Эпизод 35. Реализм

Обращение к читателям, впервые заглянувшим в мои креативы.
Данный «эпизод» является главой книги, именуемой «Несколько эпизодов из жизни людей и демонов». Описываемая ситуация будет более объяснима в контексте всей книги. Все предыдущие главы размещены на моей странице на сайте. 



                «Реализм – направление, стремящееся к отображению
                действительности. …Попытаемся выяснить  – с какой
                именно действительностью имеют дело реалисты?
                Вероятно, с наиболее очевидной,  предсказуемой и
                обобщенной, поскольку она соответствует типичным
                представлениям о внешнем мире подавляющей массы людей.
                …Жизнь обычного человека безобразна, скучна и сера.
                Она наполнена до предела коллективными штампами и
                нереализованными возможностями. Стандартный герой
                реализма, как правило, самоутверждается,  дерзко
                нарушая традиции царящего вокруг него  консервативного
                общества, но при этом читателю исподволь внушается
                мысль, что эти традиции вечны и незыблемы, словно сама
                действительность».

                Татьяна Чечельницкая. «О реальности реализма».
                http://www.proza.ru/2009/09/02/1002

 

  Слёзы закончились. Накануне Мари так и заснула, уткнувшись лицом в мокрую подушку. Правда, ночью, во сне, всё же отползла на сухой её уголок.
  А утром слёзы закончились.
  Прошлым вечером, утопая в безбрежной жалости к себе, она мельком уловила странное ощущение. Но тогда она была слишком поглощена переживаниями тоски и отчаяния, чтобы в нём разобраться. Теперь же, вспоминая, Мари поняла, что ощущение сильно походило на загадочное предчувствие. Предчувствие, от которого холодок пробегает вдоль позвоночника, и напрягается затылок, и сжимается сердце, и перехватывает дыхание. Совершенно неясно было, к чему оно. И всё-таки, каким-то образом оно сумело повлиять на её душевное состояние.
  Мари попыталась привычно себя пожалеть, припомнив все свои несчастья, но ничего не получилось. Там, где раньше гнездилась мягкая липкая жалость, теперь образовалась холодная твердь, словно всю реку за одну ночь сковало льдом. Как будто повреждённый кусок души, долгое время причинявший боль и страдание, наконец отмер и перестал что-либо чувствовать. Как будто все её неприятности вот-вот закончатся.
  Она медленно приблизилась к зеркалу. В зеркале отразилась помятая расплывающаяся физиономия с припухшими веками и узкими щёлками глаз. Со вздохом девушка взялась за расчёску.
  Она очень долго и тщательно причёсывалась, укладывая каждую прядь. Умылась водой из кувшина над тазом. Осушила лицо полотенцем. Ещё раз критически его осмотрела. Подумав, придвинула шкатулку с нехитрой косметикой, которую приобрела в прошлые месяцы, исходя из предпосылки, что настоящая женщина должна уметь красить лицо.
  Красить лицо… Хм. Всегда было непонятно: зачем? Теперь она поняла. В далёких жарких африканских краях живут дикие племена. Они почти не носят одежды, не знают грамоты и поклоняются идолам. Они не умеют строить дворцы и соборы. Они напоминают животных. Их ловят и продают в рабство. Здесь, в цивилизованном мире, их можно даже, для забавы, обрядить в изысканные одежды и обучить хорошим манерам.
  Но там, у себя на родине… Собираясь на охоту или войну, они разрисовывают себе лица: яркими красками, широкими штрихами. Зачем? Чтобы перестать быть похожими на самих себя – маленьких, жалких, смертных человечков. Чтобы стать похожими на кого-то другого – сильного, грозного, несокрушимого.
  Мари обмакнула пуховку в баночку с пудрой и прикоснулась ею к щеке. В носу защекотало от мелких пылинок. Она принялась рисовать новое лицо. Вот ровный слой «штукатурки», дарящей коже благородную бледность. Розовые мазки румян вдоль скул. Штрихи чёрной краски на ресницы. Чёрные стрелки по краю верхних век, игриво убегающие вверх в наружных уголках глаз. В завершение: хищный багрянец помады на губы.
  Так лучше. Боевая раскраска дикаря.
  Одевшись, Мари спустилась в холл.
  - Ты куда, дорогая? – мать оторвалась от книги. – Уходишь?
  - Я ненадолго, мама. Дойду до церкви.
  - А, хорошо. Только ты поздно собралась. Месса уже наверняка закончилась.
  - Ничего страшного. Я… так просто.
  - Ну ладно. К обеду вернёшься?
  - Обязательно.

