долго арбуза не захочу.
     Если б не мои девчонки, которые все воспринимали с восторгом и благодарностью, если б не минеральная вода, если бы не сапфиры открытого океана, солнце бы показало мне небо в алмазах.

     5 часов вечера: я решила сегодня отдохнуть от моря, я и так в нем три часа прокачалась. Два часа я провалялась у бассейна на лежаках, с Ремарком, да еще сподобилась поплавать. Туда и назад, туда и назад, правда, поперек, и встретить двух из четырех девчонок, Лену и Иру.
     Вернулась – блаженство, прохлада, вынесла ведро, еще до края не добежало, это заслуга моей горничной, она мне даже очки дужками к себе сложила у тетрадки, не говоря о идеально заправленных постелях.
     Итого, от сегодняшних подвигов у меня осталось одиннадцать динаров. Если я перед ужином поменяю последних двадцать евро, то у меня будет сорок девять динаров. Если оставшиеся два дня четко придерживаться самой же собой установленных правил – четыре динара за шезлонги, динар за утренний кофе, и десять динаров за обед, то у меня будет свободных девятнадцать динаров, этого должно хватить на пару-тройку коктейлей в «бич-баре». То есть завтра буду допивать водку, а послезавтра обойдусь бодягой. За это надо выпить. Тем более, перед обедом я рюмки не пропустила. И перед бассейном тоже. А у Ремарка главный герой опять за размышления принялся, у него девушка, на которой он решил жениться, спросила « смогут ли люди простить друг другу эту войну»? После этой войны так бесконечно много надо будет прощать и нельзя будет простить – пишет Ремарк, - на это не хватит целой жизни. Он видел немало убитых детей, больше, чем здесь, он видел их повсюду. Во Франции, в Голландии, в Польше, в Африке, в России, и у всех этих детей, не только немецких, были матери, которые их оплакивали.  Но зачем думать об этом? Разве сам он не кричал всего час тому назад, обращаясь к небу, в котором гудели самолеты «гады, гады!».

     Я думаю,  - так бесконечно много надо будет прощать и нельзя будет простить, - это теперь относится ко всему на свете.

                Ирина Беспалова,
                Сентябрь, 2009г. г. Прага