(Прежде всего, хочу выразить благодарность моей подруге Марии К., редактировавшей первую часть. Переносить мои каракули из тетрадки в память компьютера было, наверное, непросто :)))
"True tales have no beginning or end. They do not exist only when men say 'Exist!' but instead are always there...reverberating through time in a dance, a weaving if you will. Only humans try to contain it with beginnings and ends. To put boundaries on everything simply because our own lives are bounded by birth and death. And thus we seek to lessen the power of that which is immortal. True tales have a power of their own though".
--from The Rain Queen
Пролог.
R.
(Читать под L'Ame Immortelle - Winter of my soul - http://www.youtube.com/watch?v=GlzcbeAv9D0 ).
Я еще не осознал полностью то, что случилось сегодня – это мина замедленного действия. Чувствую себя словно оглушенным – боль пока не ощущается, но потом она накатит с такой силой, что от нее не будет спасения. Я боюсь, что скоро меня накроет эта "болевая волна", и я не смогу помочь даже себе, не говоря о Хлое. Больше всего на свете я ненавижу ощущение бессилия, когда рядом страдает близкий человек. А если это произошло по твоей вине, то что может быть хуже?
Я запрусь в подвале одной из башен своего дома со звукоизоляционной обивкой на стенах, как в отделении для буйных, налью себе чашку кофе, сваренного по рецепту моего наставника – шамана. А потом… Потом я могу начать плакать, либо устрою дикие пляски, либо уткну голову в колени и буду говорить, что смертельно устал и ничего не хочу делать. Либо… в пластиковую куклу высотой в человеческий рост полетят ножи, а дальше – хуже. Но, входя в эту комнату, я, прежде всего, должен надеть широкие сверхпрочные ремни на запястья, чтобы не порезать себе вены.
Шаман, когда делился со мной рецептом этого кофе, предупреждал, что я буду подвергаться большой опасности, если стану пить его один. "Запомни, - говорил он, - Этот напиток нужно употреблять вдвоем. Если ты рискнешь пить его в одиночку, то окажешься на грани безумия. Ты сильный и сможешь обуздать себя, и даже вынести на свет немало идей для своего творчества. Однако, только присутствие и соучастие того, кому ты доверяешь, сделает так, что твой "кофейный эликсир" проявит свои истинные возможности".
Но я пока не нашел того, с кем мог бы пройти сквозь двери мира-антипода, где упразднены законы логики. Одному мне не справиться. Единственное, чего я добиваюсь, - это разрушающий поток безумия из иного мира, но такой "ионный душ", однако, помогает мне вытрясти из себя агрессию, растерянность, безразличие. Когда они накапливаются, внутри назревает злобный ядовитый ком. Некоторые из моих произведений представляют собой не что иное как «плевки яда» на холст. Безопасно на первый взгляд, но кто даст гарантию, что испарения не отравят доверчивые души? Только не я…
Мне кажется, что сейчас меня с трудом достигают не только свет и звуки, но и собственные мысли. Я пытаюсь схватиться за кончик их нити, свившейся в клубок, и вытащить ее из памяти. И вот я на подножке "первого вагона" своего экспресса, train of thoughts.
Кажется, я поторопился с данным Хлое обещанием защитить ее.
"Он сказал, что споткнулся о камень, упал, расшибся.
Но не в этом, наверно, была причина
его забинтованного плеча.
От неловкой попытки снять с полки пачку
Фотографий, давно его занимавших,
Повязка ослабла, и струйка крови
потекла по руке.
Я принялся поправлять бинты:
Я поправлял их медленно, неторопливо.
Ему было не больно, и мне нравилось созерцание крови:
Эта кровь была кровью моей любви.
Когда он ушёл, я нашёл на полу под стулом
Алый клок ваты, оставшейся от перевязки,
ваты, чьё место – мусорное ведро.
И я прижал эту вату к моим губам,
и стоял, держа её долго-долго –
прижимая к губам моим кровь любви".
Иосиф Бродский, 1919.
Глава 1.
(Читать под David Bowie - Art Decade - http://www.youtube.com/watch?v=quE7e-1ZDqk)
Ещё вчера в половине шестого вечера всё шло по задуманному мной плану, и ничто не предвещало вторжения неожиданных событий.
Завтра утром должна была состояться выставка двадцати семи моих картин. Картинами я условно называю инсталляции – для простоты. На холсте, или куске картона, притом необязательно правильной (в моём понимании всего лишь привычной) прямоугольной формы можно изобразить всё что угодно. Красками выписывается фон, чаще всего абстрактный, но иногда на нём присутствуют образы из моих снов – лестницы ядовито-жёлтых тонов, несуществующие животные, возникающие из воздуха и снова растворяющиеся, и почему-то взлетающая с поверхности воды синяя птица. Кажется, что она состоит целиком из морской воды или цветного стекла оттенка где-то посередине между индиго и ультрамарином, но при этом удивительно чётко прорисованы лёгкие пушистые перья, длинный слегка изогнутый клюв и особенно глаз – огромный, чёрный, проникающий в душу. Я видел птицу только в профиль. Но это был один из тех снов, после которых реальность на некоторое время тускнеет. Я долго ходил под впечатлением и вспоминал краски, настолько яркие и глубокие, что даже самый погожий день не идёт ни в какое сравнение с ними. Не резкие кислотно-акриловые, а очень по-своему уютные (именно так), мягкие и светящиеся.
К изображению этой птицы я не решился ничего прибавить, кроме чёрного ночного неба в качестве фона. Я не знал, какие краски выбрать и предпочёл самый простой вариант – гуашь на бумаге для акварели. Это, как могли бы сказать искусствоведы, позволяют себе только дилетанты, но мне захотелось остановиться на том, что пришло в голову и прочно засело в ней. Даже рамку я предпочёл простую деревянную и сам покрасил её в синий цвет в тон оперению. Цвет подбирался очень долго. Я просидел до утра, смешивая все оттенки, хоть немного напоминающие тот самый. Два-три тона в одном соотношении, они же в другом, с добавлением новых, затем только новые… Комбинаций красок может быть ничуть не меньше, чем чисел. Наконец, мне показалось, что найден наиболее подходящий цветовой код, но все палитры и листы бумаги, испещрённые кружками и загогулинами оттенков неба и моря и усеявшие пол моей мастерской, были также сложены в отдельную стопку.
Изображение птицы получилось небольшим – на стандартном альбомном листе для акварели, зато я подобрал паспарту из чёрного бархата, совпадающего по оттенку с небом, такой же ширины, как сам лист бумаги. В законченном виде работа смотрелась внушительно, хотя о впечатлении, которое она может произвести, я думал меньше всего.
Другие картины могли быть сочетанием живописи, коллажа, а также фотографии с инсталляцией. В одной из них я склеил пять листов грубого картона в форме креста – четыре листа по направлению осей абсцисс и ординат (x, y), пятый в середине. В качестве основы для сюжета взяты мифы о рыжеволосых женщинах и лисах. Обладательницы огненной гривы всегда напоминали мне хитроумных зверьков. Это само по себе не слишком оригинально, однако мои ассоциации уходят корнями в глубокое детство. В менее чем четырёхлетнем возрасте я дружил с одной девочкой, которая потом неожиданно исчезла из моей жизни. Единственное, что я помню – это наша с ней игра в перевоплощение. Я спрашивал, как её зовут, но не помню имени, - только то, как она себя однажды назвала: Лисичка. Для подтверждения сказанного она завернулась в лёгкий плед апельсинового цвета, чуть светлее её длинных кудряшек, и сыграла пантомиму. Позже, познакомившись с японской поэзией, я наткнулся на строчку стихотворения Мацуо Басё:
Во тьме безлунной ночи
Лисица стелется по земле,
Крадётся к спелой дыне.
В тот же момент я вспомнил её. В Японии бытовало поверье, что лисы специально выбирают для рытья нор кладбища и делают это с целью завладеть душами умерших. В теле лисы могла жить частица души человека, недавно покинувшего этот мир. Лисицы женского пола перевоплощались в красивых девушек и вызывали любовь ничего не подозревающих мужчин. Таким образом, они забирали души своих супругов и становились тем сильнее, чем больше у них было жертв, или чем большую ценность представляла собой личность одного конкретного человека.
Ничего инфернального в своей подруге детства я, разумеется, не заметил. Но всё же не мог не углядеть, а, вернее, не почуять какое-то отличие от других. Даже со скидкой на остроту детского восприятия и пониманием, что, скорее всего, остальные видели симпатичную, но обычную рыжую девочку. Как ни странно, я помню её запах – сладковатый, слегка пряный, очень лёгкий. Это не могли быть духи, которыми на неё в шутку капнули взрослые. Впоследствии я заходил во все парфюмерные магазины, и даже музеи, чтобы вдохнуть ароматы настоящего и прошлого. Но ни в одном из них не нашёл идентичного. Похожие не в счёт.
Ещё один момент, который я запомнил, тоже относился к той самой игре. Кроме неё я, кстати, ничего, связанного со своей знакомой, не помню, как будто тогда прожил отдельную жизнь длиной всего в несколько минут. Когда подошла моя очередь перевоплощаться, рыжая лисичка испугалась. Она заплакала, и её увели. Тогда моё сердце буквально разрывалось. А ведь я всего лишь изобразил птицу…
В середину инсталляции я поместил силуэт лисы, выложенный из кусочков меха, бывших когда-то декоративными деталями подаренного мне зимнего пальто. Я не сторонник ношения натуральных мехов, если есть искусственные заменители, но и не вижу смысла осуждать тех, кто предпочитает шкуры животных. У шаманов северных народов есть убеждённость, что, нося на себе шкуру убитого зверя, охотник выказывает своё почтение к нему. Однако это правда только тогда, когда добыча достаётся в равном бою и является необходимым условием выживания. Кроме того, у зверя нужно попросить прощения и умилостивить его дух, чтобы владелец новой вещи не стал объектом мести.
Рядом с крадущейся лисицей была установлена настоящая дыня, которую я прибил к деревянному основанию композиции несколькими ржавыми девятидюймовыми гвоздями, найденными в кладовке. Некоторое время спустя, если дыню не съесть, она начнёт гнить, но на время выставки пусть в зале витает аромат, а впоследствии её вполне можно заменить муляжом.
По бокам центральной плоскости, на широких перекладинах картонного креста я сделал несколько инсталляций по мотивам легенд и мифов, связанных с рыжими. Золотоволосой, по преданию, была Афродита – древнегреческая богиня любви. В Средние века в Европе обладательницы рыжих волос считались ведьмами…
Я использовал вырезки из журналов, медную проволоку, пряди волос искалеченной куклы, найденной в мусорном контейнере в Кэмден-тауне, да и саму куклу тоже, обмотав её раны красной изолентой. Разорванное чёрное кружево, осколки разбитых фужеров на длинных ножках, равно как и, почему-то, изображения заката и восхода солнца каким-то непонятым образом ужились друг с другом и с остальными деталями, подобранными без малейшего вмешательства логики. Сюрреалисты в своё время показали, что подсознание способно на создание многоплановых композиций, вероятно, даже несущих некие послания. В тот момент я не имел представления, что именно хочет сказать мой тёмный двойник, но доверял ощущению потока, подхватившего и несущего куда-то в неизвестность, которой я странным образом был рад. Всю конструкцию заключил в круглую и тяжёлую позолоченную рамку в стиле барокко. Получился агрессивно-забавный кич.
Остальные работы также являли собой сплав несочетаемого, каждый раз неожиданный для меня самого.
Я сделал предварительный обход – последний в этот вечер, чтобы убедиться, что все в порядке, лишний раз обсудил в деталях все условия аренды помещения, лично проверил подсветку и системы сигнализации, но так и не смог избавиться от необъяснимого чувства беспокойства. Я, тем не менее, твердо решил не обращать внимания на смутные предчувствия и выспаться перед трудным днем. Завтра торжественное открытие, будет много гостей, и мне придется выступить на пресс-конференции перед самыми серьезными и уважаемыми искусствоведами Лондона, которые попытаются обнаружить пробелы в моем художественном образовании, даже если таковых не имеется.