                *         *          *

  «…Сутки с лишним ушли у меня на то, чтобы восстановить растраченное в непосильных трудах здоровье. Фламмель делал вид, что сердится, но на деле проявлял заботливость, достойную лучшей из сестёр милосердия.
  Наконец, я собралась с духом (разумеется, нечистым) и вознамерилась перейти к дальнейшим действиям. По некотором размышлении, я решила рассказать Виктору всё. В смысле, всё о нынешнем состоянии его любовницы. Ничего лучшего на мой похмельный ум так и не пришло. Я рассудила, что он будет шокирован известием, а в состоянии шока – натворит каких-нибудь глупостей. А уж я на месте сориентируюсь, какую пользу из них извлечь.
  Согласна, план был сыроват. К тому же, он охватывал лишь ближайшие тактические задачи, никак не решая глобальных стратегических. Основная моя стратегия базировалась на появлении Другой Женщины, а я до сих пор не представляла, где буду её брать. Похоже, опять придётся всё делать самой. Роль слишком ответственная, чтобы доверить её дилетантке.
  Оставалось положиться на собственную хвалёную креативность и импровизировать, импровизировать…

  На пути к дому Виктора я пыталась отрепетировать предстоящее выступление.
  «Поздравляю, дорогой, ты скоро станешь отцом!».
  Нет. Что-то не то. Этой фразой обычно в сентиментальных романах молодая жена оповещает супруга о предполагаемом прибавлении семейства. После чего он падает в обморок от восторга, а очнувшись, подхватывает благоверную на руки, да так и носит всю оставшуюся жизнь.
  Ага. Дарю эту банальщину какому-нибудь бесталанному ангелу-хранителю, которому недостаёт фантазии на собственные сюжеты.
  А мне требуется нечто поострее.
  «У меня для тебя две новости: хорошая и плохая. Начну с хорошей: ты не бесплоден».
  Пошло. Старый анекдот.
  «Твоя любовница беременна».
  Слишком официальный тон. А где бесовская издёвка? Где фарс? Где дешёвый балаганный эпатаж, столь милый сердцу Мефистофелеса? Впрочем, наш Веррин обошёлся бы вполне корректными объяснениями. Что-нибудь типа того: «Милостивый государь, позвольте сообщить Вам пренеприятнейшее известие…». Я удивляюсь, как он вообще в регионалы-то попал. Видать, оказался в нужное время в нужном месте.

  Не сбавляя скорости, я прошла сквозь стену, глубоко погружённая в раздумья. Автоматически переключилась в физическую консистенцию, едва оказалась в комнате. И плюхнулась на стул, вытянув перед собой ноги.

