Дорога в Никуда. Гл 2. Цирк-шапито - 14

XIV
29/VIII – 1967
АБАКАН
Валерию Хорунжему

                Валера, привет.


Я сбежал из Ермаковского в ансамбль танца Сибири, там меня ожидает вакансия исполнителя на балалайке-секунде, это тебе не фунт изюму. Но по дороге сделал левый вираж и в данный момент деру козла в оркестре бродячего цирка-шапито. На саксофоне, не на балалайке. Сегодня решится, покачусь далее с цирком или покачусь в ансамбль Годенко. Или покачусь еще куда, не при дамах будь сказано; куда кривая вывезет. Такая вот додекафония получается, а так хочется венских классиков послушать!
 
Вчера до полуночи трудился над письмом Майке, ошалел от трудов, поутру пишу тебе, а почему пишу? Потому что встретил Наташу Рыбакову, наговорились с ней – чуть не охрипли оба. И, меж разговорами, она сообщила, что Валерий, который Николаевич, заболели-с. Ну-ну. А я даже знаю, когда они выздоровеют-с. Когда закончатся ежегодные студенческие сельхозработы. Сэр, не стыдно? Накалывать отечество, которое бесплатно оставляет вас на второй год! Поскольку сельхозработы могут затянуться… хочу сказать – затянется ваше выздоровление! то решил написать: вдруг придется покинуть родной Абакан, так с тобой и не повидавшись. Наташа с подругой перебрались на новую квартиру, оставил у них груду книг, что насобирал за лето во благо душе и во вред желудку.

В цирке пока нравится, манеж представляется огненным кратером, в его раскаленную лаву окунаются клоуны, акробаты, велофигуристы, дрессировщики. До представления и во время антракта очень люблю слоняться по конюшне, это как бы закулисная часть, примыкает к манежу, есть и настоящая конюшня, подальше – третий зал анфилады. Синие актерские вагончики расставляют вплотную так, что они огораживают прямоугольную площадку, на площадку смотрят двери и окна вагончиков, над площадкой туго натянуто шапито, то есть – брезент цвета хаки, по центру его  подпирают металлические трубы – штурмбалки. Видишь, какой я подкованный!

А женщины какие красивые! С одной уже опростоволосился, аж до сих пор уши жжет. Так было дело: первым номером после парада идут воздушные гимнасты (в оркестре – три музыки в сумасшедшем темпе), глазеть на них нет времени, но урывками удавалось разглядеть спортивного мужчину и миниатюрную, изумительно стройную с великолепной фигурой девушку в фиолетовом купальнике, или как там называется их спецодежда. Ну, старый грешник, в антракте бочком-бочком подкатываюсь к этой девушке, чтоб получше разглядеть и, при возможности, познакомиться. Подкатился, разглядываю. С нами крестная сила! Вижу я тетю лет пятидесяти с весьма помятым лицом! Не помню, как и оказался на другой стороне конюшни, у своего вагончика.

Вдобавок, мне показалось, что партнер прелестной гимнастки (ее муж, а не отец, как кое-кому сдуру привиделось) уже заложил за галстук. Эдак осторожненько спрашиваю Равиля, нашего первого трубача: «А что, акробаты иногда и пьют?» Равиль ничего не ответил, только фыркнул, но так многозначительно фыркнул, что стало ясно: «Да, пьют. И далеко не иногда. Скорее, часто. Но зато – много». Расспрашиваю дальше: «А что, этот вот, уже успел?.. После выступления?..» «Рогов? Ха! До выступления!» Валера, я закоченел. Вертятся по кругу над манежем, под самым куполом, смотреть – и то страшно, а там еще такой трюк: он висит на подколенках вниз головой и держит в зубах металлическую фиговину, а она тоже уцепилась за нее зубами, только ногами вниз, и крутится вокруг оси, как юла!
 
Ты бы не мог с ближайшей стипендии занять мне шестьсот целковых? С первого циркового аванса вернул бы… Шучу, а на самом деле не смешно: послушал, как звучит Вовин саксофон, и сон потерял. На свой краденый ленинградец смотреть не могу. А деньги… Иду, не далее, как вчера утром, а навстречу телепается по Броду коломенская верста – Янис. «Отколе, – спрашиваю, – умная бредешь ты, голова?» Начитанный, зараза, пообещал дать в морду. Извинился, пожал ему руку, интересуюсь, как творческие успехи, то, да се. Вместо ответа Янис начинает длинно, нудно и весьма непотребно выражаться. Из коротких обрывков нормативной лексики все же удалось составить более-менее ясную картину его бедствий.

Виноваты во всем оказались идиотизм деревенской жизни и фундаментальное вселенское зло – бабы. Вот тут на все сто с ним согласен. Короче, он неожиданно для себя попал в сети смазливой девице и женился на ней. И тут же все его наполеоновские планы ухнули псу под хвост, так как жена интересовалась только танцами, постелью, хождением в гости к родственникам и знакомым, да еще женскими сапожками. Не прочитала за свою юную жизнь ни одной книги, не имела музыкального слуха и отчаянно любила своего ненаглядного Ясика. Бедняга от такой жизни начал потихоньку шизеть, временами надираться бренди и в истерике колотиться лбом в стол, или вылетал во двор и шлепался ничком в снег. Баян, разумеется, забросил.