Иногда мне бывает жаль их, когда я рассказываю об истории искусств, наблюдаю их по-детски удивленные лица и замечаю, что некоторые детали они слышат впервые. У меня никогда не было желания их унизить, но разница между нами в том, что они ищут знаний для самоутверждения, а я – для души.
В результате мои оппоненты удовлетворяются тем малым, что поможет им блистать на светских раутах и считать самих себя знатоками, а это недопустимо для специалиста. Но я не скажу им об этом, а постараюсь кратко и вежливо отвечать на их вопросы. Правда, зная их острые языки, я могу только мечтать о том, чтобы наша беседа прошла без нескольких взаимных уколов. Забавно, что со стороны это мало кто поймет.
Еще один подводный камень – поклонники. Я давно уже научился держать дистанцию и в то же время дарить им кусочки себя, которых они ждут. У меня удивительная способность к регенерации, ха-ха! Мне это практически не стоит никаких усилий, однако я до сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что знаменит. Меня тяготит необходимость ежедневного общения с массой незнакомых людей. Поклонники – это те, кто хочет быть на тебя похожим, кому созвучно то, что ты делаешь. Иногда их знаки внимания кажутся неуместными, а сами они – слегка инфантильными, но ты не можешь оттолкнуть их, не разрушив благоговейного отношения к тебе. Так дети, младшие по возрасту друзья, а также те, кто ниже тебя по социальному положению, стремясь к общению с тобой, могут высосать все силы, даже не подозревая об этом. И для меня единственный способ стерпеть подобный детский эгоизм – это время от времени закрываться от мира и помнить, что, раз я многое могу дать другим, лучше иногда делать это добровольно. Ничего не остается, кроме как прощать почитателям своего творчества их маленькие слабости. Они не могут посмотреть на мое искусство моими глазами, но я рад, если им удается сохранить в себе частичку вдохновения, которая – я это знаю – никогда не даст пойди ко дну.
Почему-то я задумался об этом, сидя в уютном баре на первом этаже за чашкой кофе с сигаретой и совершенно ушел в себя. Я обожаю подобные моменты покоя, а, кроме того, их любят музы…, и случается так, что, как бабочки, прилетают к тебе из своих миров. Но никогда не узнаешь заранее, какая именно бабочка посетит тебя в этот раз.
Мою медитацию прервал директор музея, торопливо спустившийся по каменным ступеням в полутемный зал, освещаемый свечами на моем столе, не считая неоновой рекламы пива над барной стойкой. Он кого-то искал глазами, и меня не слишком обрадовало, когда он остановился, и, извинившись, сказал, что ему необходима моя помощь.
Сначала я подумал, что речь идет о недоработках в подготовке к завтрашней выставке, или, не дай Бог, попытке кражи моих работ – мало ли что может прийти в голову, и никак не ожидал услышать следующее:
- Там, в библиотеке при галерее, девушка. Голова на столе лицом вниз. В сумочке у нее Ваш портрет, нарисованный карандашом. Документов нет.
-Умерла?..
-Не дышит.
У незнакомой девушки мой портрет… Странное чувство – знать, что у кого-то повышенный интерес к твоей персоне – возможно, больший, чем твой к картинам. Это, в конце концов, личное дело девушек, к которому я не имею никакого отношения. Я решил уточнить, чем именно могу помочь. Скорее всего, меня с кем-то перепутали, и, не стоит сразу выскакивать из-за стола.
- Может быть, Вы ее когда-то видели и узнаете? Я вспомнил, что Вы еще здесь, - неуверенно настаивал директор.
Я увидел, что он не знает, как правильно поступить, и про себя пожалел его, но предпринял последнюю попытку к отступлению:
-Насколько я понимаю, она нуждается в медицинской помощи.
-Скорую уже вызвали, но нам необходимо связаться с ее родственникам или друзьями. Таковы правила.
-Понятно, понятно… Кстати, вы не вспомните, какую книгу читала девушка?
-«Дали. Жизнь и творчество»
Мое лицо само, без моего ведома, неожиданно состроило удивленную гримасу: приподнятые брови, втянутые щеки. Многие интересуются творчеством Дали, но почему упоминание его имени в связи с одной из посетительниц библиотеки вызвало у меня такую реакцию?
Я все-таки решил проследовать за директором, но вовсе не из желания выполнить свой гражданский долг, а, скорее, повинуясь новому предчувствию.
- Но у нее должен быть читательский билет, данные в картотеке, что за чушь? – пытался я рационализировать свои же неясные мысли.
- Документы не успели оформить: она у нас впервые, проведена сотрудницей для поиска данных по своему исследованию.
Мы миновали последний поворот коридора и вошли в просторное помещение библиотеки.
Окна читального зала выходили на запад; вечернее небо переливалось розово-оранжевыми, как одежды буддийских монахов, оттенками, переходящими в кроваво-фиолетовые разводы перистых облаков. Как художник, я не мог проигнорировать такое великолепное сочетание буйства природных красок и попытался зафиксировать его в памяти, чтобы по возвращении домой перенести их на холст. Такие закаты нечасто увидишь даже в Лондоне! Теперь я был уже не так раздосадован, а, пожалуй, даже благодарен девушке за этот инцидент. Возможно, небо, каким я увидел его сегодня и с которым ничто не сравнится в умении быть разным, послужит прообразом для следующей моей картины.
Я сам не заметил, что уже несколько секунд смотрел на силуэт девушки, которая казалась спящей, сидя за столом и опустив голову на руку. Первое, что бросилось мне в глаза, - рыжие локоны полутораметровой длины, в лучах персикового лондонского солнца казавшиеся потоком лавы. Изящная, но при этом сильная кисть другой руки лежала на раскрытом развороте немалого размера книги с репродукцией картины Сальвадора Дали «Некрофильский источник, забивший из рояля на коде».
Не каждый день приходится видеть столь объёмные тома, даже мне, книжному червю, коллекционирующему редкую литературу. Это наверняка раритетное издание, выпущенное ограниченным тиражом. Предположение напрашивалось само собой, поскольку библиотечный экземпляр в раскрытом виде занимал собой почти всю поверхность стола и наверняка был очень тяжёлым. Новым он не казался, но имел слишком опрятный, почти стерильный вид, свойственный книгам, которые стоят не для чтения, а для украшения… или прячутся в укромном месте.
На среднем пальце любительницы исследовать потайные ходы и комнаты (почему-то я сразу об этом подумал, лишь взглянув на неё) сизо-голубыми оттенками играло серебряное колечко с овальным кошачьим глазом.
Она была одета в белые брюки клеш и блузку со свисающими вниз рукавами, стилизованными под средневековый костюм. Рыжая грива и облачение, напоминающее модернизированный саван, делали незнакомку похожей на воздушное создание, иллюзию, возникшую благодаря искривлению солнечных лучей. Недаром закат и следующие за ним сумерки считаются некоторыми мистическими школами дверью в иные миры.
Однако я вряд ли поверю в столь поэтическую версию, мной же самим и придуманную, пока не узнаю, кто она на самом деле. Почему-то теперь мне это было небезразлично.
На вид ей лет 20. Лица я разглядеть не мог, но локоны снова навели меня на мысли о будущей картине: огненные росчерки на небе будут переходить в рыжие пряди…
- Вы уверены, что на рисунке именно мое лицо? – спросил я директора.
-Почти уверен, - ответил он и протянул мне двустворчатую рамку 10х13. Из замочной скважины торчал крохотный ключик. Я с опаской повернул его. Открыл… на левой половинке створки – набросок моего лица в полупрофиль. На правой - засушенный черный тюльпан. Очевидно, девушка неплохо рисует. Гораздо больше, чем техника, меня поразило выражение собственных глаз: так я выгляжу только когда смотрюсь в зеркало, когда меня никто не видит, ибо из всех людей доверяю лишь своему зеркальному двойнику.
Подписей не было.
Мне захотелось взглянуть на лицо девушки. Скорее всего, я вижу ее в первый и в последний раз. Как могло получиться, что она схватила мою сущность с такой точностью? Художники – не рок-звезды: за исключением пары фотографий в специализированных журналах за последние пять-десять лет, я никому не позволял публиковать свои снимки.
С разрешения директора я осторожно откинул с виска прядь волос и увидел на шее серебряный медальон. Из черт лица я разглядел прямой нос с закругленным кончиком, щеку с ямочкой и длинные ресницы.
-Мы никогда не виделись раньше, - сказал я директору. – У меня прекрасная память на лица. Мне очень жаль, но я не знаю, чем могу вам помочь.
Я солгал: в девушке было что-то знакомое, как будто я знал ее давным-давно, и теперь вспомнил, но как объяснить это постороннему?
- Спасибо за содействие, - сказал директор. – Действительно, очень странное совпадение. – Он склонил голову в сторону рисунка в рамочке. – Извините за беспокойство.
Я собрался уходить, но решил дождаться санитаров. Мне не хотелось бросать незнакомку, даже если она останется под присмотром директора галереи.
Напоследок я остановил взгляд на ее руке с перламутровыми ноготками, и мне показалось, что кончики пальцев пошевелились, как у спящего ребенка.
Я подошел ближе, прислушался и уловил дыхание.
- Она спит.
Сотрудник службы безопасности, первым поднявший тревогу, уверял, что не обнаружил признаков жизни. Однако и он подтвердил их возвращение.
Через минуту дыхание стало ровным и глубоким. Девушка потянулась, села и открыла глаза. Зрачки сразу же расширились, как у кошки, и я даже не успел различить цвет глаз.
Она оглядела собравшихся, остановила взгляд на мне, заметила, что на соседнем столе лежит раскрытая рама и побледнела. Затем снова бросила на меня взгляд, и, не позволяя себе краснеть, прихмурила густые брови.
Неловкое молчание было нарушено прибывшими врачами, моментально заполнившими собой всё достаточно просторное помещение. Возможно, это произошло благодаря зелёному массивному пластиковому чемодану с кислородным баллоном и набором масок для искусственного дыхания, громоздким носилкам, портативной капельнице. Кто-то из медиков даже прихватил сложенную вдвое инвалидную коляску. Да, врачи хорошо подготовлены. Не зря даже такие, как я, платят налоги.
Не теряя времени, бригада скорой помощи прошагала мимо нас к девушке, которая тут же торопливо встала из-за стола.
- Вы, посетительница, которая потеряла сознание? – спросил врач, подошедший к ней первым. - Она отрицательно покачала головой.
-Тогда кто?
Директор спросил незнакомку, нужна ли ей медицинская помощь.
– Нет, - ответила девушка.
Медик уточнил, может ли быть в помещении кто-то другой, с кем ее могли перепутать, и директор объяснил ситуацию, извинившись за ложный вызов.
- Это не ложный вызов, - сказал врач, - Если все обошлось, я только рад.
- Большое спасибо, сэр.
«Приятно иметь дело с людьми, которые умеют держать себя в руках», - подумал я.
- Мисс… - обратился директор к девушке, надеясь, что она назовет свое имя, но, так и не услышав его, продолжил: - Я рад, что с Вами все в порядке и хотел бы узнать, почему у нас нет ваших данных.
( Дальше читать под Alpine stars – Burning up - http://www.youtube.com/watch?v=yKxvkS4Be2s)
- Эту девушку привел я, - неожиданно для себя самого сказал я.
Она повернулась в мою сторону и хотела что-то возразить, но я продолжил: - Извините нас за то, что выглядело, как нелепый розыгрыш, но это была моя идея.
Директор потребовал объяснений.
Я чувствовал себя глупо, сразу увязнув в собственной лжи, но почему-то решился на такой шаг. Значит, необходимо закончить начатый экспромт. Любая неловкость базируется на незавершённых, движениях и фразах, которые были замяты из-за неуверенности в их правильности. Glamorize the wrong things! – было однажды остроумно замечено, и я попробовал следовать этому принципу.
