единочество

Впервые за долгие несколько лет, которые пролетели в работе и увлечениях женщинами быстрее скоростного поезда, он оставил себя один. Он сидел на полу, посреди большой комнаты, пахнущей вещами и людьми, которые бывали в гостях, оставляя свой запах, и читал… читал не рабочую литературу, не выводил графики, не думал и не грустил, он просто читал книгу и потягивал темное пиво, которое запивал вишневым соком. За это время он почти забыл что такое быть одному. Как это быть одному, без желания видеть кого-то рядом, кутаться в шарф из объятий, вдыхать запахи такие сладкие с утра, когда еще сон ерошит волосы, желать поцеловать и принести хоть капельку радости. У меня очень сильный запах – подумал он, параллельно разговаривая в аське с единственным человеком, которого был готов допустить в свой мир в данный момент, человеком, которому ничего никогда было от него не надо, кроме опровержения или укрепления своего мнения о его персоне, сформированного и поддающегося критике. Отпуск совсем не пошел на пользу, как оказалось, он только вскрыл застарелые раны и окунул лицом в ту правду, которую принимать не хотелось, зато тело, загоревшее лишь немного, расслаблено вступило в осень и нравилось окружающим своим оттенком, и внезапно появившейся длиной волос, которая украшала лицо прядками, спадающими лоб, а плечи – густой копной, которую уже можно собирать в хвост. Читать это так здорово, оказывается. Запоем. Незнакомое чувство вертелось внутри. Давно забытые, вычеркнутые из лексикона слова, наполняли глаза своим написанием. Строчки, ровные и имеющие заглавные буквы, вопреки его собственной письменности, не резали глаза, а наоборот хватали ожившего в них чертенка и тянули вниз. Он читал текст и иногда сообщения в аське, спустя несколько лет общения он, наконец, начал понимать что говорит она, как чует слова, как это отлично от его восприятия мира и жизни. Казалось, что надо было вот так сесть с вишневым соком, смешанным с пивом, еще тогда, в самом начале их диалогов, чтобы раскрыть для себя человека. Львовское выпитое красовалось на шкафу, как и раньше, а он улыбался, раскрыв широко глаза.