А тут еще подлянка со стороны его танцевальных оркестрантов: они, причастившись высокого искусства, разрисовали снежные  просторы сельских улиц скрипичными ключами. Как и чем разрисовали? Гм. А сам не догадаешься? Догадался? Ну, слава богу. Янис говорит, что если бы подлецы играли так виртуозно, как выводили на снегу скрипичные ключи, ему бы заслуженного артиста дали. А вместо «заслуженного» приходилось ежедневно терпеть насмешливые взгляды сельских сограждан. Нервы не выдержали и в апреле дал стречка, лето прожил у родителей, а сейчас едет к брату в леспромхоз, возобновить плачевно прерванный эксперимент. Я поостерегся хохмить – у него столько неукротимой злобы горело в глазах!..

А главное то, что он продает свой саксофон. Сердце у него совсем не пламенный мотор, одного баяна за глаза хватает. Хочет за дудку шестьсот рублей. У меня дыхание перехватило, да где взять такие деньги? Спросил на всякий случай: а если за четыреста и в придачу мой саксофон? Идея ему крайне понравилась, велел искать бабки, а он в Абакане все равно дней десять еще жить будет. Искать… Где их искать? Ты счастливый, у тебя в принципе нет честолюбивых планов, если что – родители расшибутся в блин, но выручат, а Далматов?

Подсчитал тут дебит-кредит и по спине иней: уворованный саксофон, незаконное хранение и ношение огнестрельного оружия, нарушение всех паспортных режимов, сокрушительное изгнание из училища, цирк, наконец! (Уже рассказали изящный анекдот: гонят по Владимирке каторжников, в цепях, в кандалах, вдруг один захихикал: «Смотрите! Смотрите! Циркачи!» Другой размахнулся и дал ему по шее: «Не смейся, гад, над чужим горем!»)
Поздравления твои – как бритвой по сердцу. Ничего у нас с Катей не получилось. Сейчас думаю, что у нее был друг, может, в армии служил, я ей понравился, но она колебалась, к какому берегу пристать и, наверное, страдала сама. Но говорить теперь уже не о чем. С горя и сдуру перед самым бегством из Ермаковского ввязался в интрижку с одной симпатичной дамой.

Впрочем, кто ввязался – это еще надо подумать. Римма женщина весьма и весьма привлекательная и очень деятельно взялась за поимку в свои тенета ничейного симпатичного мужчины. Отпетого кочевника, калику перехожую, предприимчивые дамы отлавливают уже порядочно давно. Еще в пионерском лагере некая бойкая вожатка уж так любила целовать и тискать одного пионера, так любила! Пионер был, правда, самый рослый в отряде и имел достаточно просматривающийся пушок на верхней губе, но страшно смущался и краснел. Эх, чего бы той Римме не быть Катиного возраста? Но нет: тогда бы она искала другого супруга, солидного и положительного, а не красивого голодранца в старом черном плаще с краденым саксофоном в зубах. Все они такие, все, причем учти: я их всех за это не осуждаю. Ну, какой из Далматова муж?..

На прощанье милая нимфа пригрозила, что если у нее будет ребенок, то перешлет его в мой адрес авиапочтой. Но, во первых, не я к той красавице лип, а она меня взяла в оборот, во вторых – посылку может получить только тот, у кого есть адрес, а: «здесь лежит Далматов, человек без прописки». Это она сердилась, что наши жизни не могли связаться и из-за разницы в возрасте, и потому, что дороги у нас разные – пересеклись на миг и – кончен бал. Впрочем, свято место пусто не бывает, особенно если место достаточно привлекательно.

Не удалось увильнуть от встречи с незабвеннейшим Максимом Перепелицей, поговорили. Сонетка совкового унитаза моргала, моргала на меня своими колючими мигалками, никак не могла врубиться, почему Далматова допустили до Московского цирка. Главное, не цирка, а именно «Московского»! Эпитет «Московский» имеет на провинцию гипнотизирующее действие.

Видел Лену, ехала к месту принудительно-добровольной работы по направлению. Говорит, что учеников – тьма-тьмущая. Наказала, чтоб при встрече надрал тебе уши. Обещал. Но уж ладно, обману девушку, обещания не выполню!
 
Где там Павлик Давлатов? В Кызыле, Канске или Норильске?

Заканчиваю труд. Ты бы приехал, а? И Майку Доманскую за подол из Красноярска притащил бы?.. Ведь уеду и вдруг больше не встретимся? Наташа Рыбакова ходит грустная, вся не от мира сего, может, влюблена, Вера Филатовна корпит в своей библиотеке, а отдыхает от работы сживая со свету новоявленного циркача, требует, чтоб он взялся за ум. А если не за что взяться?

Приезжай. Кроме вас четверых, нет у меня никого на свете.


До свидания.


Вадим.


P.S.

Известные вам поэты пока еще цирком особо не вдохновлены, похвастать нечем. Мелькают исключительно пошлые обрывки и штампы в стиле известной оперетты, но так низко я, пока что, не собираюсь пасть. Ах, где вы, Ермаковские тополя и сосны, где ты… Но это было давно и неправда.


Рецензии
Слог саркастический, а звучит поэтично,словно песня льется, хотя и в быстром темпе. Потому и видно, что автор музыкант, у него и письмо музыкальное.

Оксана Студецкая   28.11.2017 16:21     Заявить о нарушении