- Завтра, на открытии выставки, посетителей ждет сюрприз – на ходу придумывал я. – Моя коллега репетировала номер… Важно, чтобы репетиция происходила здесь при большом скоплении людей. Но что-то случилось. Уверяю Вас, что психотропные препараты мы не использовали, но в последнее время, приходилось работать сутками, и, возможно…
- Вы уснули? – обратился к ней директор
-Да, – ответила девушка, складывая двухстворчатую рамку обратно в сумочку.
-Сэр, если бы не мое уважение к вам и не канун открытия вашей выставки, то вам пришлось бы ответить за эту выходку - дал волю гневу директор.
- Покорнейше прошу извинения, - ответил я, - Поймите, для меня это необходимо. Номер необычный, он может получиться не так, как задумано… Короче говоря, как мне загладить свою вину?
Девушка удивленно взглянула на меня, и я увидел, что глаза у нее золотисто-болотного цвета.
Директор сменил гнев на милость и отпустил нас.
- Вас, художников, не поймешь, - только и сказал он.
- Вы можете идти? – спросил я девушку. Она утвердительно кивнула и качнулась на пятидюймовых каблуках.
- Позволите мне довести вас до машины? – Она оперлась на мою руку, но с координацией движений у нее было неважно.
Около дверей я замедлил и без того осторожный шаг, чтобы дать возможность своей спутнице первой покинуть зал библиотеки и не мог не бросить взгляд на ее точеную фигуру
- Надеюсь, ыы не сочтете меня навязчивым, если мы отыграем эту роль до конца и поедем, куда вы захотите, но только на моей машине? – спросил я. - Это ни к чему вас не обязывает, - предложил я.
Она согласилась, однако первой нарушила молчание, как только я распахнул перед ней дверь заднего сидения.
- Значит, вы считаете себя настолько важной персоной, что любая девушка согласилась бы выступить вашей ассистенткой?
Сказанное прозвучало, скорее, как шутка, чем как укол. Я не нашел, как достойно отреагировать, и просто повторил предложение.
Моя новая знакомая села на краешек сидения, но прежде, чем устроиться с комфортом, сказала:
- Но, все-таки, благодарю вас.
- Не за что.
Автомобиль тронулся с места, и я спросил:
- Куда бы вы хотели, чтобы я отвез вас? У меня есть на примере несколько хороших ресторанов, кафе и клубов…Мы могли бы пойти в театр, или на премьеру нового балета труппы Ковент-Гардена… Возможно я поставил вас в неловкое положение и мне теперь хочется это исправить. Кроме того, не беспокойтесь на счет завтрашнего шоу. Это моя выставка! Захочу – будет шоу, и ассистентов я найду. Передумаю – значит, не будет.
Девушка выслушала мою тираду и ответила:
- Я бы с удовольствием приняла любое из ваших приглашений, но я должна завершить свое исследование.
- Жаль. Могу я спросить, о чем вы пишете?
- Пока нет. Как бы это глупо ни прозвучало - боюсь сглазить.
- Ок. Тогда мы могли бы просто поездить по городу?
- Почему бы и нет.
Мне была совершенно не понятна цель нашей молчаливой автопрогулки, и, тем не менее, пришла уверенность, что так надо.
- Рядом с вами, кажется, даже время течет медленнее, - сделал я своей спутнице странноватый комплимент, нутром чуя, что его поймут.
- Пользуйтесь, - ответила она.
Я взглянул на часы. Мне показалось, что они начали отставать. Девушка впервые за все время улыбнулась.
- Все-таки я приглашу вас и в театр, и на балет, и в клуб, пусть не сегодня, - сказал я. Она не ответила.
Дорога сама вела нас к моему дому.
- А у вас есть библиотека? – неожиданно спросила моя спутница.
- Да, и большая. – Похоже, она умеет читать мысли, догадалась, куда мы едем. На мой взгляд, она не из тех, кто напрашивается в гости. Скорее всего, это тот случай, когда двое мыслят синхронно. Для подтверждения своей догадки мне необходимо было снова взглянуть на нее, что я и сделал, поймав её отражение в зеркале заднего вида.
Лицо этой рыжеволосой феи в белом трудно не назвать канонически красивым. Такой овал и классические черты я видел в компьютерной программе по истории искусств, в качестве примера Идеального Лица. Сидящая со мной в одной машине девушка была, скорее всего, из плоти и крови. Но казалось, что румянец вот-вот отклеится от ямочек на щеках, обнажив восковую бледность. Внешнюю гармонию нарушала внутренняя неуравновешенность. Я долго не решался еще раз посмотреть ей в глаза. И… узнал их! Взгляд обращен в себя. Так бывает у медиумов и творческих натур, существующих только в своих мыслях – будь то мир звуков и образов художника, или понятий и символов – ученого. Такой же взгляд бывает у меня, когда я ухожу в свой мир.
Мне хотелось задать ей много вопросов - и, прежде всего, как ни странно, о теме ее исследования. Не в последнюю очередь меня интересовало, что случилось с моей спутницей в библиотеке, и, в конце концов, чем вызвана такая любовь к книгам, что она отказалась от моего предложения провести вечер в более неформальной обстановке. Оно было сделано с целью загладить свою невольную вину, и не более того. Надеюсь, что я всё достаточно ясно сформулировал, и у девушки не возникло опасений на счет порядочности моей персоны.
Но расспрашивать ее сейчас было бы негуманно.
Мы подъехали к дому, и я подал ей руку, чтобы помочь выйти.
Когда мы поднялись наверх, я спросил, не желает ли моя гостья чего-нибудь выпить.
- Позже, если вы не против.
Я был не против и сразу повел ее в свою библиотеку, спросив по дороге, какая тематика литературы ее интересует. Выбор пал на работы средневековых авторов.
Неожиданно для себя самого я скрыл наличие древних рукописей в своём хранилище, сославшись на то, что давно не проводилась инвентаризация, и лучше было бы посмотреть не на ходу.
Я повторил свой вопрос касательно напитков, поскольку теперь он был уместен для заполнения паузы в разговоре. Я ожидал, что моя непредсказуемая гостья попросит что-нибудь необычное, наподобие коктейля с абсентом, но она предпочла чай с молоком. Я мог бы воспользоваться услугами экономки, но предпочел поухаживать сам.
Когда я вернулся в библиотеку с подносом, девушка уже расположилась в одном из кресел у камина и смотрела на огонь. Мне показалось, что она была у меня в гостях уже много раз, и не удивлюсь, если это не только мое ощущение. Более того, меня потянуло на странные откровения – вопреки обычной скрытности и только что наспех изобретённой лжи.
Я, не совсем понимая, что делаю, разложил перед собой лист ватмана с чертежом ромба, над которым ломал голову уже достаточно долго, и стал рассказывать своей собеседнице о том, что никому никогда не доверял!
Несколько лет назад в подвале библиотеки я наткнулся на старое книгохранилище, содержащее несколько десятков томов средневековых алхимиков. В отдельном переплете из серой змеиной кожи, украшенном крупным рубином (в форме того самого ромба, около 5х2,5 см), я обнаружил небольшую притчу и в качестве приложения к ней - этот чертеж на полуистлевшей бумаге, с которого я снял копию в натуральную величину.
Я не стал говорить о целом собрании сочинений, но выдал свой основной секрет.
Одна половина меня сжималась от страха, другая вела вперёд и вкладывала нужные понятия в мою слегка затуманенную голову. В меня словно вселился кто-то другой, либо я сам пробудился от долгой спячки, и такая полузабытая расторможенность действует почти опьяняюще.
Для начала я решил ограничиться демонстрацией чертежа и не рассказывать моей гостье о найденной книге, но минуту спустя, сделал намек на то, что изображение геометрической фигуры – зашифрованное послание от давно умершего человека.
Моя собеседница вызывала доверие. Почти с порога библиотеки мы знали о существовании своеобразного хобби друг друга. В ее случае это старинные книги, а в моем – попытки проследить развитие событий, происходивших в далеком прошлом, и, если есть такая возможность, заглянуть в будущее.
Я спросил, как по ее мнению, мог бы давно отошедший в иной мир человек передать зашифрованное послание ныне живущим. Вопрос прозвучал риторически, но она поняла, что я имею в виду далеко не абстракцию. Моя собеседница отнеслась к этому достаточно серьезно, но не теряя головы, и предположила, что раз ромб похож на бубновый туз, обозначающий в некоторых системах гаданий письмо, то, возможно, есть и послание с того света – если, конечно, его смогут прочесть. Я знал, что такое послание есть: это притча, которую пока не слышала девушка.
Мне понравилось, как она мыслит: ее воображение и интеллект исполняют грациозный танец, не наступая друг другу на ноги.
Волнистые огненно-рыжие пряди, делавшие ее похожей на модель прерафаэлитов, свисали из кресла почти до пола, и одна из них упала ей на лицо. Привычным жестом ее откинули назад, и я снова обратил внимание на перстень с кошачьим глазом на изящной руке.
Светящаяся полоска делила узкий овал на две половинки: почти белую и почти черную, а край у ободка вспыхивал ярко- голубым дымчатым светом.
Я пересел в соседнее кресло, и мы молча приступили к скромной вечерней трапезе.
Трудно было не залюбоваться моей гостьей, намазывающей джем на кусок булки, и я похвалил ее изысканные манеры. Это не был светский комплимент, и, наверно, поэтому девушка приняла его.
До настоящего момента мы оба играли в своеобразную игру: ни я, ни она не знаем имен друг друга. Мне кажется, моя визави так же прохладно, как и я, относится к церемонии официального представления, и боле того: маленькая ведьма чувствует, что иногда ей позволено переступить через правила приличия. Тем не менее, перегибать палку ей не хотелось. Она первой заговорила о том, что неплохо было бы знать, как ко мне обращаться.
Меня немного раздражает культ имен, однако пришёл момент узнать, как зовут человека, который кажется давно знакомым. Первое впечатление осталось в памяти, и ему не грозит участь малозначительного довеска к инициалам.
Имя моей собеседницы отражало, на мой взгляд, ее сущность: древнее, как пепел птицы Феникс, развеянный по ветру и потому вечно юное. Такие имена легче шептать, чем произносить громко и тогда они звучат ярче:
Хлое.
Мне показалось, с моей плохой памятью на имена, что когда-то я мог знать рыжеволосую девушку, которую звали так же. Но эта мысль, проскользнув где-то в уголке сознания, не оставила зацепок, за которые можно ухватиться и отошла в тень.
Я взял на себя смелость предложить моей гостье остаться до утра, а завтра пойти на открытие выставки. Меня удивило не столько легкое согласие, сколько то, что Хлое не знала, кто я. Или делала вид, что не знала? Но что-то в ее рисунке говорило о том, что она считала изображение моего лица не более чем фантазией.
Проводив ее в комнату для гостей, я вернулся в библиотеку, перевернул чертеж и набросал на другой стороне ее портрет углем из камина. С изумлением я отметил, что наши черты, и особенно выражение глаз, почти одинаковы. Кто она?
Я вспомнил свою подругу детства. Конечно, моя новая знакомая могла оказаться ею, но тогда она была бы лет на десять-пятнадцать старше.
Странно всё это: накануне выставки, на которой я впервые представляю композицию, навеянную воспоминаниями о маленькой рыжеволосой фее, случай сводит с девушкой, которая могла оказаться той самой девочкой, если бы не разница во времени. Она носит в сумочке мой портрет, нарисованный по наитию, но меня не знает или не помнит. Лишается чувств за чтением редкой книги, - притом что у неё нет ни документов, дающих право на пользование библиотекой, ни явных проблем со здоровьем. И, более того, само её присутствие провоцирует меня если не на глупые, то уж точно безрассудные поступки.