  Хозяин дома одарил меня долгим взглядом, не выражающим ничего хорошего.
  - Наверное, я должен сказать: добрый день, - процедил он.
  - Да, да, конечно, - кивнула я, думая о другом.
  - Боюсь показаться невежливым, - продолжил он таким тоном, каким обычно посылают в не столь отдалённые места навязчивых посетителей, - но сегодня я не настроен принимать гостей.
  Я среагировала не столько на смысл сказанного, сколько на интонацию. ТАК он со мной – да, кажется, и ни с кем – ещё никогда не разговаривал. Даже когда я была врагом народа. То есть, врагом рода человеческого. Даже когда он требовал, чтобы я убиралась обратно к себе в ад и не мучила несчастную девушку, его слова звенели праведным гневом. Гневом!
  А теперь он был откровенно зол.
  Глядя на него, я изумлялась всё больше. До чего, всё же, интересно открывать в человеке новые грани! Как там говаривал Шеф? «Весь спектр грехов и страстей человеческих, во всех полутонах и переливах!». Дословно не помню, но примерно так.
Я испытала сразу два противоречивых чувства. (В последнее время это случалось со мной систематически). С одной стороны – восхищение столь эффектным проявлением человеческой эмоции (каковая, смею надеяться, произросла не без моей помощи). С другой стороны, небезосновательный страх, что он меня сейчас придушит. Ну почему каждый раз, сталкиваясь с этим человеком, я напрочь забываю о своём бессмертии?
  - Ты чего такой злой? – брякнула я в лоб.
  - Я – злой? – он шипел, как змея, которой наступили на хвост. Точнее, как змей. – Я – злой?! Да я вообще никогда не злюсь! Я добрейший человек! У меня всё замечательно! Только не знаю, кому сказать спасибо!
  - А что случилось? – осведомилась я осторожно, испытывая некоторые подозрения.
  - А случилось то, что жизнь идёт своим чередом, - провозгласил он тоном, в котором явственно дребезжали истерические нотки. – И скоро я стану счастливым отцом!
  - Правда? – вытаращилась я. Меня поразило не столько само известие, сколько тот факт, что он узнал обо всём без моего посредничества. (Вот что значит: упустить всего лишь один рабочий день! Да, такой халявы, как в Воздушке, больше не будет. Теперь всё очень серьёзно). – А с чего ты взял?
  - Только не делай вид, что ты не в курсе!
 - Я в курсе, - честно призналась я. – Но не думала, что ты тоже в курсе.
  - А почему я всегда обо всём узнаю последним?! Все в курсе! Скоро весь город будет в курсе! А меня только сейчас соизволили уведомить!
  Он нервно полез в шкаф. И, естественно, извлек оттуда бутыль с вином. Плеснул себе в кружку, выпил залпом. Я молча проследила за ним взглядом, изобразив на лице кроткий укор. Виктор не замедлил среагировать:
  - Что? Ну что?! Ну, говори!
  - А почему ты так кричишь? Как будто у тебя есть ко мне какие-то претензии.
  - У меня? К тебе?! Да что ты! - он саркастически усмехнулся. – Я тебе, наоборот, по гроб жизни благодарен. Что бы я без тебя делал!
  Виктор отвесил в мою сторону театральный поклон.
  - Ты разговаривал с Марией? – попыталась уточнить я.
  - Это ОНА разговаривала со мной. Снизошла! Вчера. После трёх недель молчания! Я чуть с ума не сошел!...
  В самом деле, странно. Я не ожидала, что она решится. И что на неё накатило? Или я её изначально недооценивала? Сложно сказать, насколько мне на руку сие обстоятельство.
  - Помнится, ты сам жаждал с ней пообщаться, - заметила я. – Переживал, что она тебя игнорирует.
  - Переживал, – скривился Виктор. – Да лучше б я сразу в монастырь ушёл!
  Он опять наполнил себе кружку. Я на выпивку даже не замахивалась, остро осознавая, что нахожусь при исполнении.
  - А чего не ушёл? – снова встряла я.
  - Да что ты лезешь? – дно кружки стукнулось об стол. – Что ты в душу лезешь?! Какое твоё дело?!!
  - Работа такая, - скромно потупилась я.
  - Да иди ты! Работа…
  Некоторое время Виктор, сидя на кровати, смотрел в пространство перед собой остекленевшим взором. Потом внезапно встрепенулся в порыве слабой надежды:
  - Слушай… А это точно? Она ведь могла ошибиться?
  - Могла. Но в данной ситуации ошибки нет. Всё точно.
  - Да откуда ты знаешь?
  - Видела.
  Виктор страдальчески сморщился:
  - А что делать?
  - А я откуда знаю? – пожала я плечами. Потом вспомнила стандартную схему и предложила: - Страдать и подвергаться позорному общественному порицанию.
  - Иди ты к чёрту!
  Виктор закрыл лицо руками и шумно вздохнул. Помолчали.
  - Ты ещё здесь? – поднял он на меня глаза.
  Я неопределённо качнула головой.
  - Уйди, - потребовал он.
  Я послушно встала, решив, что думать можно и на улице.
  - Стой, - приказал он, стоило мне сделать шаг к выходу.
  - Это ты во всём виновата! – сообщил он, когда я вернулась к столу.
