Невидимый город. Глава 21

 – Извините, Авдотья Семеновна, но не хочу я пирога с тыквой.
– Почему же, Андрей Иванович? Пирог-то вкусный, тесто сдобное.
– Да потому что начинка в нем – тыква соленая и перченая, да еще и с луком. А я, если и ем пирог с тыквой, то только сладкий.
– Но Аркаша любит именно такой – с луком и перцем.
– А он, значит, исчез?
– Исчез Аркаша, исчез.
– А куда, не думали вы?
– Куда он мог исчезнуть? Город, наверно, отправился искать, в нем он и исчез. Все там пропадают, и Аркаша тоже. Только девушку свою зачем-то здесь оставил.
– Какую девушку?
– Пустынную красавицу, какую же еще?
– Так вы же не верите в нее!
– Почему не верю? Как в нее не верить, если я вижу ее. Мне, что ли, своим глазам не верить? А вот и она, смотрите.
Андрей Иванович оглянулся. Красавица, как и всегда, полуобнаженная, сидела на стуле и молча смотрела на беседующих.
– Только молчать она и умеет, – сказала Авдотья Семеновна. – А больше ничего не делает. Хоть бы в курятнике почистила. Лентяйка, одним словом. Знаете, а ведь через нее руку можно просунуть, и рука сквозь тело пройдет, словно по воздуху.
– Авдотья Семеновна, могу вас заверить, что никакой она не воздух. Когда в первый раз я к вам пришел, она меня бедром коснулась, я явственно почувствовал, что оно теплое.
– Что теплое?
– Бедро.
– Это вам показалось. Гипноз. Это вы под властью гипноза находились.
– Да не подвержен я гипнозу.
– Кто вам такое сказал? Да вас любой загипнотизирует. Хотя бы тот же дед Федот.
– Дед Федот? Да он сам под гипнозом находится.
– Нет уж, здесь вы не правы, – раздался за спиной голос. – Я под гипнозом не нахожусь. Во всяком случае, сейчас уж точно не нахожусь.
Андрей Иванович осторожно повернулся. Рядом стоял дед Федот и весело смеялся.
– Я вот женщину эту вижу, – сказал он, направив палец в сторону красавицы. – Скажите, это из-за гипноза? Но вы ведь тоже ее видите. Или нет? Если не видите, то, значит, вы сами под гипнозом находитесь.
– Дед Федот, как вы здесь оказались? – спросил Андрей Иванович.
– Как это как? Обыкновенно, через калитку, вернее, через ворота тяжелые, а потом через дверь дома. Я, что ли, по-соседски не могу зайти к Авдотье Семеновне? О! Видите, она мой любимый пирог испекла, с тыквой, луком и перцем. Моя бабка такой не стряпает, сколько не прошу ее. Она, если и готовит пирог с тыквой, то только сладкий. А у меня кариес на сладкое. Давайте-ка, отрежьте мне кусок, Авдотья Семеновна, да побольше.
Авдотья Семеновна, радостная, что нашелся желающий поесть ее пирога, от души отрезала кусище старику. Тот, чавкая, принялся поедать его.
– Дед Федот, что вы на пирог только смотрите? – спросил Андрей Иванович. – Рядом красавица сидит, смотри – не хочу. А раньше, помните, как за ней из чердака наблюдали?
– Так это ж раньше было. А с тех пор, как профессор исчез, девушка всецело стала мне принадлежать. Поэтому я на нее сейчас и не смотрю. Каждый день вблизи ее вижу. Успел привыкнуть. Мне сейчас на пирог приятнее смотреть. А вот наемся, может, и на нее взгляну.
– А что вы не переживаете, что Аркадий Тимофеевич исчез?
– А зачем переживать? – ответил дед Федот, вытирая ладонью жирные от пирога подбородок и жиденькую бородку. – Ему на Марсе, может, лучше, чем нам здесь.
– Как на Марсе? – удивился Андрей Иванович. – Авдотья Семеновна сказала, что он в городе исчез.
– Так ведь город на Марсе находится. Вот, посмотрите на красавицу, она вся в рыжей пыли, по Марсу бродила потому что. Она ведь тоже в городе бывает. Только, в отличие от нормальных людей, она возвращается оттуда, а другие навсегда там исчезают. Как, например, Аркадий Тимофеевич. А я, как и эта красавица, могу побывать на Марсе, вернее в том городе, что вы исследуете так смешно, и вернуться обратно.