Но вывод из логической нелепицы диктуется иррациональной половиной моего «Я». Возникает ощущение трёхмерного пазла, элементы которого складываются в красивейший узор калейдоскопа, и то, что я не могу понять, как это работает, не значит, что в картинке нет смысла.
Я проснулся, как обычно, в половине шестого, и не то мне это почудилось спросонья, не то действительно кто-то играл в моей библиотеке на рояле. Звук окрашивался цветом: я представляю музыку в цветах. Перемены, пятна и игра света-тени сопровождают любую мелодию, какую бы я ни слышал. Музыка как нельзя более подходила под туманное голубое утро и звучала приглушенно, размыто и легко. Казалось, что голубой цвет пронизывал насквозь матовые шторы, не тускнея, будто источник его в нем самом. Я обратил внимание на то, что свет при этом был того же оттенка, что и дымчатая вспышка в перстне у девушки. Цвет электрик и звуки густой разбегающейся мелодии сотканы из одного материала! Мелодия переливалась голубыми и фиолетовыми оттенками. Еще в конце XIX века идею цветомузыки пытался применить на практике Сергей Скрябин, дополняя музыкальные номера цветовой подсветкой. Я же пробовал поступать наоборот, и, глядя на свои картины, записывал музыкальные композиции. Я много занимался музыкой в детстве, и иногда мне удавалось создавать удивительно красивые мелодии. Понимаю, что нескромно так высоко оценивать свою работу, но что поделаешь, если результат самому нравится? Несколько моих дисков вылущено под псевдонимом, чем я могу тайно гордиться. В некоторых случаях я считывал музыку с полотен своих любимых художников, особенно - Дали, однако мне всегда было проще «увидеть» песню, чем «услышать» изображение.
Мотив показался мне таким же знакомым, как лицо моей гостьи: то самое сочетание звуков, как и черт лица, которое я мог прекрасно знать в прошлой жизни, если она и была когда-то. Я ни секунды не сомневался в том, что играла Хлое, и воспринял это как само собой разумеющееся. Я вдыхал аромат музыки и парил вместе с нею.
Мне потребовалось несколько минут, чтобы осознать, что сегодня в десять утра открытие выставки, а до этого предстоит решить, что делать с обещанием, данным директору музея: я сказал ему, что Хлое – моя ассистентка, и мы готовим номер. Вечером это вылетело у меня из головы… Никогда раньше не был я так забывчив! Я не хотел взваливать на нее свои проблемы. Скорее всего, мне придется объясняться с директором, но, прежде чем думать об этом, я приму душ…
Я захватил полотенце для Хлое, пошел в ванную комнату, открыл дверь и наткнулся на огромное зеркало. Оно заблокировало вход, но, в то же время, в нем почему-то отражался туалетный столик возле ванны и мокрые следы, блестевшие на кирпично-красном полу. Внимание мгновенно приковало к себе лицо, похожее на мое, почти как две капли воды, но юное, как у подростка. На меня глядели безумные, растерянные глаза.
Я прикоснулся кончиками пальцев к своим вискам. Что бы это значило? Я в своем уме, и у меня раньше не было галлюцинаций. Отражение скопировало мой жест. На пальце правой руки я заметил «кошачий глаз». На моих руках колец не было. Прекрасно, одно различие я уже увидел. Значит, в зеркале – не мой двойник. И, возможно, это – не зеркало.
Я с трудом оторвал взгляд от глаз, так похожих на собственные, и перевел его вниз. Стоящее передо мной существо было с ног до головы задрапировано в прозрачную изумрудно-зеленую клеенку, которую я приобрел накануне и заказал мастеру занавеску для душа, оформление которой придумал сам. Я не люблю душевые кабины, зато обожаю занавески и драпировки, искривляющие пространство и сглаживающие квадратность помещений. Их можно часто менять и развешивать на разный манер, чтобы не утрачивать ощущение текучести комнат.
Незаметным механическим движением я водрузил пушистую горку полотенец на низенький табурет у двери и снова выпрямился, не зная, что сказать.
Я медленно и осторожно протянул вперед левую руку. Точно так же протянуло ко мне свою изображение в дверном проёме, выражая единовременно удивление и защиту своего пространства. Иллюзия зеркала уже испарилась, и здравомыслящая часть меня понимала, что «двойник» - не кто иной, как Хлое, не нашедшая в ванной полотенец после утреннего душа. Это моя вина, я вовремя не позаботился о комфорте своей гостьи. Мне стало стыдно, как невоспитанному школьнику, и чувство неловкости усиливалось под влиянием моего иррационального «Я», продолжающего верить, что это не девушка, а фея. Я не боюсь ни бога, ни черта, но Хлое вызывала во мне попеременно то ощущение легкости и радости, как давний друг детства, то смущение и почти панический страх.
Когда ее пальцы коснулись моих, я вздрогнул, и по моему телу словно побежала искра. На меня смотрели мои собственные глаза. Я смотрел на нее как на себя. Конечно, зеркало – это видимость, достроенная моим никогда не дремлющим воображением. Мы похожи внешне – Хлое и я, и, наверное, у нас есть и внутреннее сходство. Я не думаю, что она решила меня разыграть – скорее всего, так получилось. Неведение бывает опаснее. К тому же, моя гостья, по моим наблюдениям, не относится к тому типу женщин, которые ищут приключений в компании незнакомых мужчин. Ее нельзя назвать пуританской девушкой, но и вульгарность ей не свойственна.
Странная ассоциация пришла в тот момент мне в голову. Конечно, в таких обстоятельствах мало что может показаться необычным, но мизансцена напомнила… одну из картин Дали, «Противоречивый образ»: закутанная с ног до головы в полупрозрачное покрывало фигура смотрится в падающую от неё на напоминающий могильную плиту камень тень, как в зеркало. Камень увенчан алой женской туфлей, с которой стекает кровь, а к закутанной фигуре из-за него тянется ветвь цветущего куста. Насколько я помню, в ткань завёрнуто не столько даже человеческое тело, сколько мыслеформа, невидимка. Стоящая передо мной закутанная в плёнку Хлое – привидение, а я сам – не что иное, как тень.
В этот момент я мог сравнить себя только с Алисой в стране чудес, которая, на вопрос, в своем ли она уме, отвечает: «Должно быть, в чужом». Неимоверным усилием воли можно вернуться в то состояние, которое называется нормальным, только зачем? То, что случилось, отныне и навсегда поставило Хлое над положением случайной знакомой. Был ли это продуманный ход, она никогда не признается, но он оказался психологически верным. Я никогда не смогу теперь относиться к ней равнодушно – к этому будет примешиваться что-то мое, очень личное.
Мы синхронно опустили руки; это мгновение вместило в свой импульс целую эру, в которой она никогда не жила, поскольку я как минимум на полтора десятка лет старше, и, одновременно, эру, в которой я не жил, в отличие от неё, словно припоминавшей прежние воплощения. Не уверен, что до и после земного существования есть что-то ещё, но некоторые микропрорывы с той стороны даже меня заставляют во всём сомневаться.
Я заметил капли воды на ее плечах и одежду, сложенную в углу. Хлое не стала виновато улыбаться и объяснять свои действия. Вместо этого она отошла на шаг назад и продолжала на меня смотреть, скрестив на груди руки и выдерживая паузу. Хлое ждала, чтобы я заговорил первым.
- Вы хотите, чтобы я сошел с ума? – наконец спросил я непонятно зачем.
- Вам это уже не требуется – последовал ответ.
- Почему вы так думаете?
- Потому что самые умные люди, с которыми я общалась – сумасшедшие.
- Странно… Спасибо за смелый комплимент. С вами очень интересно беседовать, и, пока я не забыл, хотел бы извиниться за то, что не догадался принести вам полотенце.
- Кажется, я уже нашла выход из положения, - сказала она.
Речь шла, разумеется, о клеенке, облегавшей изящную фигуру девушки, словно застывший «глаз» бури.
- Вы полны сюрпризов, - вернул я комплимент, будучи пока не в силах полностью взять под контроль смущение. И, не успел я договорить, как меня посетила идея: а что, если представление в галерее все-таки состоится, и одним и действующих лиц будет фея из мира сновидений? Этот персонаж как нельзя лучше объединил бы трудносочетаемые элементы: агрессивные инсталляции, портрет синей птицы и композицию о девушках-лисах… Импровизированный костюм Хлое подходил для этого. Как мне уговорить ее принять участие в таком необычном открытии выставки? Никого другого, так же подходящего на роль феи, я и представить не мог.
Пока я додумывал одну мысль, её догнала другая: что если сама героиня японского фольклора, кицуне во плоти, стоит сейчас передо мной? Разумеется, я не буду подробно касаться мифологии на церемонии открытия выставки – не потому что боюсь показаться скучным, а по причине того, что гости из потустороннего мира не любят мощного направленного света, обнаруживающего все их секреты.
- Хлое…, - обратился я к своей гостье, и мне показалось, что она без слов поняла, о чем я собирался ее попросить, - Вы не против, если мы с вами пройдем в гостиную и кое-что обсудим за завтраком? У меня есть идея… Конечно, сначала мы оба приведем себя в порядок…Гостиная находится этажом ниже…
- Я не против, – ответила Хлое. Глаза ее смеялись, - Если я не ошибаюсь, вы хотели поговорить об открытии выставки?
- Вы читаете мысли, - констатировал я.
- В этом нет ничего удивительного, - сказала она, - Стоило мне завернуться в эту клеенку, как в голове у меня возник персонаж, похожий на прозрачную мумию, представляющий ваши картины. Признаюсь, я их раньше не видела, но имела возможность понаблюдать за автором. Надеюсь, вас это не обидит, но мне кажется, что существо из потустороннего мира как нельзя лучше отобразило бы ту ауру, которой вы себя окружили.
- Мне это лестно. Вы снова попали в десятку. Скажите мне, Хлое, хотя такие вопросы и не задают на пороге ванной – не лежат ли ваши исследования в области психологии, и, возможно, парапсихологии.
- Предвосхищаю возможную иронию, - ответила она, - И сразу скажу, что у вас не меньшие способности к телепатии. Я действительно психолог.
Моя новая знакомая занимается исследованием в области психологии, и, хотя, строго говоря, среди средневековых ученых, труды которых она надеялась найти в моей библиотеке, не было психологов в современном понимании, их работы послужили материалом для последователей, ставших духовными отцами психологов двух последних столетий.
Я зачем-то сказал, что данной литературы у меня нет. Я соврал и теперь, кажется, начал понимать, почему моя спутница оказалась здесь. Конечно, здравый смысл не имел к этому никакого отношения. По разумным причинам ничего не делается – это один из законов Мерфи. Мой эксцентричный поступок сравним со стремлением художника или музыканта ухватить неожиданно возникший образ или мелодию и перенести на бумагу или холст, пока видение не рассеялось.
Нам пришлось отложить нашу беседу для того, чтобы встретиться в гостиной за чашкой кофе около семи утра. Я сам приготовил завтрак и предложил гостье свой любимый халат. Я верю в то, что некоторые мои вещи притягивают удачу. Например, в этом халате, черном, с серебристо-белым меандром по краям рукавов, я создавал свои лучшие работы. И мне захотелось, чтобы Хлое надела именно его. К тому же, положа руку на сердце, могу сказать, что на тот период времени у меня дома не было одежды специально на случай «если вдруг до утра останется гостья». Я знаю, что принято иметь хотя бы запасной банный халат, и он у меня был. Однако я решил, что Хлое подойдет только самый лучший.
Она, как и я, оказалась большой любительницей кофе, и за чашкой этого божественного напитка с легким завтраком сценарий нашего импровизированного выступления прояснился сам собой. Мы с Хлое будем играть свои роли. Я не сомневался, что она справится, и не в качестве ассистентки, а как полноправный партнер.
Хлое задала несколько уточняющих вопросов и предложила свое дополнение. В ней виден тот сплав практической жилки с творческим началом, который позволяет остаться самим собой, и не сбежать от мира.