  Я хмыкнула. Хотелось бы и впрямь присвоить себе все лавры, но врождённая правдивость сильно мешала.
  - Что ухмыляешься? Весело? Разрушила мне всю жизнь и довольна? Да, есть чем гордиться! Полный абзац, полный…
  Он уставился в пол.
  - Неужели? – спросила я – тихо, но многозначительно.
  - Что - «неужели»? Да, ты! Ты! Всё ты! Куда я ни двинусь, везде оказываешься ты! Со своими мОроками! С ворохом иллюзий, за которыми я кидаюсь, как дурачок!
  - Неужели? – повторила я.
  - Да, ты! В моём приходе! В моём доме! В моих мыслях! В моей постели! Везде оказываешься ты! Даже если формально тебя поблизости нет, ты всё равно словно незримо присутствуешь. Флюиды испускаешь! Отраву! И она сначала опьяняет, а потом разъедает всё к чёртовой бабушке!
  Объяснять, что у меня никогда не было бабушки, в данной ситуации представлялось бессмысленным.
  - У меня всё было хорошо, - продолжил Виктор срывающимся голосом. – Всё было замечательно. Я сам всего добился. Сам! Сам сделал себя тем, кем я стал. Вместо того, чтобы всю жизнь торговать галантереей в глухой провинции…
  - Чем торговать? – опешила я.
  - Да я же тебе говорил!
  - Ничего ты мне не говорил!
  - Странно. По-моему, говорил. У моего отца галантерейный магазин в Сен-Маре. Отец был уверен, что со временем я перейму все его дела и продолжу торговлю. А я в четырнадцать лет сказал себе: никогда! И через год уехал поступать в семинарию…
  - Поступил? – задала я откровенно тупой вопрос. Больше по растерянности, чем из умысла.
Виктор недоумевающе глянул на меня, потом иронично фыркнул.
  - Ещё полгода назад у меня было всё, о чём я мечтал. И даже о чём не мечтал… - печально констатировал он. – А потом появилась ты, и всё полетело к чертям.
  Я открыла рот, чтобы что-то сказать. И снова закрыла. Ещё чуть меньше полугода назад я думала, что всё в моей вечной жизни полетело к чертям. А теперь у меня есть всё, о чём я даже мечтать не пыталась. Впрочем, чертей от этого вокруг меньше не стало…
  - Натали, - Виктор почесал в затылке. Нервно потёр ладонью шею. Шмыгнул носом. В глаза мне он не смотрел. – Слушай... А бывает так… Ну, что… плод… в утробе… сам как-то… Ну, девается куда-нибудь? Может он там как-нибудь… обратно рассосаться?
  - Не может, - мрачно заявила я. – Может быть только выкидыш, если у матери недостаёт здоровья. Или…
  - Или? – он встретился со мной взглядом.
  - Или если она примет специфическую отраву. Сохраняющую жизнь ей самой, но убивающую плод. Вытяжку из спорыньи, к примеру.
  - Из спорыньи?
  - Спорынья, или «маточные рожки» – паразит, поражающий злаки. Рожь, пшеницу… Не говори, что не слышал. Народное средство. В ходу ещё со времён славной Римской Империи. Содержит целый набор сильнодействующих веществ. Вызывает усиленные сокращения матки. Плод отделяется от её стенок и извергается наружу. Всё очень просто.
  С минуту мы напряжённо смотрели друг другу в глаза.
  - Ты что предлагаешь? – хрипло выдавил Виктор.
  - Ничего.
  - Хочешь навесить на меня ещё и это?!
  - Что?
  - Правильно, чего уж там, - он изобразил кривую усмешку, больше похожую на нервный тик. – Если уж идти вашей дорожкой, так до конца.
  - ТЫ сказал, - произнесла я веско. Потом вспомнила кое-что. – Открою маленькую тайну. Ребёнок, которого носит Мари, по сути ещё не является человеком. Он до сих пор не получил души. Это просто физический организм. Комок плоти без духа.
  - Как это?
  Я вкратце объяснила ситуацию и перспективы. Такое нечасто, но случается. Скорее всего, плод обречён. Ещё месяц – и он, не получив искры духа, погибнет, после чего будет благополучно исторгнут из материнского организма.
  - Так что не всё так плохо, - подытожила я. – Возможно, вы оба отделаетесь лишь лёгким испугом.
  - Погоди, погоди! Это точно?
  - Нет. Нет стопроцентной гарантии. Но есть высокая степень вероятности.
  - Какая ещё степень?
  Я задумалась. И не смогла вспомнить. Все числа и степени должны быть в расчётах аналитиков, которые передал мне Бафомет. Но я, оказывается, до сих пор не удосужилась их как следует просмотреть, закрутившись в вихре земных сует.
  - У меня дома есть бумажки с расчётами, - сообщила я. – Надо туда заглянуть. Тогда я скажу тебе точные цифры.
  - Значит… есть шансы? Шансы, что всё станет, как прежде? Что мы сможем дальше спокойно жить?
  Меня слегка покоробило словечко «мы». Кого, интересно, он имеет в виду? Но я решила, что сейчас не время вдаваться в детали, и лишь солидно кивнула.
  - Ты… мне скажешь? – с надеждой спросил Виктор.
  - Да.
  Его правая рука вновь нервно потянулась в сторону горлышка бутыли.
  - Ты слишком много пьёшь, - произнесла я строго.
  И, прежде чем он успел ответить, развоплотившись, вывалилась сквозь стену на улицу. Мне уже самой не терпелось заглянуть в бумажки…


