Дорога в Никуда. Гл 1. Вдоль Усинского тракта - 6

VI
3/VII – 1967
ЕРМАКОВСКОЕ
Наталье Рыбаковой

                Здравствуй, Наташа!

Наконец-то дописал еще одну додекафонную прелюдию, позавчера отправил рукопись, а сегодня получил от тебя письмо.

Если честно – сочинял только потому, что похвастал. И никакая она не додекафонная, потому что сполна соблюдать правила серийной техники Ермаковские композиторы не могут: в голове крупный дефицит клепок. Да и главное – нет смысла работать. Просто слово «додекафония» само по себе характерное, красочное. Для музыкального, широкого и длинного, густо шерстистого партийного уха слово «додекафония» и «какофония» суть синонимы, так что под статью «Додекафония» можно подвести все, что идейно отличается от «Вихри враждебные веют над нами» или «Пропел гудок заводской». «Прелюдия», тебе посылаемая, отличается, следовательно – это додекафония. Симфонии Шостаковича тоже голимая додекафония, так как он оказался настолько туп, что не сумел оценить гениальности «Бухенвальдского набата».

Не так давно кто-то из обладателей вышеупомянутых ушей не вовремя опохмелился и пропустил в издание антологию русских, так называемых, декадентов. Не знаю, что там насчет литературных достоинств, но как слабительное против запора, вызванного «Матерями», «Клопами», «Левыми маршами» и прочей «стихов ерундой многотонной», средство изумительное. Вот четыре строчки из этой антологии:

«Лебедь уплыл в полумглу,
Вдаль, под луною белея.
Ластятся волны к веслу,
Ластится к влаге лилея».


Подумалось: а нельзя ли музыку слов передать музыкой струн? Тебе решать, получилось ли. «Прелюдия» легкая, я сам ее выигрываю и прочитать ее несложно.

На почте же, когда отправлял, случилась натуральная комедия. Протягиваю девушке сверток и говорю: надо ценную бандероль отправить. Девушка строго спрашивает: «Какие ценности посылаете?» Отвечаю: «Рукопись». Глаза у девушки делаются шестигранными. Подозреваю, что в истории села Ермаковского это первый случай, когда с его почтамта отправляется рукопись. Возможно, ближайшим моим предшественником мог быть Ванеев, а то и сам Владимир Ильич Ленин (Ульянов), он тут поблизости три года ошивался, по приказу Николая Кровавого на уток и зайцев охотился.

Мы, говорят (это на почте), проверим! Ну, проверяйте. Развернула, посмотрела, убедилась: нотные листы с совершенно ужасными иероглифами. Зауважала, по глазам определил. Составьте, говорит, опись. Составил. Но сумму оценки вместо десяти рублей определил в сто, ошибся на один ноль. Подивился собственному нахальству и взял другой бланк. Когда шел с почты в клуб – весьма веселился.

Что тебе написать о жизни, вернее – существовании, изгнанника? Как лез в драку с ветряными мельницами, так и продолжаю лезть. Приперлась в нашу глушь одна клякс-папирская дама из Абакана, из отдела культуры, учить нас, дураков, уму-разуму. Даму эту знал еще со времен, когда работал в Абаканском ДК оркестрантом на танцах. То был чинный эстрадный оркестр: два саксофона, две трубы, тромбон, контрабас, ударные, фортепиано. А дама кантовалась в должности не то администратора, не то билетера, дура дурой и не очень в том отпиралась.

Но вот вскарабкалась на какую-то табуреточку в руководященских эшелонах культуры и враз стала умная умной, а в «ангельском должно быть голоске» прорезались чеканные указующие интонации. Скликнули на растерзание начальственной даме весь Ермаковский культурный бомонд и давай та дама пудрить нам мозги тьмой затрепанных истин, из коих более всего напирала на одну, а именно: каждый работник культуры прежде всего должен стараться об общем деле.


                «Собралися красавицы кучей.
                Про какие-то женские споря права,
                Совершают они, засуча рукава,
                Пресловутое общее дело:
                Потрошат чье-то мертвое тело».


Не подумай, я этих виршей не читал, потом их разыскал в записных книжках. Было гораздо хуже: вытаращиваю свои красивые серые глаза и наивно вопрошаю: «А зачем это стараться ради общего дела?!»
Авантажная начальственная матрена даже сомлела от удовольствия: такой мальчик для битья, такое наглядное пособие! И задала ж она пфеферу индивидуалистическим инстинктам ничтожного музыкантишки, которого, конечно же, даже и «не узнала».

Ну а я, змея подколодная, аспид и василиск, терпеливо дождался, когда она устанет давать мне на калачи (выдохлась вся, бедная), нарисовал на своей иконописной мордашке растерянность и уныние и лопочу: «Вы не так меня поняли!.. Я имел в виду, что если каждый будет делать хорошо свое дело и не совать нос в чужое, то все дела сами собой сложатся в «общее дело»!»
Что тут было! Дама краснела, дама бледнела, дама пыхтела и даже сопела, но возразить против такой простой арифметики ничего не могла. Коллеги мои втянули головы в плечи и сидели тихо, как былинки во поле, как мышки в подполе, никто меня не поддержал, но никто и словом не упрекнул.

С точки зрения разума: ну какого рожна ты, Вадик Далматов, дразнишь гусей?! Мало они клевали твою забубенную головушку? Искательно и преданно смотри в глаза этой не пришей кобыле хвост, кивай, делай вид, что записываешь ее мудрость в записную книжку. И в училище надо было так: изобразить, что пыхтишь над учебником – и обеспечена тебе троечка, а с нею и благополучьице. Лодырю и бездарю все и всегда простится, умному – ничего и никогда.