Во время паузы в разговоре, когда завтрак завершал стакан апельсинового сока с мякотью, я вспомнил о мелодии, услышанной ранним утром, и спросил, кто ее автор.
Хлое этого не знала. Много лет назад она, так же, как и я сегодня, спросонья услышала игру на фортепьяно. Мелодия настолько очаровала ее, что она подошла к своему пианино, к которому не прикасалась годы после окончания музыкальной школы, и подобрала ноты на слух. Ей так и не удалось узнать, кто играл в то утро; тогда она жила с родителями в загородном доме, а соседские дома стояли достаточно далеко, чтобы услышать доносящиеся оттуда звуки музыки. К тому же, не было никакой уверенности, что кто-то из соседей умел играть на пианино.
- Почти мистическая история, - заключила она.
- Хлое, - обратился я к девушке, - Не сочтите мой вопрос странным, но эта музыка случайно не ассоциируется у вас с какими-нибудь цветовыми оттенками? – Я даже легонько прикоснулся к ее руке, потому что для меня это был важный вопрос. Я все воспринимаю через поток расплавленной радуги: имена, числа, и особенно музыку.
- Не только с цветом, но и с конкретным образом: с картиной Дали «Некрофильский источник, забивший из рояля на коде», - последовал быстрый и неожиданный ответ. – Мне сразу показалось, что эту мелодию не столько слышишь, сколько вдыхаешь. Она воздушная и текучая, а, на мой взгляд, никому не удавалось изобразить небо и воздушные струи лучше, чем Дали. К тому же, почти все его картины разговаривают, поют, либо звенят – издают другие неописуемые, но завораживающие звуки. Несмотря на прозрачность и почти всегда – абсурдность, я их слышу. Возможно, я попала под влияние одного своего пациента… То есть, строго говоря, это мой клиент, страстный поклонник Дали, и я сама не медик, но Майк настаивает на том, чтобы его называли пациентом… Ну, что скажете – что связались с сумасшедшей?
- Дали – один из моих любимых художников, - только и сказал я, и, подумав, прибавил: «Впервые встречаю человека, который любит и чувствует цвет не меньше, чем я, и при этом мыслит на удивление ясно».
Хлое поблагодарила меня за комплимент, и я решил затронуть тему вчерашнего инцидента в читальном зале.
Она оказалась там с целью помочь своему пациенту и для того заказала один из крупнейших томов по необходимой тематике – жизнь и творчество Сальвадора Дали, включавший максимум информации и иллюстраций, издание семидесятых годов, которое уже можно считать раритетным, и выпущенное ограниченным тиражом. Сама книга была настолько огромной и тяжелой, что в раскрытом виде занимала почти весь письменный стол, а из хранилища ее вынесли два помощника библиотекаря. Именно это издание потребовалось для поиска некоего ключа.
- Ключа к чему? - спросил я.
- Пока не представляю точно, однако, шестое чувство подсказывает, что чертеж на вашем письменном столе имеет к этому прямое отношение, и более того: ключ, по крайней мере, один из ключей я уже получила.
-Тогда я хотел бы узнать все… Я настаиваю на этом!
- Только я расскажу вам все, что смогла понять сама. Я рада, что вы не считаете это блажью или сумасшествием, но мне сложно убедить себя в научной достоверности этих данных, пока из них не сложится красивая мозаика.
-Понимаю, - ответил я, - думаю, мы выберем время для разговора так, чтобы нам никто не мешал. Но начало истории я надеюсь услышать в машине, по дороге на выставку.
Хлое кивнула в знак согласия. Мне хотелось узнать еще одну деталь: каким образом ей удалось пройти в библиотеку без документов? Заранее извинившись за возможную бестактность, я спросил ее об этом.
- Все очень просто. В настоящий момент я являюсь аспиранткой, и так сложилось, что у меня философская специальность. Но душа лежит к психологии, и именно в этой сфере я работаю. В академической библиотеке я заказывала книги психологического профиля, и однажды, случайно, получила доступ к литературе, которой могут пользоваться только доктора наук, да и то не все. Она считается засекреченной. Это произошло по недосмотру библиотекаря, но когда о случившемся узнало руководство, у меня отобрали читательский билет, заявив, что я являюсь нарушителем правил пользования библиотекой. Мне было обидно, но спорить со стаей сушеной моли я не стала и молча ушла: зачем им знать, что я успела найти сведения, которые, как я теперь понимаю, связаны и с миром Дали, и с вашим ромбом, и с моим ключом? Та запрещенная литература вывела меня на книгу, которую я просматривала вчера: именно то издание, год, тираж, именно в этой книге я нашла ключ.
Что же касается прихода в библиотеку без документов – знакомые, договорившиеся с библиотекарем. Возможно, я подвела их, поскольку начальство не должно было ничего знать, но и я не знала, что ключ можно получить только во сне. Спасибо, что вы тогда пришли мне на помощь.
Я хотел спросить о рамке, в которой по соседству с засушенным тюльпаном увидел собственный портрет, но решил, что всему свое время.
Завершив последние приготовления, мы отправились на выставку. На этот раз за рулем был мой водитель, а я пересел на заднее сиденье. Нам с Хлое предстояло о многом поговорить, и я предвкушал эти долгие беседы. Меня бросало в дрожь от непонятного предчувствия.
Глава 2.
(Читать под Cafe del Mar - Beautiful.Strange. - http://www.youtube.com/watch?v=6TAm-YHxdMA&feature=related)
C.
Я проснулась в двадцать минут шестого, что мне, как сове, совершенно не свойственно, и проснулась в незнакомом месте. Конечно же, я сразу вспомнила свой вчерашний поход в библиотеку по просьбе Майка, совершенно ничем не объяснимую сонливость, буквально выключившую меня на целых полчаса и знакомство с Ральфом – художником, выставка работ которого должна состояться сегодня утром. В его доме я и нахожусь. Он зачем-то сразу пришёл мне на помощь, назвав своей ассистенткой на церемонии открытия выставки, чем, конечно, избавил меня от необходимости объясняться перед руководством библиотеки и целой бригадой врачей неотложной помощи. По непонятной мне самой причине я приняла его приглашение провести вместе вчерашний вечер и, кажется, узнала один из его главных секретов, который он мне сам и поведал. Более того, кажется, что продемонстрированный мне хозяином дома чертёж ромба неким образом связан с тем ключом, который ищет Майк.
Запутанная история, но мне многое ясно, а связно рассказать об этом вряд ли возможно…
Видимо, в моих мыслях уже давно заняла почётное место нелинейная логика, главенствующая во снах. Довольно часто сновидения помогают мне понять, каким должен быть следующий шаг, который мне предстоит сделать.
Например, в этот раз…
Меня разбудила огромная синяя птица, влетевшая в комнату. Потом я поняла, что это был сон, однако в тот момент сильно испугалась. Так было и в детстве, когда я увидела ту же птицу впервые. С плачем: «Он пришёл за мной!» я вскочила с кровати и подняла на ноги весь дом.
Нельзя сказать, что мой ночной гость выглядел пугающе. Наоборот: неописуемой красоты крылья, похожие на журавлиные и состоящие не столько из твёрдых костей и перьев, сколько из воздушных и водяных струй, изящная голова на тонкой шее, длинный слегка изогнутый, как на венецианской маске, золотистый клюв. Но самое страшное и при этом запоминающееся – глаза. Непропорционально большие и абсолютно чёрные, словно состоящие из одних зрачков, они проникали в душу. Подобной инфернальной красоты я не видела больше ни в каком проявлении.
Тогда, при первом посещении он принёс с собой трезубец, который воткнул основанием в землю. Один зубец, - синий в тон оперению птицы, другой, в середине, - лимонно-жёлтый, третий изумрудно-зелёный.
Мне было около четырёх лет, и я ещё ничего не знала о трезубце как атрибуте древнегреческого Посейдона или индуистского Шивы. Сразу же по пробуждении я зарисовала в альбоме этот предмет, показавшийся мне похожим на странную швабру или помело. Я сравнила его с деревом, но разве есть такие деревья, у которых тонкий чёрный ствол и три ветви разных цветов без листьев или игл? Имеются ли где-либо на Земле иные растения или водоросли подобного вида? О существовании таких представителей растительного царства мне до сих пор ничего не известно. Можно, конечно, сравнить трезубец с некоторыми видами водорослей, но параллель получится весьма схематичной и на точность претендовать не сможет.
Со строго научной точки зрения, может быть, и верно, хотя каждый год учёными открываются новые виды флоры и фауны (и гораздо большее их количество исчезает, вымирает под натиском человека, называющего себя разумным). Так, после посещения группой исследователей рыбного рынка в Индонезии было открыто около 20 ранее официально не известных видов морских обитателей.
Но есть и другие, не столь явные «мостики». Позже, пересматривая свои детские рисунки, я наткнулась на напоминание о полузабытом сне, и на ум пришли иные ассоциации: например, с чёрным тюльпаном или цветком папируса – конечно, если изобразить их примитивно. Но на этом параллели не исчерпываются, уступая место, на мой взгляд, самому интересному: буквам греческого и рунического алфавитов, имеющим в точности такое начертание в виде трезубца, а именно «Пси», что более чем сопоставимо с божеством моря (греческое слово «псари» обозначает «рыба» и начинается с этой буквы), и «Олгиз»/ «Альгиз», имеющей более угловатую форму, которая, тем не менее, становится округлой в датском футарке и символически связывается с веткой тростника, летящей птицей и птичьей лапой.
Я также вспомнила имя пернатого гостя:
Див.
Сегодня он снова посетил меня после стольких лет отсутствия. Немудрено, что тот сон не повторялся с самого детства: я приняла за кошмар то, что произвело слишком сильное, «концентрированное» впечатление. Гость решил подождать до лучших времён. Вероятно, у него было важное сообщение для меня, но получить и расшифровать его тогда я была не готова.
В этот раз он проткнул трезубцем моё сердце и вытащил его из груди, заменив слитком света. Я проснулась не от боли, а от странного ощущения лёгкости, словно уже не принадлежу этому миру.
Об увиденном решила пока никому не рассказывать, поскольку сама была ещё не вполне уверена, что это может значить. Обычно мне снятся очень яркие сны, и довольно часто они хоть и не сбываются буквально, но дают намёк на развитие событий в будущем. Одно из подобных сновидений не давало мне покоя уже не первый день, и почему-то думалось, что о нём стоит рассказать Ральфу, хоть я и знаю этого человека меньше чем сутки. По обычным меркам да, но он кажется очень знакомым, также как и его дом. Не то чтобы это настоящее deja vu, скорее внутреннее ощущение…
Я зашла в ванную комнату, но там не было полотенец. Видимо, их решили заменить, но пока не принесли чистые.
Я ополоснула лицо, и, чтобы скоротать время, спустилась в библиотеку, прошла по скрипучему полу и остановилась между стеллажей на том месте, где вчера беседовали мы с Ральфом. Полутемный готический зал дышал, видел и слышал все, что когда-либо происходило под его сводами.
Казалось, что, стоя в самом его центре, попадаешь в параллельный мир. Все, что мы воображаем себе, где-то есть, только еще выразительнее. Именно так я представляла себе «место силы», о котором говорил Карлос Кастанеда, и в действительности оно оказалось еще более таинственным. Гораздо приятнее воочию лицезреть детали своей новой жизни – а я не сомневалась, что это новая инкарнация в пределах биологического века – чем грезить расплывчатыми образами. Именно так: вчерашний странный день и его сегодняшнее продолжение стали точкой отсчёта, фактически обнулившей прошлое. Интересно будет узнать, в каком направлении пойдёт будущее.