  Сначала я предполагала просто по-быстрому просмотреть расчёты. Но по-быстрому не получилось. Потому что уже второй или третий беглый взгляд на цифры намертво приковал меня к бумагам. Я перечитала всё и взялась читать по второму кругу. На третьем круге я поняла, что мой жалкий ум не справляется без допинга и отправилась на второй этаж, в гостиную, за эликсиром.
  Да, всё происходило в доме милейшего Фламмеля, чьим гостеприимством я не преминула воспользоваться по полной программе.
  Никола возился у камина, спиной ко мне. Я принюхалась, гадая, что за алхимические экзерсисы он затеял на сей раз. Никола обернул ко мне радостную физиономию.
  - Картошку будешь? – спросил он.
  Вопрос застал меня врасплох. Я судорожно кивнула, чтобы ответить хоть что-то.
  - Вот, - Фламмель вывалил на блюдо с полдюжины картофелин, завёрнутых в какие-то обгоревшие лопухи. В камине источали жар добротно прогоревшие угли.
  - Ник! – я всплеснула руками, не находя слов.
  - Знаешь, - Фламмель задумчиво возвёл глаза к потолку, - в последнее время что-то к природе потянуло. Старею, что ли? Надо бы выбраться куда-то, пикничок устроить. Ведь последние погожие деньки остались.
  - Мне бы твои заботы, - прочувствованно вздохнула я.
  Пока я меланхолично ковырялась в полученной картофелине, Фламмель пристально меня разглядывал, не забывая при этом есть.
  - Что случилось? – выдал он, наконец, вопрос, подведя итоги своих наблюдений.
  - Не знаю… Ничего.
  - Неужели?
  У меня промелькнуло ощущение «дежавю»: показалось, будто этот же самый речевой оборот совсем недавно уже прозвучал в каком-то диалоге, и сработал вполне успешно.
  - Ник… Ты как свои книжки пишешь?
  - Ну, я… - Фламмель непроизвольно надулся, приобретая важный вид. – Сначала собираю объективные данные, подвергаю их тщательному логическому анализу…
  - Да нет, - перебила я. – Я не про это. Я про другие книжки – те, что с драконами и принцессами. С феями и рыцарями.
  - Что? – от неожиданности он уронил кусочек картошки на пол. – Какие драконы?
  - Да не прикидывайся ты, я всё знаю, - отмахнулась я. – Весь город знает, что за трактаты ты слагаешь, отгородившись от мира дымящимися ретортами. «Сага о Френегонде и доблестном Гекторе»! А? «Френегонда шагнула ему навстречу, не в силах более скрывать переполнявшие её душу чувства. И в тот миг, когда их взгляды встретились, она прочла в его глазах все невысказанные признания…».
  Всё невысказанное, что я прочла в тот миг в глазах Фламмеля, лучше было бы никогда и не облекать в слова.
  - Ты! рылась! в моих! бумагах! – выпалил он, слегка справившись с дыханием. 
  - Слушай, я сейчас не хочу говорить, от кого и при каких обстоятельствах узнала о твоём увлечении. Но потом я – таки, да: порылась в твоих бумагах. Я же, всё-таки, демон, а не дух святой. А ты чего ждал?
  - Ты!... Ты!... Предатель ты, вот ты кто!
  Зрелище было достойно занесения в анналы истории. Я впервые видела, как краснеет невозмутимый философ – стоик духа и циник интеллекта.
  - И мне, между прочим, понравилось. Понравилось твоё творчество, - завершила я свою мысль.
  Я старалась сохранить максимально проникновенный тон и максимально серьёзное выражение лица. Его писанина действительно порадовала меня и лёгкостью слога, и забористостью сюжета, и накалом страстей, бурлящих среди героев. Но ведь он мог сейчас и не поверить в мою абсолютную искренность!
  - Да? – обмяк Фламмель.
  - Да, - уверенно кивнула я.
  - А-а… А-а… А почему ты об этом заговорила?
  - Я… Мне… - теперь настала моя очередь мяться и жаться. – Мне тоже приходится сочинять что-то наподобие книги. Или сценария пьесы. Про людей. С бурными страстями и выяснениями отношений.
  - Вот как? – Фламмель оживился. Он уже сумел взять себя в руки. – Графомания – заразная болезнь. Я даже не удивляюсь. И в чём суть твоего сюжета?
  - Ну… Если вкратце… Жили люди… Немного любили друг друга… А потом возненавидели друг друга. Немного помучились… Нет, лучше так: много помучились. И умерли.
  - Хм, - Фламмель скорчил пренебрежительную мину. – Так я и думал. Голый реализм.
  - А что ты имеешь против? – напряглась я.
  - Против? – алхимик изобразил задумчивость. – Против… Против реальности трудно что-то иметь. Мы все в ней живём. И всё же…
  - Так все живут, - встряла я.
  - Вот именно! – Фламмель почему-то обрадовался моим словам. И выразительно поднял указательный палец. – Вот именно так, как ты сейчас описала, все и живут. Согласно обрисованному тобой сюжету. А почему? Стоило бы задуматься! Как будто всем при рождении выдан один и тот же сценарий. Разница лишь в декорациях. Кто-то изображает из себя царя, кто-то – рыбака или разбойника. Но общая схема у всех одна: жили-были, немного любили, больше ненавидели, много мучились и умерли. Всё! Занавес!... Почему? Почему именно так?
 Я догадалась, что Фламмель задаёт вопрос сугубо риторически, в пространство. Он даже и не глядел сейчас в мою сторону. Но, как ни странно, у меня имелся ответ. И я торопливо опустила глаза.
  Известное дело – стандартная схема: «Разоблачение, общественное порицание, позор, мучения, смерть». Это наиболее полный вариант. У многих он реализуется в редуцированном виде. Но «мучения» и «смерть» присутствуют практически у всех, а зачастую и «позор» тоже.
  - Я много об этом думал, - продолжил Фламмель негромко. – И… мне это не нравится. Я не знал, что с этим делать. И попытался вообразить: а что было бы, если бы люди сумели вырваться за рамки этой жёсткой схемы. И впустили бы в свою жизнь что-то хорошее. Доброе, светлое… Если бы они только осознали, что сценарий со страданиями и ненавистью им навязан извне! – (Я вздрогнула. Но он по-прежнему на меня не смотрел. Он смотрел в вечерний сумрак, сгущавшийся в дальнем конце комнаты). – А они могут самостоятельно выбрать для себя радость и счастье!