– Почему я смешно исследую город? И почему вы тоже возвращаетесь?
– Смешно, потому что вы от профессора всецело зависите. Поэтому-то и расстроились так, узнав об его исчезновении. Почему я возвращаюсь из города, то есть с Марса? А почему бы мне ни возвращаться? Здесь у меня домик хороший есть. Пусть деревянный, но зато свой, с печкой. Здесь Авдотья Семеновна есть. Когда мне бабка моя надоедает, я к ней прихожу, пирога с тыквой поесть.
– А девушка?
– А что девушка? Толку-то от нее! Она же не нашенская, полупрозрачная. Что с ней, такой, делать? Только любоваться? Да сколько ж ею любоваться можно? А вот Авдотья Семеновна нашенская.
– Постойте-постойте! – вдруг сказал Андрей Иванович. – Вы вот про Марс говорите. Да как же вы умудряетесь на него попасть? Он же далеко. А вы говорите так, словно он в соседнем доме находится.
– Иногда в соседний дом труднее попасть, чем на Марс, – философски заметил дед Федот. – Вам разве профессор не рассказывал про способ быстрой доставки себя куда угодно? Не переживайте, он и мне не рассказал. Но я сам догадался, без соседа. Я тоже не лыком шит, тоже умею до многого додумываться. И мгновенно попадать куда угодно сам научился. Я как-то от профессора услышал, что любой человек с какой-то вероятностью в любом месте находится. И на Марсе мы все тоже находимся. После я подумал, что раз я и на Земле, и на Марсе одновременно живу, с разной вероятностью на каждой планете, то почему бы марсианскую вероятность ни увеличить? Вот я и увеличил ее. Захотел увеличить и увеличил, и оказался на соседней планете. А там смотрю – все дороги к городу ведут. Так и нашел я свою дорожку к городу, вернее к Марсу.
– А как же эту самую вероятность нахождения на Марсе увеличить? – спросил Андрей Иванович.
– А вот это я вам не скажу. Что ж я вам все секреты свои буду выкладывать. Сами догадайтесь. Вы ведь вроде как физик. Вам-то легче до этого додуматься. Я, обычный дед, додумался. А вы, ученый физик, спрашиваете у меня про вещи, которые сами должны знать.
– Да вы не слушайте его, а пирог ешьте, – сказала Авдотья Семеновна.
– Да не ем я пирога с перченой тыквой, да еще и с луком.

– Андрюша, проснись! Какой пирог?
Андрей Иванович открыл глаза. Рядом сидела Маша и испуганно смотрела на него.
– Андрюша, ты третью ночь подряд про какой-то пирог бормочешь, с тыквой, луком и перцем.
– Неужели сон? Неужели мне приснилось про пирог? И профессор никуда не исчезал?
– Какой профессор? 
– А город на Марсе не обнаружен?
– Андрюша, что с тобой, объясни мне наконец. Ты такие сны, что ли, видишь? Про пирог, про исчезновение какого-то профессора, да про город на Марсе. Третью ночь подряд бредишь об одном и том же.
– Повторяющиеся сны. Неужели все это были сны, одни и те же? – Андрей Иванович вытер липкий пот со лба. – Маша, ничего не произошло?
– А что могло произойти? Разве только дождь. Ты же знаешь, вода с неба лилась, три дня. До сих пор никто не может понять, почему вдруг в феврале такой дождь случился, тропический, теплый. Не дождь, а сплошной ливень, из дома не выйти, соседей на первом этаже затопило, хоть на лодке плавай. И у нас потолок протекает, ничего поделать не можем. Может, и мне все это снится? Андрюша, это тебе, наверно, из-за дождя, вернее из-за высокой влажности такие странные сны являются.
– Ах, да, дождь… Неужели он идет до сих пор? А про реку, Маша? Про реку тоже правда? А то я, похоже, перестал понимать, где сон, а где реальность. Я не знаю, что на самом деле было, пирог с тыквой или дождь.
– Дождь льет до сих пор, а пирог я не видела. Про реку правда. Мы же удивлялись с тобой и до сих пор не можем поверить, как это в пустыне ни с того ни с сего река появилась. Никогда не текла она там, а тут вдруг образовалась. Кстати, в той же пустыне дождь прежде шел, один день, правда, только. Но воды столько там образовалось, что песок не смог ее полностью впитать. А потом вдруг она ушла, и река образовалась. Чудеса, да и только. А главное, никакого объяснения всему этому нет. Ученые только руками разводят. Даже предположений никаких нет, почему вдруг ливневый дождь в пустыне пошел, а затем и река образовалась.