В углу у дальнего окна стоял рояль с откинутой крышкой. Вчера я его не заметила. Ничего удивительного в этом нет. Не каждый день приходится встречать человека, до последней морщинки в уголках глаз похожего на сделанный тобой много лет назад набросок. Я редко рисую, но иногда получается нечто невообразимое. Этот рисунок показался мне особенным, и я с ним никогда не расставалась. Он вызывал непонятное чувство. Я никогда всерьёз не думала, что встречу кого-то похожего на свой образ, но мне казалось, что это изображение приносит счастье. И вот, самым нелепым образом отключившись во время выполнения важной работы, я вижу, что оживший рисунок стоит рядом во плоти и застаёт меня в таком глупом положении! И более того – даже предлагает свою помощь. В такие моменты кажется, что сойти с ума очень легко и просто. У каждого душевнобольного есть своя черта, перейдя которую, он попадает в разряд хронических/клинических случаев. Я поняла, что одного слова, движения, жеста с его стороны будет достаточно; это – «Ключ» от «Двери восприятия», за которой – гигантская воронка. И тебя – нет. И ты – смеешься и плачешь с рукавами длинными, как у Пьеро, с руками, заломленными за спину. К твоим услугам – мягкие стены и прекрасная звукоизоляция…
Иногда мы придумываем, дорисовываем ситуацию, воображая то, чего нет на самом деле. Но если есть такая потребность, то, значит, стоит к ней прислушаться. В конце концов, многие изобретения и другие достижения сначала были выдуманы, а потом осуществлены на практике. Или получены исследователем во сне, как периодическая таблица химических элементов Менделеева, или бензольные кольца, увиденные в образе змей, кусающих свой хвост. Так что это не каприз, а необходимость...
Я отсчитала девять шагов по направлению к роялю. Инструмент оказался материализованным близнецом рояля с Той картины Сальвадора Дали, и я знала, какую мелодию хочу на нем исполнить: ту самую, с которой у меня ассоциировалось сюрреалистическое изображение. Гирлянда мягких звуков когда-то коснулась той части души, которая пребывала в спячке, и так в мир пришла другая (или давно забытая) Хлое.
Я села и положила руки на клавиши. У меня раньше никогда не получались пассажи, похожие на легкую, но уверенную переступь балерины. Заплетались пальцы, терялась тональность, я начинала фальшивить.
Неуверенно взята первая нота… Легато, перелив из партии одной руки в другую. Звук несся виртуальным шариком по лабиринту мозга, по тонкой и запутанной линии красоты, ловко поворачивая и находя нужный коридор, ни разу не налетев на прозрачную стену.
Я медленно откинулась на спинку инкрустированного стула, закончив игру. Получилось!
И тут же непокорная прядь свалилась мне на лоб. Непричесанная.…
Нет, лучше сразу прекратить музыкальные эксперименты, чем оставаться в неприглаженном виде. Бегом в ванную!
Вверх по лестнице, спасительный душ, ароматный крем…
А вот про отсутствие полотенец я совершенно забыла. Еще не принесли.
В углу лежала свернутая клеенка цвета морской волны. Я попробовала шутки ради завернуться в нее, и размер мне подошел. Приятно воображать себя Industrial Venus – это все же оригинальнее, чем простые смертные.
Я осталась довольна своим отражением в зеркале и повернулась к двери. На пороге стоял Ральф и держал в руках стопку пушистых полотенец персикового цвета. Похоже, его удивил мой непроизвольный маскарад – наряд Афродиты из материала, которым обычно прикрывают трупы. Слова «С добрым утром» застряли у него в горле на полпути, непроизнесенные. Должно быть, он сам не заметил, как привычным движением положил полотенца на угловой табурет, и, в тот же момент, забыв об этом, снова застыл и продолжал смотреть на меня, как ожившее зеркальное отражение.
В арсенале психологов, проводящих тренинги общения, есть игра «Зеркало»: участники разбиваются на пары, становятся друг напротив друга и стараются синхронно выполнять любые «телодвижения». Со стороны мы с Ральфом, наверное, смотримся, как два участника подобного тренинга – довольно забавно. Однако, невзирая на некоторую комичность и нелепость ситуации, то, что, должно быть, происходит внутри каждого из нас, стоит того, чтобы выглядеть глупо.
Он повернул кисти ладонями ко мне – жест простой и такой изящный. (Точно такой же, как у мужчины в моем сне, увиденном накануне в библиотеке). Я сама не заметила, как коснулась ладонями его рук.
Он вздрогнул.
Мы опустили руки. Его лицо казалось очень юным. Еще накануне я обратила внимание на сходство Ральфа с Магом – первым арканом Таро: молодое лицо и взгляд старика.
Он что-то мучительно вспоминал, и смотрел «сквозь» меня, как будто увидел привидение из прошлого. Наконец, усилием воли он вернулся в настоящее и сказал, что я, наверное, желаю, чтобы он сошел с ума. Но разве можно в его случае что-то убавить или прибавить? По-моему, оптимальное соотношение безумия и здравого смысла.
Раньше я боялась этих приступов оцепенения: стоишь с открытыми глазами и ничего не видишь, «застряв» на каком-то переживании. Но в последнее время страх начал проходить, и то, что Ральф вынес на свет, вынырнув, наконец, из самого себя, очень способствовало этому. Наше столкновение на пороге ванной навело его на эксцентричную идею проведения открытия выставки.
Он набросил мне на плечи свой халат, - как мне показалось, самый любимый, приберегаемый для особых случаев, и подсказал, как пройти в столовую. Мой новый знакомый, видимо, наделен с избытком неподражаемым вкусом, ибо «столовой» оказался полутемный зал, стилизованный под пещеру со сталактитами и гроздьями летучих мышей, которые служили живым украшением углов и выложенных грубым камнем колонн в наименее освещенной части логова тихого сумасшедшего.
Основное настроение задавали картины, которые можно сравнить, пожалуй, с видениями Родерика Ашера.
Часть работ была выполнена традиционно – маслом на холсте, остальные – в виде фотографий, коллажей с включением осколков зеркал и даже медицинских инструментов. Каждая деталь дышала легким черным юморком.
Коньком хозяина дома было еще и приготовление кофе – прекрасного начала вкусного и легкого завтрака. Ральф настоял на том, что сделает всё сам. Я не возражала, позволив за собой поухаживать.
Я уютно устроилась на черном кожаном диване, завернувшись в его длинный теплый черный халат с капюшоном и серебристо-белым меандром по краям широких рукавов. Ральф же был в джинсах и майке и не боялся расхаживать по каменному полу босиком.
Спустя несколько минут потянул такой аромат, с которым ничто не может сравниться, все-таки кофе – волшебный напиток, и о нем человечеству многое еще не известно. Разве случайно то, что он проясняет разум?
На тот момент, когда мы приступили к завтраку, мой разум прояснился настолько, что даже разговор о вчерашнем инциденте шел с легкостью. Он плавно перетекал из одной темы в другую, как будто нам не надо было торопиться.
Мне пришлось рассказать о своем не вполне легальном проникновении в читальный зал. Как я все-таки легкомысленно отношусь ко всему, что касается документов! Но если бы Ральф не подыграл мне, все могло бы закончиться еще одним "изгнанием из рая". Но риск стоил того! Я сказала, что между найденной репродукцией и черным ромбом на столе у хозяина дома, есть необъяснимая пока связь. С точки зрения логики – бред, да и как с помощью прямых ассоциаций связать ромб с роялем?? И, тем не менее…
Ральф спрашивал меня и об услышанной музыке: в свободное время он музицирует на синтезаторах, озвучивая не что иное, как произведения Сальвадора Дали! Он задал мне вопрос, которого я всегда ждала и была так рада услышать именно от него. Речь о том, представляю ли я в какой-либо цветовой гамме то, что было исполнено утром. Когда я сказала, что эта мелодия ассоциируется у меня с «Некрофильским источником, забившим из рояля на коде» Дали, настал его черед удивляться. Кажется, и ему, и мне присуще обостренное восприятие цвета, только "наоборот": он создает образы "из воздуха” и музыку – из образов. А я вижу образы в музыке и перекладываю их на слова и танцы. Для меня цвет – это точка отсчета: в него окрашивается все – цифры, буквы, настроение, имена… Наверное, это можно сравнить с отношением Пифагора к числам. Он говорил, что каждое явление имеет свое число в качестве начала и причины… У меня это цвет…
Чернильная синь с зеленым штрихом,
Как синяя птица с зеленым хвостом.
Эти строчки сами пришли в голову, напомнив о сегодняшнем сновидении. Оно будоражило, отвлекало от всего происходящего вокруг. Пернатый гость что-то хотел мне сказать, предупредить о чём-то. Но если бы так просто было расшифровать его послание!
Я ждала, когда же начнутся расспросы о рисунке в двойной раме. Уж он-то ни с чем не связан, кроме хозяина дома. Я вряд ли смогу что-либо объяснить, и, к тому же, ненавижу оправдываться. Одно я знаю точно – раньше мы с Ральфом никогда не виделись, следовательно, рисунок не мог быть сделан с натуры.
Но он тактично промолчал.
У этого человека врожденное чувство такта и умение сглаживать острые углы. Тем не менее, он не "интеллигентик": в нем сразу ощущается сильная личность.
Мы молча закончили завтрак: пирожные с кремом и голубым желе, мидии, сладковатый суп с мясистыми палочками спаржи. "Предстоит долгий день", - объяснил хлебосольный хозяин.
Нужно было начинать заниматься приготовлениями к открытию, но мне показалось, что мы могли бы долго вместе молчать – дольше, чем требуется, чтобы допить бокал кофе. Ральф, как и я, потребляет этот напиток большими дозами.
(Далее читать под David Bowie - New killer star - http://www.youtube.com/watch?v=M_KBqoktTl0)
Подготовка и мини-репетиция были наполнены азартным предвкушением, как перед готическим карнавалом в полуподвальном клубе, где все заняты разглядыванием костюмов друг друга.
Через полтора часа мы были готовы. Ральф работал с молниеносной быстротой, и я спросила, почему. Он сказал что, когда сознаешь хрупкость и ограниченность жизни, невольно вмещаешь в каждый момент, сколько можешь. Завидую ему – я медлительна. Но в этом есть свои плюсы – например, способность к глубокой концентрации, благодаря побочному эффекту которой мы вчера и встретились.
Мы покинули его дом с крутыми винтовыми лестницами, остроконечными башнями и стрельчатыми окнами. Я кинула на него последний взгляд: кто знает, чем закончится сегодняшний день? Сфотографирую мысленно жилище самого необычного человека, которого мне довелось узнать...
В машину садились два персонажа в костюмах явно не для конторской службы. Один - с прядями волос, торчащими, как нимб статуи Свободы, другая – с длинными, как ламинария. Мужчина – в сером костюме-тройке, начищенных узконосых ботинках, в галстуке и с сигарой. Женщина казалась русалкой, воскресшей для жизни среди людей, что подчеркивали холодное выражение бледного лица, тело, плотно обтянутое клеенкой цвета морской волны, создавая образ мумии ХХI века, неестественно длинные ресницы и ногти перламутровых оттенков. Сквозь прозрачный материал просматривалась татуировка в виде того самого чертежа, расположенная на спине, а также ярко-алых квадратов с белыми точками – по одному на плечах, на груди, по бокам талии, ниже пупка, на левом запястье, асимметрично – на ногах, и широкое "ожерелье" вокруг шеи – Ральф заверил, что это смывается без особых усилий. Ступни ног плотно замотаны клеенкой, незаметно переходящей в прозрачные "ладьи" на невидимой платформе под подушечками и пальцами, и на 15-саниметровых металлических каблуках, сужающихся книзу.
Непостижимым образом мне идут все безумные наряды, которые на ком угодно другом выглядели бы вульгарно. К тому же, каков художник – такова и муза: ведь это фантазия Ральфа превратила меня в киберрусалку, и глаза на бесстрастных лицах словно выросших из-под земли водителя с телохранителем выражали безмолвное одобрение экспромта. Уж даже если эти парни оценили наш внешний вид, еще не зная сюжета, нас ожидает настоящий успех – при условии, что они не лизоблюды, конечно, и не изображают то, что он хотел бы видеть. Но нет, человек его склада не любит подхалимов.
