В прошлом

Алеша прошел уже через все стадии: злость, досаду, разочарование, ощущение, что он был не прав, желание извиниться и дошел, наконец, до последней – равнодушия. Равнодушие было хорошим болеутоляющим, но у него был побочный эффект: оно распространилось на все, и некогда радовавшие его вещи, стали теперь скучны. Все ушло, и остался только неприятный привкус, как от выпитой и не закушенной дешевой водки.

Будильник завизжал мерзкой надоевшей мелодией, и Леша вскочил, чтобы побыстрее выключить его. В комнате было холодно и темно, так что когда он вылез из-под одеяла, у него возникло ощущение, будто он нырнул в прорубь. Еще сонный и вялый Леша стал машинально одеваться, стремясь защитить свое тело от холода. Он старался двигаться быстрее, как можно скорей войти в бешеный и одновременно унылый ритм дня, чтобы избавиться от желания спать. Сонливость не отпустит его до самого вечера, не смотря на кофе, но, прибывая в постоянном движении, можно будет забыть о ней на время.

За окном слышалось агрессивное завывание ветра, и это не предвещало ничего хорошего.
Он разогрел скучный завтрак в микроволновке. Поел, скорее, чтобы согреться, чем от голода, выпил кружку кофе и пошел на остановку. Когда он выходил из дома, всегда было еще темно и безлюдно. Из тепла и комфорта он уходил в ночную пустыню, холодную и безжизненную.

Остановка была как островок, выхваченный из темноты, светом киоска. Алеша вставал рано, и людей на остановке еще почти не было. Проводить так день за днем было противно. Мерзко и утомительно. Уже долго он недосыпал, и бодрствование казалось бесполезными промежутками между сном. Но равнодушие спасало его и от этого.

Автобус подъехал к остановке и открыл двери, впуская людей в свои внутренности.
Леша сразу же вскочил на подножку и прошел поглубже в салон туда, где было больше людей. В старом Икарусе, конечно же, не работала ни одна печка, но зато в нем не было ветра, и стоящие рядом люди грели друг друга своими телами. В автобусе еще не было давки, но и сесть тоже было некуда.

Так бы прошло еще одно его утро холодное и полусонное, но спустя две остановки зашла высокая девушка и встала через три ряда кресел от него. Их взгляды соприкоснулись на секунду и разлетелись, словно от удара. Каждый сделал вид, что не узнал другого, хотя и понимал, что его узнали. Как по сговору, они оба решили не смотреть друг на друга.
Он снял перчатку и приложил руку к стеклу, чтобы очистить его от изморози. Окошко обожгло его ладонь морозом, и он, будучи не в силах перебороть озноб, прожег в наледи лишь небольшое отверстие пальцами. Алеша принялся, как можно внимательнее рассматривать маленький кусочек мира, открывшийся ему через окошко, чтобы только не видеть стоящую рядом девушку. Но чем усерднее он разглядывал темноту в окошке, тем сильнее ощущал на себе чей-то напряженный и неприятный взгляд.

Алексей обернулся: нет, она на него не смотрела. Голубовато-серые глаза – две ледышки сосредоточены на пустоте, будто слепы. Лицо абсолютно неподвижно и бело от мороза, словно изваяно из мрамора. Ее взгляд лишь чуть двинулся в его сторону, и он резко отдернул голову, как ожегшись.

Да, ей тоже неприятна эта встреча, как и ему. Ее тоже уже охватило равнодушие, она тоже почти ничего не помнила теперь, и так же как Алеше, ей не хотелось вспоминать все с начала. Но, как назло, запертые в одном автобусе и разделенные лишь какими-то полутора метрами, они вынуждены были колоть друг другу глаза и портить, без того нерадужное настроение.

Автобус встал в пробку, неприятная встреча грозила затянуться.

Лунка в окошке быстро затягивалась льдом, и через нее все равно ничего не было видно. Алеша постарался думать обо всем, о чем только мог: об учебе и работе, о том, как недосыпает по утрам, и о том, что было в последней серии доктора Хауса и.… Нет, больше, кажется, совсем не о чем было думать. В его жизни ничего больше и не было, а то что было, казалось пусто и неинтересно, поэтому его мысли все больше начинали вращаться вокруг того последнего, что еще недавно имело для него значение и о чем он старался теперь не думать.

Он снова взглянул на девушку, на этот раз искоса, чтобы не быть замеченным. Она была высокой и стройной, но какой-то слишком застывшей и равнодушной, даже беспощадной, как языческий идол.

«Может быть, поговорить с ней?», - подумал Алексей.

Нет, она такая же, как и он – гордая. Если Леша и заговорит с ней, она ответит ему сухо и прямо, односложно, так, чтобы нити разговора не было вокруг чего обвиться. Нет, конечно, не стоит с ней говорить.

Икарус медленно подполз к остановке, и сквозь раскрывшиеся двери внутрь хлынули люди, замершие и утомленные ожиданием. Алешу стали теснить слева, а ее справа. Несмотря на упорное сопротивление, им приходилось сдавать под напором толпы и делать маленькие вынужденные шажки навстречу друг другу. Вот уже их разделяет расстояние в шаг, вот - в локоть. Вот толкается с матом лысый мужчина, и они уже задевают друг друга плечами. Тучная старушка в ядовито-желтом пальто начинает пробиваться к выходу, и теперь они прижаты друг к другу вплотную, гораздо плотнее, чем раньше, когда они обнимались.
Алеша понимает – уже глупо делать вид, что он ее не замечает. Он чувствует, как в ее груди бьется сердце, и Алеша готов поклясться: оно стало биться быстрее. Но она смотрит в сторону. Сверлит взглядом замерзшее окно, и лицо ее такое же мраморное, только на щечках выступил легкий румянец.

На площади почти всегда много выходит. В раз автобус становится почти пустым, и часто можно сесть. Атмосфера как-то сразу разрядилась. Он приметил свободное сиденье, она двинулась к выходу.

Алеша проследил за ней до самой двери. Смотрел ей в спину, так она все равно не могла поймать его взгляд. Уже встав на нижнюю подножку, девушка обернулась и посмотрела на него. В этот момент ее взгляд вдруг показался ему теплым. Затем она вышла, и все вернулась на круги своя.

Пока автобус дальше стоял в пробках, неприятное происшествие стало понемногу забываться, к нему вернулись привычное равнодушие и сонливость. Выходя на конечной, он уже чувствовал себя совершенно по-прежнему.

Алексей сделал пару шагов от остановки, встал на месте, достал телефон. Нашел ее, почему-то все еще не удаленный номер, подумал.

Нет, он тоже гордый, как и она.