А еще не понимаю людей: укради у кого рубль – шкуру спустит, а укради полдня жизни на политинформацию – а что такого?! Как будто эти часы можно вернуть или заработать, как тот паршивый рубль. Даже в школе предпочитал получить двойку, но не списать задание. Не по честности, нет: было жалко впустую жечь время; предпочитал потратить его на грезы, в которых бесконечно скитался по берегам Острова Сокровищ, по лесам и скалам Таинственного Острова, по снегам и озерам Земли Санникова. Там моя истинная Родина!..

Почему люди не ценят время? Фундаментальный архетип всякого живого существа: поддержание жизни и продолжение рода, все остальное – второстепенно. У животного архетип отнимает почти полностью двадцать четыре часа суток, если оно начнет изобретать велосипед, то помрет с голода, человеку же разумному цивилизация дала много свободного времени, оставив его, при этом, стопроцентным животным.

Вот ему и наплевать, на что тратится время, свободное от еды и любви. Собственно, не наплевать: предпочтительнее полное безделье или драка с себе подобным, желательно втрое слабейшим, а самый тяжкий (и неизбежный!) вариант препровождения свободного времени – труд. Россказни о творческом труде подавляющего большинства хомо сапиенс не касаются: труд для него – проклятие, сие даже в Библии зафиксировано, и оценивается труд только по двум параметрам – по выгодности и по тяжести. Творческая составляющая почти начисто отсутствует.

Но попадаются выродки, сумасшедшие, изгои, для них труд – наслаждение, смысл жизни. Цивилизация оставляет им некоторое количество объедков, вот они и малюют на стенах пещер мамонта, вместо того, чтоб убить того мамонта и съесть, возводят никому не нужный Собор Василия Блаженного, запускают спутники. (На фиг нужна вся эта космонавтика!) Их кое-как терпят, всегда ненавидят, иногда убивают. Диагностировать это тяжкое психическое заболевание очень легко: надо внимательно проследить, сохраняет ли особь способность учиться после достижения ею половой зрелости. Я имею в виду именно учение, а не «получение образования», что суть вещи, не имеющие между собой ничего общего.

Но трагедия в том, что проследить может только… как бы это сказать?.. такой же выродок! А ворон ворону глаз не выклюет!
Неожиданно и сильно увлекся гитарой. Выучил две пьесы Бугачевского, это цыганский композитор и гитарист. Пьески можно очень изящно объединить в один цикл, что и было проделано, такая прелесть! Они без названия, так что сюиту назвал «Очарованный Странник». Может осенью, когда вернешься со своей плантации, встретимся – обязательно сыграю. Неужели все лето будешь поливать огурцы и окучивать картошку? Майка приедет – подыщи ей самую тяжелую тяпку! Хотя ей в Чимкенте тоже достанется. А где этот Чимкент, не на Кавказе?
В благородном искусстве огородничества аз грешный туп, как дерево. Выполю морковку, а оставлю васильки – цветут красиво! Потому как:

                «Я в мыслях вечный странник, сын дубров,
                Ущелий и свободы, и, не зная
                Гнезда, живу, как птичка кочевая».


Валерка Хорунжий примерно такой же…
(Погас в клубе свет).

…одно время мы с ним мечтали иметь в услужении мускулистого негра, так как во времянке, где жили два анахорета, некому было мыть нашу единственную кастрюлю и выбрасывать пустые бутылки. Но подняли пыльные залежи конспектов по «Обществоведению» и в пятнадцатой (а может – в семнадцатой) толстой и тяжелой общей тетради прочли, что труд раба – самый непроизводительный. В самом деле: где бы наш негр жил? Времянка-то маленькая. И кормить его надо. А мы сами вечно сшибали то трешку, то рублевку.

Однако думаю, что в определении рентабельности рабского труда классики сильно ошибаются. Ведь если согласиться с ними, то великое наше государство рухнет, может даже при нашей жизни. А поскольку эта махина из железобетона, пушечной стали и колючей проволоки не подает никаких признаков усталости материала, то вопрос о ценности рабского труда следует пересмотреть. Думаю оформить свои Ермаковские размышления в стройные тезисы и обсудить проблему с Максимом Перепелицей, не тем будь помянут.

Твой Канск – почти что Ермаковское. Здесь тоже народец в промежутках между пьянками болтается по Бродвею, но пялятся преимущественно не друг на дружку, а на мою фигуру в черном плаще: я в здешних краях личность необыкновенная, сумрачная и загадочная. Лорд Байрон Ермаковского уезда, одним словом. Физия на селе доселе невиданная. Как рукопись на почте.

(Загорелся свет)
Извини за каракули – писал почти в темноте. Много времени провожу в клубе, на квартиру только спать прихожу и то не всегда. Часто ночую на сцене: выставлю два ряда стульев, подложу под голову трубный футляр, укроюсь плащем и бай-бай, на радость трусоватому дедку, ночному сторожу.

Все. Пиши, ради бога!.. Какой необыкновенной отрадой вдруг стало писать и получать письма!


До свидания.


Лорд Байрон, из Тмутаракани.


P.S.

Основное методическое указание по исполнению моей «Прелюдии»: если будет очень скучно – выбрось ее в мусорное ведро. Выполнить неукоснительно