Фотография

Писали в газетах, говорили по радио. Но осталось от него совсем немного: фотография на стене, звезда героя посмертно, да пустое место за столом. Не было никакой вечной памяти, его помнила только она одна, да и то…

Она заботливо протирала тряпочкой его фотографию, по-прежнему готовила блюда, которые он любил, и обедала в одиночестве за большим столом. Если она роняла что-то, звук отрывистым эхом разбегался по дому, не встречая препятствий в пустоте комнат. Дом без него стал каким-то слишком большим и холодным. В доме и летом не было особо жарко, а зимой только электрический обогреватель мог развеять мороз. Она включала в розетку древний агрегат, и внутри него за оскалом ржавой решетки зажигалось недоброе пламя звериного взгляда. Его дыхание обжигало кожу, но было искусственным, синтетическим. Оно не могло проникнуть в глубь тела, согреть ее целиком, как человеческое тепло. Кутаясь в кофты и шали она сидела темными вечерами, крошечная в огромной комнате, рядом с раскаленной, но не греющей, железякой.

Только от фотографии иногда веяло теплом. Иногда. А иногда его взгляд будто резал ее.
Распорядок дня был унылым. Женщина вставала утром, залпом выпивала чашку горького кофе и шла через темноту пустынных улиц на свою работу. Работа ей не нравилась, как она сама говорила: нудное занятие перечерчивать чертежи, будто пытаешься скопировать чужие мысли. Зато на работе были не то что бы подруги, но хотя бы знакомые, такие которые могут ненадолго развеять скуку. И это казалось так здорово, что женщина не знала, зачем ей эти бесполезные выходные, зачем вечером приходить в этот опостылевший, вечно безжизненный дом. К счастью, после работы времени оставалось не так много: поела, поделала мелкую работу и уже пора спать. Спала она на широкой двуспальной кровати, но, словно ограниченная невидимой стенкой, занимала лишь свою левую половинку.

Так проходили дни, и только стрелки ходиков напоминали ей о течении времени. Она заметила у себя первые морщинки и маленькую седую прядь у виска. А он заплатил за вечную молодость страшную цену и теперь смотрел с фотографии вечно красивый, как шекспировские герои.

***

У меня на груди нет звезды героя. Я врал и не расстался со своей комфортной жизнью. Мне не чем гордится. Обо мне не писали в газетах, не говорили по радио. Но теперь я обнимаю ту самую женщину. Я занял его место за столом и правую половину кровати. Как-то раз прижавшись ко мне она сказала, что с моим приходом из дома исчезло эхо, будто пространство, некогда давившее ее своей непомерной широтой, сжалось. И уродливый обогреватель был похоронен в чулане.

Фотография всегда меня давила. Пусть на ней он молодой и счастливый, я всегда ощущал в его взгляде укор. Да, он герой, и кто-то должен был это сделать. Но в награду он только и получил что железную звезду от государства, да пластмассовый венок от меня. Ночами, получая ее любовь, я видел темные очертания фотографии на стене, и они казались мне квадратной зияющей дырой, из которой исходила праведная злоба. Фотография колола меня своими твердыми прямыми углами, портя комфорт моего нового дома.

Наверно она чувствовала это, а может тоже ощущала в его взгляде укор. Сначала фотография переместилась в ящик комода, а вскоре была спрятана куда-то еще дальше, как нехорошее воспоминание.

Он остался на той фотографии вечно молодым и одиноким, а мы с ней будем тихонечко стареть вместе.