Бронированный "Chrysler" с тонированными окнами мягко тронулся с места, а за ним последовал черный микроавтобус.
- Выглядит, как катафалк! – показала я на него Ральфу, а мой попутчик совершенно невозмутимо ответил, что это и есть катафалк, и меня вынесут на сцену в гробу, как Screaming Jay Hawkins'a. "Правда, - заметил он, - "достать настоящий саркофаг из музея Египта, как мне хотелось, за такой короткий срок невозможно, но гроб, который его в чем-то имитирует – настоящая мечта невесты Дракулы!".
Мы рассмеялись.
- Итак, - сказал Ральф, - У нас есть немного свободного времени, и я хотел бы услышать, как вы нашли первый ключ. Говорить можно свободно, - добавил он и показал на перегородку, делившую машину пополам.
В этот момент зазвонил его телефон. Ральф все еще внимательно смотрел в мою сторону, но на его лице уже застыло выражение холодной предупредительной вежливости по отношению к журналистам, задающим слишком много вопросов. От людской грубости и невежества он мог бы растаять, как Снежная Королева, если бы позволил нападать на себя, но ледяное кольцо не пропускало психологическую радиацию. Он спокойно договорил, глядя в одну точку. Казалось бы – он рядом, но, в то же время, сквозь него словно можно было провести рукой.
Отключив телефон, он вернул своему лицу прежнее выражение и повернулся ко мне: "Выкинул бы, и когда-нибудь я это сделаю. Так на чем мы остановились?"
- На ключе, - ответила я.
(Далее читать под Bauhaus – The Three Shadows, Part 1 -
- Вы сказали, что ключ можно получить только во сне, - вспоминал Ральф, - Так?
- Так.
- И вы видели этот сон?
- Видела.
- Я сгораю от любопытства.
"Мне приснилось, - начала я рассказ, - Что я брожу по узким улочкам вдоль развалин домов, и там же замечаю молодого человека с ведром краски и кистью, который ставит номера на еще сохранившихся домах, идущих на снос. Он заметил меня и жестом пригласил следовать за ним. Через несколько десятков метров мы остановились у дома, на котором он вывел число "14". Это было одно из сырых прогнивших строений, пахнущее плесенью… На месте двери зиял темный проем с оббитыми углами, за ним – лестница, ведущая в подвал. Мальчик указал мне на этот спуск и растворился, впитанный тяжелым спертым воздухом. Переступать порог разлагающихся останков дома совершенно не хотелось, но оказалось, что в этом нет необходимости: неторопливо, но так быстро, что этого не уловил вы самый пристальный взгляд, в проеме возникла неподвижная светящаяся фигура, словно, выплывшая из-под лестницы. Призрак был с головы до пят окутан ореолом, состоявшим из множества серебристо-зеленых точек, что вызывало ассоциацию с болотными огнями и фосфорным свечением над трупами.
Однако, если бы не этот прозрачный кокон в форме ромба…
-В форме ромба? – неожиданно вклинился Ральф.
-Да, - подтвердила я и вспомнила чертеж на его столе,- а в трехмерной проекции как две пирамиды с одним основанием.
-Как сиамские близнецы.
-Именно!
Я продолжила рассказ: "За светящимися частицами четко прорисовывалась фигура темноволосого мужчины среднего роста в белой рубашке и коричневом костюме с удлиненным и приталенным пиджаком английского покроя. Привидение глядело мне в глаза и упиралось руками в невидимую стену, будучи не в силах переступить через порог. Мужчина явно стремился что-то сказать, но не смог издать ни звука. Так что мне не довелось услышать послание с того света. И я об этом не очень жалею, так как призрак показался мне крайне неприятным. Ни светский лоск, ни изысканный костюм не смогли сгладить впечатления от его тяжелого взгляда. Говорят, что человек, посмотревший в глаза привидению, умирает в считанные дни".
-Это был только сон.
-Да. Но сегодня утром вы в точности повторили жест покойника, так напугавший меня.
-Не думал я, что выгляжу таким монстром…
-Это не так, и ключ вполне может иметь ромбовидную форму.
-Возможно, вы видели во сне того, кто подкинул мне эту загадку – сказал Ральф, - Я вам очень признателен. И не бойтесь глаз приведения… Так значит, вы точно видели этот сон вчера в библиотеке? – зачем-то уточнил он.
-Да.
Ральф не сразу нашел что ответить. Кажется, и ему стало жутковато. Но, справившись с мыслями, он сказал:
- Я никому не позволю вас обидеть, даже призракам.
Кажется, он и сам верил в то, что говорит.
Глава 3.
(Читать под A Dream Within a Dream - The Alan Parsons Project - http://www.youtube.com/watch?v=U273DAnuYak&feature=related)
R.
По пути на открытие выставки Хлое рассказала мне свой сон о привидении, чей взгляд напугал ее, а жест в точности копировал мои открытые ладони на пороге ванной.
Я сам попросил ее об этом, так как углядел неясную пока связь с моими чертежами. Я почти готов поверить, что явившийся Хлое во сне элегантный покойник с ромбовидным свечением вокруг своего тела может оказаться ключом к разгадке моей головоломки.
В галерее началось театрализованное представление, задуманное этим утром. Перед лицом собравшейся публики двое моих учеников, загримированных под древнеегипетских писцов в черно-золотых одеждах и париках-каре выкатили на середину зала открытый саркофаг с лежащей в нем Хлое. От зрителей ее скрывала полупрозрачная ткань.
Вслед за ними вышел я, и, произнеся короткое приветствие, сразу перешел к главному.
Каждый раз мне приходится заново представлять свои работы, поскольку я не люблю повторяться. Иногда я резко меняю технику и манеру исполнения, так что некоторые ценители искусства сомневаются, я ли автор новой серии картин… или коллажей, или фотографий, или хепенингов. Однако меня всегда можно узнать по неусыпному вниманию к сумеречной стороне жизни.
К счастью, мои перевоплощения стали притчей во языцех.
С согласия Хлое я вплел в свое повествование тему сновидений как миров, в которых хранятся ключи к закрытым до поры до времени областям человеческого мозга.
Если научиться полностью использовать свои возможности, то тогда, вероятно, исчезнут страдания из-за собственной нереализованности, и Земля, населенная сказочными героями, станет данностью. Это не будет восприниматься со скептической усмешкой, но заменит сегодняшний мир, большая часть населения которого только мечтает о том, чем может стать человеческое существо.
Я услышал недовольный ропот в дальних рядах зрителей и сделал знак своему другу Брайану, записавшему музыкальное сопровождение постановки. Одаренный автор многих готик-инструментальных композиций, Брайан запустил саундтрек, и первые тихие ноты, глубокие, как ночной колодец, вызвали новую волну ропота, но уже восхищенных поклонников его творчества. Остальные чопорно молчали. Люди либо шли за его музыкой в огонь и в воду, как вереница крыс за звуками волшебной дудочки, либо призывали стражей порядка распять его на воротах собственного дома.
- Дамы и Господа, - обратился я к собравшимся, - Позвольте показать вам с помощью пластики тела и иной символики, какой путь проделывает двойник человека во время сна, и с какими трудностями сопряжено запоминание ключа.
Хлое, потянувшись, приподнялась на локте, прозрачная ткань поверх прекрасного лица.
(Далее читать под The Cure - Sinking - http://www.youtube.com/watch?v=LxZpdyODDww&feature=related)
-…Иррациональное существует в сознании каждого, тогда как признать наличие, и, тем более, изобразить облик "неправильных" мыслей считается уделом безумцев, среди которых одна из самых ярких фигур - Сальвадор Дали. Перед вами символический переход из сна в состояние бодрствования.
Моя напарница медленно вытянула руку и сделала "волну", а затем, опустив ее, изящно села в гробу, обхватив обеими руками колени.
– Когда человек спит, его похищают миры, способные рассеиваться на мелкие частицы, разбиваться на множество осколков и вновь собираться в узоры. Сновидец способен запомнить элементы мозаики, являющиеся для него ключом, и вынести их в дневной мир, но большинство ключей тает в свете пробуждения. Однако бывает и так, что ключ уцелел, но дверь, к которой он подходит, остается неизвестной, одной-единственной из множества. Почти никому не удается пронести в мир логики память о ключе и двери одновременно, а по отдельности эти два элемента бесполезны, хоть и прекрасны. Некоторые сновидцы пытаются прийти к разгадке путем свободных ассоциаций в творчестве, надеясь, что случайный мазок или слово выведут их на забытую тропинку. Другие уходят в отрицание иррационального, в науку и пробуют реанимировать память логикой, либо замуровывают открывшиеся им во сне коридоры в страхе перед сумасшествием.
– В момент пробуждения двойник возвращается в тело, бережно накрытый пеленой забвения, с целью предотвратить самораспад слабой человеческой психики, в худшем случае – и самого тела, ибо каждая клетка наделена умением самостоятельно мыслить. Так на ночь накрывают клетку с птицами, иначе потрясенная птица-душа улетит, чтобы повторить увиденные картины, и забудет дорогу домой. Потому так вредно просыпаться мгновенно. Нужно подождать, пока развеется сонная пелена. Пробуждающийся словно выныривает из океана снов, и невидимый кокон охраняет его подобно скафандру. Сновидец отвыкает от дневного мира, который губителен для него в первые минуты. Требуется своего рода «декомпрессия».
Недаром прошлые жизни, если они были, забываются, как сны. В противном случае ни психика человека, ни его физическая оболочка, вероятно, не смогли бы вынести груз того опыта, который совершенно не похож на существование в этом мире. Но очень редко случается так, что путешествие по ту сторону ворот вспоминается не душой, а телом. Тот мир оставляет на нём свои метки в виде рисунков-ран; это узоры, нанесённые резцом потустороннего художника.
Хлое неслышно ступила на зеркально-металлический пол и прошла несколько шагов по направлению к стоящим полумесяцем зрителям. Пелена всё ещё скрывала её лицо и фигуру до колен, тянулась от саркофага наподобие шлейфа, пока сновидица не вскинула руки кверху, словно крылья. Тогда мои ученики взяли невесомое покрывало за два противоположных конца и начали натягивать его над головой девушки. Она же опустилась на шпагат, в чём ей не составили помехи даже высокие каблуки, бесшумно скользнувшие по блестящему полу. Публика замерла, увидев её длинные рыжие кудри, безумный грим и детали костюма, стилизованные под кровавый боди-арт на теле усатого мужчины с бакенбардами на «Сюрреалистическом плакате» Дали.
Брайан тем временем плавно смикшировал своё intro в композицию The Cure “Sinking”. Его лёгкая авторская обработка великолепного трека нисколько не испортила его, сделав звучание почти гипнотическим.
Хлое импровизировала на ходу, создавая потрясающий танец. Вот она снова «выросла» из низкого плие и несколько раз обернулась вокруг своей оси, отступая к моим картинам. За этим последовала композиция из джазовых движений, перетекающих из одного в другое, как сновидения.
Завершала номер высокая стойка, наверняка сложная по технике исполнения, но сделанная почти лениво, словно грациозное тело Хлое состояло из разноцветных воздушных струй. Аккорды затихающей музыки волнами омывали замершую фигурку танцовщицы с вытянутой над головой ножкой в хрустальной туфельке. Кисти хрупких, но сильных скрещенных рук обрамляли её наподобие лучей, плавно переходя в длинную шею и прямую спину с тонкой талией. Единственная точка опоры, на которой держалась эта почти сюрреалистическая композиция – уверенно напряжённая стопа, также обутая в прозрачную туфлю-стилетто на пятисантиметровой платформе с неправдоподобно высоким каблуком-шпилькой, и словно вросшая в пол. Его поверхность отражала Хлое во весь рост, что удваивало эффект от завершающего штриха её танца.