Андрей Иванович встал.
– Да что ты, Андрюша, заволновался? Хотя я тоже переживаю, никак успокоиться не могу. Непонятно, что в мире происходит. И сколько у нас будет этот дождь идти? Кстати, мы даже не обратили внимания на одну особенность, а она ведь просто бросается в глаза. Совпадения прямо какие-то. Сначала метеорит на нас падает, а в пустыне метеоритный поток. А теперь этот дождь… И в пустыне он был, и у нас. Только в пустыне река образовалась на следующий день, а у нас до сих пор дождь льет.
Андрей Иванович подошел к окну.
– А дождь-то закончился, – сказал он, прижимаясь лбом к стеклу.
Маша вскочила и подбежала к окну.
– И, правда, тихо. Слава богу! А то испугались мы все! Прямо как наказание божье. Я почему-то вспомнила про Ноев ковчег. Подумала, а вдруг всевышний разгневался на нас и решил потоп устроить. А потом решила, да нет, это ж только в Москве такой дождь, больше нигде его нет, ну еще в пустыне. Но там рекой все завершилось. Андрюша, а еще одна река в пустыне – это хорошо?
– Наверно. Река везде всех радует. Ты бы, например, хотела жить возле речки?
– Конечно.
– Вот видишь. А в пустыне тем более река в радость.
– Но, все равно, тебе не кажется, Андрюша, что-то меняется на планете? Метеориты, река в пустыне.
– На нашей планете всегда что-то меняется. Кстати, раз дождь прекратился, значит, на работу можно идти.
– Сегодня, наверно, еще рано, лужи везде огромные, словно озера, не пройти, прямо Венеция, а не Москва. А завтра, может, посуше станет. Надо же, Москва на три дня замерла. Никогда такого не было. Странно, что свет не отключили, и вода течет из кранов, все работает в доме, словно и не происходит ничего сверхъестественного. А помнишь, я говорила: как хорошо, когда метеориты на голову не падают, когда все обычно… Я тогда только начала ценить спокойствие. И вдруг этот дождь случился. Теперь я спокойствие еще больше буду ценить.

«Неужели, действительно, новые знания приводят к катаклизмам? – недоумевал Андрей Иванович, перечитывая то, что он записал после последнего посещения профессора. – Птицын поделился со мной какими-то знаниями, и опять началось непонятно что. Дождь полился. А какая влажность была! И это в середине февраля! Думал, задохнусь. Но, слава богу, все прекратилось. Однако то, что рассказал профессор... или бредом является, или… трудно подобрать верные слова. А правда ли то, что наговорил Птицын? Мысль о том, что человечество представляет собой единый огромнейший организм, вроде бы не новая. Об этом часто говорят. И вообще, когда говорят о человечестве, то именно как о чем-то одном, огромном, цельном и говорят – правда, при этом не осознавая, что это в самом прямом смысле так и есть. Если профессор прав, то человечество объединено субстанционно. То есть оно представляет собой единое тело. А квантовые состояния… Неужели все мы отличаемся друг от друга прежде всего именно этими квантовыми состояниями? И неужели они абсолютно все про человека могут сказать? Если это так… то перед людьми открываются неограниченные возможности. И болезни можно определять, когда они еще не появились, а лишь собираются возникнуть. И лечить человека можно будет, восстанавливая его квантовое состояние. Болезни еще нет, а ее уже убрали. Да мало ли где можно будет использовать такие знания. А бомба у профессора получается шибко умная, сама находит, кого надо, и взрыв возникает необходимой мощности. Это даже не бомба, а целая система. И город легко найти, если знать, что он есть творение самого человечества. Все это звучит сказочно. Сначала появилась матрица города, а затем и сам город. И почему-то он невидимый. Это больше всего волнует Шлимана, почему город невидимый. А как бы профессор на этот вопрос ответил? Он, наверно, сказал бы, что человечество от самого себя этот город защищает. А что, разве не так? Сколько желающих его уничтожить прямо сейчас. Нет-нет, очень мудро поступило человечество, сделав этот город невидимым. Получается, что человечество этот город придумало, и человечество же является, в каком-то смысле, богом для самого же себя. Хотя что в этом удивительного? Ведь, в каком-то смысле, каждый человек тоже является богом для самого себя».