  «Законченный интроверт и идеалист, - подумала я, с отчего-то резко накатившей тоской. – Как он до сих пор выживать умудряется в этом мире!».

  - Но ведь так не бывает! – вырвалось у меня. Я испугалась, что Фламмель сейчас обидится и замкнётся.
  Но он с жаром ответствовал:
  - Так бывает! Только люди называют такие истории сказками. И тогда я попытался сочинить сказку…
  - И сочиняешь их до сих пор, - заключила я.
  - Да! – Фламмель с вызовом вздёрнул нос. – Да. В мире полно ненависти, мучений и смерти. Люди сталкиваются с ними ежеминутно. Это атмосфера, которой они дышат. А что будет, если какой-то несчастный, желая отдохнуть душой – сделать, так сказать, глоток свежего воздуха, - заглянет в книгу – и найдёт в ней всё то же самое? Тот же беспросветный мрак? То же отчаяние? Безысходность?... Единственное, что ему останется: немедленно удавиться. – (Я невольно кивнула. Мысль Фламмеля полностью согласовывалась с моим жизненным опытом). – Именно поэтому я спрашиваю тебя сейчас: ну зачем тебе вся эта чернуха? Ужели её недостаёт в жизни, чтобы вбирать её ещё и с книжных страниц?
  - Ты не понимаешь! – начала я. И осеклась.
  Ну как объяснить человеку, что в жизни всё должно быть, как в жизни, и незачем смешивать реальность с выдумкой, потому что таковы правила игры, и не мы их устанавливаем. Мы можем только постичь эти правила и попытаться под них подстроиться, чтобы порой успеть увернуться от удара, подстелить соломки при падении или урвать себе лично сверхплановую кроху благополучия. Мы лишь солдаты на поле боя, «пушечное мясо», «шестёрки» в колоде карт, пешки на шахматной доске. Мы можем манипулировать другими, заставляя их разыгрывать нужные нам комбинации, но сами при этом по-прежнему остаёмся деревянными фигурками, которые перемещает по полю рука невидимого игрока. Все мы – поленья для чьей-то Топки.
  Странно. Ещё совсем недавно, упиваясь новоприобретённым могуществом, я мнила себя Начальником Мира, водоворотом, вращающим щепки чужих судеб. И вновь, как прозрение – осознание собственной никчёмности перед великим мировым порядком, придуманным и установленным не мной, но довлеющим надо мной, как приказ фельдмаршала – над рядовым.
  Судьба. Рок. 'Anagkh.
  Наверное, надо всегда вовремя читать служебную документацию, чтобы сохранять трезвость оценок и здравость суждений.