Несколько бесконечно долгих моментов она удерживала публику в напряжении, пока, наконец, не опустила медленно руки, сделав ими два полукруга по периметру плеч и шеи, и одновременно неторопливо не поставила на пол ногу, оказавшись сразу в пятой позиции.
Зрители не скупились на аплодисменты, и я сам был поражён не меньше. Мы с Хлое условились на том, что она исполнит лёгкую пантомиму, но я и представить себе не мог, насколько она великолепно танцует.
Молча подошёл я к своей талантливой напарнице и поцеловал ей руку.
Мы оба поклонились рукоплещущей зале, и на этом открытие выставки можно было считать законченным. Предстоял менее обязывающий, хотя и, возможно, не всегда приятный светский разговор с искусствоведами, но у меня появилось предчувствие, что следует уйти сразу же, не откладывая – и мне, и особенно Хлое.
Я ожидал реакции возмущённого большинства, той касты людей, которые считают общество функциональным механизмом, прекрасно отлаженным и работающим с целью сохранения человека как вида. Они не признают права на существование того, что не понимают, что не служит прямым нуждам государственной машины. Индивидуализм вместе с инакомыслием раздражают их, создавая мнимую, а, возможно, и явную угрозу работы до малейшей детали предсказуемого цеха их ахроматической жизни.
Подобную дань приходится платить за эпатаж, без которого трудно добиться успеха в профессии, подобной моей. Меня, как любого человека, имеющего своё мнение и не зависящего от функционирования общей машины, причисляют к маргиналам, но найти мои слабые места, на которые можно надавить, не так-то просто.
(Далее читать под Nine Inch Nails -Ghosts 37: Secret Track - http://www.youtube.com/watch?v=zxEC4hGdSWI&feature=related)
Реакция винтика с разболтавшимися нервами не заставила себя ждать и сравнилась со скоростью летящей пули. Мы всё равно не смогли бы уйти раньше, чем услышали это:
-Позвольте! – головы всех присутствующих повернулись на пронзительный старческий голос, прозвучавший, тем не менее, устрашающе твёрдо.
Мой взгляд сразу выделил женщину лет шестидесяти пяти, очень худую, в длинной синей юбке и белой блузе, заколотой под горло большой брошью. Седое каре, голубые глаза под неестественно-крутыми дугами линий, проведённых карандашом. Забавные очки в круглой тонкой оправе, съехавшие с глаз на костистый нос. Дама, тем не менее, смотрела на присутствующих поверх своих окуляров весьма серьёзно, отчего мне сразу стало не по себе.
Убедившись, что разговоры стихли, и она обеспечила себе задел внимания, посетительница продолжила:
- Я хочу спросить вас, «люди творчества», какое право вы имеете пудрить людям мозги, рассказывая о том, чего нет и быть не может? Эгоисты и гедонисты, вы превозносите ненормальное, развращаете молодёжь, воспеваете отклонения, обходящие голос рассудка и совести. Вы опасны для общества!
Я выслушал её тираду с полуулыбкой, заметив уголком глаза, что и Хлое вот-вот рассмеётся в лицо моралистке.
А женщина, уверенная в том, что она и только она одна знает, что такое правда и справедливость, продолжала тем временем говорить, яростно критикуя образ Хлое, мои картины и всё современное искусство как таковое.
- Чем вы восхищаетесь? Искусство должно отражать действительность и быть понятным, а то, что вы видите здесь – бред сумасшедшего, и место ему, автору таких вредоносных, а по классическим канонам и безвкусных, работ в соответствующем заведении.
То, что представлено в этом зале, ненормально, нерационально, а презентация не может не напугать логически мыслящего человека!
Жаль только, что эта девушка попала под дурное влияние. Я считаю, что полностью избавиться от него невозможно. Очень немногие способны держать себя в руках, имея волю растоптать воспоминания о временном помешательстве, - возможно, всего лишь один процент. Остальные обречены стать паршивыми овцами, заражёнными моральной проказой, которая не лечится. Напротив, они продолжают распространять настроения, которые, в конце концов, приводят к развалу общественной структуры и упадку цивилизации!
Кто-то в толпе посетителей хихикнул. Несколько наиболее экзальтированных зрителей начали рукоплескать нашей с Хлое оппонентке, по ошибке приняв её за актрису, задействованную в хэппенинге.
Стражи порядка не придали слишком большого значения выходке пожилой дамы, решив, что началась обычная, заранее отрепетированная сцена скандала, который по идее должен способствовать моей популярности.
Ничего подобного я не планировал и не делал никогда. Ситуация начала выходить из-под контроля, и никто не заподозрил ничего особенного, наивно полагая, что всё идёт по сценарию, составленному эксцентричным художником.
Холод впился тонкими крючьями в мой мозг, когда дама незаметно и быстро достала из кружевных складок своей блузы маленький пистолет. Смерть для меня – одна из самых интригующих сторон жизни, но невозможно осознать её ужас, не заглянув ей в лицо. В тот момент я не мог оторвать взгляд от её единственной пустой глазницы, и, прочертив мысленно траекторию полёта пули, понял, что опасность угрожает не мне, а Хлое. Мы стояли рядом, почти соприкасаясь плечами.
(Далее читать под The Slip 08 - Corona Radiata - Nine Inch Nails Halo 27 - http://www.youtube.com/watch?v=RZMYC7yZ9UY&feature=related)
Не теряя времени, я подтолкнул свою спутницу по направлению к выходу и шепнул: «Бегите!», одновременно шагнув в ту же сторону, чтобы Хлое оказалась у меня за спиной раньше, чем старуха выстрелит. Однако неправдоподобно-тихий звук, напоминающий хлопок, раздался раньше, не дав нам завершить экспресс-рокировку, и мы оба качнулись влево в синхронном падении.
Время потекло со скоростью замедленной съёмки, и, пока мы падали, я успел заметить, что у всех присутствующих перехватило дыхание, и почти физически ощутилось, как собравшиеся осознали: происходящее – не театральное действо, а реальность, вторгшаяся в полутёмный зал, наполненный шёпотом иной действительностью, которую я и Хлое пригласили на закрытый праздник. Она для меня куда важнее того, что принято называть нормой. НОРМЫ – НЕТ. Отклонениями называют любые самостоятельные шаги и даже мысли. Подобные ярлыки навешиваются ханжами, пытающимися оправдать свою несостоятельность…
Сотрудники службы безопасности подхватили террористку под руки и выволокли из помещения, предварительно разрядив пистолет, который даже им не удалось вырвать из её буквально окаменевших пальцев. Последнее, что я помню – это её тощие ноги в белых туфлях с тупым носком и на широких низких каблуках.
Потом я заметил, что бережно, как букет цветов, прижимаю что-то к груди. Во время падения Хлое повисла на моём плече, и теперь я стоял, опираясь на левое колено и держа её на руках. Её огненные пряди расплескались по гладкой поверхности тонкого зелёно-голубого «скафандра» и частично прикрыли рану в области чуть ниже шеи, не доходящую нескольких сантиметров до левой руки.
Я наклонился к её лицу, уловил дыхание и крикнул: «Вызовите скорую!!!»
В этот момент я впервые по-настоящему полностью разглядел её черты, запомнил их, увидев каким-то шестым чувством, и понял, чьё лицо будет отныне у всех богинь и демонесс на моих полотнах. Раньше я, по непонятной причине, не был способен изображать лица, словно искал то самое, которое мои кисти и мастихины выпишут сами. Странные вещи творят с человеком критические ситуации: полумёртвый от страха и вины, я ощущал себя Уильямом Уотерхаусом, нашедшим свою Мюриэл Фостер.
Я прикоснулся губами к её лбу; он был всё ещё разгорячённым после танца. В этот момент мне показалось, что меня укололо изнутри чем-то острым, и я сразу подумал о «Кружевнице» Веласкеса, которой так восхищался Дали. Швейная игла богини судьбы – рукодельницы соединила нас, два узора, в одно кружево.
Очевидно, несколько капель её крови попали мне на лицо в момент выстрела, и одна из них осталась на моих губах. Теперь она вернулась почти правильным красным кружком на её лоб.
Я чувствовал себя если не вампиром, то в любом случае чудовищем, поскольку понимал, что, раз пожилая дама пришла подготовленной, то покушение готовилось на меня, а Хлое отвлекла её и заставила передумать, избрав более яркую мишень.
Зрители среагировали на многочисленные выстрелы вполне закономерно: обратились в бегство, и у выхода из зала образовалась давка. Охранники, не занятые арестом, пытались провести эвакуацию посетителей по давно известному и отработанному плану, и это им, хоть и не сразу, но начало удаваться, когда первоначальная паника стихла. Однако пара-тройка телерепортёров всё же выскользнула из-под их бдительного ока и подбежала к нам с Хлое. Один из них пытался задавать мне вопросы, другие лихорадочно фотографировали. Зная, что они всего лишь выполняют свою работу, я, тем не менее, послал их к чёрту.
Подоспевший Брайан помог мне положить Хлое в саркофаг. Она уже начала приходить в сознание.
В тот же момент прибыла бригада скорой помощи. Спасибо тому, кто сделал доброе дело, и, вместо того, чтобы как все растеряться, вызвал врачей. По трагикомическому совпадению это была та же вчерашняя смена.
-Не прошло и суток, а мы снова встретились на том же месте, - мрачно пошутил уже знакомый доктор.
Он осмотрел рану Хлое, покачал головой и жестом велел не перекладывать её на носилки, которые так и остались лежать на полу под коллажом с изображением смерча из чёрных перьев, проводов и кухонной утвари в качестве элемента спонтанной жутковатой инсталляции. Двое санитаров подняли саркофаг за боковые ручки, стилизованные под изогнутые хвосты двух кобр, которые возвышались над бортами. Они смотрели на лицо обитательницы пристанища мёртвых продолговатыми бусинами играющих под светом направленных ламп галереи глазами. У одной из змей глаза были алыми, у другой зелёно-голубыми.
Хлое, успев к этому времени оценить обстановку и своё положение, обратилась к медперсоналу с просьбой:
-Отвезите меня домой. У меня там есть всё необходимое.
Дежурный врач перехватил её взгляд, и, хотя она ничего больше не сказала, он достал блокнот и ручку, чтобы записать с её слов адрес.
Тем временем от пережитого потрясения начал приходить в себя и я. Как это обычно бывает, сам шок не так страшен, как следующий за ним откат. Я начал дрожать крупной дрожью и совершенно некстати вспомнил, что с детства не переношу вида крови. Справиться с подступающей тошнотой – задача не из лёгких, но я всё же сумел ухватить одного из врачей за рукав и прошипеть: «Меня туда же!»
Брайан фактически выволок меня на улицу вслед за бригадой скорой, объединившей свои усилия для транспортировки тяжёлого саркофага, в чём им помогали мои ассистенты, всё ещё наряженные в костюмы древнеегипетских писцов. Почти невесомая сухощавая фигурка Хлое, украшенная изображениями алых бинтов, которые просвечивали сквозь тонкий слой зелёно-голубой клеёнки, казалась жертвой сбежавшей мумии, а в жертву почему-то приносится всё самое лучшее. Мне оставалось только держать себя в руках, не позволяя обмороку взять верх раньше, чем Брайан сгрузит моё тело в салон вместительного микроавтобуса. Параллельно я продолжал мыслить как художник и не мог не подумать, что наша процессия сделала бы честь любому сюжету из таинственной прозы Эдгара По.
Подоспевшая полиция оттесняла собравшуюся толпу на расстояние хотя бы вытянутой руки от нас, которым было не до внимания общественности. Внутри машины едва осталось место для врачей и меня после того, как оно было занято гробом с живой, но опасно раненной девушкой.
Так и прошло открытие моей выставки.
(Продолжение следует).
Ego Trip
© Copyright: Ника Бриз, 2009
Свидетельство о публикации №209091200125
Свидетельство о публикации №209091200125
Рецензии