Я к брату...

Я к брату...

Опять проснулся. Пытаясь успокоить дыхание, лег обратно на кровать. Кричал? Родители услышали? Наверняка, они привыкли. Закрыл глаза. Но сон как рукой смело. Сегодня уже не засну. Налил в кружку молока. Гребаное молоко! Скисло… Плеснул его в умывальник. Остались брызги на стене. Хер с ними. Мать утром вытрет. Поглотал с кувшина воды. Оделся. Когда завязывал шнурки на кроссовках, из спальни вышла мать.
- Ты куда? – взволнованно спросила она. Боже, как она постарела!
- К брату.
Шел мокрый снег. Падал на лобовое стекло. А под колесами грязища! В кабине висит смрад перегара. Водитель Петька Костромин вчера отметил день рождения. На опохмел не оставил… дурак. Машина впереди остановилась. Что у них там? Наверно приехали… Точно. Командир батареи шел вдоль колонны. Выскочил из вонючей, но теплой кабины в грязное и зябкое безобразие снаружи. Пока устанавливали минометы, наш взвод ставил палатки, потом тоже возились с артиллерией. К вечеру освободился и сразу пошел к командиру батареи. В трехстах метрах внизу, где склон заканчивался, и начиналась равнина, виднелись в темноте огоньки пехотного лагеря. Дальше темнели домики села Гулыктум.
- Товарищ капитан, разрешите, я в лагерь пехоты спущусь. У меня брат там, через час буду.
Капитан был с понятием, хоть бешеный порой, но иногда и ради бойцов поступки делал.
- Через час не будешь, спущу шкуру.
Он не шутил.
Небо превращается из черного в синее, светлеет за лесом. Я бреду по улице между рядов разных заборов, покосившихся и не очень. Из-за некоторых на меня начинают брехать собаки. Бреши на здоровье. Вылезти хочешь. Я бы тебе показал, если б вылезла… Перехожу асфальтовую дорогу. Налево - железнодорожная станция. Прямо – забор идущий вокруг кладбища. Ту могилу нашел быстро, несмотря на рассветные сумерки. Не раз уже ходил.
Ну, привет. Как ты? Грустный… а я сколько помню, ты всегда смеялся.
Пехтура выглядела намного хуже нас. Грязные, с чумазыми лицами. Простывшие почти все. Один сморкатый рядовой, что был на посту, направил на меня «калаш», приказал стоять. После разъяснений показал, где искать палатку второго взвода. Брата я застал спящим. Но когда его разбудил, то он был очень мне рад. Поговорили о чем-то. Завтра должна быть зачистка села. Ему в бой. Попросил помолиться за него. Я за него молился, когда он в школе экзамены сдавал. И завтра молиться буду, и перед сном еще.
В такую рань на перроне никого. Будний день. Взял билет. Сел на скамейку и жду. Сорок минут еще. С другого бока подсела какая-то девушка. Наверное, на тот же дизель. Боже! Этот свист не с чем не спутать!
Падаю со скамейки. Бойцы выскакивают из «Урала», я следом. Свист, а потом грохот. Долбят из-за того холма. Увидел хорошую ложбинку на обочине и прыгнул туда. Колонна стала. Головная БМП горит, между разрывами мин слышна трескотня автоматов. Кто-то из наших уже лежит на дороге лицом вниз, бушлат на спине вспорот. Рядом грохнула мина. Надо мной пронеслись осколки. Лежу в своей ложбинке как в могиле, смотрю на небо, закапывайте. Кричат. Слышу капитана. Тоже орет, пытаясь перекричать бой, вертушки вызывает…
Это всего лишь товарняк отправляется! Сажусь обратно на скамейку. Девушка смотрит в сторону, будто ничего не видела. Но я вижу, как напряглась. Думает я псих. Боится, знала бы ты, стерва, как я боялся…
В городе я к восьми часам. От вокзала до храма две остановки на троллейбусе. Купил в притворе три свечки. Богородице поставил за родителей. Иисусу за парней. Потом нашел икону Николая Чудотворца. Поставил свечку.
- Моли Бога он мне и о моем брате святый угодник Божий Николай. Яко мы усердно к тебе прибегаем, скорому помощнику и молитвеннику о грешных душах наших.
Брат заметил меня. Он очень рад. Коля сейчас исповедует. Прихожан немного.
После благодарственной молитвы терпеливо жду, пока какая-то бабка спрашивает совет у брата. Коля умеет советовать. Он и меня понимает и помогает выкарабкаться. Мне повезло с ним. Если бы не он, я может тоже, как Петька, в петлю бы полез, или в дурку попал.
Выслушав, бабка получила Колино благословление и ушла. Мы как будто год не виделись. Разговариваем.
- Когда, домой приедешь? – спрашиваю.
- В субботу время будет.
- А я утром к Костромину на могилу ходил…
- Жалко парня… Не прощает Бог самоубийц…
Молчим.