  - Вообще, как хочешь, - Фламмель отреагировал на мою фразу по-своему. – Каждый, конечно, сам выбирает, в каком жанре ему работать. Если книга талантливая, то она в любом случае имеет право на жизнь. Творческое самовыражение может принимать самые разные формы.
  - Ага, - кивнула я. – Разные.
  - Так что не слушай мою болтовню, а твори, как подсказывает тебе вдохновение, - напутствовал Фламмель. – Один поэт сказал: «Каждый пишет, как он дышит». Я с ним полностью согласен. Лучше и сказать невозможно!
  - Ага, - снова кивнула я.
  «Так природа захотела.
  Почему – не наше дело.
  Для чего – не нам судить…».

  - Кстати, ты завтра на свадьбу идёшь? – вдруг ни с того, ни с сего спросил Никола.
  - На какую ещё свадьбу? – не поняла я.
  - Изабель д'Асти, моя соседка. Хорошая девочка. Замуж выходит.
  - А с чего я туда пойду? Меня что, кто-нибудь пригласил?
  - А я не знаю, - пожал он плечами. – Меня вот пригласили. Хочешь, тебя с собой возьму? Ты ведь, как-никак, моя кузина.
  - Никуда я не пойду. Развлекайтесь без меня. Мне работать надо.
  - Ну, как знаешь…».